Текст книги "Декабристы"

«Дорогой папа, – писала отцу Мария Николаевна, – я с Вами поделилась тотчас же, как только узнала о смерти сына, мыслью о своем твердом решении разделить заключение Сергея и уведомила Вас о шагах, которые я просила мою Belle Mere[36]36
  Свекровь (франц.) – Прим. ред.


[Закрыть] предпринять в этом отношении… Меня уверяют, дорогой папа, что для меня необходимо, чтобы Вы поддержали ее просьбы Вашими; я слишком хорошо знаю Вашу нежность ко мне и не должна была бы сомневаться ни на одно мгновение в рвении, с которым Вы взялись бы защищать дело, которое обеспечивает мой покой здесь, на земле. Дорогой папа, отказ был бы для меня приговором таким ужасным, что я не осмеливаюсь думать о нем. Не скрою от Вас, что я не могу больше переносить жизнь, которую я веду; справьтесь о том, какое впечатление произвела на меня смерть моего единственного ребенка. Я замкнулась в самой себе, я не в состоянии, как прежде, видеть своих подруг, и у меня бывают такие минуты упадка духа, когда я не знаю, что будет со мной дальше. Один вид Сергея может меня успокоить; я могла бы быть счастливой и спокойной только возле него. Дорогой папа, если это письмо найдет Вас в Петербурге, не медлите, я Вас заклинаю, хлопотать об этом; если Вы у Катерины (Е. Н. Орловой. – Авт.) – отправьте Ваше прошение, во имя неба, возможно скорее…»

Через несколько месяцев пришел ответ от отца Марии. Дрожащими пальцами она вскрывает большой опечатанный конверт и читает:

«Мое дорогое дитя! После того как получил письмо (только что от Катеньки), вижу, что ты плохо поняла мое последнее письмо по поводу твоего присоединения к мужу. Не зная даже условий заключения и ничего другого, я не могу себе позволить высказать свое мнение на этот счет. Поступай так, как подсказывают тебе разум и сердце, но я не буду участвовать в этом».

Отказ отца глубоко огорчает Марию. Она втайне от мужа горько плачет, но при встречах с ним старается держаться бодро и весело. И все же, несмотря на сопротивление, официальные власти были вынуждены удовлетворить требования жен декабристов – разрешить им жить в тюрьме, в камерах супругов.

Радостью от этой «победы» Мария сразу же поделилась с отцом:

«Горячо любимый папочка, вот уже три дня, как получила разрешение присоединиться к Сергею. Спокойствие, которое испытываю оттого, что теперь могу заботиться о Сергее и могу проводить с ним время, свободное после часов его работы, отчего у меня появилась надежда полностью разделить судьбу с ним – обрела и душевное спокойствие и счастье, которые утратила так давно».

Письмо помечено датой 31 мая 1829 года, а в сентябре того же года ее отец умер, простив перед кончиной свою непокорную дочь. Лежа на смертном одре, Раевский взглядом указал на портрет Марии, висевший у его постели, и сказал:

– Самая удивительная женщина, которую я знал! – С мыслью о ней сомкнул глаза старый воин. А на его могиле на высоком обелиске высекли слова: «В Смоленске был щит, а в Париже меч России».

Читая письма Марии Волконской, очень быстро убеждаешься в ее глубокой, прямо-таки безграничной любви к отцу. И чтобы ни говорил он, как бы ни поступал, пусть даже несправедливо по отношению к ней или излишне сурово, она всегда оставалась покорной, любящей и доброй дочерью. Ее письма к отцу исполнены словами нежности и преклонения перед ним. И где бы ни была Мария – в сельской ли избе, в тюрьме, в камере мужа, – она везде на самом видном месте ставила портрет отца. Она не только высоко ценила его, она гордилась им. Даже увлекшись какой-то книгой, герой которой поражал благородством и привлекательностью характера, Мария видела в нем своего отца.

«Я прочла историю Томаса Мора, – писала Мария своей сестре Софии. – Это не драма, не просто книга с животрепещущим содержанием нынешней литературы. Это простое, верное изложение исторической канвы одного великого человека. И когда ее читаешь, поражаешься характеру этого человека, его величию. Между прочим, он точно наш отец».

В августе 1830 года Марию постигло еще одно несчастье – умерла ее дочь Софья, не прожившая и одного дня.

Еще в мае 1828 года Николай I повелел построить новую тюрьму для декабристов в Петровском заводе, так как тюрьма в Чите оказалась перенаселенной. В конце августа 1830 года узникам приказывают собираться к переезду на новое «местожительство». Переход в Петровский завод совершался пешком. За день в среднем проходили по 30 километров. Вместе с другими женщинами этот изнурительный путь преодолела и Мария Волконская.

В начале 30-х годов прошлого века Петровский завод был глухим захолустьем, точное местонахождение которого не знали даже в Третьем отделении. Полина Анненкова так описывала место, куда отправили декабристов:

«Петровский завод расположен во впадине, окруженной сопками, а сама фабрика, где плавят железо, – сущий ад. Там ни днем, ни ночью не было покоя. Монотонный грохот молота никогда не прекращался, вокруг все было покрыто черной копотью».

Условия жизни на новом месте были поистине ужасны. Об этом довольно колоритно писала своему отцу Александра Муравьева:

«Мы находимся сейчас в Петровском застенке, условия в тысячи раз худшие, нежели в Чите.

Во-первых, тюрьма построена на болоте, второе, здание еще не высохло, и поэтому, хотя и топят два раза в сутки, печки почему-то совсем не греют. И это в сентябре. Наконец, здесь всегда темно – и днем, и ночью при искусственном освещении. Из-за отсутствия окон камеры никогда не проветриваются.

Слава богу, разрешили нам находиться там вместе с мужьями, как я уже вам писала – без детей… Даже если бы разрешили держать детей в тюрьме, мы бы не смогли этого сделать. Одна маленькая комнатка, влажная, темная и настолько холодная, что все мы мерзнем, хотя не снимаем с себя теплых валенок, пуховых пеньюаров и шапок…»

Эти жалобы Муравьевой совсем не напрасны. Двое узников сошли с ума в Петровской тюрьме – это Я. Андреевич и А. Борисов.

В Петровском заводе Мария Волконская покупает сельский домик, в котором поселяет двух человек прислуги, а сама живет с супругом в тюремной камере. В дом приходит только для того, чтобы переодеться и помыться. Некоторое время спустя семейным узникам разрешили жить вне тюрьмы. Потянулись годы тяжелой, изнурительной жизни. 22 ноября 1832 года умирает Александра Муравьева – первая жертва Петровского заточения. Ее смерть вызвала глубокое сострадание всех декабристов, которые знали ее как замечательнейшую женщину, умершую на своем посту.

Для Марии жизнь на новом месте ничем не отличается от жизни всех других женщин. Она остается все такой же – с твердым характером, верной своему долгу и своему самопожертвованию. В письме брату Николаю она писала:

«Я достигла своей цели в жизни». Ту же мысль она высказывает в письме родителям декабриста Ивашева: «В последние четыре года я достигла своей цели в жизни, а именно – воссоединилась в заточении со своим супругом». Все ее письма проникнуты чувством исполненного долга, правильности ее поступка, удивляют своим тактом и сдержанностью.

Однако близкие Марии не могут понять ее. Мать никак не может свыкнуться с ее положением, понять ее жизнь; для нее даже непонятны просьбы дочери об иголках и нитках; брат ее, Николай Раевский, отправляет первое письмо Марии только в 1832 году, спустя несколько лет после ее добровольного заточения; а сестры пишут только о своих болезнях. В связи с этим тайно от Марии Екатерина Трубецкая написала им письмо с просьбой, чтобы они писали о болезнях только после выздоровления, так как Мария месяцами живет в ужасе и тревоге за них.

У хрупкой, изящной молодой женщины поистине неистощимая энергия. Помимо своих повседневных забот и тягот, Мария пытается выращивать плодовые деревья в крае, где морозы в пятьдесят градусов – обычное явление; с восторгом музицирует на клавесине, радуется нотам, которые ей прислала Зинаида Волконская из Рима; собирает растения сибирской флоры; пишет письма родителям и близким многих каторжников, которым запрещена переписка. Волконская и Трубецкая иногда отправляли до тридцати писем сразу. Это были подробные альманахи жизни узников. Ведь каждый из каторжан имел свои мысли, свою личную жизнь, свои идеалы и мечты. Полученные ответы женщины передавали или читали декабристам. Сергею Волконскому, например, не разрешали переписку одиннадцать лет, и все эти годы ее вела Мария.

Почта до Сибири шла месяцами, на ее пути было немало самых невероятных препятствий, нередко письма терялись или приходили с большими опозданиями. Так, Мария отправила девять писем матери Сергея Волконского уже после смерти старой придворной дамы. В другом случае в продолжение трех месяцев к Марии шли письма от сестер с поцелуями, адресованными ее новорожденной дочери, которой уже не было в живых. Письма задерживались и по другим причинам: их читали комендант, иркутский генерал-губернатор, внимательнейшим образом их просматривали в Третьем отделении.

В Петровском заточении в 1832 году Мария родила сына Михаила, а спустя еще три года – дочь Елену. Она целиком ушла в заботы по воспитанию своих детей. Личная ее жизнь наполнилась новым, совсем иным содержанием. Все чаще в ее письмах тема детей занимает основное место – любовь к ним безгранична и постоянна. Хлопоты об их здоровье, об их образовании составляли смысл ее жизни.

В конце 1835 года объявляется царский указ – 10 отбывших каторгу декабристов переводятся напоселение, в их числе и Сергей Волконский. В 1836 году его семья поселяется в восемнадцати верстах от Иркутска в селе Урике; император уважил просьбу старой княгини и сократил срок каторжных работ Волконского. В Урике в то время находился на поселении старый друг Сергея Волконского – Михаил Лунин.

И снова потянулись долгие, мучительно медленные годы. И хотя Мария сохранила прежнюю энергию и жизнелюбие, все же и она значительно переменилась.

В одном из писем сестре Елене она писала: «Совсем утратила живость своего характера, в этом отношении вы бы меня не узнали. В венах моих уже нет эликсира бодрости. Часто впадаю в апатию; единственное, что еще могу сказать в свою пользу, – это то, что всякое испытание переношу с упрямым терпением, остальное все мне безразлично, были бы только здоровыми дети мои».

Через какое-то время Мария добивается разрешения на поселение в Иркутске, чтобы сын Михаил мог учиться в местной гимназии. Сначала Волконскому разрешают посещать свою семью два раза в неделю, а спустя несколько месяцев и ему разрешили проживание в городе. Там они прожили еще… 19 лет и дождались манифеста об амнистии, который подписал в день своей коронации 26 августа 1856 года новый император России Александр П. По его распоряжению манифест о помиловании доставил в Сибирь Михаил Волконский, сын декабриста, который в то время находился в Москве.

А на балу во дворце по случаю коронации новый император делает эффектный жест. Заметив среди гостей молодую Елену Сергеевну Волконскую, дочь декабриста, он идет к ней. Гости расступаются на его пути, низко кланяются, с любопытством и раболепием наблюдают, что будет. Александр II остановился перед молодой девушкой и, приняв, так сказать, ее реверанс, сказал с улыбкой:

– Я счастлив, что могу вернуть Вашего отца из заточения. И рад, что направил брата Вашего с этой вестью.

В ту ночь, когда небо Москвы полыхало разноцветными огнями фейерверка и улицы ее сияли иллюминацией в честь нового императора, Михаил Волконский отправился в Сибирь – по тому же пути, по которому 29 лет тому назад его мать, Мария Волконская, ехала в своей карете.

Михаил спешил, ехал почти без остановок днем и ночью. По пути он сворачивал в села, где жили декабристы, показывал им и читал манифест.

С большими трудностями Михаил Волконский перебрался через Ангару и добрался до Иркутска. По знакомым улицам он спешит к дому отца и долго стучит в ворота.

– Кто там? – отозвался старый декабрист.

– Отец! Я привез помилование, – ответил возбужденно Михаил.

В ту ночь в доме Волконских никто не спал. Отец и сын немедленно отправились будить всех друзей, чтобы обрадовать их давно ожидаемой, выстраданной вестью… Но к сожалению, она пришла слишком поздно. Из 121 члена Тайного общества, осужденных судом, в живых остались немногие. К 1856 году 13 декабристов жили в Западной и 21 в Восточной Сибири.

Сибирскую каторгу пережили 8 из 11 жен декабристов, последовавших за мужьями в Сибирь, в том числе и Мария Волконская. После амнистии вместе с Сергеем Волконским она жила в селе Воронки Черниговской губернии. Там они провели последние дни своей жизни – Мария умерла 10 августа 1863 года, а через два года закрыл глаза и ее престарелый супруг.

«Много было поэзии в нашей жизни…»

Под русским именем Прасковья многие юды жила одна незаурядная француженка. Это – Полина Гебль, родившаяся в Лотарингии, недалеко от Нанси. Отец ее – Жорж Гебль – был скромным французским офицером, полковником наполеоновской армии. Ей было всего четыре года, когда он взял ее с собой в военный лагерь у Булонского леса. Водил ее к Наполеону, показывал палатку императора, его простую, солдатскую кровать, маленький столик. В палатке висели серый сюртук и треугольная шляпа Наполеона…

Когда Полине было девять лет, она второй раз увидела императора. Отец ее был убит. Она встретила Наполеона в окрестностях города Нанси, когда тот собирался сесть в карету. Полина решительно подошла к нему и сказала, что осталась сиротой, просила о помощи.

Она помнила и о другой тяжелой утрате – прощании с родным дядей.

– Я не знаю, вернусь ли домой. Только бог знает это, – говорил с горечью дядя. Он отправлялся в поход в далекую Россию. – Мы идем воевать с самыми лучшими солдатами в мире. Русские воины никогда не отступают.

Ее дядя не вернулся домой. Он сложил голову в сражении при Бородине.

Полине было 14 лет, когда она увидела русских казаков в Сен-Мишеле. Навсегда запомнила месяц и число – 14 декабря 1814 года. Полина была с подружками. Она смотрела на русских солдат и с улыбкой говорила:

– Выйду замуж только за русского.

– Что за странная фантазия! – дивились подружки. – Где ты найдешь русского?

Прошло некоторое время, и Полина поступила на работу в парижский дом мод «Моно». В 1823 году она решила испытать судьбу и приняла предложение дома мод «Дюманси» стать главной продавщицей в представительном магазине фирмы в Москве, на Кузнецком мосту.

Полина молода, красива и обворожительна, прекрасно воспитана. Магазин «Дюманси» в Москве посещают богатые и знатные люди. Сюда нередко заглядывал за покупками и поручик Кавалергардского полка Иван Александрович Анненков – способный офицер, единственный сын богатой и властной аристократки. Ему 23 года, французским языком владеет так же, как и родным. У него мягкая и даже несколько сентиментальная душа. Он влюбляется в Полину, умоляет согласиться на тайное венчание, так как знает, что мать ни за что не даст согласия на брак. Для нее это неравный брак.

Полина отказывает ему. В минуты тягостной грусти Иван Анненков признается ей, что предстоят «большие» дела. Но для Полины эти слова ничего не значат. Какие еще «большие» дела? Она хочет слышать от него о добрых, пусть даже неудачных, делах. Анненков признается ей, что предстоят события, за участие в которых он может быть сослан в Сибирь.

Это было за несколько месяцев до восстания. Полина любит Анненкова и говорит ему, что готова делить с ним все радости и любое горе. Они предпринимают поездку в Пензу: Полина – показать на Пензенской ярмарке новые товары своей фирмы, а Анненков – чтобы купить на ярмарке лошадей для Кавалергардского полка.

Они уже не могут расстаться друг с другом! Анненков уговаривает Полину обвенчаться в сельской церкви. Уже договорились со священником и свидетелями. Но Полина снова отказывает – у нее свои представления об уважении воли родителей, и она не хочет их нарушать.

В начале декабря 1825 года Анненков возвращается в Петербург. А 14 декабря произошли известные события на Сенатской площади.

Полина в Москве. Она узнает, что царь приказал из орудий стрелять по восставшим. Она дрожит от ужаса в предчувствии гибели Анненкова. Она беременна и через несколько месяцев должна родить.

После рождения девочки Полина отправляется в Петербург искать Анненкова. Она обращается в различные ведомства, просит разрешения на свидание с арестованным. Ей отказывают, мотивируя тем, что право на встречу имеют только законные супруги и родители.

Но Полина не сдается. Она знакомится с офицером, который служит в Петропавловской крепости. Вручает ему крупную сумму денег и передает записку Анненкову. В ответ он написал лишь несколько слов по-французски: «Где ты? Что с тобой? Боже мой, нет даже иголки, чтобы положить конец страданиям».

Полина передала Анненкову медальон со словами: «Я отправлюсь с тобой в Сибирь». И поспешила обратно в Москву.

Молодая француженка имела и другие планы. Она намеревалась взять деньги у матери Анненкова, организовать побег любимого из крепости, а затем с поддельным паспортом уехать с ним за границу.

Она просит мать Анненкова о встрече. Готова к тому, что эта надменная аристократка может не пустить ее даже на порог дома. Ведь сама она не посещает сына в крепости, не помогает ему.

Мать Анненкова была капризной барыней со многими странностями. Она дочь Якоби – иркутского генерал-губернатора при Екатерине П. Даже самое богатое воображение не позволяло представить все «чудеса» дворца, в котором жила старая Анненкова…

Сто пятьдесят человек обслуживали ее дом. Она не терпела ни малейшего шума. Многочисленные лакеи ходили по залам только в чулках, говорили шепотом. Двенадцать лакеев целыми днями стояли в одном из залов, готовые немедленно исполнить любое ее желание. Четырнадцать поваров день и ночь ожидали ее приказаний. Анненкова нередко обедала ночью, не соблюдая никакого режима в питании.

Анненкова и одевалась по своему неповторимому методу. Семь красивых девушек являлись к ней в будуар. Каждая из них надевала какую-нибудь часть туалета госпожи. Она ничего не надевала без того, чтобы было предварительно не согрето человеческим телом! В доме жила одна дородная немка, чьей обязанностью было… по полчаса сидеть в карете перед каждой поездкой Анненковой. Таким оригинальным способом согревалось сиденье для барыни.

Дом был набит шкафами и сундуками. Они заполнены бархатами и атласами, шелками и драгоценными украшениями. Анненкова приобретала любую приглянувшуюся ей ткань, скупая целые ее кипы для того, чтобы ни у кого не было такого платья, как у нее! Деньги, которые поступали из многочисленных имений, бросали в сундуки, и каждый крал сколько мог.

И вот Полине предстояла встреча с этой своенравной, странной женщиной… Она написала ей письмо и попросила принять ее. Анненкова решила встретиться поздно вечером. Послала за Полиной карету незадолго до полуночи. Когда Полина приехала, она приняла ее не сразу. Молодая француженка просидела в приемной несколько долгих часов.

Было два часа ночи, когда появился лакей и сообщил, что его госпожа ждет ее, и пригласил Полину в другой зал.

Француженка гордо и спокойно пошла. Она была одета во все черное. Подойдя к матери Анненкова, Полина с достоинством поклонилась.

Барыня сидела в большом кресле, облаченная в роскошный французский туалет из белой ткани. Она заметно волновалась и приветливо указала на кресло для гостьи.

Не дослушав рассказа Полины, она встала и обняла девушку. Прижала к своей груди. Анненкова расплакалась, когда услышала, что Полина хочет организовать побег ее сына.

– Мой сын станет беглецом? Нет, я никогда не соглашусь с этим. Он должен смиренно покориться своей судьбе!

– Это годится для римлян, сударыня – проговорила в ответ француженка, – но это время уже миновало.

После первой встречи последовало много других. Старая барыня очарована француженкой. И она решает ее развлечь. В честь Полины устраивает вечера, приемы, Но она совсем не считается с трагическим положением, в котором находится ее сын. Не пишет ему даже писем.

Полина постепенно освобождается от такого ненужного внимания старой Анненковой. Она решительно заявила ей, что должна незамедлительно ехать в Петербург, чтобы встретиться с Иваном Александровичем. Анненкова сняла с пальца большой золотой перстень с огромным бриллиантом и передала ей.

– Подарите его моему сыну, – сказала она любезно. В Петербурге Полина узнает, что Анненков покушался на самоубийство. Его спасли, когда он уже лежал без сознания на каменном полу камеры. Он был уверен, что Полина его покинула. Уже несколько недель он ничего не знал о ней, не получал никакой весточки.

Узнав об этом, Полина отважилась на безумный поступок. Поздней ночью она решает отправиться в Петропавловскую крепость и подкупить часовых. Была весна, по Неве плыли огромные льдины. Ни один человек не мог решиться плыть ночью на плоту или лодке через реку к крепости.

– Барышня, вы себя погубите! – кричали ей. – Даже днем это очень опасно.

После долгого торга за большие деньги один смельчак решился переправить ее в крепость. Прибрежные каменные лестницы покрыты льдом. По ним невозможно подойти к воде. Тогда Полина решила спуститься по веревке. Та тоже была покрыта льдом и сильно поранила ей руки.

Сильный ветер буквально валил с ног. Но Полина благополучно спустилась в лодку. Большие льдины со страшной силой ударялись в лодку, готовые вот-вот разбить ее. К полуночи Полина добралась до крепости.

В промокшей одежде, продрогшая, с окровавленными руками, она вошла в офицерский корпус. По коридору прошла через спящих на полу солдат. Полина искала знакомого офицера. Когда наконец она нашла его, он был явно напуган. Молодая француженка умоляла офицера об одном: организовать встречу с Анненковым.

Это было настоящее сумасшествие! Встречи с узниками разрешал только сам царь. Но у Полины был неотразимый аргумент – деньги. И офицер согласился. Он под каким-то предлогом вывел заключенного из камеры, и во дворе крепости, у глухой стены влюбленные встретились.

Чтобы обрадовать Анненкова, Полина передала ему перстень с бриллиантом – подарок матери.

– У меня его все равно заберут, – сказал Анненков. – Скоро нас отправят в Сибирь. – И вернул перстень. Тогда Полина улыбнулась и сняла с пальца свой перстень, сделанный из двух тоненьких золотых колечек. Она его разделила и одно отдала возлюбленному.

– Другое привезу в Сибирь. А пока пусть будет на моей руке. – Расстались они с клятвой в верности.

Но на этом страшные опасности той ночи для Полины еще не окончились. Едва она добралась до своего пристанища, как услышала, что по улицам несутся кареты. Колокольчики под дугами так звенели, что тревогой наполняли ее сердце.

Она вышла на улицу, чтобы найти возок-пролетку Сердце ее подсказывало, что именно этой ночью осужденных отправляют в Сибирь. Она должна первой добраться до ближайшей почтовой станции, где остановится обоз с конвоируемыми декабристами.

На первой станции она никого не застала. В подорожной книге прочла фамилию фельдъегеря, который вез осужденных в Иркутск.

И во второй раз в ту ночь Полина отправляется в Петропавловскую крепость. Уже светало. Город вновь оживал. Полина все же сумела добраться до крепости. Знакомый офицер передал ей небольшой скомканный листочек. На нем было написано: «Встретимся или погибнем!»

И уже на следующий день Полина предпринимает все, чтобы ей разрешили отправиться в Сибирь. Она пишет письмо императору и решает во что бы то ни стало добиться встречи с ним. Это было ее последней надеждой. Она писала Николаю I:

«Ваше Величество, позвольте матери припасть к стопам Вашего Величества и просить как милости разрешения разделить ссылку ее гражданского супруга. Религия, Ваша воля, государь, и закон научат нас, как исправить нашу ошибку. Я всецело жертвую собой человеку, без которого я не могу долее жить. Это самое пламенное мое желание. Я была бы его законной супругой в глазах церкви и перед законом, если бы я захотела преступить правила совестливости. Я не знала о его виновности; мы соединились неразрывными узами. Для меня было достаточно его любви…

Соблаговолите, государь, милостиво дозволить мне разделить его изгнание. Я откажусь от своего отечества и готова всецело подчиниться Вашим законам.

У подножия Вашего престола молю на коленях об этой милости… Надеюсь на нее…»

В мае 1827 года Полина узнает, что император будет на маневрах у города Вязьмы. Она едет туда и умудряется упасть перед царем на колени.

Николай I в удивлении спрашивает:

– Что вам угодно?

– Государь, – обращается француженка на родном языке. – Я не говорю по-русски. Я хочу милостивого разрешения следовать в ссылку за государственным преступником Анненковым.

– Кто вы? Его жена?

– Нет. Но я мать его ребенка.

– Это ведь не ваша родина, сударыня! Вы будете там глубоко несчастны.

– Я знаю, государь. Но я готова на все! Николай стоял в нерешительности. Полина смотрела на него с отчаянием и надеждой.

Император обратился к своему министру Д. И. Лобанову-Ростовскому и повелел принять просьбу француженки. Потом ей разрешили ехать в Сибирь.

Полина готовится в путь… Она ведет себя решительно и смело. Ей предстоит преодолеть тысячи километров по незнакомой земле, среди чуждых людей и непривычных нравов, без знания русского языка. Император разрешил ей ехать, но запретил брать с собой ребенка. Она оставила свою крошку дочь в доме матери Анненкова.

Мать декабриста щедро позаботилась о Полине. Дала ей двух крепостных слуг и две кареты, снабдила ее французскими винами, съестными припасами, достала из сундуков толстые пачки денег и вручила их француженке.

Но деньги не разрешалось брать с собой… Полина прячет их в свою сложную прическу.

Две кареты отправляются в путь. Стояла холодная зима, термометр показывал 37 градусов мороза. В последний раз Полина поцеловала свою дочурку, обняла мать Анненкова.

«По мере того как я удалялась от Москвы, мне становилось все грустнее и грустнее. В эту минуту чувство матери заглушало все другие, и слезы душили меня при мысли о ребенке, которого я покидала… От

Москвы до Иркутска я доехала в 18 дней и потом узнала, что так ездят только фельдъегери. Зато однажды меня едва не убили лошади, а в другой раз я чуть-чуть не отморозила себе все лицо, и если бы на станции не помогла мне дочь смотрителя, то я, наверное, не была бы в состоянии продолжать путь. Эта девушка не дала мне войти в комнату, вытолкнула на улицу, потом побежала, принесла снегу в тарелке и заставила тереть лицо. Тут я только догадалась, в чем дело. В этот день было 37 градусов мороза, люди тоже оттирали себе лица и конечности, и мы мчались снова».

«Проезжая через Сибирь, – писала позже Полина Анненкова, – я была удивлена и поражена на каждом шагу тем радушием и гостеприимством, которые встречала везде. Была я поражена и тем богатством и обилием, с которым живет народ… Везде нас принимали, как будто мы проезжали через родственные страны, везде кормили людей отлично и, когда я спрашивала, сколько должна заплатить, ничего не хотели брать, говоря. „Только богу на свечку пожалуйте“. Такое бескорыстие изумляло меня».

В Иркутске генерал-губернатор Цейдлер в соответствии с инструкциями императора пытается задержать и отправить Полину обратно. Но путь уже «проложен» первыми декабристками, Трубецкой и Волконской! Полина отказывается вернуться.

Губернатор любезен. Когда узнает, что она везет с собой охотничье ружье и охотничьи принадлежности, он советует получше их спрятать. Предупреждает, что ее чемоданы будут осмотрены…

Предстоит переправа через Байкал по льду. Крестьяне предупреждают ее, что на льду часто образуются трещины и переезды сопряжены с большой опасностью. Однако, преодолев все трудности, Полина добралась до другого берега.

От Верхнеудинска до Читы остается всего лишь… 700 верст. Снега не было. Вокруг простиралась лишь вздыбленная, смерзшаяся земля, бескрайняя, пустая и безлюдная, нигде не видно ни единого жилища. Кое-где на пути встречались буряты, которые жили в легких юртах, кочевали со своими табунами коней, стадами овец и коров. Из юрт выбегали любопытные детишки. Молодые бурятки с любопытством смотрели на необыкновенную путешественницу. Буряты помогли приладить колеса к каретам и отказались от вознаграждения.

В те времена Чита была деревней в 18 дворов. В самой деревне была и тюрьма. Полина начала беспокоиться: ей сказали, что до Читы осталась одна лишь станция…

Истинная француженка, она остановилась перед последним перегоном и тщательно занялась своим туалетом. Она надела лучшее платье, сама сделала сложную прическу, украсила косы лентами. Полина была уверена, что через несколько часов увидит своего любимого.

Но через несколько часов… она увидела лишь коменданта Лепарского. Генерал, как и Цейдлер, тоже любезен, но объясняет ей, что имеется много формальностей, которые необходимо выполнить. Полина должна устроиться, найти квартиру. Подписать многочисленные документы. Добровольно принять новые ограничения.

– Но я хочу видеть Ивана Александровича! Я проехала шесть тысяч верст не для подписи документов, а воссоединиться и обвенчаться с ним.

Лепарский терпеливо ей объясняет, что даже для первой короткой встречи он должен издать специальное распоряжение.

Полина подчиняется. Она берет документы и читает:

«1. Я, нижеподписавшаяся, имея непреклонное желание разделить участь моего мужа, государственного преступника, и жить в том заводском, рудничном или другом каком селении, где он содержаться будет… не должна я отнюдь искать свидания с ним никакими происками и никакими посторонними способами, но единственно по сделанному на то от г. коменданта соизволению и токмо в назначенные для того дни, и не чаще как через два дня на третий.

2. Не должна доставлять ему никаких вещей, денег, бумаги, чернил, карандашей без ведома г. коменданта или офицера, под присмотром коего будет находиться муж мой.

3. Равным образом не должна я принимать и от него никаких вещей, особливо же писем, записок и никаких бумаг для отсылки их к тем лицам, кому оные будут адресованы или посылаемы…

4. Обязуюсь иметь свидание с мужем моим не иначе как в арестантской палате, где указано будет, в назначенное для того время и в присутствии дежурного офицера; не говорить с ним ничего излишнего и паче чего-либо не принадлежащего, вообще же иметь с ним дозволенный разговор на одном русском языке…

10. Наконец, давши такое обязательство, не должна сама никуда отлучаться от места того, где пребывание мое будет назначено».

Полина подписала документ.

Комендант Лепарский пообещал ей, что она увидится с Анненковым через несколько дней.

Но Полина не может ждать сложа руки. Она узнает, что именно в тот день узников поведут в баню, и она стоит у окна и ждет.