Текст книги "Человек видимый"

Еще одно ошибочное заключение

Игрек закончил рассказ о старике. И я, как обычно, спросила, в чем, по его мнению, смысл этой истории и почему он придает ей такое значение.

– Это и так понятно, – вот все, что он сказал мне в ответ.

Он ушел около одиннадцати, и я сразу принялась изучать свои записи и увязывать факты. К этому моменту я следовала за Игреком до самого дна кроличьей норы. Я все еще исходила из уверенности, что каждое его слово и каждая мысль очень важны. В 11:20 я вышла на улицу и направилась в расположенный рядом кофе-хаус «Карибу» (теперь уже закрытый), чтобы выпить своего любимого кофе карамель маккиато и вернуться к работе. Следующий пациент должен был прийти только в час дня. Выйдя на улицу, я с удивлением увидела Игрека, который сидел на скамейке и пил из бутылки кока-колу. Мы кивнули друг другу, и я направилась домой. Как это принято у психотерапевтов, я не общаюсь со своими пациентами вне офиса. Но поскольку мои отношения с Игреком были далеки от обычных, я вернулась к нему, и мы обменялись несколькими банальными замечаниями о погоде. Я не видела в этом отступлении от правила ничего страшного, так как думала задержаться около него не более пары минут.

Стыдно признаться, но мы проговорили с ним часа полтора.

Ощущение времени исчезло. Я могла бы просидеть на этой скамейке весь день.

Понятно, я не записала эту встречу, поскольку она была совершенно неожиданной. Большая часть разговора выветрилась у меня из памяти – он был оживленным, но больше касался бытовых тем, в частности, мы обсудили стоимость жилья, какие районы в Остине успешно развиваются, а какие приходят в упадок, поговорили о строительстве городских дорог. Обсудили мы и этот кофе-хаус, и вообще о кофе, и Игрек объяснил, почему он не пьет кофе, хотя обожает его аромат.

Однако три момента из нашей беседы живо запечатлелись в моей памяти.

Первый начался с моего вопроса, действительно ли он нуждается в помощи психотерапевта.

– Вот вы целый час практически говорили сами с собой, не обращая особого внимания на мою реакцию, – заметила я.

Я сказала, что, собственно, смысл психотерапии в том и состоит, чтобы в непринужденных разговорах на наших сеансах выявить в его подсознании причины психического конфликта и помочь ему ослабить связанные с ним переживания, чего у нас практически не происходит. Я признала, что моей квалификации недостаточно для успешной работы с человеком, который ведет такую необычную жизнь, хотя вряд ли кто-то из психотерапевтов учился помогать ученому и преступнику, умеющему делаться невидимым. Сказала, что мне интересно с ним работать, но, может быть, его душевное состояние улучшится, если он напишет книгу о своем опыте хотя бы ради того, чтобы ознакомить общество с теми знаниями, которые он получил благодаря своим наблюдениям.

– Сомневаюсь, чтобы эта книга кому-либо понравилась, – ответил он. Я пересказываю его ответ по памяти. – У меня явные нелады с… э-э… с такого рода творчеством – почему-то оно вызывает неприязнь ко мне со стороны читателей. Но, знаете, в конце концов об этом будет написано. Только это еще не скоро произойдет, может, через десятки лет. Я ведь лишен возможности делать записи во время наблюдений, так что все подробности моих опытов содержатся только в моей голове. Представьте, если бы у Джейн Гудолл[43]43
  Джейн Гудолл (р. 1934) – посол мира ООН, приматолог, этолог и антрополог из Великобритании. Более 45 лет посвятила изучению социального поведения шимпанзе в Национальном парке Гомбе-Стрим в Танзании. (Примеч. пер.)


[Закрыть], когда она работала в Танзании, не было ни пера, ни бумаги, ни фотоаппарата, ни коллег. А у меня как раз нет. Я могу только запоминать все, что я вижу, мысленно увязывать эти картины с обстановкой, а потом, когда через несколько дней возвращусь домой, восстанавить мои истории. Но большая часть записей в моем дневнике не содержит конкретики. Вообще конкретным деталям придается излишнее значение. На деле они только уводят в сторону от главного. Я стараюсь более подробно записывать те ситуации, в которых мне приоткрывается нечто более серьезное и значительное, чем казалось на первый взгляд. Кроме того, я не хочу приступать к книге раньше, чем полностью закончу весь проект, а на это могут уйти годы и годы, и, возможно, это произойдет, когда мне уже нечего будет видеть. Поэтому в настоящий момент мне нужен человек, который будет напоминать мне, что я делаю нечто важное. Вот за это я и плачу вам.

Он сам рассмеялся над своей шуткой.

Я заметила, что это не является моей работой. Он сказал:

– Ну разумеется, это понятно. Но ведь каждый из нас может взглянуть на это по-своему, не так ли? И это уже хорошо.

Затем я спросила о том, что не переставало меня интересовать с 9 мая. Мне хотелось понять, каково это – быть невидимым (или, во всяком случае, что я считала «невидимым» – наверняка в разговоре я сказала «замаскированным», чтобы не вызвать у него нового взрыва возмущения). Помню, я испытывала странное чувство от того, что мы говорили с ним на улице, где мимо нас постоянно проходили люди, которым и в голову не приходило, насколько дикие вещи мы с ним обсуждаем. Будто мы с ним оба были уже невидимыми.

– Ну, это невозможно объяснить, – ответил он. – Я хочу сказать, что люди меня не видят, но сам я вижу себя, даже если мои глаза говорят мне обратное. Я знаю, где моя рука. В костюме я вижу свою руку. Это смутные, едва уловимые очертания – можно сравнить с фотографией кисти руки, прикрепленной к стене, а затем заодно с обоями покрытой несколькими слоями белой латексной краски. Гость ничего не заметит, но хозяйка дома всегда различает ее без труда. Вот только очень странно смотреть на себя в зеркало. Я вижу в нем что-то непонятное, сводящее с ума, потому что мое лицо и фигура дробятся и колеблются в бесчисленном количестве отражений, так что невозможно увидеть что-либо конкретное и знакомое. Я вижу светлое пятно, имеющее смутные очертания человеческой фигуры, и мне остается только признать, что это светлое пятно и есть я. Но я стараюсь не смотреться в зеркало и даже мимо не проходить.

Это, конечно, странно, сказала я, но меня интересовало другое. Я спрашивала о его ощущениях, нравится ли ему быть невидимым, или он воспринимает это просто как свою работу.

– Вы просто помешаны на чувствах, ощущениях, – с усмешкой сказал он. – Впрочем, это естественно, принимая во внимание вашу профессию. Вы имеете дело с чувствами, состоянием, настроением людей. И я не из тех бездушных роботов, которые уверяют, что не подвластны каким-либо чувствам – пока их не хватит удар от какого-то потрясения. Нет, у меня нет презрения к эмоциям. Но вы кое-что не понимаете. Люди постоянно думают о себе, но не так, как вам кажется. Они отдают отчет в своих ощущениях, только когда испытывают боль. Все остальное время мы не обращаем внимания на свои чувства, мы словно забываем о них. Лично я абсолютно уверен, что невозможно добиться серьезного успеха в чем-либо, если постоянно прислушиваться к себе и позволить диктовать чувствам, как вам жить. Вы знаете, мне все кажется, будто вы стараетесь подвести меня к осознанию себя как необыкновенной личности, что вы ждете от меня какого-то признания. Что-то вроде: «Это дает мне ощущение своего всемогущества» или «Благодаря этому я чувствую себя исключительным, особенным»… И иногда у меня возникает какое-то из этих представлений о себе. Но постоянного ощущения моей исключительности и всемогущества у меня нет. Ведь со временем ко всему привыкаешь. Когда я впервые незаметно проник в чужой дом, у меня возникло это чувство своего всемогущества и даже вседозволенности. Я могу убить человека и остаться безнаказанным. Могу изнасиловать женщину, а она решит, что ей это только приснилось. Если вы отличаетесь от всех других людей, эти мысли против вашей воли приходят вам в голову. Вы не можете об этом не думать. Но здесь важно то, что в душе-то я не насильник, и этого не может изменить тот факт, что у меня в руках средство, благодаря которому я мог бы стать насильником, о преступлениях которого заговорил бы весь мир. Как говорится, свою натуру не изменишь. Ведь я с самого раннего детства – помните, я говорил вам – чувствовал себя особенным, и потому возможность становиться невидимым, то есть отличным от всех других, воспринял довольно естественно. Здесь главное не это, а то, что мне всегда было свойственно неуклонное стремление осуществить невозможное. Мои способности позволяют мне жить так, как я хочу, как мне нравится. Даже если бы я последние двадцать лет только и знал, что напиваться до бесчувствия, я все равно чувствовал бы себя всемогущим, исключительным и особенным. Все это присущие мне от роду качества, но в разное время какое-то из них становилось главным, выдвигалось, так сказать, на первый план.

Этот заученный панегирик Игрека самому себе привел меня в такой же восторг и волнение, как первая доверительная беседа одного из профессоров колледжа, которой он однажды удостоил меня после занятий. Я готова была слушать его часами, хотя он говорил только о себе и слишком педантично и нравоучительно. Понимаю, это может показаться мазохизмом, но таково влияние сильной личности. Она полностью тебя захватывает, заставляя забыть о здравом смысле. Игрек умел найти неожиданное объяснение сложным личностным проблемам. Он с таким искусством отражал едва ли не все мои попытки опровергнуть его доводы, что, если он вдруг со мной соглашался, я испытывала прилив гордости. Его редкие похвалы я оценивала выше, чем они того заслуживали. Это неравенство сил придавало напряженность каждому нашему разговору, что может объяснить случившееся в дальнейшем. Эта, третья часть нашего разговора на улице запомнилась мне больше всего.

– Мне хотелось бы обсудить с вами один предмет, – сказал Игрек. – Может, говорить об этом и некорректно, но для меня это очень важно.

– Говорите, – сказала я. – Между нами не может быть ничего некорректного.

– Это вы сейчас так говорите, – сказал Игрек. – Но дело вот в чем. Я знаю, что для пациентов вроде меня типичен перенос своих эмоций на своего психотерапевта, у них даже появляется к ним сексуальный интерес. Происходит это оттого, что, как правило, они очень стеснительные и робкие люди, не имеющие опыта близкого общения с другими. Это так?

– Да, практически это неизбежно, – сказала я. – А иной раз сексуальные либо романтические чувства переносятся на отца или мать.

– Да, да! – сказал он. – Так вот, то, что я заговорил об этой проблеме, вероятно, делает совершенно понятным то, что я хочу сказать.

– Да, – сказала я. – Думаю, я знаю, к чему вы клоните.

– К чему же?

– Думаю, вы пытаетесь сказать, что испытываете ко мне неподходящие романтические чувства.

– Да, – сказал он. – Безусловно. Это всем известная типичная реакция переноса. Но меня больше интересует, не отразятся ли мои неподходящие эмоции на нашей работе? Сумеете ли вы справиться с моим влечением? Я ведь отлично понимаю, что это именно неподходящий перенос эмоций.

Это меня смутило в двух отношениях, но я сказала только об одном.

– Ну влечение-то испытываете именно вы, – сказала я, – и, похоже, понимаете его смысл. Мне не кажется, что оно вызывает у вас растерянность, а у меня не в первый раз случается такое с пациентами мужского пола. Так что лично я не вижу здесь проблемы. Я уже сталкивалась с подобной ситуацией. Сложность может возникнуть, если вы будете чувствовать себя из-за этого неловко.

– Нет, вы не понимаете, – возразил Игрек. – Для меня это никогда не будет проблемой, потому что, в отличие от других, я не подчиняюсь своим чувствам. Меня беспокоит, что перенос моих эмоций может вызвать неловкость у вас и затруднит наши беседы. И мне будет нелегко сказать вам то, о чем я думаю.

– Что вы имеете в виду? Я не понимаю. – На самом деле я его прекрасно поняла, но хотела услышать то, что он хотел сказать. Признаться, иногда я нарочно притворяюсь непонимающей, чтобы вынудить человека прямо высказать что-то приятное обо мне.

– Хорошо. Допустим, что я начал о вас думать. Допустим, мне стали сниться о вас сны, причем эротические. Следует ли мне рассказывать вам об этом? При этом имейте в виду, что я не отношусь к сексуально озабоченным типам.

– Конечно, – сказала я.

– Вы говорите так, потому что не знаете, о чем пойдет речь. Но что, если я скажу вам, что мне нравится думать о вас, когда я мастурбирую? Что, если я скажу, что фантазирую о вас и могу испытывать оргазм при одной мысли о вас?

– Мы с вами никогда не говорили о ваших фантазиях, – сказала я, несколько смущенная неожиданным признанием Игрека. – Ваша готовность говорить о таких интимных вещах тем более интересна, что раньше об этом нельзя было и подумать.

Я предпочла бы вести этот разговор у меня в офисе. Странно, но я вдруг заподозрила, что Игрек нарочно подстроил эту встречу на улице, и мне стало страшно.

– Значит, разговор на эту тему не вызовет проблем, так как в этом нет ничего необычного, да? – сказал Игрек.

– Да, – сказала я. – Пожалуйста, спокойно говорите обо всем, что вас волнует.

– Даже если я думаю о чем-то непристойном? Даже если я скажу что-то вроде: «Ну, Виктория, увидимся на следующей неделе. А сейчас я иду домой и сразу начну мастурбировать, представляя, как моя рука пробирается к вам под юбку и обнаруживает, что на вас нет трусиков, поэтому касается вашей нежной и теплой плоти». Вы говорите, что хотите слышать от меня подобные откровения?

– Не совсем так, – постаралась я сказать как можно равнодушнее. – У меня нет желания выслушивать подобные откровения. Если только вы не считаете их важными или не чувствуете потребность высказать их вслух, чтобы осознать. Если эти мысли волнуют вас, то мне это тоже важно. А мои желания не имеют значения. Не они определяют наши отношения.

У меня загорелись щеки. Неужели я покраснела? Я молилась, чтобы он этого не заметил. Наш разговор зашел слишком далеко.

– Рад это слышать, Вики, – сказал Игрек. – Это успокаивает, очень успокаивает. Вы – настоящий профессионал. Еще раз прошу прощения, если разговор об этом задел ваше самолюбие. Повторяю, я не из тех сексуально озабоченных людей, о которых пишут в журналах. Просто мне было интересно узнать ваше мнение, оно представляется мне очень важным.

Минут через пять после этого я извинилась и вернулась в офис ждать следующего пациента. Игрек поставил пустую бутылку на тротуар и направился в другую сторону, помахав мне на прощание. Несмотря на возбуждение, на душе у меня кошки скребли. Я понимала, что снова допустила ошибку.

20 июня. Воспоминание или ключ к разгадке?

Ниже привожу без поправок часть беседы во время сеанса 20 июня. Я ожидала, что Игрек как-то объяснит странность нашего разговора возле кофе-хауса, но он этого не сделал. Во всяком случае, впрямую.

Иногда я наблюдаю за людьми в отелях. В отели гораздо легче проникнуть, чем в жилые дома или квартиры. Ты просто входишь днем в вестибюль, как один из постояльцев, ищешь номер, который горничная убирает после выехавшего гостя, и, пока она возится в ванной, спокойно проходишь внутрь. Они всегда убирают ванную в последнюю очередь. Легко и просто. Еще здесь легче найти еду – люди выставляют в коридор поднос с остатками принесенных в номер закусок. Иногда я беру что-нибудь в баре на этаже. Живя в отеле, делаешься ленивым.

Но беда в том, что живущие в отеле люди, оставаясь одни, ведут себя не так, как дома. Возможность бросить полотенце на пол, зная, что горничная заберет его в стирку, а взамен принесет свежее, меняет людей. Здесь они чувствуют себя богачами. Кроме того, они выходят в город только по делам, а остальное время сидят в номере и всю ночь роются в Интернете. Или лежат на кровати, прямо в одежде, поверх покрывала и часами смотрят кабельные каналы. Обычно достаточно увидеть, сколько времени постоялец проводит в душе или как дотошно проверяет упругость матраса, чтобы понять, к какому социальному слою он относится. Оставаясь одни, все мужчины без исключения мастурбируют[44]44
  Я подумала, что этой фразой он хотел вернуться к нашему предыдущему разговору, но он даже не взглянул на меня.


[Закрыть], а женщины – через одну. Вы можете подумать, что я склонен всех подвести под одну гребенку или преувеличиваю, но таковы данные моих наблюдений.

Еще один неприятный момент работы в отелях – это риск оказаться в номере с двумя жильцами вместо одного. Вот когда ты действительно видишь людей с неестественным поведением. Если это супруги, приехавшие в отпуск, то уже через десять минут тебе становятся понятными их отношения. Если они занимаются сексом, едва успев войти в номер, можно почти с полной уверенностью сказать, что вечером они тоже займутся этим делом. Если они разобрали багаж и сразу отправились куда-нибудь пообедать, скорее всего, у них не будет секса весь уик-энд. Честно говоря, не так уж много я узнал, наблюдая за постояльцами отелей. Это все равно что изучать естественное поведение африканских слонов в зоопарке Портленда.

Однако помню одну историю, произошедшую в отеле «Рэдиссон» прямо здесь, в этом городе. В том случае мне пришлось наблюдать не за одним человеком, а за целой группой, но в общем день выдался очень удачный. Не знаю, Вики, бывали ли вы в «Рэдиссоне» на улице Цезаря, так как… Впрочем, зачем вам отель в своем городе? Но дело в том, что на первом этаже отеля находится ресторан TGI Friday’s. Вот там как-то в пятницу днем я и заметил женщину лет сорока с небольшим, которая сидела одна за столиком. По ней никак нельзя было сказать, что она хоть за что-то благодарна Богу. Естественно, я решил, что она остановилась в «Рэдиссоне». Она была одета в темно-серый брючный костюм и не отрывала хмурого сосредоточенного взгляда от газеты, даже намазывая горчицей куриные палочки, так что я сразу понял: ей не хочется, чтобы к ней за столик сел еще кто-нибудь, поэтому она специально делает вид, что целиком поглощена чтением газеты. Я выбрал ее своим объектом на вечер, меня привлекла ее суровая обособленность. Мне подумалось, что даже вне дома она остается самой собой – просто потому, что ей лень притворяться другой. Я дождался, когда ей принесут счет, заметил, что она не попросила внести стоимость в счет на оплату номера, а заплатила наличными. Значит, у нее не было здесь счета. Это был первый намек на то, что меня ждет что-то необычное.

Выйдя из ресторана, она поднимается на следующий этаж, в бельэтаж. Кажется, это так называется. Там она входит в конференц-холл. Дверь стоит распахнутой, и я иду следом за ней. В помещении уже человек десять. Сначала я подумал:

«Черт! Я попал на какое-то деловое совещание!» Но люди совершенно разные по внешнему виду и возрасту, среди них есть даже одна девочка лет тринадцати. Они приветствуют друг друга кивками, но не называют имен и не здороваются за руку. Минут пять шестого они закрывают дверь и приступают к разговору. Я начинаю думать, что это встреча членов общества анонимных алкоголиков, что не лучше делового совещания, но никто не рассказывает, как он напивается, как ему хочется выпить или как много он потерял из-за пьянства. Пока что я в полном недоумении.

– Как вам известно, последние три лета я работал тренером в Малой лиге[45]45
  Малаялига – бейсбольная лига для мальчиков и девочек 8—12 лет. (Примеч. пер.)


[Закрыть], – начал один мужчина.

Он выглядел как актер из рекламного ролика «Набиско»[46]46
  «Набиско» – пищевая компания в США. (Примеч. пер.)


[Закрыть]: симпатичный и приличный парень – тщательно выбрит, дорогая рубашка, без галстука, говорит спокойно и ровно. Не хочу прибегать к стереотипам, но помню, я подумал, что он из тех, кто в колледже бегал на концерты Джимми Баффета[47]47
  Джимми Баффет (полное имя Уильям Джеймс «Джимми» Баффет, р. 1946) – талантливый американский певец, автор песен, кинопродюсер, предприниматель. Джимми очень популярен, как, впрочем, и его музыкальный коллектив Coral Reefer Band. (Примеч. пер.)


[Закрыть], кто поменял свой внедорожник на «сааб» сразу, как только цены на бензин стали выше двух долларов за галлон, кто ненавидит Обаму, но не по расистским мотивам.

– Моим игрокам по пять-шесть лет, – продолжал он. – Эта лига называется коач-питч, потому что я, тренер, кидаю мяч моим игрокам. А тренер команды противника кидает его своим игрокам, когда приходит их очередь отбивать. Раньше мы заставляли ребят отбивать мяч, стоя на площадке, но руководство лиги решило, что, если мяч им будут бросать тренеры, они скорее приобретут нужные навыки. Главный принцип здесь в том, что я, их тренер, знаю, кто из мальчишек сильный, а кто послабее, и, соответственно, первых заставляю выполнять более трудные задачи, а вторым помогаю. Мы должны научить каждого ребенка держать удар и понимать, что такое конкуренция. По-моему, принцип правильный.

И вот в прошлую среду у нас идет игра. Ситуация очень сложная. Мы всегда играем по пять иннингов, и в конце пятого мы проигрываем семь – девять. Два аута, просто кошмар! Первый бьющий – Томми, замечательный паренек, спокойный, воспитанный. Играет на второй базе. Похож на Джастина Бибера[48]48
  Джастин Дрю Бибер (р. 1994) – канадский поп-R&B-певец, автор песен, музыкант, актер. (Примеч. пер.)


[Закрыть], так что старшие ребята его уважают. Я кидаю ему сильный мяч, и он отбивает сингл. Прекрасно! Великолепно! Я рад за Томми. Следующий бьющий – его дружок Мэтт. Мэтт хотя и очень самоуверенный, но веселый и забавный малыш. На уроках читает про Бэтмена или какого-то их современного героя. Ужасно болтливый, вечно трещит не умолкая. Рассказывает обо всем подряд, хотя его никто не слушает. Например, о книжке про Вьетнам, которую дал ему дедушка. Я люблю Мэтти. Мэтт уже считается перспективным игроком. В общем, я даю ему такой же мяч – и бац! Снова сингл.

Так что теперь Томми на второй базе, а Мэтти на первой. Здорово, да? Для ребятишек детсадовского возраста игра получается очень напряженной. Третий бьющий – Кори. Единственное, что я знаю о Кори, – это что его мать выглядит слишком красивой, чтобы ей было уже сорок лет. А сам Кори отличный игрок, во всяком случае, для своего возраста, поэтому я немножко подзадориваю его. Я кидаю ему мяч посильнее, потому что знаю, он может его отбить. Он отбивает его прямо вверх, так что, похоже, игра окончена. Но третий бейсмен – не забывайте, этим ребятишкам по шесть лет – совершенно не видит, куда летит мяч, и тот попадает прямо ему по макушке. И вот Томми уже на третьей базе, Мэтт на второй, а Кори на первой. Все базы заняты. Шансы на победу сразу подскакивают. Вот это настоящая игра. У родителей сразу пробудился интерес – это видно по тому, что они перестали проверять свои мобильники.

Теперь очередь нашего последнего бьющего, Тоби. Ему скоро семь лет, но выглядит он на все десять. Он, бесспорно, лучший игрок в нашей команде. Возможно, мы переведем его в высшую группу. Не сомневаюсь, что к шестнадцати годам он будет звездой. Даже по его походке видно, что он спортсмен. Но вы помните, что пока ему шесть лет с хвостиком. Он и ведет себя как шестилетний ребенок, хотя высокий, крупный и хорошо двигается. И вот он стоит и имеет шанс стать героем. У него великолепный шанс блестяще закончить игру и, когда мы пойдем праздновать победу в Макдоналдс, быть там главным героем. И я этого ужасно хочу. Я всей душой желаю Тоби блестящего удара, потому что он запомнит его на всю жизнь или, во всяком случае, пока не окажется в юниорской лиге. Я его тренер. Я отвечаю за его рост. Но почему-то в некоторых ситуациях я забываю о том, что я именно тренер. Я вспомнил, как во время учебы в старших классах я был питчером в играх плей-офф. Все ожидали от меня, что я закончу игру, потому что я был последним бьющим. Я был Мариано Риверой[49]49
  Мариано Ривера (р. 1969) – американский бейсболист панамского происхождения. (Примеч. пер.)


[Закрыть] лиги класса В католического университета в Сан-Антонио. Вот кем я был и кем до сих пор себя ощущаю. Я понимаю, что я уже давно не старшеклассник, но все равно это чувство во мне живет. И в этот момент – как и всегда – я забываю о своем заработке страхового агента, о своей замечательной жене и проклятых детях. Я против воли становлюсь самим собой. И когда я увидел, как Тоби нерешительно ковыряет землю своей маленькой ногой, обутой в бутсу, я прямо взбесился. Чтоб он провалился, проклятый мальчишка! Видно было, что он нипочем не сделает хорошего удара.

Первую подачу я послал на внутренний угол «пластины». Хорошо! Значит, еще не разучился. Первый страйк. Наш кэтчер весом шестьдесят фунтов едва удержался на ногах, когда мяч изо всей силы влетел в его ловушку. Наверное, Тоби немного испугался, ведь он думал, что я мечу прямо в него. Затем я подаю крученый мяч, и он вылетает за пределы поля, но парень бежит за ним – и получает второй страйк. Ну вот скажите, что знает Тоби о крученой подаче? Он даже не знает, как это пишется. Третий мяч улетел от меня далеко за пределы поля, но затем я отправляю в него фастбол, прямо в живот. Он даже не успел поднять биту выше плеча. Третий страйк. Игра окончена. Я выиграл у ребенка из своей же команды. Я – чудовище!

Потом я объяснил Тоби, что ему не стоило нарываться на второй страйк, что на домашней базе нужно быть максимально внимательным, и сказал, что я уверен – в следующий раз у него все получится, и он станет героем. Я позволил ему взять больше макнаггетсов – остальные получили по шесть, а Тоби досталось десять штук. Честно говоря, по нему не видно было, что он очень огорчен случившимся. Но я чувствовал себя ужасно. И так бывает всякий раз, когда со мной такое случается.

«Набиско» заканчивает свой рассказ, а остальные кивают. Все они каким-то образом связаны. Начинает бубнить мужчина с длинными волосами: рассказывает, что его жена недавно сочинила фортепианную пьесу, и долго рассыпается в похвалах этой пьесе. Уверяет, что ее пьеса гораздо лучше всего, что сочинил он для своего оркестра, намного сложнее и выразительнее. Он ужасно гордится своей женой. Но она, бедняжка, этого не знает, потому что вместо похвал он сказал жене, что пьеса вполне приличная, правда, немного похожа на поздний альбом Wings, в котором участвовала Линда Маккартни. И снова все сидящие за столом закивали. Третьей заговорила девочка-подросток. Она рассказала, что недавно получила за тест по тригонометрии 97 баллов, а две другие девочки из ее класса получили по 100, потому что они показали свои черновики, а у нее черновика не было. Ее возмутило то, что они получили высший балл за вычисления на бумаге, которые она произвела в уме. Она возненавидела своих одноклассниц и решила им отомстить. И вот она зарегистрировалась в Фейсбуке под вымышленным именем и заявила, что эти девочки лесбиянки, что она сама видела, как они целовались после конференции Национального общества почета[50]50
  Национальное общество почета – школьная организация США, созданная для объединения хорошо успевающих учеников. (Примеч. пер.)


[Закрыть]. Она хотела помешать им пройти в Райс[51]51
  Райс (Университет Уильяма Марша Райса) – частный исследовательский университет США, расположенный в Хьюстоне, штат Техас. (Примеч. пер.)


[Закрыть]. Девочка призналась, что чувствует себя виноватой, но, с другой стороны, считает свою месть оправданной.

Оказывается, я попал на собрание группы поддержки людей, страдающих расстройством психики на почве «жажды лидерства», чего я никогда не рассматривал. История каждого участника говорила о его ощущении загнанности в угол – всех волновал вопрос, как стать нормальным человеком, у которого нет этого болезненного, навязчивого стремления обязательно быть лучше всех. Они рассказывали, что без устали поливают и стригут свои газоны, доводя их до идеального состояния, чтобы их участок был признан лучшим в районе; что во время езды на автомобиле они стремятся обогнать всех других участников движения; что они портят каждое Рождество из-за малейших нарушений правил игры Apples to Apples. Последней говорила женщина, которую я заметил в ресторане. Она работала у брокера сырьевых товаров и получала 400 тысяч долларов в год. Но ей было все равно, сколько она получает. «Я не люблю тратить деньги, – сказала она. – Мне нравится только следить за тем, как растет мой счет». У нее нет ни мужа, ни детей. Общается она только со своими коллегами, которых глубоко презирает.

– У них совершенно нет честолюбия, – сказала она. – Они улыбаются мне, поэтому я улыбаюсь им. Они приглашают меня на ланч, и иногда я к ним присоединяюсь. Мне же тоже нужно есть. И вот я слушаю их скучную болтовню о ценах на продукты и одежду, об их собаках и кошках, слушаю, как они судачат о наших коллегах, кого-то уличают в женоненавистничестве, кого-то в расизме, кого-то в симпатиях к Элизабет Хасселбек[52]52
  Элизабет Хасселбек (р. 1977) – американская журналистка, телеведущая, актриса и софтболистка. (Примеч. пер.)


[Закрыть]. И каждая старается убедить меня посещать свою особую церковь. Даже странно, что кто-то из них заговорил о Фейсбуке… Два года назад все стали уговаривать меня присоединиться к сообществу в Фейсбуке. Говорили, что просто смешно, что я еще не в Фейсбуке, особенно после развода. «Сейчас все там знакомятся», – уверяли они. Я возражала, что слишком стара для знакомств. Но они все приставали ко мне, объясняли, как это здорово, что теперь Интернет не только для школьников, что это недооцененный ресурс краудсорсинга, что это вовсе не то, что я подумала, что это потрясающее развлечение и очень важный деловой инструмент. Наконец я сдалась и вступила в это сообщество. И что же? Оказалось, что они добивались этого только для того, чтобы присылать мне фотографии своих детей, даже не спрашивая, хочу ли я их видеть. Вот почему Фейсбук так захватывает взрослых: он создан для людей, которые жаждут публиковать фото своих детей без нашего согласия.

Я вовсе не прочь поболтать на работе. Мне это нетрудно. Достаточно только повторять то, что говорят они, только в других выражениях, и их любопытство удовлетворено! Они называют это «поговорить по душам». Я выслушиваю все эти истории и сплетни и выискиваю их слабости. Я интригую против них. Возможно, они об этом догадываются, но ровным счетом ничего не предпринимают, а ведь могли бы ополчиться против меня. Куда там! Они безразличны к своим неудачам. Честное слово! Если их что-то расстроило на работе, они просто идут домой и выкладывают в Фейсбук новые фото своих детей. Это же безумие, настоящее безумие. И этой жизни я должна завидовать? Никогда. Ни за что. Я хотела бы заявить им это в лицо, но что толку? Они же не виноваты, что такими родились, что всегда довольны собой и своей жизнью. И я презираю их не потому, что могу похвастаться какими-то особенными достижениями. Знаете, чем я чаще всего занимаюсь по вечерам? Я сажусь на диван и смотрю фильм «Нефть»[53]53
  «Нефть» – фильм, снятый в 2007 году по мотивам романа Эптона Синклера Oil, написанного в 1927 году. (Примеч. пер.)


[Закрыть]. И не весь фильм, а только середину. Ту часть, где нефтяник разговаривает у костра со своим братом мошенником и говорит ему: «У меня соперничество в крови. Я никому не дам себя обскакать». Я сотню раз готова смотреть этот эпизод. На видеодиске это пятый трек. Мне очень нравится смотреть этот эпизод – настолько, что я даже пугаюсь. Я понимаю, это смешно, но я хотела бы, чтобы этот нефтяник был моим коллегой. Чтобы он был в моей жизни. Мне хотелось бы жить в обществе, где этот парень считался бы нормальным. Я хочу спать с этим парнем. Вот кому я завидую. И вот почему мне так тяжело. Вот почему я прихожу сюда. Я понимаю, что чрезмерное честолюбие – это недостаток, но мне нравится, что у меня оно есть.

Через час собрание закончилось, и все ушли. А я остался, незамеченный ими и ошеломленный тем, что услышал. Наш мир становится все хуже и хуже, Виктория, и с этим не поспоришь. Вы посмотрите, как ведет себя общество. Сколько в нем людей, которые знают, как добиться успеха? Жалкая горстка! Но окружающие заставляют их страдать из-за того, что они отличаются от них. Людям не нужны яркие, талантливые личности, они вызывают у них раздражение и даже ненависть. Они чувствуют себя комфортно только в окружении таких же жалких бездарей, как они сами. А потому каждого нужно затащить в серую середину – преуспевающим дать по носу, чтобы не высовывались, равнодушных к собственному успеху слегка подтолкнуть наверх. Эти несчастные пришли сюда не для того, чтобы излечиться от врожденного стремления к успеху. Им нужно было, чтобы кто-то одобрил, похвалил их. Им хотелось услышать, что навязываемая им мораль нашего общества насквозь лжива и высосана из пальца, что чувство вины, которое они постоянно испытывают, – это просто плата за то, что они не желают быть неудачниками. Знаете, Виктория, кто был самым умным президентом в двадцатом веке? Никсон. Историки и демократического, и республиканского толка все единодушно признают, что это был Ричард Никсон. А вторым, наверное, был Билл Клинтон. В Оксфорде он получал стипендию Родса![54]54
  Стипендия Родса – международная стипендия для обучения в Оксфордском университете. Учреждена в 1902 году Сесилем Родсом для студентов из Британской империи, США и Германии. (Примеч. пер.)


[Закрыть] Так вот, из двух умнейших президентов двадцатого века одного мы вынудили подать в отставку, а второму объявили импичмент. Вот что происходит. А что сказать о девочке-подростке? О той, что подшутила в Интернете над своими одноклассницами? О, эта девочка вполне могла бы стать президентом – у нее есть ум и есть характер. Но она никогда не станет президентом. Жизнь научит ее, что лучше быть неудачником, потому что неудачников любят. Хорошо сказано, правда? Неудачников любят.