Текст книги "Небо сингулярности"

– Потому что наш народ в массе своей к этому еще не готов, – ответил Буря без обиняков. Напряжение в спине стало проходить. Если эта уродина хочет обсуждать революционную диалектику, уж я-то маху не дам! – Когда мы построим посттехнологическую утопию, все будет так, как вы говорите. Но сейчас нам нужна руководящая партия, чтобы вести наш народ к полному пониманию принципов идеологической корректности и постэкономической оптимизации.

– Но марксизм-гилдеризм и демократическое экстропианство – это анархистская эстетика. Зачем же руководящая партия? Комитет? Революция?

– Да потому что традиции такие, черт побери! – взорвался Рубинштейн. – Мы этой вот революции ждали больше двухсот лет! А до того – двести лет ждали первой революции, вот так у нас делается. И получается! Так отчего нам и дальше так не действовать?

– Разговоры о традиции в самый разгар Сингулярности. – Сестра Седьмая завертела головой, разглядывая в окнах туманный вечерний дождь. – Недоумение максимизировано. Непонимание, что сингулярность есть обрыв всех традиций? Революция необходима. Демонтировать старое, торжественно внедрить новое. Ранее сомневалась в вашей разумности. Теперь сомневаюсь в наличии безумия, разумности не сомневаюсь. Только разумные организмы могут демонстрировать суперлативную иррациональность!

– Вот это может быть и верно. – Рубинштейн осторожно уже в третий раз нажал под столом кнопку тревоги. Какого черта она не работает? – Но чего вы здесь от меня хотите?

Сестра Седьмая обнажила зубы в ухмылке.

– Я прихожу приносить Критику. – Рубиновые вытянутые глаза уставились на Рубинштейна. Критикесса резко встала, под коричневой грязной кожей дрогнула рябь мускулов. На голове поднялась венчиком бахрома рыжеватых волос. – Твои охранники не ответят. Я Критикую. Ты идешь со мной. Немедленно!

* * *

В боевой рубке «Полководца Ванека» было тихо и спокойно по сравнению с почти паникой возле Прииска Вольфа, и все же никто бы не сказал, что это мирный рейс. Нет, ведь Илья Муромец стоял в глубине рубки, пристально за всем наблюдая. Старик заглядывал не менее двух раз в сутки – просто кивал от дверей, но все замечали, что он здесь. Иногда даже адмирал присутствовал, мрачно и молча глядя из своего инвалидного кресла – воспоминанием о предыдущей войне.

– Возможность финального маневра через час, – доложил рулевой.

– Так держать!

– Есть так держать. Разведка? Ваша подача.

– Есть наша подача! – Лейтенант Марек повернулся вместе с креслом и глянул на Илью вопросительно. – Желаете лично осмотреть беспилотный бот, господин капитан?

– Нет. Если не будет работать, я буду знать, кто виноват. – Илья улыбнулся, пытаясь смягчить свои зловещие слова, но, обнажив зубы, стал похож на волка, загнанного в угол. – Профиль запуска?

– Удерживается на минус десять минут, господин капитан!

– Хорошо. Потом опять запустите самотестирование, вреда не будет.

Никто в рубке не знал наверняка, действительно ли этот металлический отражающий предмет – капсула из дома. Может быть, беспилотный аппарат это выяснит, а может быть, и нет. Но чем дольше длилось ожидание, тем сильнее росло напряжение, а чем сильнее было напряжение, тем больше росла вероятность ошибки.

– С виду все отлично, господин капитан. Двигатели на холостом ходу, один процент мощности, танки с горючим полны, рейки наддува и замки расстыковки готовы, приборы отлично поют на всех каналах. Готов начать закрытие ангара запуска по команде.

– Ну ладно. – Илья сделал глубокий вдох. – Кто там, включайте нагнетатель. Поехали.

Глубоко внизу, у кормы корабля, глубже машинного отделения и складов, располагался ряд воздушных шлюзов. Некоторые, рассчитанные на выход экипажа, были малы, другие, для вспомогательных кораблей вроде станционных шаттлов – побольше. В самом большом ангаре находилась пара беспилотных разведчиков – трехсоттонных роботов, способных вести наблюдение за звездной системой или составлять карты лун газовых гигантов. Роботы не могли нести гравитационных двигателей (этого не мог ни один корабль меньше эсминца), но вполне развивали приличные двадцать с чем-то «же» на атомно-электрической ионной тяге, и держать это ускорение могли достаточно долго. Для более быстрых полетов их можно было оснастить ракетами, расщепляющими соленую воду, как у торпед дальнего действия «Полководца», но эти ракеты были грязными, относительно неэффективными и совсем не годились для скрытного картографирования планетных систем.

На каждом роботе был установлен комплект приборов, утыканных датчиками гуще, чем любой зонд, запущенный с Земли в двадцатом веке. Это был регресс по отношению к номинальной цели проекта «Полководца Ванека», полуиронической цели, записанной в сертификате конечного пользователя: «Идти храбро туда, где не бывал еще человек, картографировать звездные системы в длительных экспедициях и занимать эти системы именем Императора». Сброшенный в необитаемой системе, такой зонд мог составить ее карту за пару лет и был готов дать полный отчет, когда линкор вернется к нему по дороге от собственной цели. Это было невероятное подспорье для картографов колоний, позволяющее одному исследовательскому кораблю картографировать три системы одновременно.

Глубоко в корпусе «Полководца» пробуждался от двухлетнего сна первый зонд. Команда матросов суетилась под бдительным взглядом двух старшин, отцепляя тяжелые топливные шланги и замыкая осмотровые люки. В своем выстеленном свинцом гробу зонд бурчал, прозванивая набитое реактивной массой и охладительной водой брюхо. Тихо гудел компактный термоядерный реактор, импульсный ускоритель впрыскивал смесь электронов и пи-мезонов в поток ионов лития со скоростью чуть меньше световой; разлетались нейтроны, поглощаемые кожухом водяных труб, согревая их и подпитывая волны давления в замкнутом цикле охлаждающей системы. Вторичные солнечные генераторы, снятые на этот полет за ненадобностью, лежали, завернутые, в углу ангара.

– Пять минут до старта. Ангар запуска докладывает о герметизации отсека реактора. Топливная команда отсоединила шланги, давление в баках стабильное. Жду данных телеметрии.

– Продолжайте.

Илья терпеливо смотрел, как команда Марека следит за ходом запуска. Он только раз оглянулся, когда приоткрылась дверь в рубку, но это был не капитан и не контр-адмирал, а шпионка... то есть дипломатический агент с Земли. Только место занимает и воздух расходует – по мнению кавторанга, – хотя старпом и понимал, почему адмирал и его штаб не мешает ей настырно всюду совать свой нос.

– Что вы запускаете? – спросила она кратко.

– Робота наблюдения.

– А что наблюдать?

Он обернулся и посмотрел на нее в упор.

– Не помню, чтобы мне говорили, будто у вас есть полномочия следить за чем бы то ни было, кроме наших военных действий.

Инспектор пожала плечами, игнорируя оскорбление.

– Может быть, если вы мне скажете, что ищете, я помогу вам это найти.

– Маловероятно. – Он отвернулся. – Лейтенант, состояние?

– Две минуты до старта. Отсек телеметрии герметизирован. Подтверждение сигнала от бортового управления. Отсечка топлива включена, пусковая установка готова, разгерметизация ангара через шестьдесят секунд.

– Это капсула с сообщением, – тихо произнесла инспектор. – Ждете письма из дома, капитан?

– Вы меня утомляете, – бросил Илья почти небрежно. – Не стоит этого делать. Эй, вы! Да, вы! Состояние!

– Идет откачка воздуха из ангара. Открывается внешний пусковой люк... Питание пусковой установки включено, зонд переходит на внутреннее питание... Перешел. Пуск через минуту. Идет последняя предполетная самопроверка.

– Такая у меня работа – задавать неприятные вопросы, капитан. И важный вопрос сейчас...

– Будьте добры соблюдать тишину.

– Предмет, который вы хотите зондировать – его сюда поместило ваше Адмиралтейство или Фестиваль?

– Пуск через тридцать секунд, – доложил в наступившей тишине лейтенант Марек и поднял глаза. – Я что-то не то сказал?

– О чем вы говорите? – спросил Илья.

Рашель покачала головой и сложила руки на груди.

– Если не хотите слушать – ваше право.

– Десять секунд до запуска. Форсунки открыты. Реактор выходит на критический режим. Поток мюонов нормален, шлюзы акселератора – чисто. Точка удвоения потока реактора пройдена. Пять секунд. Направляющие запуска включены! Главный теплоотвод в рабочей температуре!

Тяжелая вибрация сотрясла палубу.

– Две секунды. Реактор в рабочей температуре. Отделение шлангов. Ноль. Полное отделение. Первый зонд вышел из ангара запуска. Двери закрываются. Гироскопы в норме, давление в баках максимальное, три секунды до запуска главного двигателя.

Дрожь стихла.

– Заслонка – чисто. Включение главного двигателя.

В рубке ничего не шевельнулось, но в нескольких метрах от корабля из подобного жалу хвоста зонда вырвался красно-оранжевый пучок тяжелых ионов металла. Зонд стал отходить от корабля, и тут же раскрылись два огромных крыла – радиаторы тепла.

Илья принял решение.

– Лейтенант Марек, возьмите управление на себя. Полковник, пойдемте со мной.

Он открыл дверь. Она вышла за ним в коридор.

– Куда мы идем?

– На небольшой разговор, – ответил он.

Быстро шагая к конференц-залу, он не стал ждать, чтобы она догнала его. На лифте, опять по коридору – в зал со столом и стульями, к счастью, свободный. Муромец подождал, пока подойдет инспектор, потом закрыл дверь.

– Садитесь, – предложил он.

Инспектор села на краешек кресла, подалась вперед и стала смотреть с серьезнейшим лицом.

– Вы думаете, я хочу вас на части разорвать? – начал он. – И правильно думаете, только причина не та.

Она подняла руку.

– А давайте угадаю. Заговорила о политических вопросах в присутствии подчиненных? – Она смотрела на него почти насмешливо. – Послушайте, капитан! Пока я не вышла на палубу и не увидела, что вы делаете, я не знала, что происходит, но сейчас я серьезно думаю, что вам лучше бы меня послушать, а потом пересказать командиру корабля. Или контр-адмиралу. Или обоим. Субординация – это все очень хорошо, но если вы хотите подобрать эту аномалию с орбиты, то, я думаю, меньше шести часов остается до того момента, когда все полетит к чертям. И я хотела бы, чтобы мои слова до вас дошли. Так что давайте отложим театральные эффекты – у нас еще будет на них время, – и сейчас займемся делом.

– Вы все время пытаетесь внести сумятицу.

– Ага. Я это сделала своей профессией. Лезу во все углы, задаю неудобные вопросы, и сую свой нос в чужие дела, и нахожу ответы там, где никто их не ожидал увидеть. Пока что я спасла восемь городов и семьдесят миллионов жизней. Хотите, чтобы я была не так назойлива?

– Скажите мне, что вы знаете, и тогда я буду решать.

Он тщательно подбирал слова, будто оказывал величайшее снисхождение ее недисциплинированному отказу знать свое место.

Рашель откинулась на спинку.

– Это вопрос дедукции, – сказала она. – Потому неплохо знать хотя бы кусок контекста. Для начала: этот корабль – этот флот – не случайно рванул по пространственноподобному маршруту за четыре тысячи лет в будущее. Вы пытаетесь сделать маневр, который нарушает, но не совсем, кучу договоров и пару законов, установленных полубожественным декретом. Вы не собираетесь входить в собственный световой конус прошлого, но хотите подойти к этому очень близко – уйти глубоко в будущее, чтобы обойти всех наблюдателей, или пожирателей, или мины, которые Фестиваль мог установить на вашем пути, прыгнуть к цели, потом вернуться в прошлое и случайно выйти из полета чуть-ли-не-перед появлением Фестиваля. Вы знаете, какие выводы и я из этого делаю? О крайнем безрассудстве. Третье Правило не зря дано. Испытывать его – значит барабанить в дверь Эсхатона.

– Это я все знаю, – подтвердил Илья. – Итак?

– Ну, вам стоит спросить, что же тогда мы должны ожидать здесь найти? Мы сюда прибыли и искали буй. Капсулу из времени с подробными тактическими описаниями из нашего прошлого светового конуса – то есть оракула, который нам расскажет о враге куда больше, чем мы могли бы знать, так как наша временная линия не пересекалась с его. Снова жульничество. Но мы живы.

– Не понимаю. Почему такого не может быть?

– Потому что... – Она посмотрела на него долгим взглядом. – Вы знаете, что бывает с людьми, которые нарушение принципа причинности используют как оружие? А вы невероятно близко к этому подошли, что само по себе уже безумие. И вам это сошло с рук! Такого просто нет в сценарии, если только правила не поменялись.

– Правила? Вы это о чем?

– Правила. – Она закатила глаза. – Законы физики бывают в некоторых случаях подозрительно человеческими. Начиная от принципа неопределенности Гейзенберга, что присутствие наблюдателя действует на объект наблюдения на квантовом уровне, исходя из чего можно вывести кучу поразительных взаимосвязей во Вселенной. Рассмотрим, например, отношение сильных ядерных взаимодействий к электромагнитным силам. Чуть-чуть изменить его в одну сторону – нейтроны и протоны не станут вступать в реакцию, – не будет термоядерного синтеза. Сдвинуть в другую – цикл ядерных реакций остановится на гелии – и никогда не образуются более тяжелые ядра. Столько есть подобных корреляций, что космологи строят теории, будто мы живем во Вселенной, которая существует специально, чтобы породить наш вид жизни или что-то, от нее происходящее. Например, Эсхатон.

– И что?

– И то, что вы нарушили какие-то из более загадочных космологических законов. Те, которые утверждают, что Вселенная, где происходит истинное нарушение принципа причинности – путешествие во времени – де-факто нестабильна. Но нарушение принципа причинности возможно, только когда есть агент причины, в данном случае наблюдатель, и потомки этого агента подвергаются серьезному воздействию этого нарушения. Сформулируем это иначе: это принято как закон космологии потому, что Эсхатон не терпит идиотов, его нарушающих. Вот почему моя организация старается объяснять людям, что этого делать нельзя. Не знаю, пытался ли кто-нибудь объяснить вашему Адмиралтейству, что произошло в том дальнем углу космоса, где сейчас Крабовидная туманность? Там теперь пульсар, который не является естественным – скажем так, – и истребленные виды будущих возможных завоевателей галактики. Кто-то попытался обойти правила – и Эсхатон это пресек.

Илья заставил себя отцепить пальцы от ручки кресла.

– Вы хотите сказать, что капсула, которую мы решили подобрать – бомба? Но ведь Эсхатон уже попытался бы нас убить или хотя бы захватить...

Она невесело осклабилась.

– Если не верите мне, то это ваша проблема. Мы – я имею в виду Комитет ООН по анализу интеллектуального каузального оружия – видели с полдюжины инцидентов подобного рода, когда та или иная тайная попытка создать устройство, нарушающее принцип причинности, приводила к беде. Обычно ничего столь грубого, кстати, как ваш замкнутый времениподобный путь и хакерское предсказание; это были действительно Устройства, Нарушающие Причинность. Редакторы истории, минимаксные цензоры, дедовские бомбы и по-настоящему мерзкое устройство, называемое пространственноподобный аблятор. Существует целая онтология каузального оружия, как и ядерного – атомные бомбы, термоядерные с атомным запалом, электрослабые взрывные устройства и тому подобное.

Каждая такая локализация, где мы видели развертывание УНП, бывала тщательно и систематически превращена в пыль неизвестными силами – но силами, явно восходящими к Эсхатону. Мы никогда не видели процесса разрушения, потому что Большой Э в таких случаях любит избыточные воздействия. Самое мелкое средство уничтожения у него вроде пятисоткилометрового астероида, падающего на региональную столицу на скорости двести километров в секунду.

И потому мне кажется большим сюрпризом, что мы еще живы. – Она оглядела пустые стулья, отключенную рабочую станцию на столе. – Да, и еще одно. Эсхатон всегда истребляет УНП до того, как они начинают работать. Мы думаем, что он знает, где их найти, потому что у него есть собственные УНП. Нечто вроде сохранения региональной ядерной гегемонии путем нападения на тех, кто строит завод по обогащению урана или атомный реактор. Как бы там ни было, вы не пытались нарушить принцип причинности – пока что. Флот собирается, вы обнаружили капсулу, но вы еще фактически не замкнули петлю и не воспользовались предсказанием в запрещенном контексте. Вы можете даже уйти целыми, если прыгнете обратно, но не попытаетесь выйти раньше точки старта. Только я бы поосторожнее отнеслась к открытию этой капсулы. По крайней мере, сделайте это на приличном расстоянии от прочих ваших кораблей. Неизвестно, что в ней содержится.

Илья неохотно кивнул.

– Я думаю, командира корабля следует известить.

– Да уж. – Она глянула на консоль. – И еще одно. Я думаю, вам понадобятся все преимущества, которые только можно получить, и одно из них сейчас сидит у себя в каюте и пальцами вертит. Может быть, вам стоит перемолвиться словом с Мартином Спрингфилдом, инженером с берега. Он человек странный, и вам придется к нему отнестись снисходительней, чем вам бы хотелось, но я думаю, он знает больше, чем говорит, и куда больше, когда дело идет о системах приводов. «МиГ» не стал бы платить ему две тысячи крон в неделю просто за красивые глаза. Когда «МиГ» продал эту вот птичку вашему Адмиралтейству, он подписал еще и контракт на пятидесятилетнее обслуживание и модернизацию – что может принести даже больше доходов, чем сама продажа.

– Что вы мне тут хотите сказать? – Илья выглядел раздраженным. – Инженерные вопросы не ко мне, и вам это уже следовало бы знать. И я был бы вам благодарен, если бы вы воздержались от советов, что мне надо и что не надо...

– Придержите язык. – Она потянулась вперед и схватила его за руку – не сильно, но достаточно, чтобы шокировать. – Вы же не понимаете, как работает оружейный картель? Так слушайте. «МиГ» продал вашему правительству корабль, удовлетворяющий определенным спецификациям. Отвечающим тем требованиям, о которых мечтает Адмиралтейство. Истинные спецификации, под которые корабль спроектирован – дело другое, но фирма наверняка намеревалась выставлять счета за модернизацию в течение всего срока его службы. И у фирмы наверняка больше опыта реальных межзвездных войн, чем у вашего Адмиралтейства, которое таких войн не вело, а лишь посылало несколько канонерок для подавления дикарей каменного века. Будьте со Спрингфилдом поласковей, и он вас может удивить. В конце концов, его жизнь зависит от того, справится ли корабль со своей задачей.

Она выпустила руку Муромца.

Илья смотрел на нее с непроницаемым лицом.

– Я доложу капитану, – заявил он и встал. – Тем не менее, я был бы очень вам благодарен, если бы вы держались подальше от боевой рубки, когда там моя вахта, или же воздержались бы от советов. И не трогайте руками моих офицеров. Это понятно?

Она встретила его взгляд. Если по его лицу ничего нельзя было прочесть, то ее глаза ничего не скрывали.

– Отлично поняла, – выдохнула она, встала и вышла из зала, не говоря больше ни слова. И тихо закрыла за собой дверь.

Илья посмотрел ей вслед, и его пробрала дрожь. Он сердито встряхнулся, потом взял телефонную трубку и сказал:

– Дайте мне капитана. По важному делу.

* * *

Это действительно была капсула, побитая и почерневшая за проведенные в космосе четыре тысячи лет. И в ней была почта.

Робот осторожно к ней подобрался, зондируя радаром и инфракрасными датчиками. Капсула, холодная и безмолвная, не проявляла никаких признаков жизни, кроме остаточной радиоактивности на корме. На компактной ракете типа «материя/антиматерия» она проползла восемнадцать световых лет от Новой Республики на субсветовой скорости, потом затормозила у выбранной орбиты и отключила двигатель. Носовой конус капсулы был изрыт и исцарапан, ободран тяжелым переходом в межзвездной среде. Но за ним ждала серебристая сфера метрового диаметра, которая была сделана из агломерата промышленного алмаза толщиной в пять сантиметров – сейф, способный выдержать все, кроме атомного взрыва.

Почту разместили на дисках – алмазных пластинах, прослоенных отражающими золотыми листками. Технология древняя, но невероятно долговечная.

Матрос, управляющий роботом, с помощью внешних манипуляторов выкрутил заглушку, запечатывавшую капсулу, и осторожно вынул стопку дисков. Проверив, что они не взрывчатые и не из антиматерии, бот повернул и направился к «Полководцу» и другим кораблям первой эскадры.

Обнаружение почты – а ее было слишком много для тактических данных – вызвало у команды лихорадку ожидания. Люди уже два месяца были заперты в корпусе корабля, и возможность получить весточку от родных и любимых привела их в лихорадочное нетерпение, сменившееся – у некоторых – глубокой депрессией при намеке, что их могли и забыть.

Однако Рашель куда меньше интересовалась почтой. Шансы, что Адмиралтейство позволило ее работодателям послать ей сообщение с дипломатическим шифром, были, по ее оценке, меньше нуля. Мартин тоже ничего не ожидал. Сестра не писала ему в Новую Прагу, с чего вдруг она сейчас напишет? Бывшая жена – от нее он ничего не хотел. Если говорить об эмоциях, то его самой тесной теперешней привязанностью – как ни внезапно стало это ему ясно – была Рашель. Поэтому, пока офицеры и матросы «Полководца» тратили свободное время на догадки, что может быть в письмах из дома, Рашель и Мартин тревожились, потому что рисковали. Дело в том, что, как она деликатно выразилась, у него дипломатических документов не было, и даже если отвлечься от принятой в Новой Республике морали, нехорошо бы вышло, реши кто-нибудь, что Мартин – рычаг, который можно использовать для воздействия на Рашель.

– Наверное, не стоило бы нам, милый, столько времени проводить наедине, – прошептала она ему в плечо, лежа на его узкой койке. – Когда все по боевым постам, нас не должны заметить, но в остальное время...

У него напряглись плечи – он понял.

– Надо бы что-нибудь придумать, – сказал он. – Только что?

– Ага. – Она поцеловала его в плечо. – Но только не так, чтобы какой-нибудь синеносый ханжа посадил тебя под арест за неподобающие поведение или чтобы убедить штаб адмирала, что я шлюха двухкопеечная, которую можно спокойно лапать или просто в упор не замечать. Впрочем, они и сейчас от этой мысли недалеко.

– Кто? – Мартин перевернулся к ней с суровыми лицом. – Скажи мне.

– Тсс! – Она положила ему палец на губы, и на миг выражение ее лица стало суровым. – Мне защитник не нужен. Или ты пропитался местными идеями?

– Надеюсь, что нет!

– Да и я так не думаю, – тихо засмеялась она и привалилась к нему.

* * *

Несколько дней спустя Мартин сидел у себя в каюте один, задумчиво ворочая мыслями о Рашели и держа кружку быстро остывающего кофе, когда в дверь забарабанили.

– Кто там?

– Почта для инженера! Получить у эконома!

Застучали удаляющиеся шаги, потом донеслась какофония звуков с дальнего конца коридора.

– Гм-м-м? – Мартин сел на койке. Почта? Вообще-то такое казалось невероятным. С другой стороны, все в этом полете было невероятным.

Пробужденный от грез, Мартин нагнулся, нашарил ботинки, потом вышел проверить источник прерывания.

Найти его было нетрудно. Каюта эконома представляла собой кишащую толпу нижних чинов, тянущихся за своей почтой от родных и знакомых. Письма были распечатаны на принтере и заклеены в аккуратные конверты. Озадаченный Мартин попытался найти главного.

– Да? – Перегруженный работой старшина за столом сортировки оторвал взгляд от пачки писем, которую складывал для передачи на курьерский Его Императорского Величества корабль «Годо». – А, это вы. Вон там, среди неотсортированной почты. – Он показал на ящик поменьше, где содержались отобранные письма: умершим, спятившим и штатским.

Мартин с любопытством покопался в пачке и нашел письмо со своим именем. Довольно толстое. «Странно», – подумал он.

Не став открывать письмо тут же, Мартин отнес его к себе в каюту.

Открыв же, чуть не выбросил его на месте: оно начиналось с ужасающей фразы: «Дорогой мой Марти!»

Только одна женщина так его называла, и хотя она была предметом некоторых из самых нежных его воспоминаний, она же умела наполнять его желчной и болезненной злобой, которой он потом стыдился. Они с Мораг разошлись уже лет восемь назад, и взаимные упреки с обвинениями проложили между ними ров молчания.

И что же могло побудить ее писать письмо сейчас? Она всегда отлично владела словом; ее сообщения по электронной почте состояли из кратких предложений с упрощенной орфографией и не были похожи на те эмоциональные наводнения, которые она приберегала для общения лицом к лицу.

Озадаченный Мартин стал читать.

Дорогой мой Марти!

Давно я тебе не писала. Надеюсь, ты меня простишь. Куча дел, и главное, Сара, за которой надо присматривать. Она очень выросла в последнее время и очень похожа на своего отца. Надеюсь, что ты появишься на ее шестнадцатилетие...

Он оторвался от письма. Это была какая-то тщательно продуманная шутка. Его бывшая жена говорит о ребенке – их ребенке, – которого не существует. И стиль – совершенно не ее! Как будто кто-то, прочитав досье его семейной истории, пытается...

Он вернулся к чтению, на этот раз тщательно выискивая скрытый смысл.

Сара сейчас изучает в колледже теологию. Ты же знаешь, насколько она всегда усердно училась? Ее новый учитель Герман вроде бы вытащил ее из скорлупы. Она работает над статьей по эсхатологии, и настояла, чтобы я послала тебе экземпляр (прилагается ниже).

Дальше шла болтовня о придуманных друзьях, воспоминания о всяких мелочах, которых никогда не было, и более серьезных моментах (очевидно, хорошо задокументированных). Насколько Мартин мог судить, все это было бессодержательно.

Он стал читать «статью». Она оказалась длинной, и Мартин усомнился, что мудро было со стороны Германа ее посылать. В Новой Республике школьники пишут восьмистраничные эссе о Боге? И о Его мотивах в той мере, в которой их можно вывести из космологических констант? Написана была статья в четком, местами скучном стиле, от которого у Мартина скулы свело – работа студента, который гоняется за отметкой, а не статья специалиста, заявляющего свою точку зрения. Потом его взгляд упал на сноски.

Рассмотрим гипотетический случай силы, которая намеревается создать локальное нарушение принципа причинности, в результате которого не произойдет поглощение световым конусом своего начала. (Мы неявно предполагаем идеально сферическую зону греховности, расширяющуюся со скоростью c и началом в момент времени T0.) Если сферический объем греховности не пересекается с четырехмерной траекторией исходного положения силы, то мы имеем дело не с первородным грехом. Следовательно, мы не будем ожидать, что Эсхатон обречет грешную цивилизацию целиком на проклятие, то есть на превращение в сверхновую второго типа: искупление возможно. Однако проклятие той греховной силе, что вызвала нарушение причинности, неизбежно.

Мартин перешел к низу страницы, начал подчеркивать существенные слова и фразы.

Всегда ли Эсхатон вмешивается деструктивно? Вероятный ответ – нет. Мы видим последствия вмешательства в вопросах первородного греха, но на каждое такое вмешательство могут быть тысячи невидимых тонких воздействий, введенных в мировую линию прецизионно и скрыто. Посредник, через которого осуществляются такие воздействия, должен остаться скрытым ради эффективности воздействий. Таковой посредник может даже действовать в согласии с нашими собственными усилиями как эсхатонобоязненных людей, дабы нарушение перестало существовать. Возможно, что некоторые эсхатологически-сознательные правительственные ведомства могут помогать тайным друзьям Эсхатона, если знают об их существовании. Другие же, тайные агенты греховных сил, могут пытаться идентифицировать их по очевидности и арестовать.

Да, это вполне инструктивно. Стеганографические подпольные каналы Мартина всегда раздражали из-за возможных недопониманий и искажений смысла, но в данном случае Герман выразился вполне ясно. Недоверие тайной полиции Новой Республики. Возможная помощь других ведомств – Рашель? Никакого возмездия против самой Новой Республики: это снимало колоссальный груз с его совести. Как ни противно было ему общественное устройство этого государства, люди не заслужили смерти только из-за неспособности своих руководителей справиться с беспрецедентной проблемой. Но последняя сноска оставалась непостижимой, как ни пытался Мартин ее понять.

Конечно, мало кто из людей будет даже рассматривать возможность нарушения закона причинности без очень серьезной очевидной угрозы. Можно задуматься: что делают невидимые помощники Эсхатона, чтобы предотвратить нарушение причинности перед лицом такой угрозы? В этот момент у них может оказаться раздвоение лояльности: требование защищать первый закон человеческого космоса и в то же время нежелание отдавать заблудших, но все же собратьев по человечеству в когти огромного зла. В этих условиях я полагаю несомненным, что Эсхатон велит своим агентам соблюсти интересы своих собратьев по человечеству сразу же после предотвращения распада ткани самого пространства-времени. Эсхатон – Бог не сострадательный, быть может, но практичный, не желающий, чтобы инструменты его ломались в работе. Тем не менее ключевой вопрос остается таким: какая сторона виновата меньше? Это уводит нас глубоко в дебри этики, где гуляет просто фестиваль неоднозначности. И все, что мы можем сделать – это надеяться, что тайные помощники выберут правильно, иначе последствия критики будут весьма суровы.

Мартин сел на койку и почесал в затылке.

– И что это фигня вообще значит? – буркнул он.