Текст книги "Обречённые на бессмертие. Освобождение. Книга, которую ждали 20 лет! Романы из цикла «Великая Душа»"

Ца Ю замотал головой, пытаясь что-то сказать, но изо рта его послышалось лишь невнятное мычание. Тхутмертари продолжала:

– Меня извиняет лишь одно: я страстная поклонница вашего таланта! Я прочла все ваши книги. Не верите? – она рассмеялась и, гибкая, как змея, проскользнула к стеллажам, на которых лежали книги; королева недолго поискала и взяла одну из них. – Вот, например, ваш трактат «Нравы и обычаи стигийцев, ихние боги, короли и чародеи, а также прочее, имеющее быть к югу от Стикса». Замечательная книга! Лучшее, что написано о Стигии во все времена.

Она поставила книгу обратно и по памяти продекламировала:

– «…А еще существует легенда, будто где-то в заколдованной темнице Тот-Амон содержит известную волшебницу Тхутмертари и ее возлюбленного жреца-расстригу Атотмиса, и что была эта самая волшебница незаконнорожденной дочерью прежнего короля стигийцев Ментуфера, а вот кто родил ее, о том легенда умалчивает…».

Кусанский князь изумленно пялился на королеву: цитата из его старой книги была воспроизведена ею с дословной точностью!

– Или это, – Тхутмертари достала из ящичка манускрипт, испещренный пляшущими иероглифами, по виду необычайно древний, – вот они, мифические пророчества кхарийского мудреца Юфэня, жившего девять тысяч лет тому назад как раз там, где теперь находится ваш Кусан. Здесь также говориться обо мне; Юфэнь был неплохим пророком.

– Вы понимаете по-кхарийски? – вырвалось у кусанца.

– Ну, разумеется, – притворно оскорбилась Тхутмертари. – Мне известны разные древние языки, равно как и теперешние. Это бывает весьма полезно, скажу я вам. Вот, например, таблички яцтаков – эта раса исчезла с лица Земли сотни тысяч лет тому назад; я отыскала их в хранилищах Йесет-Мета, когда освобождала народ змеядов из подземной страны. Хотите, я вам почитаю?

Не дожидаясь ответа князя, она принялась читать. Язык оказался необычайно мелодичным, он звучал подобно музыке, и Ца Ю поневоле заслушался. Когда Тхутмертари наконец закончила, он внезапно осознал, что ничего не понял из прочитанного: язык дочеловеческой расы совершенно не походил ни на одно из известных ему наречий. Сочувственно улыбнувшись ему, королева перевела на кусанский:

– На этой табличке прославляются добродетели некоего яцтакского властелина, который прославился заключением долгожданного мира с глаханами. Он был поистине святым человеком, вернее, яцтаком, этот самый царь, если верить табличке; в сравнении с ним наши благочинные жрецы Митры выглядят сущими злодеями, – Тхутмертари рассмеялась над собственной остротой. – И всё бы было замечательно, если бы не знать, что пятью годами позже царь-святоша был убит, его подданные умерщвлены, а владения разграблены. Вы понимаете меня, князь?

Ца Ю подавленно кивнул. Нужно быть круглым идиотом, чтобы подумать, будто королева завела весь этот разговор, дабы извиниться за прочтение чужого письма. Она ничего не делает просто так. Первый испуг прошел, когда Ца Ю понял, что, во всяком случае, пока его жизни ничего не угрожает. Если злодейка желает побеседовать с ним, он не станет отказываться. К чему бы это ни привело.

– Я восхищаюсь Вашим Величеством. Однако я лучше приму мученическую смерть, чем вашу веру.

Тхутмертари оставила таблички яцтаков и вновь опустилась в мягкое кресло прямо напротив собеседника.

– Ну зачем вы так, – мягким, завораживающим голосом упрекнула его она. – Я вовсе не желаю, чтобы вы променяли свое Небо на моего Сета. Мне от вас это не нужно. Люди должны поклоняться тем богам, в каких верят.

Ца Ю решил, что ослышался, но Тхутмертари, видя его изумление, с чарующей улыбкой на устах повторила сказанное. Кусанский мудрец понял, как много нужно постараться, чтобы постичь эту натуру. Если сие вообще возможно. Он внимательно, но ненавязчиво оглядел сидящую перед ним женщину. На вид ей трудно было дать больше тридцати, однако стареющий князь прекрасно знал, что ей должно быть далеко за пятьдесят. Пышные волны золотых волос ниспадали на короткую белую тунику, оставлявшую открытыми точеные руки и ноги. Кроме простой туники и столь же непритязательных сандалий, на Тхутмертари ничего не было – ни короны, ни украшений. Князь неожиданно поймал себя на мысли, что ужасную стигийскую владычицу можно запросто спутать с обычной девушкой – если бы не поразительная красота ее. Такая красота неестественна для живого человека, невозможна без вмешательства божественных сил, и силы эти, увы, вовсе не желают миру добра и красоты… И еще от прочих людей её отличает некая злая аура, некое неясное, но устойчивое ощущение угрозы, которое могут прочувствовать даже неопытные маги – а Ца Ю относил себя именно к разряду таковых. Тхутмертари всюду несла с собой дыхание непонятного ужаса, так что рядом с ней чувствительным людям становилось плохо даже тогда, когда она улыбалась, шутила, демонстрировала им свое расположение. Вот и теперь князю было отчего-то трудно дышать, хотя воздух в библиотеке был чист, не в пример смрадному воздуху Луксура. Перебарывая это чувство, он вопросил:

– Изволит ли Ваше Величество поведать мне, чем я, ничтожный, могу служить Вашему Величеству?

– Изволю, – королева снова взяла послание князя Великому Шу. – Вот здесь вы говорите: «Полагаю, Небо не предоставит мне возможность написать ее подробную биографию». А что вы скажете, если не Небо, а я сама предоставлю вам такую возможность?

– Вы хотите, чтобы я написал биографию Вашего Величества? – постигая смысл сказанного, раздельно проговорил кусанец.

– А вы – разве вы не хотите?! Часто ли персонажи ваших книг выходили прямо из легенды? – Тхутмертари самодовольно усмехнулась. – Я расскажу вам, как всё начиналось. Познакомлю со своим наставником, покажу древние манускрипты – равных им по ценности вы не можете себе даже представить – и, наконец, сама поведаю, как мне удалось стать той, кем я стала. И более того, – верховная жрица в знак особой важности воздела вверх изящный, как золотая статуэтка, указательный палец, – я буду оберегать вашу жизнь; вы ни в чем не будете испытывать неудобств. Я позволю вам пройти со мной до конца, то есть до того предела, когда мне станет не хватать власти над этим миром… Но и тогда, клянусь, я оставлю вам право последнего выбора!

– В вашей власти распорядиться моей жизнью, вы вольны отнять либо оберегать ее, но то, что творите вы, ранит мою душу, – взволнованно молвил Ца Ю. – Как я могу быть рядом с вами, если деяния Вашего Величества противны моей вере?

– Здесь я не стану вам помогать, – она развела руками. – Со своей верой разбирайтесь сами. Конечно, я могла бы превратить вас в зомби, но, к сожалению, зомби не способны к самостоятельному творчеству. А мне нужно, чтобы вы творили! Итак, князь, что вы решаете?

– Мне нужно время подумать, – ответил Ца Ю, сам изумляясь собственной дерзости. Однако Тхутмертари, похоже, готова была простить ее. Она милостиво кивнула, и словами своими опять поразила кусанского мудреца:

– Думайте. Я никуда не тороплюсь. У меня впереди Вечность.

Зависла томящая тишина. Ца Ю затаил дыхание, наблюдая, как королева как будто вглядывается в неведомое грядущее, словно желая отыскать ответ на вопрос, где, когда и как завершится ее, Тхутмертари, Вечность… Вот мысль ее возвратилась из космических далей к делам земным, и она произнесла:

– Что вы знаете о последней войне с Тайей?

Война с Тайей… Конечно, Ца Ю знал о ней, и знал немало. Трактат «Тайя, ее история, география и война со стигийцами за свободу, в коей войне тайанцы одержали верх» он написал в Турхане Заоблачном, тайанской столице. Впрочем, Тхутмертари не могла читать его, поскольку писан сей трактат был в единственном экземпляре в пору ее заточения в темнице Тот-Амона, а после написания помещен в библиотеку Академии Наук Кусана, где находится и поныне… Ца Ю замялся с ответом, и тогда королева, затворив глаза, продекларировала:

– «Тайя есть плодородная долина на юго-востоке царства стигийцев. С севера Тайю отделяют от Стигии пустыни, с запада – горы, на юге она граничит с джунглями Кешана и Пунта, а на востоке Тайю отделяет от туранских земель великая река Стикс. Жители Тайи благородны в меру; почитают они не злобного Сета, яко стигийцы, а Солнечного Митру, и правит ими не чародей, а верховный вождь Авзар, человек достойный и мужественный, в чем я имел счастье убедиться лично»…

Тхутмертари рассмеялась, глядя на вытянувшуюся физиономию кусанца. Только что она по памяти прочитала первые строки написанного князем-путешественником трактата.

– Вы не человек, – пробормотал наконец Ца Ю.

– А я этого и не утверждаю, – усмехнулась верховная жрица. – Но вернемся к Тайе, князь. Как вы отнесетесь к идее вновь посетить сию «плодородную долину»?

– Я был бы рад, наверное, – ответил тот, не в силах понять, куда теперь клонит Тхутмертари.

– Ну, вот и славно, – заметила она и позвонила в колокольчик.

Тотчас на пороге возник Патрас.

– Прибыл ли гонец от Танатоса? – спросила она его.

– Прибыл, Ваше Величество.

– Впусти его.

Ца Ю вздрогнул. Змеечеловек! Змеяд. Гонцом от Танатоса оказался змеяд. Тварь, больше похожая на поставленного вертикально ящера, чем на человека. Грязно-серая чешуя заменяла ему одежду. На поясе твари болтался длинный волнистый меч. Вступив в зал, змеяд рухнул ниц и облобызал ноги Тхутмертари.

– Говори, – приказала она, и Ца Ю не мог не подивиться, как мгновенно изменился ее тон – от дружелюбно-сочувствующего, которым она беседовала с ним, до резкого и повелительного теперь.

– О, Святейшая! – проговорил змеяд на древнестигийском. – Верховный акках Танатос припадает к твоим стопам и желает…

– Короче! Он взял Кутхемес?

– Да, о Святейшая. Следом за мной спешат два каравана. Первый – с людьми для жертвоприношений. Второй – с людьми для пропитания. Они прибудут к вечеру. Верховный акках спрашивает твоих дальнейших указаний.

– Пусть армия аккаха займет позиции на восточном берегу Стикса и отрежет Тайю от Турана. Сам акках должен возвратиться в Стигию; я буду ждать его послезавтра утром у входа в Тайанское ущелье. Это всё. Ступай.

Когда за змеядом закрылась дверь, Ца Ю, явившийся невольным свидетелем этой сцены, спросил:

– Что вы намерены сделать с Тайей, Ваше Величество? Вы хотите вновь завоевать ее?

Тхутмертари плотоядно, как показалось кусанцу, ухмыльнулась.

– Ну, что вы, милый князь. К чему мне ваша «плодородная долина»? Я только восстановлю справедливость и отомщу за своего отца. Я превращу Тайю в пустыню! А вы добавите еще одну главу к своему трактату: «Тайя, ее история, география и вторая война со стигийцами за свободу, в коей войне тайанцы были совершенно разгромлены и уничтожены вплоть до последнего человека, а страна их стерта с лица земли».

– Неужели вы сделаете это, Ваше Величество?

– А вы как думаете? Не забудьте: послезавтра. Я пришлю за вами. Теперь ступайте.

Ца Ю поднялся, из последних сил подавляя тошнотворные ощущения, и даже сумел низко поклониться развалившейся в кресле королеве.

– Да, чуть не забыла, – сказала она, когда кусанец был уже у дверей. – Ваше письмо… Что же мне с ним делать?

– Оно во власти Вашего Величества, равно как и его автор, – молвил Ца Ю, опустив глаза.

– Знаете, князь, мы, пожалуй, отправим ваше послание, – проговорила Тхутмертари после недолгого раздумья. – Я не могу допустить даже мысли, что вы писали попусту! Да, мы отправим его, и оно, несомненно, дойдет до вашего владыки. При одном условии.

– Каком, Ваше Величество?

– Я желаю сделать небольшую приписку от себя.

– Вы желаете написать моему владыке?

– Да, всего лишь несколько строк. Вы не будете возражать?

Ца Ю сокрушенно развел руками.

– Не вижу способа, как бы я мог это сделать, Ваше Величество.

Тхутмертари взяла перо и стала быстро выводить иероглифы. Скоро она закончила, встала и передала письмо кусанцу.

– Можете отправлять. Обещаю, что вашего голубя никто не задержит. Можете также прочитать: отныне у меня от вас, как моего биографа, секретов нет! Прощайте, князь.

Отвесив поклон королеве, Ца Ю поспешил покинуть ее общество. Не помня себя от пережитого, он промчался в свои покои и лишь уединившись, позволил себе прочесть написанное ею.

«Шу, Владыке Кусана, от Тхутмертари, королевы Стигии, верховной жрицы Сета, владычицы Черного Круга, – послание.

Живи, покуда я сама не отправлю тебя на твое Небо.

Пользуясь оказией, любезно предоставленной мне твоим подданным и моим новым другом князем Ца Ю, спешу сообщить тебе следующее.

Первое. Не далее как через две луны жди меня с армией в Кусане.

Второе. К моему прибытию приготовь тысячу девушек, не испорченных плотской любовью – чтобы мне и моим воинам не пришлось тратить время на их розыск. Ровно столько, по моим подсчетам, понадобится, чтобы оплести все книги о моих победах, которые напишет Ца Ю. Я слышала, что у девушек Кусана самая мягкая кожа в мире. Это хорошо. Книги обо мне нуждаются в самом лучшем переплете.

Третье. Передай почтенному Пра-Юну, владыке Камбуи и главе магов Алого Кольца, – он, как я слышала, гостит у тебя, – чтобы он перестал докучать мне своей бездарной волшбой. Мне надоело отваживать его демонов-убийц. Еще передай ему, что я не стану подсылать к нему своих демонов и что если он не угомонится, то при встрече я просто заставлю почтенного Пра-Юна выпить его же собственную кровь. В противном случае я выпью ее сама.

Тхутмертари.

Писано в Луксуре третьей луны года Тигра, двенадцатого числа, на рассвете».

Ца Ю дрожащей рукой отложил послание. Он был удивлен, как ему хватило сил прочитать это. Князь вовсе не желал вырабатывать в себе привычку философски воспринимать подобное. Особенно когда речь идет о судьбе его родины.

Он не может отправить такое письмо. Услышанное сегодня от Тхутмертари делает устаревшей его часть послания. А ее часть – разве ж можно показывать такое Владыке?..

После двух часов мучительных раздумий Ца Ю всё-таки решил отправить послание, как оно есть. Единственную приписку сделал он: «Армия змеиного царя Танатоса захватила великий Кутхемес. Жертвы неисчислимы. А на послезавтра королева назначила расправу над свободной Тайей». Пусть Великий Шу получит это письмо. Пусть. Владыка должен знать всё – на то он и Владыка, Сын Неба. Всю правду. Он достаточно мудр, чтобы сделать должные выводы и принять верное решение. И, если на то будет воля Неба, зловещие планы стигийской владычицы так и останутся всего лишь планами.

Ни от кого не таясь, Ца Ю отправил волшебного голубя навстречу обманчивому солнцу.

Проводив птицу, взор кусанского князя вновь скользнул вниз, на площадь перед королевским дворцом, и увиденное заставило Ца Ю застыть с лицом бледным от горя и гнева. Четверо дюжих змеядов, плотоядно ухмыляясь и длинными раздвоенными языками размазывая по мордам кровавую слюну, тащили куда-то из дворца бездыханное тело мэтра Диваса, проповедника Митры.

3. Слуга Нергала

Роберт Рэнквист в душе проклинал свою неосмотрительность. Как можно было отпускать киммерийца из Тарантии с единственным «жучком»?! Предполагалось, что Конан, Зенобия и Конн всегда будут держаться вместе, и любопытный англичанин узнает много интересного, чем варвар поделится со своею любимой женой. Собственно, так оно и было – до последнего времени. Электронный шпион исправно доносил своему хозяину всё, что видел и слышал сам. Рэнквист знал, куда, зачем и почему направляется киммериец, и это знание являлось лишь небольшой частью той обширной информации, которой он владел. Пренебрегая иными делами, Роберт следил за Конаном беспрестанно, отвлекаясь от этого занятия лишь когда интересные разговоры уступали место отношениям интимного свойства – последние интереса для Рэнквиста не представляли. И с каждым разом англичанин всё явственнее убеждался в исключительной важности миссии Конана. Он не менее киммерийца желал, чтобы тот живым и невредимым добрался до загадочного Милиуса. Рэнквист с нетерпением ожидал услышать беседу отважного варвара со Скучающим Магом. Дабы иметь возможность постоянно наблюдать Конана, Рэнквист сказался больным и выпросил у короля Джейка Громовержца разрешения остаться в Тарантии, в то время как почти все пришельцы во главе с самим Джейком улетели завоевывать Немедию.

Сие важное событие имело место вчера утром, а уже вечером Роберт Рэнквист чувствовал себя полным идиотом, именно из-за того, что не подбросил Конану второго «жучка». Троица впервые разделилась, и «жучок» остался с Зенобией и Конном, в то время как главный объект наблюдения выпорхнул из-под бдительного ока. Рэнквист даже не догадывался, куда мог намылиться киммериец. Интуиция опытного шпиона подсказывала ему, что киммериец отправился по крайне важному делу, и что он, Роберт Рэнквист, упускает ценнейшую информацию. Оставалось лишь надеяться, что по возвращении в гостиницу Конан поделится ею с женой; тогда-то всё и узнаем… Англичанин отключился от «жучка» и улегся спать.

Проснулся он, по обыкновению, рано; на башнях королевского дворца еще не менялась ночная стража. Перво-наперво подключился к «жучку» – и тотчас понял, что интересные события могут происходить не только с Конаном. Электронным глазом «жучка» Роберт увидел не чистые стены гостиницы Ральдрика, но покрытые рваными тряпками камни какого-то склепа. Узрел он пятерку отталкивающего вида головорезов, которые резались в кости, пили что-то из мятых кружек и сквернословили. Рядом с бандитами на земляном полу Роберт увидел связанных Зенобию и Конна; рты их были заткнуты кляпами.

– Послушай, женщина, – сказал один из разбойников, отвлекшись от своей игры, – ты лучше поблагодари нас. Мы ведь могли просто убить тебя.

– А надо бы, – хмуро заметил другой. – Она Рябого Титуса порешила, а он был хорошим головорезом. А этот малец, – разбойник неприязненно ткнул грязным пальцем в Конна, – вцепился мне в шею, точно вампир. Тьфу, Нергалье отродье!

Разбойники грубо загоготали. Пострадавший от Конна их товарищ грязно выругался, помянул всех недобрых богов и, пожелав маленькому обидчику поскорее убираться к Нергалу, своему истинному хозяину, снова приложился к пойлу. Одноглазый здоровяк, по всему видать, предводитель, громко стукнул кулаком по столу и заявил, обращаясь к Зенобии:

– Как только твой маркиз заплатит выкуп, мы отпустим тебя и твоего отпрыска, клянусь Митрой! Верно, парни?

Разбойники прыснули от глумливого смеха. Взгляды, которые бросали они на соблазнительное тело Зенобии, не оставляли сомнений в их истинных намерениях. Женщина попыталась ответить им, но сквозь кляп донеслось лишь мычание. Маленький Конн смотрел на бандитов волком, на лбу его чернели кровоподтеки…

Хитроумный англичанин нашел увиденное достаточным, чтобы принять решение. Что ж, если наш славный варвар сам не смог уберечь своих близких, придется ему, Роберту Рэнквисту, выручать их. И не мешкая, иначе не миновать беды. Он быстро оделся, прихватил свой трофей, волшебную накидку-невидимку – вот как раз тот самый случай, когда можно будет проверить ее в деле – и прошел к вертолету. Пока «Черный коршун» набирал высоту, бортовой компьютер принимал от «жучка» координаты места, где находились Зенобия и Конн. Оставив за собой просыпающуюся аквилонскую столицу, «Черный коршун» Рэнквиста на предельной скорости устремился к Ианте.

Ральдрик спал крепко, и снились ему сундуки только что отчеканенных золотых монет с профилем носатого коронованного старика. Еще снились ему носатые зингарские гранды, но не гордые и вспыльчивые, а все как один покорные ему. Каждый из них нес по сундуку, и не куда-нибудь нес, а в кладовую Ральдрика. Конца-края шествию не было видно. Присутствовали здесь молоденькие виконты, вдвое сгибавшиеся под тяжестью сундука, и тощие бароны с медалями на камзолах, и здоровенные маркизы, увенчанные богатыми шляпами с плюмажем из павлиньих перьев, и почему-то хромые графы с большими серебряными цепями на груди, и даже старые герцоги с цепями золотыми и маленькими коронами на лысых головах. Все эти богатые нобили были искренне рады отдать Ральдрику свои монеты с профилем носатого коронованного старика. Еще, еще, еще, говорил им Ральдрик, и они несли еще.

Но вот среди грандов появился новый персонаж. Откуда и когда возник он, Ральдрик не мог определить. Что самое удивительное, сундука при нем не оказалось, а физиономия этого нобиля скорее напоминала рыло разгневанного Нергала, каким того изображают безумные живописцы. Нос его, впрочем, оказался вполне человеческим, и гораздо меньшим, чем у старика, изображенного на монетах. Это, кстати, не обрадовало Ральдрика, поскольку новый персонаж внезапно схватил его огромной рукой за горло и прошипел прямо в лицо:

– Отвечай, шакалий помет, где мои жена и сын?! Живо!

Краем глаза Ральдрик успел заметить, что после этих слов сундуки с золотыми песетами куда-то исчезли, равно как и герцоги, графы, маркизы, бароны, виконты… Толстяк промычал что-то. Как видно, это «что-то» не удовлетворило гостя, и тот для пущей острастки приблизил ко лбу Ральдрика лезвие кинжала, ярко блеснувшее в рассветных лучах.

– Вот тебе будут золотые, – тихо, но внушительно сказал он. – Я нарежу их из твоей кожи, если ты сейчас не скажешь мне, куда дел моих жену и сына!

Только теперь хозяин гостиницы проснулся окончательно. А проснувшись, признал в залапившем его гиганте давешнего постояльца, маркиза дель Сантоса.

– Ну?! – грозно прорычал маркиз.

Смекнув, что его жизни угрожает опасность, Ральдрик раскрыл рот, чтобы позвать на помощь. В ответ железные пальцы сдавили его горло, да так, что несчастный Ральдрик не смог даже завопить от боли.

– Последний раз спрашиваю, где мои жена и сын? Отвечай, блевотина Нергала!

Пальцы на шее Ральдрика чуть разжались. Жадно глотая воздух, хозяин «Быков Офира» просипел:

– Не знаю, ваше сия…

Глаза маркиза метали огонь.

– Так я и поверю тебе, плевок верблюда! Клянусь Кромом, ты и навел разбойников! Если не ты сам их главарь. Думал, пока меня нет, всё у вас получится. Как бы не так! Ну, говори, пес, где они?!

Положение Ральдрика было отчаянным. Он уже не сомневался, что мнимый маркиз в состоянии вот прямо так сейчас отправить его в царство Нергала, чьим слугой на самом деле являлся. То-то сразу не было веры, что негодяй этот зингарский гранд! А ведь как искусно прикидывался! Ральдрик понял, что лишь правда может спасти его, ибо Митра защищает правдолюбцев. Призвав в свидетели светлого бога, толстяк закатил глаза и завопил, насколько позволяла стальная хватка мучителя:

– Клянусь Митрой, я не знаю, где они! Я не виноват…

– Ну ты сам напросился, – зловеще проговорил слуга Нергала, и по адскому блеску его глаз Ральдрик понял, что на сей раз Митра не пожелал защитить человека, сказавшего чистую правду.

– Они могут быть у Одноглазого Йенуса, – скороговоркой пробормотал толстяк, надеясь, что посланец с Серых Равнин удовлетворится этой скудной информацией.

– Где найти этого Йенуса, Кром его побери?

– Он бывает в таверне Глухого Пью, – прошептал Ральдрик, мысленно моля всех богов, чтобы Одноглазый Йенус оказался именно в таверне Глухого Пью, причем именно в тот момент, когда туда заявится этот присный Повелителя Мертвых.

– Ты пойдешь со мной и покажешь дорогу.

Нет!! Это было слишком! Ноги и руки Ральдрика вдруг стали ватными. Уже теряя сознания, толстяк тонким голоском пропищал:

– Пощади, о всемогучий! Мне не вынести дороги туда. Возьми лучше душу мою…

Всемогучий в сердцах сплюнул и оттолкнул тело.

– На кой она мне сдалась, твоя жалкая душонка. Но, гляди, толстяк, коли соврал или с моими что не так, я вернусь за ней, твоей душонкой. Клянусь кровью Крома!

С этими словами он исчез.

– Хозяин, хозяин! Очнитесь, мой господин! Да что же это с ним…

Ральдрик с трудом разлепил глаза. На него смотрела худосочная физия какого-то мелкого беса. Видать, тот гигантский демон доставил-таки меня на Серые Равнины, отрешенно подумал хозяин гостиницы. Доставил – и передал своим помощникам, значит…

– Во имя Митры, оставь меня, Нергалье семя… – простонал Ральдрик, в душе не надеясь, что бес прислушается к его нижайшей просьбе; как известно, Солнцеликий не имел власти над Царством Мертвых.

– Это я, Гильмо, я! – сказал худосочный бес. – Чего вы ругаетесь, хозяин? Или меня не узнаете?..

И вправду Гильмо. Ральдрик осмотрелся и узнал свою спальню. Вряд ли Нергалу нужна его спальня, подумал он. Значит, жив?

– Да живы вы, живы, мой господин, хвала Митре, – осклабился Гильмо. – Скажите лучше, что с вами приключилось!

Голова болела страшно. И горло болело тоже. Значит, демон не приснился ему? Конечно же, нет.

– Твоего хозяина едва не утащили на Серые Равнины, Гильмо, – прошептал Ральдрик. – Этот демон…

– Маркиз дель Сантос?

– Не-е-ет, – толстяк помотал головой, чем вызвал новый приступ боли, – не маркиз! Слуга Нергала! Он сам мне в этом признался. Да еще Крома какого-то.

Тощий зингарец с подозрением взглянул на хозяина.

– Вы точно помните насчет Крома, мой господин?

– Митра свидетель, он Крома через раз упоминал! – побожился Ральдрик. – Видать, старший демон их какой, мне-то почем знать…

– Так я и думал, то-то я не зря подозревал, – пробормотал секретарь; обращаясь к Ральдрику, он спросил: – И что же он хотел от вас, этот служитель Крома?

– Хотел, чтобы я пошел с ним в таверну Пью за Одноглазым Йенусом.

Гильмо понял, что умственное здоровье хозяина несколько пострадало в результате встречи с мнимым маркизом. Еще Гильмо мысленно поставил свечку в храме Митры за упокой Одноглазого Йенуса и всей его банды, а вслух добавил:

– Я велю позвать лекаря, хозяин. Вам нужна помощь…

– К Нергалу лекаря! – неожиданно рявкнул Ральдрик. – Этот злодей обещал вернуться за моей душонкой! А знаешь ли ты, глупый зингарский писака, как эти демоны держат слово?! Не то, что мы, люди. Ты давай, спеши к градоправителю, пусть даст мне своих людей для охраны. На, отдай ему это, скажи, почтенный Ральдрик нижайше кланяется Его Светлости… – с этими словами толстяк передал своему секретарю все пять золотых песет, полученных вчера от Конана.

Пряча улыбку, Гильмо взял деньги. Затем он вышел из спальни хозяина, и тут взгляд его случайно упал на пурпурное знамя с золотым львом. Зингарец усмехнулся и заметил, сам для себя:

– Нет, хозяин, я не пойду к градоправителю. У меня есть идея получше. К тому же, мне это золото нужнее, чем Его Светлости. Пусть даже оно аквилонское, а не зингарское.

Одноглазый Йенус закончил диктовать послание и переспросил:

– Ну как, всё написал, Струто?

Тщедушный мужичок, у которого из всех зубов, полученных от мамы в детстве, остался лишь один желтый клык, отчего мужичка, чаще, чем Струто, звали Одинокий Зуб, промямлил:

– Всё, как ты сказал, Йенус.

– А ну, прочитай.

– «Благородному дому Хосе, маркизу дель Сантос. Отнеси две тысячи золотых монет в таверну Глухого Пью и отдай их высокому мужчине с черной повязкой на правом глазу…

– Зачеркни «высокому», Струто, – велел Йенус. – Напиши так: «красивому мужчине».

Одинокий Зуб исполнил указание главаря и стал читать дальше:

– «…и отдай их красивому мужчине с черной повязкой на правом глазу. Затем возвращайся в дом Толстого Ральдрика и жди там. Йенус». Всё.

– Ну, вроде правильно. А ты, женщина, может, чего добавить хочешь, а? – последние слова Йенуса были обращены к Зенобии.

Та дернулась, пытаясь вытолкнуть кляп.

– Смотри-ка, Одноглазый, хочет! – хихикнул один из бандитов.

– Поди, вытащи у нее кляп, Косой.

Бандит, который взаправду косил налево, подошел к Зенобии и освободил ее от кляпа. Только он сделал это, голос женщины, пронзительный, гневный, но полный достоинства, разнесся по разбойничьему логову:

– Освободите моего сына, подонки! Он еще ребенок!

– Ребенок?! – взъярился Йенус. – Да он чуть всех нас тут не искусал, твой ребенок! Ничего, пускай покамест посидит в веревках, я еще не решил, что с ним делать. А вот насчет тебя я уже принял решение, моя красавица.

Щеки Зенобии вспыхнули алым. Однако, как и подобает королеве, она тотчас взяла себя в руки и твердым голосом проговорила:

– Освободи его от кляпа, Йенус.

И столько в этом голосе хрупкой женщины было внутренней силы, что одноглазый главарь дал знак Косому, и тот вытащил кляп изо рта Конна.

– Отец насадит вас на меч, ублюдки Нергала, – вот были первые слова маленького принца, и в них сквозило такое убеждение, как будто смерть бандитов от руки отца являлась для Конна столь же очевидным фактом, как и восход Ока Митры по утрам и заход его по вечерам.

Зенобия бросила быстрый осуждающий взгляд на сына. Она запретила ему, будущему королю Аквилонии, выражаться подобно разбойнику с большой дороги. Однако, как видно, влияние отца оказалось сильнее воли матери.

– Смотри-ка, Йенус, этот сопляк назвал нас ублюдками Нергала, – обиженно заявил Одинокий Зуб.

– А вы такие и есть, раз держите нас здесь, – сказала Зенобия, решив разделить с сыном ответственность за оскорбление.

– Заткнись, женщина! – гаркнул главарь. – Не вынуждай меня портить тебе фигурку. Скажи лучше, есть ли у тебя что добавить к моему письму.

– У меня есть, – заявил Конн. – Напиши ему, где ты нас держишь.

– Этот сопляк начинает меня раздражать, – мяукнул Струто. – Неужели ты это стерпишь, Йенус?!

Одноглазый встал, подошел к связанному мальчугану и слегка пихнул его ногой.

– Закрой свою пасть, молокосос, иначе я сделаю это за тебя!

– Не трогай моего сына, подонок! – воскликнула Зенобия.

– Ну, а что ты мне сделаешь, если трону? – глумливо осклабился Йенус и с силой пнул Конна в бок. Мальчик скривился от боли, но не издал ни звука.

– Смотри-ка, терпеливый, – заметил Косой.

– Терпеливый или нет, а ножа забоится, – Йенус ухмыльнулся и обнажил кинжал.

Зенобия побледнела и попыталась ногой толкнуть главаря.

– Лежи! – прикрикнул на нее главарь. – Я возьму тебя после.

– Нет, возьми сейчас, только сына моего не трогай, – воскликнула Зенобия, чтобы выиграть время. Женская интуиция подсказывала ей, что помощь близка. Скоро придет спаситель и освободит жену и сына…

– Ну что ж, сама напросилась, маркиза, – осклабился Одноглазый Йенус. Он стал расстегивать штаны.

– Оставь маму, тварь! – гневно вскричал ребенок.

– Воткни ему кляп обратно, Косой, – приказал Йенус. – Этот сморчок утомил меня.

Косой поднял кляп и наклонился к Конну. Неожиданно мальчик рванулся вперед и вцепился зубами в нос разбойника. Косой взвыл от дикой боли.

– Глядите, волчонок откусил нос Косому! – завопил Струто.

Оставшийся без кончика носа головорез с воем бросился вон из логова. Проводив его взглядом, Йенус повернулся к Конну и поднял кинжал.

– Прощайся с жизнью, сопляк! Никому не позволено уродовать моих людей!

И стал опускать кинжал, целя в горло мальчику. Внезапно Йенус хрюкнул и стал заваливаться на спину. Спустя мгновение тонкий малиновый луч оставил свою метку на затылке Струто. А еще несколькими мгновениями позже мертвы были все бандиты.