Электронная библиотека » Брендан Симмс » » онлайн чтение - страница 15


  • Текст добавлен: 8 февраля 2017, 14:40


Автор книги: Брендан Симмс


Жанр: История, Наука и Образование


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 15 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Сами русские расходились во мнениях, стоит ли идти в Германию. Прусские эмигранты, служившие царю, такие, как реформатор барон Штайн, призывали Александра упорядочить Центральную Европу под своим владычеством ради спасения от Наполеона. Многие русские офицеры и аристократы, опасавшиеся погружения в «европейскую трясину», далекую от традиционной сферы безопасности России, советовали остеречься. Александр, однако, хотел разделаться с Наполеоном раз и навсегда и осуществить «германскую миссию» восемнадцатого столетия. В феврале 1813 года Фридрих-Вильгельм наконец-то решился и заключил с Россией Калишский договор. Это решение, подкрепленное обещанием восстановить границы 1806 года, снова сделало Пруссию великой державой. Целью восстановления границ, как сказал Александр русскому послу в Берлине в марте 1813 года, было превращение Пруссии «в авангард России», в буфер против нападений с запада.[502]502
  Alexander’s remarks are quoted in John P. LeDonne, The grand strategy of the Russian Empire, 1650–1831 (Oxford, 2004), p. 206.


[Закрыть]
В конце марта 1813 года Фридрих-Вильгельм обнародовал «калишскую прокламацию», в которой клялся вместе с Александром оказывать поддержку объединению Германии. Под руководством Штайна начал работу Центральный административный совет, призванный провести общегерманскую мобилизацию и подготовить «реорганизацию» Южной и Западной Германии. Все это происходило в соответствии с обращением Фридриха-Вильгельма «К моему народу», в котором король призывал население всех провинций сплотиться и изгнать французов. В мае 1813 года шведы высадились в Северной Германии. В июне 1813 года, после заключения договора в Рейхенбахе, Британия согласилась увеличить финансовую «подпитку» русско-прусских операций.

Австрия все еще мешкала. Меттерних опасался, что слишком быстрое и полное поражение Наполеона навсегда разрушит баланс сил в Германии. К тому же не было смысла менять французскую гегемонию на русскую; вдобавок Меттерних не собирался позволить Пруссии напасть тайком на Австрию. Поэтому он старался заключить союзы с государствами Рейнской конфедерации союза, желавшими найти нового «спонсора» после поражения французов в России. В период с октября 1812-го по ноябрь 1813 года Бавария, Баден и Вюртемберг порвали с Наполеоном в обмен на территориальные гарантии. Так или иначе, заверял Меттерних, «Третья Германия» будет воссоздана. Меттерних не столь преуспел в отношениях с Францией, которая, как он надеялся, останется сильным противовесом русскому влиянию в Центральной Европе. В ходе памятной встречи в Дрездене в конце июня 1813 года Наполеон не только решительно отказался умерить свои аппетиты, но и категорически заявил, что готов пролить кровь миллионов, чтобы вернуть себе превосходство. Потому в начале сентября 1813 года по договору в Теплице Австрия присоединилась к Пруссии и России, дабы «упразднить Рейнскую конфедерацию, совместно содействовать независимости стран между Австрией и Пруссией»[503]503
  Quoted in Eich, Russland und Europa, p. 150.


[Закрыть]
и повторно поделить Польшу. В Германии начинался финальный поединок за власть.

Против Наполеона собрались внушительные силы: русская армия, победившая его в 1812-м, Австрия, Пруссия и практически вся остальная Германия, впервые в истории почти полностью объединившаяся ради военных целей. Пруссия готова была представить наибольшее количество рекрутов – свыше десяти процентов своего населения; при этом и дезертировали пруссы намного реже.[504]504
  Blanning, ‘The Bonapartes and Germany’, p. 59.


[Закрыть]
«Вольный корпус», состоявший из патриотически настроенных студентов и ремесленников, привлек в свои ряды множество националистов, чего не было в регулярных войсках; несмотря на относительную малочисленность, этот корпус имел важнейшее «тотемное» значение. Лояльными к Наполеону остались лишь саксонцы, отчасти потому, что пруссы, надеявшиеся аннексировать Саксонию, не позволяли ее королю перейти на другую сторону. Наполеон оказывал достойное сопротивление и выиграл сражения при Дрездене и Баутцене. В середине октября 1813 года состоялась решающая битва под Лейпцигом. В этой «битве народов» французы, поляки, итальянцы и немцы сражались против пруссов, русских, их германских союзников и всех народов империи Габсбургов. После трех дней боев Наполеон был разгромлен. Великая битва за превосходство в Центральной Европе завершилась. Окончательное поражение Наполеона во Франции было только вопросом времени. Рождался новый европейский порядок.


В геополитике конца восемнадцатого столетия доминировали три революции. Американская и французская революции обе начинались как восстания против большой стратегии старого режима, будь то территориальная «сдержанность» Лондона на западе Америки или дипломатическое отступление монархии Бурбонов в Центральной Европе. Новые государства предложили новые формы внутренней организации для максимизации своего влияния на международную систему: американскую конституцию и революционную и наполеоновскую Францию. Столкновения между ними не произошло, отчасти потому, что Североамериканский Союз воспринимал Британию как большее «зло», а в основном потому, что французы отдавали приоритет контролю над европейским континентом, особенно над Германией. Это привело к третьей революции – геополитическому потрясению, в ходе которого революционный режим и Наполеон уничтожили баланс сил в Священной Римской империи и саму империю, тем самым полностью ликвидировав былое равновесие. Французские аннексии, спровоцированные ими территориальные разделы, реформы, ими порожденные, радикально изменили «лицо» континента и прежде всего Германию. Североамериканский Союз между тем приблизился к полной гегемонии над собственным континентом, не позволив Британии заполнить вакуум власти, оставленный уходом Франции и Испании. При этом внимание Союза оставалось прикованным к обстановке в Европе, которая олицетворяла геополитическую и идеологическую угрозу молодой республике. Со временем конфронтация между наследниками Континентального конгресса и континентальных европейских автократий сделалась неизбежной.

Проигравшими в этой «революционной чехарде» оказались малые германские княжества, поглощенные новыми территориальными образованиями. Пруссия и Австрия выжили и даже расширились, однако они остро сознавали уязвимость своего положения. Британия сильно пострадала от утраты Америки, но сумела восстановить свой статус в европейском балансе сил. Французское могущество ослабело и затем исчезло под натиском европейской коалиции. Главными бенефициарами великих перемен, последовавших за Семилетней войной, стали американские колонисты, создавшие новое государство из бывших владений Британской империи в Америке и сформировавшие могучий союз для его защиты. Царская Россия тоже продолжила стремительное возвышение – проникла глубоко в земли Османской империи и Центральной Европы и, более того, стала покровителем Германии. Тем не менее обе страны были подвержены очевидным угрозам. Их неприкрытый экспансионизм столкнулся с интересами других великих держав. Кроме того, Россию и Америку сдерживали «домашние» ограничения в форме крепостничества и рабства, мешавшие сплотить население во имя реализации внешнеполитических амбиций. Для многих европейских правительств и для широкой публики русские и американские амбиции отражали не только стратегические интересы, но и идеологические императивы. Словом, возникла сцена для появления геополитики освобождения – освобождения от национальных уз, от автократического правления, от крепостничества и от рабства.

Часть четвертая
Освобождение, 1814–1866 годы

Что касается судьбы нашего [немецкого] отечества, жребий, который нам выпал, не был брошен силами небесными. Мы можем лишь строить [отечество] изнутри, храбростью, и верностью, и посредством взращивания истинной ненависти ко всему чужеземному. Не будет недостатка в бурях извне, которые станут сплачивать нас все крепче.

Эрнст Мориц Арндт, 1814 г.[505]505
  H.-O. Sieburg, Deutschland und Frankreich in der Geschichtsschreibung des neunzehnten Jahrhunderts (Wiesbaden, 1954), p. 108.


[Закрыть]


Какова великая миссия нашего времени?.. Это освобождение. Не просто свобода для ирландцев, греков, франкфуртских евреев, чернокожих Вест-Индии и прочих угнетенных народов, но освобождение всего мира, и прежде остальных Европы, которая обрела зрелость и ныне сбрасывает с себя оковы власти привилегированных, то есть аристократии.

Генрих Гейне[506]506
  James Chastain, ‘Privilege versus emancipation: the origins of Franco-Austrian confrontation in 1848’, Proceedings of the Consortium on Revolutionary Europe (1987), p. 247.


[Закрыть]


Германская конфедерация не является союзом, сформованным исключительно по доброй воле объединившихся государств, союзом, который, следовательно, можно видоизменять по собственному усмотрению этих государств, без привлечения других сторон. Германская конфедерация представляет собой альянс иного типа и свойства. Это итог общеевропейского договора, заключенного в Вене в 1815 году, это часть общего порядка Европы, предусмотренного и определенного данным договором.

Лорд Пальмерстон, 3 декабря 1850 г.[507]507
  Anselm Doering-Manteuffel, Vom Wiener Kongress zur Pariser Konferenz. England, die deutsche Frage und das Mächtesystem, 1815–1856 (Göttingen and Zurich, 1991), pp. 137–8.


[Закрыть]

Договоры, положившие конец революциям и Наполеоновским войнам, наряду с соперничеством между Великобританией и Соединенными Штатами Америки преобразили европейскую геополитику. В Европе была восстановлена, пусть под иным названием, былая Священная Римская империя, а Северная Италия и Нидерланды получили новый статус во имя сдерживания Франции. Россия сохранила большинство своих завоеваний. Австрия и Пруссия совершили значительные территориальные приобретения, на юге и юго-востоке в первом случае и на западе в случае втором. Последствия этих перемен для европейской геополитики в ближайшие пятьдесят лет были фундаментальными, особенно в «сердцевине» европейской системы, то есть в Германии. В Северной Америке США прогнали Великобританию с запада континента, но притязания американцев на Центральную Америку и Карибский бассейн по-прежнему оспаривались мировыми державами. Кроме того, локальные правоприменения заключенных договоров сулили изрядные геополитические последствия по обе стороны Атлантики. Благодаря усилиям по освобождению евреев, по прекращению работорговли и по реализации конституционных прав линия фронта теперь пролегала внутри государств – расколола Соединенные Штаты и большинство европейских государств надвое. Особенно это касалось Германии. Классические геополитические факторы – буферные зоны, охваты и экспансии – воспринимались отныне сквозь призму национального, политического, религиозного освобождения и отмены рабства. К завершению упомянутого процесса как американцы, так и немцы существенно приблизились, пусть и заплатив высокую цену, к национальному единству, необходимому для выживания в хищническом мире великих держав.


Когда Наполеон лишился власти над Германией после битвы при Лейпциге в октябре 1813 года, его положение в Европе в целом быстро ухудшилось. Союзные войска, укрепленные контингентами побежденных государств Rheinbund,[508]508
  Рейнской конфедерации (нем.). Примеч. ред.


[Закрыть]
уверенно и неумолимо двигались на запад, во Францию, а герцог Веллингтон тем временем пересек Пиренеи со стороны Испании и наступал на север. Несмотря на отчаянное сопротивление на «домашней» территории, французы вскоре потерпели поражение. Наполеон отрекся от престола в соответствии с договором, подписанным в Фонтенбло в середине апреля 1814 года, и был отправлен в изгнание на средиземноморский остров Эльба. Монархия Бурбонов была восстановлена, на трон воссел Людовик XVIII, а по относительно милосердному Первому Парижскому договору Франции разрешили сохранить территории, приобретенные в промежуток с революции до начала революционных войн в 1792 году, в частности, Савойю. В сентябре 1814 года державы-победительницы направили своих представителей в Вену, чтобы учредить стабильный послевоенный порядок в Европе. Вскоре после этого Европу потрясло возвращение Наполеона с острова Эльба и знаменитые «Сто дней»: ускользнув от тюремщиков, сверженный император был восторженно встречен французским населением, которое уже успело устать от Бурбонов и стремилось вернуть себе привычную гегемонию последних двух десятилетий. Британию, большинство наиболее боеспособных частей которой находилось в Америке, фактически застали врасплох. Впрочем, после ряда начальных успехов Наполеон был разгромлен при Ватерлоо в июне 1815 года союзной армией, состоявшей преимущественно из подданных германских государств.[509]509
  Peter Hofschroer, 1815. The Waterloo campaign. The German victory (London, 1999).


[Закрыть]
Его снова отправили в ссылку, на сей раз на остров Святой Елены, откуда он уже не вернулся.

Между тем за океаном кипела англо-американская схватка за Великие озера. «Ястребы» Конгресса, ожидавшие скорого «освобождения» Канады от британского владычества, не обманулись в своих ожиданиях. Последовало долгое патовое противостояние на суше и на море, причем Лондон перебросил в Америку войска из Европы после поражения Наполеона. Эта война вызвала глубокие противоречия в Союзе: в основном республиканские юг и запад поддерживали Мэдисона, однако федералисты Новой Англии были решительно против него. Несколько северных штатов отказались посылать свое ополчение в Канаду – либо отозвали солдат вскоре после начала боевых действий. Сенат Массачусетса резко осудил войну, что «велась без достаточных оснований и способами, каковые прямо указывали на завоевания и амбиции в качестве истинных мотивов», и заявил, что «не подобает людям, приверженным морали и религии, выказывать какую-либо поддержку сухопутным и морским операциям, каковые не связаны напрямую с защитой нашего побережья и нашей почвы». Раскол виделся неизбежным.[510]510
  The Massachussetts Senate is quoted in James G. Wilson, The imperial republic. A structural history of American constitutionalism from the colonial era to the beginning of the twentieth century (Aldershot, 2002), pp. 130–32.


[Закрыть]
Впрочем, ряд запоздалых успехов американцев побудил Лондон искать перемирия. Благодаря «коммуникационному лагу» эпохи, еще не знавшей телеграфа, последняя и самая внушительная американская победа – в битве при Новом Орлеане – была одержана через несколько дней после того, как удалось согласовать условия перемирия. Внутренний американский гражданский конфликт был с трудом притушен победой над общим врагом – Британией.

К тому времени Венский конгресс уже был в разгаре. Главным вопросом повестки дня оказалось сдерживание потенциального французского экспансионизма за счет территориального переустройства Европы; британский государственный секретарь по международным делам виконт Кэстльри[511]511
  Вариантов русского прочтения этой фамилии очень много, выбран тот, который чаще всего встречается в исторических работах на русском языке. Примеч. ред.


[Закрыть]
утверждал: «Дабы сдержать Францию, нужна людская масса… Пруссии, Австрии и России следует быть настолько крупными и могущественными, насколько это возможно».[512]512
  Hermann Wentker, ‘Der Pitt-Plan von 1805 in Krieg und Frieden: zum Kontinuitätsproblem der britischen Europapolitik in der Ära der napoleonischen Kriege’, Francia, 29, 2 (2002), pp. 129–45 (quotation p. 137).


[Закрыть]
Установление в Париже умеренного режима также должно было обуздать французский авантюризм. Не менее насущным представлялся вопрос, как справиться с колоссальным ростом могущества России, которая прочно утвердилась в Центральной и Западной Европе к ужасу «старых держав».[513]513
  Enno E. Kraehe, Metternich’s German policy. Vol. II. The Congress of Vienna, 1814–1815 (Princeton, 1983).


[Закрыть]
Новое положение русского царя в качестве арбитра Европы подкреплялось штыками около 150 000 солдат и 540 артиллерийскими орудиями, которые прошли парадом по равнине Шампань, недалеко от Парижа, в начале сентября 1815 года. Это зрелище произвело сильное впечатление на союзных лидеров, включая короля Пруссии, императора Австрии и герцога Веллингтона.[514]514
  John P. LeDonne, The grand strategy of the Russian Empire, 1650–1831 (Oxford, 2004), p. 208.


[Закрыть]

Впрочем, все эти проблемы оказались объединены в Вене и увязаны с решением так называемого «немецкого вопроса». В феврале 1814 года союзники обязались создать в Центральной Европе государственный орган, «состоящий из владетельных князей, объединенных федеральными узами, каковой гарантирует и обеспечит независимость Германии».[515]515
  Ulrike Eich, Russland und Europa. Studien zur russischen Deutschlandpolitik in der Zeit des Wiener Kongresses (Cologne and Vienna, 1986), p. 172.


[Закрыть]
Восемь месяцев спустя виконт Кэстльри уточнил, что Германия должна служить «посредническим государством между Россией и Францией»[516]516
  Wentker, ‘Der Pitt-Plan’, p. 141.


[Закрыть]
и сдерживать обе эти силы, сама им не угрожая. Британия намеревалась помешать России заполнить вакуум власти в Центральной Европе. Ведь возрожденная Польша «фактически русская», по словам собрата Кэстльри по дипломатическому поприщу Чарльза Стюарта, должна была «придвинуть русскую границу… к самому сердцу Германии».[517]517
  John Bew, Castlereagh. Enlightenment, war and tyranny, 1769–1822 (London, 2011), p. 377.


[Закрыть]
В то же время австрийский канцлер стремился не допустить гегемонии пруссаков в объединенной Германии и захвата ими чрезмерной территории, прежде всего за счет побежденного союзника Наполеона Саксонии, важного «буфера» между двумя державами, а также за счет Польши. В конце 1815 года великие державы согласовали проект договора, который укреплял влияние Британии, умерял аппетиты России и предусматривал наказание для Франции.

Венский договор обязывал Францию отдать все земли, захваченные с 1789-го по 1792 год, и выплатить сокрушительную репарацию. Польшу поделили между Россией, Австрией и Пруссией; русская «доля» при этом становилась Царством Польским с собственной армией и парламентом. Александр сохранил за Россией большинство завоеваний последних десятилетий, в том числе Бессарабию, отторгнутую у Турции, и Финляндию, которая отпала от Швеции. Стокгольму «в утешение» отдали территории западнее. Договор об окончании войны между Данией и Швецией в январе 1814 года уже обеспечил статус Швеции как «хозяина» Скандинавии и отобрал Норвегию у Дании, тем самым лишив последнюю 40 процентов населения и почти 85 процентов былой территории. Королевство Пьемонта и Сардинии присвоило Савойю и расширило свои границы, дабы блокировать французские притязания на Италию. Стратегическую глубину на полуострове обеспечивали австрийцы, которым передали Ломбардию и Венецию, а также побережье Далмации, некогда принадлежавшее Венецианской республике; кроме того, Австрии достались владения представителей семейства Габсбургов в Тоскане, Модене и Парме. Швейцария получила гарантии вечного нейтралитета при сохранении традиционной системы кантонов.

Наиболее радикальные изменения произошли на землях бывшей Священной Римской империи. Австрия уступила Бельгию Голландии, было создано Объединенное королевство Нидерланды, оплот против французской экспансии в страны Бенилюкса; мелкие владения на западе, прежде именовавшиеся «Передней Австрией», тоже уступили навсегда. Надежды Пруссии расширить границы за счет прилегающих территорий не оправдались: ей пришлось довольствоваться северной половиной Саксонии, но не королевством в целом. Впрочем, взамен Пруссия приобрела в качестве «утешительного приза» Рейнскую область и Вестфалию, дабы, как сформулировал Кэстльри, она «находилась в военном контакте с Францией» и «обеспечивала надлежащее противодействие систематическим попыткам Франции присвоить Нижние графства и территории на левом берегу Рейна».[518]518
  Brendan Simms, The struggle for mastery in Germany, 1779–1850 (Basingstoke, 1998), p. 105.


[Закрыть]
Потсдаму пришлось приложить определенные усилия, чтобы отказаться от британского предложения присоединить значительную часть Южной Бельгии. Несметное число мелких княжеств, которые являлись особенностью немецкой политики до 1790-х годов, не стали возрождать, но Бавария, Вюртемберг, Баден, Ганновер и ряд других княжеств, переживших падение Наполеона, изрядно укрупнили. Британия не сделала никаких сколько-нибудь крупных территориальных приобретений в Европе, зато сохранила колониальную «поживу» (в том числе Цейлон и Капскую колонию) и ряд баз, включая Мальту, а также восстановила личную унию с Ганновером. Англичане действовали так сознательно. «Наша репутация на континенте – залог нашей силы, власти и могущества, – утверждал Кэстльри в середине апреля 1814 года, – гораздо важнее любых приобретений».[519]519
  Henry A. Kissinger, A world restored (London, 1957), p. 33.


[Закрыть]
Кэстльри отстаивал эту позицию и при заключении Четверного союза 1815 года между Россией, Пруссией, Австрией и Британией. Статья 6 союзного договора устанавливала регулярные встречи сторон для сохранения баланса сил в Европе и решения других вопросов, представляющих общий интерес. Этот договор сформировал так называемую «систему конгрессов».

Стремление Кэстльри сотрудничать с европейскими державами, а не диктовать тем свои условия обернулось в том числе и последствиями для работорговли. Британские аболиционисты бомбардировали участников Конгресса, включая русского царя и короля Пруссии, требованиями запретить торговлю людьми. Предложение Томаса Кларксона уступить Франции «малую часть Германии», чтобы подсластить пилюлю отказа от работорговли, было отвергнуто.[520]520
  Betty Fladeland, ‘Abolitionist pressures on the Concert of Europe, 1814–1822’, Journal of Modern History, 38, 4 (1966), pp. 355–73 (quotation p. 363).


[Закрыть]
К ярости британских аболиционистов, в окончательном тексте договора не предусматривалось немедленного и полного прекращения международной работорговли, равно как и не позволялось Британии аннексировать французские колонии, из которых велась эта торговля. «Мы управляли переговорами, – сетовал лорд Гренвилл из вигов. – В этом отношении Великая Британия виделась всемогущей… ее намерения не подлежали сомнению».[521]521
  Paul Kielstra, The politics of the slave trade suppression in Britain and France, 1814–48 (Basingstoke, 2000), pp. 26–9 (quotation p. 28).


[Закрыть]
Большинство европейских стран, в том числе многие из тех, кто выступал против рабства, опасались, что этот вопрос окажется ширмой для установления британского морского господства и предлогом для продолжения войны даже после официального окончания военных действий. Франция, в частности, восприняла принудительное прекращение работорговли как нестерпимое национальное унижение. В качестве компромисса русский царь предложил создать Морскую лигу для препятствования работорговле. Кэстльри, не желая подрывать авторитет восстановленного режима Бурбонов, не стал настаивать. В итоге союзные державы согласились сделать общее заявление о том, что работорговля «противоречит принципам гуманности и всеобщей морали». На тот момент это было всего-навсего обозначением намерений, однако потенциальное международное сотрудничество в данном вопросе уже представлялось очевидным.

Венский договор определил не только границы, но и внутреннюю структуру новой Европы. Британия и восточные страны отвергли республиканизм в пользу «монархического принципа» (первая ратовала за конституционную монархию, вторые отстаивали «корпоративную», абсолютистскую систему). Польше подарили право созывать парламент и иметь конституцию; многие южные и западные германские государства, такие как Бавария и Вюртемберг, также восстановили или получили конституцию; даже в Пруссии принятие конституции широко обсуждалось в 1814–1815 годах. Во Франции союзники восстановили монархию Бурбонов, чья власть уравновешивалась хартией прав и парламентом, избранным на очень узкой базе. Целью было погасить народную тягу к «военному авантюризму», но, чтобы обезопасить себя, союзные страны заранее согласовали новое французское законодательство и даже потребовали предоставить им текст речи Людовика XVIII на первом заседании парламента. В стране были размещены оккупационные войска – для выявления и подавления остатков бонапартизма, для гарантии выплаты репараций в полном объеме и для того, чтобы защитить голландцев от попыток пересмотра Венского договора со стороны Франции.[522]522
  Thomas Neve, The Duke of Wellington and the British army of occupation in France, 1815–1818 (Westport and London, 1992), pp. 93–103.


[Закрыть]
Союзники исходили из стремления оказывать содействие правительствам, которые занимали достаточно прочное положение для того, чтобы выдерживать революционное давление снизу, и которым хватало эффективности отражать внешнюю угрозу, но не настолько сильные, чтобы угрожать своим соседям.

В центре нового порядка помещался Германский Союз – Deutscher Bund, – который заменил собой ликвидированную Священную Римскую империю. Он создавался для поддержания европейского равновесия, был достаточно силен для того, чтобы сдерживать франко-русские амбиции, но недостаточно могуч для того, чтобы питать собственные гегемонистские устремления. Посему преамбула к конституционному немецкому федеральному закону декларировала учреждение «сильного и прочного союза ради независимости Германии и мира и равновесия в Европе».[523]523
  Wolf Gruner, ‘Der deutsche Bund und die europäische Friedensordnung’, in Helmut Rumpler (ed.), Deutscher Bund und deutsche Frage, 1815–1866 (Munich, 1990), p. 248.


[Закрыть]
Союз предполагалось создать как содружество отдельных государств и как единое целое; жертвовать каким-либо отдельным государством во имя стратегической необходимости строго запрещалось. Статья 11 союзного договора обязывала членов союза оказывать взаимную помощь в случае вторжения, запрещала заключать отдельное перемирие с агрессором и вообще заключать соглашения, угрожающие целостности союза. Отражение внешней угрозы возлагалось на федеральные военные контингенты из Пруссии, Австрии и мелких немецких государств, также известных как «третья Германия», а еще на ряд «федеральных» крепостей на западе страны – в Майнце, Ландау, Люксембурге, позже в Раштатте и Ульме. Политическую координацию был призван обеспечивать сейм во Франкфурте под председательством Австрии. В то же время союзу полагалось поддерживать внутренний политический баланс в Германии, между государствами-членами и внутри каждого государства.[524]524
  О внутригерманской деятельности и целях Германского союза: Jürgen Müller, Der deutsche Bund, 1815–1866 (Munich, 2006).


[Закрыть]
Это было необходимо, чтобы предотвратить вмешательство внешних сил во внутренние конфликты и попытки использовать внутригерманские противоречия для получения одностороннего преимущества. Соблюдение условий договора гарантировалось всеми державами, подписавшими заключительный акт Венского договора; сама конституция Германского Союза была вписана в этот заключительный акт, который, таким образом, превратился в новый «вестфальский» договор.[525]525
  Anselm Doering-Manteuffel, Vom Wiener Kongress zur Pariser Konferenz. England, die deutsche Frage und das Mächtesystem, 1815–1856 (Göttingen and Zurich, 1991), pp. 57–72.


[Закрыть]

Так состоялась геополитическая революция в Европе. Неостановимый «русский марш» восемнадцатого века продолжался, царская Польша опасно приблизилась к Пруссии и границам империи Габсбургов. Дания лишилась статуса балтийской и скандинавской сверхдержавы и в очередной раз сосредоточилась на южном направлении. Наибольшие потрясения произошли в Германии. Пруссия, страна очевидно «восточной» ориентации на протяжении последних ста лет, сделалась «цепным псом» антифранцузской коалиции на западе. Австрия, веками остававшаяся европейской державой, вовлеченной в дела Рейнской области, Бургундии и Нидерландов, теперь приобрела значительное влияние на Балканах, в Восточной Европе и особенно в Италии.[526]526
  David Laven, ‘Austria’s Italian policy reconsidered: revolution and reform in Restoration Italy’, Modern Italy, 2, 1 (1997), pp. 1–33, где уделяется особое внимание геополитической составляющей.


[Закрыть]
Также следует отметить фундаментальную трансформацию способов, какими вели свои дела великие державы. В последние годы войны против Наполеона они научились сотрудничеству и сдержанности, и эта культура «взаимности» пронизывала европейскую дипломатию после 1815 года. В то же время великие державы достигли согласия, невозможного прежде, в том, что события в пределах отдельных европейских государств – вопросы рабства, веротерпимости, политического угнетения и радикальных выступлений – оказывают принципиальное воздействие на отношения между государствами. История пятидесяти лет после подписания Венского договора – это история нарастания противоречий, когда европейцы постепенно «забывали» о согласии, и последствия этой забывчивости стали роковыми для стабильности в Европе (но позитивными стимулами для политических и социальных перемен).

Гентский договор между Англией и Соединенными Штатами формально завершил войну между метрополией и бывшей колонией в декабре 1814 года. Последствия этого договора для мировой политики оказались не менее революционными. Соединенные Штаты выдержали первое масштабное «испытание огнем» в противостоянии с великой державой с момента обретения независимости. Обе стороны согласились сотрудничать в ликвидации работорговли, хотя сам институт рабства пока никоим образом не оспаривался. Британия вернула себе спорные территории вокруг Великих озер и пообещала возвратить рабов, бежавших туда от своих американских хозяев. Это обещание Лондон не выполнил, но выплатил существенные денежные суммы в качестве компенсации. Линии грядущего столкновения между Британией и молодой республикой очертились ясно. Обе стороны продолжат соперничество, частично в Северной Америке, где граница между США и Канадой еще не была установлена окончательно, а прежде всего в Центральной и Южной Америке и в Карибском бассейне.[527]527
  Kenneth Bourne, Britain and the balance of power in North America, 1815–1908 (London, 1967), pp. 53–119.


[Закрыть]
Панъевропейская приверженность отмене работорговли в ходе Венского конгресса столкнулась со стремлением крепнущих Соединенных Штатов исключить любое вмешательство извне в Западном полушарии. Комбинация вопросов территориальной экспансии и рабства представляла собой взрывоопасную смесь, которая позднее нередко вынуждала американцев конфликтовать с Европой и в конечном счете заставила воевать.

Поскольку Наполеон был надежно изолирован в Южной Атлантике, многие европейские правительства попытались обратить в наличность свои «мирные дивиденды». В Британии традиционное «финансово-милитаристское» государство сменилось «государством laissez-faire».[528]528
  Philip Harling and Peter Mandler, ‘From “fiscal-military state” to “laissez faire state”, 1760–1850’, Journal of British Studies, 32 (1993), pp. 44–70.


[Закрыть]
Армию численностью более 600 000 человек сократили до примерно 100 000 штыков, причем половина несла службу за границей. Отчасти это сокращение было обусловлено финансовыми соображениями, но также оно отражало политико-культурный сдвиг. В 1816 году молодой виг лорд Джон Рассел выступил против расходов на армию на том основании, что они «превращают Британию из морской державы в сухопутную, она уже не могучий остров, в мелкое континентальное государство».[529]529
  Jonathan Parry, The politics of patriotism. English liberalism, national identity and Europe, 1830–1886 (Cambridge, 2006), p. 46.


[Закрыть]
В Пруссии и Австрии правительства тоже искали способы погасить долги Наполеоновских войн, сокращали армии и государственные расходы в целом. Габсбурги отчаянно пытались избежать необходимости созывать венгерский сейм, чтобы найти средства на содержание армии. В Пруссии король отказался от обещания содействовать принятию конституции и обеспечить «национальное представительство». С другой стороны, прусское правительство признало, что невозможно повышать налоги и брать новые внушительные кредиты без согласия населения, то есть фактически отвергло былые великодержавные амбиции. Прусский Staatschuldengesetz (государственный закон о долгах) 1820 года гарантировал, что никакие значимые политические и экономические шаги не будут предприняты без учета мнения населения. В 1823 году Фридрих-Вильгельм III Прусский внедрил в качестве временной меры систему региональных собраний знати, Provinziallandstände. Эти собрания имели статус консультативных органов, не располагали финансовыми полномочиями и поначалу отличались выраженной социальной апатией и малым представительством. На некоторое время, если коротко, социально-политическому порядку восточных монархий Европы ничто не угрожало, но только до тех пор, пока развитие европейской государственной системы не уничтожит эти хрупкие внутренние компромиссы.

По другую сторону Атлантики американцы внимательно следили за европейскими событиями. «Монархический принцип», провозглашенный в Вене, был воспринят как идеологическая угроза молодой республике. Кроме того, две геополитических проблемы требовали немедленных действий. В ходе войны с Англией вновь подняли голову берберские пираты. Так, в 1815 году американская эскадра была отправлена покарать алжирского Омар-пашу, уничтожить его флот и захватить гавани. Ближе к дому слабеющая имперская хватка Испании побуждала к срочному решению о судьбе Флориды. Сама эта территория считалась практически бесполезной, однако нельзя было допустить, чтобы она «попала в руки врага, обладающего превосходством на море», то есть Британии. Ведь иначе республика очутилась бы в окружении на севере и на юге. Поэтому в 1819 году Флорида была выкуплена у Испании, а в 1820 году северная граница Союза укрепилась созданием штата Мэн.[530]530
  Frank Lawrence Owsley Jr and Gene A. Smith, Filibusters and expansionists: Jeffersonian Manifest Destiny, 1800–1821 (Tuscaloosa, 1997).


[Закрыть]
Все это требовало значительного вмешательства государства, призванного защитить Соединенные Штаты от возможной европейской интервенции и обеспечить своевременную реакцию на шансы территориальной экспансии. В 1816 году Конгресс принял закон о существенном увеличении военно-морского флота, дабы ликвидировать те недостатки его организации, которые стали очевидными в войну 1812 года. Даже Эндрю Джексон, которого нередко изображали убежденным индивидуалистом, не сомневался в необходимости такого шага. В марте 1817 года он раскритиковал «манию сокращения расходов», обуявшую Конгресс, обвинил конгрессменов в том, что они «забывают о безопасности нашей страны у себя дома и о важности действий за рубежом». Джексон говорил: «Если у каждого в руке будет пистолет, вся Европа не может нас запугать».[531]531
  Edward Howland Tatum, The United States and Europe, 1815–1823. A study in the background of the Monroe Doctrine (New York, 1936), pp. 186–7.


[Закрыть]
Вообще, Европа была этаким главным пугалом в годы президентства Эндрю Джексона: от трети до половины его ежегодных посланий Конгрессу были посвящены международным делам.[532]532
  John M. Belohlavek, ‘Let the eagle soar!’ The foreign policy of Andrew Jackson (Lincoln, Nebr., 1985), pp. 9–10.


[Закрыть]

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации