Текст книги "Хроники Доминиона. Меч Самурая"

Человек повернул рукоятку обратно, и пластина вновь закрыла щель в полу. Массивная металлическая дверь толщиной с ладонь не поддавалась, в какую бы сторону ни пытался он ее пихнуть. А вот прутья в маленьком окошке похоже вообще не были закреплены и свободно сдвигались в просверленных для них отверстиях. Впрочем, пользы от этого было немного: даже сумей Альберт их достать, он всё равно не смог бы протиснуться в такую маленькую щель.

Альберт приложил ухо к двери и прислушался. Где-то в отдалении он слышал тихие всхлипы и сопение, будто бы чей-то плач.

– Эй, там кто-нибудь есть? – крикнул он в окошко камеры и навострил уши. Но ответа не последовало, и даже звуки, что он отчетливо слышал, прекратились.

Человек сел на неудобную кровать и тяжело вздохнул. Сколько на него навалилось в последнее время! Вот так живешь себе, выращиваешь овощи, собираешь урожай, а тут – бац, прилетают пришельцы, и вот ты уже бежишь по песку от алчущих твоей плоти кровожадных бестий, и едва тебе удается спастись, как тут же попадаешь в плен к королю рогатых демонов, одним взглядом суровых красных глаз вытряхивавшему из тебя всю душу.

Всё это выглядело нереальным, невозможным, чудным сном. По сравнению… По сравнению с чем? Человек вздрогнул. Он копался в своей памяти, постепенно поддаваясь всепроникающему ужасу, – он не мог вспомнить своей прошлой, настоящей жизни!

Нет, обрывочные образы, как он, скажем, ел турнепс, сидя за столом в своем доме-дереве, или спорил с Николаем на тему генетических мутаций в конце тяжелого рабочего дня, конечно, сохранились, но стали такими смутными и неясными, что теперь это они, образы настоящей жизни, казались ему иллюзией.

А вот воспоминания о битве, где он в яростном поединке расправился со слепышом, а после сожрал его, напротив – отпечатывались яркими и насыщенными. Альберта передернуло; к горлу подступил ком. Он сдавленно усмехнулся. Поди разбери теперь, где тут реальность, а где иллюзия! Отогнав роящиеся в голове мысли, Альберт немного успокоился и снял рюкзак. Лямки не только сильно натерли плечи, они словно приросли к нему, оставив темные следы на коже.

Юноша еще раз осмотрел содержимое рюкзака. Какая жалость, обе ампулы со спиртом разбились. Жидкость давно испарилась, попутно размыв надписи на кожаной сумочке с инструментами. В сумочке – несколько маленьких отверток и набор ключей, всё это следовало использовать для полевого ремонта лучевого оружия. Альберт попробовал пристроить самый большой ключ к круглой выемке в двери, но тот лишь болтался в ней как карандаш в стакане. Замок, отпираемый круглым стрежнем с насечками, пусть и был примитивным, но от такого набора «отмычек» вполне защищен. Книга про насекомых от протечки не пострадала, как и кимоно. Может, ему стоит переодеться? Но неизвестно, как на это отреагируют тюремщики. Пожалуй, пока стоит сохранить статус-кво. Тем более, ему совсем не хотелось портить одежду, к которой он столь сентиментально относился, немытым телом, а Альберт чувствовал себя очень-очень грязным. Сколько он уже не мылся?..

Сидя в камере, Альберт вслушивался во все доносящиеся звуки. Эхо шагов, грубые голоса тюремщиков, скрипы тяжелых петель. Окошко находилось высоко над головой, и видеть он мог только тени, отбрасываемые тусклой багровой лампой. Прошло много времени, но к нему так никто и не пришел. Выходит, у короля демонов сегодня не приемный день? Или, может, они всё-таки людоеды, а его посадили сюда, чтобы сохранить свежесть «блюда»?

Человек пытался найти логическое объяснение своих злоключений, но после всех страстей уже перестал доверять логике. Оставалось ждать. Помаявшись от безделья, он подхватил книжечку и пристроился прямо под окошком в двери так, чтобы максимум света попадало на страницы. Глаза человека привыкли к красному свету, и сейчас он мог различать даже мелкие детали, но вот цвет…

Цвет никуда не годился. Черные, контрастные на белой бумаге буквы сливались в багровую кашу, и приходилось прикладывать немало усилий, чтобы что-нибудь прочесть. «Mantis religiosa, или Богомол Религиозный, – поведали ему большие буквы вверху страницы. – Крупное хищное насекомое, использующее передние конечности для нападения на добычу. С помощью сильных лап и челюстей самки, куда более крупные и агрессивные, нежели самцы, способны нападать и убивать даже превосходящую их по размеру добычу. Испытывая голод, самки богомола не погнушаются закусить не только отцом своего потомства, но и самим потомством».

Альберт бросил взгляд на изображение тонкого изящного существа, в красном монохроме зловеще ухмылявшегося, глядя на человека с потрепанных страниц своими черными глазами-точками. «Какая жуткая тварь!» – подумал Альберт и пролистал несколько страниц вперед, не особо желая вдаваться в подробности жизнедеятельности нескольких других разновидностей богомолов, остановив свое внимание на «Coccinellidae», известных как «Божьи коровки».

«Несмотря на скромные размеры и милый внешний вид, божьи коровки – агрессивные хищники. Лишь одна коровка за день способна истребить до сотни мелких насекомых – тлей, паутинных клещей, червецов, белокрылок, причем они охотятся не только на взрослых особей, но также поедают их личинки и яйца. Кокцинеллиды селятся рядом со скоплениями жертв, и таким образом их потомство с рождения обеспечено пищей. Разыскать пищу не составляет труда даже для личинок – они подвижны, быстро бегают и бесстрашно нападают на добычу, превышающую их размерами, что, впрочем, не всегда заканчивается благополучно. Божьи коровки не испытывают страха перед другими видами вне зависимости от их габаритов, включая человека. Хищные виды приносят несомненную пользу, уничтожая огромное количество садовых вредителей. С древних времен божья коровка считалась символом удачи, благополучия и гармонии».

Сбоку от восхваляющей оды насекомому разместилась и скромная фотография жучка, внешне совсем не соответствующая грозному описанию. Ну разве может эта невыразительная кроха с черной головой и пятнами на нелепом круглом тельце быть такой невероятной машиной для убийств?! Альберт прочитал о способности даже небольшой семьи коровок сдерживать рост численности вредоносных насекомых, но, когда дошел до растительноядных разновидностей, глаза его сильно устали, и юноша прилег на жесткую кровать. Поворочавшись на колючей траве, Альберт задремал.

Во сне ему вновь явилась битва. Сидящий на дереве человек расстреливал наступавших на него со всех сторон богомолов из пушки, стреляющей мечами. Но наутро ничего из этого абсурда не осталось в памяти.

* * *

Альберт проснулся, почуяв соблазнительный аромат. Человек разлепил глаза и соскочил с неудобного лежбища, не веря своим глазам. Из выемки в нижней части двери торчал поднос с разложенными на нем кусками обжаренного мяса и большой плошкой воды. Пар поднимался над блюдом и ускользал между прутьями, сбегая из застенка темницы. Не в силах удержаться, Альберт тут же набросился на пищу, разом прикончив всю порцию. Без обычных соли и пряностей вкус был весьма… непривычным, но это было лучшим, что случилось с ним за последнее время. Утолив жажду, человек устроил себе небольшой душ, вылив на голову остатки и немного освежив измученное тело.

Из коридора доносился скрежет и лязг дверей, сердитые выкрики и топот ног, но его персону опять оставили без внимания. Человек не находил себе места, раз за разом пытаясь занять себя чтением, но быстро уставал от плохого освещения. Он исследовал каждый сантиметр своей камеры и, обнаружив расшатанный булыжник прямиком под кроватью, сумел извлечь его.

В этот созданный им потайной отсек юноша спрятал свой рюкзак с вещами, дабы его не постигла та же участь, что и меч. Он никак не мог понять, почему его до сих пор не обыскали. А что если он вооружен и опасен? «Вам, краснокожие дуболомы, просто повезло, что при мне не было настоящего оружия!» – думал Альберт, жалея, что не прихватил с собой пистолета из оружейной «Сэконды». Он просто поверить не мог, с какой беспечностью местные относились к потенциально опасному пленнику.

Неподалеку раздались шаги, и юноша решил напомнить о своем существовании.

– Эй, сколько мне тут еще сидеть?

– Заткнись! – рявкнул кто-то снаружи, и окошечко, единственный источник света, со скрипом закрылось. Звуки шагов и голоса стихли. Вернее, они-то никуда не делись, но теперь сквозь толщу металла в камеру проникали лишь крошечные отголоски.

Человек остался в абсолютной темноте. Этого только не хватало! И опять его длинный язык подложил свинью! Альберт нащупал в темноте дверь и отыскал пальцами задвижку, но лишь безрезультатно царапнул ногтями по металлу. Он хотел крикнуть «Откройте обратно!», но внутренний цензор, поздновато спохватившись, напомнил ему: всякий раз, когда он открывал рот, всегда становилось только хуже. Обессилено выдохнув, человек сполз на пол спиной к двери. Нащупав край подноса, он задумался, а верно ли поступил, опустошив его одним махом. Пока что голод его не настиг, тем не менее, прошло уже много времени, а его всё еще не спешили приглашать на аудиенцию.

Юноша ошибочно полагал, что эта темная епитимья наложена на него в качестве дисциплинарного взыскания, но в действительности он просто не знал, насколько далеки морально-этические нормы Алого Легиона, чьим пленником он являлся, от его человеческих ожиданий.

Время шло. Голод медленно разрастался, ядовитой плесенью распространяясь по желудку. Жажда распустила в горле шипастые стебли. Человек уже проклинал себя за идею с мытьем, эту нелепую прихоть. Он успел немного вздремнуть, но, открыв глаза, с ужасом обнаружил себя всё в той же в темноте. Но хуже всего было безделье. С десяток раз он брал в руки книжку и тут же раздосадовано откладывал ее в сторону. Поход в туалет из рутины превратился в весьма экстремальное мероприятие, Альберт сильно опасался провалиться в яму с нечистотами, каждый раз облегченно вздыхая, когда поворот рычага со скрипом закрывал яму в полу.

Так и сидел он в полной тишине и темноте, где его собственное сопение медленно превращалось в дыхание скрывающегося в тенях зубастого монстра.

Кап.

Невидимая капля разбилась в темноте. Кап. В отсутствие других звуков этот звонкий удар разрезал пустоту эхом отдаваясь в камере. Кап. Да чего же хочет от него «король демонов», не иначе как свести его с ума? Между падениями капель юноша успевал досчитать до десяти и уже проделал этот бесхитростный трюк множество раз. Кап. Сотни раз. Альберт с силой зажал руками уши и облегченно выдохнул. Теперь он слушал, как пульсирует кровь в его венах, медленно втягивая воздух ноздрями. Вдох. И выдох. Вдох. И выдох. Душевное равновесие медленно возвращалось к нему, и, просидев так некоторое время, он осторожно разжал руки.

Кап.

Сначала в пустыне его мучили отсутствием воды, теперь, какая ирония, его изводило ее наличие! Желание прекратить, перекрыть этот невыносимый звук вспыхнуло, затмив все другие мысли. Человек давно поймал периодичность капель и теперь действовал на опережение.

– Божьи коровки – свирепые хищники! – громко выкрикнул он за мгновение, как невидимая жидкость разбилась о стальную пластину на каменном полу. – Они поедают тлю! Червецов! Белокрылок!

Но известные юноше факты из жизни насекомых иссякли куда быстрее, чем монотонный поток незримых капель, и изнывавший от жажды человек сменил стратегию поведения. Размахивая в темноте руками, он нашел место протечки у стены с рычагом и, встав под капель, высунул язык.

Кап.

Человек сразу распознал этот железистый привкус. Это была не вода. Это была кровь. Ошарашенно отскочив, он зацепил ногой угол кровати и с грохотом повалился на землю. Болезненно застонав, он закатился прямиком под присыпанную сеном доску и, жалобно заскулив, обхватил голову руками, сорвавшись на истерический крик.

Но никто не слышал его воплей в темном подземелье казематов Легиона.

Кап.

Тяжелая металлическая дверь скрипнула, и в камеру проник тонкий лучик алого света. Человек выглянул из своего укрытия и увидел сухопарого рейтара, пристраивавшего поднос с пищей и водой в выемку на двери. Это был тот самый старик, что привел его сюда. Одним движением он убрал задвижку на окошке и, отыскав на полу старый поднос, подхватил его, бросив короткий взгляд на Альберта. Человек смотрел на него со смесью страха и благодарности, не рискуя издать ни малейшего звука.

Закончив со своими обязанностями, старец, не проронив ни звука, вышел и, щелкнув замком, удалился, растворившись в эхе шагов длинного коридора. Юноша осторожно вылез из-под кровати и медленно, на четвереньках подполз к подносу.

Снова пресное жареное мясо и плошка воды. Совсем неплохо. Он взял в руки плошку и нерешительно сделал несколько маленьких глотков, словно опасаясь, что сейчас воду отберут, но ничего такого не произошло. Его наказание завершилось, и тусклый свет вновь наполнил тесную камеру.

Заточение продолжалось. Альберт бы подумал, что повелитель демонов про него и вовсе забыл, если бы не регулярные появления рейтара, что каждые несколько дней приносил ему воду и пищу. Но это лишь Альберт называл их «днями», до сих пор не отвыкнув от привычного восприятия времени. Ни часов, ни календаря у него не было, и отмерять время он мог исключительно с помощью собственного сна, царапая гаечным ключом насечку на каменной стене каждый раз перед тем, как укладываться на отдых.

Обычно между появлениями старика он успевал сделать две пометки, но иногда получалось и три раза. В один из своих визитов рейтар, помимо обыденной порции, приволок и большую тряпку, коей он избавился от разраставшегося пятна крови на полу и, что-то проворчав себе под нос, удалился. После с потолка больше не капало, что уменьшило нагрузку на раскуроченную психику юноши, если, конечно, там еще было что ломать.

Альберт уже вдоль и поперек изучил книжку про насекомых и теперь был способен на уровне эксперта объяснить, чем отличаются перепончатокрылые от новокрылых, как развивался общественный образ жизни на протяжении миллионов лет эволюции.

Более всего Альберту нравились взаимоотношения между, казалось бы, ничего общего не имевшими существами вроде муравьев и деревьев: у последних имелись специальные полости в побегах, источавшие приятный аромат, словно приглашавший маленьких солдат в эти заранее обустроенные квартиры для пожизненного проживания и несения службы по защите самого дерева от множественных вредителей. Он-то думал, такие сложные формы существования требуют как минимум развитого интеллекта и доступны только осознанным формам жизни вроде человека. Разумеется, человека как вида, и себя, в том числе, он приписывал к самым осознанным и продвинутым.

На середине третьего круга даже самые поразительные хитросплетения микромира уже не вызывали такой бури эмоций, и изнемогающий от скуки человек нашел новое развлечение. Всего за несколько дней все стены, на которые падал свет и куда мог дотянуться юноша, украсила наскальная живопись в лучших традициях больных шизофренией, к коим, возможно, уже можно было отнести и Альберта. Он рисовал лица, пейзажи, людей, но, не будучи блестящим художником, вскоре переключился на надписи, паутиной соединившие его рисунки в одно целое.

Приходивший старец каждый раз одаривал его художества многозначительным вздохом, но, ничего не говоря, совершал свой регулярный ритуал и убирался восвояси.

Альберт, четко осознавая, что сходит с ума, говорил со своими рисунками. В основном просто затем, чтобы не разучиться говорить. Пусть он больше и не был в одиночестве в пустыне, здесь, в каменной клетке, человек чувствовал себя куда более одиноким.

На стенах камеры разместилась целая история. Альберт написал свое имя, описал мир, где он родился и вырос, изобразил животноводство и сельское хозяйство. Он весьма точно воспроизвел символы «Сэконды» и «Примы» и даже ухитрился изобразить конфликт между двумя организациями. Он нарисовал постигшую их мир катастрофу и сражения с инопланетными монстрами, что, впрочем, было совсем непонятно из его каракулей.

А вот обо всем, что происходило на поверхности пустынной планеты, юноша не распространялся. Не хотел. Всё это было одой прошлому, за которое он отчаянно цеплялся, не желал отпускать, считая истинной, правильной жизнью, с потерей которой он никак не мог смириться.

К шестидесятой насечке на стенах почти не осталось свободного места.

Пожилой рейтар, как и двое притащивших Альберта тэев, принявших его за потеряшку, ошиблись. Никто за ним так и не пришел, а самого рейтара, завершившего работу на строительстве, отправили в другой район, и человек запаниковал, когда после четырех отметок никто не принес ему пищи.

На следующий день, когда дверь, привычно скрипнув, распахнулась, лицо юноши озарила радостная улыбка, тут же слетевшая, едва вместо согбенного старца в проходе показался зловещего вида чернокожий дуболом.

– На выход! – рявкнул здоровяк. Не дожидаясь реакции пленника, он сжал его запястье здоровенными пальцами и потащил к двери.

Альберт, словно ошпаренный, взвизгнул и выскользнул из захвата. Вещи! Его вещи остались в тайнике за камнем! Он бросился под кровать, но мэтэй, пусть и уступавший на полголовы в росте тэям, по массе и физической силе оставлял их далеко позади. Он схватил человека за пятку, одним движением выдернул из-под доски и вышвырнул наружу. Тут же его широкая фигура заслонила дверной проем, и, хлопнув тяжелой дверью, он отрезал Альберта от последнего остававшегося у человека имущества.

Что ж, этот день настал, «король демонов» наконец примет его. Так думал юноша, пока сердито фыркавший верзила почти что пинками подгонял его по коридору. Но каково было его удивление, когда в обширной зале на двух огромных табуретках никого не оказалось. Кроме них здесь не было никого вообще.

Мэтэй оставил ключ-стержень на ближайшем табурете и выгнал человека наружу. В глаза Альберту, успевшему отвыкнуть от света за время, проведенное в камере, ударило непривычной яркостью, и юноша зажмурился. Здесь всё осталось именно таким, как он помнил. Угрюмое багровое небо и бесконечный песок.

* * *

Альберта повели по протоптанной тропинке между металлическими полусферами, и, завернув за угол, он увидел оживленную площадь. В окружении нескольких тэев и мэтэев на небольшом пятачке, сбившись в кучу, топталось множество пленников – несчастных оборванцев, как и он сам. Людей среди них не было, но были удивительные создания, покрытые мехом, чешуей, на двух ногах, на четырех и даже двое ушастых пришельцев, что некогда громили бойцов «Сэконды» на Колыбели. Понурые и поникшие, они поджали свои перепончатые пластины и тупо пялились себе под ноги.

Едва завидев их, вдруг охваченный переполнившими его воспоминаниями Альберт вздрогнул, но, глядя на их жалкие перетаптывания, растерялся. Самое поразительное, сколь сильны ни были бы различия меж всеми присутствующими, лицо каждого объединяла одинаковая черта. Глаза. Широкие пустые зрачки, бессмысленный взгляд в пустоту, тьма и отрешенность. То были не живые сущности, но их тени.

Ни у кого, кроме самого Альберта, не было одежды. Главный модник мог похвастаться дырявыми штанами с облезшим ремешком, настоящей роскошью. Разумеется, всё это не касалось окруживших волчьей стаей отару перепуганных овец тюремщиков. Их глаза были переполнены жизни и злобы, ноги каждого укрывали мешковатые штаны, а у особо серьезных товарищей наличествовали еще и кожаные куртки.

Действом заправлял рейтар, нет, рейтарка. Тонкие черты лица, маленькие аккуратные рожки. Совсем молодая, если сравнивать с предыдущим вариантом. В шортах до колена и короткой, открывающей пуп жилетке эта не слишком привлекательная, но чуть более изящная девушка без особого интереса чиркала пером по деревянной дощечке.

– Этот последний, – выпалил сопровождавший Альберта мэтэй.

– А с ним что? – бросив быстрый безразличный взгляд на Альберта, отозвалась рейтарка и вернулась к записям. Голос ее, резкий, острый, совсем неприятный, пробрал человека до дрожи.

– Это Раэльдалевский, он что-то хотел с ним сделать, да видимо забыл старик. Теперь тоже наш.

– Неважно. Гони его к остальным, и пошли, – крикнула она и махнула рукой.

Мэтэй подтолкнул человека в общую кучу и громко пронзительно свистнул. Вся толпа медленно пришла в движение. Вот тебе и аудиенция!

После продолжительного перехода молчаливая гурьба остановилась возле сваленных в кучу грубых инструментов. Альберт поначалу находился в толпе с опаской, особенно остерегаясь ушастых монстров, но, видя их полную апатию, даже когда кто-то из пленников наткнулся на шедшего впереди ушастика, несколько успокоился. Каждый взял из кучи по предмету и двигался точно в направлении, указанном рейтаркой с помощью пера.

Альберту досталась палка, на конце которой невообразимым образом была не то прибита, не то прикручена, не то примотана тонкая металлическая пластинка, того и гляди норовившая отвалиться. Человек последовал за пером и, преодолев три ступеньки, спустился в некое подобие окопа, где на расстоянии пяти-десяти метров друг от друга расположились пленники.

– Работать! – громко крикнул проходивший мимо краснокожий тэй, и пленники засуетились. Человек, в свою очередь, приступил к изучению полученного устройства. Пластинка свободно болталась, поворачиваясь на девяносто градусов в каждую сторону, но, несмотря на нелепость и видимую хрупкость конструкции, была прикреплена довольно надежно. Пока юноша крутил в руках загадочное устройство, совсем не заметил, как тот красный остановился прямо у него за спиной и, недолго думая, выпалил:

– Палка!

«Палка». Это первое слово, что выучил Альберт на языке Легиона. Если кто-то из работавших пленников тормозил, тупил или отлынивал, кто-нибудь из надсмотрщиков кричал: «Палка», и тут же один из его коллег, повторяя слово, швырял желаемое ему прямо в руки. Подхватив орудие, при помощи коего некогда изловили и самого Альберта в пустыне, надсмотрщик не стеснялся пускать ее в дело.

Он крепко зарядил человеку промеж лопаток, отчего Альберт рухнул наземь, набрав полный рот земли. Сдерживая стоны, он тут же подскочил, бешено оглядываясь по сторонам: на краю окопа прямо над ним, сердито щурясь, нависал красный, а по бокам деловито копошились товарищи по несчастью, своими версиями инструмента ковырявшие стенки окопа. «Лопата!» – сообразил человек и, не теряя времени, приступил к работе. Мотивационно-воспитательная политика Легиона была дьявольски примитивной, но от того не менее эффективной.

– Палка! – раскатилось над ухом, отчего изрядно избитый юноша рефлекторно закрыл голову руками и зажмурился. Но тэй лишь швырнул дубинку коллеге по цеху и пошел дальше. До человека долетел свист орудия и сдавленный крик, и Альберт облегченно выдохнул, поспешив вернуться к работе.

Работы длились много часов, без перерывов и кормежки. В туалет тоже никого не отпускали, а пытавшихся справить нужду на месте сиюминутно награждали палкой. С течением времени частота использования дубинки возрастала. На удачу Альберта, тот уже давно не пил и не ел, так что эта потребность не причиняла ему дискомфорта. Но можно ли называть это «удачей»? Если не считать вечно отвлеченную рейтарку, за работой пленников следило всего шестеро: четверо тэев и два злобных чернокожих мэтэя, но при двадцатикратном перевесе в численности никто из пленников даже не думал оказывать сопротивления, и это при том, что у них были кирки, вилы, копья, лопаты, а у надсмотрщиков – всего одна палка на шестерых. Или кто-то всё же думал?..

– Уродцев в кучу! – громко выкрикнул что-то один из мэтэев, и пронзительный свист перерезал монотонный стук инструментов. Надсмотрщики оживились и погнали работавших пленников прочь из окопа, теперь превратившегося в небольшой котлован, прямо как пастушьи собаки собирали пасущихся овец. Путь обратно пролегал по той же дороге, но конечным пунктом для человека стала другая полусфера. Теперь он спускался по лестнице вместе с остальными, но в этом куполе на дне не было огромных табуреток, лишь еще пара суетившихся тэев, у одного из которых даже не было рогов.

Пленников повели по коридорам, распределяя по камерам примерно по двадцать, но в действительности никто их даже не считал, и когда дверь за человеком со скрипом затворилась, он обнаружил себя среди еще шестнадцати сокамерников. Большинство из них расселось по одному вдоль четырех стен, обхватив голову руками. Некоторые мерно раскачивались взад-вперед, кто-то из тех, что отведал днем пару порций палки, тихо скулил; еще пара безумно ходила кругами.

Это была очень большая камера, излишне просторная даже для такого количества узников, но в сравнении с ней комнатушка, где ранее держали Альберта, казалась комфортабельным номером со всеми удобствами. Главной особенностью помещения выступал большущий квадрат стекла в потолке, пропускавший множество света, дабы не оставлять узников в полной темноте. Кроватей здесь не было, как и «ультратехнологичной» уборной: ее функцию выполняла источающая невероятную вонь неглубокая ямка в одном из углов.

Зато сухой травы, досок, кольев и палок было в изобилии. Некоторые из пленников сооружали себе из этих материалов место для сна. Среди них оказался и один из ушастиков. Не видя Альберт собственными глазами, сколь неистовы могут быть эти создания, он бы и не подумал о подобном, но…

Преодолев опаску, Альберт приблизился к нему и попытался заговорить. Он не знал, как правильно приветствовать кого-то подобного, и, постучав себя по груди, представился:

– Я Альберт.

– Кхххххххххххх! – резко вскинув «ушами», зашипел на него в ответ монстр. Альберт отступил на шаг и посмотрел в остекленевшие глаза существа. То была не агрессия, а страх и самозащита. Диалог не заладился, человек решил оставить ушастика в покое и попытать удачу с другими пленниками. Все они как один отворачивались от юноши или просто игнорировали его.

Раздался глухой удар в колокол. Панель у двери отъехала в сторону, показались красные руки, и в большое корыто из ведра вывалили не слишком аппетитно выглядящую массу. Следом наполнили грязноватой водой стоящий рядом высокий чан. В тот же миг почти всё население камеры бросилось к корыту, отталкивая и распихивая друг друга.

Человек попытался протиснуться, но его дернули за плечо и оттолкнули в сторону. Корыто стремительно пустело, и голод пробудил гнев. С яростным ревом он схватил покрытого чешуей отпихнувшего его пленника за шею и швырнул на пол, тут же ворвавшись в образовавшуюся пустоту и с усилием пихнув в стороны обоих соседей. Ему, пока еще сохранившему много сил, не составило труда расправиться с истощенными и обессилевшими рабами. Хватая эти помои, отвратительные объедки голыми руками, человек жевал их и исподлобья переглядывался с другими едоками, стараясь не отставать от их темпа. Трудно было сказать, из чего состояла та гадкая на вкус каша, но кости точно входили в состав.

Утолив голод и утеревшись тыльной стороной ладони, Альберт подошел к чану с водой, пользовавшейся куда менее ажиотажным спросом, и припал к ней губами с желанием выпить всю. Возвышаясь над чаном, подобно льву на водопое, Альберт вновь осмотрел камеру.

Не всем пленникам хватило пищи. Тот маленький рептилоид, брошенный человеком об пол, уныло побрел в угол, потирая ушибленное плечо. При взгляде на него человеку сделалось не по себе. Что это, Альберт? Стыд? Совесть? Как низко ты пал, и как низко упадешь еще? Да, он был сыт, но плечи юноши поникли.

Шумная суета в коридорах затухала, обитатели камеры готовились ко сну. Все лучшие места уже были заняты, и, хотя Альберт понимал, что сумеет отбить некоторые варианты, взглянув на сжавшегося в углу прикрывшего глаза тонкими лапами ящеролюда, лишь печально вздохнул. К тому же, после того как он продемонстрировал свою свирепость, некоторые из пленников теперь не спускали с него глаз. Куда бы он ни направился, он чувствовал эти взгляды, полные страха и ненависти.

Испытывая сильную тревогу, человек выудил из кучи веток немного заостренный колышек и пристроился в углу, переглядываясь с другими пленниками. Множество глаз смотрело прямо на него, он смотрел в ответ и пытался угадать ход их мыслей.

– Только попробуйте! – крикнул он и пригрозил жалким «копьем». Человек был готов не смыкать глаз всю ночь, но усталость медленно брала свое, и так, сжимая в руках ветку, он отключился.

Глухой удар колокола ознаменовал начало нового дня. В камеру деловито зашел краснокожий тюремщик и, не теряя времени, выгнал всех обитателей наружу. Снова их согнали в стадо и повели рыть котлован. Так продолжалось несколько дней. Битва за корыто с помоями, сон, работа и палка. Много палок. Самому Альберту попадало не так часто, в основном в тех случаях, когда он просто не понимал задачу. Как в тот раз, когда от него требовалось собрать в мешок куски больших черных камней, а он по привычке опять начал копать. Изредка, когда кто-то, не выдержав тягот, пытался сбежать в пустыню, надсмотрщик кричал: «Смертник! Полпретора палок!»

Он не стремился его остановить или поймать, не кричал ничего вслед, лишь в несколько широких прыжков догонял несчастного и презентовал аж десять палок, а после, даже не оборачиваясь, возвращался на свое место.

Результат целиком и полностью зависел от настроения и кровожадности исполнителя наказания: иногда бедолага после десяти ударов еще мог ходить, отделавшись парой сломанных ребер, а иногда уже после третьего удара его сердце останавливалось, и тогда он отправлялся в небольшое стойло слепых зверей.

Аборигены использовали слепышей повсеместно: запрягали в перевозившие материалы сани, загоняли в клетку и использовали их как противовес для поднятия тяжестей и, конечно же, употребляли в пищу, разжигая костры и зажаривая большие куски мяса прямо на топоре.

Иногда работы не было, и тогда невольные работники весь день отдыхали, экономя силы перед следующей сменой. Во время отдыха Альберт стал свидетелем конфликта двух не питавших друг к другу симпатий пленников. Одного из них, ушастого, Альберт уже знал, а вот второго, высокого лба с вытянутой мордой и маленьким рогом на конце, он видел впервые. Не поделив что-то во время кормежки, эта парочка устроила потасовку прямо в центре камеры, и хотя «носорог», как прозвал его человек, выглядел больше и сильнее, «ушастик» парой быстрых ударов исполосовал когтями ему грудь.

Один особо удачный удар попал по шее; рыча и захлебываясь кровью, пленник упал на землю, и в тот же миг в камеру ворвался и один из тюремщиков. Краснокожий тэй быстро встал между участниками поединка и толстым пальцем указал на стену. Тотчас ушастый сдулся и заскулил, он подошел к стене и с размаху ударился в нее головой. И еще раз, и еще. После нескольких ударов он самостоятельно размозжил себе голову, рухнул на пол, истекая кровью и извиваясь в конвульсиях. Альберт, сидя в углу, лишь прикрыл ладонью рот. Какая ужасная смерть. Он и подумать не мог, что обычную стену можно использовать для столь безжалостной экзекуции. А мертвые тела, пролежавшие в середине камеры всю ночь, вынесли только к утру.