Текст книги "Хроники Доминиона. Меч Самурая"

– Подними палку! – зловеще рявкнул цатэр, и вновь человек ощутил болезненный скрежет лезвий, беспощадно врывающихся в его сознание. Разочарованно хмыкнув, в следующий миг он стоял уже с шестом в руке.

– Еще, – крикнул Альберт, бросив его на землю.

– Подними палку! – вновь обрушился на него голос гиганта.

Со злобой глядя на деревяшку в своей руке, человек, зарычав, швырнул ее под ноги.

– Еще!

– Подними палку и стукни себя!

– Эй! – потирая ушибленный лоб, недовольно крикнул он цатэру, что, завалившись на спину, наполнил пустые трибуны стадиона зловещим хохотом.

– Я думал, это поможет! А давай так, отойди на полпретора шагов.

Пожав плечами, Альберт отсчитал десяток шагов от брошенной палки и вновь кивнул цатэру.

– Подними палку! – выпалил тот, и лезвия привычным образом зазвенели в голове; человек безвольной куклой зашагал к деревяшке, но, когда чуть больше половины пути осталось за спиной, замер. До палки оставалось около четырех шагов…

– А-а-а, так тебе нужно время… – задумчиво протянул Гонк, схватив себя за подбородок, но не только он, Альберт тоже многое понял из этого простого упражнения. Время. Вот что так сильно отличало человека от цатэра – восприятие времени. Если человеческая жизнь была хрупким ручейком, где каждая капелька драгоценна, то долгая жизнь цатэра – могучий поток, и для них не было большой печали, если часть этого потока расплещется.

С точки зрения Гонка, не было разницы, подберет ли человек палку стоя рядом с ней, или потратит несколько мгновений, чтобы подойти, а вот для Альберта разница была. Тем более удивительно, что Гонк дошел до этого первым. Вновь и вновь проворачивая этот трюк, мужчина сумел сократить промежуток между звоном лезвий и реакцией до трех шагов к моменту, когда фигура рейтара появилась на горизонте.

В этот раз тщедушный ворчун не счел необходимым использовать парадное железное облачение, объявившись в своей обыденной жилетке. Достаточно подойдя, он отвесил по краткому циничному взгляду и цатэру, и человеку, и, приставив ногу к ноге, занял свою чудную стойку с неповторимо надменным выражением лица.

Подцепив пальцами ноги, Альберт небрежно швырнул ему шест, и тот неуловимо подхватил его, не шелохнувшись, и, провернув в ладони, скрыл за спиной, лишь кончик выглядывал из-за его плеча.

– Совсем обленился… Уже и раба своего сам выпороть не может! А еще судья! – скривившись, ворчал он, не беспокоясь, что ужасный цатэр, воплощение смерти, его прекрасно слышит.

– Ладно, я начну!

Неспешной уверенной походкой двинувшись вперед, он молниеносно вскинул палку и с хорошим размахом обрушил на голову Альберта; лишь благодаря дремавшим рефлексам тот успел заблокировать удар, отступив назад.

– Вот! Вот! – усмехнулся цатэр, довольно махнув кулаком. – Ха! Берт и Верт!

– Я надеюсь, твоя смерть будет мучительной, как ты того и заслуживаешь, Го! – не отрывая взгляда от противника, прокомментировал его реплику рейтар, готовясь к следующей атаке.

Звонкий стук палок разносился над алыми песками арены, стремительные, едва уловимые движения рейтара в атаке перетекали в еще более непостижимый дрейф ртути в защите, а потому почти всё время Альберт захлебывался под бесконечным градом ударов. Но каждый раз, когда ему хоть кончиком шеста удавалось подцепить рейтара под ребра, он ощущал глоток свежего воздуха. Удар, блок, удар, Альберт только успел выцепить шест у правого плеча, как он уже свистел над левым, блок, и пока он смотрел на один конец палки, другим рейтар уже подцепил его ноги, и с гулким «Ух!» он шлепнулся на спину.

Иверит, оставляя человека за спиной, отходил на несколько шагов и, провернув в руках шест, вновь занимал свою беспечно-надменную стойку, которая сама по себе выводила Альберта из себя. Пока человек оставался на земле, рейтар его не трогал, но только тот, отдышавшись, поднимался на ноги, его вновь и вновь осыпали ударами.

– Блокируй! Блокируй! Не пытайся его переиграть! А-а-а-а… – протянул цатэр, хлопнув себя по коленям, когда человек вновь упал в песок.

Ему-то легко говорить! Даже безо всякой доминанты человек не был ровней ворчливому рейтару. Ивериту было плевать, какое вообще оружие доведется использовать, и Альберт не сомневался: исход спарринга оставался бы тем же, даже если бы они фехтовали на мокрых тряпках. Но как бы обидно ему ни было, каким бы противным характером не обладал сухопарый рейтар, в глубине души он признавал: тренироваться с таким мастером – величайшая удача. Утерев кровь с разбитой губы, Альберт поднялся на ноги.

Стремительный выпад слева, секущий снизу, мощный тычок, что выбил весь воздух из легких мужчины, и в тот же миг он прикусил язык, получив в подбородок, и вновь оказался на земле. Железистый привкус крови проникал в сознание Альберта.

– А ты знаешь, мне даже начинает нравится, – кивнул Иверит цатэру, возвращаясь на исходную позицию. Гнев охватывал человека, но он промолчал, предпочтя приберечь его для боя. Оттолкнувшись ладонью от песка, он едва успел встать, как рейтар налетел со свежей порцией ударов, и, лишь успев царапнуть того по плечу, Альберт ощутил острую боль в ягодицах, с громким «Ай!» нырнув лбом в песок, когда следующий удар ужалил его под лопатки.

– Хе-хе-хе… – мерзко посмеялся рейтар, возвращаясь в стойку. Во рту Альберта уже всё слиплось от вязкой крови, голова гудела как колокол.

– Всё, я больше не могу… – судорожно хватая ртом воздух, махнул он цатэру ладонью.

– Ты и в бою такое заявишь? Отвратительно! Всё ты можешь! Подъем!

Опираясь на палку, человек кое-как поднялся и, едва слышно простонав, погладил пострадавший зад. Но вот опять со свистом палка обрушилась на него, звучно щелкнув по уху, и, кувыркаясь по песку, человек растянулся на животе. Отчаянно силясь удержаться в сознании, он елозил руками перед собой в поисках оружия. Бешено колотящееся сердце заглушало все звуки вокруг, в глазах темнело, и, срываясь на кашель, Альберт захлебывался собственной кровью.

– Подъем! – разлился по его сознанию жестоким приказом голос Гонка. На сей раз лезвия пронзили не только его разум, но и тело, мышцы его, связки тотчас загорелись будто изнутри. Ощущение текущей, холодной, но обжигающей жидкости отдавалось в каждой конечности.

Подчиняясь неведомой силе, поднявшей его как котенка, с изумлением человек обнаружил свое тело в вертикальном положении. Мысли становились всё более ясными, в то время как тело, казалось, вот-вот обратится в прах. Подцепив пальцами ноги палку, Иверит швырнул ее человеку в той же манере, и, поймав шест, тот изготовился к бою. Чувство силы вторым дыханием наполнило его решимостью, подарило сладостное ощущение всемогущества, он уже вкушал его – однажды, на долю мгновения, когда упражнялся с булавой. Но сейчас оно не оставляло его.

Рейтар вновь атаковал, но Альберт перехватывал его выпады, будто это Иверит смертельно устал, а вовсе не он. Пусть мир и оставался прежним, у человека изменилось само его восприятие. Альберт видел тусклый блеск мельчайших песчинок, слышал шипение испарявшихся капель собственной крови на горячем песке, но главная мысль, что занимала его разум, пока он смотрел в глаза своему сопернику: «Не такой уж ты и быстрый».

Скользнув под очередным ударом, он вывернулся и, прихватив ладонью рейтара за шею, обрушил того в песок движением, что никогда прежде в своей жизни не использовал на практике. Движением, что было ему знакомо, но сейчас он никак не мог вспомнить, почему и откуда. Перекатившись через спину, рейтар в очередной раз бросился в атаку, и впервые на его надменном лице появилась улыбка, а в глазах блеснул огонь азарта. Словно услышав мысли человека, удары его стали не только сильнее, но и быстрее, и пусть Альберт пропускал слишком много из них, на каждые пять атак он разменивал одну свою.

– Верт. Верт! ВЕРТ! – раскатом грома рявкнул цатэр, подскочив на ноги, и стремительный рейтар наконец остановился, замерев в паре шагов напротив своего противника, не сводя взора с глаз, в коих читалась решимость не отступать до самой смерти.

И хоть Альберт едва стоял на подкашивающихся ногах, всем своим видом он сообщал: «Нападай!»

– Истощил его до предела, пока не сможет противиться, и набил доминантой как пустое ведро, – продолжая сверлить взглядом человека, произнес рейтар, пока лицо его вновь приобретало надменно-ворчливый вид.

Резким движением он утер тонкий кровоподтек под крючковатым носом и, растерев кровь между пальцами, добавил, повернувшись к цатэру:

– На турнире ты ему так помочь не сможешь.

Откланявшись, он зашагал прочь с арены.

Свесив со стола ноги, Альберт приходил в себя после устроенной ему рейтаром взбучки, в то время как тот обыденно продолжал скрипеть пером. Смертельная усталость едва позволяла человеку оставаться в сознании, но ноющая, противная, пульсирующая боль в каждой мышце мешала провалиться в сон. В темной вышине пронеслась багровая волна, осыпав обеденный стол гиганта горстью красной пыли сквозь квадратный световой колодец, и, отодвинув письменные принадлежности, рейтар встал из-за стола.

Отвесив легкий поклон, он переступил порог и покинул жилище, а Альберт, проводив его взглядом со смесью обиды и зависти, всплеснул руками:

– Почему он вообще сюда приходит? Он же здесь даже не живет!

– Он здесь работает, – коротко отозвался цатэр. Прикрыв глаза, гигант возложил руку на страницу ветхой книги и сидел так уже продолжительное время.

– Тут канцелярия неподалеку, ему отсюда гораздо ближе идти, чем из своего дома.

– Так пусть там и работает.

– Ну, он плохо ладит с другими… – пожал плечами цатэр. И Альберт даже догадывался, почему.

– Но это твой дом!

Цатэр громко захлопнул книгу и повернул к человеку взор горящих глаз.

– Мой брат убил его отца, – рявкнул он, не на шутку перепугав человека. – Половина! Половина всего, что есть у меня, принадлежит ему. Мы Легион, у нас есть правила! Правила – вот что отличает нас от зверья и вонючих рабов!

Цатэр сопя прошелся по комнате и, хмыкнув, вновь сел перед книгой.

– Ничего, я всё выкуплю обратно, только заработаю побольше норм…

Альберт поежился он налетевшего на него холода. Да, даже чудовищным цатэрам не скрыться от проклятия кровного родства. Никому из рожденных в утробе матерей.

* * *

Гул мощных двигателей эхом разносился по корпусу корабля, уносящего подскакивающего в бочке человека на новую встречу с неизвестностью. Гонк уже не спрашивал, просто поставил перед фактом, лишь взглянув в полные решимости глаза, что с каждым днем всё более сужались, возвращаясь ближе к изначальному виду, а на пустой серой радужке проступали черные пятна. Ответ и так был известен им обоим.

Скользящий по краю облаков, как по водной глади, челнок плавно сбрасывал скорость. Беспокойный Оверт наотрез отказывался сидеть на своем месте и, открыв один из люков, вывесился наружу. Через оконца Альберт видел поверхность планеты, сверкающую гладью широких рек на исполинских равнинах, полных буйной растительности. Огромные кроны толстых высоких деревьев утопали в густой темно-фиолетовой листве, впитывающей свет яркой голубой звезды, а на ее фоне темнели силуэты многочисленных лун.

– Тут дангровые заросли. Мразей… с полкогорты в высоту! – на мгновение затащив голову в салон, крикнул Оверт, без особого успеха силясь перекричать свист ветра. Кроме нескольких фырков, никакой реакции от товарищей не было, и, одним движением впрыгнув обратно внутрь, бойкий рейтар направился прямиком к ящику со знаменами.

– Кто прыгает? – на ходу бросил он и, основательно покопавшись, выудил черное знамя с яркой густой краской на ткани, что плохо коррелировала со старым ржавым черенком. Ответа не последовало.

– Брåдог, брат? – с трудом сдерживая улыбку, изображал наигранную удивленность он.

– Отвали, Оверт! – пронесся по салону сердитый голос. – Там эта мерзкая грязная жижа!

– Что за невероятная «жижа» может остановить могучих первых?! – упиваясь моментом, драматизировал рейтар.

– Вода! – рявкнула сидящая по другую сторону салона цатэрка, не распознав его сарказма. – Поганая вода повсюду! Забивается в сапоги!

– И эти мерзостные слизни! – даже пилот присоединился к разговору, поддержав цатэров. – Дохнут везде и ужасно воняют, сапоги потом хоть выбрасывай!

– Вон там вроде посуше! – крикнул Оверт, вновь забравшись на лесенку у люка и указывая на широкий серый холм вдали, но, не выдержав, сорвался на хохот, прерываемый похрюкиванием.

– Да что ж вы за первые такие? Девять когорт, и никто не хочет прыгать! – вдоволь насмеявшись, устыдил их рейтар. – Родан, я там прыгну!

На фоне лазурного неба среди пушистых облаков темными пятнами притаились корабли Легиона, синхронно пикируя в сторону серого холма, на деле оказавшегося переплетением множества гигантских корней. Челнок привычно наклонился, и на некоторое время в салоне повисла полная тишина.

– Девять когорт! – повторил рейтар.

– Это даже не претор!

– Нет-нет-нет! – покачал головой рейтар, резко развернувшись на лестнице. – Ты должен сказать: «Первые – знамена!», Крат.

Подражая его сердитому голосу и выражению лица, он нахально передразнил насупившегося легионера.

– Да прыгай уже! – рявкнул Брåдог, заканчивая этот спектакль.

Рейтар лишь ухмыльнулся, обнажив маленькие острые зубки, и, не разворачиваясь, спиной устремился вниз. Сделав несколько кувырков в воздухе, он швырнул знамя, что с громким хлопком вонзилось в древесину величественного растения, пустив по корням множество мелких алых молний. Не успел рейтар приземлиться, как над экзотическим лесом пронесся сонм криков, которые Альберту уже доводилось слышать. Под тяжелыми кронами в темной чаще разносилась какофония сотен пронзительных визгов.

– Ненавижу, когда он прав! – выпалил Брåдог и, прихватив увесистый топор в одну руку и первое попавшееся знамя в другую, разбежавшись, выпрыгнул из корабля.

Громогласный взрыв от знамени цатэра пронесся по округе, и, лишь на мгновение стихнув, крики стократно усилились, перекрывая рокот двигателей. Они звучали столь высоко, громко и пронзительно, что даже Альберт сумел уловить в них какой-то оттенок ужаса. Несколько крупных созданий вынырнули из-под крон древ и, хлопая широкими крыльями, силились как можно скорее убраться подальше от эпицентра грохота, сотворенного цатэром.

– Хорошо кричат, – одобрительно кивал Гонк, провожая взглядом легионеров, стремительно опустошающих ящики со знаменами и оружием. – Странный у них язык, конечно, но кричат хорошо.

– Язык? – переспросил Альберт, вслушиваясь в протяжные, жалобные, тревожные крики тварей, которые он считал бессвязными воплями. – А что они кричат?

– «Легион здесь».

На прощание одарив человека зловещей улыбкой, цатэр подхватил знамя в пару к большой булаве, и рухнул вниз.

Ловко маневрируя, челнок, несмотря на отвратительные аэродинамические качества, совершил стремительную посадку, с громким хрустом ломая корни исполинских древ. Оставленная цатэром без присмотра бочка сорвалась с места и с лязгом рухнула вглубь трюма. Альберт выполз наружу и обнаружил себя в окружении множества рабов. Глядя на него бессмысленными пустыми взорами, они испуганно перетаптывались, вжимаясь в стены и ящики. Со скрипом медленно отворялась грузовая дверь, яркий свет проникал внутрь, ослепляя невольников.

– На выход! – рявкнул чей-то голос, и вереница покорных созданий побрела наружу.

В нос ударил гнилостный аромат болота, влажные корни хлюпали под босыми ногами. Перед глазами человека вокруг полного корней островка сплошной стеной небоскребами вздымались бурые стволы титанических растений, а между ними, в непроглядной тьме, – веками не видевшей солнечного света хор тысяч, десятков тысяч леденящих кровь воплей. Всё новые и новые легионеры падали с небес, вонзая знамена, всё сильнее багровело голубое небо над головой. Белоснежные тучи чернели, в них поблескивали алые молнии.

Предоставленные сами себе рабы разбирали смехотворное вооружение – заостренные прутки, кирки и мотыги – и дрожа жались ближе к кораблям. Никто и не думал бежать прочь, в темноту непроглядных чащ, полных замогильного воя. Мимо летящей походкой пронесся Гонк, успевший разжиться топориком. Одарив Альберта расплывчатой рекомендацией «Не выходить за горизонт», он присоединился к товарищам, вырубавшим торчащие всюду корни, что ограничивали пространство для маневров.

Оставляя позади себя дымный шлейф, с неба с гулом падал горящий челнок. Вот он исчез в яркой вспышке с раскатами грома, обратившись темной точкой в вышине, и, издали блеснув, вновь появился уже у самой поверхности, с треском рухнув на подстилку из корней. Сражение еще не началось, а Легион уже ухитрился потерять один из своих кораблей. Ругаясь, воины покидали искореженное судно, присоединяясь к зачистке раскинувшегося на несколько миль вокруг пятачка относительно твердой поверхности.

Забравшийся на высокий корень молодой рейтар активно размахивал двумя факелами, темными багровыми огнями подавая знаки кораблям, кольцом садящимся вокруг пострадавшего судна. Совсем рядом спланировал корабль, исчерченный белой краской, абстрактные фигуры складывались во вполне конкретное изображение черепа цатэра, искаженное то ли нарисованным ударом кулака, то ли визуальным отображением его крика, исполненным многократно повторяющейся надписью «Каждой-Твари-По-Харе». Из корабля выпрыгнул тэй в черных доспехах с характерным орнаментом и направился к кораблю, что доставил сюда Альберта.

– Вы кто? – деловито крикнул ему командир когорты.

– Два-семь, Каждой-Твари-По-Харе, Зубасский претор! – бодро отрапортовал тот, махнув цатэру мечом. – Надо было выбить их отсюда, пока тут всего-то пара гнезд была!

– Так никто не хотел лезть в это болото! – осуждающе произнес Криг, разводя руки в стороны.

– Вот теперь и расплачиваемся! – кивнул ему тэй и, бросив быстрый взгляд вверх, что было мочи выпалил: – Отбивные!

Альберт посмотрел в небо и увидел множество, сотни крошечных темных точек, что, заволакивая небеса, стремительно приближались, и когда одна из них достигла поверхности, человек понял, почему в Легионе их прозвали «отбивными»: вовремя взмахнув палицей, цатэр «отбил» ее как мячик, но вместо того, чтобы отскочить, существо разлетелось в клочья, окропив окрестности фонтаном из смердящих внутренностей. Аналогичным образом поступали и другие, но на них буквально проливался дождь из вопящих чудищ, а посему, пользуясь превосходством в численности, многим удавалось прорваться.

Что за чудные создания сыпались на них с небес! Две длинные мускулистые конечности крепились к их несуразному тельцу в месте, что Альберт бы назвал плечами, а там, где должна бы начинаться шея, вздымался тонкий чешуйчатый гребешок. Небольшое тулово оканчивалось парой маленьких когтистых лапок, окружая бесформенную пасть, полную длинных кривых клыков. Несмотря на то, что монстры весьма уверенно переступали мощными четырехпалыми лапами, человека не покидало ощущение некоторой неправильности, будто они ходят буквально на руках.

Монстры использовали весьма изощренную тактику: едва приземлившись, они находили сородича и в паре с ним атаковали одну жертву, вцепляясь в конечности зубами и когтями и тут же прыгая в противоположенных направлениях. Если им везло, то удавалось оторвать зазевавшемуся тэю или даже мэтэю руку или ногу, супротив огромных цатэров за счастье было и просто вырвать клок мяса или фрагмент доспехов, а вот бедных рабов они попросту разрывали пополам. Но и тем было чем ответить: ежели твари не посчастливилось упасть в большое их скопление, в тот же миг рабы набрасывались стаей саранчи, оставляя после себя изувеченное месиво.

Визг, свист, крики, вонь, кровь, грязь, боль… В хаосе сражения не было ничего красивого или романтичного, что так часто встречалось в героических историях, но никогда – на поле боя.

В суматохе человек потерял Гонка из вида и, пытаясь воссоединиться с цатэром, наткнулся на отличавшегося особо отвратительной наружностью монстра. Сердце мужчины дрогнуло, и, быстро бросив взгляд за спину, он убедился в отсутствии его сородичей поблизости. Глаза Альберта скользнули по надписи на мече, сдавив рукоять, он, собираясь с духом, выдохнул и отработанным ударом рассек чудовище. Но зазубренное лезвие застряло в вязкой плоти, и как Альберт ни дергал, ему не удавалось вырвать оружие из трепыхающейся в конвульсиях твари.

И тогда он перестал действовать как человек и поступил как настоящий житель Красной Звезды. Неистово зарычав, вместо того чтобы тащить меч на себя, он изо всех сил пытался вогнать его как можно глубже, и, пройдя сквозь тело как сквозь масло, меч развалил труп пополам. Омерзительный запах паленой плоти монстра на прощание ударил его по носу, но ему было не до этого. Альберт и подумать не мог, насколько это может оказаться… приятно.

Как порыв прохладного ветерка в горячей пустыне, стакан чистой воды для пересохшего горла, прикосновение рук любимого человека… Зловеще возвышаясь над телом, Альберт хотел еще. Он увидел, как монстр пытался вытащить из укрытия отчаянно цепляющегося за стойку корабля раба. «К черту цатэра, – думал Альберт. – Найдется, никуда не денется». Взяв хороший разбег, с бешеным кличем он срубил одну из больших рук твари и, не дав той осмыслить произошедшее, тотчас добил, пронзив челюсти. Да, очень приятное чувство…

После непродолжительного боя весь пятачок был завален тысячами трупов чудовищ, Легион имел мертвыми в основном рабов, жалко жавшихся ближе к наибольшему скоплению цатэров – чудовищ не менее ужасных, чем те, что рвали их пополам.

– Уродцы, в кольцо! – во всю глотку проорал Криг, и привычное уже ощущение, всегда сопровождающее приказ, заполнило сознание человека. Альберт сделал несколько шагов и остановился, провожая взглядом спины рабов и проклиная, презирая себя за те три шага, что прошел вместе с ними.

Рабы, дойдя до самого края островка, выстроились по периметру, своими телами обозначив невидимую границу, где безраздельно властвовала воля Легиона.

– Один вон прячется! – крикнула незнакомая рейтарка, стоя прямо на носу одного из кораблей и показывая тонким пальцем на Альберта.

– Это мой! – отозвался непонятно когда подоспевший Гонк. – Присмотри за ним, чтобы не сдох!

– Я тебе кто, нянька?! Сам следи за своим хлюпиком! Дался тебе вообще этот бестолковый дьярфо!

– Ты за дьярфо-то не говори! – осадил ее знакомый низкий голос.

С огромным двуручным топором в руках к ним вышла цатэрка; на спине ее, в небольшой стальной клетке-гнезде, свесив ноги вниз, гордо восседал обладатель полосатого хвоста, мохнатыми лапками сжимавший длинное копье, оканчивающееся полощущим на ветру знаменем. Высокими, под самое колено, металлическими сапогами цатэрка в основном просто топтала врагов, а ежели она и пропускала кого-то, ее компаньон в тот же миг накалывал его череп на копье, как дворник опавшие осенние листья.

– Скотина полезный! – бросив взгляд больших глаз на Альберта, подтвердил он слова своей хозяйки, беспорядочно вращая головой.

– Там! – долетел до них далекий крик с противоположного конца острова, и, оставив разговоры, воины бросились на зов.

Несколько тысяч легионеров столпились на узкой полоске суши, и поначалу Альберт не мог сообразить, чем эта часть острова отличалась от остальных, но как только у него на глазах из тьмы чащобы вырвались несколько длинных щупалец-хлыстов, схвативших истошно взвизгнувшего раба и тут же утянувших его во тьму, он всё понял. Легион использовал рабов… как живую сигнализацию, отслеживавшую появление противника.

Теперь Альберт мог буквально видеть границы влияния Легиона. Саму доминанту, конечно, увидеть не представлялось возможным, зато он видел густой темный дым, разливавшийся под кронами древ; наткнувшись на незримую преграду, он резко обрывался ровной линией подле ног дрожащих рабов. А на той стороне, между необъятными стволами древ, из темноты на них смотрели тысячи злобных глаз.

Окруженный глубокой водой островок стал недосягаем для тонконогих бестий, что кружили вокруг, скользя над водой по дыму, но, достигнув границы, лишь пронзительно визжали, скалясь вытянутыми мордами. Всего один небольшой перешеек отделял воинов когорт от темного царства клыков и когтей, толпящихся у непостижимой границы, вопящих, рычащих, перетаптывающихся с места на место, но не торопившихся переступать черту. Глядя в пустые глаза всевозможных тварей, Альберт не мог понять, чего он видел больше: страха, злобы или отчаяния.

По рядам прокатилось возбужденное перешептывание. «Жрица, здесь жрица», – благоговейно вторили грубые голоса легионеров. «Жрица Данва…» – долетел до ушей человека зачарованный голос Гонка, когда в гордом одиночестве на природный мост вышла высокая цатэрка с яркой алой кожей. Серая мантия ее с черной каймой развевалась под натиском могучих порывов ветра, а в руках она держала, несомненно, «Книгу Злобы».

Окованный железом огромный толстый фолиант жрица несла за рукоятку, вмонтированную в цельнометаллический корешок. С краев его на цепях свободно свисала еще одна рукоятка-булава, на каждом углу чудовищный том поблескивал острыми лезвиями. С обложки скалилась раззявленная пасть чудовища, а страницы были перехвачены металлической скобой с замком и тремя длинными шипами. Глядя на сей предмет, Альберт не мог понять, действительно ли это книга, или скорее оружие.

– Ничтожные жалкие твари! – заговорила жрица, и голос ее, самодовольный, уверенный, всепроникающий, звучал словно изнутри, с легкостью перекрывая вопли бестий. – Своим существованием вы оскорбляете Владыку Алегрофа, разве вы достойны жизни? Нет! – продолжала она, расхаживая по полоске суши, поворачиваясь к воющей орде спиной, демонстрируя полное пренебрежение. И вот, улучив момент, с высоты далеких крон ей в спину бросился один из немногих уцелевших в первой атаке монстров, но, молниеносно развернувшись, одним махом она рассекла его книгой на две части – обугленные ошметки беззвучно осыпались наземь. Темная кровь окропила мантию, а жрица говорила, не переменившись ни в лице, ни в голосе, словно отрицая само существование этой никчемной выходки.

– Что вы рассчитываете найти здесь, в угодьях Владыки? Здесь, пред своей убогой смертью, вы не найдете ничего, лишь С̶̸Т҈̸Р҉А̸Х̶!̴

Зловещее непонятное слово громогласно пронеслось над островком, давно Альберт не слышал слова столь ужасного. Слова, налетевшего на него пронзающим ледяным ветром, и только что стоявший в окружении множества легионеров человек почувствовал себя во тьме, в абсолютном одиночестве. Ноги его предательски задрожали, и, опершись о меч, он снова и снова повторял про себя надпись на лезвии.

– С̶̸Т҈̸Р҉А̸Х̶!̴ – повторила жрица, подступая всё ближе к скулящим бестиям, что, несмотря на тысячекратное превосходство в численности, лишь отступали, спотыкаясь, прочь от одной единственной цатэрки.

Крик ее на полсотни шагов продвинул границу вглубь чащи, выбив опору из-под ног скользящих по дыму скоробежек, что в тот же миг камнем обрушились в воду, беспомощно бултыхая тонкими конечностями, и, увязая в тине и иле, шедших ко дну. Рабы же, позабыв про все приказы, бросились к кораблям – те из них, кто не рухнул замертво, едва заслышав чудовищный окрик жрицы войны.

Одному из тонконогих повезло оказаться над сушей, и теперь, лишившись привычной среды, он неловко переступал длинными конечностями, отчаянно силясь догнать бросивших его товарищей. Подхватив свободной рукой булаву с цепями на концах, жрица зашвырнула книгу в монстра; заскрежетал древний механизм, зазвенели звенья раскручивающейся цепи, и, лязгнув, книга влетела в бестию, наколов на острые шипы как на вилку. Сию же секунду Данва рванула книгу обратно, и, подлетев в небо, обескураженная тварь рухнула под ноги смотавшей цепи обратно жрицы.

– Легион! – вскинув кулак, выкрикнула жрица, с громким хрустом раздавив босой ногой череп монстра.

– Легион! – хором повторили Воины, зловеще скалясь и шагая в атаку.

* * *

Ворвавшись в нестройные ряды деморализованных отродий, легионеры делали то, что умели лучше всего: сеяли смерть и разрушение. Воды помутились от пролитой крови, каменным кулаком Легион обрушился на хрустальную оборону разномастных созданий. И пусть многие из них и были весьма крупны и сильны, смертоносны и непостижимы, противопоставить вдохновленным жрицей Воинам со ржавыми топорами было практически нечего.

Оглушительно грохотали немногочисленные пушки-крушители, вспыхивая в темноте под кронами. Тем не менее, ворвавшихся вглубь чащи окружали всё новые и новые, прибывавшие со всех концов влажного леса чудовища. Альберт схлестнулся с ушастым, что, хоть и был на голову выше, расправив перепончатые отростки, жалобно пищал и сгорбившись пятился перед наступающим человеком, в чьих испещренных болезненными серыми нитями глазах отражалось само зло.

Несмотря на все усилия цатэра, Альберт так и не смог полноценно овладеть красной доминантой, он мог лишь на долю мгновения зажечь багровые искорки на кончике лезвия, но если поймать нужный момент… Искаженная гримасой ужаса голова покатилась по склону, подскакивая на корнях.

На глаза человеку попалась фигура, сидящая у самой воды, что он поначалу принял за заблудившегося раба. Обхватив руками колени и согнувшись в три погибели, создание со складчатой темно-бурой кожей, покрытое струпьями и бородавками, покачивалось, игнорируя происходящее в нескольких шагах сражение. Словно почувствовав взгляд человека, оно резко развернуло безобразную увечную голову. Бесформенные лоскуты плоти свисали, обнажая кости черепа с узкой челюстью и кривыми зубами, впалый нос беспорядочно раздувал складки кожи, и вот – человек пересекся взглядом с пустыми красными глазами без зрачков.

Короткая вспышка, и мир окрасился в красное, обратившись негативом некачественной пленки. Но с этой монохромной, темнеющей и рассыпающейся фотокарточки пропало отвратительное создание, лишь пустой берег. Наваждение развеялось, лишь когда удар шипастой булавы вогнал отродье в землю в каких-то трех-четырех шагах от Альберта, и, вздрогнув от неожиданности, человек оступился, ударившись спиной о землю.

– Не смотри радам в глаза! – с оттенком укора произнес Гонк, вытирая о корни оружие от налипшей плоти.

– Как же тогда с ними драться? – поднимаясь на ноги, крикнул ему Альберт.

– Как хочешь, главное – не смотри в глаза! – отмахнулся тот и замер, уставившись куда-то вдаль. С тонких губ цатэра едва слышно, с трепетом и предвкушением сорвалось лишь «Мечехвост…»

Протяжная, заунывная китовая песня разнеслась над полем боя. Возвышаясь над монстрами, на шести высоких ногах-ходулях к воинам неспешно вышагивало огромное создание. Обтянутый бледной кожей череп с длинными щупальцами напоминал головы трехпалых ревунов, выдавая родство. Длинное веретенообразное тело оканчивалось тремя тонкими хвостами, со свистом рассекающими воздух. Пусть высотой оно и уступало среднему цатэру, поднявшись на четыре задние конечности и поджав серповидные передние ноги, вдвое превосходило любого из них, напомнив человеку зловещего богомола из его дражайшей книжки про насекомых, точно оживший кошмар.