Текст книги "Хроники Доминиона. Меч Самурая"

– Да, попробуй, это гораздо проще.

– Только держи язык за зубами! – бросив исподлобья холодный взгляд, повысил голос Иверит.

Альберт обвел обоих подозрительным взглядом. Столь мощное оружие, и у них даже не возникает подозрения, зачем оно ему? Или они столь убеждены в его абсолютной рабской покорности? С некоторой опаской он вновь открыл книгу и, пролистав до самого конца, обнаружил по меньшей мере треть страниц пустыми. Листая в обратную сторону, он наконец добрался до текста, и действительно, теперь он даже мог прочесть этот алфавитный суп, пусть и понимал только два слова из трех. Бурые страницы обрывочно поведали ему мнение о весьма завышенных окружающими, с точки зрения Алегрофа, представлениях о ценности жизни и ее месте во Вселенной, а также о важности оружия и его использования Воинами.

Но добиться такого же эффекта погружения человек не смог, более того, он даже понимал, почему. Ему вновь удалось найти символы между символами, но теперь это они казались ему неправильными, обрывочными. Неудивительно, ведь не зря жрецы тратят с половину жизни на постижение всех тонкостей языка, созданного самим Владыкой, ведь и цатэры в большинстве своем пользовались его крайне упрощенной версией.

– На следующем обороте открывается регистрация на праздник, – как в пустоту бесстрастно произнес рейтар, не отрываясь от бумаг. – Там это недоразумение не передумало еще позориться?

– Не передумало! – подражая его тону, тотчас передразнил его человек и потупил взор. – Кстати, насчет этого… А что мне нужно будет делать на турнире, драться насмерть?

Рейтар издал серию булькающих звуков, будто подавился собственной желчью, Гонк, вскинув руку, беззвучно приоткрыл рот, не находя слов. Первым молчание нарушил рейтар:

– Собрался на турнир, а сам даже правил не знает…

– Даже не думай об этом, если ты кого-нибудь убьешь за время, пока горит факел Семи Топоров, после тебя казнят как тварь! Это будет самый большой позор, и ты станешь кормом для кровавой мрази! – наконец нашел нужные слова гигант.

Альберт развел в стороны руками.

– Что мне тогда делать?

– Убить кого-нибудь не трудно, это не требует ни особого ума, ни умения. Это последнее средство. На турнире мы показываем Владыке, что достойны Его имени, что мы не тупые животные, доказываем Ему, что всеобъемлющий, всеохватывающий нас гнев, наша испепеляющая ненависть принадлежат нам, подвластны нам, а не мы – подвластны им. На турнире ты должен показать свое превосходство над противником так, чтобы он сам признал это. Можешь делать что угодно, твоя задача – впечатлить того, с кем ты скрещиваешь оружие.

Настал черед Альберта, выпучив глаза, беззвучно шлепать губами. Всё, что только что озвучил цатэр, противоречило тому, что он видел собственными глазами всё это время. Да всего несколько мгновений назад он читал в главной книге Легиона о ничтожности бытия никчемных созданий, не заслуживающих права на существование, и тут теперь такое?! Чем больше он узнавал, тем меньше знал в итоге…

– Как вы вообще до этого додумались?! – вырвалось у него.

– Ну, это долгая история… – задумчиво потер подбородок цатэр.

– Всё из-за дохлой девки, – управился с ней одной фразой Иверит, удостоившийся осудительного взгляда Гонка. – Раньше на празднике просто избирался верховный жрец, но одна гениальная мэтэйка, Крама, придумала провести турнир, и это изменило всё. Цатэры больше не собираются в палатах спорить и срывать нашу работу, не нравится кандидат – побей его на турнире. Двое вошли, один остался лежать на песке, один вышел – дело решено.

Собрав в руки охапку бумаг и бросив на человека недоверчивый взгляд, он проследовал к выходу и, коротко поклонившись на прощание, обратился к Гонку:

– Сам-то когда на турнир пойдешь?

– Всему свое время, Верт!

В темных небесах промчалась багровая волна, слегка осыпав алым песком растрепанные волосы человека. Перед сидящим в кресле цатэром в камине тихо потрескивало бурое пламя.

– Кстати, да. А ты почему не хочешь пойти на турнир?

– Ха! На турнир идут не когда тебе этого хочется или не хочется, а когда тебе есть, что показать!

Гонк поднялся с кресла и, пройдясь по комнате и потянувшись, хрустнул суставами.

– Как ты, должно быть, знаешь, мой брат Торан – ряха. Ряха – предатели, убийцы, опозорившие свой народ. Само слово «ряха» – значит «горе», «позор». Это накладывает некоторые… – цатэр замялся, подбирая подходящие слова, – особые ограничения и ожидания от меня. Ведь наш отец – Брåнг, убийца чудовищ, легенда Легиона! Просто хорошо выступить на турнире для меня недостаточно, от меня все ждут чего-то особенного…

Цатэр выставил перед собой руку, и, сорвавшись со своего места, в его ладонь влетел огромный ржавый топор, гордость его коллекции, тут же камертоном зазвенев, ожидая новое кровавое пиршество.

– «Бешеный зверь», оружие моего отца, должен был достаться Торану, но из-за его отвратительного поступка попал ко мне. Думаю, с ним я мог бы и выиграть турнир, но что потом? Стать тенью своего отца? Слышать эти разговоры, будто победил не Гонк, а топор? К тому же все победители должны будут сдать оружие победы в оружейную турнира, и так я потеряю последнюю память об отце. Разве это будет «особенное»? А вот если от моего имени будет сражаться дьярфо, и все увидят и подумают: «Раз у этого тамера такой сильный дьярфо…» – загадочно ухмыляясь, произнес Гонк, и, сообразив, Альберт закончил за него:

– …какой тогда должно быть сильный сам тамер!

Вот и всё, Альберт. Все твои трехэтажные интриги и хитросплетения, все домыслы и подозрения, представления, что Гонк хочет как-то насолить, унизить, измучить тебя, существовали только в твоей голове. Простодушный цатэр действительно вкладывал все силы в обучение человека, цели его были предельно просты и понятны. А что ты? Едва обретя какие-то крупицы силы, уже помышлял о том, чтобы предать его. Как же это по-человечески…

Гонк не препятствовал изучению «Книги Злобы», ибо чем сильнее станет Альберт, чем лучше овладеет красной доминантой, тем больше выгоды в этом было и для него. Удар настиг Альберта откуда он ожидал меньше всего – из глубин его собственной души, что разрывалась сейчас, выбирая между красным и человеческим. Он изо всех сил цеплялся за свою человечность, считая ее безусловным благом, но так ли хороша она была на самом деле?

Вся история человечества расшита заговорами, пороками, предательством, лицемерием. В человеческой природе ненависти и жестокости было отнюдь не меньше, чем в багровом пламени Алегрофа, но, по крайней мере, Легион хотя бы никогда не пытался прикрывать их цветастыми фантиками высоких целей и абстрактного «блага». Альберт не мог отринуть в себе ни красное, ни человеческое, а посему оставалось лишь принять обе грани собственной души, всё еще человеческой, но слишком хрупкой для подобного.

Вернув грозное оружие на полку, Гонк кивком указал на раскрытую книгу.

– Довольный какой… Что, понравилась Книга?

– Очень, – улыбнулся Альберт. – Только страшная. И, кажется, я нашел ошибку…

– В Книге нет ошибок! – резко переменившись в лице, рявкнул цатэр – Где? Что ты нашел?

Альберт вздрогнул, но не отступился. Он пролистал почти до конца и указал пальцем на символы.

– Вот, здесь слова «жизнь» и «смерть» обозначены одним и тем же символом.

Цатэр расхохотался, заливаясь так, что человек смутился.

– Нет здесь ошибки, потому что и жизнь, и смерть – это одно и то же.

Удивленно моргнув, Альберт махнул рукой. Для него эти понятия являлись полными противоположностями.

– Твоя жизнь – это всегда чья-то смерть. В том числе, и твоя. Чтобы жить, ты не можешь не убивать. Вот сколько ты сожрал за сезон кровавых мразей? Три? А за следующий сколько сожрешь? Если я тебе сейчас шею сломаю, твоя смерть станет тремя их жизнями…

Альберт рефлекторно обхватил себя за шею и едва успел открыть рот, но цатэр, хитро ухмыльнувшись, не дал ему и слова вставить.

– Думаешь, если ты будешь есть свои вонючие корешки, это что-то изменит? Как бы не так! Чтобы их вырастить, тебе понадобится земля, много земли. А там могла бы пастись кровавая мразь! И тебе придется ее выгнать, иначе она съест твои корешки. И что потом? Даже если ты не убьешь их своими руками, они всё равно умрут – с голоду. Жизнь всегда равна смерти, всегда.

– Разве можно сравнивать чью-то жизнь с жизнью кровавой мрази? Они же только и делают, что жрут и гадят, и больше ничего…

– А что, разве есть хоть одна форма жизни, которая делает что-то другое? – отпарировал цатэр и вновь мрачно расхохотался. – Мне всё это еще отец рассказывал. Он говорил: вся наша жизнь – это всего лишь путь к смерти. Мы не можем выбирать нашу жизнь, кем и где родиться. Но мы можем выбирать нашу смерть, и именно смерть определит всё то, чего стоила наша жизнь.

Цатэр отвесил озадаченному человеку снисходительный взгляд и выдохнул.

– Ладно! Когда я тебя подобрал, у тебя были такие чудные тряпки, ты их не потерял?

– Кимоно?.. – пробормотал Альберт, тряхнув головой.

Он спустился со стола и сбегал за своим рюкзаком сэкондара, что бережно хранил все эти годы. Забравшись обратно, он расстелил мятую черную ткань на столешнице. Несмотря ни на что, золотистые цветы не утратили своего блеска. Потирая подбородок, цатэр оценивающе смотрел на шелковые одежды.

– Странно выглядит, но ладно. Пойдешь в этом на турнир, ребятам должно понравиться.

– Но ты говорил – мне нельзя это носить, – всплеснул руками Альберт.

– Конечно, – кивнул цатэр и указал пальцем на грязные лохмотья на теле мужчины. – Если ты эти тряпки порвешь, я всегда новые смогу найти, а таких на Красной Звезде больше нет… Что это вообще такое? Закорючки всякие нарисованы…

– Это кимоно, одежда самурая.

– Саму Рай… Сам Урай… – разбив слово на части, цатэр смаковал его, будто пробуя на вкус. – Это такие Воины, да?

Альберт лишь тихо хихикнул. Действительно ли ему удалось узнать это по «вкусу» слова, или он просто угадал, тем не менее, нельзя было выразиться более точно.

– Да, это такие Воины, – широко улыбаясь, кивнул человек.

– Значит ты – Воин Сам Урай. Ха! Я всегда знал, что ты Воин, – цатэр, довольный своей догадкой, скрестил руки на груди, но Альберт с грустной полуулыбкой поспешил разрушить его иллюзии.

– Только я не могу быть самураем.

– Что? Почему? Я тебе разрешаю!

Не удержавшись, Альберт расхохотался. Он поделился с цатэром всем, что знал о самураях. Об их знатном происхождении, исключительно японской крови, тяжелых тренировках с самого детства и постижению философии бусидо, такого уже много веков не было у человечества – немногочисленные жители Колыбели в большинстве своем и вовсе слыхать не слыхивали о том, что некогда выудил юноша в глубинах архивов.

– Значит, чтобы ты мог быть самураем, это должен объявить другой самурай? – грубо, но в целом верно подвел итоги цатэр. – А сколько в твоем мире их всего?

– Полагаю, не осталось ни одного, – пожал плечами Альберт.

– Тогда тем более! Теперь ты, как единственный, определяешь правила. Ты решаешь, кто самурай, а кто нет.

– Но разве так можно? – усмехнулся человек.

– Конечно, – уверенно кивнул цатэр. – Кто тебе теперь запретит? Если разбрасываться такими сильными словами, рано или поздно они закончатся, и такой народ неизбежно выродится в бессмысленно бурчащих безродных рабов! – удивительным образом свел всё к неподражаемой логике Легиона цатэр. Устало потянувшись, он, посоветовав и человеку набираться сил, побрел спать в свою башенку.

Альберт погрузился в размышления. Прав ли цатэр? Мог ли он вообще быть прав подобным образом? Мог ли Альберт претендовать на то, чтобы быть самураем? Давным-давно какой-то человек, что стал первым самураем, определил некоторые правила, которые делали самураями людей последующих. Но разве не им следовал Альберт всю свою жизнь? В конечном итоге он верно служил своему господину, стал его оружием. С сыновьим почтением относился к чудовищному цатэру. Отринув страх смерти, он поставил честь на первое место, не боясь боли, даже бросал вызов Легиону. Бесчисленные дни провел упражняясь с мечом и прочим оружием. Закалял свое тело, изнемогая от голода и непосильных работ, босиком ходил по раскаленному песку и холодному снегу. Закалял свой дух, представая перед самыми лютыми ужасами Вселенной, становясь поистине бесстрашным. Если не это делало человека самураем, то что? Разве должен он зависеть от воли мертвых королей далекого прошлого?

Улыбнувшись, Альберт бросил довольный взгляд на кимоно. Кое-чего на нем не хватало. Он знал, в ящиках под полками с книгами рейтар хранил банки с чернилами, и сейчас обнаглевшего мужчину не остановило бы, даже находись они на его половине. Усевшись перед шелковыми одеждами с красной краской, он чертил мон, проекцию своей души. Альберт нарисовал ярко-алую божью коровку, черные пятна на ее крыльях – тьма его человеческой души, скованная багровым пламенем красной доминанты.

* * *

Вновь Альберт поднимался по высоким каменным ступеням величественного собора с массивными колоннами. Вновь его переполняли страх и неуверенность. Некогда объявив его «Храмом богов войны», он и подумать не мог, сколь далек окажется от правды. Ни одно из известных ему по мифам божеств не набралось бы смелости посетить место, где обретались не просто убийцы богов, лучшие из лучших среди них. А вот ему для подобного вполне доставало безрассудства.

Может быть, ну его, повернуть обратно, пока не поздно? Так и не сумев понять Легион, частью своего сознания Альберт всё же восхищался ими. Изменить Легион – подобное не было в его власти, но и быть безучастным наблюдателем, безмолвным соучастником кошмара, что приносил миру Легион одним лишь своим существованием, он не мог.

А посему ему следовало, как подобает Воину, вступить в схватку. Будь у человека чуть больше времени на изучение «Книги Злобы», он рано или поздно дошел бы до главы о Воинах и узнал, что, по видению Алегрофа, вовсе не Воин выбирает сражение. Наоборот, это сражение выбирает Воина, время и место, а тому представляется лишь возможность принять вызов или, поджав хвост, бежать. В жизни Альберта сейчас наступил как раз такой момент.

Остановившись в тени колонн, Гонк повернулся к человеку.

– Не спорь! Не препирайся! Подписывай всё, что тебе предложат рейтары! – многозначительно вскинув ладонь, проинструктировал он человека и, немного подумав, добавил: – А лучше вообще молчи!

Внутри вокруг трех столов с восседавшими за ними сморщенными стариками почти не было очередей, но рассчитывавший прийти пораньше и сделать всё без лишнего шума цатэр просчитался.

– Я хочу зарегистрировать бойца, – объявил он щуплому рейтару в серой рясе и с квадратным моноклем.

– А, Гонк! Тебя записать на испытания или только на боевые? – расплылся тот в довольной улыбке, развернув перед собой мятый свиток.

– Нет, я хочу зарегистрировать бойца-лаутира, дьярфо, мечник, – покачав головой, произнес цатэр, и от улыбки старца не осталось и следа. Окинув взглядом путавшегося под ногами гиганта человека, он одарил Гонка таким взглядом, будто только что услышал самую нелепую в своей жизни шутку.

– Ты уверен? – проскрипел пожилой рейтар. – У нас в этом сезоне ожидаются заявки от лучших Воинов! Кораг из «Топоров». Марана из «Опустошителей». Точно хочешь выставить против них дьярфо?

– Да, – коротко кивнул цатэр.

Альберт, изогнув брови, перевел взгляд с него на старца и обратно, эх, ему бы такую уверенность!

– Эх-х-х-х… Ну и как мне записать, «уродливый хлюпик»? Что это за зверь такой? Уж лучше б ты кровавую мразь привел, Гонк…

Заскрипело перо по мятому свитку; в руке старца оно, как головка принтера, снова и снова пересекая лист, стремительно заполняло все необходимые данные. Пожилой рейтар указал и рост, и вес, и даже возраст человека в семь целых две десятых сезона Звезды, словом не обмолвившись ни с самим человеком, ни с цатэром. Закончив схематический, но весьма точный портрет мужчины, рейтар задал один единственный вопрос, не поднимая взгляда от бумаг:

– Имя есть у этого… создания?

– Я Альберт, – нарушил человек наставление цатэра своей фирменной репликой.

– Оно еще и звуки издает… – тихонько проскрипел рейтар за соседним столом, всеми силами до сего пытавшийся игнорировать происходящее.

– Он, – поправил его третий коллега. – Это определенно самец.

Бланк был заполнен, и, придавив его костлявым пальцем, старик провернул бумагу на столе и придвинул к цатэру. Гонк снял с пальца скромный перстень и, окунув его в миску с красными чернилами, протянул Альберту. Для человека это колечко могло бы сыграть и роль короны; двумя руками совладав с ним, он поставил отметку снизу свитка, тотчас рейтар притянул бумагу обратно к себе и жестом показал Гонку, куда следует положить заявленное оружие. Почти одновременно с мечом Альберта на стол легла личная печать рейтара. Дело было сделано.

– Новый боец в первом круге, лаутир, мечник! – объявил на весь зал пожилой рейтар. – Ставки: одна треть на конец дня, одна шестая на выход!

– Норма против выхода, – объявил соседний стол, едва дав закончить речь своему коллеге.

– Две нормы против конца дня, – кивнул рейтар, принимавший участие в установлении пола мужчины.

– Так это был ты! – разнесся по залу грозный рев. Злобно раздувая ноздри, громадный цатэр со множеством шрамов на теле надвигался тяжелой поступью. Альберт узнал его, он видел его здесь в прошлый раз. – За дураков нас держишь, Гонк! Разберется он, как же! Второй сезон к ряду! Что, по стопам братца своего пойти надумал, опозорить Владыку посреди праздника?

– Следи за языком, Граз! – молниеносно лицо цатэра исказила ужасная гримаса ненависти. – Я смотрю, у тебя много лишних рогов, для служения Владыке тебе столько не понадобится.

– Ты еще смеешь угрожать мне?! Выставить лаутира, принести позор в семью! Так-то ты почитаешь память своего отца?!

Воздух вокруг цатэров быстро стал сухим и горячим, натянутым как тетива, готовым вот-вот разорваться. Оскалившись, гиганты смотрели друг на друга, у них не было при себе оружия, но Альберт знал: если они подерутся, для того чтобы камня на камне здесь не оставить, оно им не понадобится.

– Полпретора норм против выхода! – рявкнул цатэр, обращаясь ко всей собравшей публике. – Давайте сделаем ставки! Отправим Гонка в рабство, и пусть сидит со своими грязными рабами, раз уж они ему так нравятся!

«Две нормы!», «Три нормы!» – эхом разносились под высокими сводами однотипные выкрики, многие из собравшихся спешили сделать ставку против дерзкого человека, по всё мрачнеющему лицу Гонка понимавшего – всё пошло совсем не так, как тому хотелось бы, и вот сумма ставок уже перевалила за сотню, когда атмосферу разрядил высокий скрипучий голос.

– Что за балаган здесь происходит? Я думал, тут приличное место, где уважающий себя рейтар может сделать ставку, а тут оказалась брачная клоака для цатэрят… – с невозмутимым видом по каменному полу вышагивал Иверит, держа в одной руке охапку бумаг, другой стряхивал с жилетки несуществующие соринки. Все разговоры тотчас утихли, и, не обращая на цатэров никакого внимания, он прошел мимо столов, оставляя на каждом часть своих бумаг.

– Понимаете, канцлер, ставки в этом сезоне… Очень жаркие… – аккуратно подбирая слова, нарушил тишину принимавший бумаги у Альберта старец.

– Ставки? Ставки я люблю, – кивнул он и отвесил разошедшимся цатэрам такой взгляд, отчего оба они приняли вид мокрых котят. – Хочу сделать ставку. Две нормы… На выход лаутира!

По холлу как перекати-поле зашелестели перешептывания, многие из тэев и мэтэев, только что выступавшие против Альберта, уже спешили отменить свою ставку. Он еще не понимал, что всё это значило, но уже знал, что нужно сказать проходящему мимо с надменным видом рейтару:

– Спасибо.

– Только попробуй проиграть, я из тебя всю душу вытрясу, – едва слышно отозвался тот, даже не удостоив мужчину коротким взглядом.

Мучительно выдохнув, цатэр зашагал вниз по лестнице с довольно мрачным видом. Альберт остро нуждался в пояснениях, и Гонк спешил удовлетворить его жажду.

– Рейтары не любят участвовать в турнире, но любят делать ставки. Они этим показывают, что якобы заранее всё знают и могут просчитать любые варианты. «Цатир» – тот, кто скорее всего выиграет турнир. «Райтир» – очень перспективный боец, тоже может выиграть. «Тайтир», я так и не понял, чем этот отличается от предыдущего, ну и «лаутир». У них там целые схемы есть, рога сломаешь, пока поймешь, но однозначно я знаю одно: лаутир – это тот, кто точно проиграет. Поэтому нет ставок на победу лаутира, есть ставка на выход, это если ты сможешь уйти с арены собственными ногами.

– А на конец дня? – не слишком вдохновленный услышанным робко уточнил Альберт.

– Что к моменту, как пролетит оборот, ты вообще еще сможешь ходить. Доходит до того, что, услышав оценку «лаутир», многие отказывались участвовать. Так-то Граз прав, выйти лаутиром – принести позор в семью, да только брехня всё это! Просто они тебя не знают, а я знаю! Одолеешь кого-нибудь из тайтира или райтира – и всё, считай, ты Воин, этого нам будет достаточно. Даже вон как тебя высоко оценили… Как он тебя назвал?.. – Гонк взялся за подбородок, пытаясь вспомнить.

– Уродливым хлюпиком! – всплеснул руками мужчина.

Ему всё меньше нравилась эта авантюра, но повернуть назад было нельзя. Бросить всё сейчас и сбежать означало покрыть вечным позором не только себя, но и Гонка. Разве он может так с ним поступить?

– Во! Это гораздо лучше, чем мелкий уродец.

– Это то же самое… – не понимая восторгов цатэра, бессильно покачал головой человек.

Перспективы перед ним открывались не слишком радужные: едва услышав про отсутствие необходимости драться до смерти, Альберт расслабился, как-то не подумав, в каком качестве ему предстоит продолжать жизнь после. Если его оставят на арене с переломанными руками и ногами, эта участь выйдет не многим лучше смерти, а ведь это именно то, что ожидалось от участников, получивших оценку «лаутир».

Никто, совсем никто в него не верил. Альберт печально выдохнул и перевел взгляд на бредущего по мощеной оружием дороге цатэра. Может, кто-то всё же верил?

– И какие, по-твоему, у меня шансы?

– Ты скорее всего проиграешь все бои, если не будет других лаутиров. Последний раз лаутир был почти претор сезонов назад, но не переживай, слух о том, что рейтар поставил на лаутира, скоро разлетится по Звезде и привлечет всех калек, гронвлей и убогих, без соперников ты не останешься. Будет где показать себя!

Альберт совсем сник. Его история получалась совсем не такая героическая, как он себе представлял. В городе до ушей его долетел странный звук, создаваемый целой процессией, шагавшей по широкой улице. Впереди шествовала вызывающе одетая рейтарка, с ног до головы затянутая в черную кожу, из которой торчала лишь ее рогатая физиономия в тиаре из костей. В руках она держала деревянную табличку, с одной стороны подписанную «Игры когорт», а с другой – «14387», и всё время переворачивала, демонстрируя обе надписи окружающим. Альберта передернуло, едва он понял смысл надписей, и ведь всё это только засчитанные…

Сразу за ней шагал невысокий цатэр с металлической пластиной. Он бил по ней булыжником, но ему явно не хватало чувства ритма. Шагов через двадцать позади сей торжественной пары, рядами по три, в ногу шагали легионеры, все в таких же черных кожанках с рисунком черепа и числом «87». В руках многие из них держали шесты со связками нанизанных на цепь черепов, потряхивая ими в такт сомнительной музыке впереди идущего менестреля; те же, чьи руки были пусты, звучно хлопали в ладоши.

– Традисты… – фыркнул им вслед Гонк, когда парад свернул на ведущую к стадиону дорогу, и, осмотрев торчащие из ржавых сапог великанские пальцы, вздохнул. Альберт удивленно приподнял брови: неужели даже цатэры могли испытывать зависть?

На сегодняшнем маршруте оставалась всего одна остановка, и, немного поплутав среди однообразных улиц, Гонк распахнул дверь жилища с такой уверенностью, будто заходил к себе домой. Не так чтобы это было далеко от правды, ибо внутреннее убранство не слишком отличалось от его берлоги. Зеркала здесь не было, как и богатой коллекции оружия, зато вдоль стен тянулись веревки с разливавшими сладостный аромат вялеными полосками мяса. Вместо столика с ворчливым рейтаром в дальнем конце комнаты на табурете покачивался командир когорты Криг, нахмурив брови наблюдавший за сокращавшим его запасы громко чавкавшим чернокожим мэтэем. Одна рука мэтэя выглядела тонкой и ссохшейся, плечо украшал безобразный шрам, но со временем она заживет и набухнет, и вряд ли можно будет отличить эту конечность от родной.

– Гонк, наконец-то! – воскликнул гигант. – Ну как, мы получили регистрацию?

Цатэр с порога лишь коротко кивнул.

– Ладно. Я надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Я люблю твои затеи, но это… – Криг указал ладонью на Альберта. – Ему там не с вонючими рабами драться, пусть он продержится подольше, а то Триси так старалась…

– Да все знают, мы дрянная когорта, – подал голос не прекращавший чавкать мэтэй. – Надо брать пример с «Клинков», как они там говорят? Набили претор когорт – когорта в преторе!

– Я почти закончила, – донеслось со стоящего под солнечным колодцем стола. – Что у нас с подохцами?

– Ован, Руда, Дил, Нида, Садар, Град, Валам, Дорама, Балдог, – загибая пальцы, перечислял цатэр. Некоторые из этих имен были знакомы Альберту, кого-то он даже знал в лицо. Это были все погибшие за сезон бойцы, для командира они не просто товарищи и друзья, это были члены его семьи.

Сощурившись, маленькая рейтарка водила кистью по столу, и наконец, удовлетворенно выдохнув, она кряхтя приподняла изукрашенную узорами большую прямоугольную доску с надписью «28/368/Кровавая бойня/1/2». Закинув в рот остатки мяса, мэтэй поднялся на ноги и, прихватив свежеизготовленный рекламный щит подмышку, направился к выходу.

– Увидимся через три оборота, – бросил он через плечо, исчезая за порогом. От острого дежавю сердце человека подпрыгнуло – вновь ему предстояло продержаться всего три дня до начала турнира, на который он так хотел попасть. Но сейчас он чувствовал себя совсем иначе. Да и был это совсем иной Альберт.

Альберт желал посвятить крохи оставшегося времени на дополнительные тренировки, как и в прошлый раз, но, подумав, пришел к выводу, что ничему действительно стоящему он всё равно за столь краткое время уже не научится. Он не нуждался в разминке, а посему, уложив перед собой оружие, проводил часы в медитациях, очищая разум от кружащихся вьюгой мыслей. Мог ли он представить, медленно лишаясь рассудка в темных казематах, что за него поручится цатэр? Может быть, он всё еще находится где-то посреди пустыни, а всё, что он видит сейчас, – просто галлюцинация помутившегося сознания? Он гнал прочь подобные мысли, чувствуя ответственность и перед собой, и перед Гонком, и перед когортой, и даже перед всем человечеством. Альберт взвалил на свои хрупкие плечи тяжесть всего мира, что давила на его душу, распластавшуюся на алой наковальне доминанты. Возможно, он мыслил и действовал неправильно, ведь от него ожидали всего-навсего способности устоять на собственный ногах, а не изменения судьбы Вселенной, но если никто не возьмет на себя эту роль, что будет тогда с плывущей по течению историей времен? Нет, кто-то должен это сделать.

Когда пришло назначенное время, Альберт последовал за судьей с такой твердостью и решимостью, будто тот вел его на суд, где будет рассматриваться дело всей его жизни, а вовсе не на потешный праздник весьма дикой, довольно чудной культуры Алого Легиона. Гонк говорил, на турнир ходят, когда тебе есть что показать, и ему оставалось только надеяться, что ему действительно было что показать.

Владыка Алегроф в этом сезоне не пожелал присутствовать на открытии, а посему мероприятие проходило в атмосфере несколько менее плотной толпы, тем не менее, действительно удивлен Альберт был в момент, когда цатэр, почти дойдя до стадиона, вдруг резко свернул в сторону и повел его в пустыню в обход амфитеатра. Всё это время в тени исполинского сооружения скрывался стадион поменьше, он был бы впечатляющим, но старший брат полностью затмевал его, и совсем неудивительно, почему тот оставался практически пуст и незаметен всё время. Здесь проходили предварительные бои, но, вопреки ожиданиям Гонка, их оказалось существенно меньше.

Альберту предстояло провести поединки с двумя кровавыми мразями и одним гронвлем, но к моменту, как они прибыли, выяснилось, что слепой зверек уже отгрыз гронвлю ступню, и человек получил победу над ним автоматически. Со слепышами тоже не было особых проблем, ему было достаточно лишь гневно прикрикнуть на одного и разок пнуть другого, и вот звери, поджав хвосты, уже убегали прочь от победителя. Провожая их взглядом, Альберт печально вздыхал, воздевая очи к багровым небесам среди пустого амфитеатра, с трудом веря, что в каких-то трех сотнях шагов отсюда происходило настоящее пышное празднество.

Уже в жилище Гонк объяснял ему: эти унизительные бои не играют никакой роли, он всё еще не отыграл ставку Иверита, а настоящее противостояние его ждет в следующем круге, ведь он зарекомендовал себя с тремя победами из трех, и теперь предстояло ожидать, когда кто-то захочет биться с ним.

– Что значит «захочет»? Разве я не прошел дальше, победив? – удивлялся мужчина.

Он-то думал, существует некая турнирная сетка, где бойцы сходятся друг с другом в соответствии со жребием или как-нибудь еще, но Легион, как всегда, спешил разрушить его ожидания.

– Конечно нет, рейтары подбирают соперников для каждого боя, чтобы всем было интересно, вот представь, готовился ты весь сезон к турниру, пришел, а там – лаутир, – Гонк обвел его рукой, отчего мужчина несколько скис. – Это же оскорбительно. Но не переживай, ты уже считаешься лучше, чем кровавая мразь, кто-нибудь точно согласится драться с тобой.

– Какое-то это сомнительное достижение…

– Это очень серьезное заявление! – не соглашался с ним цатэр. – Любой, с кем ты скрестишь оружие, будет сильнее тебя. Будет знать всё, что знаешь ты, и просто кучу всего, о чем ты и слыхать не слыхивал. Каждый из них – лучший из Воинов Легиона, и легко одолеет тебя, ты против них – слабак, ничто, пустое место.

Гонк говорил жарко, уверенно, но он не стремился как-то задеть человека, напротив, он подчеркивал всю важность правильного настроя, а то Альберт уж совсем поник и почти потерял настрой.

– Как же мне тогда победить?

– Действовать быстро. Неожиданно. Исход битвы определяют не размеры бойца, а неистовость сражения, происходящего внутри каждого из бойцов.