Текст книги "Неподражаемый доктор Дарвин"

БЕССМЕРТНЫЙ ЛАМБЕТ

Утро грозило дождем – и он таки пошел. Старая кобылка, без особых усилий тянувшая за собой легкую двуколку, отозвалась на первые удары теплых капель возмущенным ржанием и раздула ноздри, но, понурив голову, продолжала брести вперед сквозь потемневшее летнее утро.

– Говорил же я вам, Эразм, – Джейкоб Поул торжествующе глянул на своего спутника, – как вчера вечером задул восточный ветер, так я нутром почуял – дождя не миновать.

Дарвин поерзал на сиденье, придвигаясь ближе к полковнику, вытащил из бокового ящичка окованный медью прибор и сумрачно поглядел на него. – По-прежнему показывает «ясно».

– И не успокоится, пока мы не промокнем насквозь. Бьюсь об заклад, мои старые кости в любой день недели дадут сто очков вперед этому вашему новомодному приспособлению.

– Пожалуй, я начинаю думать, что вы правы. – Дарвин посмотрел на тучи, надул и без того толстые губы и покачал головой. – И все же мой барометр построен на основании неопровержимых научных принципов, тогда как поведение ваших суставов остается одной из непостижимых тайн жизни. Уж не окажется ли, что здесь, в Восточной Англии, мне придется заново постигать уроки, заученные в Личфилде? Возможно, эту штуковину надо как-то перенастроить применительно к местным широтам…

Не обращая внимания на струйку воды, что уже бежала вниз по широкополой фетровой шляпе, доктор задумчиво постучал пальцем по барометру. Джейкоб Поул наблюдал за его манипуляциями скептически.

– Жаль, что вы не можете перенастроить еще и меня. От дождя у меня ломит кости совершенно одинаково – что в Личфилде, что в Калькутте. А вот кабы мы, как я предлагал, подождали часок-другой в гостинице, сидели бы сейчас в тепле и уюте, распивая бутылочку доброго портвейна.

– Ага, а к вечеру бы заработали такую подагру, по сравнению с которой все ваши нынешние боли просто пустяк, – парировал Дарвин.

Его спутник плотнее завернулся в кожаный плащ и съежился на сиденье, угрюмо глядя на дорогу, что меловой полосой, никуда не сворачивая, убегала за горизонт. Слева, параллельно ей, тянулись канал и земляной вал.

– Если верить последнему указателю, до Ламбета еще целых три мили, – проворчал полковник. – И даже амбара никакого не видно, где укрыться. Мы промокнем до нитки.

– Без всяких сомнений. – Похоже, эта перспектива ничуть не устрашила Дарвина. – И тогда, Джейкоб, уж будьте любезны припомнить, что мы отклонились от первоначального маршрута лишь по вашему настоянию.

Поул хитро покосился на спокойный профиль друга.

– Признаю, идея завернуть в Стиффки и впрямь принадлежала мне. И вы сами со мной согласитесь, как отведаете тамошних устриц – лучших на всем восточном побережье. Зато насчет Ламбета придумал не я. Древние развалины меня не завораживают, разве что в них спрятано что-нибудь ценное.

Он вытащил из-под плаща золотую чеканную табакерку и подкрепился основательной понюшкой.

– И вообще поездка в Норидж – отнюдь не моя затея. Я бы мог уже быть дома вместе с Элизабет и маленькой Эмили. Это вас пригласили посмотреть новую больницу. А я провел время просто отвратительно. Мне доводилось торговаться на базарах по всему земному шару, и заявляю смело: таких хитрых, расчетливых барыг, как в Норфолке, нигде не сыщешь.

– Боюсь, это кое-что говорит и о вас, Джейкоб, – не вы ли еще вчера вечером хвастались, как дешево заплатили за нориджские сапоги, в которых сейчас щеголяете? Впрочем, вряд ли в Ламбете вам представится возможность вдоволь поторговаться. Я рассчитываю, что нас там ждут каменоломни, а вовсе не лавочники. Вы хоть отдаете себе отчет, что эти раскопки были древними уже тогда, когда первый римлянин ступил на английскую землю? Иные из вырубленных здесь камней пошли на постройку форта легионеров в Бранкастере, но даже те брались уже из новых разработок.

Старая кобылка терпеливо трусила вперед под теплым и даже приятным летним дождем. Тяжелые капли пускали круги по глади канала, в котором отражалось серовато-стальное небо. Ряд тополей тянулся вдоль берега, превращаясь в череду маленьких зеленых точек вдали.

– Ледьярд обещал встретить нас в ламбетской гостинице, – продолжал Дарвин. – Боюсь только, он мог еще не получить наше послание из Нориджа. Почтовые кареты ходят отвратительно. В последнем письме он предупреждал, что еда в гостинице скверная, а постели и того хуже. Но неловко было бы являться к нему домой без приглашения, пока мы не подкрепим нашу переписку личной встречей. – Доктор поглядел вперед, ладонью прикрывая глаза от дождя. – Взгляните-ка туда, Джейкоб, скажите, я правильно вижу? Не ламбетская ли церковь впереди? Если так, значит, вон там, на подъеме за деревней, Олдертон-манор, а рядом – олдертонская мельница. А к западу от нее находятся каменоломни.

Джейкоб Поул вгляделся вдаль, пронизывая взором завесу дождя, и энергично кивнул.

– Да, вижу и то, и другое, и третье. Если это Олдертон-манор, ну и велик же он. Три крыла, а то и все четыре. А заметили ли вы того всадника впереди? Скачет сюда по краю дамбы. Видите – вон там, между водой и деревьями.

Дождь чуть поутих, хлещущие струи стали реже. Дарвин нахмурился.

– Не пойму. Вы же знаете, что зрение у вас куда лучше моего. Думаете, это Ледьярд?

Поул извлек из кожаного несессера у себя под ногами небольшую подзорную трубу и поднес ее к глазам, на чем свет кляня тряску и ухабы.

– Нет, не думаю, – наконец произнес он. – Разве что ваш друг Ледьярд ездит в дамском седле. Как бы там ни было, всадница мчится во весь опор. Верно, неотложное дело.

Двое путешественников молча наблюдали за приближающейся наездницей, ловко и умело управляющей черным жеребцом добрых семнадцати ладоней в вышину. Подковы коня гулко стучали по меловой поверхности дороги. Поравнявшись с двуколкой, незнакомка натянула поводья.

– Доктор Дарвин? – осведомилась она, наклоняясь с седла.

Друзья с удивлением глядели на всадницу, которая откинула капюшон, являя на свет Божий непокорную гриву густых светло-рыжих кудрей. Дарвину немедленно вспомнились викинги, что высаживались на берегах Восточной Англии тысячу лет назад, – кое-какие следы их набегов сохранились и до сих пор. Серо-голубые глаза и молочно-белая кожа молодой женщины придавали бы ей сходство с китайской фарфоровой куклой, когда бы не твердый, решительный подбородок. С виду ей было чуть меньше тридцати.

– Он самый, – после короткой паузы промолвил Дарвин. – Однако у вас имеется некоторое преимущество надо мной, мадам, поскольку мне трудно поверить, что вы и есть Джеймс Ледьярд, мой единственный знакомый в Ламбете.

– Благодарение Богу, что вы знакомы, – загадочно отозвалась рыжеволосая незнакомка. – Я Элис Милнер. Доктора Ледьярда вызвали по неотложному делу в Олдертон-манор.

– И он попросил вас поехать и встретить нас вместо него? – спросил Поул.

– Нет. Он просил меня не делать этого, – отозвалась Элис, встряхнув кудрями. – Велел мне прилечь и поспать. Вот и пришлось украдкой выбираться через черный ход и самой седлать Соломона.

– Это полковник Поул, – представил Дарвин, уловив невысказанный вопрос в глазах молодой женщины. – Мы путешествуем вместе. Но послушайте, если Джеймс Ледьярд посоветовал вам лечь, зачем вы приехали?

Развернув коня, Элис Милнер ехала бок о бок с двуколкой. Дряхлая кобылка, равнодушная и к этому внезапному появлению, и к людским разговорам, все тем же ровным шагом двигалась к Ламбету. Всадница тряхнула поводья скакуна.

– А вы не можете быстрее? – Она с видимым нетерпением показала на флегматичную лошадь.

Дарвин окинул молодую женщину острым взором.

– Нет, – ответил он и чуть помедлил, ожидая реакции, – Во всяком случае, без веских на то оснований.

Элис оглянулась на двуколку.

– Вы Эразм Дарвин. – Это было не вопросом, а утверждением. – По словам доктора Ледьярда, вы – лучший врач в Европе. Заставит ли вас ускориться, если я скажу, что с моим женихом, Филипом Олдертоном, вчера ночью произошло несчастье, и теперь он лежит на грани жизни и смерти?

Дарвин с Поулом обменялись быстрыми взглядами.

– Это и впрямь заставило бы меня поторопиться, – промолвил Дарвин, – если бы ваше поведение не показывало: здесь кроется нечто большее, чем просто несчастный случай. Коли вам нужны всего лишь мои медицинские познания, отчего доктор Ледьярд сам не попросит меня о помощи?

Позади них в щель среди туч пробился луч солнца. В волосах Элис засверкали яркие блики. Молодая женщина прикусила губу и уставилась на дорогу.

– Он считает, что справится и своими силами, – наконец ответила она. – Но дело не только в этом. Джеймс Ледьярд рассказывал, что вы бросаете вызов любым суевериям и религиозным предрассудкам, как языческим, так и христианским. Я прискакала сюда, чтобы просить вас применить эту философию к Олдертон-манор и деревне Ламбет. Мне лично со всеми этими дохристианскими поверьями ничего поделать не удается. Простейший случай порождает такую кучу толков об Олдертонской впадине, что их на добрый месяц хватит.

Дарвин не спускал с Элис глаз и потому заметил, как она нахмурилась и замялась, говоря об Олдертоне. Он встряхнул поводьями, и кобылка чуть ускорила шаг.

– Если я собираюсь вам помочь, мне надо знать историю целиком – а не те жалкие крохи, что вы нам бросаете. Расскажите все, от начала и до конца. Ну например, у вас нет норфолкского акцента, и, я бы сказал, вы скорее из западных краев. Девон или, быть может, Корнуолл. Однако внешность у вас не кельтская, а скандинавская. Как вы оказались в Ламбете и о каком несчастном случае говорите? Помните, без фактов я никакую тайну не раскрою. Я не волшебник.

Он говорил отрывисто и даже чуть-чуть заикался, хотя резкость тона смягчалось дружелюбной манерой держаться и открытой беззубой улыбкой. Элис Милнер улыбнулась в ответ и покаянно качнула головой.

– Я надеюсь на чудеса, – сказала она. – Но не вправе ожидать их. Позвольте начать с самого начала.

Дождь снова припустил во всю мочь, и молодая женщина накинула капюшон.

– Вы правы. Я родилась в Норфолке, но выросла не здесь. Мои родители живут в Плимуте, хотя семья наша родом из Восточной Англии. Три года назад я покинула отчий дом и отправилась в Лондон изучать культуру Азии. – Элис состроила легкую гримаску. – Послушать папу, так можно подумать, я собралась торговать собой в игорных притонах. Правда, через год-другой папа смирился, особенно когда я познакомилась с Филипом Олдертоном и он начал за мной ухаживать. Когда я написала родителям о Филипе, они, по свойственному им обыкновению, навели справки о его семье и очень обрадовались, узнав, что Олдертоны со времен Вильгельма Завоевателя владеют поместьем и мельницей в Ламбете. Возможно, поинтересуйся отец чем-то, помимо состояния Олдертонов, он был бы не так доволен.

– Я ничего не слышал о Филипе Олдертоне, – удивился Дарвин. – Насколько описывал мне Ледьярд в письмах, глава дома – Чарльз Олдертон, а каменоломня расположена на олдертоновских землях. Филип – его сын?

– Племянник. Чарльз Олдертон скончался два месяца назад, не оставив прямого наследника, и поместье перешло к Филипу как к ближайшему родственнику. Эта смерть лишь подкрепила ламбетские суеверия. Дядя Чарльз умер в олдертонской каменоломне. Джеймс Ледьярд говорит, причины смерти вполне заурядны и естественны, что-то вроде сердечного приступа, но деревенские слухи твердят другое. Хозяин ламбетской гостиницы – вы скоро его увидите – буквально напичкан всякими глупыми историями о фамильном роке, что преследует Олдертонов уже несколько сотен лет. Он уверен, что Чарльз Олдертон – всего-навсего последняя жертва.

– У каждого старинного рода имеется своя мрачная легенда, – пожал плечами Дарвин. – Просто-напросто результат традиции вести хроники. В любой семье за десять-то поколений случится немало всяких несчастий. Вот если никаких скелетов в шкафах не окажется – тут-то и в пору удивиться. Значит, Филип приехал сюда предъявить права на наследство, а вместе с ним и вы. Что ваши родители об этом думают?

– Не одобряют. Считают, я поступаю нескромно и опрометчиво. Но я появилась здесь всего неделю назад. Филипу пришлось покинуть Лондон внезапно. Я оставалась на Даугейт-Стейр и продолжала занятия, пока он не прислал мне письмо с настоятельной просьбой приехать.

Путешественники уже приближались к деревне, скоплению бедных лачуг, жмущихся вокруг общинного выгона. В центре, напротив друг друга, стояли симпатичная старинная церковь и гостиница в тюдоровском стиле – божественное лицом к лицу с мирским. За деревушкой начинался пологий подъем невысокого холма, на вершине которого стояло поместье. К северу, на другом склоне, медленно поворачивались под северным ветром лопасти мельницы. Элис Милнер обвела взором сей буколический пейзаж и сморщила нос от отвращения.

– Должна сказать, сельская жизнь в Ламбете не слишком-то меня прельщает – хотя Филип с самого моего приезда только и знает, что расписывать выгоды своего положения. Говорит, раз я интересуюсь всякими древностями, то непременно должна заинтересоваться и Ламбетом – там ведь все такое старое-престарое, и само поместье, и мельница, и каменоломня. Судя по системе отопления в доме, так оно и есть. В леднике и то теплее.

Она говорила с напускной беззаботностью, но голос ее слегка дрогнул. Дарвин внимательнее посмотрел на лицо и руки молодой женщины.

– Быть может, мадам, вы лучше пересядете в двуколку? А на жеребце поедет кто-нибудь из нас. Сдается мне, вам остро необходимо поесть и отдохнуть.

Элис Милнер глубоко вздохнула и выпрямилась в седле.

– Спасибо, до гостиницы я как-нибудь продержусь. – Она взглянула на доктора с новым интересом. – Вы угадали, я не очень хорошо себя чувствую. Мало спала ночью от волнения, а с утра еще ничего не ела. И все равно я готова поклясться, что хорошо скрываю усталость.

Джейкоб Поул разразился хриплым хохотом и высунул голову из-под кожаного плаща.

– От меня, дорогая моя, и от прочих обычных смертных. Но не надейтесь ничего скрыть от Эразма. Он распознает болезнь там, где никто другой ничего не заметит. Распознает в вашей манере ходить, есть, говорить – да хоть просто сидеть на месте, если вы вообще ничего не делаете. Помню я историю с графиней Нортекс. Та приехала в Личфилд вся больная-пребольная и…

– Полно, Джейкоб, – прервал друга Дарвин. – Сейчас не самое подходящее время для ваших небылиц из медицинской практики. Мисс Милнер еще не рассказала нам о несчастном случае с ее женихом, а мы уже вот-вот доберемся до гостиницы. – Он повернулся к девушке. – Дорогая моя, если вы не слишком устали, прошу вас, продолжайте. Сомневаюсь, что в общем зале гостиницы мы сможем поговорить приватно.

Элис кивнула.

– Особенно в Ламбете. Там всякий считает семейные проблемы Олдертонов своим личным делом. Тогда я и правда продолжу.

Она показала вперед.

– Если бы вы проехались по этим краям, то убедились бы, что это единственная мельница на всю округу. А поскольку выращивают здесь по большей части пшеницу, работа у жерновов не переводится. Сюда съезжаются молоть зерно из нескольких деревень. Как раз перед моим приездом Филип спросил дворецкого Брезертона, почему мельница работает только до заката. Надобно мне добавить, что хотя Филип родился в поместье, он уехал отсюда в самом раннем детстве и не знаком с местными обычаями. Брезертон сказал, никто из жителей деревни не согласится работать на мельнице после наступления темноты. Они боятся этого места.

– В самом деле? – Дарвин тихонько прищелкнул языком, и кобылка настороженно повела ушами. – Вот теперь вы меня и впрямь заинтриговали. Только очень сильное суеверие может встать между норфолкским крестьянином и его карманом. Это новомодная прихоть, следствие того, что Чарльз Олдертон умер возле мельницы?

– Ничуть. Если верить Брезертону и его односельчанам, так повелось уже много лет – много поколений. Ну и в результате два дня назад Филипу пришлось отказать в помоле зерна с одной большой фермы в Блейкни. Работая только днем, мельница никак не успевала справиться с заказом к назначенному сроку. А ведь плата за помол составляет львиную долю доходов. Как нетрудно догадаться, Филип ужасно разозлился. Вчера заявил, что сам отправится работать ночью и докажет всю смехотворность подобных страхов. Мне это не слишком понравилось, но он только посмеялся над моими тревогами. Вечером задул сильный восточный ветер, а мельница как раз к нему лучше всего и приспособлена. На закате Филип отправился туда с одним слугой, Томом Бартоном, человеком в наших краях новым. Филип предложил ему гинею за ночную работу. Бартон провел в поместье слишком мало времени, наслушаться всяких побасенок о мельнице и каменоломне не успел, а кроме того, говорили, до денег он жаден.

– Говорили? – От Дарвина не ускользнул странный выбор времени.

Их спутница ненадолго умолкла. Отвернувшись, она глядела на канал. Полоса дождя уходила на север, к морю, что лежало за пологими холмами впереди. В летнем воздухе разлилась удивительная свежесть. Порывы ветра колыхали спелую пшеницу, поле за полем стряхивало с колосьев нависшие тяжелые капли.

– Да, – наконец произнесла Элис. – Крестьяне, пришедшие на мельницу утром, нашли Тома Бартона и Филипа в каменоломне: Бартона мертвым, а Филипа без сознания от потери крови. Оба были чудовищно изранены.

Цветущие маки алели на золоте пшеничных полей крохотными пятнышками венозной крови. Солнце спряталось за тучу, и в воздухе потянуло прохладой.

– Среди тех, кто нашел их, был и старый Езикия Прескотт, – продолжала девушка. – А он сразу же распустил слухи по всей деревне. Мол, Ламбет Бессмертный вернулся.

Путешественники как раз добрались до жалких лачуг на краю деревни. Стайка ребятишек бросилась навстречу карете и последовала за ней на почтительном расстоянии. Элис указала дорогу к гостинице и спешилась у крыльца.

Дарвин выпрыгнул из двуколки с ловкостью, поистине удивительной для человеке его габаритов, и зорко огляделся по сторонам. Гостиница «Ламбет» сохранила шпаклевку и брусья еще тюдоровских времен, но чья-то опрометчивая рука добавила с задней стороны дома безвкусную судомойню и помещение для мойки, напрочь испортив весь вид. Напротив, за выгоном, высилась удивительно большая церковь, построенная в норфолкском стиле из обломков твердого песчаника, скрепленных серым известковым раствором. Выше по холму виднелся Олдертон-манор – огромное здание размером со все дома деревни, вместе взятые, – а за ним маячила олдертонская мельница.

– Должно быть, местные крестьяне очень набожны, – заметил Джейкоб Поул. – В эту церковь влезло бы вдесятеро больше народа, чем здесь живет.

Дарвин кивнул.

– Да. Прежде в деревнях вдоль побережья жило гораздо больше народа. Но в прошлом веке порты один за другим начали заиливаться и перестали работать. Быть может, для устриц это и хорошо, а вот для большинства профессий, с устрицами не связанных, – не очень.

– И с мельницей то же самое, – прибавила Элис Милнер. – Филип говорит, для такой деревни, как эта, ни за что не построили бы такую большую ветряную мельницу. – Она передала поводья конюху и первой вошла в гостиницу. – Думаю, нам лучше поесть внутри. Могу ли взять на себя смелость и самой сделать заказ? Я уже знаю, чего следует избегать.

Общий зал гостиницы поражал огромным камином и рядом ведущих на кухню служебных люков для подачи блюд. У противоположной стены рядом с длинным дубовым столом стоял краснощекий хозяин, способный потягаться толщиной с самим Дарвином.

– Послушай, Уилли, – решительно заявила Элис. – Нам нужен ленч, только, пожалуйста, без помоев навроде того пирога, которым ты потчевал меня два дня назад. Подай вареные яйца, свежий хлеб, холодную свинину и пива – и я сама отрежу мясо с кости.

Столь резкая отповедь ничуть не обескуражила хозяина.

– Сию секундочку, мисс Милнер, – бойко отозвался он и скрылся на кухне.

Джейкоб Поул смерил взглядом колышущиеся формы Уилли.

– Коли уж он раздобрел до этаких размеров, уж верно, со стряпней здесь все в порядке. Он ничуть не уступит вам, Эразм, а многие ли могут этим похвастаться?

– Видели бы вы его жену, – засмеялась Элис. – Та вдвое толще.

– Жаль, мы не в Персии или Аравии, – задумчиво произнес Поул. Он словно бы полностью ушел в свои мысли, но хитро косил одним глазом на девушку. – Я бы продал ее там за целое состояние. Для арабов чем толще, тем лучше.

– Еще с тех времен, когда женщины считались имуществом, – сердито начала она. – Признаю, раньше так оно и было, однако в наши дни…

– Не волнуйтесь так, моя дорогая, – остановил ее Дарвин. – А вы, Джейкоб, перестаньте. Сейчас не время. Просто у Джейкоба своеобразное понятие о шутках, – объяснил он, поворачиваясь к Элис. – У него найдется побасенка о каждой стране земного шара. А теперь нельзя ли узнать побольше о событиях в Олдертон-манор, или же вы предпочитаете не обсуждать эту тему здесь?

– У нашего Уилли Листера самый болтливый язык и самые длинные уши во всей деревне. Лучше обождать.

Хозяин уже вносил в комнату огромный поднос со свиной корейкой, теплой буханкой свежего хлеба и глиняным кувшином пива.

– Яйца будут через пару минут. Если не возражаете против гусиных, – сообщил он. – Последние пару дней несушки упорно отказываются нестись, что-то их растревожило.

Он хотел добавить еще пару слов, но посмотрел на Элис, поспешно пригнул голову, чтобы не встречаться с ней взглядом, и заторопился обратно на кухню.

– Вот видите, а я вам что говорила? – в сердцах бросила молодая женщина ему вслед. – Бессмысленные, суеверные выдумки, а этот болтун разносит их по всей округе.

– И все же их нельзя так просто сбрасывать со счетов, – произнес от двери новый голос.

К столу подошел невысокий щуплый мужчина лет тридцати с небольшим. Ноги у него были чуть заметно искривлены, а опытный взгляд Дарвина уловил еще и хорошо скрываемую легкую хромоту.

Сняв шерстяную шапчонку, новоприбывший протянул руку Дарвину.

– Добро пожаловать в Ламбет. Польщен честью видеть вас. Простите, что не успел к вашему приезду. А это, должно быть, полковник Поул. Джеймс Ледьярд, к вашим услугам.

– А как вы узнали, который из нас я, сэр? – с любопытством поинтересовался Поул.

– Он обратил внимание на то, как я разглядываю его походку, – одобрительно кивнул Дарвин. – Верно, доктор Ледьярд?

Внешность у Ледьярда была довольно зловещей. Парика доктор не носил, а длинные, черные с проседью волосы зачесывал назад над высоким бледным челом. За красными полными губами виднелись крупные, заходящие за резцы клыки. Он улыбался дружелюбно, но как-то беспокойно.

– И какие выводы обо мне вы сделали, доктор Дарвин?

– Да почитай что и никаких, – пожал плечами тот. – В детстве вы страдали рахитом в не слишком острой форме. Привыкли обращаться с оружием – верно, за время Семилетней войны, хотя большую ее часть, надо полагать, были совсем ребенком. В какой-то момент вам, как и мне, довелось сломать коленную чашечку – весьма болезненно, правда?

Ледьярд кивнул.

– Весьма. – Взгляд его упал на Элис. – Мисс Милнер, я надеялся, после недавних событий вам хватит здравого смысла оставаться в поместье. Надеюсь, хотя бы теперь вы вернетесь и станете ухаживать за своим раненым женихом.

Элис холодно поглядела на него.

– Вернусь – если доктор Дарвин поедет со мной. Ледьярд замялся, потом все же покачал головой.

– Доктор Дарвин приехал сюда по моему приглашению, чтобы осмотреть каменоломню, а вовсе не для того, чтобы лечить местных больных.

Говорил он как-то смущенно и с видимой неловкостью.

– Не вы ли всего неделю назад утверждали, будто на медицинском поприще ему нет равных? – упрямо выпятила подбородок Элис, уже начиная горячиться. – Если это правда, то, по-моему, вы должны радоваться его помощи, даже если и робеете сами попросить о ней. Ледьярд смутился еще сильнее.

– Разумеется, я был бы крайне рад его помощи, хотя подобная просьба и граничит с недопустимой вольностью. Но по неким причинам… – Он запнулся, явно чувствуя себя не в своей тарелке, и после паузы предложил: – Давайте пойдем на компромисс. Если вы прямо сейчас поедете в поместье, мы – с согласия доктора Дарвина – последуем за вами чуть позже.

Дарвин перехватил его взгляд.

– Нас с полковником Поулом это более чем устраивает, – поспешно согласился он и повернулся к Уилли Листеру, который стоял в дверях с подносом в руках и беззастенчиво прислушивался к беседе. – Любезный хозяин, если вы наконец подадите вареные яйца, мы вполне готовы их потребить. Нет ли за гостиницей столика, где мы могли бы поесть на открытом воздухе?

– Найдется, – недовольно буркнул тот. – Только скамейка навряд ли уже просохла. Через черный ход, мимо корыта.

Он брякнул ломящийся от еды поднос на стол и неохотно удалился.

– Вы, дорогая моя, тоже должны поесть, – решительно заявил Дарвин Элис. – Почему бы вам не отрезать мяса и не перекусить по дороге к поместью? И яиц с хлебом прихватите.

Элис поглядела на полного доктора слегка ошарашенно, точно сама еще не была уверена, последует ли совету Ледьярда. Взгляд ее сулил скорые и незамедлительные ответные меры, однако она схватила нож и принялась яростно отрезать свинину.

– Полагаю, Филипу Олдертону стало лучше, – заметил Дарвин, – раз уж вы не побоялись оставить его без врачебного присмотра.

– По-моему, его состояние стабильно. – Ледьярд взял один из отрезанных Элис толстых ломтей и задумчиво вгрызся в него. – Он потерял очень много крови, но раны по большей части не так глубоки, как я опасался. И, конечно, конституция у него поразительная.

– Крови он все же потерял достаточно, чтобы лишиться чувств?

Ледьярд вновь замялся.

– Не уверен. Я бы сказал, что нет, но мне не удалось обнаружить никаких признаков сильного удара головой или еще каких-либо повреждений, которые могли бы вызвать потерю сознания. Единственное объяснение – большая кровопотеря.

Он замолчал и поглядел на Элис.

– Мисс Милнер, вы нарезали достаточно свинины, чтобы накормить племена израильские. Полагаю, правда, это не самый удачный выбор цитаты. – Доктор улыбнулся и внезапно стал выглядеть гораздо моложе и привлекательнее. – Как бы там ни было, вы уже готовы возвратиться? Мне бы хотелось побеседовать с гостем наедине.

Элис бросила на него ядовитый взгляд и словно бы собралась спорить, но тут Джейкоб Поул поднялся и подошел к столу.

– Пожалуй, поеду-ка я с вами. По опыту знаю: когда несколько кровопускателей сойдутся вместе, нам, простым смертным, из их беседы не понять решительно ничего.

Он заговорщически подмигнул Джеймсу Ледьярду, тот ответил ему благодарным взглядом. Завернув добрую порцию хлеба и мяса в квадратный кусок грубой желтой марли, полковник повернулся к Элис.

– Помню одну высокоученую беседу трех лекарей, когда я охотился за огненными опалами на Мадагаскаре. – Поул потихоньку теснил Элис к двери. – Меня тогда ужалил Великий Мадагаскарский Шершень – причем в одно очень неудачное место, кое я предпочитаю не называть. Так вот, эти rope-знахари только и могли, что трещать без умолку на своем куклапийском диалекте, обсуждая способы извлечь жало, чтобы я наконец смог сидеть. А я лежал себе на брюхе, отмахиваясь от москитов размерами с хороших шмелей, и…

– Полковник Поул, – прервала его Элис. – В наших краях, конечно, не встретишь Великих Мадагаскарских Шершней, но, – тут она улыбнулась, – если верить местным рыбакам, в местных речках водятся щуки, способные за один присест заглотнуть лебедя. Вы бы с этими рыбаками друг друга поняли. Я пойду с вами, однако добровольно, а не благодаря вашим хитростям.

Джеймс Ледьярд проводил взглядом выходящую Элис. Дарвин не спускал с него глаз.

– Весьма примечательная юная леди, – заметил он.

– Не то слово, – пылко согласился Ледьярд, взял поднос со свининой и хлебом и жестом предложил Дарвину принести яйца и пиво. Два доктора вместе вышли во двор и устроились за ветхим столом, где их не было слышно от кухни.

Дарвин рьяно набросился на еду.

– Насколько я понимаю, кое-какие аспекты нападения на Филипа Олдертона слишком неприятны, чтобы упоминать их при его нареченной, – невнятно произнес он, набив рот теплым хлебом и гусиным желтком. – Каковы же его ранения?

– Все как я говорил, – отозвался Ледьярд. – Основная причина моей скрытности совсем в другом.

Он с некоторым удивлением наблюдал за тем, с какой энергией Дарвин уничтожает содержимое подноса.

– Давайте, старина, ешьте. – Полный доктор перехватил его взгляд. – Таков, знаете ли, закон мира: ешь или будешь съеден. Попробуйте-ка яйца. По ароматности гусиному яйцу ни одно другое и в подметки не годится.

Ледьярд покачал головой.

– Позвольте мне, пока вы едите, все рассказать. – Он устроился на солнышке и снова натянул шапку. – Вчера вечером я был в Мостоне, принимал роды. К сожалению, ребенок родился мертвым. В Ламбет я вернулся поздно и едва успел лечь, как меня разбудили, чтобы я ехал в поместье к Филипу Олдертону. По пути я проезжал мимо каменоломни. Элис упомянула вам, что Олдертона и Бартона нашли на дне ямы?

Дарвин кивнул.

– Тогда вы должны знать, что в деревне эта каменоломня овеяна дурной славой. Разработка очень древняя – собственно, поэтому мы с вами оба ею и заинтересовались. Насколько я могу судить, она существовала за тысячи лет до прихода римлян; должно быть, ее заложили на заре цивилизации. Так вот, приходилось ли вам слышать о Черном Псе?

Дарвин подался вперед и перестал жевать. Глаза его были задумчивы.

– Да, я читал – но касательно событий, произошедших довольно давно. И не вблизи Ламбета. Это кромерская легенда, а Кромер расположен в сорока милях отсюда. Черный пес, ростом с теленка, охотящийся на запоздалых путников. И что?

– Сейчас узнаете. В Ламбете бытует собственное предание о чудовище. Бессмертном Ламбете. Говорят, он уже много сотен лет живет в Олдертонском карьере. Ни один житель деревни ни за что на свете не полезет туда ночью, да и днем-то едва ли рискнет заглянуть.

– И чудовище напоминает Черного Пса?

– Если и не внешним видом, то повадками. Оно раздирает своих жертв на куски, как Бартона и Филипа Олдертона.

– Чарльза Олдертона оно не тронуло. Элис сказала, он умер от сердечного приступа.

– От удара, возможно – приступа апоплексии. Сильное возбуждение – или страх – возымели бы точно тот же эффект. Последние годы здоровье Чарльза оставляло желать лучшего. Но никаких ран на нем не оказалось.

Джеймс Ледьярд прищурил темные глаза против яркого солнца. Стоило разговору коснуться Олдертонов, в молодом докторе вновь появились прежние беспокойство и скрытность. Хотя Элис Милнер выросла на западе Англии, настоящим кельтом выглядел именно крупноголовый и черноволосый Ледьярд. Потерев небритый подбородок, он натянул шапку поглубже на глаза.