Текст книги "Рандеву с Валтасаром"

Москва. 20 июня

В этот день все шло, как обычно. Утренняя почта, встреча с начальником управления, с которым он обсуждал дела, не имевшие отношения к Дронго. В одиннадцать тридцать позвонил сам генерал Городцов. Он имел неприятную манеру говорить в несколько развязном и вместе с тем слегка снисходительном тоне, с каким обычно говорили профессионалы с дилетантами, случайно попавшими в Федеральную службу безопасности Городцов работал в органах КГБ-ФСБ всю свою сознательную жизнь, пройдя путь от обычного сотрудника-лейтенанта до первого заместителя директора и генерал-полковника. Потапов, оказавшийся в контрразведке во многом благодаря случайности несколько лет назад, все еще считался не совсем своим, хотя пересидел уже нескольких директоров и заслужил репутацию человека, твердо знающего, чего именно он хочет.

– Доброе утро, – весело поздоровался Городцов. – Вы не могли бы зайти ко мне прямо сейчас? У нас есть некоторые соображения по поводу кандидатуры, которую вы просили.

– Сейчас приду, – ответил Потапов, поднимаясь с места.

Через несколько минут он был в кабинете Городцова. Там уже находился полковник Баширов. Потапов пожал руку сначала хозяину кабинета, затем полковнику и уселся за длинный стол, куда пересел и Городцов.

– Мы долго перебирали наших офицеров для поездки в «Экспрессе». – сообщил Городцов. – Я понимаю, что это не обычная увеселительная прогулка. Но там нет нашего офицера, хотя ему давно положено там быть.

– От России там присутствует официальный представитель Министерства печати, – сухо доложил Потапов. – кроме того, мы задействовали эксперта-аналитика с мировым именем. Нам казалось, что этого вполне достаточно. Учитывая, что на территории России все участники проекта будут под нашим непосредственным контролем.

– Этого явно недостаточно, – усмехнулся Городцов. Усмешка была неприятной. Он как бы давал понять: что возьмешь с этого дилетанта, случайно оказавшегося в контрразведке.

– Почему недостаточно? – возразил Потапов. – Мы несколько раз обращались к этому эксперту. Он действует очень эффективно, как настоящий компьютер, умело вычисляет преступников и обычно находит единственно верный вариант. Почему вы полагаете, что на этот раз он должен ошибиться?

– У него не бывает ошибок?

– Конечно, бывают, он живой человек и, как любой из нас, может ошибаться. Но он достаточно грамотен для подобной работы. Кроме того, мы проанализировали сложившуюся ситуацию и пришли к выводу, что появление в данном составе нашего представителя могло бы сказаться на наших отношениях и с Европарламентом, и с ЮНЕСКО. Ведь по правилам «Экспресса» в нем принимают участие только профессиональные писатели и журналисты. Мы не хотели подставляться под новый скандал. От России там присутствует официальный представитель и трое писателей от городов, где пройдет «Экспресс», – от Калининграда Санкт-Петербурга и Москвы.

– Вы же смогли послать Дронго. Значит, можно было послать и нашего офицера.

– У Дронго европейская репутация. Многие его знают или хотя бы о нем слышали. Он иногда пишет на криминальные темы. С офицером возникли бы проблемы.

– Зато теперь мы имеем два убийства. И, судя по бездеятельности Дронго, он находится в полной прострации. Может, он растерялся и вообще не знает, что делать?

– Не думаю, – улыбнулся Потапов, – он редко теряется даже в сложных ситуациях.

– Не считайте его гением, – сухо заметил Городцов, которому, в свою очередь, не понравилась улыбка Потапова. – Я думаю, будет правильно, если туда под видом журналиста поедет один из сотрудников полковника Баширова.

– Мы имели в виду именно этот вариант, – кивнул Потапов, – для нас важно, чтобы это был специалист подобного профиля. Если мы имеем в составе «Экспресса» террориста, то важно заранее его обезвредить или хотя бы попытаться нейтрализовать.

– Кандидатуру Баширов согласует с вами, – предложил Городцов. – и давайте возьмем под совместный контроль движение этого «Экспресса». В конце концов, мы делаем общее дело и должны заниматься им сообща.

– Да, конечно. Дронго остается в составе «Экспресса»?

– Это как вам удобно. Можете его оставить, можете отозвать. Он всего лишь частный аналитик. Для меня он абсолютно пустая карта, которую я не задействовал бы ни при каких обстоятельствах. У профессионалов свои методы, генерал, – подчеркнул Городцов.

– А Дронго вы не считаете профессионалом? – спросил Потапов, взглянув в глаза своего начальника.

– Нет, не считаю, – достаточно откровенно сказал Городцов. – И вообще не совсем представляю, как можно в делах такого рода прибегать к услугам неизвестных людей. Мне кажется, это неправильное решение. Тем более, что он даже не имеет нашего гражданства. По-моему, это большая ошибка.

– Когда нам нужно, мы вербуем иностранцев или дипломатов, – напомнил, сдерживаясь изо всех сил, Потапов. – А почему для пользы дела мы не можем привлекать специалиста с таким опытом? Кстати, его профессионализм признан и в МОССАД, и в ЦРУ.

– Надеюсь, вы не собираетесь привлекать специалистов из этих организаций? – зло пошутил Городцов. – Не обижайтесь, генерал, но мне кажется, что все эти новшества к добру не приведут. Я привык опираться на наши кадры, на проверенных сотрудников-профессионалов, которые имеют специальную подготовку и знают, как действовать в сложных ситуациях. А частные эксперты пусть дают свои консультации где-нибудь на научных симпозиумах или конференциях. Там, где действуют профессиональные убийцы, им не место. Ваш Дронго просто растерялся и не знает, что делать, – еще раз повторил Городцов.

– У меня есть разрешение руководства использовать его в данном проекте, – твердо сказал Потапов.

– Пожалуйста, – развел руками Городцов, – никто не собирается отнимать у вас этого эксперта. Ему нравится путешествовать по Европе в таком составе? На здоровье. Тем более, что за их путешествие платят европейские структуры. Но наш человек должен был появиться в этом «Экспрессе» гораздо раньше. Хотя и сейчас еще не поздно. Неужели вы не знаете; что в составе «Экспресса» находятся представители других спецслужб? Неужели вы не знаете, какой пристальный интерес к поездке проявляет английская разведка? И появление Джеймса Планнинга было не случайным. Это вы хотя бы понимаете?

– Именно поэтому мы не стали менять Дронго, – возразил Потапов. – Англичане знают, что он не работает на нашу службу.

– Англичане похитили его помощника и выжали из этого больного человека все, что возможно, – насмешливо заметил Городцов, – я читал ваши отчеты. По-моему, вы переоценили этого эксперта. Может, он умеет находить убийцу по оставленному волосу, – пошутил Городцов, – но это не тот случай. Состав прибудет в Польшу через два дня, и мы уже не можем ждать. Я думаю, вы не будете возражать против нашей кандидатуры.

– Нет, – сказал Потапов, – конечно, нет. Когда этот человек полетит в Германию?

– Завтра, – сказал Городцов, взглянув на полковника, – Баширов познакомит вас с его личным делом. Думаю, что вместе мы быстрее добьемся успеха.

Когда Потапов ушел, Городцов молчал целую минуту. Затем посмотрел на Баширова.

– Он действительно такой хороший эксперт?

– Лучший, – ответил Баширов. – Хоромину с ним будет очень сложно.

– Если Хоромин не справится… – Городцов молчал еще секунд десять и наконец сказал: – Будем принимать кардинальное решение. Не обязательно, чтобы этот эксперт появился в Москве. Он может выпасть из вагона на следующем переезде. Если, конечно, начнет проявлять ненужную активность. Учтите, полковник, что от того, как мы проведем эту операцию, зависит и ваше будущее в том числе.

– Я об этом помню, – ответил Баширов, поднимаясь со стула. Завтра Хоромин вылетит в Ганновер. Я дам ему соответствующие указания.

Ганновер. 20 июня

Ганновер встретил «Литературный экспресс» удушливой жарой, чего почти никогда не бывало в этом городе. Группы распределили по разным отелям, и некоторых участников отправили в центральный отель «Кайзерхофф», находившийся напротив железнодорожного вокзала.

Дронго поднялся в свой номер, выходивший окном на вокзал. Несмотря на открытое окно, было очень жарко, а кондиционеров в этом отеле не было. Он разделся, прошел в душ и встал под холодную струю. И только немного придя в себя, он вызвал горничную, чтобы отгладить смятые костюмы и сдать в чистку рубашки. И затем, переодевшись, вышел в город.

Ганновер входил в состав герцогства Брауншвейг-Люнебург, основанного еще в тринадцатом веке. В тысяча шестьсот тридцать шестом году он стал столицей герцогства, после чего герцогство стало называться по имени этого города. А через пятьдесят четыре года герцогство стало курфюршеством. В тысяча семьсот четырнадцатом году курфюрст Ганновера Георг Людвиг стал английским королем Георгом I. Через сто лет на Венском конгрессе Ганноверское курфюрство было провозглашено королевством. А еще через полвека Ганновер поддержал Австрию в ее войне против Пруссии, был оккупирован последней и стал обычной провинцией объединенной Германии.

Во время войны Ганновер был подвергнут интенсивным бомбардировкам с воздуха и практически превратился в руины. По счастливой случайности почти не пострадал дворец Херренхаузен, построенный в семнадцатом и перестроенный в девятнадцатом веке.

В этом городе почти ежегодно проходили международные промышленные ярмарки, а к началу двадцать первого века было решено организовать Экспо-2000, на котором должны были быть представлены достижения научной и технической мысли всего человечества.

По замыслу организаторов, в этой грандиозной выставке должны были участвовать все страны и континенты. И действительно, почти все страны изъявили свое согласие. Все, кроме… самой богатой страны мира – Соединенных Штатов Америки, обосновавших этот отказ отсутствием необходимых средств. Немцы обиделись, но не стали настаивать. Они построили к началу работы «Экспо» новый вокзал, отвели огромную территорию под выставку, установили даже специальную канатную дорогу и отремонтировали все дороги в городе.

Вечером во дворце от имени бургомистра был дан прием. На нем присутствовали участники «Экспресса», журналисты, гости. Дронго появился в конце вечера. Единственное, что он себе позволял в подобного рода мероприятиях, когда пить, есть и говорить нужно было одновременно, – это бокал красного вина, с которым он обходил гостей, стараясь не мешать им ужинать.

Дронго обратил внимание, что некоторые участники «Экспресса» так и не появились на приеме. Не было представителей Грузии, Украины. Испании, Югославии. Многие предпочли отдыхать в своих номерах. Дронго спустился по лестнице в приемный зал, где были размещены макеты Ганновера предвоенного и послевоенного периодов. В сорок пятом году в городе почти не было уцелевших зданий. Он услышал чьи-то шаги и, подняв голову, увидел Михаила Мураева.

– Вот так, – сказал Михаил Николаевич, хмуря седые брови. – Таким был этот город полвека назад. Вы видите, во что его превратили англичане? А ведь никто не собирается извиняться перед немцами за массовые убийства.

– Вы опять возвращаетесь к нашему спору?

– Нет, я думаю, что война отвратительна. Но история всегда трактуется в пользу тех или других. Посмотрите, во что был превращен Ганновер после войны. А вспомните Дрезден. Или Берлин. Конечно, немцы были агрессорами, но при чем здесь мирное население?

– Вот это я и говорил, – согласился Дронго. – Я думаю, что вас всех как подлинно творческих людей должны волновать прежде всего моральные критерии.

– Это сложно, – задумчиво заметил Мураев. – ведь у каждого свои критерии. Они зависят отличных качеств каждого человека.

– Вы полагаете, что в каждом из нас есть нравственные начала?

– Не знаю, – вздохнул Мураев, – в последнее время я начал сомневаться, что люди обладают подобными качествами. Мне вообще кажется, что наша душа – поле компромиссов, мы соглашаемся с чем-то ежедневно и ежечасно.

– В таком случае наша свобода распространяется и на возможность выбора между добром и злом, – сказал Дронго. – Может быть, мы сами виноваты в том, что отвергаем эти нравственные начала.

– Люди слабы, – вздохнул Мураев, – и уж, конечно, мы все не ангелы.

– Я вспомнил спор епископа Бремхолма с Томасом Гоббсом, – улыбнулся Дронго. – Первый считал, что человек по количеству объектов, на которые распространяется его свобода, более свободен, чем ангелы. Человек выбирает между добром и злом, тогда как ангелы могут выбирать только добро. Епископ полагал, что такая свобода экстенсивна, так как человек не может творить добро в тех размерах, в каких его творят ангелы. Свобода ангелов носит интенсивный характер, ибо они не имеют вожделений и чувственных органов. Кажется, я цитирую почти дословно.

– Интересная мысль, – задумчиво сказал Мураев. – И как ему возражал Гоббс?

– Он писал, что не может быть свободы интенсивной и экстенсивной. Свобода, полагал Гоббс, есть свобода от насилия и от принуждения. Поэтому он разделял понятие свободы и полагал, что свобода от насилия есть абсолютная свобода, так как свободным от принуждения, даже добровольного, не может быть ни один человек. Гоббс спрашивал своих слушателей: когда ангелы действуют более свободно? Когда есть необходимость в их поступках, то есть они свободны от насилия, но действуют под влиянием принуждения, пусть даже и божественного, или у ангелов нет свободы от давящего на них морального диктата?

– Почему вы не бросаете свои занятия и не идете преподавать? – вдруг спросил Мураев. – С вашими знаниями можно было многого добиться.

– Мои знания – всего лишь последствия того удовольствия, которое я получаю от общения с книгами, – честно признался Дронго, – это единственные мои друзья. Самые лучшие и самые приятные.

Они вышли на воздух. Над городом собирались темные тучи. Дронго поднял голову.

– Кажется, скоро начнется ливень, – сказал он, глядя на небо. – В каком отеле вас разместили?

– Далеко, – махнул рукой Мураев. – Нас отвезут туда на автобусе.

– В таком случае я поспешу в от ель. Я не взял с собой зонтика, но, кажется, успею добежать раньше, чем начнется дождь.

– Я хочу подарить вам свою книгу. – сказал Мураев. – Прошу вас, не обижайтесь за надпись, которую я на ней сделал.

– Меня трудно обидеть, – сказал Дронго, чуть повышая голос.

Тучи стояли над головой, и атмосфера казалось нагретой до такого состояния, что могла взорваться в любой момент. Михаил Николаевич прочел:

 
Таинственный Дронго – аналитик. Однако
Его в Европе знает каждая собака
А ежели взглянуть пошире,
То даже не в Европе – в целом мире.
 

– Не обиделись на собаку? – спросил Мураев.

– Конечно, нет. Во-первых, это некий символ, а во-вторых, мне приятно получить от вас вашу книгу. Спасибо большое.

Дронго забрал книгу и быстро зашагал по направлению к отелю. Дождя он не боялся, наоборот, он любил дождь. Может, потому, что в его родном Баку это было большой редкостью. И когда прогремел гром и первые струи обрушились на землю, он с удовольствием поднял голову, подставляя им лицо. Это был настоящий ливень, и уже через несколько минут Дронго вымок до нитки. Но он продолжал медленно идти, наслаждаясь потоком воды, льющимся с неба с такой силой.

На улице он встретил украинцев, прятавшихся от дождя поддеревом. Несмотря на зонтики, которые они держали над собой ливень, сопровождаемый сильными порывами ветра, доставал их и под деревом. Дронго подошел к ним.

– Где вы были? – спросил он. – Я не видел вас на приеме.

– Купались, – усмехнулся Семухович. – Здесь есть небольшое озеро, и мы ходили туда. Днем было очень жарко.

– Вы хорошо устроились, – улыбнулся Дронго, – но я думаю, что если вы останетесь под дождем еще несколько минут, то вымокнете окончательно. Бежим через улицу в соседнее кафе. Если, конечно, дама не возражает.

– Вот видите, – усмехнулась Вотанова, – вы уже научились сначала спрашивать.

– Еще немного – и вы научите меня хорошим манерам, – прокричал Дронго, заглушая шум дождя, – бежим быстрее.

Через несколько минут они сидели в небольшом кафе, и Дронго заказал традиционную текилу для всех присутствующих. Когда первые порции были выпиты, он достал найденную на месте убийства пуговицу и показал ее Вотановой. Женщины обычно замечают подобные вещи лучше мужчин.

– Вы не знаете, кому могла принадлежать эта пуговица? – спросил он у Кати.

– Наверно, она с темной рубашки, – ответила Вотанова, взглянув на пуговицу, – может с блузки. Хотя нет, это, скорее, рубашка спортивного типа.

– Я тоже так подумал, – кивнул Дронго. – Вы не знаете, кто у нас носит такие рубашки?

– Не знаю, – улыбнулась она. – Вот вас я сразу различаю. Ваша золотая пряжка на ремне достаточно заметна.

Она говорила о его ремнях «Балли» с желтой пряжкой.

– С завтрашнего дня буду носить серебряную, чтобы не так бросалась в глаза, – парировал Дронго.

Они вернулись в отель через час, когда ливень наконец прекратился. Было уже поздно. Дронго попросил портье отправить намокший костюм в чистку, затем снова принял душ и достал книгу Мураева, собираясь начать ее читать. Именно в этот момент в дверь постучали. Дронго нахмурился. Он не любил неожиданных телефонных звонков и незапланированных визитов.

Дронго подошел к двери и посмотрел в глазок. На пороге стояла немецкая журналистка, с которой он оказался вместе в сауне. Он смутился. Взглянул на часы. Интересно, что ей нужно в такой поздний час? К тому же она, кажется, не говорит по-английски, а он не знает немецкого. Но нужно открыть, чтобы не выглядеть смешным.

Она постучала еще раз, и он, быстро натянув джинсы и майку, открыл дверь.

– Добрый вечер, – сказала она по-английски, улыбаясь.

– Добрый вечер, – ответил он и попытался тоже улыбнуться.

Кажется, на этом ее английский словарный запас был исчерпан.

Она смотрела на него, явно ожидая, что он посторонится и пропустит ее в номер. Но он стоял как каменный. Он видел, как она на него смотрит, и уловил запах спиртного. Очевидно, внизу, в баре, она уже выпила довольно много. И теперь ее тело требовало разрядки.

– Вы не говорите по-немецки? – наконец догадалась спросить дама.

– Нет, извините, только по-английски, – с его лица еще не сошла несколько растерянная улыбка.

Она была неплохо сложена, у нее были красивые светлые глаза. Но всего этого было явно мало, чтобы он посторонился. Он чувствовал себя неловко, особенно после эпизода в сауне, ведь она видела, как он выскочил в полном смятении.

– Я плохо говорю по-английски, – пожала плечами немка. – Я выросла в Швейцарии, а там говорили только на немецком, французском и итальянском. Вы знаете французский или итальянский?

– Немного знаю итальянский. – Отступать было невозможно: она могла помнить, как он разговаривал с итальянцами.

– В таком случае будем говорить по-итальянски, – предложила она. – Сеньор не хочет меня пустить в свой номер?

На ней были темные легкие брюки и светлая майка, под которой больше ничего не было.

– Извините меня, сеньора, – сказал Дронго, немного посторонившись.

«В этом отеле не такие большие номера, чтобы могли поместиться двое, – подумал он. – Во всяком случае, ей придется сесть либо на кровать, либо на стул».

Она быстро оценила обстановку и, выбрав кровать, уселась на нее.

– Наши женщины говорят, что вы самый элегантный мужчина в «Экспрессе», – сказала она, улыбнувшись.

– Это преувеличение. Просто большинство писателей носят бороду и усы, а я люблю быть всегда чисто выбритым. Вот и вся моя элегантность.

– Вы хорошо говорите по-итальянски, – заметила она. – Наша итальянская коллега сегодня вполне оценила ваши достоинства.

Дронго почувствовал, что краснеет. Он, много раз проходивший сквозь нелегкие испытания, каждый раз терялся от подобной лобовой атаки, не зная, как реагировать.

– Я не бываю на нудистских пляжах, – пробормотал он, – поэтому такая обстановка была для меня несколько необычной.

– И вы не ходите в сауну? Или в вашей стране нет общих саун? – засмеялась она.

– В моей стране действительно нет ничего подобного, – кивнул Дронго.

Он почувствовал себя неловко от того, что стоял близко к ней, и, пройдя к столу, опустился на стул.

– Поэтому вы чувствуете себя таким скованным, – засмеялась она. – Не волнуйтесь, я вас не съем, честное слово.

«Надеюсь», – подумал он, изображая улыбку.

– У вас есть что-нибудь выпить? – спросила она.

– Только в мини-баре.

Он поднялся и достал из мини-бара небольшую бутылку шампанского. Быстро открыл ее, радуясь, что может хоть чем-то себя занять, отвлекая гостью от двусмысленного разговора. Принес два бокала, налил шампанского.

– Ваше здоровье, – он улыбнулся и пригубил кислый напиток.

«Почему шампанским называют такую гадость? – подумал Дронго. – Честное слово, „Советское шампанское“ было намного лучше. И это совсем не ностальгия по хорошему напитку, просто мы привыкли к другим вкусовым ощущениям».

– Хорошее шампанское, – улыбнулась немка, облизнув губы.

Она посмотрела на него долгим томным взглядом. «В такой ситуации нужно быть либо идиотом, либо импотентом, – подумал он. – Пожалуй, идиотом быть лучше». Ему не нравились подобные атаки и эта подвыпившая женщина, которая пришла к нему с весьма определенной целью.

– Очень хорошее.

Он не знал, как отделаться от назойливой особы. Но просто так выпроводить немку было невозможно.

– Вы всегда такой нерешительный? – спросила она. По-итальянски это прозвучало как оскорбление, примерно так: «Вы всегда такой цыпленок?»

– У меня был тяжелый день, – начал Дронго, – и я должен еще написать статью для газеты. Утром надо ее сдать, поэтому сейчас я ее обдумываю.

– Вы можете написать ее позднее, – возразила она, чуть приподнимаясь.

– Конечно, – согласился Дронго, – но завтра утром мы все уезжаем на выставку «Экспо» и вернемся поздно вечером. А в газете ждать не будут. Я им должен сдать материал завтра утром.

На женщину из Восточной Европы такой аргумент не подействовал бы абсолютно. Но на немку, которая выросла в Швейцарии и живет в Западной Германии, это произвело впечатление. Работа прежде всего. Самое главное в жизни – это твоя работа, которую ты должен выполнять вовремя и качественно Дронго вспомнил, что Яцек Пацоха говорил о немцах. Для них подъем в семь утра – настоящий праздник, так как обычно они встают в пять. Немка закивала в знак понимания. Она подумала, что можно будет встретиться и потом, а работа должна быть сделана именно этой ночью.

– Вы будете сейчас писать статью? – спросила она.

– Да, – вздохнул Дронго, – у меня уже есть некоторые заготовки.

– Тогда не буду вам мешать.

Она попыталась подняться и чуть качнулась. Затем со смехом все-таки поднялась с кровати. Дронго сразу встал со стула. Она шагнула к нему и обхватила обеими руками. Ее рот был влажным и требовательным. А у него было ощущение жертвы, которая подвергается насилию. Она целовала его довольно долго и, только когда он невольно сжал ее руки, отпустила.

– Жаль, – сказала она, – такой породистый экземпляр пропадает.

«Еще немного – и она меня изнасилует», – подумал Дронго, пытаясь отстраниться.

– Вы будете работать? – еще раз спросила она.

– Конечно, – он готов был сказать что угодно, лишь бы она убралась из его номера.

Груди у нее были большие, и набухшие соски прикасались к его груди.

– Очень жаль, – сказала она по-итальянски, – очень жаль, – повторила она по-немецки и затем по-английски.

– Мне тоже жаль, – сказал Дронго, делая виноватое лицо.

– До свидания.

Она наконец отпустила его. Уже открыв дверь, она снова обернулась, и ему пришлось выдержать еще один поцелуй.

Когда она наконец подошла к лифту, Дронго закрыл дверь, испытав невероятное облегчение. Он успел заметить, как она обернулась и посмотрела на него. Ему было неловко. Закрыв дверь, он подошел к окну и раскрыл его настежь.

«Почему я каждый раз попадаю в дурацкое положение? – думал Дронго. – Я вел себя, как настоящий идиот. И, кажется, напрасно я так нервничал в сауне. А с другой стороны, я, наверно, обманываю себя. Ведь на самом деле моралист из меня никудышный. Мне было неприятно, что эта женщина видела во мне только самца-производителя и после принятия дозы спиртного решила зайти именно ко мне. Мне было неприятно? Или, может быть, я все-таки обманываю себя? Я просто не хотел встречаться с этой полупьяной журналисткой, с который мне было бы неинтересно и противно. Может, если на ее месте оказалась бы Мулайма Сингх или Катя Вотанова, я повел бы себя по-другому? Даже если бы пришла Мэрриет Меестер, так похожая на Николь Кидман. Или Драгана Павич. Возможно, я повел бы себя иначе. Хотя нет. Я бы все равно повел себя так же. Я неисправимый романтик, мне нужна душа женщины. Или я себя обманываю? Почему тогда у меня были контакты с другими женщинами, где душа явно не была задействована? А случай в американском кинотеатре, который произошел много лет назад? Или тогда я был моложе? Наверно, нет. Скорее, та незнакомка понравилась мне до такой степени, что при одной мысли, что она может отдаться этому мотоциклисту, у меня все перевернулось внутри. Похоже, что наша мораль зависит от конкретного желания. Как часто мы врем сами себе».

Дронго разделся, чтобы принять душ перед сном. Он прошел в ванную и долго чистил зубы. «Мой отец был прав, – подумал он с неожиданной грустью, – неважно, кто именно любит тебя, самое главное в жизни – любить самому. Это чувство облагораживает человека, делает его чище, лучше, возвышеннее. Объектом страсти может быть какая-нибудь зарубежная актриса, с которой ты наверняка никогда больше не увидишься. Но чувство влюбленности само по себе – прекрасное чувство. И когда тебе нравится человек, ты забываешь обо всем на свете. В том числе и о его недостатках. Я обманываю себя, – продолжал размышлять Дронго, вставая под душ. – Если бы она мне хоть немного нравилась, я бы, конечно, ей не отказал. Но в том-то все и дело, что она мне абсолютно не нравится».

Много лет назад, кажется, семнадцать или шестнадцать, у него уже была похожая история. Тогда в него влюбилась знакомая его близкого друга. А он в свою очередь испытывал симпатию к ее подруге. И образовавшийся четырехугольник не принес счастья никому из них. А их переплетенные чувства закончились разрывом всех отношений.

Он вспомнил лицо журналистки, ее требовательный, горячий поцелуй. Уходя, она, кажется, обернулась. Он не заметил выражения ее глаз. Она не была так сильно пьяна, как ему поначалу казалось. Очевидно, она выпила для храбрости. Возможно, что она волновалась не меньше его, а ему казалось, что она сильно пьяна. Ему только показалось…

«Нужно извиниться за свое поведение. – подумал Дронго. – Кажется, я вел себя, как настоящий хам. Она не была настолько пьяна, чтобы не понимать истинных причин моего отказа. Стыдно и глупо».

Он поспешил из ванной комнаты, вытираясь на ходу. Довольно быстро оделся и спустился в бар. Он рассчитал правильно. Она сидела одна и медленно цедила рюмку водки, держа ее двумя руками. Увидев Дронго, она грустно усмехнулась.

– Вы не пишете свою статью?

– Я пришел извиниться, – твердо сказал он. – Я не буду писать ее сегодня. Кажется, я могу отложить ее на завтрашний вечер.

Женщина покачала головой. Он был прав: она была не настолько пьяна, как хотела выглядеть, чтобы казаться более развязной. Очевидно, это была своеобразная форма защиты. Дронго невесело усмехнулся – аналитик его класса обязан был понять ее состояние. А он помнил только сегодняшний эпизод в сауне.

«Мы мыслим совсем по-разному, – горько подумал он. – Кажется, Байрон говорил, что для мужчины любовь всего лишь эпизод в его жизни, тогда как для женщины – это сама жизнь».

– Я хотел извиниться за свое поведение. – растерянно сказал Дронго, – кажется, я не имел права сегодня ночью работать.

Она улыбнулась сквозь слезы. Он был прав, она не была настолько пьяна. Алкоголь был нужен ей для храбрости.

– Сядьте рядом со мной, – попросила она. – у меня все равно не хватит смелости отправиться снова к вам в номер. А дальше я с вами не поеду. Мы расстанемся в Германии, а в Восточную Европу с вами поедут другие журналисты.

Он сел рядом с ней.

– Налейте мне текилы, – попросил он девушку-бармена.

Та согласно кивнула головой.

– Я вел себя, как свинья, – признался Дронго, – извините меня.

– Нет, – она положила свою руку на его, – вы настоящий мужчина. Признание собственных ошибок делает честь любому из нас. Это вы меня простите, я была слишком настойчива.

– Мы можем подняться ко мне, – предложил Дронго.

– Нет, – улыбнулась она, – я сохраню вас в своем сердце как несбыточную мечту. Или несостоявшуюся мечту. Как сказать более правильно?

Он взял ее руку и бережно поцеловал. Она не отдернула руки, только покачала головой.

– Какие вы, мужчины, слабые существа. Один раз поступил как сильный человек – и сразу растаял. Может, мир действительно меняется и феминистки будут править в новом веке. Как вы полагаете?

– Да, – кивнул он, – и, кажется, я буду их первой жертвой.