Текст книги "Хроники Доминиона. Меч Самурая"

Тяжелые черные тучи в недосягаемой багровой вышине угрожали обрушиться неистовой бурей, но, не смея посягнуть на безграничную власть сухого песка, лишь оскаливались белоснежными молниями. Повернув всех невольников в одну сторону, тэй извлек из кармана куртки белый камешек и начертил по кругу и символу на каждой пластинке в руках рабов. По его движениям Альберт сначала решил, что это крест, но, посмотрев на свою ношу, обнаружил символ, куда больше похожий на «У». Буква. Но какая?

– Так сойдет? – крикнул он паре приятелей в отдалении.

– Да. Дуй сюда!

В несколько коротких прыжков он воссоединился с товарищами, и, подхватив странное устройство обеими руками, лидер сей компании громко объявил:

– Залп!

С ревом сотен чудищ изрыгая хаотические потоки пламени и сотрясая землю, он выстрелил из трубы, на деле оказавшейся пушкой невиданной мощи, что снесла одного из рабов, легко прорвав бронелист и разбросав ошметки несчастного по окрестностям. Бедолага наверняка даже не успел понять, как погиб, лишь поток жара прокатился над землей, охватив двоих пока еще уцелевших мучеников. Совсем туго соображающий человек только сейчас понял: их привели сюда лишь для того, чтобы расстрелять.

– Сокрушительно! – ликующе воскликнул тэй, вскинув оружие над головой. Самого слова человек не понял, но определенно оно выражало крайнюю степень довольства.

– Давай еще заряд! – крикнул он через плечо своим спутникам. Альберт вздрогнул, и тело его охватила дрожь. Он сказал «Еще»…

Больше всего на свете человек желал сейчас бросить всё и бежать в пустыню, не оборачиваясь, не останавливаясь, лишь бы подальше отсюда, от этих варваров, бездушных чудовищ, что гораздо хуже любого зверя, но…

Но за такое смертник получает десять палок.

Страх сковывал тело, подавлял волю. Страшно было ступить шаг. Страшно стоять на месте. Страшно даже просто повернуть голову, бросить быстрый взгляд на останки товарища по несчастью, вытянувшего самый мрачный жребий.

Дрожь усиливалась, глухие удары сердца эхом отдавались в сознании, а он лишь бессильно и беспомощно ожидал своей участи. Но других вариантов Легион не предлагал.

Альберт зажмурился. «Залп!» – грозно разнеслось над пустыней, и человек изо всех сил со скрипом сжал зубы. Вновь рык чудовища преисподней ознаменовал собой воистину невероятной мощности выстрел, на сей раз переполненный треском. Горячая волна накрыла юношу с головой.

– Ах ты ж гронвлева ряха! – тут же следом прилетел и крик стрелка, по чудовищности не уступавший грохоту орудия. Слова его просвистели так резко и остро, что обрушились на уши Альберта с силой тысячи кулаков, и от внезапной боли человек выронил из рук стальную пластинку. Он думал, что наконец действительно умер и попал в настоящий ад, ибо не прекращавшийся поток ругательств тэя звучал хуже любых проклятий демонов, но со временем он иссяк, и юноша осторожно приоткрыл глаз, недоуменно осмотрев сначала целехонького себя, а после и столь же невредимого товарища по несчастью.

Невысокий узник с четырьмя длинными костистыми руками и коротким треугольным хвостом в свою очередь смотрел на Альберта, очевидно одолеваемый аналогичными мыслями. «Не попал», – подумал Альберт и резко перевел взгляд на расстрельную команду: разбрызгивая во все стороны собственную кровь с безвольно обвисающей правой руки, стрелок недовольно наворачивал круги вокруг своего сломанного, искореженного, раздутого орудия и время от времени произносил какое-нибудь ругательство, долетавшее до человека словно пощечина. Множество осколков торчали из его в клочья порванной одежды, но не похоже, чтобы он сильно переживал по этому поводу. Выдернув из плеча и бросив в песок окровавленную железку, он разочарованно объявил:

– Ладно, пошли назад!

Путь обратно пролегал ровно там же, они буквально шли по собственным следам. Не все, правда, могли довольствоваться подобной роскошью. Зверски убиенного невольника, как и стальные пластинки, и сломанное оружие, попросту бросили в пустыне.

Переговариваясь с товарищами, пострадавший стрелок время от времени извлекал из тела очередной обломок и небрежно отшвыривал в сторону. Раны его были столь многочисленны и тяжелы, что стали бы смертельными для большинства форм жизни, что когда-либо видел или мог представить Альберт, но тэй, в чьем голосе теперь ощущался глубокий отпечаток боли, даже не утратил своего веселого и задорного расположения духа.

Сердце человека медленно сбавляло бег, но он был всё еще слишком напуган, чтобы анализировать происходящее. Горячий ветер подгонял его, подхлестывая по исхудавшим грязным ягодицам; сгорбившись и нелепо скрестив руки чуть ниже пояса, человек быстро семенил ногами, старясь не отставать от широкой размашистой походки троицы тэев. С фланга на них обрушилась алая волна, молниеносно освежив дыхание и полетев дальше.

– Оборот! – вскинул над головой уцелевшую руку раненый тэй. – Всё, у меня норма!

– Мне еще шесть… – отозвался один из его спутников, и оба они устремили взгляды на оставшегося.

– Претор.

– Ого! Ты совсем обленился! – хлопнул его по плечу раненый. В голосе его чувствовалась боль, он вел с ней напряженную борьбу, но всем своим видом и поведением демонстрировал полное пренебрежение.

Вернув невольников на место раскопок, раненый вновь поблагодарил рейтарку и, распрощавшись, ушел так же внезапно, как и появился. Альберт с большим облегчением вновь взялся за лопату и продолжил копать. Лопата – это хорошо. Лопата – это не страшно. Хорошо копать – никакой палки.

Сидя в камере, человек разглядывал символы на листовке. Он нашел все одинаковые буквы, пересчитал их количество, соотносил со словами. Раз за разом повторяя этот ритуал, он научился читать, вычленять цельные слова в нагромождениях закорючек.

Красный столп света в центре – неподвижный, неизменный – обеспечивал клетку круглосуточным освещением. По краям от него, в тенях, в гнездах из соломы и веток, притаились рабы в ожидании удара в колокол. Если после звонка следовала кормежка – это хорошо. Если работа – такова жизнь. На стройку прибыло множество новых надсмотрщиков с крупными запасами материалов – досок, камней, влажного песка. Но рабам в самом процессе строительства участвовать не дозволялось, они лишь переносили материалы с места на место, а дальше надсмотрщики действовали своими силами.

Иногда где-то в отдалении грохотали раскаты грома, то должно быть те странные чудаки продолжали свои «испытания». Но, к счастью, за новыми живыми мишенями пока не приходили.

Легион лишь открывал огнестрельное оружие, что человечество считало давно устаревшей технологией. Сие обстоятельство наверняка должно было дать множество пищи для любознательного живого ума, если бы у Альберта было время и желание для подобных размышлений. Но он с гораздо большим энтузиазмом следил за надсмотрщиками с палкой и старательно переносил доски. В конце очередной утомительной смены здоровенный чернокожий мэтэй громко свистнул и, хлопнув над головой ладонями, обозначил окончание работы.

«Домой», – облегченно выдохнув, подумал Альберт. Он и сам не заметил, когда стал считать клетку в подземелье «домом». В его множественно упростившемся разуме это место воспринималось как наиболее безопасное, а потому подходило под описание дома. Ибо всё многочисленное прочее медленно растворялось в его памяти, унесенное горячим ветром как нечто несущественное.

Но, к ужасу всех сумбурно толпившихся невольников, один из куполов полностью обвалился, обратившись грудой развалин. Большинство его обитателей оказались снаружи, и жертв практически удалось избежать, но схватившего себя обеими руками за длинные рога молодого рейтара похоже беспокоило совсем не это.

– Что случилось? – встревоженно вопрошала Нгра, быстрыми скачками сближаясь с коллегой.

Выдохнув, Тии наконец оторвался от созерцания руин.

– Балки всё же рухнули. Я ведь заказывал новые, но они до сих пор не пришли…

Несколько мгновений Нгра лишь неловко поглаживала себя за рог.

– Марва забрала их в шахту. Я же тебе передавала прошение…

– Я еще не разбирал те бумаги. Эх-х-х… А что за грохот был?

– Оружейники приходили. Какую-то громыхалку проверяют, – рейтарка сделала глубокий вдох, и голос ее вновь стал твердым и уверенным. – Что будешь делать?

– Что, что… – отмахнулся Тии. – Смертников – по одиночкам, остальных парами, в бригадные – полпретора!

На пару мгновений повисла тишина, пока рейтарка не прикрикнула на своих коллег надсмотрщиков:

– Вы его слышали! За работу!

Медленно толпа приходила в движение, затекая в арки устоявших куполов; в узких коридорах было как никогда тесно, изменения пугали многих, но в конце концов, оказавшись в одиночестве в маленькой камере, человек отметил, что в целом стало даже лучше. Пищи давали мало, но за нее не приходилось бороться, здесь даже стояла кровать, и, хотя по ночам в клетке было темно, спал он довольно спокойно.

Жизнь вернулась в привычное русло и продолжалась бы так еще неизвестно сколь долго, если бы после очередной, в точности похожей на все другие смены человек не оказался на пороге тринадцатой камеры.

* * *

Едва переступив порог, Альберт замер как вкопанный, а сердце его дрогнуло. Все стены крошечной камеры покрывало бледное полотно из множества витиеватых рисунков, что сильно потускнело с момента, как человек видел его последний раз. Похоже, кто-то пытался его отмыть, посему некоторые участки композиции оказались размытыми, но, бросив сие занятие, оставил всё как есть.

Воспоминания неудержимым потоком хлынули в истерзанный разум, тормоша угасающее сознание, пробуждая от дремы душу. Разом он вспомнил всё. Свой дом-дерево. Службу в «Сэконде». Друзей. А ведь когда-то у него были и друзья. Настоящий дом… Как давно он не вспоминал о доме?..

Что-то больно кольнуло в груди, и, судорожно хватая ртом воздух, он медленно сел на пол, запустив в спутанные волосы пальцы рук. Остро вспыхнувшая боль рвала его душу на части, но в тщедушном тельце человека уже не осталось ни слёз, ни крика, что могли бы дать ей выход наружу.

Опираясь рукой о кровать, он поднялся и дрожащими пальцами коснулся надписи на стене.

– Я Альберт… – тихо прочитал он позабытое собственное имя. Усилием воли оторвавшись от надписи, он тут же бросился под кровать и, нащупав шатающийся булыжник, торопливо извлек его, обнажив пыльное содержимое. Он всё еще был здесь.

Альберт схватил рюкзак и нежно обнял, как не обнимает мать родного ребенка, даром что не целуя вышитый сбоку логотип «Сэконды». Просидев так некоторое время, человек одним движением раскрыл сумку и вывалил всё содержимое на пол.

Зазвенели инструменты, отскакивая от металлического пола. Глухо шлепнулась небольшая книжечка. Беззвучно расстелилось на полу черное шелковое кимоно. Альберт осторожно коснулся его и медленно провел рукой по золотистым цветам, но пальцы его столь загрубели и отвердели, что он совсем не чувствовал их мягкости. А он еще называл себя «самураем»… Какой же ты самурай, прислуживающий отвратительным дикарям за плошку вонючих объедков! Невыносимо жалкий, опустившийся столь низко, что, попадись он на глаза Брату Сёгуну в таком виде, и тот от созерцания подобного бесчестья тотчас бы совершил харакири. И это при том, что он целиком деревянный.

А что стало с его домом? Альберт поднял глаза и разглядывал свои рисунки, изображавшие напавших на его планету монстров. Прошло так много времени… Очень много времени… И если всего за пару дней с его миром сотворили подобное, то сейчас, должно быть, все, кого он любил, все, кто любили его, всё, что было смыслом его жизни, всё это было мертво и предано забвению. А он тут… Он…

Приходивший в себя от шока Альберт сидел на усыпанной соломой кровати, медленно покачиваясь и закрыв ладонями лицо. Штаны хакама он так и оставил лежать на полу, а вот верхнюю накидку не выпускал из рук до сих пор. В глубине своего сознания он ощущал себя в темноте, в абсолютном одиночестве, среди холода и пустоты. Даже если он каким-то чудом и сможет вырваться из этой темницы, найдет необъяснимый способ вернуться, то куда он вернется? Его мира больше не существовало.

Тьма обволакивала его, обездвиживала, и в момент, когда казалось, что нет ни единого проблеска света, в памяти его робко вспыхнуло воспоминание, мотыльком поманившее разум человека. В непроглядности тьмы он увидел силуэт девушки.

Черные как смоль прямые волосы обрамляли тонкие черты лица, узкие желтые губы сложились в теплой улыбке. Потрепанный белый цветок на рукаве воздушного белоснежного платья, еще один украшает голову. Руки ее причудливо сложены, образуя знакомый символ. «Я с тобой».

Альберт сжал кулаки, едва не порвав свое вновь обретенное сокровище, и хлопнул ладонью по деревянной кровати.

Так дальше нельзя. Он уже испытывал отвращение к самому себе. Самурай он или нет, влачить подобное жалкое, никчемное существование абсолютно недопустимо. Пусть уж лучше его убьют, забьют палкой, скормят слепым монстрам, расстреляют, заморят голодом, расчленят ударами топора, сделают что угодно, что придет в кровожадный разум его бездушных мучителей. Больше он не будет бояться.

Альберт оделся в кимоно и, собрав немногочисленные пожитки в рюкзак, закинул его за спину. Сидя в центре крохотной комнатушки, он размеренно дышал, размышляя, что ему делать дальше. В руке человека – листовка, испещренная неровными символами. «Что там написано? Участвовать может каждый? Отлично. Тогда я буду участвовать», – решил он, наконец определив свою судьбу.

Шагая по узким коридорам, мэтэй угрюмо перебирал связку со множеством ключей на большом черном кольце. К каждой двери подходил только один, а здесь, где камеры малы и многочисленны, подбор правильного занимал много времени, и, медленно выходя из себя, тюремщик продолжал свой ежедневный обход. Выпуская по одному смертников из камер, он терпеливо и монотонно выполнял свои обязанности, пока очередь не дошла до камеры номер тринадцать. Перебрав пять вариантов, он наконец нашел нужный ключ и, провалив его внутрь глубокой замочной скважины, со скрипом приоткрыл тяжелую дверь.

– На вы… – рявкнул он и оборвался на полуслове, неуверенно закончив фразу, – …ход.

Вместо безликого запуганного создания, что во множестве он уже выпустил ранее, перед ним посреди крохотной комнатушки в позе лотоса сидел незнакомец в чудной одежде и с ненавистью смотрел на него большими серыми глазами. Не дав и мгновения опомниться, незнакомец резко вскинул перед собой руку, демонстрируя тюремщику листовку праздника.

– Ого-о-о… – протянул мэтэй. – А ну-ка пойдем…

Рассеянно почесав голову, мэтэй изменил распорядок дня и, внимательно осмотрев человека, повел его за собой. Это был Брут, один из самых суровых надсмотрщиков, что относился к работе со всей возможной серьезностью, а уж если он брался за палку, то спасайся кто может. Альберт сразу узнал его, он видел его много-много раз. А вот Брут, похоже, был весьма растерян и смотрел на человека как на незнакомца. Он привел его в небольшой круглый зал, где молодая рейтарка, сидя в груде материалов и используя собственные колени как стол, увлеченно составляла список.

– Нгра, посмотри, – привлек ее внимание тюремщик.

Девушка оторвалась от своего занятия и, округлив глаза, подскочила к прибывшим.

– Это еще что такое… – пролепетала она, разглядывая Альберта.

Она заглядывала человеку прямо в глаза, она уже десятки раз отправляла его на работу, но сейчас смотрела так, будто видела первый раз в жизни. Альберт, сам не веря в происходящее, лишь протянул ей листовку. Рейтарка пожала плечами.

– Может, это чей-то из оружейников? Они совсем недавно уехали, а он мог в суматохе потеряться, когда каземат рухнул…

– Он подозрительный, – нахмурил брови мэтэй.

Альберту не всё было понятно из разговоров тюремщиков, но сейчас безмолвно дожидаться своей участи он не желал ни при каких обстоятельствах.

– Нгра! – твердо произнес он. Слово это далось тяжело, будто пришлось проглотить камень со множеством острых краев, в горле тотчас запершило.

Рейтарка присвистнула и округлила глаза.

– Такое я бы точно запомнила. Этот не наш. Я отведу его в Город, а там пусть сами разбираются…

– А давай я отведу, а ты… – перебил ее мэтэй, протягивая девушке связку ненавистных ключей.

– Брут, – слегка повысив голос отозвалась она. – Делай свою работу.

Рейтарка вела человека по широкой дорожке в пустыню, где ничего не было. Альберт стал думать, что вот-вот его обман раскроется, из-за ближайшего холма выпрыгнет надзиратель с дубинкой, поколотит его и загонит обратно в казематы. Но ничего подобного не происходило. Изо всех сил человек зажимал широкий рукав кимоно, укрывавший метку смертника, дабы ветер-проказник не выдал его истинной сути. Легионерка молча шагала впереди по самой ухоженной из дорог. Большие плоские камни пусть и изобиловали многочисленными зазорами, но были подогнаны друг к другу так плотно и отполированы столь ровно, что на теле песков с нелепо торчащими хибарами дорога выглядела абсолютно чужеродным объектом.

Это ощущение многократно усиливалось, ибо, вырулив далеко за пределы поселения дикарей, дорога просто обрывалась двумя прямоугольными колоннами по ее краям, отделявшими дорожное полотно от пустыни. Альберт насторожился: он точно помнил, рейтарка говорила что-то про «город», но вместо этого привела его буквально в никуда. Неужели его блеф всё же раскрыт? Человек медленно оглядывался по сторонам, ожидая любого подвоха, покуда девушка подошла к одной из фрагментированных колон и несколько раз повернула один из ее сегментов. После она склонилась над стоящим сбоку ржавым ведром и, подхватив висящее позади колонны большущее взъерошенное кропило, окунула его в жидкость. Быстрым движением руки она окропила колонну, что с треском зашипела, разливая по окрестностям резкий запах. Когда та же участь постигла и вторую колонну, между ними промелькнула яркая вспышка молнии – и пустыня между колоннами искривилась словно огромной линзой.

– Дальше я не пойду, – вернув веник на место, тихо произнесла рейтарка. – Твои, должно быть, обыскались уже. Ты же сможешь дойти самостоятельно до челночьих? Ваш челнок там, просто найди Рупа. В крайнем случае, на стадионе точно встретитесь. Иди.

И хотя Альберт понимал ее слова, из всей тирады важным считал только «Иди». Он посмотрел на закрутившееся в вихре отражение пустыни, где внутри дивно перемешанного калейдоскопом миража проскальзывали едва видимые багровые молнии.

– Ты можешь идти, – медленно и чуть громче произнесла она, акцентировав внимание на слове «Можешь». Изогнутая воронка пространства выглядела совсем не безопасной, и первым делом Альберт подумал о каком-то хитро вывернутом способе казни для смертника, но голос рейтарки, обычно резкий и грубый, к его удивлению, внушал неподдельное чувство уверенности. Заглянув прямиком в тонкие хищные зрачки, Альберт бросил на нее последний взгляд и, выдохнув, шагнул в неизвестность.

* * *

Альберт чувствовал себя словно ошпаренным. В ушах его стояли оглушительный треск и шипение, но когда он резко обернулся, чтобы бросить укоризненный взгляд на обманом заманившую его в сей пыточной агрегат рейтарку, то увидел лишь бескрайнюю пустыню, растянувшуюся до самого горизонта. Он огляделся по сторонам и обнаружил себя в полукруге из двенадцати таких арок, сливающихся сетью дорог в один единый поток, артерию, пронзающую огромный город. «Телепортация», – догадался Альберт, переставший удивляться хоть чему бы то ни было и теперь обративший взор на место прибытия.

По левой и правой сторонам от него огромную долину обрамляли алые скалы, короной с острыми зубцами окружавшие подскакивающую на холмах низину, испещренную крошечными черными прямоугольниками домов и прожилками дорог. Город. Едва услышав про город, человек ожидал нечто, не сильно выходящее за рамки покосившихся хижин, но город был просто огромен.

Темные каменные постройки щедрой россыпью усеяли багровое полотно пустыни. Однородной сетью, как паутиной, заполняли всё необъятное пространство между скалами, и всего несколько объектов выбивалось из общей картины. Первое, на что обратил внимание человек, это прямой темный шпиль, разрезающий равнины надвое, словно обозначая границу между скалами, и раз даже с такого расстояния его столь отчетливо видно, то он, должно быть, невероятно большой. Справа от шпиля большим пятном на краю города выделялся овальный амфитеатр, столь крупный, что одна лишь тень его походила на отдельный район. Если бы императору Веспасиану когда-нибудь представилась возможность хоть одним глазочком увидеть его, он бы точно постеснялся называть свой стадион «Колизеем» после увиденного.

На противоположном от амфитеатра конце города бесформенным пятном выделялся пестрый холм, окруженный словно сдерживающей его как исполинским ковшом широкой улицей. Сей элемент ландшафта не природного происхождения был бельмом на глазу, раковой опухолью выделяясь на фоне пустыни. «Свалка», – скривившись в презрительной усмешке подумал Альберт, допустив непростительную ошибку, не иначе как позабыв, какие порядки ставили во главе угла местные жители.

Одна из соседних арок затрещала и, рассыпав вокруг себя искры, завихрилась, и через мгновение из пустоты вышло несколько запряженных в хомут слепых зверей, а за ними, скрипя тяжелыми колесами, выехала длинная тележка, доверху груженая сухой травой и бревнами. Следом появился вооруженный палкой мэтэй, подгонявший с десяток рабов с большими мешками на плечах. Они тут же последовали за двинувшейся по дороге вниз телегой, что, прокатившись сквозь арку, в отличие от Альберта, тут совершенно не задерживалась. Едва они достаточно отошли, позади них появилась еще одна телега с грузом в окружении нескольких легионеров. Пару мгновений спустя вся эта процессия караваном растянулась, следуя в сторону города и не обращая на Альберта никакого внимания. Человек лишь пожал плечами и влился в этот кажущийся уже бесконечным поток, шагая вниз по крутому склону и прикидывая, куда ему идти дальше. Должно быть, именно в огромном амфитеатре и будет проходить этот их «Праздник».

Всё новые и новые ответвления вливались в поток, создавая плотный трафик. Из порталов по обе стороны широкой дороги выходили местные, следовавшие в сторону города, и в них же исчезали город покидавшие. Альберт укрылся от суровых взглядов легионеров за бортом тележки, всем своим видом изображая принадлежность к каравану; не хватало разве что взять на плечи мешок. На горизонте появилась хищная морда, скалившаяся множеством длинных зубов. «Зверораптор!» – промелькнуло в голове у на мгновение остановившегося человека, но, тут же опомнившись, он нагнал тележку. Зверораптор же, рыча и капая слюной, шел на поводке у мэтэя. С головы до хвоста тело его опутывала тяжелая сбруя из кожи и цепей, на шее – горжет, а на и так до неприличия смертоносных когтях мускулистых ног – металлические накладки.

Зверь прошел мимо, не уделяя плетущимся в составе каравана невольникам никакого внимания, а вот его хозяин одарил человека пренебрежительным взглядом, но не более того. В целом, бездушные мучители сейчас демонстрировали к его персоне феноменальный уровень безразличия, отчего Альберт даже несколько растерялся. В самой низине дорога, разросшаяся до размеров взлетно-посадочной полосы, разбилась на множество куда более скоромных ответвлений, ручейками хлынувших в узкие просветы между многочисленными домами из черного камня. Прямоугольные коробки не слишком ровными рядами тянулись во все стороны. Архитектурно они отличались от тех хибар, что человек видел ранее, но, тем не менее, свой дикий примитивный колорит сохраняли. Будто он проскользнул не в пространстве, а во времени лет на сто и теперь лицезрел слегка эволюционировавшее поселение.

Высотками назвать их нельзя, ибо даже самые большие из них могли похвастаться максимум тремя этажами, но вот сами этажи… То был город гигантов. Огромные прямоугольные окна, лишенные стекол, сгодились бы на роль гаражей для грузовиков, а стены их – до того толстые и прочные, что им позавидовали бы и замковые укрепления. Некоторые здания стояли столь плотно друг к другу, что между ними нельзя было и руку просунуть, а стены прочих буквально подпирали друг друга. Улицы же были столь полны, что и топору негде было упасть; здоровенные цатэры, плечистые мэтэи, рогатые тэи на пару с рейтарами, сотни рабов, звери, тележки, шумные разговоры и скрип колес о камни мостовой – всё здесь было ему знакомо, но человек чувствовал, будто попал в другой мир. Куда более ужасный, чем он ожидал.

Темные пятна кораблей разрезали багровое небо над городом, оставляя позади себе бледные полосы и пропадая в направлении исполинского шпиля. Сойдя с дороги, Альберт остановился под сбитым из больших досок широким деревянным щитом, венчавшим крышу здания, с изображенным на нем особенно сердитым цатэром и подписанным единственным словом «Убивай». Альберт опасался заблудиться в этих чудовищных каменных джунглях, и он лишь приблизительно представлял, в какую сторону идти к стадиону, что совсем пропал из вида в лесу однообразных построек.

Он и подумать не мог, что зайдет так далеко, и уже десять раз пожалел об этой затее, но в самом деле, не возвращаться же ему теперь в казематы?

Выбрав среди множества вариантов наугад одну из самых крайних дорог, человек устремился вглубь города, пересекая некое подобие базарной площади. Среди однородного полотна улиц ему даже попался фонтан, бивший на пару метров в высоту, из которого пил небольшой зверораптор. Альберт удивился, что фонтан наполнен водой, а не кровью. После продолжительного променада человек был готов объявить себя заблудившимся, но на глаза ему попался указатель с точно таким же рисунком, что и у него на листовке, подписанной как «Турнир», и с такой же буквой, что начертил некогда у него на куске металла член расстрельной команды.

Хотя ни стрелки, ни какого бы то ни было указания направления тут не было, лишь бросив короткий взгляд на этот символ, Альберт поймал себя на мысли, что теперь точно знает, куда идти. Свернув в переулок, он пересек еще пару широких улиц и, следуя подсказкам из указателей, наконец вышел к стадиону. Отсюда он выглядел еще более невероятным! Стены его, темный серый монолит, возвышались над городом, дамбой заслоняя небеса. Сама дорога к нему из простого камня вдруг обратилась сталью: под ногами человека раскинулось полотно из сплавленного вместе оружия, притоптанного ногами поколений воинов и словно залитого стеклом.

На ветру трепетали багровые вымпелы с рисунками оружия, черепов и обильно усыпанные цифрами. Подле сей циклопической постройки расположился еще один впечатляющий объект, сложенный из гигантских каменных блоков. Широкая лестница в сотню ступеней вела под своды треугольного купола, поддерживаемого шестью исполинскими каменными колоннами.

Мегалитическая структура могла бы быть храмом наиболее могущественного из божеств, если бы не терялась на фоне амфитеатра и не выглядела совсем игрушечной. На самой крыше его – тот же рисунок на дощатом прямоугольном щите, а значит, человек достиг места своего назначения.

Альберт медленно поднимался по лестнице, но с каждым шагом решимость его слабела. Что он будет делать дальше? Да, город он пересек без происшествий, но как к нему отнесется местное население, когда он столь дерзко объявится в святая святых, размахивая клочком бумаги? Страх вновь напомнил о себе, и Альберт задержался в вестибуле, разглядывая входящих внутрь и выходивших из здания наружу. В тени колонн во множестве стояли легионеры. Все как один – вооружены. В большинстве своем они были хорошо одеты, но встречались и чесавшие голое брюхо босяки, точно как те надсмотрщики, что гоняли его палкой, и теперь они выглядели неуместными среди столь роскошного убранства.

Вне зависимости от внешнего вида все увлеченно переговаривались между собой, и концепция социального статуса, едва зародившаяся в разуме Альберта, с треском провалилась. Тем не менее, его скромную персону игнорировали даже они, и это при том, что он был единственным невольником среди присутствующих.

Нерешительно переминаясь, человек набрал полную грудь воздуха и прошел внутрь. Освещаемый огромным солнечным колодцем роскошный атриум изобиловал барельефами, изображавшими и без этого не слишком приятное местное население в еще более чудовищных ипостасях. В большинстве своем они кого-нибудь убивали. Определенно, если это и был храм, то посвящен он мог быть только войне.

На мгновение задержавшись у стоящей почти в самом центре одной из многочисленных статуй, Альберт прочитал табличку под ней. «Душить»? «Душитель»? Гротескный, гипертрофировано мускулистый тэй с нереалистично рельефными, даже для местных, мышцами замер, сомкнув обе руки на шее смехотворно жалкого, хлипкого создания, вывалившего наружу каменный язык. Работа выполнена невероятно искусно, но вот ее тематика…

Отметив про себя схожие с жертвой черты, Альберт передернулся и, стремительно отведя взгляд в сторону, поспешил пройти мимо статуй как можно скорее. Из имеющихся обрывочных данных Альберт понимал, что турнир по всей видимости будет представлять собой бой насмерть, и ему в лучшем случае отводится роль стать жертвой «душителя». Но лучше уж погибнуть так, в неравной схватке, чем испустить дух в рабстве и бесчестии.

* * *

Пройдя область со статуями, Альберт оказался в большой круглой зале, где царило крайнее оживление. На самом краю залы за многочисленными широкими столами заседали старые, некоторые даже древние рейтары в окружении нагромождений бумаг, свитков и оружия. Перед ними, выстроившись в несколько коротких очередей, замирали легионеры. Подходя к столу, они демонстрировали листовку и либо клали на стол оружие, либо наоборот, брали его из кучи.

Получив в обмен на свою листовку другую, легионер тут же отходил в сторону, и его место занимал следующий. Пожав плечами, Альберт встал в конец быстро двигающейся очереди, собираясь с духом. И вот очередь дошла до него. Морщинистый сгорбленный рейтар вопросительно посмотрел на него, когда странный незнакомец протянул ему листовку. Так страшно ему еще никогда не было, и вот, последний раз вдохнув, силясь не запаниковать, максимально твердо человек заговорил:

– Я Альберт. Я хочу участвовать. В турнире.

Резко выпустив воздух, недоуменный старец едва не свалился со своего стула от такого поворота событий. Возмутило ли его столь бездарное, отвратительное произношение, или сей дерзкой просьбой человек возмутил в нем все лучшие чувства, пожилой рогач лишь приоткрыл рот, хлопнув себя по лбу, и, медленно пошаркав тощей рукой по столу с бумагами, выудил оттуда прямоугольное стеклышко в тонкой золотистой рамке.