Текст книги "Рандеву с Валтасаром"

Взглянув на трос, он вспомнил ту давнюю мальчишескую историю и решительным движением сбросил костыль. Тот полетел вниз, и раскрутившийся провод сильно дернул Меликова, словно пытаясь оторвать от крюка, за который он держался обеими руками.

Костыль еще раскачивался, когда он, уже не думая о нем, схватился руками за ржавый трос. Трос опасно прогнулся, но все же выдержал тяжесть его тела. Мирза еще раз вздохнул и полез к контейнеру. «Что это за ящик? – думал он. – Может, там хранили цемент? Что здесь вообще производили? Цемент? Известь? А может, ни того, ни другого». Он хватался за трос и упорно продвигался к контейнеру, стараясь не обращать внимание на давящую тяжесть в ногах. Грудь, перевязанная проводом, уже давно болела – очевидно, вес костыля с болтавшимся проводом был достаточно большой, но он заставил себя не обращать на это внимание. Еще четыре метра, три, два… Голоса слышались все ближе. Один метр. Он схватился за ящик. Оказалось, что это не контейнер, а именно ящик. Если его доски сгнили, то он немедленно полетит вниз. Может, это и к лучшему.

– Врешь, – снова сказал он себе, тяжело дыша, и схватился за небольшую дверцу.

Все-таки он оказался прав, в этом ящике что-то хранили. Дверца не поддавалась. Он дернул ее изо всех сил правой рукой, держась левой за трос. Если сейчас дверца не откроется… Об этом не хотелось думать. Он еще раз дернул, и дверца наконец открылась. Он едва удержался. Мгновение – и он был внутри ящика. Доски скрипели, но вполне могли выдержать его вес. Когда-то этот ящик, видимо, использовали для переноски готовой извести. В нижней части было небольшое отверстие. «Это даже к лучшему, – подумал Мирза. – Им будет казаться, что здесь невозможно спрятаться». Выдохнув воздух, он начал подтягивать к себе костыль, а затем и провод.

Когда лай собак и крики людей послышались совсем близко, он закрыл дверцу и взглянул вниз. До земли было метров шесть – семь. Он усмехнулся. Теперь пусть лезут на кран и снимают его отсюда. Никому и в голову не придет, что человек без ног сумел совершить такое. Сумел подняться на такую высоту.

Рига. 29–30 июня

Ночью он проснулся словно от толчка. Прислушался. Обычно срабатывала некая сигнальная система, когда он просыпался от постороннего шума или от чьего-то присутствия. Уже много лет он не мог спать в присутствии постороннего, кем бы ни был этот человек. У него появились повадки волка. Дронго это прекрасно сознавал. Никто не должен был находиться рядом с ним в одной комнате, видеть его спящим. Иначе он чувствовал себя беспомощным.

Проснувшись в рижском отеле, он долго лежал, прислушиваясь к тишине. Все было спокойно, лишь где-то далеко слышались голоса. Очевидно, кто-то поздно возвращался в отель. На часах было около четырех часов, когда Дронго поднялся. Он спал вчера весь день, словно набираясь сил для нового поединка. Теперь он был абсолютно уверен в правильности своих выводов. Его подставили в Португалии представители ФСБ, которые почему-то хотели убрать его. Затем вторая попытка – уже здесь, в Прибалтике. Судя по их почерку и по тому, как напряженно Хоромин искал Бискарги, они не были связаны. Но тогда возникал резонный вопрос: почему сотрудники ФСБ так стремятся убрать человека, который по их просьбе ищет убийцу? Почему они так не желают его присутствия в этой группе? И чего они вообще хотят, если их задача – нейтрализация возможного убийцы? От этих вопросов можно было сойти с ума, но он сидел на постели, стараясь придать им некую упорядоченную форму.

– Будь оно все проклято, – вдруг громко сказал Дронго.

Собственно, почему он рассчитывал, что могло быть иначе? Кем он был для ФСБ? Человеком, которому нельзя доверять, иностранцем с непонятным статусом и неясным положением в группе. Частным экспертом, которого всего лишь наняли для консультаций. Почему его так задело предательство Хоромина? Ведь все так и должно было быть. Его использовали, пока он был нужен, а затем приняли решение…

«Нет, не подходит, – признался он себе. – Ведь они устроили покушение в Португалии для того, чтобы вообще вывести меня из игры».

Звонить Потапову было нельзя, это он понимал. Но его беспокоило и молчание Эдгара, который должен был выяснить реакцию генерала на двойную игру Хоромина. Однако за весь вчерашний день ему никто не позвонил. Дронго поднялся и стал одеваться.

Рига была одним из самых любимых его городов в бывшей стране. Именно в Прибалтику он приехал в первый свой отпуск с другом. Именно здесь он любил бывать еще в студенческие годы, словно вырываясь за границу. Прибалтика всегда была немного другой, не похожей на остальные республики. А Рига была центром этого края. Если старый Таллин был хорошо сохранившимся городом из сказки, то Рига была наполовину западной, наполовину местной столицей, и это ему очень нравилось. Той, другой Риги, уже не было. Но она продолжала жить в его сердце и мыслях.

Многие из его друзей отсюда уехали. Вейдеманис не имел права даже въезжать в страну под страхом ареста. Здесь больше не жаловали ни бывших сотрудников госбезопасности, ни бывших латышских стрелков. А полувековой период после войны называли «советской оккупацией».

Дронго вспомнил, с какой горечью говорил ему Михаил Мураев: «Мой отец строил в Прибалтике заводы и электростанцию. А получается, что он был оккупантом. Чушь собачья. Если это была оккупация, то почему в республиках Прибалтики существовали свои национальные театры, свои союзы писателей и художников, композиторов и кинематографистов? Почему здесь были национальные школы и своя академия наук?»

Но Дронго помнил и другие слова. Слова литовцев, латышей, эстонцев, рассказывавших ему о страшных годах, когда выдворяли из страны их родных, расстреливали близких, отправляли в Сибирь целыми семьями.

Истина была где-то посередине. Конечно, в тридцать девятом – сороковом годах Советская Армия в соответствии с пактом Молотова – Риббентропа оккупировала прибалтийские республики и восточную Польшу. И, конечно, расстрелы, депортации, высылки прокатились по Прибалтике, как, впрочем, и по всему Советскому Союзу. Но затем сюда пришли фашисты. Не немцы, как иногда любили передергивать некоторые историки, а именно фашисты. И тогда тоже имели место и расстрелы, и депортация. Но только на этот раз больше других страдали евреи и коммунисты. А потом снова пришла Советская Армия, и маятник опять качнулся. Но правомерно ли называть все, что было за пятьдесят лет, оккупационным режимом? Честно ли это было бы по отношению к прибалтийским народам? Означало ли это, что история всех пятидесяти лет должна писаться только черной краской? И где была та мера весов, на которых можно было взвесить страдания людей и достоинство нации?

Он всегда искренне сожалел о распаде Советского Союза, той огромной Атлантиды, которую он любил и в которой прошла большая часть его сознательной жизни. Но с годами обретенная мудрость начала давить на его сознание. Можно ли было и дальше жить так, как они жили? И нужны ли были перемены? А если нужны, то какие? Молодые люди, с которыми он встречался в «Экспрессе», были настроены по-революционному. Многие восторгались, что их дети уже не говорят по-русски и даже не знают этого языка. Но находились и другие, более мудрые и более прозорливые. Они полагали, что на отрицании прошлого нельзя строить будущее, что мир вовсе не столь одномерен, каким он кажется крайним радикалам. Но что есть истина? Он полагал, что право на истину должно быть у каждого человека, что право на свою истину должно быть выстрадано народом и никто не имеет права лишать людей выбора.

Дронго так и сидел на кровати, когда в четыре утра зазвонил телефон. Он даже не вздрогнул, только посмотрел на телефонный аппарат. В четыре часа утра не звонят просто так. Значит, его нашли даже здесь. Он смотрел на телефонный аппарат и не знал, что ему делать. Ведь он не сказал никому, кроме Вейдеманиса, где будет ночевать. Никому, кроме Эдгара. А тактичный Вейдеманис никогда в жизни не позвонил бы в четыре утра. Но телефон продолжал упрямо с звонить, и тогда он поднял трубку…

Москва. 28–29 июня

Он успел забраться в ящик буквально за несколько минут до их появления. Меликов видел сверху, как бесновались две собаки, как кричали люди, осматривавшие каждый уголок помещения, каждую комнату. Он слышал, как над ним летал вертолет, видел, как неистовствовал молодой охранник, которого он принудил бежать с ним и у которого теперь была перевязана рука. Очевидно, получив от Меликова пулю, этот парень автоматически стал героем, как не побоявшийся ничего, чтобы остановить преступника.

Почему-то люди ничтожные всегда бывают более страшными палачами и мстителями. Может, потому, что они мстят в том числе и за свои унижения? Никому и в голову не могло придти, что беглец находится на высоте почти семи метров. Собаки привели их сюда, и люди искали по всей территории, выстукивая все полые предметы, проверяя землю вокруг домов, все кучи мусора и металлолома, – все, где он мог бы спрятаться. Меликов наблюдал сверху и удивлялся их ретивости. Наконец они ушли. Наступила ночь. Ему отчасти повезло: ночь была лунной, светлой. Впрочем, в Москве летние ночи всегда короткие и светлые, это он еще помнил.

Он сидел в своем ящике и ждал рассвета, напряженно обдумывая, как он сможет отсюда выбраться. Где-то далеко слышались крики людей, очевидно, на его поиски были брошены все силы. И никто не понимал, куда мог деться беглец, инвалид с перебитыми ногами. Сотрудники милиции, перекрывшие весь район, получили строжайшее указание хватать всех инвалидов без разбора. Но все было тщетно. Беглец как сквозь землю провалился.

А потом он, обессиливший от напряженного ожидания и сумасшедшего дня, незаметно уснул. Проснувшись утром, он нс сразу понял, где находится. Контейнер слегка раскачивался. Меликов посмотрел вниз: там никого не было. Он подтянул тело и освободился наконец от вчерашнего молока, давившего на его мочевой пузырь. Все было тихо. Пора было придумать способ, как выбраться из этой ловушки. И он его придумал. Нужно зацепить костыль за трос и съехать на одной руке вниз… Но в тот момент, когда он отдыхал перед решающим выходом, набираясь сил, внизу затормозила машина.

Меликов посмотрел вниз и не поверил глазам: там стоял Баширов. Он был не один. С ним был Изотов – тот самый брат-близнец, который вчера стрелял в их машину. Полковник, очевидно, приехал сюда, чтобы своими глазами увидеть место, где они потеряли следы беглеца. Изотов что-то объяснял, когда Баширов поднял голову. Он увидел висевший контейнер на высоте шести с половиной метров. Перевел взгляд на дом – и опытным взглядом отметил следы ударов и обвалившейся штукатурки.

– Мы искали его даже в выгребных ямах, – продолжал докладывать Николай Изотов, когда Баширов его перебил:

– Он не полезет в такую яму, знает, что мы там будем искать. Нужно было проверить все верхние помещения.

– Мы все проверили, я лично все осмотрел, но никаких следов.

Подойдя к дому ближе, полковник увидел куски штукатурки, обвалившейся от ударов. Он повернул голову и снова посмотрел на контейнер. Затем усмехнулся.

– Он там, – кивнул Баширов.

Изотов посмотрел наверх и пожал плечами. Наверное, полковник шутит. После того, как его брат был убит вчера утром, Изотов уже нс чувствовал себя нормальным человеком. Словно из этого мира убрали его лучшую половину. Он ощущал себя потерянным и одиноким. Труп брата отвезли в морг ФСБ, а он всю ночь потратил на поиски беглеца. Но не добившись успеха, привез Баширова на место, где собаки потеряли след. И теперь полковник так странно шутит. Наверное, у него хорошее настроение.

– Если даже он научился летать, я его все равно достану! – пообещал сквозь зубы Изотов.

– Он не летает, – сказал Баширов, на всякий случай отходя от контейнера, – он вчера влез туда и сейчас сидит в этом ящике.

– Не может быть, – прошептал изумленный Николай. – Он не мог туда залезть. Он даже до туалета не мог дойти.

– До туалета не мог, – согласился полковник, глядя наверх. – А туда влез.

– Я его сейчас оттуда сниму, – сказал Изотов, доставая оружие.

– Нет, – возразил полковник, – он нам нужен только живым. Но когда мы примем решение о его ликвидации, обещаю тебе: именно ты будешь помогать нам в этом.

– Обязательно помогу, – выдохнул Изотов.

– Достань пистолет и отойди за дом. Он может стрелять. И будь осторожен. Он нам нужен живым.

Изотов вытащил пистолет и прошел дальше, огибая здание. Баширов двинулся за ним и остановился на углу.

– Бросай пистолет, Мирза! – почти весело крикнул он. – Ты проиграл.

Ответом ему было молчание.

– Ты меня слышишь? – снова крикнул полковник.

Наверху Меликов кусал губы от бешенства. Этот злодей все-таки его вычислил.

– Может, тебе помочь? – снова спросил Баширов. – Если хочешь, я вызову вертолет, и они сбросят лестницу, чтобы ты зацепился.

В тишине раздался скрип ржавого троса.

– Ты все равно проиграл! – крикнул Баширов. – Я знаю, что ты там.

Молчание было долгим. Полковник терпеливо ждал. Меликов просчитывал варианты. Он уже понял, что и на этот раз проиграл.

– Нет, полковник, – наконец крикнул он сверху, – это ты проиграл. Думал, что можешь меня сломать. Думал, что я тебе адрес дочери своей дам. Думал, что все кончено. Я выиграл, а ты проиграл. И ты мне больше ничего не сможешь сделать. Я отсюда не выйду, даже если ты будешь обстреливать меня из зенитной батареи. Я прямо отсюда улечу на небо.

– Сукин сын, – закричал Изотов, бросаясь вперед.

Баширов оглянулся, поморщился. Ему всегда не нравились крайние проявления человеческих эмоций. Может, потому Меликов и вызывал у него симпатию, что был рациональным профессионалом.

Бежавший к контейнеру Николай сделал несколько выстрелов вверх. Он готов был разрядить в ящик всю обойму, а полусгнившие доски контейнера не могли служить надежной защитой. Это, очевидно, одновременно поняли и Меликов, и полковник.

– Осторожнее, – крикнул Баширов, понимая, что беглец обязан остановить обезумевшего парня.

Но Изотова могла остановить только пуля. Сверху раздались выстрелы. Первым Меликов промазал, но второй оказался точным. Николай споткнулся, словно получил подножку, и упал плашмя. Баширов сделал шаг назад, отходя за здание, взглянул на убитого и покачал головой:

– У близнецов всегда схожие судьбы.

Он крикнул Меликову.

– У тебя остался только один патрон. Сдавайся!

– Уходи, полковник, дай мне умереть нормально. Один патрон может быть твоим. Ты ведь знаешь, как я стреляю, могу и не промахнуться.

– Брось пистолет, – посоветовал Баширов, – может, проживешь еще несколько дней. Иначе умрешь сейчас.

– Может и так, полковник, но только я тебе все равно не сдамся. Кончено. Ты проиграл.

– У тебя один патрон, – терпеливо напомнил Баширов, – и ни одного шанса. Может, я в знак дружбы подарю тебе еще несколько дней.

– Не нужна мне твоя дружба, полковник! – прокричал сверху Мирза. – Ты нехороший человек, дружить с тобой я не хочу.

– Хватит, – ровным голосом сказал полковник, шагнув вперед и держа в руках пистолет. – Слезай. Ты и так у нас герой. Влез на такую высоту.

Он сделал два шага вперед, вставая под прицел пистолета беглеца.

Меликов проверил оружие. Баширов знал, что у него остался один патрон. Очевидно, он пересчитал все его выстрелы. Мирза взглянул на стоявшего внизу человека и прицелился. Если он свалит его одним выстрелом, то, возможно, у него появится шанс захватить машину, на которой они за ним приехали. Ведь автомобиль полковника никто не станет проверять. Но для этого нужно убить его единственным патроном. У него дрожали руки; он пытался прицелиться, чтобы выстрелить наверняка.

– Не дури, – сказал Баширов, глядя наверх, – если промахнешься, я выстрелю следом. И тогда у тебя точно не будет шансов. У меня есть запасная обойма. Я из тебя ситечко сделаю.

– Может быть, сделаешь, – крикнул Меликов, – но сам понимаешь, мне терять нечего. Ты меня все равно удавишь. И за братьев этих, и за Голубева. Да и за все остальное. Мне терять нечего. Стреляй!

Полковник нахмурился. Меликов был прав. Все равно рано или поздно придется принимать такое решение. Он посмотрел на свой пистолет. Неужели он должен стать палачом и расстрелять беглеца?

В этот момент оба услышали шум подъезжавших автомобилей. Сразу три машины затормозили у заброшенного заводика, и несколько молодых людей побежали к Баширову. Следом появился генерал Орехов. Полковнику не нужно было объяснять, зачем сюда приехал сам начальник управления собственной безопасности ФСБ.

– Вы арестованы, – сказал один из молодых людей.

Баширову надели наручники. Он взглянул наверх. «Кажется, у этого пленника есть талисман», – подумал полковник, и в этот момент рядом с ним прозвучал выстрел. Меликов, не понимавший, что происходит внизу, и решивший, что Баширов хочет его обмануть, выстрелил в полковника. Но после вчерашнего руки у него еще не зажили, и он промахнулся. Может быть, у него дрогнула рука, но в полковника он не попал.

Сотрудники управления собственной безопасности среагировали мгновенно. Они начали стрелять по контейнеру сразу из трех пистолетов. Но Орехов крикнул:

– Отставить! Не стрелять!

Полковник Баширов усмехнулся. Кажется, он был не прав. Меликову сегодня не повезло. Его талисман в последний момент не сработал.

– Кто стрелял? – спросил Орехов. – Кто там сидит?

– Не знаю, – пожал плечами Баширов, – наверно, ваш человек, если хотел меня убить. Снимите его оттуда и спросите, если он еще живой после вашей пальбы.

– Живой! – вдруг крикнул Меликов. – Я еще живой, полковник!

Баширов поднял голову. «Вот уж, действительно, – подумал он, – кому суждено быть повешенным, не утонет».

– Кто вы такой? – крикнул Меликову генерал Орехов. – Почему там сидите? И почему вы в нас стреляете?

– Я не в вас стреляю, а в Баширова! – ответил Меликов. – Только в него.

– Почему? – спросил генерал.

К этому времени Мирза уже окончательно поверил в то, что все поменялось и это не очередная уловка Баширова.

– Спросите, почему они меня столько времени держали на чужой даче! – закричал сверху Меликов. – Спросите, какой взрыв они планируют в саду «Эрмитаж»! Спросите у него, пусть он вам расскажет.

– Действительно, интересно, – сказал очень нехорошим голосом генерал Орехов. – Вы нам сами все расскажете, Баширов, или будем вас понемногу «колоть»?

Баширов знал, что скрывается за этим профессиональным термином. Это был не уголовный жаргон, на котором говорили блатные. Против расслабляющего действия «сыворотки правды» не мог выстоять ни один нормальный человек.

– Вы же все уже знаете, – ответил Баширов.

– Это вы послали Хоромина в Португалию? – спросил Орехов.

– Конечно, нет. Вы же прекрасно все понимаете. Хотите найти «стрелочника»? Или вы не знаете, что я только выполняю приказы других?

– Ничего, – нахмурился Орехов, – возьмем и остальных. Что еще вы планировали, Баширов? Кто был помощником Бискарги в этом «Экспрессе»?

– Этого мы так и не смогли узнать, – признался полковник. – Очевидно, что даже сам Дронго потерпел здесь неудачу.

– Кого вы хотели взорвать? Вы ведь офицер, полковник, давали присягу, черт вас возьми! Я всегда считал вас одним из лучших профессионалов. У вас два ордена. Неужели решили помогать этим? – патетически воскликнул Орехов, показывая на висящий контейнер.

– Иногда я удивляюсь, как вы получили звание генерала, – сухо ответил Баширов. – Кажется, вы так ничего и не поняли. Мы были не «против», мы наоборот – «за». И никакой присяги я не нарушал. А вы как раз испортили нам все дело.

– С этим мы разберемся. И не нужно удивляться. Был бы плохим генералом, не сумел бы завалить такого зубра, как вы.

– Я не зубр, я только шакал. Питаюсь мясом падали, а зверя заваливают другие.

– Разберемся и с ними, – уверенно сказал Орехов. – А это кто такой? – спросил он, показывая на убитого Изотова.

– Один из наших сотрудников. Его застрелил сидящий в контейнере бандит несколько минут назад.

– Эй вы! – крикнул Орехов, обращаясь к Меликову. – Спускайтесь вниз и сдавайтесь.

– Я готов сдаться, – закричал сверху почти счастливый Мирза, – но не могу спуститься.

– Почему? – не понял генерал. – Спускайтесь так же, как и влезли.

– Не могу. У меня переломаны обе ноги.

Орехов ждал всего чего угодно, но только не этого. Он обернулся к Баширову и, увидев его улыбку, вдруг осознал, что это может быть правдой. И тогда он громко выругался. Полковник откровенно улыбался. Кажется, этот беглец оказался прав. Он утер нос им всем.