Текст книги "Волчья тень"

– Я тоже, – говорю я.

И поворачиваюсь, чтобы уйти, но она окликает меня:

– Рэйлин.

Я оборачиваюсь. Не могу понять, что у нее во взгляде. Неловкость наверняка и что-то еще.

– Это не твоя машина тогда ночью… Это не ты? – спрашивает она.

– Если б я хотела тебя убить, ты бы сейчас была покойницей.

Она кивает:

– Я… просто должна была спросить.

– Кого же о таком и спрашивать, как не родную сестру, – киваю я.

– Рэйлин, я…

Но я уже отворачиваюсь и поскорее ухожу, пока она не нашла слов, которые вернули бы меня к ней. Мне больше говорить нечего. Все, что во мне осталось, – эта боль, которая нарастает с каждой минутой. Так что я выкарабкиваюсь из оврага и тороплюсь затеряться в лесу.

И не оглядываюсь. Ни разу.

Джилли

Не надо мне было спрашивать Рэйлин про машину. Она давно уже поднялась на откос и скрылась в лесу, а мне все хочется догнать ее и попробовать объяснить. И каждый раз я себя останавливаю. Ну что бы я ей сказала? Сам вопрос все сказал за меня.

Я ей не доверяю.

И не только эта мысль меня мучит. Зря псовые думают, что я не понимаю, – я очень хорошо понимаю: то, что делала Рэйлин, было ужасным злом. И пусть даже я не уверена, что каждый заслуживает второй попытки, – разве ей дали хоть первую? С того дня, как я оставила ее в аду нашего детства, рядом с ней никого не было. Никого, кто показал бы ей путь. Только та психопатка Рози, а к чему привела их дружба, мы видели. Но вот теперь ей дали вторую попытку, а она по-прежнему одна. Она уходила, а я видела, сколько в ней осталось злобы и обиды, и понимала, что она способна на любую жестокость. Так правильно ли я поступила, возвратив ей жизнь?

Не знаю.

Знаю, что иначе не могла. Не потому, что мы из одной семьи, не потому, что она – моя младшая сестренка и я перед ней в долгу за то, что ее покинула. Я бы так же помогла кому угодно, но особенно – любому из Детей Тайны.

Но мне хотелось бы остаться с ней, поддержать ее – а ей понадобится поддержка, – как поддержали меня своей добротой и любовью Лу с Анжелой, а потом и другие мои друзья. А вместо этого я просто вышвырнула ее из своей жизни, и теперь она опять одна.

Как она справится в одиночку?

От этой мысли мне хочется плакать, но плакать нельзя. Потому что если начнешь с нее, то тогда придут в голову и остальные, и слишком о многом придется горевать. Трудно будет остановиться.

Не знаю, сколько я простояла, уставившись на деревья, пока не догадалась снова сесть. В самом деле пора возвращаться. Все там, должно быть, беспокоятся. Хотя Джо и Софи должны понять. Они знают, что значит находиться здесь. И догадаются, как мне страшно снова становиться Сломанной Девочкой. Опять в ловушке, и теперь даже выхода в страну снов не будет.

Хрустит сучок, я поднимаю взгляд на склон, но это не Рэйлин возвращается. Тоби. Проезжает на ногах последнюю пару ярдов и устраивается на камне, где сидела Рэйлин.

– Привет, – говорит.

– И тебе привет.

. – Она тебя расстроила, да? Столько всякого наговорила…

– Подслушивал? – спрашиваю я.

Хотя удивляться нечему. У волшебного народа совершенно иные правила поведения. У Тоби, по крайней мере, хватает порядочности изобразить смущение.

– Не злись, – говорит он. – Я просто хотел узнать, о чем разговаривают друг с другом настоящие люди.

– Вот и узнал, – вздыхаю я. – Портят друг другу жизнь. Не так уж здорово быть настоящим.

– Лучше, чем растаять.

– Наверное. Только мы так друг друга мучаем…

– Не обязательно быть настоящим, чтоб мучиться, – говорит Тоби.

Мы сидим молча, прислушиваемся к шепоту ветерка в листве.

– Тебе правда надо возвращаться? – спрашивает Тоби.

Я киваю.

– И обратно уже никак?

– Видимо, никак. Мне сказали, слишком много я отдала своего света, чтобы вернуть Рэйлин.

– Ну зачем ты это сделала? – спрашивает он. – Она такая неблагодарная.

Я открываю рот, чтобы объяснить ему, как я всегда старалась быть доброй к людям в беде, но тут же понимаю, что здесь не совсем тот случай.

– Я на самом деле не ради нее, – начинаю я, сомневаясь, что сумею объяснить. – Я для себя. И не важно, благодарна она мне или нет; я это сделала ради собственного душевного покоя. Даже не потому, что, по словам Джо, если я сумею залечить в себе старые раны, он найдет кого-нибудь, кто сумеет помочь с новыми.

– Ну и как, нашла душевный покой?

Я качаю головой:

– Нет, пожалуй. Но я примирилась с собой – с чувством вины за то, как с ней обошлась. Но что было, то было, – я ее в самом деле бросила, и вот теперь уже во второй раз. И то, что сделал с нами брат, тоже никуда не делось. Этого я не могу простить и забыть.

– Не понимаю, зачем ты стараешься?

– Потому что это – ненужный груз, который я тащу на себе, и он вредит не только телу, но и чувства коверкает. Из-за него мне никак не наладить нормальных отношений с мужчиной. Первые пятнадцать лет жизни, а то и больше, все мужчины, с какими я сталкивалась, только использовали меня. Следовало бы о них забыть, они в прошлом, и с ними покончено. Отчасти у меня это даже получилось. Но только пока не могу достичь близости с мужчиной. Как только доходит до интимных отношений, у меня внутри все захлопывается.

Не понимаю, с какой стати все это ему выкладываю. Кто знает, какие чувства знакомы – или незнакомы – Эдар. Если посмотреть, как поражен Тоби потрясающей новизной реальной жизни, приходит в голову, что Эдар и в самом деле воспринимают все иначе. Я побывала в их шкуре, но слишком недолго, да и гейс, владевший мной, ни о чем не давал толком думать.

– Мэдди однажды мне сказала, что труднее всего оправдать доверие и веру, – говорит Тоби. – Хра– нить любовь гораздо легче.

– Кто сказал?

– Мэдди Рейнольде – это героиня из книжки Маргарет Бэйнбридж.

– Ты в ее книжках родился?

Он кивает:

– Когда я стал настоящим, все вспомнилось.

– Мне не кажется, что любить так уж просто, – возражаю я. – Страсть – другое дело, да и с ней бывают сложности, если она слишком сильна.

– По-моему, для настоящих всюду сложности.

– Похоже, что так. Хотя если помнить и не терять связи…

– С чем?

– Надо помнить, что все мы связаны. Что во всем есть душа и все на свете едино. Если не забывать об этом, если этим жить, тогда меньше опасности причинить зло. Вот, например, когда мы умираем, наши тела возвращаются в землю, и это связывает нас с землей. Тот, кто устраивает свалку, засыпает отбросами своих и моих предков. Или еще проще: обращайся со всеми так, как хочешь, чтобы с тобой обращались, потому что, причиняя зло другому, ты вредишь и себе.

– Потому что все мы связаны?

– Вот именно.

– Почему же тогда люди, которые делают зло, этого не чувствуют? – спрашивает Тоби. – Почему их это не останавливает?

– Не знаю. Думаю, они не понимают этого. Но все равно уверена: всякое зло возвращается к тому, кто его сделал. Потому-то мне никогда не хотелось мстить, даже тем, кто обижал меня, когда я была ребенком. Я не могу ни забыть, ни простить, но верю, что когда-нибудь справедливость…

Голос у меня срывается, и я вдруг осознаю, как устала. Физически устала – от подъема на дерево, от долгого пути к этой расселине. И душой устала, пережив встречу с сестрой, ее смерть, возвращение, новый разрыв. Глаза у меня сами закрываются, и голова будто пыльной паутиной затянута. Только боль в сердце остается отчетливой и острой.

Я оборачиваюсь к Тоби, беру его за руку.

– Теперь мне надо идти, – говорю я ему, – но сначала я хочу тебе сказать: ты был хорошим другом. Ты хороший. Никому не верь, если скажут другое, особенно самому себе.

Он сжимает мою ладонь.

– И ты…

Я невольно улыбаюсь:

– Да, неплохо бы последовать собственному совету, верно?

– Я тебя никогда не забуду, – говорит Тоби. – Ты дала мне жизнь.

– Лично я думаю, что ты всегда был настоящим.

– Ты не вернешься? – спрашивает он. – Совсем никогда?

– Не знаю, смогу ли.

– Тогда я тебя сам найду.

– Буду рада, – говорю я ему.

И напоследок оглядываюсь вокруг. Эти деревья – только слабое эхо Большого леса, но и в них есть волшебство. Последний раз вдыхаю густой сытный воздух. Наклоняюсь и целую Тоби в щеку. А потом позволяю себе проснуться.

Джо

Ньюфорд

Итак, Джилли благополучно добралась обратно. Медсестры ее со всех сторон проверили и нашли, что приключение ей ничуть не повредило, но нам-то с Касси видно, как померк целебный свет, светивший изнутри ее. Всем остальным она наверняка видится прежней, а вот мы смотрим на нее как сквозь туман. Да, ее сестру воскресили ветвь волшебного дерева и синяя вербена, собранная Тоби, но немало потребовалось и света ее души.

Долго не гулять ей во сне по манидо-аки. А судя по тому, что сказала мне медсестра, и в этом мире она не скоро начнет ходить. Пока не пройдет паралич… Я спрашиваю, когда это произойдет, и сестра отводит глаза. Ясно: может быть, никогда.

Но пока никто об этом не думает. Джилли очнулась, и все просто радуются ее возвращению.

– Я совсем разбита, – говорит она, когда суета унимается и сестры оставляют ее нам. – Надо поспать… без сновидений, – добавляет она, глядя на меня и Софи. – Мне просто отчаянно нужно отдохнуть.

Лу с Анжелой уходят первыми. Я слышу, как за дверью Лу ворчит:

– И как мне теперь излагать все это в отчете?

Софи и Венди, прощаясь, по очереди обнимают Джилли, и в палате остаемся только мы с Касси.

– Вы уже знаете, да? – говорит Джилли.

Касси кивает:

– Ты много отдала за нее.

– А все неразрешенные больные проблемы и обиды так и остались во мне, – говорит она нам, – да я еще умудрилась добавить новые. – Она устало улыбается, и в ее улыбке маловато веселья. – Так что, боюсь, на чудесное исцеление в ближайшее время рассчитывать не приходится.

– Просто тебе придется справляться самой, – говорю я, – но я знаю, ты сможешь.

– Думаешь, мне это по силам? – спрашивает она. – Правда?

– Ты никогда не сдаешься, – напоминаю я ей.

– Да, я знаю. Но будет трудно.

– Мы будем с тобой. Все твои друзья. Всегда.

Она только кивает.

– Чудно будет спать и не видеть снов, – говорит она. – Я уже привыкла к снам с переходом границы.

– Мы этим займемся, – обещаю я. – Как только оставишь все это позади, мы с тобой отправимся туда в собственных шкурах на большую прогулку. Твой свет вернется, станет еще ярче, но мы придумаем, как его скрыть, чтоб не приманивать к себе злых духов.

– Хочется верить.

– Я тебе обещаю.

– Если бы только быть уверенной, что когда-нибудь все будет позади, – говорит она. – Очень боюсь, что навсегда останусь Сломанной Девочкой.

– Ты – это ведь не только изуродованное тело, – говорит Касси. – В тебе всегда было и всегда будет больше этого.

– Да, наверно…

Я вижу, что она засыпает, поэтому мы прощаемся. Когда я склоняюсь над ней, чтобы поцеловать в лоб, Джилли шепчет:

– Ты думаешь, с ней ничего не случится?

Я знаю, о ком она говорит.

– Зависит от нее, – говорю я.

Чуть заметный печальный кивок, и она уплывает. Я выпрямляюсь, и мы с Касси выходим в коридор, чтобы поговорить с медперсоналом.

Манидо-аки

В Мире Как Он Есть мы с Касси выходим из реабилитации еще до восхода, но в манидо-аки, над вершиной Коди, где нас ждут Джек и Бо, солнце стоит высоко. Что бы ни говорил Вертопрах о заждавшейся его пуме, я не сомневался, что застану там обоих. Они успели развести костер и сварить кофе. Бо откопал – понятия не имею где – котелок и по жестяной кружке на всех. Мы молча сидим у костра, пьем густой черный кофе и курим сигареты. Касси тоже взяла одну из вежливости. Здесь, в манидо-аки, у табака совсем другой вкус. И на нас он оказывает не то действие, что на людей, несмотря на все добавки, которые подмешивают в него табачные компании.

Джек изображает веселье, но меня не проведешь. Он даже не пытается заигрывать с Касси, а она, видит бог, сегодня удивительно хороша.

. – Вышло не совсем так, как мы ожидали, а? – начинаю я, докурив.

Бо пожимает плечами:

– Не знаю, чего я ожидал.

Джек докуривает сигарету и швыряет окурок в огонь.

– Даже забавно, – говорит он. – В кои-то веки взялся за доброе дело, и… – пожимает плечами. – Только и добились, что поставили на уши кое-кого из стариков.

– Попытка тоже идет в счет, – говорю я.

– Думаешь?

– Знаю. Он кивает:

– Пожалуй, тебе лучше знать. Зато теперь я понимаю, каково приходилось Коди всякий раз, как он пытался совершить доброе дело.

Бо хохочет:

– Сравниваешь! Может, мы ничего не добились, но хоть мир вверх ногами не перевернули.

Всем известно, как Коди, пытаясь улучшить мир, сначала завел в нем людей, а потом еще умудрился привнести в него болезни и смерть. Намерения у него, как правило, были хорошие, просто он брался за дело не с того конца. Из-за него псовые редко впутываются в подобные предприятия.

Джек выбрасывает опустевшую пачку из-под фабричных сигарет, тянется к моему кисету, сворачивает по самокрутке и протягивает одну Бо.

– И чему мы научились? – спрашивает он, закурив.

Некоторое время все молчат.

– Например, что в каждом есть больше, чем мы ожидаем увидеть, – говорит Касси. – В каждом кроется способность к большому добру и большому злу, но только сделанный выбор определяет, кто мы на самом деле.

Джек отвечает ей непонимающим взглядом.

– Я о том, что Рэйлин ненавидела Джилли, – поясняет Касси, – но все же заслонила ее от пули.

Джек медленно кивает:

– Я больше думал насчет того, что не стоит соваться не в свое дело, но и ты, пожалуй, права.

– По-твоему, одно доброе дело уравновешивает все, что Рэйлин погубила? – спрашивает Бо.

– Нет, – отзывается Касси, – но это хорошее начало.

Я приканчиваю кофе.

– Нам пора идти. – И смотрю на парней. – Не попадите в беду.

– Нам это слово незнакомо, – ухмыляясь, заявляет Джек.

Бо смеется и вскакивает на ноги.

– Да и мне пора, – говорит он. – Слишком долго я занимал дом Коди. Пожалуй, стоит постараться снять с себя то проклятие. Давненько я не гулял за пределами манидо-аки на двух ногах.

– Составить тебе компанию? – предлагает Джек.

– Я думала, у тебя свидание! – поддразнивает его Касси.

– Нет. – Джек мотает головой. – Мне надо браться за серьезные дела.

– Спаси нас, боже! – восклицает Касси.

Вместо того чтобы направиться домой кратчайшей дорогой, мы с Касси задерживаемся, чтобы прогуляться по каньону, наслаждаясь лучами солнца, согревающего до самых костей. Иногда мне приходит в голову, что фотосинтез идет не только в растениях, а в каждом из нас.

– Ты ужасно тихий, – нарушает молчание Касси.

Я обнимаю ее за плечи:

– Просто задумался о Джилли. Надеюсь, все для нее обернется к лучшему.

– Ей трудно пришлось, – соглашается она.

– И наверно, у меня такое же чувство, как у Джека, – прибавляю я. – Обидно, знаешь ли. Я так гордился тем, что если уж за что берусь, так умею все наладить, а сейчас мне похвалиться нечем.

Касси обнимает меня рукой за талию.

– Поздравляю с возвратом к реальности, – говорит она.

Джилли

Ньюфорд

Я засыпаю посреди разговора с Касси и Джо. А проснувшись, не сомневаюсь, что вижу сон. Нет, он не перенес меня в страну снов – я все в той же больничной палате, да и закрыта для меня теперь граница. Но и поверить в реальность происходящего не могу.

Кто-то легонько стучится в окно, и две мордашки прижимаются к стеклу, разглядывая меня.

Девочки-вороны.

Окно в палате из сплошного стекла и не открывается, но сейчас оно приоткрыто. Щелка становится шире, и две маленькие черноволосые девчонки запрыгивают с лужайки на подоконник и перебираются ко мне. Останавливаются в ногах кровати, держась за руки. Волосенки взъерошены, лохматые черные свитеры свисают чуть ли не до коленей.

– Ой, Джиллибилли! – говорит одна.

– Это как Джиллибрилли, – объясняет вторая, – только не так по-парикмахерски.

– И не так бородато.

– Потому что у тебя ведь нет бороды.

– Тебе борода не к лицу.

– И бритва тоже.

– Если только ты не прячешь ее под подушкой.

– Не прячу, – уверяю я их.

Они взбираются на кровать и усаживаются по-индейски у меня в ногах.

– Вы зачем здесь? – спрашиваю я.

– Чтобы сказать, как нам жалко, – говорит та, что слева.

Я знаю, их зовут Майда и Зия, но кто из них кто, не различаю. Вот Джорди и Джо их не путают.

– Очень-очень жалко! – подхватывает та, что справа.

– Чего вам жалко?

– Что мы тебе не можем помочь. Вторая кивает:

– Мы старались, старались, но ничего не вышло.

– Мы совсем никудышные девочки, – вздыхает первая.

– Потому что, когда раздавали кудышность, нам послышалось: «малышность» – и мы спрятались.

– Потому что не хотели быть малышами.

– И мышами тоже.

– Хотя мышей мы, бывает, едим.

– Особенно шоколадных.

– Да, шоколадка – это всегда хорошо. – Та, что справа, порывшись в кармане, извлекает из него бурый комок, облепленный кусочками фольги и каким-то мусором. – Хочешь кусочек?

– Спасибо, что-то не хочется.

Она разламывает комок пополам, протягивает половинку сестренке, и обе набивают себе рты.

– Я не считаю вас никудышными, – говорю я, пока обе с наслаждением жуют шоколад.

– Ты слишком добрая, – отзывается та, что слева.

Вторая кивает:

– Очень-очень добрая. Кого ни спроси, все говорят, эта Джиллидилли очень уж добрая.

– Правда-правда.

– Но мы умеем лечить, ты же знаешь.

– Всякие вещи лечим, большие и маленькие.

– Толстые и тонкие.

– Сладкие и горькие.

– Только тебя не можем вылечить.

– Это ничего, – утешаю я. – Я уже поняла, что волшебством тут не поможешь. Так иногда бывает.

Та, что слева, поворачивается к сестренке:

– Добрая – и храбрая!

Та, что справа, вздыхает:

– Теперь нам еще стыднее.

– Лежишь тут совсем одна, такая очень-очень храбрая.

– Я не одна, – говорю я. – У меня много друзей, они мне помогают.

Обе свешиваются с постели – каждая в свою сторону – и заглядывают под кровать.

– Где ты их прячешь? – спрашивает, усевшись на место, та, что слева.

– На ночь они ушли домой, – отвечаю я.

– Конечно!

– Мы так и знали!

– И нам тоже надо домой.

– Спасибо, что навестили, – говорю я.

Они кивают. Потом каждая хватает себя за волосы и выдергивает по черной прядке, которые в их руках мгновенно превращаются в черные перышки. Они кладут перья мне на одеяло.

– Если тебе покажется, что мы можем помочь, – говорит та, что справа, посерьезнев, – возьми их в руки и назови наши имена.

– Ты ведь знаешь, как нас зовут, да? Я киваю:

– Майда и Зия. Только я не знаю, кто из вас кто.

Обе хихикают. Тычут друг в друга пальцами и заявляют хором:

– Она – Майда.

– Вот спасибо, что просветили. Теперь буду знать, – говорю я.

Они начинают хихикать пуще прежнего.

– Не забудь! – говорит та, что справа.

– Такое не забывается, – уверяю я.

– И не слушай лесную старуху.

Вторая кивает:

– Кто угодно может летать.

– Кто угодно может видеть сны.

Они имеют в виду женщину, с которой я говорила в лесу: ту, что в детстве одарила нас с Рэйлин светом. Я чувствую, как во мне разгорается надежда.

– Вы хотите сказать, я еще смогу когда-нибудь вернуться в страну снов? – спрашиваю я.

– Когда-нибудь все может случиться, – подтверждает та, что справа.

– Позови нас, когда будешь готова.

– Мы вроде дверей.

– Через нас куда угодно можно попасть.

Они спрыгивают с кровати и с двух сторон подходят ко мне. Сперва одна, потом вторая чмокают меня в лоб. Машут мне руками, хихикают и подбегают к окну. Где-то на полпути с подоконника на газон девчонки превращаются в ворон и улетают вдаль. Их карканье звучит как звонкий хохот.

Я смотрю, как медленно закрывается сплошная рама окна. И засыпаю – или соскальзываю в другой сон, без сновидений. Не берусь сказать. Но утром на моем одеяле лежат два вороньих пера.

Рэйлин

Манидо-аки

Меня сбивает с толку то, что я никогда раньше не бывала здесь в собственном теле. Все кажется другим. Прежде всего звуки и запахи, да и глаза у меня видят хуже, чем волчьи. Когда я волчица, то принимаю информацию всем телом. Каждой шерстинкой. Включается какое-то дополнительное чувство, совсем незнакомое.

Волк чувствует себя свободным. Бежит свободно. Каждый миг как текучая вода. А теперь меня словно в мешковину завернули. Очень неприятное ощущение. Но тут уж ни черта не поделаешь, так что я держусь, как обычно, и кое-как справляюсь.

Я недалеко ушла с тех пор, как оставила сестру. Хотела удрать подальше и в жизни не возвращаться сюда, а сама чуть отошла и тут же стала заворачивать так, чтобы с другого конца заглянуть в тот же овражек. После того как я красиво ушла, неловко сразу же появляться здесь снова, но не бросать же свое имущество.

Прежде всего, мне вовсе не хочется бог знает сколько времени таскать на себе залитую кровью футболку, а смена одежды у меня в рюкзачке. А потом, мне нужен пистолет. Не имея волчьих клыков и когтей, нужно же чем-то отбиваться от здешних тварей. Между прочим, те парни с собачьими мордами напрямик заявили, что собираются на меня охотиться.

И еда у меня тоже там. Шоколад, вода. И курево, которым Рози запаслась. Сама я не любительница сосать раковые шейки, но, может, пригодятся на обмен или продам кому.

Так что я присаживаюсь наверху и жду. Недолго. Вскоре моя сестрица исчезает, и в овражке остается только тот смешной малый. Сидит там сколько-то – может, заблудился в собственных мыслях, уж не знаю, – а потом встает и направляется к моему рюкзачку. Вот теперь мой выход. Я вскакиваю и ору на него сверху:

– Даже не думай совать нос в мои вещи! Человечек бросает на меня один-единственный перепуганный взгляд и скрывается – как кролик в нору. Я даже не успеваю заметить, куда он подевался. Да мне и дела нет, лишь бы обратно не возвращался.

Я съезжаю вниз по крутому склону, бросаюсь к своему рюкзачку, нашариваю в нем чистую футболку и сдираю с себя старую. Может, тот парнишка и подсматривает, спрятавшись где-нибудь поблизости, но мне плевать, что он там увидит. Лишь бы ручонки не тянул, не то быть ему без ручонок как пить дать.

Я разглядываю собственную грудь. Надо же, и шрама не осталось. И тут впервые замечаю на себе что-то вроде наколки – какая-то веточка в веночке. Трогаю ее пальцами – теплее, чем кожа рядом.

Чудно.

Натягиваю чистую футболку, и телу становится приятно.

Окровавленную футболку расстилаю на груде камней, под которыми осталась Рози, и шарю взглядом по земле: неужели собакоголовые забрали пистолетик? Да нет, вот он лежит прямо там, где, должно быть, Рози его выронила. Кажется, с ним все в порядке, но я на всякий случай переламываю ствол и заглядываю внутрь – не набилась ли грязь. Выщелкиваю стреляные гильзы и вставляю пару новых патронов. Гильзы кидаю в рюкзачок – в этакой глуши все может пригодиться.

Бросаю последний взгляд на кучу булыжников над Рози.

– Мне тебя будет не хватать, – говорю ей, только не думаю, чтоб она меня слышала.

Всегда считала, что до мертвых уже не докричишься. Черт возьми, я и сама успела далеко уйти, пока меня не вернули, так что знаю, о чем говорю. Никто из них не болтается на земле, ожидая случая сказать «привет» тем, кто остался. У них есть другие дела. Вроде как добраться до той светлой искорки, к которой меня не пустили.

К той горечи, что во мне, добавляется новая вспышка боли при мысли об этой искорке.

Надеюсь, тебя она приняла, говорю я Рози.

Может, мы с ней еще увидимся на той стороне, но не скажу, чтоб я туда торопилась.

Я закидываю рюкзачок на плечо, беру в руку пистолет и ухожу в лес. Помнится, сестра говорила что-то о гостинице, так что я направляюсь в ту сторону. Общаться настроения нет, а вот выспаться в чистой постели и, может, выпить чего-нибудь горячего я бы не отказалась.

Шагать приходится долго, и временами мне мерещится, что за мной кто-то следит, но на глаза не попадается, сколько ни всматриваюсь. Может, маленький дружок моей сестрицы. Или те собакоголовые. Мне без разницы, лишь бы держались на расстоянии и оставили меня в покое. Неохота мне пускать в дело пистолет, но при случае стесняться не стану.

На то, чтобы добраться до гостиницы, у меня уходит, думаю, пара дней. Трудно сказать точно, когда свет не меняется. Спать я не сплю, но отдохнуть себе позволяю. Приканчиваю весь запас шоколадок. Допиваю всю воду. Ручейки по дороге попадаются, и вода на вид чистая, но рисковать неохота. Правда, через несколько часов пить хочется так, что мне уже все равно, и у первого попавшегося ручья я набираю воды в пустые бутылки и напиваюсь вволю. Ничего особенного не чувствую, только жажда прошла и есть не так хочется.

Через пару часов пути я изорвала на полосы запасную рубаху и приладила пистолет на лямке через плечо. Положила бы его в рюкзак, но не знаю, на какую чертовщину можно напороться в здешних лесах, так что спокойнее держать его под рукой.

Последний отрезок пути – чистая мука. Издали безлесный склон выглядит небольшим, но как начнешь подниматься, кажется, ему и конца нет. Наконец передо мной тот большой серый дом, который я разглядела снизу. Размышляю, не припрятать ли перед входом пистолет, но в конце концов беру его в руку.

Я не такую гостиницу ожидала увидеть. Должно быть, мне представлялось нечто вроде «Спи в уюте» на Четырнадцатой автостраде, но это сказочный мир, и придется обойтись соломенной крышей над стенами из булыжника. Хоть места много, и на том спасибо.

Прохожу под аркой и оказываюсь на мощеном дворе – прямо с картинки. Даже колодец посреди двора старинный. Чую запах свежего хлеба и какого-то пряного варева. В животе бурчит. Над дверью слева вывеска:

ГОСТИНИЦА ЗАБЫТЫХ ЗВЕЗДАМИ

Судя по гомону внутри, там, надо думать, кафе или ресторан, или как это у них здесь называется. Открываю дверь и будто оказываюсь в одной из тех сказочек, что читала мне сестра. То есть за столами, на лавках и табуретках, сидят и несколько человекообразных, но куда как больше здесь всяческих эльфов, гномов, народу со звериными мордами… В общем, нетрудно догадаться, что нормальный человек вроде меня здесь в диковинку.

Мое появление – это прямо сцена из вестерна, – знаете, когда незнакомец входит в салун и все замолкают, каждый глядит на тебя, оценивает и примеривается. Ну тут уж я не теряюсь: перевожу взгляд с одного лица на другое, пока все не утыкаются в тарелки, вспомнив о своих делах, и я могу пройти к стойке бара. Голоса у меня за спиной гудят, и я знаю, что говорят обо мне, но, пока на меня нацелены только косые взгляды, мне до них дела нет. Я терпеть не могу быть в центре внимания – не то что моя бедная Рози, – но держаться как ни в чем не бывало научилась.

Добравшись до стойки, опускаю рюкзачок на пол и кладу пистолет так, чтобы схватить в любую секунду. Тип за стойкой напоминает наших байкеров с Дивижн-стрит в Тисоне – я ее, помнится, окрестила «улицей Неудачников», – только этот не напускает на себя крутого вида, как те, – просто улыбается и подходит поближе.

– Вернулись! – говорит.

– Это вряд ли. Вы, видно, спутали меня с сестрой.

Он с минуту изучает меня и кивает:

– Простите. Уж очень вы похожи.

– Да, говорят.

– Уильям Кемпер. – Он протягивает мне руку.

– Рэйлин, – отвечаю я и пожимаю ее.

– Так чем могу служить?

– Ну, я голодна и пить хочу, и комната на ночь не помешала бы.

– Все есть.

– Как положено в гостинице, – говорю я.

– Такая уж наша работа.

– Одна беда: у меня нет с собой ничего такого, что могло бы сойти за деньги.

Он улыбается:

– А что есть?

Я обдумывала этот вопрос с тех пор, как разглядела с опушки леса гостиницу на горе, и решила для начала предложить сигареты Рози. Если не пройдет, возьмусь мыть им посуду или еще что-нибудь делать. Из представляющих какую-то ценность вещей у меня, кроме курева, только пистолет, а он мне самой нужен.

Так что я встаю с табуретки, вытаскиваю пачку сигарет и кладу перед ним на стойку. И зарабатываю очень странный взгляд.

– У нас здесь табаком не расплачиваются, – говорит он.

– Ну, я, в общем, и не думала, что они дорого стоят, но попробовать-то надо было.

Он качает головой и подталкивает пачку ко мне.

– Не в том дело. Табак священен. Через него можно говорить со старыми духами.

Я задумчиво разглядываю хозяина и снова подталкиваю сигареты на его сторону стойки.

– Ну, тогда берите в подарок, – говорю я. – Считайте, дарю вам карточку на несколько минут бесплатных переговоров с духами.

– В подарок… – повторяет он, и голос у него такой тихий, будто между нами что-то важное происходит.

– Ну конечно, – говорю я, – а почему бы и нет? Сама я не курю. – Порывшись в кармане, вытаскиваю несколько монет и бумажек. – Это здесь не сойдет за валюту?

Он даже не смотрит на деньги, берет пачку сигарет и прячет в карман.

– Заказывайте что угодно, – говорит, – обед, напитки, комнату – все за счет заведения.

– Разыгрываете, да?

Он качает головой:

– Я в большом долгу перед вами за подаренный табак.

– Ничего подобного, – говорю я ему. – Я его просто так отдала, безо всяких условий. Я расплачусь, если только у меня найдется что-нибудь ценное для вас. А если нет, отработаю.

Но он все качает головой:

– Я в долгу именно потому, что дар принесен по доброй воле.

Я таращусь на него, все ищу, в чем тут шутка. Но он вроде бы совершенно серьезен.

– Ладно, – говорю я, – премного вам обязана. Мне бы попить и что-нибудь съесть, а потом в постель.

– Пива? – спрашивает он.

– А чего-нибудь безалкогольного нет?

– Чай, кофе, вода, содовая…

– Кофе было бы здорово.

– Сейчас будет, – обещает он.

Я так и застреваю в этой гостинице. В первый вечер выпиваю кофе, съедаю хлеб и жаркое, поданные Уильямом, ухожу в комнату, которую он мне показал, и отключаюсь, как лампочка. Не успела лечь – и меня нет. Ни снов, ничего. Я просто отсутствую, а потом настает утро, и я просыпаюсь.

Спустившись вниз, застаю только горсточку… о черт, даже не знаешь, как и назвать эту мешанину людей и неизвестно кого. Существ, скажем так. У окна устроилась парочка: скользкие на вид, темнокожие и мокрые, облеплены водорослями; вода капает с них и натекает лужицами на полу. За столом ближе к середине сидит тип, который вполне сошел бы за банкира или брокера, не будь на нем сандалий и одежки из кожи, перехваченной ремнем, с прицепленным спереди не то мешочком, не то кошелем. По соседству с ним – женщина с козьей головой и пара хихикающих не знаю кого: ростом – ярд без кепки и сидят прямо на столе – такие малявки, что со скамейки им не дотянуться. Вроде маленьких девчонок с крылышками, только глаза очень уж старые. На меня взглянули мельком и больше внимания не обращают.

В общем, подхожу я к стойке, и Уильям подает мне кофе и настоящий завтрак – сосиски, яичница, картошка, кукуруза, какое-то пюре и тосты, щедро намазанные маслом. За едой я соображаю, чем могу пригодиться: посуду помыть или подмести, или еще что, но Уильям и слышать об этом не хочет. Я пытаюсь ему объяснить, что не люблю ничего даром брать, потому что при этом чувствуешь себя кому-то обязанной, но он только и говорит, что теперь уж вроде как поздновато об этом думать.

Так что я провожу день, разгуливая по холму вокруг гостиницы, в голове полно мыслей, и ни одной толковой. Как тогда, в тюряге. Надо переждать, пока все уляжется, а потом уж думать. Вечером мне подают ужин, после чего я сижу в уголке, прихлебываю чаек и разглядываю пестрое собрание. Что я заметила: не считая тех девчушек-хохотушек с крылышками, у всех вытянутые физиономии, и особого веселья что-то не заметно. Я спрашиваю Уильяма, с чего такая тоска, и он мне объясняет, что означает название его гостиницы. Сюда стекается народ, от которого отвернулась удача. Наверно, потому я здесь и чувствую себя как дома.