Текст книги "Хроники Доминиона. Меч Самурая"

– Да я его и на чистоте сделаю, – безразлично объявил рейтар, закатив глаза.

Альберт посмотрел на гиганта с беззвучным вопросом.

– Без оружия. С чистыми руками, – отрешенно ответил Гонк. Никогда прежде человек не видел его таким несчастным.

– Тогда… Я выбираю чистоту… – произнес Альберт уже не столь уверенно.

– Да будет так. Выбранное оружие – чистота. У вас одна орта на подготовку. Бой пройдет на стадионе Владыки Алегрофа.

* * *

Сколько времени в понятном ему исчислении предоставил цатэр, Альберт не имел ни малейшего представления, но определенно его было предостаточно. Человек успел подкрепиться, умыться и хорошо подумать над происходящим. Гонк же, уронив на ладонь лицо, молчаливо сидел в своем огромном кресле и безучастно смотрел на огонь, не выказывая никакого желания обсудить случившееся.

Рейтар, противник человека, выглядел вдохновленным. Поверх своей жилетки он накинул скромный доспех из небольшой кирасы и одного единственного наплечника с изображенными на нем белой краской мечами и цифрой «8». Потрепанные брюки из мешковины он сменил на еще более потрепанные кожаные, на голенях ровно усыпанные тонкими прямоугольными металлическими пластинками. Разве это подобающий наряд для кулачного боя? Увешанный железом рейтар стал тяжел и неповоротлив; неужели он так боится человека, что ищет спасения под прочной броней?

Высоко поднимая ноги, он потягивался, позвякивая пластинками, и фраза цатэра «С чистыми руками…» заиграла новыми красками. Гонк осмотрел противников и, нарушив молчание, объявил, что если оба они завершили приготовления, то могут приступить к поединку досрочно. Получив согласие, он встал и прошел к выходу.

Путь к стадиону проходил в атмосфере гнетущего молчания. Насупившийся цатэр был чернее тучи, что поблескивали в вышине яркими багровыми молниями. Горячий ветер завывал в ушах, сухой песок под ногами впивался в ступни. Почему цатэр так расстроен? Не иначе, причиной была вскрывшаяся правда, что откопал человек среди нагромождения бумаг на распроклятом столе.

– Я… – едва открыл было рот Альберт.

– Заткнись, смертник! – внезапно рявкнул цатэр, и металлический звон, эхом разнесшийся по разуму человека, оповестил: тот использовал приказ. – Смертник – он смертник и есть!

Альберт беззвучно хватал ртом воздух, не в силах произнести ни звука, пока необычно молчаливый рейтар безуспешно силился сдержать хриплые смешки. В этот раз на стадионе они оказались не в одиночестве. Несколько тэев упражнялись в метании молота, еще пара, устроившись у самого края трибун, болтали, свесив ноги в яму арены, но едва прошел слух, что сейчас состоится поединок между смертником и рейтаром, да еще и на чистоте, всё внимание тут же было приковано к их персонам. Усевшись на песке позади цатэра, они предвкушали отменное зрелище.

Встав друг напротив друга на расстоянии десятка шагов, Альберт и Иверит ожидали начала поединка. В своей победе Альберт нисколько не сомневался: хрупкий тощий рейтар – точно обтянутый кожей скелет, едва ли он угонится за человеком со всеми этими железяками. Он еще и стойку занял донельзя нелепую, поставив вместе ноги, и повернул к человеку открытую ладонь, казалось, посылая ему воздушный поцелуй.

– Начинайте… – нехотя крикнул им цатэр.

Альберт напрягся, ожидая, что рейтар бросится в атаку, но тот остался неподвижным.

– Ладно, уродливый хлюпик, я позволю тебе начать. Бей первым! – объявил рейтар, скривившись в надменной ухмылке. Видимо, он рассчитывал вывести человека из себя, но Альберт разгадал его замысел и, не утратив самообладания, медленно приближался, осторожно прощупывая почву под ногами. Когда до противника осталось каких-то пару шагов, Альберт резко сорвался с места в стремительном выпаде, рассчитывая закончить всё одним единственным ударом, но в момент, когда кулак человека должен был отскочить от самодовольной физиономии, эта самая физиономия неуловимо сместилась в сторону, как жидкая ртуть обтекая удар, и не успел Альберт понять, что произошло, с грохотом грома десяток раскаленных ножей впились ему в чрево.

Человек тут же отскочил в сторону и в ужасе прикоснулся к животу, опасаясь обнаружить выпадающие кишки, но нет, несмотря на острую жгучую боль, удар даже не прорвал его одежд.

Рассвирепев, Альберт перешел в нападение и, с трудом поспевая за стремительным рейтаром, всё же подловил его ложным движением и мощным ударом попал прямо в щеку, обрушив наконец обидчика на землю.

– О-о-о… Совсем неплохо… Для такого уродца… – пробормотал Иверит и, резко повернув голову, посмотрел прямо в глаза человеку.

Вместо безразличного самодовольного слуги сейчас на него смотрело истинное порождение бездны. В некогда невзрачных серых глазах заблестел жестокий багровый пламень; закусив разбитую губу острыми зубами, он слизнул кровь длинным темным языком и улыбнулся столь зловеще, что завтрак Альберта едва не выпрыгнул наружу. Человек даже не успел увидеть, как тот поднимается, лишь ощутил новую порцию ножей под ребрами. Движения рейтара стали вспышками молний, а каждый удар сопровождался оглушительным хлопком.

Альберт едва успевал отмахиваться, но лишь раз за разом получал пачку незримых ножей; с каждым мгновением боль становилась всё ярче и невыносимее. Успев лишь издать болезненный вскрик, он отскочил в сторону, а рейтар, вдруг высоко подпрыгнув и пару раз оттолкнувшись от воздуха, взбежал словно по невидимой лестнице и со всего размаха так зарядил Альберту ногой в ухо, что тот кувырком покатился по песку.

Вкус крови вперемешку с песком застилал гаснущее сознание человека. Смех… Грубый смех дюжины легионеров фанфарами возвещал о его унизительном поражении. Еще одном.

– Архввв… Плмввв… – простонал Альберт; острая боль пронзила десны, он замычал и обхватил себя руками за подбородок – челюсть оказалась сломана.

– Здесь я закончил. Пойду в парилку, отмоюсь от этой гадости, – долетел до его ушей безразличный голос рейтара. В глазах темнело, но нарастающий тяжелый топот огромных ног предвещал скорое появление цатэра. Тот подхватил поверженного смертника и как тряпку закинул себе на плечо.

– Надо было брать пять палок, – поучительно произнес гигант, и в голосе его слышалось явное облегчение. – Повезло тебе, Верт был в хорошем настроении. Я уж думал, он тебя убьет.

– Хммвффф! – недовольно промычал Альберт.

– Ха, ты теперь звучишь как нормальные рабы! – усмехнулся Гонк, шагая прочь с арены. – Надеюсь, это временно…

Через затуманенный разум человека неспешно проплывали однообразные безвкусные постройки Легиона. Всё тело его горело, каждый удар рейтара кипящим маслом выжигал его мышцы изнутри. В глазах стояла темная мгла, и черные кособокие стены выглядели бесформенными пятнами на фоне алого песка внизу и столь же алых небес в вышине. Цатэр занес его в длинное сооружение, где в нос Альберту ударил резкий запах химикатов и крови. Он уложил его на жуткого вида койку с ремнями и цепями для рук и ног, что одним лишь своим видом могла бы обратить в ужас, но поскольку все фиксаторы сделаны были под цатэрский размер, на крохотного человека они не произвели никакого эффекта.

– Гонк! Цатэр-прохиндей! – послышался грубый задорный голос. Его обладатель, крупный мэтэй с уродливым шрамом, пересекающим всю его грудь и шею, спешил навстречу прибывшим.

– Ха, Твигдран! – повеселел Гонк, едва завидев старого знакомого. – Тут дело есть…

Мэтэй лишь бросил короткий взгляд на койку и, подхватив со столика устрашающего вида блестящий пыточный прибор, понимающе кивнул.

– Всё понял, добить, чтоб не мучался. Сделаем.

– Нет-нет-нет! – замахал руками цатэр. – Твиг, надо его выходить!

Мэтэй подошел к койке и неспешно осмотрел человека. В кожаном окровавленном фартуке он куда больше походил на мясника или палача, но маленькая табличка на потрепанной лямке сообщала о самом невероятном варианте: «Твигдран. Лечила».

– Возни много. Да ты в ближайшем каземате пять таких взять можешь, а этого давай тюкнем! – объявил свой вердикт доктор костяных наук.

Не желающий быть тюкнутым Альберт пронзительно заскулил и перепугано замотал головой, но этим лишь вызвал раздражение мэтэя, в чьи руки цатэр намеревался передать его жизнь.

– Такого ты больше нигде не найдешь! – в более конструктивном ключе озвучил мысли человека Гонк. – Надо его обязательно подлатать. Твиг, ну ты же можешь…

– Могу… – загадочно кивнул тот и, не слишком нежно прихватив человека за подбородок, покрутил тому голову из стороны в сторону.

От остро вспыхнувшей боли Альберт запищал и начал извиваться, но рука здоровяка лишь крепче сдавила череп.

– Он какой-то слабный… Ладно, Гонк, я сделаю, но ты мой должник, – не обращая внимания на мучения человека, мэтэй шевелил густыми бровями и цокал языком. – Да тихо ты, гаденькой!

Вскинув костяшки пальцев, он звучно щелкнул ими человека по лбу, и Альберт, обмякнув, провалился в беспамятство.

Акт VI
Воин

Терпкий аромат антисептика и хлора. Тусклое мерцание люминесцентной лампы. Больница? Голова раскалывалась. Она попыталась поднести руку к лицу, но, увидев катетер, остановилась.

Точно больница. Тяжело вздохнув, девушка приподнялась на жесткой кровати и осмотрелась. Стоящий сбоку прикроватный кардиомонитор приветствовал ее погашенным экраном. В нормальных условиях на нем должны были отображаться ломаные линии, зелененькие такие, как те нити, что она видела в Нове. Они были везде, но не здесь, где и должны быть. Какая ирония.

На краю кровати, солнечно улыбаясь и выводя что-то ручкой на бумаге, восседала ее куратор из «Сэконды» Алисия Стиллет. Как и требовала того клятва сэкондара, Лидия отдала организации свои разум и сердце, а вот жизнь, похоже, ей все-таки вернули обратно.

Криво ухмыльнувшись уголками губ, она бросила еще один взгляд на неработающий монитор – раз ее держали в таких спартанских условиях античного лазарета, должно быть, ее жизнь была вне опасности. Алисия тем временем закончила писать и протянула девушке сложенный листок бумаги. Лидия устало протерла глаза и прочла: «Рада, что ты наконец очнулась. Хорошо, хоть кому-то хватило смелости сделать это! Пожалуйста, подготовь полный отчет о твоей вылазке в Нову. Всё, что сможешь вспомнить. Ты такой шум подняла! Но это всё потом, а пока – набирайся сил». В конце послания блондинка подрисовала сердечко и, продолжая безмятежно улыбаться, качала ногами, контрастируя с помятой, похожей на вареный сухофрукт Лидией.

«Точно, я же была в Нове… И там был этот, из «длинных». Запустив руку в спутанные волосы, девушка складывала в цельную картину осколки воспоминаний.

Она упала с лестницы. Бросилась бежать. Линии, кругом красные линии, времени проверять не было. Добежала до машины. Забралась внутрь, не снимая брезента, и выскользнула из него, как змея из старой шкуры. Руль дрожит от набирающего обороты мотора. Освещенный мерцающими фарами кружится снег. Темный силуэт на дороге. Тусклый багряный свет, зловещий блеск глаз…

Свернула в сторону… Всё покатилось кувырком, бьющееся стекло… Выползла из машины. Смогла убежать?

«Нет-нет, конечно нет, какой абсурд… – покачала головой Лидия. – Он отпустил меня…» Но как тогда она добралась до города? От Новы до Времянки-2 по меньшей мере две сотни километров, ночью, в метель…

Оставив девушку наедине со своими мыслями, Алисия вышла к центру круглой общей палаты и занялась необходимым обслуживанием высокотехнологичного устройства. Ведущие инженеры «Сэконды» совершили настоящий технологический прорыв, и теперь здание перешло на самый современный на сей момент известный источник энергии – паровой генератор на дровах.

С каждым днем всё больше старых технологий выходило из строя, и, не имея более возможности производить им на замену запчасти, человечество спустилось в еще более глубокое технологическое прошлое. Мощности пыхтящего котелка едва хватало на обогрев и освещение одной-единственной палаты. Алисия закинула в печь бревно и, выпустив прозрачную струйку пара изо рта, вытянула перед топкой тонкие руки. Другие пациенты, укутавшись в толстые одеяла, тихо посапывали во сне, стараясь сохранить последние крупицы тепла. За большим окном во всю стену в темноте беззвучно завывала метель. Кажется, буря стала еще сильнее…

Постучав ладонью по спинке кровати, Лидия привлекла внимание Алисии и изобразила несколько жестов, но та в ответ лишь виновато улыбнулась и развела в стороны руками. Бесшумной летящей походкой йона «Сэконды» вспорхнула над тумбочкой и протянула пациентке кустарно произведенный карандаш. Лидия быстро написала свой вопрос: «Сколько времени я здесь?» на обратной стороне сообщения Алисии и вернула письмо вместе с карандашом отправителю.

И Алисия тут же написала ответ, но беззаботная улыбка покинула ее лучащееся теплотой лицо. Вновь завладев клочком бумаги, Лидия прочла: «Две недели».

* * *

Боль и унижение. Что бы он ни сделал, что бы ни пытался предпринять, раз за разом здесь, в мире красного песка, его извечно ждали лишь боль и унижение. Жестокий мир…

Да, мир действительно оказался суров и жесток, и Альберт провел многие часы и дни в размышлениях: есть ли вообще в нем место для чего-то столь хрупкого, как человечество? Тысячи лет, прозябая в невежестве, человечество тешило себя иллюзией исключительности. Варварски разоряя собственный дом, не способные осознать счастье пребывания на периферии обитаемых миров безмозглые приматы, едва научившись говорить, тут же объявили себя владыками Вселенной, и вот, ныне один из последних представителей «владык» выяснил, что всё это время они не были ровней даже простому слуге, подметающему полы…

После поединка с рейтаром на голове у него разместился самый что ни на есть настоящий скворечник – сбитые вместе тонкие темные доски надежно зафиксировали кости черепа. Несмотря на общую грубость конструкции, сделано всё было добротно, но теперь перед мужчиной стояла другая проблема: открыть рот не представлялось возможным, и для удовлетворения естественных потребностей приходилось прикладывать смекалку.

Накрошив в воду ссохшееся мясо, Альберт потягивал ее через полую соломинку, каждый раз проклиная рейтара. Стоило думать об этом раньше и верно оценивать свои возможности, но вид согбенной фигуры в грязном переднике совсем лишил его бдительности. Это стало главным уроком для него: всё может быть совсем не тем, чем кажется. В конце концов, Альберт уже имел какое-то представление о возможностях доминанты, и стоило догадаться, что раз даже ему она подвластна, то рогатому ворчуну и подавно.

Вновь его держали в клетке с короткими вылазками до рабятника, и каждый раз, туда и обратно, его сопровождал проклятый ненавистный рейтар, посмеивающийся при одном лишь виде нелепой инсталляции на голове человека.

Дикие обитатели помойки тоже не отличались дружелюбием, прогоняя прочь едва объявлявшегося в их владениях чужака. Так он и застрял меж мирами, не имея больше ни дома, ни цели, продолжая свое существование скорее просто по инерции. После всего, через что ему пришлось пройти, человек устал бороться.

С большим мешком наперевес в проходе появился цатэр и, привычным движением открыв клетку, жестом подозвал человека к себе. Альберт, не обращая на него никакого внимания, продолжил смотреть в потолок.

– Да подойди, я сниму! – сердито фыркнул цатэр.

Нехотя человек приблизился. Гонк присел на колено, и огромные глаза его оказались прямо напротив лица человека. Вот бы взять сейчас ключ, да как воткнуть ему прямо в глаз! Но, как назло, свои вещи человек оставил в углу клетки. Взявшись пальцами за края скворечника, одним движением цатэр с треском разломал его, освободив голову человека. Альберт пошевелил челюстью и погладил подбородок.

– Скажи что-нибудь, – поднимаясь в полный рост, произнес цатэр, но человек не спешил повиноваться. Он лишь вернулся в свой угол и плюхнулся обратно в груду соломы. – Ну и молчи, бестолковый смертник! – рявкнул Гонк, махнув на него рукой.

Он подхватил мешок и, развязав, в несколько движений опорожнил его содержимое. Аромат свежей травы наполнил комнату. Суровый взгляд гиганта пересекся с отрешенным человеческим, и Альберт наконец не выдержал:

– Ну и зачем мне эта солома?!

– Как зачем? Вы же ее едите… – не слишком уверенно отозвался цатэр.

– Что? Нет конечно!

Цатэр озадаченно почесал лысую черепушку.

– Но я сам видел тебя с травинкой во рту…

– Я пил! Через трубочку! Это не то же самое! Ты за кого меня держишь?!

Он осекся. На этот вопрос он и так знал ответ. Человек с гигантом безмолвно сверлили друг друга взглядами, пока Альберту это не надоело. Он резко вскочил на ноги и в сердцах выпалил:

– Я всё знаю! Я видел книгу!

– Ничего ты не знаешь, безмозглый слабак! – яростно рявкнул гигант. – Ничего! Я сразу понял, что ты не какой-то там обычный дьярфо, но что бы я ни делал, ты со своими выходками смертника словно нарочно вынуждаешь меня следовать книге! Я тебе не враг! Я, может, единственный на Звезде, кто не желает твоей смерти, а ты только и делаешь, что раздражаешь меня, неблагодарный ублюдок!

Голос цатэра наполнялся скрежетом лезвий, жар мог бы воспламенить разбросанную вокруг солому. В конце своей речи гигант даже топнул ногой, отчего человек едва сумел устоять.

– Вот что, хватит с меня! – рявкнул гигант. – Ты свободен, проваливай из моего дома, иди куда хочешь и сдохни, как подобает смертнику!

От столь неожиданного поворота Альберт лишился дара речи. Так просто? Цатэр действительно его освободил? Великан лишь смотрел на него непроницаемым взглядом, Альберт же, оставаясь верным себе, продолжал искать подвох. Человек медленно перевел взгляд на окровавленное пятно на стене и нахмурил брови.

– Да чего ты вечно туда пялишься? Я здесь до тебя мясо хранил. Не нравится – протри. Тут тебе не рабятник, – выпалил цатэр, и на лице человека отразилось недоумение.

Ворча себе под нос ругательства, гигант развернулся и зашагал прочь, оставив озадаченного человека наедине со своими мыслями. Клетка осталась открытой, и ничто более не стояло на пути к свободе.

Сидящий за столом цатэр наполнял комнату хрустом разгрызаемых костей к моменту, когда человек наконец вновь показался ему на глаза. Увлеченный не слишком хорошо прожаренным мясом на ребрах, он не одарил его и взглядом. Дверь в жилище была распахнута настежь, оставалось сделать каких-то несколько шагов, и он будет свободен. Что сдерживает тебя, Альберт? Ты ведь всё знаешь, ты видел книгу. Вопросы роились в его разуме, слишком много, слишком разные, слишком важные…

Давай уже, иди, Альберт, и тебе больше никогда не придется видеть ненавистной физиономии цатэра, издевавшегося над тобой, оскорблявшего тебя, выставлявшего тебя на посмешище.

Проведя столько времени в этом мире, Альберт упрямо продолжал оценивать всё человеческими мерками и даже гордился этим. Но Легион находился далеко за рамками человеческой картины мира, и разве можно было пытаться вписать в эти смешные границы тех, кто по одной лишь своей прихоти способен изменять законы природы? Да, Легион дик, неистов, жесток и неукротим, но что делает его таким? Решайся, Альберт: уходи прочь и бессмысленно умри, как и миллиарды людей до тебя в жалкой попытке продлить свое никчемное существование, в неравной схватке с бесконечными поисками пищи, старостью и болезнями или… Или ты можешь отбросить всё, что делает тебя человеком, попытаться понять и принять всю правду о мире, какой бы страшной и чудовищной она ни оказалась.

Набрав полную грудь воздуха, он болезненно выдохнул. Ловко перебирая руками, он взобрался по выступам на столе и устроился на шкуре на краю, выстеленной здесь специально для него.

Цатэр, некоторое время игнорировавший присутствие человека, отложил пищу в сторону и тыльной стороной ладони утер окровавленный подбородок.

– Легион – общество Воинов, – наконец заговорил он. – Мы живем войной, дышим войной, упиваемся ей. Я не знаю ничего, кроме войны. Но ты – ты не такой, как мы. И всё же можешь говорить языком войны. И ты не зверь. Как это возможно? Я думал, с твоей помощью я смогу узнать что-нибудь о мире за пределами Легиона…

Цатэр криво усмехнулся и отодвинул в сторону плошку с мясом.

– Глупая была затея…

И если до сего мгновения Альберт колебался, своей не слишком пламенной речью цатэр окончательно разрушил все его сомнения. Яркая, острая вспышка озарения вспыхнула в разуме человека. Он наконец осознал свои ошибки – не все, лишь часть, но и этого было предостаточно.

Неожиданно извернувшись, Альберт уперся ладонями в стол и распластался в почтительном поклоне рэй.

– Приношу извинения, что доставил столько неприятностей! – растянувшись, выкрикнул Альберт.

Лишь отбросив предубеждения, уничтожив гордыню, он смог сделать первый шаг на истинном пути самурая, и теперь человек был готов учиться. Как неразумное дитя учится ходить, как птенец, впервые расправивший крылья. У него больше не было цели, или желаний, или вскормленных эго прихотей. Остался лишь путь.

Вновь ему было ужасно стыдно, но то был совсем другой стыд, не имевший ничего общего с порывами маленькой злобной обезьяны. Так и не подняв головы, Альберт не увидел, с каким растерянным выражением лица ужасный цатэр, воплощение смерти, смотрел на него.

– Ты… Самое странное существо, что бродит по Красной Звезде… – пробормотал гигант.

Вновь они могли говорить. Вновь звучали вопросы. Звучали Слова. Альберт уже давно понял, слова – не просто звук. Не только способ общения между разумами, ведь даже в его собственной культуре «В начале было Слово…» Одно лишь осознание, разумение смысла Слова могло полностью изменить восприятие мира существом, но путь к этому был не прост. Альберт сумел познать, постичь значение слово «раб», но для этого ему пришлось окончательно задушить раба внутри себя самого.

«Рабами» в Легионе назвали не только и не столько находящихся в чьей-то собственности индивидов. Рабство было… формой существования. Низкого, презренного, жалкого существования. Сотни миров, населенных всевозможными формами жизни, строили свои цивилизации, переживали взлеты и падения, выживали, умирали, устремлялись ли к звездам, угасали, погрязнув в междоусобицах, но зачастую даже не догадывались, что всё это время в глазах Легиона считались не более, чем жалкими ничтожными рабами.

Мало какому народу удавалось переступить ту незримую черту, что отделяла неразумную рабскую жизнь от того, что в Легионе называли «Воином». Но это слово всё еще было слишком сложным для едва оперившегося разума человека. И пусть он неплохо продвинулся в своем понимании, одна деталь продолжала мучать его.

– А Иверит – тоже раб?

Доедавший в тот момент ребрышки цатэр подавился и, закашлявшись, постучал себе кулаком по груди. Осмотревшись по сторонам и убедившись в отсутствии рейтара на своем месте, он отдышался и объявил:

– Я прощу тебе эту вопиющую глупость, но лишь потому, что кроме меня никто этого не слышал. Надо ж было такое придумать! В худшем случае за долги в рабство к Верту мог бы попасть я, но чтобы рейтар! Такое только смертник мог ляпнуть…

– Но он же моет полы… – не унимаясь, развел в стороны руками Альберт.

– Разумеется. Это же его дом, – не видя никакого противоречия, произнес цатэр и немного погодя добавил: – Половина.

– Но он подметает и на твоей половине тоже…

– Да, – кивнул Гонк. – Спасибо ему за это. Давай лучше про эту твою «соканду»…

– «Сэконду». Что ты хочешь знать?

– Всё. Рассказывай всё, – решительно кивнул цатэр, и Альберт начал свою историю. Он рассказывал всё, что знал. Всё, что помнил.

О том, как половину года он проводил на ферме, а другую половину – на учениях в лагере «Сэконды», где они обучались обращаться с оружием, взаимовыручке и тактическим маневрам. Где он познакомился с большей частью тех людей, что он мог бы назвать своими друзьями. И сейчас в глубинах своего подсознания он чувствовал: свою удивительную способность говорить с цатэром он приобрел не в последнюю очередь благодаря этой организации.

– Выходит, вы половину сезона работаете, а половину воюете… – подводил итоги его рассказу цатэр. – Ха! Выходит, мы довольно похожи, мы в когорте делаем то же самое!

– Подожди… Разве «когорта» – это не число? – растерялся Альберт.

– Число. И не только. Слова слишком ценны, чтобы разбрасываться ими, и мы в Легионе используем одно слово для многих вещей. Вообще, «когорта» это значит «семья», «дом».

Альберт совсем запутался. Язык, некогда казавшийся ему донельзя примитивным, на деле оказался невообразимо сложен, но насколько он был действительно сложен, ему только предстояло узнать многим позднее.

Тем не менее, он по крайней мере сумел нащупать хоть какие-то доступные его понимаю черты. Значит, даже у таких чудовищ есть семьи…

– То есть в когорте все твои родственники?

– Ха! Нет… У меня нет родственников. Мой отец погиб в бою с порождением Препоганого много сезонов назад. От него остался только «Бешеный зверь», – многозначительно указав пальцем на устрашающий топор на стене, произнес цатэр.

Цатэр замолчал, однако Альберт, видя очевидную недостающую деталь пазла, несколько мгновений ждал продолжения, но, осознав, что гигант не собирается продолжать, осторожно уточнил:

– А мать?

– Мало кто в Легионе знает своих матерей, – безразлично пожал плечами гигант. – Когда рождается Воин, его забирают в город-дахи, где дахи следят за ростом молодняка. Считается, что кровная мать будет неизбежно уделять больше внимания и усилий кровному родственнику, отчего пострадает развитие некровных. Это недопустимо, и родившая в течение последней орты сезонов не может стать дахи. Любишь же ты спрашивать всякую ерунду… – неожиданно фыркнул цатэр.

«Всякую ерунду»… Вот, значит, как относятся к этому в Легионе… Давным-давно Альберт очень переживал, угодив в эпицентр развода собственных родителей. Он хорошо помнил крупные капли дождя, барабанившие по стеклу автомобиля, увозившего тогда одиннадцатилетнего мальчишку прочь из Новы, прочь от родного отца. Запах алкоголя, растрепанные волосы и грубые слова женщины, у которой напуганный ребенок искал защиты. Он не был нужен ей, став разменной монетой в споре между амбициями двух совсем чужих для него людей.

Пусть, в отличие от цатэра, он хорошо знал своих родителей, принесло ли это ему счастье? В действительности кровное родство подарило человечеству в основном только горе. Некогда всё это было так важно для него, но сейчас он мог согласиться. В огромном, непостижимом мире подобная мелочь действительно была просто «всякой ерундой».

– А о чем ты хочешь говорить? – ухмыльнулся Альберт, уже заранее зная ответ.

– «Сэконда». Сколько войн вы выиграли? – криво улыбнувшись, завел свою любимую пластинку Гонк. Альберт же, запустив в свалявшиеся волосы пальцы, промычал нечто нечленораздельное.

– Ни одной…

– Плохо, это очень плохо. Даже народ Воинов, утративший вкус войны, всего за несколько поколений может полностью выродиться в безродных рабов и стать такими, как ты! – указал толстым пальцем цатэр на Альберта, и, будь он всё еще тем несмышленым Альбертом, он бы тотчас обиделся. Но сейчас он понимал, что имел в виду гигант. Он помнил, чем закончилось их единственное столкновение с загадочным захватчиком.

Возможно, будь они лучше, сильнее, мудрее, они бы смогли дать отпор. Но годы, нет, века бесконечных конфликтов, глупых склок, мелочных дрязг подтачивали человечество, как аутоиммунное заболевание, разрушающее организм изнутри и делающее беззащитным пред внешними угрозами. Бездомные собаки, рвущие друг друга на части за гнилую кость. Власть, богатство, влияние… Вот что было и оставалось главными ценностями человека сквозь глубину времен.

Безродные рабы… Вот как называл это Легион.

И пусть Альберт был единственным человеком, что когда-либо встречался цатэру, тот говорил о них так, словно видел всю их историю. Потому что Легион видел эту историю множество, множество раз.

– Ладно! – объявил повеселевший цатэр. – Может, мы еще и сделаем из тебя воина Легиона! Идем во двор!

* * *

Под сводом неизменного алого неба припорошенное мелким песочком разложенное на земле оружие ждало своего часа с того самого рокового дня. Устроившись на лавке и подперев подбородок кулаком, огромный цатэр внимательно следил за каждым шагом человека, медленно проходящего вдоль орудий, будто ставил важнейший научный эксперимент.

– Ну, что ты выбрал? – произнес он, и Альберт, бросив короткий взгляд на гиганта, поднял с земли самый маленький меч, что, по крайней мере, хотя бы не был сломан.

– ДАР БЛАД – МЕ ЧТО ПОР.

СИЛЬ ДАР; БЫС ТРУ

ПЫ.СОК НО, – вдруг объявил Гонк в крайне странной манере.

Голос его, двоящийся, троящийся, насыщенный эхом и скрежетом, озвучивал слова, что Альберт, он был готов в том поклясться, слышал неоднократно, но с удивлением обнаружил: он не понимает ни единого.

Была ли тому виной необычная форма произношения, или его сбили с толку многозначительные паузы между звуками, но балансировавший широким куском железа человек лишь озадаченно переспросил:

– Что?..

– Это из «Книги Злобы», – как ни в чем не бывало отозвался Гонк, поднимаясь на ноги. – Меч – это плохой выбор, лучше возьми топор. Или даже убивагу! Мы редко ее используем, но в твоем случае…

Цатэр подошел к торчащим из песка, словно капкан, шипам и, отставив в сторону руку, поймал притянувшееся прямо в ладонь, как под действием гравитации, усеянное шипами копье. Уже привыкший к подобным вещам человек лишь едва слышно присвистнул.

– УБИВ ГА – ВЕЩ СМЕР.

СТРЕ НО! ЛУЧ ТРУ

ПЫ.СИЛ НО, – вновь зловеще заговорил цатэр, и вновь человек ничего не понял.

Провернув вокруг ладони массивное оружие словно тростинку, цатэр небрежно швырнул его под ноги отскочившему в сторону человеку, успевшему только моргнуть.

– Но оно тяжелое!

– Оно не тяжелое, это ты жалкий слабак! – разбил все его аргументы неопровержимым доводом цатэр.

Альберт, вонзив зазубренное острие меча в песок, утер ладонью сухой потрескавшийся лоб и, выдохнув и бросив уже не столь пренебрежительный взгляд на меч с отломанной верхушкой, повернулся к цатэру.

– А можно я вот это возьму?

Ответом ему стал лишь чудовищный леденящий душу хохот.

– Кардагу-то? Ну возьми, маленький гронвль. Стыдно, стыдно быть таким слабаком! – не слишком пытаясь сдерживаться, сквозь смех выдавил гигант. И смех его, раскатистый, зловещий, от которого застыла бы кровь в жилах и у страшнейших демонов преисподней, ощущался почти противоположенным тем жутким репликам, что цатэр посвятил другим предметам.

– Да что ж ты за зверь такой… – отсмеявшись, объявил гигант, со снисхождением глядя на своего подопечного. – Я и подумать не мог, что оружие моего народа тебе не подходит! Ну, поработай пока с кардагой, а там я что-нибудь придумаю.