Текст книги "Небо сингулярности"

– Но... – На лице Ильи отразился ужас. – Я думал, это было стандартное положение для стрельбы!

– Так и есть, кавторанг, – сухо сказал Бауэр.

– А... – Илья слегка позеленел.

– Отраженный сигнал! – Сообщил Радар-3. – Есть отраженный сигнал! Нечто запущено с цели Альфа, ускорение одна целая три... нет, пять десятых. Жарит гамма-излучением одна целая четыре десятых МэВ.

– Зарегистрировать как первого кандидата, – ответил Илья и тут же напряженным голосом обратился к Мирскому: – Господин капитан, прошу разрешения возобновить непосредственный контроль!

– Разрешаю, – ответил каперанг.

Рашель оглядела рабочие станции рубки. Офицеры сгорбились за пультами, тихо переговариваясь по звуковой связи, подкручивая бронзовые ручки и щелкая переключателями. Мирский подошел к командному пульту и встал за плечом Ильи.

– Поищите радаром энергетические выбросы, – посоветовал он. – Дело выходит трудное. Если я прав, то мы – в середине минного поля, контролируемого центральной платформой управления. Если дадим утечку снова, то отсюда не выберемся.

Рашель тоже наклонилась вперед, сосредоточившись на главном экране. «Это, – подумала она, – замечательно. Если их команда всегда так работает, то при некоторой удаче они пробьются даже на низкую орбиту вокруг Рохарда».

Еще десять минут росло напряжение, пока «Полководец» набирал скорость, устремляясь к цели. Сингулярностный двигатель практически необнаружим, даже на близком расстоянии (обнаружить массу горы за миллион километров не под силу даже самым чувствительным детекторам гравитационных волн), но все, что должна была бы сделать крепость противника – это переключиться на импульсно-допплеровский радар, и линкор будет торчать на нем, как больной зуб. Первое правило космической войны – как и древней подводной войны – гласит: «Если тебя видят, значит, могут убить».

С другой стороны, база противника не могла точно знать, где именно сейчас корабль; он немедленно изменил курс, после того как заглушил поисковый лидар. Еще четыре кратких лидарных вспышки проехались по корпусу, пока остальные корабли эскадры взяли свой пеленг, и сразу – тишина.

– Второй след! – объявил Радар-1. – Еще пуск. Дистанция сорок семь «эм», вектор по направлению к источнику лидара-три – «Суворову».

– Подтвердить курс и ускорение, – приказал Илья. – Зарегистрировать как второго кандидата.

– Подтверждаю еще три, – сообщил Радар-2. – Еще один источник, дистанция девяносто мегакилометров. Цель Бета. Густо их здесь...

– Ищите следы...

– Третье эхо от локальной цели Альфа, – объявил Радар-2. – Рассеяние по отношению к кандидатам один и два. Похоже на ракету. Эта в нашу сторону.

– Дайте время подлета, – мрачно сказал Мирский.

Рашель посмотрела на него внимательно: Мирский – стреляный воробей, но даже если он сообразил, что происходит, она не понимала, как он собирается таскать каштаны из огня. В любой момент она готова была услышать рев сигнала тревоги и доклад наблюдателя, поймавшего гул релятивистских частиц, на волне которых несется гонимый пучком звездный парусник с зарядом антиматерии.

Конечно, слишком было бы ожидать от правительства Новой Республики понимания, насколько противник превосходит их по классу – культурный уровень этих людей не позволял им оценить опасность такого явления, как Фестиваль. Даже лучшие тактики флота, те, которые были знакомы с такими запретными технологиями, как самовоспроизводящиеся роботы или звездные парусники, не осознавали до конца, что Фестиваль с ними может сделать.

Шансы «Полководца» уцелеть в этом столкновении были очень хилые. На самом деле вся экспедиция строилась на предположении, что противник по сути достаточно человеческий, чтобы понимать концепцию войны и использовать оружие, котором кидаются друг в друга образованные поумневшие обезьяны. У Рашели было безнадежное и неприятное глубинное чувство, что Фестиваль, действуя без таких предвзятых концепций, окажется куда смертоноснее для экспедиционных сил Новой Республики, чем те могут себе представить. К сожалению, оказалось, что она будет на месте событий, когда космолетчики на собственной шкуре убедятся: межзвездные наступательные войны куда проще проиграть, чем выиграть.

– Отраженный сигнал, цель Гамма! Еще одна цель – дистанция двести семьдесят «эм». И снова запуск ракеты.

– Это... – Илья запнулся, – одна база на кубическую астрономическую единицу? Миллион баз, если они равномерно распределены во внешней системе...

Он был потрясен.

– Ты думал, что воюешь с людьми? – спросил Мирский. – Это полностью интегрированная оборонная сеть роботов. И большая. Охренительно большая. – Он был почти рад собственной проницательности. – Адмиралтейство, понимаешь, не стало слушать, когда я им объяснял. Еще восемнадцать лет тому назад. Одна из причин, по которым я так и не стал флаг-офицером...

– Я слушал, – спокойно сказал Бауэр. – Продолжайте, капитан.

– Есть, контр-адмирал. Решение по цели Альфа?

Пост управления огнем доложил:

– Время до цели Альфа двести секунд, капитан.

– Гм! – Мирский посмотрел на дисплей. – Ваше мнение, кавторанг?

Илья сглотнул слюну.

– Я бы подпустил вплотную и включил лазерную сетку.

Мирский слегка качнул головой.

– Забываете, что у них могут быть рентгеновские лазеры. – И скомандовал громче: – Релятивисты, будьте готовы к микропрыжку. По моей команде чтобы через пять секунд нас здесь не было. Место назначения – любое в пределах десяти а.е., без разницы. Можете?

– Так точно, капитан! Ядро полностью заряжено, прыжок возможен. Включаем в момент «Ч» минус пять секунд.

– Торпедисты, шесть СЕМ-20 – в аппаратах, снаряженных и готовых к запуску за две минуты. Боеголовки настроены на направленное расщепление, угол распределения двадцать градусов. Три из них – на цель Альфа, остальные три – в резерве для запуска по пятисекундной готовности. Потом зарядить две торпеды, чтобы готовы были, когда я скажу.

– Есть! Три заряда на цель Альфа, три в резерве, и две торпеды. Шесть изделий на направляющих ждут команды, капитан. Снаряжаются две торпеды, будут готовы через четыре минуты.

– Приятно слышать, – сказал Мирский излишне желчно, и лейтенант у консоли заметно вздрогнул. – Все нормально, – добавил капитан.

– Сближение через сто двадцать секунд. Оптимальный профиль запуска через восемьдесят.

– Нанесите на график положение ближайших идентифицированных мин. Покажите вектора на командной станции Альфа, считая, что они запустят снаряды, сохраняя постоянное ускорение в десять кило-«же». Они могут нас достать за сорок секунд?

– Проверяю, – ответил штурман. – Капитан, нас они не достанут, если только у цели Альфа нет пары фокусов со скоростью в рукаве. Но достанут на пятнадцать секунд позже.

– Отлично, – кивнул Мирский. – Артиллерия! Запуск за сорок секунд до цели. Рулевой и релятивисты: в момент контакта плюс пять секунд – то есть через пять секунд после нашего огня по цели, инициируйте микропрыжок.

– До запуска пятьдесят секунд... Отметка.

Рашель глядела на экран – мешанину красных птичек и удлиняющихся линий. Собственный спроецированный вектор корабля – синий – тянулся к одной из красных точек, потом резко остановился. «В любую секунду, – подумала Рашель, – может случиться любая мерзость».

Артиллерия доложила:

– Тридцать секунд. Ракеты разогреты. Сетка запуска запитана. Двадцать секунд.

– Принимаю какой-то шум с кормы, – перебил Радар-1.

– Десять секунд. Направляющие запуска запитаны, – сообщил артиллерист.

– Стрелять по графику.

– Есть! Навигационные данные переданы, инерциальные платформы установлены. Ракеты заряжены, боеголовки готовы.

– Легкие частицы! – завопил Радар-1. – Крупный взрыв за шесть мегакилометров, пеленг шесть-два и пять-девять! Выглядит... черт, будто попали в наш крейсер. Поток частиц с кормы! Пеленг один-семь-семь и пять, боковое рассеяние, дистанции пока нет...

– Пять секунд до запуска. Запуск, пошла первая ракета. Захват лидаром. Двигатель включен. Подтверждение зажигания главного двигателя. Вторая ракета заряжена, запуск нормально... Пошла. Двигатель включен. Третья ракета...

– Это Радар-один, у меня захват лидаром! Прямо с кормы на нас кто-то светит! Дистанция – пятьдесят два «ка»...

Мирский шагнул вперед.

– Ракетчики! Все три запасных ракеты строго назад по нашему курсу. Пассивные искатели, мы им осветим цель.

– Есть! Четвертая ракета, отсчет пошел... Запуск. Пятая, отсчет пошел... Запуск.

– Говорит радар-два, у нас на хвосте искатель. Дистанция сорок пять «ка», схождение при... Господи боже мой, глазам своим не верю!

– Шестая готова к старту. Куда наводить?

– Радар-два, дайте свой график ракетчикам для наведения ракет с четвертой по шестую. Ракетчики, стреляйте, как только определите цель – выиграйте для нас время.

– Есть! – Лейтенант с пепельным лицом склонился над консолью и защелкал клавишами как одержимый.

– Расстояние до точки стрельбы по Альфе? – спросил Мирский.

– Тридцать секунд, капитан. Вы форсируете атаку? – Офицер ждал команды. Каждый ватт мощности, закачанный лазерной сеткой в атакующий залп, означал на один ватт меньше для наведения перехватчиков.

– Да, лейтенант. И надеюсь, что вы не будете учить меня моей работе.

Офицер вспыхнул и отвернулся к консоли.

– Артиллерия, что у нас там?

– Я накачал до предела передовые ракеты, ускорение максимальное, какое только могут выдержать боеголовки. Отключение главного двигателя через пятнадцать секунд. Как только он отключится, перевожу мощность на наши перехватчики. Выгорание первой ракеты через десять секунд.

Рашель про себя кивнула. Вспомнились лекции по основам релятивистской физики, стратегии в постэйнштейновской вселенной и следствиям расширения светового конуса по равномерно распределенной сетке точек. В любой момент окаменелый свет от следующих снарядов-перехватчиков может нас настичь...

– Боже правый! – крикнул оператор Радар-3. – Лучи со всех сторон! Мы в клетке!

– Возьмите себя в руки! – рявкнул Мирский. – Сколько источников?

– Их... их... – Офицер на радаре защелкал клавишами. Появились красные линии на экране. – Шестнадцать, капитан, и со всех сторон!

– Понятно. – Мирский покрутил ус. – На руле, к микропрыжку готовы?

– Так точно!

– Отлично! – Мирский улыбнулся сжатыми губами. – Артиллеристы, обстановка?

– Первая ракета – двигатель отключен. Вторая, третья – отключен. Все лучи привода переведены на второй залп. Время залпа до цели – пятнадцать секунд. Ага, к нам направляются семнадцать снарядов противника. На перехват идут три антиракеты.

– Дальнейший огонь прекратить. Сколько до того, как первый снаряд противника окажется на нужной дистанции?

– Это будет... две секунды после контакта, капитан.

– Штурман! Прыжок через пять секунд. Оставаться праздновать победу не будем.

– Есть!

Радар-1 доложил:

– Еще отметки, капитан! Считываются... Нет, они не успеют.

– Сколько их, лейтенант?

– Мы окружены. Снаряды на пучках со всех сторон, на дальней дистанции. Насчитываю...

– Первая ракета сдетонировала! Вторая ракета сдетонировала. Третья сдетонировала. Три детонации на цели.

– Прыжок через пять секунд. Четыре...

– Восемнадцать и девять десятых «ка»... Нет, девятнадцать «ка» снарядов на пучках!

– Идущий к нам первым – дистанция двенадцать «ка». Сокращается...

– Подтверждено попадание по цели Альфа, кислород и азот в спектре.

– Два.

– Девять «ка».

– Тридцать два «ка» снарядов противника! Нет, тридцать два и...

– Один. Прыжок.

Пригасли красные аварийные огни, и зажегся верхний свет. На мостике наступила тишина, потом контр-адмирал Бауэр прокашлялся.

– Поздравляю, господа, – объявил он Мирскому и еще не отошедшему экипажу. – Из всех кораблей эскадры, которые пока что проходили эту ленту, вы единственный, кто ушел, более того, нанес ущерб противнику. Совещание у меня в кабинете в шестнадцать ноль-ноль – обсуждение гипотез, положенных в основу учений, и объяснение нашей новой тактической доктрины действий в аналогичной ситуации: массивной разветвленной оборонительной сети роботов с управлением огнем по каузальному каналу. Завтра снова ее прогоним и посмотрим, на что вы будете способны уже с открытыми глазами.

ДИПЛОМАТИЧЕСКОЕ ПОВЕДЕНИЕ

Между тем, за две тысячи лет от корабля лежал, свернувшись в темноте, ребенок и хныкал, видя сон об Империи.

Феликс застонал, вздрогнул и плотнее завернулся в рваное одеяло. Заброшенный сеновал не отапливался, и в щели между бревнами стен зверски дуло, зато хотя бы крыша была над головой. И теплее, чем на каменистой почве. В дебрях шастали волки, и для мальчишки в эту пору спать под звездами было рискованно даже в лучшие времена.

Ворон устроился над головой Феликса на толстой балке, сунув под крыло черный длинный клюв. Иногда он просыпался, встряхивал перьями, переступал с ноги на ногу, оглядывался. Но дверь была заложена, никто сюда добраться не мог, и Ворон засыпал, следуя примеру хозяина.

По крыше колотил дождь, иногда протекая сквозь дерн, покрывающий грубо обтесанные доски, тонкими холодными струйками капал на пол. Тяжело висел в воздухе запах полусгнившего сена. Феликс не решался зажигать свет после того, как господин Кролик указал ему, насколько это опасно. Водились тут твари, которые умели видеть тепло – молчаливые твари с пастями. И они любили выедать у детей мозги.

Феликсу снились порядки Империи, мужчины в блестящих мундирах, женщины в шелковых платьях, снились звездолеты и кавалерийские парады, обряды и церемонии. Но сны его были отравлены усталым и проникающим во все цинизмом. Дворяне и офицеры были развращенными бездельниками, а их женщины – жадными гарпиями, ищущими сладкой жизни. Церемонии и ритуалы стали пустыми и незначащими – декорацией, скрывающей омерзительную систему институциональных несправедливостей для поддержки излишеств правителей. В снах о Новой Праге он ощущал себя герцогом или принцем, застрявшим в куче навоза, скованным по рукам и ногам ответственностью и бюрократией, не в силах шевельнуться, а на него неумолимо наезжала многотонная машина гниющего разложения.

Когда он задергался и заплакал во сне, господин Кролик придвинулся ближе и прильнул к нему, шевеля мокрым мехом на вдохе и выдохе. Вскоре сон Феликса стал глубже, и господин Кролик отодвинулся, свернувшись в клубок, чтобы заняться ночной отрыжкой и пережевыванием жвачки. Трудно быть мальчишкой в пору быстрых перемен, но вдвойне трудно быть кроликом метрового роста, одаренным проклятием человеческого разума и инстинктов норного обитателя.

В свете раннего утра Феликс зевнул, протер глаза, неловко потянулся, дрожа от холода.

– Кролик?

– Карр! – захлопал крыльями Ворон над головой и прыгнул чуть ближе, склонив голову набок. – Кр-ролик в дер-ревне!

Феликс медленно заморгал.

– Жаль, что он меня не дождался.

Он поежился, ощутив чувство одиночества – очень чуждое девятилетнему мальчишке. Потом он поднялся и стал укладывать в потрепанный ранец свои пожитки: одеяло, небольшую консервную банку, полупустую коробку спичек и один из тех странных телефонов, с помощью которых Фестиваль разговаривал с людьми. Над телефоном он на секунду задумался, но ощущение, что действовать нужно срочно, победило, и Феликс сунул его в рюкзак.

– Поиграем в «Охоту на кролика», – сказал он и открыл дверь.

Было холодное ясное утро, и двор заброшенного хутора покрывала грязь, куда нога уходила по щиколотку. Почерневшие развалины дома стояли сбоку от этой трясины, как пень от дерева, сожженного молнией, – огнем Отца Небесного. За ним пара пыльных серых пятен указывала на обедненный слой почвы, откуда наносистемы Фестиваля высосали все редкие элементы, чтобы построить что-то крупное, – наверняка связанное с исчезновением крестьянина и всей его семьи.

Ниже, в двух километрах, расположилась деревня, за поворотом узкой грунтовой дороги, за рощицей высоких сосен. Феликс надел ранец, остановился ненадолго, помочиться на почерневшую от огня стену дома, и медленно направился вниз. Хотелось напевать или насвистывать, но он молчал: неизвестно, какие твари водятся здесь в лесах, а забывать предупреждения господина Кролика не стоило. Очень был серьезный мальчик, очень взрослый.

Ворон запрыгал вслед за ним, потом тяжело снялся с места, хлопая крыльями, и опустился в канаву чуть дальше по дороге и несколько раз кивнул.

– Завтр-р-р-рак! – объявил он.

– Отлично!

Феликс прибавил шагу, но, увидев, что нашел для еды Ворон, отвернулся и с силой ущипнул себя за переносицу, до слез, чтобы не рыгнуть. Слезы добыть было трудно. Давным-давно и далеко-далеко говорила ему Няня: «Большие мальчики не плачут». Сейчас он узнал, что это не так. Он видел, как плакали мальчики намного больше его, даже мужчины, стоя у изрытой пулями стены. (Некоторые не плакали, другие держались очень прямо, но конец был один для всех.)

– Иногда я тебя ненавижу, Ворон.

– Кар-р-р? – Ворон поднял голову. Лежащий в канаве предмет еще был одет в девчоночье платьице. – Жр-рат-ть надо.

– Надо, ты и жри. А я должен найти Петра. Пока мимы нас не поймали.

Феликс нервно оглянулся через плечо. Они уже три для бежали, перепуганные, опережая мимов на один прыжок. Мимы двигались медленно, часто борясь с невидимым ветром или пытаясь проложить путь вокруг нематериальных домов, но были неумолимы. Они не спят, не моргают и не останавливаются.

На сто метров ближе к деревне ожил телефон. Он мяукал, как любопытный котенок, пока Феликс не нащупал его в ранце и не вытащил.

– Да оставь ты меня в покое! – воскликнул он в досаде.

– Феликс? Это господин Кролик.

– Что? – Пораженный Феликс уставился на телефон. Из-под масляных отпечатков пальцев поблескивала хромировка.

– Это я, твой лопоухий друг. Я в деревне. Слушай, ближе не подходи.

– А почему? – нахмурился Феликс, продолжая идти.

– Они тут. У меня кончилось везение, вряд ли смогу удрать. Ты... – На секунду голос гигантского зайцеобразного стал совершенно нечеловеческим – животный визг гнева и страха. – За тобой, у тебя за спиной! Беги напрямик! Беги!

Телефон загудел и отключился. Феликс сердито его поднял, собираясь хлопнуть оземь, но остановился. Впереди, глядя на него, сидел Ворон, глазки-бусинки, клюв в крови.

– Пролети над деревней, – велел Феликс. – И расскажи, что увидишь.

– Кар-р!

Ворон разбежался и взлетел, пригнув траву, потом взмыл над верхушками деревьев. Феликс снова посмотрел на телефон со смешанным выражением горя и гнева. Нечестно. Все нечестно! Единственное, чего ему хотелось – быть молодым, беззаботным и развлекаться. Спутники появились потом, и сперва с ними была госпожа Ежиха, но погибла при случайном спектакле Края: ее убило электрическими разрядами, полыхнувшими из ионосферы, изнасилованной искусственными солнечными вспышками. Край – он такой, ума у него нету. Он, Край, бесконечно опасен и переменчив, коварный, как ядовитая змея, но иногда создающий шедевры красоты. (Его северные сияния держались неделями.)

Феликс тревожно огляделся. Над живой изгородью, дальше по дороге, что-то вроде бы двигалось. Он прижал телефон к щеке.

– Кто-нибудь будет говорить со мной?

– Ты нас развлечешь?

– Я не знаю, как! – выпалил он.

– Расскажи сказку. Предложи формальное интересное доказательство. Спой, станцуй, хлопни в ладоши.

– А что вы сделаете для меня взамен?

– Чего ты требуешь?

Голос на том конце, пропущенный сквозь узкую полосу каузального канала, казался жестяным и далеким.

– За мной гонятся плохие. Они кидаются пирожками и превращают меня в такого же. Вы их остановите? Защитите меня от мимов?

– Рассказывай.

Феликс набрал воздуху в грудь. Посмотрел вверх и увидел, что над ним кружит Ворон. Он прыгнул в канаву, потом нырнул под изгородь и побежал по лесу, петляя. И на ходу рассказывал:

– Жил-был герцог, который прозябал во дворце, на берегах реки, и он правил единственным на планете городом. Он был не очень мудрым, но делал, как ему казалось, лучше для его народа. А потом как-то утром пошел телефонный дождь, и мир поменялся. Дальше будет сказка про герцога.

История оказалась длинная и бессвязная, и какое-то время тянулась. Как осадили дворец герцога анархо-террористы, спустившие с цепи на город хаос и пластиковую мебель. Все солдаты дезертировали, разграбив дворец и зоопарк, старый герцог сбежал через подземный ход под приемной Куратора и сумел скрыться с тремя верными солдатами. Пораженный горем, он не мог взять в толк, что случилось с его миром. Почему переменилось все? Из мусора темного переулка ему замяукал телефон. Он наклонился подобрать его, и это движение спасло его от выстрелов из винтовок двух солдат-предателей. Они убили Гражданина фон Бека, но сперва Гражданин пометил их своим медленным пистолетом – потому что Гражданам ведомства Куратора было позволено использовать при выполнении своего долга запретное оружие. (Пули из медленного пистолета летели на крыльях колибри, отыскивая свою жертву, куда бы она ни сбежала. Эти пули убивали, жаля своими стрекалами с нейротоксинами, как осы с тайной полицейской печатью. Это было оружие террора, чтобы продемонстрировать ужасы технологии без ограничений.)

Феликс съехал по переплетению корней на насыпи, перешел поляну, утыканную пнями, пускающими зеленые побеги, и продолжил рассказывать. Герцог в отчаянии заговорил с телефоном, и тот предложил ему три желания. Он попросил вернуть ему молодость, думая, что это горькая шутка, но тут же, к его удивлению, он стал опять молодым. Потом он попросил о спутниках, и ему дали друзей, чудесных друзей, которые для него были готовы на все, не прося ничего взамен. И даже третье желание, желание мальчишки в первом приливе возвращенной молодости, было удовлетворено. Все это было не то, чего он на самом деле хотел или стал бы просить, не будь он тогда так взволнован, но у него получилось удачнее, чем у людей, которых он потом встречал. (Например, тот кулак, который попросил гусыню, несущую золотые яйца. Это было чудесное животное, если его не поднести к дозиметру железнодорожника и не увидеть, что оно просто хлещет ионизирующим излучением от алхимического камня в яйцеводе. Только сделать это приходит в голову лишь тогда, когда даже табуретку поднять трудно, а волосы вылезают из головы клочьями.)

Обращенный в дитя герцог за месяц впроголодь прошел триста километров. Но друзья о нем заботились. Ворон, который мог озирать все вокруг и сверху, предупреждал его о ловушках, засадах и волчьих ямах. Господин Кролик прыгал у его ног и своим острым слухом, чутким на опасность носом и просто старым добрым здравым смыслом спасал от голода и холода. Госпожа Ежиха тоже помогала, рыская вокруг, готовя, убирая и охраняя лагерь, иногда прогоняя наглых нищих и бродяг острыми иглами и внушительными зубами. Пока ее не убило грозой.

Но где-то по пути маленький герцог начал восстанавливать чувство цели – а с ним вернулась глубокая пропасть отчаяния. Куда ни посмотри, гнили в полях посевы. Когда-то разумные крестьяне подняли ставки и возносили к небесам надутые сферы из алмазов и волокнистого стекла. Знахарки сбрасывали возраст и становились еще мудрее, ненатурально мудрыми, пока эта мудрость не вытекала из них, оживляя предметы силой их воли. И, наконец, самые мудрые вообще утрачивали человеческий облик и бежали из своей рассыпающейся человечьей скорлупы в выгруженную послежизнь Фестиваля. Интеллект и неограниченные знания, похоже, со стабильным человеческим существованием не вязались.

Маленький герцог говорил кое с кем из людей, пытаясь объяснить им, что это не будет тянуться вечно, рано или поздно Фестиваль кончится, и платить придется страшную цену. Но над ним смеялись, обзывали его всячески, когда узнавали, кем он был в прошлой жизни. А потом кто-то натравил на него мимов.

Хруст веток и тревожное карканье – Ворон слетел к нему на плечо, вцепился огромными когтями аж до крови.

– Мимы! – прошипела птица. – Невермор!

– Где? – оглянулся Феликс расширенными от страха глазами.

Что-то в подлеске за спиной затрещало, он обернулся, скинув с себя Ворона, и тот, тяжело хлопая крыльями, взлетел вверх, тревожно каркая. По ту сторону поляны показалась человеческая фигура. Мужчина, судя по размеру взрослый, белый с головы до ног как пудра. Двигался он рывками, как испорченная заводная игрушка, и нельзя было не узнать круглый желтоватый предмет у него в правой руке.

– Пир-рог! – каркнул Ворон. – Смер-р-рть!

Феликс повернулся и бросился бежать, пригнув голову, бежать, не разбирая дороги. Сучья хлестали по голове, по плечам, кусты и корни хватали за ноги. Вдали слышались крики и карканье Ворона, налетающего на мимов, уворачивающегося от смертельного пирога и клюющего врагов в глаза, в уши, в пальцы. Одна лишь липкая нить оранжевой слизи из блюда с пирогом может проесть кости насквозь. Разлагающая наноначинка строит карту и заново собирает на своем смертельном пути нервные связи, превращая остатки тела в свое орудие в реальном мире.

Мимы были результатом поломки – часть Края, которая слишком близко подлетела к вспышке на солнце и стала жертвой битового гниения несколько визитов Фестиваля тому назад. Они потеряли речевые пути до самого Ядра Хомского, но как-то сумели прицепиться к звездным парусникам Фестиваля. Может быть, насильственная ассимиляция или разделение собственного умственного пространства с другими существами было их способом общения. Если так, то это было в лучшем случае неверным решением – как решение младенца пообщаться с собакой путем ее битья. Но ничего не могло остановить эти их попытки.

Нечленораздельный крик за спиной сообщил Феликсу, что этого конкретно мима Ворон сумел отвлечь. Но мимы ходят стаями. Где остальные? И где господин Кролик с его верным двенадцатикалиберным и сушеными скальпами хуторян на поясе?

Шум впереди. Феликс покачнулся, останавливаясь. Телефон все еще был у него в руке.

– Помогите! – выдохнул он в трубку.

– Укажите параметры помощи.

Неясная белая тень двигалась среди деревьев. Когда-то это была женщина. Сейчас она была мертвенно-бледна, если не считать кроваво-красных губ и фальшивого носа. Слои белой одежды облекали ее разлагающиеся члены, скрепленные тонкой сетью металлических серебристых лиан, пульсирующих, сжимающихся при каждом движении. Она, шатаясь из стороны в строну, приближалась, кокетливо покачивая бедрами, как будто в основании позвоночника у нее был универсальный шарнир. Большое блюдо с пирогом она держала двумя руками. Пустые орбиты глаз, затянутые светочувствительной пленкой, усмехнулись ему, когда женщина наклонилась и протянула блюдо, как мать протягивает избалованному сыну любимое лакомство.

Феликс задохнулся – запах был неописуемый.

– Убей ее! Пусть она уйдет! – заскулил он, пятясь и упираясь спиной в дерево. – Пожалуйста!

– Подтверждено. – Голос Фестиваля остался далеким и тусклым, но что-то изменилось в интонации. – Служба безопасности Края к вашим услугам. Чем можем быть полезны?

Мимы приближались.

– Убейте их! – выдохнул Феликс. – Пусть они от меня отстанут!

– Наведение на цель. Включение рентгеновского лазерного орудия. Извещаем, что настоящее наклонение орбиты неблагоприятно для хирургического удаления. Закройте чем-нибудь глаза.

Феликс прикрыл глаза локтем. Полыхнули кости в красном силуэте, и тут же ударил гром и порыв жара, будто кто-то открыл дверь в ад прямо у него перед носом. Кожу закололо, будто госпожа Ежиха обняла его всем телом. В лесу падали деревья, хлопали крылья вспугнутых птиц. Вспышка и взрыв повторились еще раз, на этот раз позади, потом еще три или четыре раза, дальше и дальше.

– Служба Инцидентов работу окончила. Угроза устранена. Извещаем, что вы получили дозу ионизирующего излучения в размере около четырех греев, что без срочного лечения представляет угрозу жизни. Отправлен пакет медицинской помощи. Оставайтесь на месте, и он будет у вас через двадцать две минуты. Благодарим за ваше предание и желаем всего наилучшего.

Феликс лежал, тяжело дыша, у корня дерева. Голова кружилась, слегка тошнило, образ собственных костей перед глазами плавал в лиловом тумане.

– Пусть придет господин Кролик, – выговорил он в телефон, но тот молчал.

Он заплакал слезами досады и одиночества, потом закрыл глаза и заснул. И спал, когда с небес спустился паук и обмотал его коконом серебристой не-шелковой нити, заново начиная процесс разложения и переформирования пораженного радиацией тела. Это случилось в третий раз, и это была расплата за третье желание. Молодость, истинные друзья... и то, что каждый мальчишка желает в своем сердце, не очень понимая, что полная приключений жизнь – совсем не так радостна, если это тебе надо ее прожить.

* * *

Мартин сидел в камере на матрасе, и пытался посчитать, сколько дней остается до его казни.

Флот уже был в шести днях от последнего прыжка к планете Рохард. Перед этим, наверное, примут припасы с оставшихся судов снабжения и загрузят на них всех лишних – срочников, сошедших с ума, вышедших из строя по болезни или каким-либо иным образом оказавшихся непригодными. Может быть, и его переместят и отправят с больными и сумасшедшими обратно в Новую Республику, чтобы отдать под суд по обвинению в шпионаже на верфи, за что полагается смертная казнь. Почему-то он сомневался, что ему поможет его защитник или спасет тот факт, что верфь в нем нуждается: этот сопляк из конторы Куратора совершенно явно против него заимеет зуб и не успокоится, пока Мартин не будет повешен.

Это один вариант. Второй – что его будут держать на губе до самого прибытия. Когда уже будет понятно, что аккумулирующееся запаздывание, которое он подключил к четырехмерной навигационной системе «Полководца», раздолбало их дурацкий план подобраться незаметно к Фестивалю по пространственноподобной траектории. В каковом случае будет заподозрен саботаж, а саботажник уже за решеткой, готовый к употреблению, как индейка в День благодарения.

Почему-то осознание того, что все получилось, что задание выполнено и угроза широкого нарушения принципа причинности устранена, не наполняло Мартина счастьем. Наверное, полагал он, существуют герои, которые пошли бы к воздушному шлюзу пружинным шагом, но он не из них. Он бы предпочел открыть дверь в спальню Рашели, чем наружный люк, и с большим удовольствием вдыхал ее запах, чем лопнул в вакууме. Мартин мрачно подумал, что это очень на него похоже: влюбиться до одержимости именно перед тем, как безнадежно вляпаться в дерьмо. Он достаточно давно жил на свете и справедливо полагал, что иллюзий у него осталось немного: у Рашели столько шероховатостей, что ее можно использовать как напильник, и в некоторых отношениях у них имелось мало общего. Но стучаться о стены тесной клетки было очень одиноко, и тем более одиноко, когда знаешь, что возлюбленная от тебя не дальше тридцати метров – и совершенно бессильна тебе помочь. Может быть, сама под подозрением. И как бы сильно она ни была ему нужна, он, если быть до конца честным, не хотел, чтобы она здесь находилась. Он хотел жить с ней снаружи – лучше всего во многих световых годах от Новой Республики, и чтобы долго-долго в прошлом никаких дел с этой Новой Республикой не было.