Текст книги "Хроники Доминиона. Меч Самурая"

– Иди давай, делай свои рабские дела и особо не задерживайся, – скомандовал цатэр, поравнявшись с Альбертом.

– Туда?!

Альберт беззвучно скрипнул зубами и, превозмогая брезгливость, ступил внутрь.

Очередное издевательство. Он еще долго вспоминал следившие за каждым его шагом безумные глаза, нарисовавшиеся на каждом холме, едва он переступил порог сего зловонного места. Этот маленький островок мерзости, мир внутри мира, пренебрежительно отгороженный высокой стеной, сдерживавшей распространение заразы, во множестве населяли одичавшие рабы, со страхом и ненавистью смотревшие на чужака, принесшего в это царство смрада запах цатэра. Альберт даже поймал себя на мысли, что в обществе чудовищного гиганта чувствует себя в меньшей опасности, чем здесь, и, поспешив закончить короткую экскурсию, убрался восвояси. Но хуже всего – ему предстояло вернуться сюда еще не раз.

– Я там видел…

– Слабаканскую падаль, мерзких убежамцев, – закончил за него цатэр. – Я знаю. Их там полно. Но мы туда не ходим.

– То есть я мог бы…

– Остаться? Конечно. Но я знал, ты вернешься. Хороший раб, – досрочно ответил цатэр, в очередной раз поддев человека.

Гонк, по всей видимости, изо всех сил старался раздавить и уничтожить едва пробившуюся сквозь все ужасы человечную душу, и было бы несправедливо сказать, что у него плохо получалось, но раз за разом шептавший спасительную мантру «Всего три дня. Продержаться три дня» Альберт проглотил новую обиду, словно и не заметив издевки. Издевки… Именно так он всё это и видел.

– Что они там едят?

– Понятия не имею. Друг друга, наверное.

Они вернулись к дому и, проводив человека до клетки, цатэр многозначительно объявил:

– С рабятником разобрались. Я распоряжусь, и к первой септе сонной мрази ты получишь пищу и жижу. Крепись, мелкий паршивец.

Он зловеще ухмыльнулся, обнажив ряды заостренных зубов, и человек поежился. Какую новую пакость он приготовил? Но Альберт намеревался во что бы то ни стало выдержать всё. Вновь оставшись в одиночестве, он направился к куче соломы и, откопав свой рюкзак, приобнял его и устроился на мягкой соломе.

Поначалу Альберт не хотел оставлять его тут, но Гонк убедил: раз он всё равно сюда вернется, нет никакого смысла таскать лишний груз, а там, куда они направлялись, ему он точно не понадобится. Что ж, слово свое цатэр сдержал. Но не более того. Его дикое, насмешливое, издевательское отношение выводило человека из себя, но Альберт, будучи полностью во власти этого варвара, мог лишь терпеливо и молча ненавидеть своего мучителя.

Всего три дня… Альберт бросил короткий взгляд на кляксу засохшей крови на кривой стальной пластине и тяжело выдохнул. Живот протяжно заурчал, напомнив о себе. Цатэр что-то говорил про еду и назвал его сонной мразью, видимо, покормят его только к ночи. Достав из рюкзака потрепанную книжицу, он решил скоротать время, вновь погрузившись в перипетии микромира.

Несколько родов кокцинеллид спустя до ушей невольника донесся звук шаркающих по коридору ног. Альберт оторвал взгляд от книжки и увидел средней помятости рейтара в куртке-безрукавке с воротником-стойкой и длинными фалдами. На круглом лице его с высокими скулами сплавилось в неподвижную маску выражение надменности и пренебрежения, а длинные загнутые рога едва не касались плеч. С квадратным ведром в одной руке и источающим соблазнительный аромат здоровенным куском обжаренного мяса подмышкой он деловито вошел и, поймав взгляд человека, тут же скривился.

– О Владыка, до чего же уродливый хлюпик! – морщась, проскрипел он.

– На себя посмотри! – не остался в стороне Альберт, и не ожидавший подобного рейтар замер, едва не выронив свою ношу.

Быстро справившись с замешательством, он лишь пробубнил себе под нос: «А, так вот, что он имел в виду…» и, одарив Альберта снисходительным взглядом, менторским тоном произнес:

– Тявкай-тявкай. Из клетки-то должно быть хорошо тявкается.

Сохраняя надменную мину, он открыл прямоугольное окошко на решетке и поставил внутрь ведро, но, когда очередь дошла до мяса, возникли некоторые трудности. Большой кусок застрял в даже столь широком проеме и не поддавался попыткам пропихнуть его внутрь. Тогда, пожав плечами, рейтар, щедро размахнувшись, пнул его ногой, и, пулей влетев внутрь, огромная вырезка покатилась по полу, собирая налипающую на нее грязь и сухую траву.

– Такую рванину переводить! – с горечью в голосе одарил он мясо последним взглядом и вновь обратил свой взор к человеку: – Всё одно, что выбросить!

С лязгом захлопнув окошко, он брезгливо отряхнул руки и, высоко задрав нос, зашагал прочь так же быстро, как и Альберт, когда покидал омерзительный «рабятник». Человек же, удивленно подняв брови, смотрел на поданный ему корм.

С одной стороны, с налипшей травой и пылью он существенно потерял в привлекательности. С другой же, мяса было так много, что он вполне мог позволить себе избавиться от грязной оболочки, и ему хватит не на три, а на тридцать три дня, и скорее всего, даже останется после, если не испортится раньше. Живот трелью напомнил о себе, и, устав искать смысл в действиях легионеров, Альберт вздохнул и устроился на трапезу.

* * *

Три длинных дня пролетели неуловимо быстро. Альберт вспомнил почти все упражнения из курса подготовки «Сэконды» и тренировался с утра до ночи. Цатэр же, как и обещал, появлялся два раза за оборот и без лишних разговоров выпускал его наружу, предоставляя полную свободу действий. Такое расписание, конечно, не слишком подходило человеку: по его прикидкам, оборот длился по меньшей мере двое привычных суток, но затея качать права перед злющим цатэром явно не внушала перспектив, и Альберт постарался адаптировать свои биологические ритмы под установленные правила, лишь временами позволяя себе справить малую нужду в куче сухой травы. Но каждый раз, покидая отвратительный рабятник и шагая по улицам удивительного города мимо кривеньких перекошенных хибар, он задумывался: почему же он возвращается? Почему не пытается сбежать? Не укрывается вместе с другими рабами среди смрадных отходов? Почему он раз за разом возвращается в клетку к ненавистному цатэру? Неужели рабство столь глубоко въелось в его душу? Все эти мысли он отгонял прочь, снова и снова убеждая себя, что лишь следуя заранее намеченному пути, только таким образом он сможет восстановить собственную потерянную честь.

Но если он бессмысленно погибнет на потеху кровожадным варварам, он чего-нибудь добьется? Вернет утраченный дом? Отомстит за погибших друзей? Как именно сии смехотворные потуги, по его представлениям, должны были смыть весь перенесенный человеком позор? Возможно, от всех ужасов, выпавших на его долю, хрупкий рассудок молодого человека помутился, и, некогда изо всех сил цеплявшийся за жизнь, теперь он стал просто одержим идеей смерти. Оборвать свою жизнь в поединке… Откуда вообще он взял эту нелепую мысль? Вычитал ли в обрывках древних книг, или выдумал сам в глубинах агонизирующего разума?

Так видел Альберт «Путь самурая». О самураях, чья удивительная, порой граничащая с фантастикой история так занимала его пытливый ум, в действительности он знал весьма поверхностно. Но нельзя было ставить это молодому человеку в укор, ибо для жителей Колыбели и история возведения пирамид посреди бесплодных пустынь Египта, и расцвет с последовавшим за ним падением Римской империи, и перипетии обособленных кланов эпохи сэнгоку дзидай, и даже отзвуки опустошительных мировых войн выглядели чем-то настолько невыносимо далеким и нереальным, что лишь самый проницательный и заинтересованный разум мог сложить из множества разрозненных осколков хоть сколько-нибудь целостную картину.

Человечество утратило большую часть знаний о прошлом. Какие-то обрывки сохранились в глубинах архивов, какие-то удалось восстановить по оставленным следам в первых. Что-то додумали ученые мужи, зачастую не стесняясь подгонять факты под желаемую картину мира, но в большинстве своем для подавляющего числа обитателей трех небольших городков вся древняя, «доковчеговская» история представлялась таким же набором малореальных сказок, в точности что «Библия» для тех, кто некогда сам ступил на борт легендарного Ковчега, унесшего человечество к звездам.

Никто не мог даже сказать, как давно это было. Условия на планете, где вынуждены были остановиться колонисты, существенно отличались от принятых земных. От неподходящего Григорианского календаря пришлось отказаться, и летопись началась с самого начала, с новыми месяцами и днями недели. И за несколько веков понимание старого времясчисления полностью растворилось под тенью вечных звезд.

Завершив еще одну серию упражнений, Альберт утер лоб и окинул взором свои припасы. Он опустошил половину ведра с водой, а вот мяса совсем не убавилось. Он, конечно, прогрыз дырку почти до самого центра, но таких запасов ему бы хватило еще надолго. Неужели цатэр этого не понимал, выдавая столь огромную порцию? О сохранности продукта он больше не беспокоился: прожорливых вредителей тут не было, а от времени ткани, вместо того чтобы гнить, просто высохли, лишь улучшив вкусовые качества, и единственное, о чем он сожалел, так это об отсутствии плиты, на которой можно было бы разогреть блюдо.

Топот тяжелых ног предвещал появление цатэра: впереди либо еще один, последний, поход в рабятник, либо время пришло.

– Мелкий слабак! Радуйся! Тебе повезло! – поздоровался с ним изрядно взбудораженный цатэр. – Сегодня показательные выступления откроет лично Владыка Алегроф!

Щенячий восторг гиганта Альберту был совсем не понятен, разве что последнее слово остро кольнуло его в уши. И это совсем не вызывало подобных радостных эмоций, скорее наоборот.

– Это… Хорошо? – осторожно спросил он, старясь не пересекаться с цатэром взглядом.

– Еще как! Уже семь сезонов не было, мы иногда и полпретора ждем, и даже септу, а тебе посчастливилось с первого раза!

Альберт не знал, как ему следует правильно реагировать, и, чтобы не навлечь на себя гнев цатэра, предпочел промолчать.

– Собирайся, идем на праздник Семи Топоров! – объявил Гонк, открывая клетку.

Набрав полную грудь воздуха, мужчина, прикрыв глаза, медленно выдохнул. Время наконец пришло.

Шагая по оживленным улицам города гигантов, Гонк совсем не беспокоился о своем подопечном, и Альберту приходилось практически бежать, чтобы не отстать и не потерять его из вида в весьма плотной толпе.

Для человека все цатэры были порождениями ужаса – на одно лицо, и лишь благодаря пепельному шарфу с не внушающей успокоения пульсирующей надписью «УНИЧТОЖЕНИЕ» он отличал «своего» от прочих. Дойдя до стадиона, Гонк влился в медленно затекавший прямиком под своды поток легионеров, и уже на залитой стеклом дороге из оружия Альберт наконец-то смог поравняться с ним. Нащупав взглядом под ногами человека, цатэр довольно ухмыльнулся.

– У трупов какие-то разборки с опустошителями, будет бой шесть на шесть. Победитель попадет в претор, – озвучил он ничего не понимающему Альберту важную информацию. – Смотри, чтоб тебя не затоптали, мелкий паршивец, сегодня много цатэров.

Дельный совет. Цатэров действительно было очень много. Ужасных, огромных, наводящих страх и трепет цатэров, и ведь, встретив лишь одного из них, Альберт принял монстра за правителя, а здесь их сотни. Карабкаясь по высоким, в половину собственного роста ступеням Альберт всем телом чувствовал их присутствие. Исходящий от них жар, злобу, ненависть. На их фоне даже тысячи легионеров, не столь огромных, но всё еще чудовищных, растекающихся по широким трибунам, не вызывали никакого интереса.

Преодолев подъём, человек увидел бескрайнее алое песчаное море арены амфитеатра. Он был столь огромен, что внутри него вполне уместился бы человеческий город, а стены стали бы неприступной крепостью. Внутри стадиона почти до самой вершины протянувшиеся ступени служили одновременно и сидениями трибун. Гонк занял место у прохода, так что сбоку от них никого не было. Хотя других цатэров поблизости не наблюдалось, а сами трибуны заполнены лишь до половины, Альберту всё равно пришлось встать во весь рост, чтобы увидеть песок арены за спинами других зрителей. Они расположились в самой середине: около сотни рядов протянулись вниз, еще столько же поднимались за спиной, а на самой вершине, на высоких деревянных мачтах – черные дощатые таблички с алыми символами. «9/364/Разрубленные трупы/1/3» и «8/387/Клинки/2/2» – гласили загадочные надписи на досках, отбрасывающих тени прямо им на голову. Такие же встречались повсеместно, но разобрать надписи не представлялось возможным из-за огромного расстояния.

Трибуны были практически однородны, и всего несколько секторов выбивалось: один, прямо напротив них, имел всего одно кресло, отгороженное от прочих невысокой решеткой, а в середине сцену сражения разрезали надвое две выступающие внутрь арены массивные надстройки с довольно нелепо стоящим на их вершине маленьким стулом прямо под огромной конструкцией из ржавых конических труб, хаотично развернутых во все стороны, но, сужаясь, сходившихся в одной точке прямо у спинки стула.

На стадионе было шумно, так что Альберту пришлось прикрыть уши руками, чтобы не оглохнуть, и он пропустил причину, по которой толпа взорвалась бурными овациями.

Осторожно приоткрыв одно ухо, Альберт сквозь какофонию криков сумел вычленить скрипучий голос рейтара, приправленный медью и ржавчиной, с трудом пробивающийся сквозь вопли зрителей. Рейтар представлял появившихся на арене бойцов – на дальнем конце на песке показались двое цатэров с огромными топорами, впереди них вышагивали чернокожие мэтэи с топорами поменьше, а на флангах разместилась пара тэев с длиннющими копьями. «Сбалансированная команда», – подумал Альберт, вглядываясь вдаль. Отсюда эти гиганты казались совсем крохами.

– …стезею смертников идут – «Опустошители Гнева»! – прорвался хриплый голос, усиленный гроздью труб, и с противоположного конца арены вышли соперники: три здоровенных цатэра с мечами и топорами, два тэя стремились не отставать от коллег по размеру оружия, и одинокий мэтэй с закинутой на плечо черной булавой. Взгляды их устремились вперед, на своих противников. Наличие «дополнительного» цатэра в команде Альберт находил несколько несправедливым, переводя взгляд с одних бойцов на других, прошедших по трети арены и остановившихся в ожидании. Ожидании чего?

Не успел он толком задуматься, как до ушей его донесся хриплый голос; едва не срывая глотку, тот спешил сообщить: о начале противостояния объявит лично Владыка Алегроф. Эта фраза произвела эффект разорвавшейся бомбы, молниеносно прокатившейся по трибунам стадиона. И до сей поры не самая тихая публика разразилась такими неистовыми криками, что человеку пришлось зажать уши изо всех сил. Даже Гонк, до этого момента лишь безучастно разглядывавший бойцов, подперев ребра кулаком, сорвался с места и скандировал «Алегроф!» вместе с остальными.

В глазах у Альберта потемнело, голова закружилась. Всё тело его вдруг начало неприятно покалывать. На языке появился ярко выраженный железистый привкус. Но напугало его вовсе не это.

Шаги. Отчетливо понимая, что он никак не мог их слышать, он осознавал, что четко различает их. Медленная, тяжелая поступь эхом отдавалась у него в черепе, становясь всё громче. Вибрация от одних лишь шагов проносилась по всему стадиону, и через несколько мгновений в секторе с одиноким местом он увидел Его.

Резкий, острый приступ дикого животного страха охватил человека, едва лишь успел он бросить короткий взгляд на Владыку Ненависти. Невыразимо ужасный, отец всех цатэров, он даже не был самым огромным из них. Человека тут же бросило в жар, будто в один миг он оказался посреди рек расплавленного металла в рёве кипящих плавилен. Были ли у него рога? Возможно. Но для человека голова его выглядела обрамленной тремя пылающими провалами в самом пространстве, глаза его, чернее самой черной бездны, словно два окна в клетке, сдерживающей древнее и непостижимое Зло.

Остановившись у кресла с высокой спинкой, он не спешил усаживаться, вместо того медленно окинул взглядом все трибуны. Лишь на крошечное мгновение, долю секунды, взгляды их пересеклись. Алегроф даже не видел его, столь ничтожный объект для него попросту не существовал, но весь мир Альберта в одночасье рухнул, утонул в темной бездне глаз этого чудовища. Ужасный лик стоял у него перед глазами, и так близко, будто разделяла их не огромная арена, а каких-то несколько шагов. Инстинктивно он отвел взгляд в сторону, но, вопреки ожиданиям, отпечатавшийся в сознании чудовищный образ никуда не делся, так и оставшись перед ним, заслоняя большую часть поля зрения. Альберт захотел броситься бежать, спасаться что было сил, но тело его не слушалось, и, заскулив, он запутался в ногах и рухнул на ступени амфитеатра.

Не слыша и не видя ничего, кроме неподвижного образа Алегрофа, он сжался в комочек и кричал, нелепо размахивая конечностями, и вновь никто не слышал его крика, утонувшего в неистовом пламени алой доминанты.

Альберт пришел в себя и, попытавшись встать на ноги, рухнул в груду соломы. Бешено колотящееся сердце сбавляло бег, судорожное дыхание выравнивалось. Осмотревшись, он обнаружил себя сидящим в клетке напротив подпирающего кулаком подбородок цатэра.

– Очухался всё же. Я уж думал, подохнешь.

От былого задора и веселья Гонка не осталось и следа, он смотрел на человека со злобой и отвращением. Словно получив удар бритвой по глазам, Альберт беспомощно отвел взгляд.

– Я верну тебя в казематы, такому слабаку на арене не место.

Слова эти гильотиной рухнули на опустошенное сознание Альберта. Тут же вскочив, он каким-то чудом нашел в себе силы вновь заглянуть в глаза цатэра.

– Нет! Ты же обещал! – едва сумел выдавить из пересохшего горла он.

Рассерженный гигант тоже поднялся в полный рост. Та иллюзия безопасности, что пьянила человека всё это время, рассеялась как дым, он наконец вспомнил, что Гонк – чудовищный, неистовый, неудержимый цатэр, и ему явно надоело терпеть дерзкие человеческие выходки.

– Молчать! Ты не доминантный! – багровой тучей нависая над человеком, рявкнул он. – Отправишься в каземат и подохнешь там, как и подобает рабу!

Альберт чувствовал жар и давление, исходящие от цатэра, и, несмотря на то, что голова его раскалывалась, а толстые прутья клетки нисколько не способны были защитить от ярости гиганта, он, с трудом не теряя сознания, из последних сил выкрикнул:

– Ты солгал!

Гнев и ненависть охватили цатэра, казалось даже, на мгновение в комнате вспыхнули языки темного пламени, и Гонк, готовый обрушиться, выругался, да так крепко, что Альберт ощутил, будто его ударили молотком по затылку. Но великан, фыркнув, резко развернулся и зашагал прочь. Альберт же, не в силах сдержать слез, продолжал кричать ему в спину:

– Лжец! Лжец!

Держась за прутья клетки, он медленно опустился на пол и уронил лицо на ладони. Сколь ни желал он этого признавать, но в глубине души он понимал: Гонк прав. Как ему сражаться на арене, когда он едва не погиб, будучи просто зрителем на трибунах.

* * *

Тяжелой поступью пройдясь по комнате, цатэр грузно рухнул в огромное кресло и, воспламенив в руке небольшой камешек, бросил его в камин. Пробудившийся костер заиграл алыми лепестками, неистово заплясав в отведенном для него каменном загоне. Не отрывая от него взгляда, гигант медленно дышал, сердито раздувая ноздри.

– Ну и как тебе затея с говорящим рабом? – донесся до его ушей насмешливый голос. Сидящий в углу за маленьким, точно кукольным, столиком рейтар усердно заполнял бумаги и говорил, даже не поднимая от них глаз. В отличие от человека, его нисколько не беспокоило, сколь огромен, ужасен и рассержен был его собеседник.

– Отвратительно! – выпалил Гонк, всплеснув руками. – Я думал, он доминантный, а он не доминантный! Я из-за него бой пропустил! И хватило же глупости этому слабаку заглянуть в глаза самому Алегрофу!

Шлепнув себя ладонями по коленям, он вскочил с места и, сделав круг вокруг массивного стола, подхватил со стойки с оружием огромный топор и рыча сдавил рукоятку.

– Я думал, он сдохнет! Так кривлялся противно, пока я его сюда нес! Это был бы позор! – говорил цатэр, жестикулируя топором, едва не разгромив всю мебель.

– Но ведь не сдох, – безразлично пожал плечами маленький рейтар, наконец оторвав взгляд от стола с бумагами. – Что будешь делать дальше?

Отдышавшись, Гонк вернул оружие на место и, выудив из глубокого кармана широких брюк небольшой предмет, протянул его рейтару.

– Верну паршивца в казематы. Вот, узнай откуда он.

Покрутив железяку в руках, рейтар безынтересно кивнул.

– Шахта Марвы. Либо в Долине Черепов, либо на Кровавых Полях. От столь стремительно выполненного приказа Гонк опешил.

– Уверен?

– Конечно. Только она настолько ленива, чтобы делать их из чистого камнеруда. Это слишком дорого для таких уродцев, – в подтверждение своих слов он поднял браслет смертника на свет и щелкнул по нему костяшками длинных тонких пальцев. Мерный звон разлился по комнате. Рейтар же, не найдя более удобного места, надел позорный браслет прямо себе на руку, подхватил с вешалки жилетку и, почтительно поклонившись, зашагал прямо к выходу, но притормозил на пороге.

– Мало кто из уродцев может пережить встречу с Владыкой. А он выжил, – бросил он через плечо, перед тем как скрыться в широком дверном проеме.

Развалившись в широком кресле, Гонк угрюмо наблюдал за потрескивающим кровавым цветком, погруженный в глубокие думы. На своем веку он успел повидать многое, но такого прежде не встречал. Странное животное этот чулавек Аль Берт! По своему опыту он знал, даже самые слабые и ничтожные создания обычно забиваются в норы в тщетных попытках спасти свою шкуру, но этот, казалось, наоборот ищет смерти, и при том самой болезненной и мучительной. И молодые цатэры-то не всегда находят силы заглянуть в глаза Владыке, а он принял Лик Алегрофа и даже после этого, едва не вывернутый наизнанку, разговаривал с ним как с равным! Смеет называть его лжецом! От одной мысли об этом у него сжимались кулаки и наливались кровью глаза, и не будь он скован правилами, тут же свернул бы его поганую шею. Но всё же…

От рождения наделенный нетипичной для цатэра любознательностью, он никак не мог прогнать мысль, что слишком много вопросов останется без ответа. Он знал, что должен поступить правильно, соответствовать возложенным на него ожиданиям, быть образцовым Воином Легиона, воплощением воли Алегрофа, но не мог перестать думать об этом.

Мириады крошечных пылинок плавно проплывали сквозь столп света, проникающий в жилище через квадратный световой колодец за спиной гиганта. По затянутым темными тучами багровым небесам стремительно пронеслась яркая алая волна, всколыхнув тут же затрепетавшее пламя.

Подавленный, сломленный, разбитый Альберт рухнул в угол, обнимая свой рюкзак. Всё было намного хуже, чем он мог себе вообразить даже в самых пессимистичных раскладах. И откуда только взялся этот Алегроф на его голову!

Внезапная встреча должна была стать самым знаменательным и, вероятно, последним событием в жизни человека, если бы не одно «но». Для него это была уже вторая такая встреча.

Да, он понял это только сейчас, и пусть между ними не было абсолютно никакого сходства, напротив, они являлись едва ли не противоположностями друг друга, но и Алегроф, и Блэкэн`Уæй’ по природе своей были одинаковы. Та же невероятная неодолимая сила, та же беспрекословная абсолютная власть. Тот же взгляд.

Звон в голове постепенно стихал, но чудовищный лик надолго отпечатался в памяти мужчины. Натянутая на череп кровавая маска, пламенные провалы в пространстве… И как его угораздило вляпаться во всё это…

Альберт вздохнул и, запрокинув голову, посмотрел в высокое окно под самым потолком клетушки. Багряной молнией промелькнула алая волна, знаменуя собой окончание дня. Какой ужасный выдался день! И что ему делать дальше?

Надо было сразу бежать, пока была такая возможность, и о чем он вообще думал… Альберт заметил, что правая рука стала необычайно легкой, и, закатав рукав грубой грязной рубахи, обнаружил пропажу браслета, но вместо радости, глядя на отпечатавшийся витиеватый узор, ощутил лишь тревогу. Закатав рукав обратно, он бросил безразличный взгляд на засохший кусок мяса и, фыркнув, отвернулся. Подложив под голову рюкзак, Альберт прикрыл глаза и провалился в тяжелый сон, тут же захвативший его изможденное тело.

Горячая игла под самым затылком. Гонк уже здесь. Альберт медленно открыл глаза и не шевелился, стремясь не выдавать своего пробуждения. Неуловимым движением человек запустил руку в рюкзак и нащупал там инструменты. Может, броситься на цатэра и воткнуть в него парочку ключей? Воспользоваться элементом неожиданности? Какая поразительная глупость. В лучшем случае, он сможет дотянуться гиганту до колена, и чего он этим добьется? Тяжело вздохнув, он разжал кулак и медленно поднялся.

Он посмотрел прямо в глаза цатэру, однако вместо пламени адского горнила увидел лишь безмятежность вод океана.

– Проснулся наконец. Долго же ты спал.

Перед Альбертом словно оказался совсем другой цатэр, сменивший пепельный шарф на потрепанную черную куртку с выцветшими оранжевыми цифрами «28» на правом плече.

– Слушай меня внимательно, Аль Берт. Ты не доминантный. И не ровня никому из Воинов Легиона. Никому, – он сделал паузу, давая возможность Альберту оценить важность своих слов. – Однако мало того, что ты до сих пор жив, ты даже не выглядишь пострадавшим. Смотришь на меня своим тупыми зенками, как ни в чем не бывало! – вдруг на мгновение сорвался он, и в глазах ненадолго вспыхнула искра знакомого пламени. Он осекся и, собравшись с мыслями, продолжил, совладав с разгоравшейся яростью: – Значит, ты как-то умеешь защищаться от доминанты. Это дает тебе шанс. Я предлагаю тебе сделку.

Брови мужчины изумленно подпрыгнули. Он даже на мгновение подумал, что спит, и незаметно ущипнул себя.

– Сделку? – неуверенно выдавил он.

– Да. Сейчас тебе нельзя выступать, но я буду тренировать тебя и на следующий сезон позволю выйти на арену.

Голос цатэра был тверд, а взгляд полон решимости, но Альберт не знал, как ему следовало поступить. Еще вчера тот явно готов был разорвать его, а сегодня вдруг предлагает сделку. Он искал подвох, в чем истинный интерес гиганта, что он придумал, почему столь резко переменил свою точку зрения? Непроницаемый неморгающий взгляд чудовища не выдавал ни малейших намеков.

– А если… Я откажусь?

– Отправишься обратно в шахту. Не успеет и мразь хрипнуть.

Взвешивая варианты, Альберт думал над предложением. Что бы ни задумал гигант, по сути выбора у него не было. При любом раскладе, приняв предложение, он получит большую свободу для маневров, а там… того и гляди, получится сбежать.

– Ладно. Я согласен, – не слишком уверенно кивнул он.

– Сокрушительно, – довольно объявил цатэр, хлопнув себя кулаком по колену. Альберт ожидал, что от него потребуется подписать договор кровью, принести клятву и пожертвовать свою душу, или что там еще может взбрести в голову неистовому порождению ненависти, пред которым, он был готов побиться об заклад, в ужасе разбежались бы и подлинные черти из ада, если таковые, конечно, существуют. Но, похоже, Гонку было достаточно одного лишь устного согласия.

Он поднялся, громко скрипнув огромным табуретом, и, отодвинув задвижку, открыл клетку с человеком.

– Я позволю тебе свободно передвигаться по моей половине дома днем, но ко второй септе вялой мрази ты будешь возвращаться сюда. И ни шагу на половину Иверита! Ни при каких обстоятельствах! – инструктировал его цатэр. Альберт замер в нерешительности, ожидая подвоха. Осторожно выйдя из клетки, он был готов облегченно выдохнуть, как цатэр неожиданно выпалил:

– И главное, запомни, никогда, НИКОГДА больше не смей называть меня лжецом!

Гонк привел человека на задний двор дома, отгороженный от остальных строений на улице, по сути, декоративной изгородью, если принять во внимание впечатляющий рост цатэров, но для такого малютки, как Альберт, этот забор стал бы серьезным препятствием, сумей он тогда сбежать из клетки – именно сюда выходило окошко его темницы.

Окромя песка, узенькой веранды с грубой скамьей да навеса со скромной кучкой дров под ним, здесь ничего больше не было.

– Здесь ты будешь тренироваться, – объявил цатэр, скрестив руки на груди. – Начинай.

– И что мне делать? – помедлив, осторожно поинтересовался Альберт, еще раз окидывая взглядом унылую тренировочную площадку.

– Понятия не имею, – пожал плечами гигант, усаживаясь на скамью и водрузив подбородок на кулак. – Как тренируется твой вид? Делай что-нибудь.

В целом, у Альберта не было проблем с выполнением поставленной задачи, ибо все прошедшие три дня он самостоятельно так и тренировался, но пристальный изучающий взгляд полностью выбил его из колеи. Неряшливо пожав плечами, он принял упор лежа и медленно отжался. Он повторил упражнение и бросил короткий взгляд на цатэра – тот, похоже, не был впечатлен.

– Глупо выглядит, но да ладно. Сделай так когорту, – махнул он рукой и, поправив треугольные металлические пуговицы на куртке, поднялся на ноги и потянулся. – В рабятник сходишь, когда захочешь. И даже не думай сбежать, я уже внес тебя в списки, мелкий паршивый смертник! Получишь полпретора палок!

Услышав знакомое выражение, Альберт вздрогнул. Проклятье! Цатэр оказался на шаг впереди, и эта затея всё меньше нравилась человеку. Что задумал распроклятый великан? Делать нечего, придется играть по его правилам, по крайней мере, пока что.

Беззвучно выругавшись про себя, Альберт продолжил отжиматься, а Гонк же, недолго понаблюдав, ушел, оставив человека в полном одиночестве. Альберт успел отжаться порядка полусотни раз, выполнить приседания и даже немного побегал кругами к моменту, как всё это ему надоело, и он проголодался. Он вернулся к оставленной открытой клетке и, откопав свою заначку с мясом, заморил червячка.

Чувство тревоги не отпускало разум Альберта, он всё пытался разгадать замысел гигантского дикаря, но не видел никакой последовательности в его действиях. В поисках ответов он отправился в залу с камином и, будучи предоставленным самому себе, наконец мог полноценно всё осмотреть.

Книги на полках разместились слишком высоко, чтобы он мог их достать. Конечно, можно попробовать сбить их оттуда броском полена, но цатэр вряд ли обрадуется, увидев подобный беспорядок, к тому же книги и сами по себе были под стать монструозному владельцу, и Альберт опасался, как бы его не зашибло насмерть, если такая книга упадет с высоты. Зато он вполне мог дотянуться до целого арсенала всевозможных мечей, копий и топоров, что украшали стену у лестницы, но вес их зачастую превышал вес самого Альберта, и было очевидно, почему цатэр не опасался, что человек, для которого тот придумал множество обидных прозвищ, обратит их против владельца.