Текст книги "Хроники Доминиона. Меч Самурая"

Внимательно осмотрев человека с головы до ног через сей бесхитростный оптический прибор и пробормотав под нос нечто нечленораздельное, он медленно поднялся со стула и, оглядев присутствующих в зале, вновь обратил свой взор к человеку.

– А можешь повторить? – скрипучим голосом произнес он.

Альберт почувствовал себя неуютно; он не понимал, чем вызвана подобная реакция старца, но определенно чувствовал, что произвел фурор, и теперь не стоило заставлять старика ждать.

– Я Альберт. Я хочу участвовать. В турнире, – чуть громче повторил он.

Сейчас он мог довольно нелепо выговаривать лишь короткие фразы с довольно продолжительными паузами между ними, ибо каждый раз человек чувствовал, будто через горло прогоняли валенок, и ему требовалась пара мгновений отдышаться. Это совсем не походило на свободную манеру речи местных.

– Комиссию из троих сюда! – громко объявил рейтар, скрипя старческими связками, и Альберт понял: его наконец заметили. Он осознал, что его вовсе не игнорировали, просто его существование слишком незначительно, чтобы обращать внимание на такую мелочь. А теперь увидели.

Раз… Два… Четыре… Семь, восемь… Восемь. Это новое, доселе незнакомое чувство Альберт назвал «На меня смотрит цатэр». А, нет, знакомое, он вспомнил, такое уже было, когда его впервые привели в казематы, и тогда он решил, что встретил «Правителя демонов». Но в тот раз это продлилось недолго, и цатэр был один. Словно восемь тонких раскаленных игл впились в спину, юноше даже не понадобилось поворачиваться, чтобы осознать происходящее.

Теперь Альберт жалел, что ввязался в это; смерть от палки надзирателя уже не казалась столь ужасным вариантом в свете появлявшихся новых перспектив, но назад отступать было поздно. Медленно дыша, человек выпрямил спину и высоко поднял голову.

Двое стариков составили компанию ошарашенному коллеге, один из них был толст и грузен, голова его, как большая рогатая груша, торчала из складок матерчатой ткани свободной накидки, третий же походил на еще более высушенную версию первого.

– Повтори еще раз, – вновь заговорил старец, и теперь в его словах человек чувствовал уже приказ.

– Я Альберт. Я хочу участвовать. В турнире, – не столь решительно и гораздо тише заговорил человек; под тяжелыми взглядами присутствующих справляться с языком стало еще сложнее, но он чувствовал: не выложись он полностью, последствия будут гораздо, гораздо хуже.

– Интересно… – пробормотал худощавый, потирая подбородок.

– Это безусловно прецедент, но некоторые птицы могут повторять, воспроизводить различные звуки… – повернувшись к широкой общественности, начал было речь грузный рейтар, но неожиданно для самого себя Альберт перебил его:

– Я не птица. Я Альберт.

Он был готов сожрать сам себя. Ситуация и так становилась катастрофической, а он столь дерзко ухудшил ее. Он даже не всё понял из хитросплетенных слов рейтара, но, осознав себя в глазах Легиона не более чем воробьем, залетевшим под своды храма кровавых богов, почувствовал такую обиду, что не смог сдержаться. Толстяк же, охнув, прикрыл рот пухлой ладонью. Повисло тяжелое молчание, но с большим облегчением для себя Альберт чувствовал, как раскаленные иглы покидают его тело; что бы он тут ни вытворил, для них он оставался воробьем, и могучие ужасные цатэры теряли к нему интерес. По крайней мере, хотя бы половина, но и этого ему хватило, дабы сердце человека не лопнуло от напряжения.

– Чей уродец? – громко крикнул сухопарый и помахал над головой кипой бумаг. А человека охватила еще большая обида, но что ответить в этот раз, он не нашелся. Две из пронзавших его тело незримых раскаленных игл постепенно становились всё жарче и жарче. Двое цатэров направлялись прямо к нему.

– Если это такая шутка, то она вовсе не смешная! – оглушительно прозвучал голос гиганта, столь возмущенного происходящим, что он даже оставил свое место в очереди. Очень высокий даже среди сородичей исполин с темной багровой кожей злобно оскалился острыми зубами, не иначе как собираясь откусить Альберту голову. Богатая алая накидка с черными символами укрывала покрытое множеством шрамов крепкое тело гиганта, а за спиной тот носил ужасающую огромную секиру.

– Это оскорбление турнира! Виновник должен быть наказан! – размахивая в воздухе руками, прогремел он с таким жаром, что у человека заложило уши. Он полностью оглох и не слышал уже ничего, изо всех сил не позволяя растущей плесени охватывающего его животного ужаса вырваться наружу. Альберт был готов принять смерть сейчас же и принять ее с честью. Он закрыл глаза и, быстро попросив прощения у самого себя, задержал дыхание. Разговоры он уже не слышал, но вот приближавшийся с другой стороны от возмущенного великана раскаленный нож у ребер ощущал отчетливо.

– Кто тебя послал? – прозвенел в голове у человека суровый голос цатэра, и с тем медленно слух возвращался к нему.

Альберт повернулся и посмотрел на говорившего. Высокий цатэр с кроваво-красной кожей уступал на целую голову в росте крайне возмущенному сородичу с топором, вокруг шеи его обвивался пепельно-серый шарф с выступающими на нем подобно тлеющим углям буквами, складывающимися в слово «УНИЧТОЖЕНИЕ». Облаченный в оборванные на концах темные мешковатые штаны, подпоясанные массивным ремнем с пряжкой-черепом, гигант смотрел на человека, медленно моргая огромными глазами.

– Никто, – собравшись с духом, ответил Альберт.

– Да ну! – рявкнул громадный цатэр. – Кто-то научил его так отвечать и подослал сюда! Вот погоди, доберусь я до тебя!

– Я разберусь, – коротко объявил другой, почесав шею под шарфом.

– Уж разберись, Гонк! Просто вопиющее безобразие, храни меня Ненависть, хорошо, что Владыка Алегроф не видит этого позора! Найди виновного и накажи по всей строгости! – ворчал он, произнося такие слова, от которых у человека резко заболели уши – столь остро, что он проверил, не отвалились ли они вовсе. Другой цатэр, напротив, был абсолютно спокоен.

– Я его забираю, – громко объявил он и, повернувшись к Альберту, добавил: – Иди за мной.

Человек вышел наружу вслед за цатэром, испытывая в равной степени тревогу и облегчение. Тот уверенным шагом повел его вглубь города по вымощенной серым камнем улице, время от времени останавливаясь и давая изо всех сил спешащему человеку возможность его нагнать. С одной стороны, из разговора гигантов Альберт уловил, что за подобную выходку ему теперь никак не избежать наказания, с другой же, противостоять воле чудовищного цатэра не представлялось хоть сколько-нибудь возможным. Наконец незримые иглы покинули его тело, но само пугающее ощущение надолго осталось в его памяти.

На один короткий шажок великана человеку приходилось делать три больших прыжка, да и то он никак не поспевал, и совсем скоро гиганту это надело. Выждав, пока человек его наконец догонит, он попросту подхватил его здоровенной рукой и понес, надежно зажав в кулаке.

– Поставь меня! Сам могу идти! Я не кошка! – вдруг вырвалось у Альберта, и он шлепнул себя ладонью по губам, поражаясь собственной наглости. Разум его подсказывал стараться как можно меньше привлекать внимание и агрессию цатэров, но сердце человека словно само искало для него как можно более ужасной смерти.

Гигант остановился и медленно поднял его, так что глаза их оказались на одном уровне. Альберт смотрел в устрашающие очи легионера, созданные самой смертью, – два бушующих пожара, пойманные в клетку глазниц огромного черепа. Медленно втянув ноздрями воздух, великан заговорил:

– Что такое «кошка»?

Альберт вдруг растерялся. Он понял, что хоть и говорил языком Легиона, ухитрился ввинтить туда слово из своего. Да так, что цатэр смог его понять. Вопрос его хоть и прозвучал устрашающе, но был беззлобен, тем не менее, человек уловил и твердое требование получить ответ. Немедленно. Столь неожиданный вопрос поставил его в тупик, да он и сам уже позабыл, как выглядит эта кошка за время, проведенное здесь, и бегло припоминал все сохранившиеся в памяти детали.

– Небольшое животное. Четыре ноги. С хвостом, – медленно и осторожно подбирая слова, ответил человек. Он мог произносить за раз всего два-три слова, да и тех знал совсем немного, посему речь его звучала неуверенно, но гигант, похоже, вполне довольствовался ответом. Он покрутил человека перед лицом и решительно объявил:

– Описание подходит. Выходит, ты «кошка», – усмехнулся он и пошел быстрым шагом, продолжая удерживать человека в руке, лишь посмеиваясь на его апелляции к отсутствию хвоста.

Гигант выпустил его лишь спустя длительный переход через множество однообразных улиц, и, хотя Альберт был несколько оскорблен подобным обращением, всё же в глубине души признавал, что так получилось гораздо быстрее и проще. Цатэр направился к дому, своей формой напоминавшему молот: первый довольно широкий этаж его состоял их трех квадратных секций, а в середине вверх рукоятью поднималась башенка из еще пары подобных блоков. Блоки те, как гигантский конструктор, уложены были крайне криво, и углы каменных коробок торчали во все стороны. Без ключа отворив массивную дверь, великан повелел человеку войти внутрь, и Альберт переступил порог жилища.

В глаза бросилось, что дом словно поделен надвое: в левой половине его находились исключительно огромные вещи – в углу стояли исполинские сапоги, на застеленном шкурами невиданных зверей полу возвышался стол, что сам по себе мог бы предоставить человеку крышу над головой, с краю стола – две широкие лавки с металлическими спинками. Огромную кружку, больше похожую на бочку с прибитой к ней ручкой, Альберт мог бы использовать в качестве водонапорной башни, а грубо воткнутый в столешницу нож стал бы в его руках двуручным мечом.

Позади стола у стены на грубо сбитых деревянных полках покоились исполинские книги, в самом центре – обширный каменный камин с вплотную приставленным к нему огромным кожаным креслом, а напротив, по обе стороны от лестницы, ведущей на верхние этажи, во все стены до самого потолка на многочисленных крючках, петлях и полочках находилось всевозможное оружие – от совсем небольших ножей до устрашающего огромного топора, что был венцом коллекции.

Правая половина резко контрастировала с первой. Словно незримая граница была проведена между ними: вещи вдруг стали очень маленькими, в углу ютился небольшой стол, заваленный бумагой со скромно приставленной к нему табуреткой, рядом – невысокая вешалка с одеждой и еще одно кожаное кресло – точно уменьшенная копия стоящего у камина. По большей части, эта половина была пустой, а на фоне гигантской мебели вещи выглядели попросту кукольными.

Не давая человеку времени рассмотреть убранство помещения, цатэр указал пальцем на коридор, ведущий вглубь, и, повинуясь безмолвному приказу, Альберт как в тумане проследовал вперед, вдруг обнаружив себя в комнате с торчащей из стены деревянной доской, густо присыпанной старой соломой.

Не успел он осознать происходящее, как, со скрипом выдвинув из стены металлическую решетку, цатэр разделил комнату надвое; лязгнув, клетка захлопнулась, и всё вернулось на круги своя.

– Где я? Кто ты? – заговорил человек, пытаясь в своей памяти собрать картину последних событий воедино и понять, как получилось, что он опять оказался в тюрьме. Он помнил, как цатэр приказал ему идти за ним, нес по городу, зашел в дом… и вот – он снова в тюрьме.

– Молчать. Вопросы здесь буду задавать я.

Цатэр подвинул трехногий деревянный табурет и, сев прямо напротив решетки, медленно выдохнул. Некоторое время посвятив изучению Альберта, он объявил:

– Меня зовут Гонк. Я судья. Ты меня понимаешь? – полувопросительно-полуутвердительно объявил он, заглянув человеку в глаза. – Ты либо сам дашь мне ответы, либо я вырву их из твоего умирающего тела.

Цатэр выдержал паузу, позволяя человеку прикинуть возможные последствия при отказе от сотрудничества, и продолжил:

– Вопрос первый: кто тебя послал?

– Никто. Сам пришел.

– Кто научил тебя говорить?

– Сам научился.

Гигант почесал под рогом и нахмурил тяжелые брови. Огромные рога его под прямым углом сами по себе походили на оружие, острыми зубами он без труда перекусил бы Альберта пополам, глаза его, что пламень бездны, пожирали душу человека.

Пленник завороженно смотрел на мерно пульсирующие на широком шарфе яркие буквы; он заметил, что буквы располагались не только вертикально, но и словно лежали на боку, тем не менее, он легко мог их прочитать. Более того, он быстро припомнил весь прошлый опыт и осознал, что никогда прежде не видел и не слышал этого слова, но отчетливо понимал смысл, не допускающий разночтений.

Определенно, цатэр был одним из самых чудовищных созданий, что довелось когда-либо видеть мужчине, но, удивляясь самому себе, Альберт почти не испытывал страха. Возможно, он просто смирился со своей судьбой, досрочно приняв смерть, и теперь презрительно подавлял все порывы бурлящего в нем инстинкта самосохранения, стремящегося продлить глупцу жизнь.

– И зачем ты сделал это?

– Праздник. Турнир. Хочу участвовать. «Участвовать может каждый», – процитировал Альберт листовку, не сводя с цатэра взгляда.

– Хм-м-м… – после продолжительной паузы многозначительно протянул Гонк, поднимаясь с табурета и задумчиво потирая подбородок. – Да, есть такое правило…

– Рабы не могут. Участвовать? – осторожно спросил Альберт.

– До сего дня никто вообще не знал, что рабы могут говорить, – загадочно, словно для самого себя, ответил Гонк и, не глядя на человека, медленно прошелся по тесной для такого гиганта комнате, но, словно вспомнив что-то очень важное, вдруг вышел прочь, оставив Альберта размышлять над его ответом самостоятельно.

Акт V
Ученик

Крупная капля росы скатилась по поверхности мясистого пурпурного листа, испещренного сетью хаотичных бледных прожилок, и исчезла в густой траве. Темные, почти черные лопухи крон скривившихся деревьев не пропускали ни единой крупицы света в царство девственных зарослей, где и прежде никогда не ступала нога человека, а теперь и вовсе весьма враждебных к любым гостям, осмелившимся потревожить их покой. Толстые тяжелые лианы, усеянные неровными шипами, обвивались вокруг ветвей и стволов мутировавших деревьев паутиной, преграждая дорогу незваным гостям.

Быстрый удар широким ножом – и разрубленная лиана безвольно обвисла, истекая пенящейся жижей.

– Осторожно, сок очень ядовит! Ничего не трогайте и не позволяйте ему попасть на кожу! – крикнула шедшим позади немногочисленным спутникам молодая девушка, аккуратно протирая лезвие плотной тряпочкой.

Голос ее разрезал тишину лощины с не меньшим успехом, чем холодное острие. Здесь, под сводами грузных стволов, не слышно ни пения птиц, ни суетных животных, и само время словно замерло, отступая пред набиравшей силу буйной растительностью. Крупные иссиня-черные цветы усыпали лианы, источая гнилостный аромат и капая густой темной смолой на землю, растворяясь в легком, пульсирующем и искрящимся черном тумане.

Все умные животные давно покинули эти места, немногие оставшиеся стали добычей агрессивной хищной растительности, и лишь самые глупцы могли набраться безрассудства, дабы явиться сюда по собственной воле. В отсутствие ветра и света, и трава, и ветви мерно покачивались, угрожающе приветствуя дерзко объявившихся на их территории людей, и каждый чувствовал, что за ним следили тысячи невидимых глаз.

Короткий взмах, и массивный цветок покатился по склону, оставляя на своем пути резкий запах разлагающегося мяса. Проследив за ним взглядом, блондинка дождалась, пока ее нагонят товарищи. Большинство справлялось без проблем, и лишь дряхлый старик с трудом пробирался, замедляя продвижение группы, но именно для него и была затеяна эта экспедиция.

– Я знаю, выглядит страшно, но здесь лучше пройти через дым! – объявила девушка и медленно ступила в овраг, до краев полный пульсирующей темной массой. Через пару шагов из искрящейся субстанции торчали лишь ее голова с плечами. Остальные, пожав плечами, нехотя последовали за ней.

– Здесь что-то есть! Меня что-то коснулось! – сорвавшимся голосом спустя несколько шагов выпалил шедший в самом конце молодой мужчина в форме «Сэконды».

– Не останавливайтесь! Оно просто изучает нас. Поднимите руки над головой и идите дальше, – без тени смущения, не слишком успокоив своих спутников, девушка личным примером показала, что следует сделать, высоко вскинув оружие. – Главное, не бегите и не паникуйте.

Преодолев овраг, она протянула руку, помогая старику выбраться из ямы, и, убедившись в целости всех своих соратников, зашагала дальше. Заросли становились гуще, трава выше, а лианы толще, и когда казалось наиболее разумным повернуть назад, лес резко оборвался, обнажив пустынные равнины, раскинувшиеся насколько хватало глаз.

Мертвые обугленные стволы искореженных деревьев торчали из растрескавшейся земли, некогда бывшей такой же частью лесного царства, сейчас же выглядящей пережившей катастрофу. Равнина обрывалась крутым спуском в глубокий каньон, расколовший изрядно настрадавшуюся землю надвое.

Сам каньон куда более походил на ударный кратер: обугленные стволы валялись на земле, вытягиваясь верхушками прочь, силясь сбежать, спастись из этого ужасного места. Из немногочисленных разломов, полных вязкой жижи, поднимался мрачный тусклый пурпурный свет, а в самом центре кратера зловеще возвышалось единственное дерево, не только способное существовать в подобных условиях, но и бывшее их причиной.

Словно сплавленное вместе из пульсирующих щупалец, вен, артерий и коры, во все стороны раскинуло оно тонкие, как сеть сосудов, ветви, лишенные листвы. Массивные корни опутывали каждый клочок поверхности в каньоне, вздымаясь в такт дыхания дерева. На ясном небе не было ни облачка, но время от времени темная, почти черная молния поражала дерево, и внимательный наблюдатель заметил бы, что молния не бьет в дерево, а вовсе наоборот: молнии исходили из него, растворяясь в выси. Но среди пришедших людей таковых внимательных не было.

Молодая девушка-сэкондар осторожно пристроилась на краю обрыва и, свесив вниз ноги, облегченно выдохнула.

– Пришли.

Кряхтя и ворча, старик подобрался к самому краю и молча уставился на дерево. Подле него ровным шахматными рядами тысячи, нет, десятки тысяч диких неистовых чудовищ замерли в неподвижности. На таком расстоянии они выглядели муравьями под сенью фантастического растения.

Вновь вспыхнула молния, не излучавшая света, а словно на мгновение втягивавшая его. Еще раз, и еще, и, вздрогнув, древо с грохотом озарило окрестности мрачной вспышкой, ненадолго ослепив непрошенных гостей, и когда зрение вновь вернулось к ним, обнаружилось, что все монстры теперь находятся с другой стороны дерева.

Процесс повторялся: несколько разрядов молнии, вспышка – и монстры вновь перемещались.

– Оно… Знает, что мы здесь? – едва слышно спросил старик.

– Знает о нашем существовании, – загадочно кивнула девушка.

– Лиска, давай без этих твоих загадок! – слегка повысил голос старик. – Выражайся яснее.

– Ну вот мы же знаем, что в воде есть бактерии, да? Живут там, размножаются, но мы всё равно ее пьем. Вот тут примерно то же самое…

Старик болезненно выдохнул и, скрипя суставами, с трудом устроился рядом с девушкой, положив руку на сердце.

– Ладно, а эти?

– Эти? – переспросила девушка, вскинув тонкие брови.

– Флама. Клио. Этого не знаю, – тихо произносил старик, медленно переводя морщинистый палец с одной едва заметной точки на фоне грязного неба на другую. – И самая подлая скотина из них, Яжж. Они что тут делают?

Девушка изо всех сил напрягла глаза – действительно, на высоте по меньшей мере сотни метров, неподвижно зависнув в воздухе, едва различимые кляксы образовали прямоугольный контур вокруг дерева, но более ничем себя не выдавали. Просто удивительно, что старик не только смог разглядеть их, но даже точно идентифицировать. Тем не менее, ответа на его вопрос у девушки не было, и она лишь бессильно развела руками в стороны и пожала плечами.

– То есть… Ну… – с трудом подбирал он слова. – Я похоронил своих мальчиков, у нас год за неделю пролетает. Неделю! Но я не старею, нет, наоборот, кажется, я даже помолодел немного, чтобы… Чтобы что? Он… Она… Оно! ЭТО! Дерево! Что? Играло здесь в своих… «Солдатиков»?! Сначала это был мужик, а теперь дерево… Что оно вообще делает? – всплеснул руками Барнаби, и словно в подтверждение его слов очередная вспышка озарила каньон.

– Вы сами просили показать, – отрешенно произнесла девушка, накручивая золотистый локон на тонкий палец, не в силах отвести взгляд от мрачной, но пленительной красоты Иного. Вспышка, и зловещий блеск чужих миров отразился в ее ясных, небесно-голубых глазах. Монстры на дне каньона продолжали прибывать. Среди них были и хорошо знакомые людям по событиям «Двенадцатичасовой войны», и твари столь невыразимо ужасные, что одна лишь встреча с ними для неподготовленного разума могла обернуться полной потерей рассудка. Они появлялись, исчезали, менялись местами, перемешивались и перемещались, и всё следуя воле непостижимого разума, страстно увлеченного одному ему понятным процессом.

– Это же армия… – неуверенно озвучил свои догадки Барнаби. – Но зачем? Наши силы давно разгромлены, и для этого потребовалось куда меньше…

– Ч-ш-ш-ш… – прошипела Алисия, приложив к губам палец и оборвав старика, остро возмущенного подобным вопиющим нарушением субординации. Медленно моргнув, она плавно повернула голову и, глядя ему прямо в глаза, едва слышно произнесла: – С нами воевать он никогда и не собирался.

Девушка выдохнула, и с губ ее сорвалось облачко густого белого пара. На щеку приземлилась и тут же растаяла крошечная снежинка, одна из первых на этой неделе. А в глубокой лазури ее глаз отпечаталось зловещее темное индиго.

* * *

Теплый мягкий алый свет проникал сквозь широкое окно, освещая клетушку с томящимся в ней невольником. Не имевшее ни решеток, ни стекла, оно расположилось высоко, под самым потолком, и должно было быть недосягаемым для любого пленника, попытавшегося воспользоваться им для побега по гладким отвесным стенам. Символ предрешенной судьбы, путь к свободе – столь близкий и невыносимо далекий.

Но до неприличия долго не возвращавшийся цатэр предоставил человеку возможности для внесения некоторых корректив этому замыслу. Новое место заключения Альберта в принципе мало чем отличалось от других клеток, за некоторыми исключениями. Вместо двери здесь присутствовала полукруглая решетка, отгораживающая почти половину помещения. На стене – выцветшее пятно засохшей крови, что помогло легко реконструировать трагическую судьбу предыдущего обитателя.

Узкая деревянная кровать из трех сбитых вместе досок уже стала жертвой нового постояльца: вооружившись инструментами из рюкзака, человек ухитрился открутить ее от двух тяжелых креплений. Конструкционные решения Легиона стали бы кошмаром для любого инженера, и какие инструменты полагалось использовать для крепежей, Альберт даже не мог себе представить, но с помощью разводного ключа он изловчился вывернуть тяжелые болты и снял доски.

Поражаясь, что его опять не досмотрели, человек ликовал, пристраивая доски к стене в качестве лестницы. «Глупый дикарь! Неужели он думает, я прошел все эти круги ада лишь для того, чтобы опять оказаться в клетке? Не на того напал!» – думал Альберт, набирая разбег с другого конца камеры. Раз затея с турниром провалилась, ничего, он придумает что-нибудь новое, но для начала будет неплохо выбраться отсюда. Хорошенько разбежавшись, он взобрался по доскам и, подпрыгнув, смог даже коснуться края окна. Меняя угол и высоту, к пятой попытке он добился комбинации, когда, взбежав по доскам, мог дотянуться кончиками пальцев оконного проема, стоя на цыпочках. Звук тяжелых шагов в коридоре за спиной и горячая игла в районе лопаток оповестили его: действовать нужно сейчас же. Альберт подпрыгнул и, ухватившись за раму, заелозил ногами по стене. Тело его, предательски тяжелое, повисло на ослабших руках.

– Мелкий уродец, куда это ты собрался? – рявкнул цатэр.

Лязгнули прутья решетки. Быстрым пинком цатэр выбил опору из-под ног человека, и с грохотом доски рухнули на пол. Болтая в воздухе ногами, пленник искал, от чего бы ему оттолкнуться, и, не найдя, из последних сил совершил последний рывок, сумев даже влезть в окно с локтями.

Он успел лишь бросить короткий взгляд в сторону уходящих ввысь скал посреди пустыни, когда коротким рывком цатэр снял его и поставил на землю.

– Ого, всё разломал уже! Что ж ты за зверь такой… – озадаченно произнес цатэр, осмотрев состояние клетки.

– Я не зверь, я человек! – раздосадовано отозвался Альберт, со злобой глядя на гиганта.

– Чула-век… – задумчиво протянул он, потирая подбородок. – Не знаю таких зверей… Значит, решил убежамцем заделаться? Ты же вроде на турнир хотел.

Альберт замешкался; неудавшаяся попытка побега, похоже, не слишком беспокоила цатэра, тем не менее, он выглядел довольно рассерженным, конечно, если это не было его обычным состоянием.

– Так… Я могу участвовать?

– Нет правила, запрещающего подобное. Думаю, можешь. Через три оборота начнутся показательные выступления, я отведу тебя, и хоть посмотришь, на что вообще ты подписываешься.

Сердце мужчины чуть не выпрыгнуло из груди. Неужели получилось? Он сможет выступить на турнире и упокоиться с честью.

– У тебя есть имя?

– Альберт.

– Аль Берт… – медленно повторил Гонк, зачем-то разделив на две части. – Аль… Берт! В целом, неплохо, почти как Аль… ЛЕГРОФ! – вдруг выпалил он. Последнее слово прозвучало оглушительным залпом крупнокалиберного орудия, болезненно ранив уши мужчины. В глазах у него потемнело, ноги подкосились, и, нелепо переступая, он едва сумел удержать равновесие.

– …мелкий! Мелкий слабак! Ты живой вообще? Эй! – голос цатэра обжигающим пламенем ворвался в разум теряющего сознание Альберта и помог тому собраться и прийти в себя. – Отлично. Эко тебя покосило! Ты меня слышишь?

Набрав полную грудь воздуха, Альберт кивнул.

– Я давно не держал рабов и совсем не помню, что вам нужно. Но ты умеешь говорить и можешь сказать сам. Ха! Сокрушительно! – цатэр довольно ударил кулаком по ладони, произнеся это бессмысленное, но страшное слово.

Решив пока игнорировать часть про «держать рабов», Альберт, собравшись с мыслями, заговорил:

– Мне нужна вода. И пища. И… – он окинул взглядом камеру, в которой, в отличие от всех предыдущих, полностью отсутствовали какие бы то ни было санитарно-технические приспособления. – Туалет.

– Рабятник, точно… – скривившись, процедил сквозь зубы цатэр, похоже, вспомнив что-то неприятное. – Я и не знаю даже, где тут ближайший… Ладно, раздевайся!

– Что?! – ошарашенно вскрикнул Альберт, совершенно не ожидавший подобного поворота.

– В таком виде тебе нельзя расхаживать по городу. Вот, рейтарские обноски, я вывалял их в грязи, – швырнул он на пол мерзкого вида тряпки. – Переодевайся.

Альберт окинул взглядом старые выцветшие лохмотья с налипшими на них комьями влажной грязи и, борясь с нахлынувшей на него бурей приводящих в бешенство эмоций, медленно посмотрел прямо в глаза цатэру. В объятых пламенем ужасных зрачках великана и без слов прочитал он: «Подчинись или умри», и пусть более Альберт не боялся ни боли, ни смерти, всё же дикарь нашел способ, как причинить ему страдания. Человек лишь смиренно выдохнул.

– Тогда выйди. Мне нужно одному.

Цатэр удивленно поднял брови и, пожав огромными плечами, пробормотал «Ладно…» Подхватив доски от кровати, он вышел из клетки. Со скрежетом захлопнулась решетка, а цатэр, поставив доски в угол, уселся на табуретке напротив, уставившись на Альберта.

– Это я забираю. Сам понимаешь, почему.

– Отвернись! – в сердцах всплеснул руками Альберт. Совсем не тот смысл он вкладывал в свои последние слова.

– Чтобы ты опять что-то выкинул? Ха! Я тебе не мешаю, – как ни в чем не бывало продолжал цатэр.

Альберт в бессильной злобе проворчал что-то нечленораздельное и, диким зверем сдавленно прорычав, повернулся к цатэру спиной, медленно и нерешительно развязывая шнурки на кимоно.

– Так ты еще и смертник… – едва слышно пробормотал цатэр, когда широкий рукав кимоно больше не мог скрывать позорного браслета. Отвратительно унизительно, но ему нужно было продержаться всего три дня. Три долгих тяжелых легионерских дня, называемых тут «оборотами».

– Хм-м-м! – вдруг с нескрываемой злобой промычал цатэр, когда Альберт уже был полностью обнажен. – Выходит, ты мне солгал. Лжецов я не люблю. Ты сказал, у тебя нет хвоста…

– Чт… – непонимающе пробормотал Альберт и, опустив взгляд, догадался, о чем речь. – Это не хвост!

Крой свободно болтавшейся длинной рубахи анатомически совсем не подходил человеку. Узкие тонкие рукава натирали подмышками. Грубая ткань, куда больше годная под мешки для картошки, вызывала острый зуд, и, время от времени почесываясь, Альберт стряхивал комья медленно подсыхавшей грязи, прилипающей к локтям и коленям. Двигаясь быстрыми прыжками, человек шлепал босыми пятками по горячему песку, следуя за цатэром, наконец определившим нужную скорость и не слишком опережавшим его.

Постоянно оглядываясь по сторонам, Гонк всё время едва слышно бормотал «Где рабы, там и рабятник» и, дойдя до перекрестка, остановился, пропуская караван из дюжины тележек.

– Рабский слабак, запоминай дорогу. Я буду выпускать тебя в рабятник два раза за оборот.

– Почему ты меня так называешь?! – всплеснув руками, топнул Альберт, словно услышав лишь первые два слова. – Я же буду участвовать в турнире!

Он был столь обижен, что и сам не заметил, как свободно заговорил языком Легиона, будто всю жизнь провел среди цатэров, а вовсе не практиковался в нем первый день. Он и на турнир-то собрался исключительно с целью очистить свое имя от подобных ярлыков, но похоже, у Гонка было совсем иное видение.

– Потому что ты он и есть, – усмехнувшись, ответил цатэр и, поймав взгляд человека, поучительно продолжил: – Нет ничего зазорного в попадании в рабство, это может случиться с кем угодно. Стыдно быть слабаком.

Цатэр зашагал дальше и, перейдя улицу, довольно воскликнул:

– Ха! Вот он! Знал же, где-то здесь есть!

Он остановился под высоким, метра в три, толстым сплошным металлическим забором, с трудом вписанным в черту города. В нос ударил едкий запах помойки. Скользнув взглядом по длинной глухой изгороди, Альберт увидел просвет и, опережая цатэра, поспешил к нему. Перед человеком раскинулась отвратительно смердящая свалка, выросшая вокруг сточной канавы. Холмы полного нечистот песка вздымались миниатюрной горной грядой вокруг торчащей из земли трубы, обильно поливавшей всё это добро мутной серой водой.