Текст книги "Хроники Доминиона. Меч Самурая"

Человек со страстью работал много часов подряд. Вскоре после ухода цатэра из трубы опять показалась голова служки. На этот раз она притащила в кузню молот, но для Альберта – целую кувалду, едва ли не в два раза больше самого создания. Поначалу служка только следила за работой человека, но в какой-то момент, словно уловив желание кузнеца, достала из ящика клещи и, прихватив другой конец, помогала человеку управиться с непослушной тяжелой заготовкой.

Вот было готово лезвие, заскрежетали точильные камни по острию. Обрезав черенок деревяшки, из двух половинок он выпилил рукоять, обмотал ее толстым грубым шнурком. Результат, конечно, нельзя было назвать блестящим – внешний вид оружия серьезно уступал той поделке, что некогда выковал для него кузнец с фермы из обломков старого плуга. Но после всех трудов Альберт наконец-то с гордостью смотрел на свой собственный меч самурая.

Когда работа была кончена, силы тотчас его оставили. Глаза, многократно потяжелевшие, отказывались открываться, Гонк всё еще не явился, и, пользуясь моментом, Альберт пристроился возле бочек с заготовками и задремал. Откопав где-то серую тряпку, маленькая служка накрыла ею человека, прежде чем скрыться в вентиляционной трубе огромной кузницы Легиона, чей огонь не угасал ни ночью, ни днем.

Когда цатэр, пронзительно скрипнув дверью, разбудил его, человек чувствовал, словно не только проспал целый день, но и что с удовольствием готов проспать столько же.

– На вот, перехвати рванинки, – поздоровался цатэр, швырнув мужчине горячий шарик обжаренного мяса. – А то уже твой срок подходит, ты вот-вот сдохнешь.

Альберт схватил мясо, и лишь когда аромат пищи ударил в нос, его охватил приступ острого голода, что до сего мгновения он вовсе не испытывал. Он вгрызался зубами в пресное, но столь сладостное блюдо, и роящиеся мысли сопровождали его пробуждавшийся разум. Как долго он уже не ел? И почему он не замечал этого?

Цатэра интересовало только готовое изделие: взяв в руку свежеиспеченный меч, что с его габаритами едва годился на роль ножа для бумаг, недолго думая, резким взмахом шмякнул им о край наковальни, и, звонко лязгнув, обломок оружия приземлился подле бочек с заготовками.

– Слабая ерунда. Давай по новой. А лучше булаву, – объявил цатэр, пока возмущенный подобным обхождением со своим шедевром человек подбирал слова. Гонк бросил пару непонятных слов с интересом следившей за этим процессом прямо из трубы служке, и та, закивав головой, исчезла в темноте невидимых ходов.

Альберт кипел от гнева, со злобой глядя на цатэра.

– Ты сказал, мне этим орудовать!

– Да. Но это никуда не годится. Это для слабаков.

Печально выдохнув, человек поник. Он всё еще ничего не мог противопоставить цатэру. Подхватив клещами новую заготовку, он закинул ее в печь.

Вот вернулась и служка, волоча за собой длинный сверток темной ткани. Опустившись на пол, она протянула его человеку, но прежде чем тот успел принять предложенный дар, цатэр длинными пальцами как пинцетом подхватил его и закинул на самую верхнюю полку, куда человек, не обладающий ловкостью служки, никак не смог бы добраться.

– Это не для тебя. Значит вот что: кузня – твоя привилегия. Так что либо делай булаву, либо приходи и мастери свои кардаги убогие хоть каждый оборот, – объявил он и, сделав многозначительную паузу, продолжил: – Но только после того, как закончишь с работой и тренировками. Мы договаривались, я буду тебя тренировать. Кузню тебе никто не обещал. Согласен?

Человек, казалось, был готов взорваться от злости. Гонк умел добиваться своего, но и Альберт не собирался уступать. Издевательскую выходку цатэра он счел не иначе как вызовом.

– Согласен, – процедил мужчина сквозь зубы.

Так и начались долгие дни в кузне. Цатэр объяснил, как пользоваться порталами, и теперь Альберт мог перемещаться по Красной Звезде не хуже местных. Правда, всего в два места. Утром он упражнялся с булавой, что с особым цинизмом выдал ему гигант, после работал и, лишь закончив и прихватив немного мяса с собой, устремлялся к черной крепости, фантасмагорично возвышавшейся над бесплодными песками.

Каждый вечер его навещал цатэр, ломал новый образец и рекомендовал сделать булаву, упрекнув корпящего над заготовкой человека в нерасторопности. Со временем мечи перестали ломаться, как сухая ветка, и теперь сваленную в углу груду пополняли погнутые орудия. Альберт злился, но с каждым сломанным мечом лишь росла его одержимость сделать что-то, что угодит требованиям цатэра.

И вот, совершая пробежку от портальных арок до цеха, что он использовал в качестве дополнительной тренировки, ему в голову пришла мысль, что всё, что он делает, – самое что ни на есть человеческое оружие. Но если ему вновь предстоит сражаться, разве его противниками будут люди? Это будут чудовища, самые мелкие из которых без труда перекусят его шею. Ему нужно оружие, что обратится против чудовищ. Ему нужно оружие, что подходит чудовищам. Ведь и сам он с каждым днем всё больше становился одним из них.

Акт VII
Самурай

Гулкий стук кузнечного молота эхом разносился в полумраке железных подземелий. Вновь и вновь одинокий кузнец складывал и проковывал полоски металла, что должны стать оружием, достойным Воина. Любой адекватный человек давно бы уже сдался и сделал распроклятую булаву, но Альберт не желал уступать. Он вкладывал собственную душу в оружие, где сплелись последние угасающие угли сгоревшей крохотной спичкой истории человечества и багровый огонь мрачной кузницы Легиона.

Он не только желал получить признание как Воин, но и боялся этого, боялся утратить человечность, утратить себя. А посему это не только меч, но и щит, что призван оградить его душу и стать вечным напоминанием о том, кто он и откуда.

Отложив заготовку в сторону, он опустился на колени перед ржавым железным корытом, где он закалял оружие, и, зачерпнув ладонями щедрую горсть, умылся. Из этого же корыта он и утолял жажду, запивая клочки засохшего сырого мяса, что лишь иногда он обжаривал прямо в печи, и в печь же справлял нужду. Его потребности радикальным образом упростились, и, сам не заметив – когда, Альберт стал вести себя практически так же, как и Гонк, некогда обвиняемый им в бескультурье и варварстве.

Устроившись на короткий перерыв у бочек, Альберт оторвал зубами кусок мяса и раскрыл тяжелый том «Оружия для цатэров» на разделе «Мечи». Лишенная иллюстраций инструкция советовала мужчине «Просушить лезвие, покуда клинок не готов», а также «Пока меч сохнет, можно зачитывать над острием имена врагов и подходящую для них кару, пусть оружие впитает СИЛУ и наполнится УБИЙСТВОМ». Даже если бы человек захотел следовать инструкции, он понятия не имел как нужно «просушить» лезвие – здесь и так стояла духота, хоть топор вешай. Разобравшись с ужином, Альберт стряхнул крошки с обветшалой одежды и, отложив книгу в сторону, вернулся к работе.

После того как десятый образец встретил страшную судьбу в руках цатэра, Альберт перестал считать попытки, не зная даже, сколько времени он провел в глубинах кузни. Мечи становились всё больше, тяжелее, прочнее, и вот, шипя в мутной воде, родился очередной результат кропотливых трудов. У него вышло подлинное оружие Легиона – яростное, неукротимое и очень тяжелое.

Тяжелее, чем человек ожидал, но после стольких дней занятий с дурацкой булавой с подобным весом он мог управляться свободно. Оценивая поделку, Альберт вздохнул: не быть ему самураем. Уткнутый острием в землю длинный меч доходил ему до плеч, с длиной клинка не меньше четырех сяку это был скорее одати, а Альберт знал: душой самурая выступает куда более изящный меч катана, а какой же он самурай без катаны?

– Ну, что скажешь? – грустно усмехнувшись, обратился он к временами навещавшей его служке, и та, оторвавшись от инспекции содержимого бочек, в пару коротких скачков оказалась подле него. Проведя ладонью по острию, чумазое создание скривилось, будто проглотив лимон, и, тотчас вырвав оружие из рук человека, уложило его на наковальню. Серия едва уловимых глазами движений – и в руке возник точильный камень, высекавший искры над лезвием.

– Согласен.

Предоставив заботу о заточке трудолюбивому существу, сам Альберт приступил вытачивать рукоять.

Для маленьких мечей он уже давно их не делал, просто снимая старую рукоять после экзекуции цатэра, но для такой махины понадобится соответствующая. Вот объявился и судия, что подвергнет оружие финальному испытанию. Почтительно склонившись, больше из уважения к мечу, чем к цатэру, человек обеими руками протянул готовое оружие.

– Хм-м-м… – неоднозначно протянул Гонк, разглядывая на ладони оружие. – Еще не блад, но уже не дага. Хлипковато, мяса бы побольше, поширше… Даже жалко ломать… Давай еще разок, – объявил он свой вердикт.

Подняв глаза, Альберт со злобой посмотрел на цатэра. Теперь-то что ему не так? Неужели всё дело в том, что он не «просушил» клинок? Или это обычное издевательство не находящего веской причины цатэра? В полных холодной решимости непроницаемых глазах гиганта отражался огонь печи. Обида комом подступала к горлу, руки сами сжимались в кулаки.

– Начинай сначала, – бесстрастно повторил цатэр.

Сдавленно промычав, человек засопел и, болезненно выдохнув, вновь поник. Спорить было бессмысленно. Утерев увлажнившиеся глаза, он привычным движением выхватил полоску металла и уложил на наковальню. В прошлый раз у него ушло тринадцать таких, теперь стоит попробовать пятнадцать.

– Не из этого, – вновь заговорил гигант и достал с самой верхней полки сверток. – Из этого.

– Ты сказал – это не для меня! – взорвался человек, с клещами наперевес готовый броситься на великана и проломить ему череп. Но тот лишь расхохотался, глядя на вспыхнувший в глазах мужчины неистовый пламень, а главное – на пламень печи, что при каждом слове Альберта трепетал, как от налетавших порывов ветра. Но стоящий спиной к топке мужчина этого не увидел.

– Это было давно! – ухмыляясь острыми зубами, объявил Гонк и, развернув сверток, водрузил на наковальню бесформенный черный объект, уместный скорее в геологическом музее, нежели в оружейной мастерской.

– Это даже не металл… Какой-то камень!

– Работай с этим. Должно получиться, – объявил цатэр, унося с собой превосходный новенький меч и оставив человека наедине с нелепым камнем.

Грубый, абсолютно черный кусок неизвестной породы не имел ни малейших вкраплений или примесей, будто отлитый из густой смолы. Сомневаясь в естественном происхождении минерала, человек осторожно провел по нему рукой и тут же отдернул как ужаленный. Едва коснувшись гладкой холодной поверхности, он почувствовал толчок – будто бы нерожденный ребенок, сокрытый в утробе матери, прикоснулся к отцу.

Пожав плечами, отработанным движением он прихватил каменюку щипцами и, протащив по наковальне, окунул в горнило, но каково было его удивление, когда, выдержав обычное время, он обнаружил самородок почти столь же холодным.

– Ну и что мне с этим делать?! – воскликнул человек, возведя очи к темному потолку.

Раскалить камень до красна ему всё же удалось, но это отнимало столько времени, что большую часть человек забавлялся, перебрасываясь со служкой круглым камешком да листая пыльные фолианты. Времени у него было полно: Гонк прислал весточку, что отправляется в суд, и освобожденный от работы и тренировок человек фактически жил в кузне, с головой погрузившись в работу над оружием.

Поначалу он пытался согнуть самородок пополам, как он поступал с полосками металла, но сколько бы Альберт ни мучился, ничего не выходило. Тогда он стал проковывать камень как есть, и с каждым ударом от него отваливались куски, будто человек не изготавливал клинок, а просто извлекал его из комьев налипшей грязи. Меч будто сам чудесным образом принимал желаемую форму.

На деле же никаких чудес не было. Движения мужчины были точными и уверенными, в глазах его – пламень, и с огоньком в душе он успевал сделать десяток-другой быстрых ударов, прежде чем камень остывал, и, презрительно скривившись, он возвращал его в пекло. Красная доминанта расцвела в его сердце, каждый удар тяжелого молота сопровождал громкий хлопок.

Отложив в сторону кувалду, Альберт перевел дух и обильно смочил водой пересохшее горло. На глаза ему попалась книга «Оружие для цатэров», и, пожав плечами, он обратил взор к мечу.

– Препоганый Блэкэндуайт, пусть пронзит острие меча твое гнилое сердце! – произнес человек, и с губ его сорвалась капелька, что, едва коснувшись острия, зашипела и тотчас испарилась.

Восседавшая на бочке служка деловито царапала что-то на небольшом осколке камня тонким шилом и, поймав взгляд человека, продемонстрировала результат: с матовой поверхности на него смотрел неумелый серебристый портрет. Себя он узнал, но выглядел Альберт там столь карикатурно сердито, что не удержался от смеха. Не хватало разве что рогов…

– А ну-ка, дай мне эту штучку… – пробормотал он, и в глазах его блеснула искра новой идеи. Он царапнул по обуху клинка, и на непроглядной черноте проступила серебряная полоса. Что ему написать?

Из глубины сознания, словно отвечая на его зов, всплыло короткое воспоминание. «Нет страха – нет сомнений, Альберт», – прозвучал практически забытый голос, вспахивая давно похороненные под тяжестью времен образы. И с обеих сторон клинка узором разместилось «Нетстраханетсомнений»; он начертал и символы языка Легиона, и чудом сохранившиеся в памяти буквы его родного языка, использовав правила написания Легиона, отчего между словами отсутствовали отступы. А когда он сообразил, было уже поздно.

После заточки страшное зазубренное лезвие покрыли сотни тонких серебряных нитей. Изгиб кончика клинка наводил на мысли о ятагане, нежели о школе традиционных восточных мастеров, а плохо сбалансированный меч был скорее большой саблей, нежели собственно мечом.

Этот вышел крупнее и тяжелее предыдущего, но чего-то не хватало. Выудив из ящиков на полках кусок толстой проволоки, он согнул ее в четырех местах и приплавил между лезвием и рукояткой, эта импровизированная цуба, что отсутствовала во всех предыдущих попытках, выступала в роли некоего извинения за столь безобразное поделие, не имеющее ни малейшего сходства с тем мечом, что выковал человек впервые. Нет, с таким оружием не быть ему самураем.

* * *

Поблагодарив за помощь безмолвную служку, Альберт вручил ей остатки своей провизии и, возвратив ключ от мастерской, отправился в город с твердым намерением, если и этот меч не устроит цатэра, то он точно отрубит ему голову. Если сможет до нее достать.

Но, переступив распахнутую дверь жилища, он уловил лишь сухой скрип рейтарского пера.

– А где Гонк?

– В суде! – оторвавшись от бумаг, отозвался Иверит, посмотрев на него как на полного идиота.

«До сих пор?» – подумал про себя Альберт, но промолчал. Проходя дальше, он увидел свое отражение в зеркале и замер.

Куда делся тот забитый человечек, что смотрел на него с полированной поверхности совсем недавно? Сейчас он видел там возмужавшего, с гордо поднятой головой незнакомца, которому явно пора было снова побриться. Довольный собой, он прихватил меч поэлегантнее и принял героическую позу.

– Чтоб один болван рогатый… Мог свою харю немытую видеть… Столько стеклодуя тратить! Теперь и этот туда же! – донеслось до его ушей возмущенное ворчание, испортившее торжественный момент.

Альберт лишь пожал плечами. Рейтары…

Усталость всё сильнее давила на него, но в компании ворчуна он не чувствовал себя в безопасности, а потому решил провести ночь на подстилке из соломы в клетке. Той самой, что он так ненавидел. Сейчас ему было всё равно. И вот что-то привлекло внимание за мгновение, как человек шагнул в темноту коридора.

Бросив короткий взгляд на стену, где цатэр вывесил свою коллекцию оружия, прямо над устрашающим «Бешеным зверем» он увидел сделанный им поблескивающий меч! «Вот же болван рогатый!..» – подумал Альберт и через плечо глянул на чахнущего над столом рейтара. Встряхнувшись, он зашагал дальше.

Но цатэр не объявился ни к вечеру, ни спустя оборот, и человеку пришлось самостоятельно разработать для себя программу тренировок. Каждый день он совершал не меньше тысячи взмахов мечом, всякий сопровождая яростным кличем. Изредка на кончике острия, точно высекаемые трением о воздух, загорались несколько крошечных багровых искорок, но мужчина не замечал этого, поглощенный рутинным процессом.

Когда Гонк наконец объявился, вид у него был такой, будто он провел множество бессонных ночей в окопах под огнем артиллерии, а не в храме юстиции. Впрочем, что скрывалось в Легионе под словом «Суд», человек всё равно не знал, и возможно, его первая мысль была недалека от правды.

– Отвали! – рявкнул гигант на рейтара, когда тот протянул ему пару мятых бумаг. Того же удостоился и Альберт, хотя он всего лишь посмотрел в его сторону и взглядом проводил спину цатэра, поднимавшегося в свою башенку.

Еще два оборота пронеслось, в течение коих цатэр не появлялся на публике. Отыскав своего подопечного, поглощенного тренировкой во дворе, он без лишних слов забрал меч у него из рук и вручил вместо него топор.

– Не привязывайся к одному оружию, иначе твоя сила станет твоей слабостью. Запомни, настоящее оружие – это ты, а это – всего лишь заостренная железяка, – поучительно произнес он и, прочитав надпись на клинке, усмехнулся.

– Ужасное имя! Никто не сможет его запомнить!

– Имя? – переспросил Альберт, взвешивая в руках топор, что вопреки его воспоминаниям оказался не так уж и тяжел.

– Конечно. Хочешь ты этого или нет, это теперь имя меча. Ты прямо как Владыка Алегроф! Он тоже не знает имена…

Цатэр покрутил оружие в руках и пару раз с пронзительным свистом рассек воздух.

– Легковат, многовато ты срезал. Ну да ладно. Заканчивай свою разминку, и пойдем есть.

Гонк швырнул меч в песок, и тот с раскатом грома ушел в землю на половину длины, после чего, ослепительно вспыхнув, разбросал песок во все стороны. Глядя на рассеивающийся как дым тонкий багровый шлейф, Альберт не удержавшись присвистнул. Хотел бы он уметь так обращаться с собственным оружием!

Человек занял место на столе напротив цатэра и, оторвав зубами клок мяса, приступил к долгому жеванию. Гонк лишь бесстрастно смотрел на него неморгающими глазами, сцепив руки в замок.

– А ты почему не ешь?

– Так мне нечего. Ты всё сожрал, – усмехнулся в ответ цатэр, длинным пальцем указав на белеющие в углу кости слепого зверька, где лишь на самом кончике хвоста оставалось немного мяса.

– Половина сезона не прошла, а этот спорол уже две моих нормы! Тресни мои рога, если вы не обглодали весь свой мир до голых камней…

– Колыбель? – пробормотал Альберт вспоминая заливные луга своего бывшего дома. Нет, цатэр исключительно неправ, его мир – настоящий райский сад.

– Кол… Бель… Кол… Бель… Это такая люлька убогая, где слабакарские мелкие сидят? И вы так свой мир назвали? Это даже хуже, чем Слабакан! – усмехнулся цатэр, ударив кулаком по столу. И если в первое мгновение Альберт несколько оскорбился, то потом, немного подумав, пересмотрел мнение. Действительно, не слишком впечатляющее название.

– Наш первый мир вообще назывался Земля, – осознавая всю нелепость, с трудом сдерживая улыбку, добавил Альберт.

– Как грязь под ногами? Ужасно! А почему вы его покинули?

Альберт задумался: действительно, почему. Согласно официальной истории, проект «Ковчег» был запущен в связи с непредвиденными, непреодолимыми обстоятельствами, вынудившими оставить родной дом человечества. Но можно ли ей верить? Николай никогда не верил.

– Мы не хотели оставлять потомкам мир, в котором у них не было бы будущего… – практически процитировал хроники человек.

– А, значит там уже всё сожрали и теперь люльку глодаете! – продолжал заливаться цатэр. – Я тебе так скажу, Аль Берт, больше всего безродные рабы любят две вещи: жрать и плодиться. И, как сказал Владыка Алегроф, дай им немного силы, немного времени и немного места, и желтая плесень заполонит собой всё, покуда паразиты не захлебнутся в собственной грязи на просторах ныне мертвого мира.

Альберт думал над словами гиганта, в душе опасаясь, что он окажется прав. Неужели вся их история – не больше чем красивая ложь ничтожного народца? Прикрываясь фальшивыми идеалами всё это время копавшего себе могилу, а когда та была закончена, отправившегося на поиски новой…

– Вот поэтому мы, следуя заветам Владыки, истребляем всяких безродцев, слабаков, жалкую падаль…

– Вы как божьи коровки! – вскрикнул Альберт, чувствуя, что речь цатэра кажется ему донельзя знакомой.

Сорвавшись с места, мужчина спустился на пол и, отыскав свой рюкзак, извлек оттуда потрепанную книжицу; быстро листая, он отыскал нужные страницы.

«…Божьи коровки – агрессивные хищники… – беззвучно прочитал Альберт. – Лишь одна коровка за день способна истребить до сотни мелких насекомых – тлю, паутинных клещей, червецов, белокрылок…»

– Как кто? – удивился великан, наблюдая за суетными движениями мужчины, карабкавшегося обратно. Человек протянул книжку с картинкой гиганту, но тому пришлось наклониться практически вплотную, дабы разглядеть столь крохотное изображение.

– Не-е-е, какая-то гадость слабая! Мы не такие! Мы Легион! – объявил свой вердикт по поводу жучка судья, а Альберт задумался, до чего удивительным образом устроена Вселенная и ее правила, раз даже в масштабах галактик обнаруживаются сходства, присущие мельчайшим представителям микромира.

Позволив человеку доесть и прогнав остатки веселья, цатэр заговорил:

– Через два оборота у нас снова вылазка когорты. Ты пойдешь?

Кожа Альберта в тот же миг стала гусиной. Липкий страх протягивал свои щупальца к сердцу, напомнив о кровопролитном сражении двух чудовищных воинств. Сражении, легко способном стать последним не только для него, но и любого из Воинов Легиона. Но разве есть такая тренировка, что сможет сравниться с настоящей битвой, где на кону самые высокие ставки?

– Да, – выдохнув, кивнул Альберт.

Даже если это станет последним днем его жизни. Ибо страх – это не путь Воина. Равно как и сомнения. Ведь именно это человек и написал на своем клинке.

Цатэр удовлетворенно кивнул и, задумчиво потерев подбородок, пришел к выводу, что если он не найдет, чем кормить человека до этого времени, тот протянет ноги еще до того, как успеет испытать новое оружие. И вот уже практически неразлучная парочка обреталась на пыльном складе, где в тени перекошенной крыши в тяжелых ящиках хранилась всякая всячина, что тащили легионеры со всех концов Вселенной. Столь непохожие создания, что свела вместе шутница-судьба, каждый преследовал собственные цели, но сейчас они шли одним путем, таящим опасности и для огромного бронированного цатэра, и для хрупкого маленького человека.

На глаза мужчине попалось нечто, чему он не поверил, даже когда взял в руки. Он сразу узнал клубни картофеля. Конечно, это были совсем не те овощи, что он ел с самого детства, – мелкие и сморщенные, с ярко-оранжевой сердцевиной. Возможно, это вовсе не являлось картофелем, и у него не было ни малейших идей касательно его происхождения, но в той же куче отыскалась еще и крючковатая засушенная морковь, и Альберт не смог удержаться, чтобы не попробовать.

– Вот это! – эхом разнесся голос самозабвенно жевавшего безвкусный корнеплод человека.

– То есть траву ты есть не можешь, а корешки эти будешь? – почесав под рогом, скептически осмотрел выбор своего подопечного цатэр. – Да такое же только кровавая мразь и ест!

На бумагах появились свежие печати, цатэр стал владельцем двух ящиков «Корма для животных», что тотчас распорядился доставить к порогу своего жилища, и перед покинувшими складские помещения путниками вновь возвышались вздымавшиеся над красной пустотой каменные арки. Альберт думал, коль на Красной Звезде любая точка планеты легко может быть соединена с другой сетью удивительных колонн, расстояние и связанные с ним логистические сложности полностью утрачивали любое значение, и можно ограничиться примитивными тележками с запряженными в них зверьками, что крайне недороги и неприхотливы в обслуживании. Одно лишь это ставило Алый Легион на недостижимую для множества цивилизаций высоту. Сколь сильно технологии, доступные народу, влияли на его быт и обычаи… Больше, чем что бы то ни было другое.

Едва на горизонте появились черные громады безобразных коробок города гигантов, их окликнул грозный, но непривычно высокий голос. Летящей походкой их догоняла высокая цатэрка в усеянных сотнями круглых заклепок брюках и черной жилетке. Шею незнакомки, звучно цокавшей металлическими сапогами по булыжникам мостовой, опутывала темная татуировка, складывающаяся в узор из множества ломающихся костей. И пусть она была на полголовы ниже, в сравнении с ней босой цатэр в заплатанных штанах и серым шарфом выглядел полным оборванцем.

– Тоже идешь в комитет, Гонк? Пойдем вместе! – заговорила она, едва поравнявшись с ними.

– Комитет? Сейчас? – удивленно переспросил гигант.

– Ну да. Ты что, не получил приглашение?

Из-за серии загадочных утробных звуков, изданных цатэром, Альберту на мгновение показалось, что его мозг закипел в черепе, как в чугунной кастрюле, и мужчина с трудом поборол желание отрезать собственные уши.

– Ты иди, а я догоню… Потом… Вот, в общем… – промямлил он и, выждав, пока незнакомка отойдет подальше, расстроенно выдохнул: – Как неловко получилось, такая женщина…

Цатэр проследил за взглядом озадаченного человека и хищно улыбнулся.

– Что, тоже понравилась?

– Ну, знаешь… – осторожно подбирал слова Альберт, ибо рядом с «такой женщиной» он не видел себя и в самом ужасном кошмаре, и что именно ему должно было понравиться…

– Ай, да что ты понимаешь, щепка говорящая! Я слышал, она откусила голову слабаку, а потом убила другого, плюнув в того черепушкой первого! Такая женщина…

Обладающий богатым воображением мужчина лишь поежился. Нет, реальность оказалась страшнее любых его кошмаров.

– А что за комитет?

– Комитет турнира. Ты всё еще думаешь участвовать?

Альберт округлил глаза. Со всеми приключениями он вовсе забыл про турнир, ставший их причиной. Турнир, где человек планировал красиво умереть, но сейчас… Сейчас он хотел жить дальше во что бы то ни стало.

– Он уже скоро? – спросил он с некоторой опаской.

– Еще нет, но мы всегда несколько раз собираемся заранее. Чтобы всё прошло как надо, нужно хорошо подготовиться. Ты можешь пойти со мной, но… Придется посидеть в клетке, я знаю, ты это не любишь.

Альберт обдумывал варианты. Он, конечно, знал отсюда дорогу до жилища гиганта, но, уходя, тот запер дверь, а значит, ему предстоит непойми сколько ожидать снаружи. И если это будет длиться столько же, как и последний суд, то он может стать добычей какой-нибудь бродячей твари или хуже того – придется обращаться за помощью к невыносимому рейтару! С другой стороны, его ждала клетка, что однозначно выводило непокорного мужчину из себя, но, раз уж таковы правила Легиона… Это вообще чудо, что его мнение в подобном вопросе имеет хоть какое-то значение.

– Ладно, идем.

И вновь человек оказался под сводами украшенного барельефами купола подле исполинского стадиона. Гонк провел его в широкую залу, где за огромным круглым столом восседало множество цатэров. Цатэров, и никого более. Неподалеку от стола подле стены разместилось несколько унылых квадратных клеток, и, закрыв внутри человека, Гонк занял место за столом среди сородичей.

Покуда он оставался единственным обитателем клетки, цатэры всё прибывали, и вот – на горизонте появилась особа с пассажиром на плече. Скрюченный, покрытый клочками бурой шерсти на болезненно-серой коже зверек озирался по сторонам, резко крутя крупной головой на короткой шее. Когда цатэрка проходила мимо клетки, он спрыгнул на пол и в несколько скачков подобрался к человеку. Одним движением отперев щеколду и слегка приоткрыв дверцу, он протиснулся внутрь и, тут же просунув руки через прутья, закрыл ее за собой.

Едва Альберт успел в приветственном жесте приподнять руку, как маленькое создание, хватаясь длинными тонкими пальцами за прутья, вскарабкалось на самый потолок и замерло, свесив вниз местами облезлый полосатый хвост. Резко повернув увенчанную кошачьими ушами с сетью ярких сосудов голову, чудной незнакомец уставился на человека немигающим взглядом больших серых глаз.

Недостаток собственного волосяного покрова он успешно компенсировал кожаной жилеткой и болотного цвета короткими штанами, куда как более высокого качества, чем те лохмотья, что Гонк выдал мужчине. «Ладно…» – пожал плечами Альберт, прекратив играть в гляделки с ничего не выражавшими пустыми зрачками сокамерника, и вернулся к изучению прибывающих.

Но его интересовали не сами гиганты, а их немногочисленные компаньоны, ведь ему наконец выпала возможность посмотреть на других дьярфо и понять, какая именно роль отводилась им в обществе Легиона. В залу прошел цатэр, волоча на цепи крупную рептилию с широкой плоской мордой и толстым длинным хвостом. Громко хлопая зубастыми челюстями, ящер шел то на двух, то на четырех конечностях, непрерывно рыча и вращая головой. Темная, почти черная шкура с множеством вздымающихся гребней была исполосована сетью длинных шрамов, а на толстой чешуе зачастую не хватало целых сегментов. Глядя в его однотонные серые глаза, можно было сделать вывод о полной слепоте, но тот внимательно следил за движениями проходящих мимо гигантов, словно намереваясь вцепиться в ногу зазевавшегося цатэра, совершенно не беспокоясь о последствиях.

– Вперед, Кусай! – рявкнул цатэр и так рванул поводок, что его спутник, не удержавшись на ногах, шлепнулся на брюхо и захрипел.

– Этого отдельно сажай! – прикрикнула на него из-за стола хозяйка сокамерника Альберта, и вот зубастый уже ютился в соседней клетке, вцепившись челюстями в прутья, то ли желая вырваться на свободу, то ли просто демонстрируя окружающим свою неуемную злобу.

Заседание началось. И если человек поначалу тешил себя иллюзиями относительно важности и официальности процесса, вскоре от них не осталось и следа. Чудовищные цатэры, собравшиеся за столом, легко бы поставили на колени не одно воинство, но здесь, в окружении бумаг, перьев и чернил, оказались не в своей тарелке. Казалось даже, они в принципе не способны договориться о чем-либо, и малейший конфликт тут же перерастал в ругань, крики, взаимные угрозы и грозные удары кулаками по столу, что того и гляди не выдержит подобного обращения.

– Еще раз говорю, рехион должен проводиться в дни турнира! – объявил бурый цатэр, грозно размахивая свернутой в трубочку кипой бумаг, вполне увесистой для роли дубины.

– Когда? Всё расписано! – всплеснув руками, возразил ему сидящий напротив коллега по цеху.