Текст книги "Хроники Доминиона. Меч Самурая"

– Ха! Повезло тебе! – воскликнул Гонк. – Я туда не влезу, иди, прикончи их.

Альберт вздрогнул.

– Это же дети…

– Это два трупа! Иди!

Альберт вскинул оружие и посмотрел прямо в глаза дрожащей девочке и трясущемуся пареньку. Какая ужасная судьба.

– Я… Я не могу… – болезненно выдохнул он, опуская меч и отводя взгляд в сторону.

– Да что с тобой такое?! – всплеснул руками цатэр. – Когда ты взрывал мелких в гнезде на Дичи, таких проблем не было! Теперь что поменялось? Ну и проваливай тогда, своенравный паршивец!

Гонк фыркнул, глядя в спину уходящему прочь потерянному мужчине, присматривая себе подходящий осколок бетона. Альберт выбрался наружу с тяжелым сердцем, ему не хватало воздуха. Пристроившись на фрагменте бронетранспортера, он обхватил голову руками. Сколько бессмысленных смертей…

– Триси, запиши мне еще двоих, камнем! – крикнул сидящей верхом на стволе уничтоженного орудия рейтарке выбравшийся из бункера Гонк. Командир когорты, щурясь, глядел на небо. Красная Звезда закрывала лишь небольшой фрагмент светила, и, вздохнув, он объявил:

– Хорошо если мы еще хоть в одно гнездо успеем, подъем, отдых закончен!

Вновь легионеры отправились в путь, по дороге им даже попалась засеянная головами поляна, где в окружении нескольких десятков шестов гордо реял штандарт с рисунком покрытых трещинами костей. Но от главного массовика-затейника это жуткое место удостоилось лишь снисходительного комментария: «Наша-то полянка посолиднее будет!»

На горизонте показались неожиданно целые высотки большого поселения. Множество широких дорог словно приглашало внутрь каменных джунглей, совсем недавно бывших жилищем множества семей, а ныне памятником и горьким уроком о высокомерии и бренности бытия. Никто не препятствовал им, некому больше защищать города. Пройдясь по широким улицам, заваленным осколками битого стекла, когорта вышла к широкой площади, вычурная постройка с несколькими куполообразными крышами блистала в ее центре. Высокие белокаменные стены, узорчатые окна с рисунками, за исключением одного обрушившегося купола, – это произведение архитектурного искусства выглядело практически нетронутым. «Храм», – ошибочно подумал Альберт, ибо этот народ, упиваясь собственными достижениями на поприще науки, к своему стыду, совсем не верил в богов. Как и во всё, что не укладывалось в избранную ими картину мира.

Высокие арочные двери оказались достаточно огромными, чтобы, пригнувшись, внутрь мог протиснуться даже цатэр, но большинство рослых гигантов всё же предпочли остаться снаружи. Единственным исполином, составившим компанию более молодым родичам, был Брåдог, рассвирепевший, едва переступив порог. Вдоль высоких стен насколько хватало глаз тянулись высокие полки, стеллажи, этажерки, и на каждой из них в изобилии…

– Книги! – выпалил Брåдог и, высекая искры волочимым по земле топором, щедро размахнулся и ударил по рядам этажерок, вырвав с корнем не менее дюжины. С лязгом и скрежетом расшвыривая в стороны книги, металлические стойки перекатывались по устланному тонкими черными коврами мраморному полу, время от времени наталкиваясь на препятствия вроде столов, под одним из коих, к своему несчастью, попытался укрыться местный житель.

– Ух! Брåдог взял еще одного! – с оттенком зависти присвистнул молодой рейтар, наблюдая, как абориген испустил дух под грудой вывороченной мебели.

– Ненавижу книги! – рявкнул ему в ответ сам объект восхищения. – Вы это специально сделали!

– Остынь, рогатый! Никто не знал, что тут будут книги! Не нравится – чеши в челнок!

Альберт, безостановочно испытывавший страх от одного только присутствия Брåдога, мог лишь подивиться смелости маленького рейтара. Или это было безрассудство? Он подошел к одному из столов, избежавших праведного гнева цатэра, и подобрал одну из многочисленных полукруглых книг. Мягкая прорезиненная обложка удобно легла в кисть, слегка прилипнув к ней. Он раскрыл книгу – множество ярких символов покрывало ее тонкие, полупрозрачные страницы, словно растущие из сердцевины. Когда он попытался перелистнуть страницу, последняя, подобно жидкости, перетекла в обложку, оставив книгу симметрично сбалансированной. «Удивительная технология!» – подумал он. Технология, коей не суждено сохраниться в мире.

Она будет предана забвению, как и создавшая ее цивилизация, что начертала эти причудливые символы на страницах. Альберт не понимал ничего из записей. Что могло быть там написано? Может быть, история этого народа? История его мечтаний, желаний, ошибок и разочарований, тянущаяся сквозь холодное полотно безразличной Вселенной тончайшей красной нитью жизни. Нитью, так легко и пренебрежительно оборванной руками Легиона. Заслуживал ли этот народ столь незавидной участи? Или просто стал жертвой порядков этой самой Вселенной?

Перевернув здесь всё вверх дном, легионеры обнаружили несколько десятков выживших, но не спешили их убивать. Красная Звезда на горизонте освободила местное светило и теперь медленно проявлялась, раскаляясь как шарик из металла в жаркой плавильне.

Уткнувшись в пол, несчастные дрожали, ожидая своей участи. С тяжестью на сердце Альберт пытался предпринять хоть что-нибудь.

– Успокойтесь! – подсев к ним, мягко заговорил он, но те лишь в ужасе закрывались руками и отворачивались.

– Не пытайся, они тебе не ответят, – усмехнулся Гонк, снисходительно наблюдавший за его потугами.

– Но почему? Я такой же, как они…

Цатэр фыркнул.

– Ты что-то совсем дурной стал, местный воздух на тебя плохо влияет. Ты не раб, ты дьярфо. Это почти как Воин. Они видят в тебе одного из нас.

Альберт задумался. Он считал себя и бесправным рабом, и потешным учеником, и боевым зверем, и оруженосцем, одновременно бывшим и самим оружием… Но последнее заявление совсем обескуражило мужчину.

– Давай, попробуй прикажи им что-нибудь, увидишь, – зловеще улыбнулся Гонк, махнув ему рукой.

Собравшись с мыслями, человек окинул взглядом трясущуюся группку инопланетян и набрал в грудь побольше воздуха. Он обратил взор к истерзанному голодом тощему старику, вряд ли вообще способному стоять на ногах.

– Встань и иди! – громко произнес он, не зная, чего ожидать, и когда тот поднялся и побрел на своих двоих, мужчина замер в шоке. Он попытался еще раз, и прочие, как куклы-марионетки, одернутые незримым кукловодом, чудом выжившие безропотно зашагали наружу, не обращая внимания на чудовищных легионеров. Сейчас он заметил – они были на голову, а то и на две выше его, но их реакция была таковой, будто маленький человек на деле был огромным и злым цатэром.

Жалобно лязгнув, меч ударился о мраморный пол. Язык, он вспомнил тот яростный рев, что слышал юноша, когда его самого изловили в пустыне. Должно быть, сейчас для них он звучал точно так же…

Крупные слезы покатились по щекам Альберта. Каким же чудовищем он стал… Что такое, Альберт? Разве не этого ты хотел, стать Воином Легиона? Неужели ты думал, тебе под аплодисменты повяжут красивый шарфик? Какая жалкая драма…

Когорта вернулась к челнокам, всё это время следовавшим за ними по пятам и в любую минуту готовым увезти их прочь, ежели дела пойдут скверным образом. В трюм погрузили новых рабов, они отправятся в казематы, а после – в шахты, на раскопки, в стойла зверей, в бой. Легион всегда найдет, чем занять рабов.

Так когорты, устроив показательную порку, бесповоротно перевернули историю целого мира. Даже если кому-то и посчастливилось спастись, даже если после всех перенесенных ужасов им удастся выжить, среди голода и разрухи, без технологий отстроить цивилизацию, то ближайшие пять-шесть тысяч лет об этом можно не беспокоиться. Возможно, они придумают истории об ужасных демонах, что некогда разорили их земли. Истории обрастут мифами, мифы за тысячелетия станут легендами. В них появятся герои, что победили демонов и отправили их в преисподнюю. А потом? Ну, Легион всегда будет только рад новым играм когорт.

* * *

Поджав под себя ноги, мужчина сидел на песке, обратив не-моргающий взор к горизонту. Это давно уже стало его любимым местом: позади за барханами дымящая черная кузня, впереди – бескрайние алые пустоши.

Он был прав насчет своей идеи о «божьих коровках», Легион действительно уничтожал целые народы как тлю, облепившую кустарник. Были ли это воющие бестии, или устремлявшие свой взор, надежды и мечты к звездам культуры, со своей высоты когорты равно относились к ним как к садовым паразитам. Вселенной вообще было плевать, соответствует ли она ожиданиям горстки самовлюбленных созданий, или нет. Слишком многое здесь решалось правом сильного. Правом, веско подкрепленным обладанием доминанты, коих существовало множество. Правом, позволявшим диктовать свою волю куда более примитивным народам, ошибочно причислявшим себя к разумной жизни.

Но Альберт был с этим не согласен. Вновь на улицах в изобилии появлялись листовки, любезно приглашавшие посетить праздник Семи Топоров, показать свою удаль на турнире, и прочее, прочее, прочее.

Теперь решимость человека отправиться на турнир была крепка как никогда. Но вовсе не затем, чтобы доказать что-то себе или окружающим. Не затем, чтобы стать полноправным членом общества Легиона. Даже не для того, чтобы потребовать у приютившего его цатэра свободу.

Некогда Певицы показали ему, где в его душе находится багровая грязь, ныне он ненавидел это зло в себе, но не мог отринуть, отбросить, как ящерица хвост. Он примет это, и использует как оружие. Он будет сражаться с Легионом на их поле, по их правилам, потому что не может согласиться с их методами и образом мыслей. Потому что иногда у тебя просто нет другого выбора, кроме как с оружием в руках отстаивать то, что ты считаешь правильным. То, во что ты веришь. Даже если ты остался в одиночестве и кроме мучительной смерти больше не на что рассчитывать. Потому что единственный другой вариант – это предать самого себя, надеть кандалы рабства, добровольно лишить свою жизнь всякого смысла.

Ведь это и есть то, что делает человека Воином. Ведь это и есть меч самурая.

Вернувшись в жилище, Альберт никого не застал. Владыка Алегроф вновь устроил песчаную бурю, вернув Красную Звезду на свое законное место, но в этот раз предусмотрительный рейтар закрыл световой колодец досками, избавив себя от необходимости совершать генеральную уборку. На столе покоилась небрежно брошенная судьей «Книга Злобы» – предмет великой силы.

Будучи свидетелем ее возможностей, Альберт поначалу даже боялся проходить мимо, но врожденное человеческое любопытство и отсутствие свидетелей перевесило, ведь книга может содержать оружие, средства, что он мог бы обратить против них. Он уже видел, на них ее действие тоже распространялось, и вот уже мужчина крутил в руках булаву, двумя цепями прикрепленную к корешку. Небольшой рычажок на рукоятке с обвитым вокруг звеньев длинным тросиком управлял цепью, Альберт размотал ее. Щелчок в другую сторону, и, лязгнув, цепь смоталась обратно, выпрыгнув из рук мужчины. Он понимал, что выступающая горельефом с обложки оскаленная пасть чудовища – не более чем декоративное украшение, но выглядела она столь правдоподобно, что человек опасался приближать к ней руку – вдруг она схлопнется и оттяпает ему конечность, с этим Легионом всего можно ожидать. Множественные следы крови на погнутых, покрытых вмятинами лезвиях свидетельствовали: на счету этой литературы множество оборванных жизней. И возможно, человек потерял бы сон, знай, сколь велико это число в действительности.

Собравшись с духом, он вдохнул поглубже и, взявшись двумя руками за край обложки, открыл книгу. Зажмурившись, он замер, ожидая чего-то ужасного, зашелестели страницы, но, приоткрыв глаз, он видел перед собой всё тот же большой фолиант. Без обладающего определенными способностями жреца книга была не опаснее поваренной.

Однако кое-что было не так. И хотя на страницах монструозной книги он видел всё те же ныне хорошо знакомые символы, он вдруг осознал, что не может прочесть ни слова. Ни буквы. Сами символы казались ему неправильными, будто им не хватало целых фрагментов, их расположение выглядело хаотичным, и надписи более не сливались в прямые ровные строки. Словно некто просыпал на страницы алфавитный суп, и так он и отпечатался. Подсознательно Альберт чувствовал: суп не просто рассыпан, а тщательно выложен в таинственном порядке, понятном лишь его безумному составителю.

Прихватив края тонкой, ржавой, похоже, тоже металлической страницы, он перевернул ее, но увидел практически то же самое. Некогда, очень давно, Альберт слышал о существовании явления дислексии, и предположил, что перенесенные потрясения сказались на его психике, обратившись подобным недугом.

Он взял в руки свою книжку про насекомых и прошлогоднюю листовку турнира – и прочел всё без каких-либо проблем! Тогда он попытался соотнести символы с листовки с символами в книге, и даже когда он находил одинаковые закорючки по отдельности, стоило лишь приложить листовку рядом, как он понимал – это совсем разные символы. Книга стала бы кошмаром, во всех смыслах, любого лингвиста, ибо обычные способы расшифровки, поиски паттернов, даже просто одинаковых букв ни к чему не приводили. Будто книга сопротивлялась попыткам прочтения.

Полистав еще немного, Альберт был готов сдаться и закрыть таинственный манускрипт, но вдруг заметил знакомую букву. Нет, он не нашел ее среди моря закорючек, напротив, буква проявилась в пустотах между строками и символами, и как только он увидел ее, уже не мог заставить свои глаза не видеть больше.

Тем же способом он нашел еще, и еще, пустоты, образующие знаки, казалось, вспыхивали в разуме, обжигая глаза подобно яркому свету, раскаленному добела металлу. Наконец найдя на обеих страницах все подобные аномалии, что тоже выглядели абсолютно хаотичными, он составил из них целое слово. И никогда бы человеку не удалось провернуть нечто подобное, если бы столько раз он не видел его прежде на пепельном шарфе цатэра. Альберт прочитал: «УНИЧТОЖЕНИЕ».

Человек продолжал смотреть на символы, покуда закорючки, обрамлявшие их, не слились в бесформенную кашу из линий и точек, да и сами символы, что он только что сумел прочесть, разум перестал воспринимать как текст. Альберт попытался поднять голову и с некоторой тревогой обнаружил, что не может этого сделать. Между ним и книгой образовалась невидимая связь, не оставлявшая ему иного выбора, кроме как продолжать созерцать размытые каракули.

Книга втягивала разум мужчины внутрь себя, символы стали обретать глубину, некоторые теперь казались совсем близкими, другие, напротив, невообразимо далекими.

«…В чёрной пустыне

Лишь ХОЛОД и МРАК.

ГНЕЗДО себе свил

ЧУДОВИЩНЫЙ ВРАГ…» – вдруг разнесся прямо над головой человека голос. По сухому скрипучему тону он сразу узнал в нем рейтара, но если это и был Иверит, то он должно быть постарел на тысячи лет.

Он вновь попытался поднять голову, и теперь успех принес ему больше тревоги, нежели неудача. Он обнаружил себя не в комнате, а посреди каменистого плато, во все четыре стороны раскинувшегося под затянутым темно-лиловыми, почти черными тучами небом. Прямо перед собой он видел огромное войско: десятки когорт растянулись до самого горизонта, а впереди них, сжимая устрашающего вида глефу, шагал Алегроф.

Внутри себя человек уловил понимание времени и места происходящего, и хотя сами концепции понятий «где» и «когда» ощущались тут слишком расплывчатыми, он понял, что стал свидетелем событий из далекого прошлого. Неведомая сила увлекала его за собой, то поднимая ввысь, то опуская к самой земле; он проносился над бесчисленными рядами воинов и увидел множество штандартов когорт, качавшихся на волнах нестройного живого моря. К своему удивлению, он даже узнал некоторые из них.

Управлять происходящим человек не мог, но ничто не мешало ему поворачиваться и разглядывать панораму со всех сторон. Где-то вдали виднелась и армия противника, один короткий взгляд – и в сознании мужчины сверкнуло: «ГНЕЗДО».

Вновь он оказался подле Владыки, тот повернул голову и заглянул прямо в глаза человеку. Альберт почувствовал себя крайне неуютно, всё внутри съежилось, едва гигант обратил к нему свой взор, но при этом он не испытывал никакого страха или потрясения. Напротив, с самого начала всё происходящее воспринималось им как само собой разумеющееся, он был расслаблен и умиротворен, будто некто стоял у него за спиной и поддерживал за плечо, нашептывая на ухо: «Всё это нереально, просто картинки».

Альберт смотрел в белую пустоту пылающих глаз Алегрофа, и эхом в его сознании разносилось: «ХОЛОД: МРАК». Алегроф медленно отвел голову в сторону и, обнажив острые клыки, с чудовищным кличем бросился вперед, размываясь, подобно акварельному рисунку. Причем самого клича Альберт не слышал, как и любых других звуков, в его чудовищности он не сомневался, словно кто-то посторонний любезно вложил в его голову эту мысль – «С чудовищным кличем…»

Рейтар продолжал рассказ монотонным голосом, бесстрастно описывая события, пользуясь простыми фразами, что и теряли привычный смысл, и одновременно с тем обретали множество оттенков нового. То была картина, написанная словами, рукой холодного и безразличного, но весьма одаренного талантливого художника.

«…Ступал АЛЕГРОФ, и не было равных ему.

РВАЛ в клочья СЛАБУЮ СМЕРТЬ.

УБИВАЛ ТВАРЕЙ,

ВЫСЕКАЯ ЯРОСТЬЮ…»

Появились звуки, теперь человек мог слышать устрашающую поступь Владыки, но слышал он не ушами. Это были скорее помещенные в его голову воспоминания, вспыхивавшие в нужные моменты, будто автор, понимая важность подобных деталей, изобразил их на своем непостижимом холсте, но, в силу некоторой лени, ограничился лишь самым необходимым.

Алегроф швырнул вперед оружие, и оно устремилось с таким диким и невыносимым скрипом, скрежетало, обтираясь о сами грани реальности, что человек чувствовал свой разум обратившимся в стекло и быстро покрывавшимся сетью мелких трещин. Едва успев обрадоваться новым краскам, Альберт уже желал вернуться к версии без звуковых эффектов.

Брошенная глефа с треугольным древком и огромным шипастым лезвием, влетев в массу вражеского строя и прорвав его как бумагу, беззвучно разорвалась на множество осколков, разлетаясь в стороны багровой снежинкой; осколки фрактально раскрывались вновь, убивая всё на своем пути. Реальность выглядела абсолютно фантасмагоричной, разбившись на тысячи кусков кривых зеркал, в их гранях отражались лишь воплощения бесчисленных смертей. Владыка Алегроф убивал не сами хлипкие тела врагов, а все их гипотетические вероятности выжить во всех возможных реальностях.

Альберт не мог достоверно сказать, видел ли он подлинное отображение исторических событий, или это была просто метафорическая абстракция в калейдоскопе разрушения, но он был столь захвачен увиденным, что и представить не мог, с каким видом в действительности восседал на столе, уложив руку на страницы огромной книги.

Сейчас его внимание полностью принадлежало Алегрофу, ворвавшемуся в созданную им же пустоту в бесчисленном океане врагов. Владыка вскинул над головой руку, и отраженные грани кривых зеркал расплавленным металлом, жидкой ртутью стягивались к ней, заливаясь как в форму и вновь образуя только что разрушенное шипастое оружие. Рейтар же, не разделяя гремучей смеси страха, благоговения и восторга читателя, сухо продолжал:

«…Молвил Алегроф: УНИЧТОЖЕНИЕ!

Воспылали недруги;

УНИЧТОЖЕННЫЕ ТРУПЫ…»

Алегроф выкрикнул названное слово, и пусть оно и прозвучало в его разуме весьма убедительно и правдоподобно, Альберт уже слышал речь настоящего живого Алегрофа и теперь не мог отделаться от мысли, как поверхностно голос Владыки был передан в книге. Океан врагов, мгновение назад пытавшийся заполнить пустоту, теперь вспыхнул, по рядам проливался багровый огонь, охватывающий вопящие тела, как колышущееся на волнах пылающее нефтяное пятно. Если до этого у Альберта и были какие-то страхи, конкурирующие между собой за звание ужаснейшего, то теперь на первое место в длинном ряду кошмаров однозначно вышел сражающийся древний Ан’Одэр.

Фантастическое сражение продолжалось на просторах разума мужчины, множество легионеров схлестнулись с еще большим множеством ужасных бестий, и, хотя когорты старались изо всех сил, человеку они были неинтересны. Альберт жадно впитывал каждый жест, каждый шаг, каждое движение Владыки, с таким безразличием прохаживающегося по полю брани. Вот человек ощутил вибрацию, но понять, что это, никак не мог – топот ли, землетрясение, – ленивый рейтар ограничился лишь коротким: «Содрогалась земля».

Вдали показался огромный силуэт, неспешно приближавшийся к наблюдавшему за сражением читателю. Раскачивающийся длинный тонкий хвост, вытянутая шея, злобные красные глаза, оскаленный костяной клюв и шесть изломанных трехпалых конечностей в окружении искрящего дыма пробудили в сознании Альберта воспоминания, явно неизвестные автору книги. Это был не Старатель, но, вероятно, его предок или родственник.

Найдя себе противника под стать, Алегроф уверенным шагом направился к нему, прокладывая путь через противоборствующие армии, как корабль в беспокойных водах среди штормов. Огромный Алегроф, будучи размерами с дом, в сравнении с этим чудищем выглядел совсем малюткой, и, закусив губу в предвкушении, Альберт готовился наблюдать за их противостоянием, но исполинский монстр длинным когтем одной из передних рук вскрыл землю под своими ногами и нырнул в образовавшуюся расщелину. Владыка последовал за ним в смертельную западню, предоставив армии продолжать сражение самостоятельно.

Искрящийся дым, заполнявший свежевырытые туннели, отступал пред одним лишь дыханием Алегрофа, как вдруг со всех сторон на него обрушился шквал клокочущих, булькающих звуков, сдобренных доброй щепоткой пронзительных воплей.

«…И гаснет свет…» – безразлично озвучил рейтар перевод, и в тот же миг Альберт почувствовал, как в глаза ему ударила липкая горячая грязь. Он ощутил сильный зуд и принялся безрезультатно тереть глаза, даже физически он чувствовал налипшую на лицо смолу и смог схватить ее руками, но, попытавшись отодрать, лишь растягивал, как резину.

Тьма окутывала взор мужчины, он полностью ослеп. «Доигрался!» – укорял себя Альберт, покуда от недавнего спокойствия не осталось и следа, а среди растущей паники он услышал неистовый рев Алегрофа:

– В҈С̷П̴Ы̵Х҉Н̵Е҈Т҉П҈Л҉А̶М̴Я̶!̴.. – громогласно рявкнул Владыка.

Подсознательно Альберт смог понять смысл слов, но заботливый рейтар всё равно продублировал перевод в своей безучастной манере.

Зуд никуда не делся, но теперь багровое пламя пробивалось сквозь черную пелену. Это нельзя было назвать зрением в привычном смысле, ибо, кроме пламени, всё еще ничего не было видно, но само пламя, как жидкость растекаясь по сводам пещер, очерчивало контуры, позволяя ориентироваться в пространстве.

Где-то его было совсем мало – тонкими линиями оно уходило в пустоту, где-то напротив – крупными кляксами создавались яркие области; бросая лишь краткие взгляды на них, Альберт испытывал болезненное гнетущее давление. Через одну из клякс проскользнула тень, и тут же человек почувствовал острую боль в правом плече. Огни на мгновение ярко вспыхнули, Альберт успел увидеть, как страшный противник Алегрофа вонзил одну из своих конечностей гиганту под лопатку.

Яростно гаркнув, Владыка ударом локтя обломил коготь и отшвырнул его в сторону. Пламя становилось ярче, но и чернота казалась всё более плотной, обволакивающей, всепроникающей. Виски пронзала жгучая боль, липкий страх окутывал душу, пока совсем утратившие четкие контуры тени продолжали кружиться в танце смерти.

Человек заерзал на месте, и едва он пожелал убраться из этого места как можно дальше, невидимый крючок одернул его, лишь сильнее погружая во тьму и огонь. Почувствовав, что тонет, он едва не закричал от ужаса; последними усилиями сохраняя самообладание, он искал руками перед собой книгу и, до побелевших костяшек пальцев вцепившись в обложку, что было сил захлопнул фолиант.

Где-то в сердце города на Красной Звезде, в жилище гиганта, на столе в одиночестве восседал человек. Отрывистое, тяжелое дыхание выброшенной на берег рыбы сопровождало его попытки утереть обильно выступавшую из глаз мутную жидкость. Медленно очи его проявляли реальность, сердце сбавляло бег.

– Охренеть… – протяжно выдохнув, пробормотал Альберт. Он продолжал тереть глаза, ручьи вязкой как кисель жижи бежали по щекам. На просвет крупные капли полны алых точек с прожилками, но, будто почувствовав себя обнаруженными, они становились всё меньше и незаметнее, покуда и вовсе не исчезли без единого следа своего существования. У чувствовавшего себя абсолютно выжатым человека кружилась голова, и в этот момент, бормоча себе под нос нечто невразумительное, в щель подпертой поленом двери проскользнул рейтар с пухлой стопкой бумаг.

– Ты что, читал «Книгу Злобы»?! – вскрикнул он как кошка, которой наступили на хвост, едва бросив короткий взгляд на истерзанного человека.

– Одно слово… – пробормотал Альберт, поворачивая к нему безвольно поникшую голову.

– Какое?! – то ли из праздного любопытства, то ли пытаясь оценить масштабы катастрофы, рейтар устремился к нему.

– У̵Н̶И҉Ч̵Т̴О̷Ж̵Е̴Н̴И҉Е̸.

Со звоном покатилась по полу столовая утварь цатэра. Закружившись в вихре, бумаги вырвались из рук Иверита, тлеющие края устремлялись к центру, буквально обращая прахом всю его работу. Сам рейтар покрывался ожогами, но хуже всего пришлось самому Альберту. Через горло его, казалось, протащили сотни лезвий, изо рта обильно полилась кровь, он не мог сделать ни единого вдоха. Человек задыхался, лицо рейтара угасало в темнеющих глазах, и, пару раз бессмысленно моргнув, он звучно рухнул на стол без сознания.

* * *

Открыв глаза, человек попытался сделать вдох и закашлялся. Весь рот его был полон соленой жидкости, поступавшей через трубку, подведенную к подвешенной на решетку большой бутыли. Он резко выпрямился, желудок его тотчас скрутило, и человека вырвало на устланный сеном пол.

– Ха! Не сдох! Верт мне должен норму! – донесся до его ушей голос Гонка. – Я знал, что целебный воздух Красной Звезды творит чудеса, всю твою слабость вылечил! Настоящий живчик, сколько бы раз ни падал, всегда поднимаешься, это мне в тебе нравится больше всего!

Альберт обхватил руками раскалывающуюся голову и замычал. Тем не менее, Гонк был прав, ему было не так плохо, как ожидалось. Даже раздувшаяся после укуса змея нога совсем зажила, не оставив и пары черных точек от зубов. Шея казалась распухшей, будто он проглотил колесо, но, основательно себя ощупав, никаких аномалий не обнаружил.

– Время… – кое-как выдавил человек.

Голос его был слабым, тихим полушепотом, Альберт ощущал, будто из него испарился цвет. Его голос стал скрипучим, совсем как у того рейтара, что сопровождал его, пока он читал книгу.

– Оборота не прошло. Ну ты точно смертник! Это ж надо было догадаться – читать Книгу! Как ты вообще смог?

– Шарф… – дрожащим пальцем указав на сиявшие на шее цатэра символы, честно выдал свой секрет человек.

– А-а-а-а-а, уничтожение, хорошее слово… – одобрительно закивал гигант. – Хитро! Только кто начинает читать «Книгу Злобы» с начала?! Любой жрец тебе скажет: читать надо с конца!

Ладно, сегодня можешь не работать, пойду обрадую Верта! Ты ему работы на одиннадцать норм спалил!

Цатэр расхохотался, что для бедного Альберта сейчас звучало как гром. Он всё еще не слишком хорошо разбирался в быту Легиона, но, насколько знал, озвученная цатэром сумма довольно велика. Пытаясь прикинуть последствия, Альберт, стиснув зубы, бросил вопросительный взгляд на Гонка. Пять палок? Или по пять за каждую? Поединок с обозленным рейтаром, что в этот раз может и не постесняться лишить его жизни? Или хуже того, ему не позволят пойти на турнир?

– Ты был на своей территории. По закону о дьярфо: дьярфо непредсказуемы. Иверит знал, что работает в месте обитания дьярфо. Халатность при обращении с бумагами – исключительно его проблемы, – отрешенно произнес цатэр, и Альберт понял, сейчас с ним говорит не Гонк, а бесстрастный и безучастный судья, хранитель и блюститель законов Легиона.

– Правила, – вскинув указательный палец, весомо кивнул тот.

Довольно скалясь, Гонк оставил Альберта со своими мыслями. Он избежал любой ответственности, потому что по закону он зверье неразумное, какой с него спрос. И хотя ему было донельзя обидно, тому, с какой неукоснительностью в Легионе относились к закону, стоило бы поучиться многим богословам, пытавшимся убедить окружающих в своей непревзойденной святости.

Ему даже не влетело за то, что он взял книгу без спроса. Для «Книги Злобы» вообще не существовало этого «спроса», она была общественной собственностью, и любой мог воспользоваться ей, если сумеет прочесть. А все ограничения существовали только в воображении Альберта, всё еще жившего догматами человеческого общества, полного запретов, предрассудков и несправедливости. И зачем, был ли он вообще человеком? Да, как сказал цатэр, он действительно живчик, по прихоти судьбы он выжил на Красной Звезде, но какой ценой? Кем он стал? Чем он стал? Альберт ощупал свою голову – не появились ли у него рейтарские рога заместо ушей, хотя сама эта идея была еще более глупой, нежели попытка прочесть «Книгу Злобы». И тело, и разум его действительно изменились, но кем быть и считать себя, зависело исключительно от него самого.

В памяти мужчины появилось новое, особенное воспоминание, подобных которому у него больше не было. Ведь это было не его воспоминание. Оно принадлежало рейтару, некогда написавшему Книгу, и вместе с фрагментом его воли стало запертой комнатой в чертогах человеческого разума. Самое ясное, четкое и объемное воспоминание, представавшее сотнями строк текста, как загруженная в его голову программа. Фрагмент программы, не имевший ни правильного начала, ни конца, а посему заблокированный стоящим у двери этой комнаты качавшим головой пожилым привратником, что не пустит его, покуда человек не освоит хотя бы половину Книги как положено, но человеческой жизни едва ли хватит для подобного. Вздохнув, Альберт утомленно рухнул в груду соломы.

Под отрывистый скрип пера человек едва слышно вошел в главную залу.

– Явился, словоблуд… – не поднимая глаз от стола, проворчал рейтар.

– Ха! Я тебе сказал, он неубиваемый! – махнул рукой развалившийся в кресле Гонк и щедро отхлебнул из большой кружки.

Иверит лишь пробурчал нечто неразборчивое, пока человек забирался на столешницу. «Книга Злобы» всё еще лежала на том же месте.

– Надо читать с конца? – вопросительно изогнув брови, перевел взгляд на гиганта Альберт.