Текст книги "Рандеву с Валтасаром"

Москва. 22 июня

В это утро полковник Баширов привез последние схемы установки заряда у стены. Очевидно, вся расстановка трибун и палаток была уже согласована, и, передавая схемы своему пленнику, он сказал:

– Это окончательная расстановка, уже утвержденная. Больше изменений не будет. Постарайся проверить все еще раз, чтобы у тебя не случилось прокола.

– Ты ведь меня поэтому ловил в горах, чтобы я не прокололся, – огрызнулся Меликов.

После того как он пересел в инвалидную коляску, с ним произошли разительные перемены. Он сильно похудел, его глаза лихорадочно блестели, а щетина на его лице, которую он раньше подстригал, превратилась в густую бороду, делая его похожим скорее на бандита, чем на интеллектуала-взрывника, бывшего офицера Советской Армии.

Братья Изотовы, которые были теперь к нему приставлены, не оставляли его одного ни на минуту, сопровождая даже в туалет. Меликов молчал, никак не комментируя их постоянное присутствие. В отличие от погибшего Голубева, с которым у него сразу не сложились отношения, с этими двумя он старался держаться достаточно корректно. Да и трудно быть некорректным, когда не можешь ходить и сидишь в инвалидной коляске с перебитыми ногами. Но они пользовались любой возможностью, чтобы его унизить. Подолгу не позволяли ему направиться в туалет, и так же долго не помогали подняться с постели, словно испытывая его терпение. Но Меликов молчал, он понимал, что любое его недовольство будет воспринято как личное поражение.

– Я все просчитаю еще раз, – хрипло сказал Меликов. – У тебя есть сигареты?

Полковник достал пачку сигарет, протянул своему пленнику.

Когда они разговаривали вдвоем, братья обычно оставляли их наедине. Полковник не любил сидеть, он разговаривал стоя, и этим как бы подчеркивал унизительное положение пленника.

Меликов полез за спичками, но полковник дал ему прикурить. Тот жадно затянулся, затем неожиданно спросил:

– Можно откровенно?

– Давай, – у Баширова вместо лица была словно пергаментная маска.

– Я уже понял, что должен сделать эту работу, для этого ты меня специально отловил и привез сюда. Я понял и другое. Никому из своих эту работу ты доверить не можешь. Одни, наверно, сидят в Чечне, другие тоже где-нибудь болтаются. Тебе нужен был взрывник, который никогда и нигде не проговорится. Верно?

– Я тебя слушаю, – полковник смотрел на пленника, никак не комментируя его слова.

– Ну вот, – выдохнул Меликов, – как только это случится, ты меня ликвидируешь. Верно?

– Посмотрим, – Баширов вспомнил убитого Голубева, но промолчал.

– Ликвидируешь, – уверенно сказал Меликов. – Поэтому я хочу знать, сколько мне осталось.

– Какая тебе разница?

– Большая. У меня дочь осталась под Киевом. Может, я хочу последний раз ей письмо написать.

– Какая дочь? – не поверил полковник. – Не валяй дурака, Меликов, мы все проверили, нет у тебя никакой дочери на Украине.

– Это ты так считаешь. Проверяльщики хреновы, – выдохнул Меликов, затягиваясь. – В общем, так. Мне нужно ей письмо написать и чтобы ты его отправил. Про свою судьбу ничего не стану писать, не дурак, понимаю, что нельзя. Напишу, будто я еще за кордоном. А ты обещай, что после моей смерти передашь.

Баширов смотрел на пленника. Его холодные глаза не выражали ничего. Он смотрел и обдумывал предложение. Затем кивнул.

– Укажешь адрес и дашь мне письмо. Учти, что если ты попытаешься как-то зашифровать свое послание… Сам понимаешь, мы эту девочку будем тоже проверять.

– Только ноги ей не ломайте, – зло сказал Меликов, выбрасывая сигарету, – и вообще, не нужно больше ничего говорить. Сломал ты меня, полковник. Я ведь чего угодно от тебя ожидал, но не такой пакости. Кому я теперь нужен со сломанными ногами? Пока у меня был шанс, я еще мог мечтать о побеге, а сейчас…

Он махнул рукой и развернулся, чтобы отправиться в свою комнату.

– Мирза, – позвал его полковник.

Он развернулся.

– Ты только не переигрывай, – посоветовал Баширов, – я ведь тебя уже хорошо изучил. Даже если я сломаю тебе и руки, ты все равно не сдашься. И это хорошо, Меликов, это придает вкус жизни.

– Иди ты… – выругался пленник, направляясь к себе в комнату.

Полковник открыл дверь, впуская охранников.

– Он должен закончить расчеты за два дня, – строго напомнил Баширов. – Кроме меня, никто не должен видеть ни одной его бумаги. Это первое. И второе. Если он попытается что-либо предпринять, сразу звоните мне.

– Что он предпримет? – удивился один из братьев. – У него же сломаны ноги. Он до туалета сам дойти не может.

– Может, – уверенно сказал полковник, – если понадобится, он побежит и со сломанными ногами. Не доверяйте ему, он очень опасен. Понимает, что осталось совсем немного, поэтому будет готов на любую пакость, постарается сделать все, чтобы отсюда уйти. Вы меня поняли?

Уже возвращаясь в Москву, полковник подумал, что нужно проверить новую версию Меликова. Если у него осталась дочь… Об этом не хотелось думать. Но если у него есть дочь… И если, не дай Бог, он с ней общался… Тогда получается, что она может знать, кто именно его захватил. Полковник включил радио словно для того, чтобы заглушить свои мысли. При таком раскладе девочка не имела шансов остаться в живых. Баширов это прекрасно понимал. Но он понимал, что это также хорошо осознает и сам Меликов. Если он заговорил о дочери, о существовании которой они и не подозревали, то возможны два варианта. При первом он сломался и действительно хотел отправить последнюю весточку этой девочке. При втором – это был очередной трюк, рассчитанный на сентиментальность охраны, с тем чтобы показать свое смирение и придумать новый способ побега. Полковник знал, что его пленник – настоящий профессионал. Значит, оставалась вторая версия. Баширов прибавил звук и под звуки музыки увеличил скорость. Через два дня окончательные расчеты будут у него, и Меликов должен замолчать. Навсегда.

Мальборк. 22 июня

– Вы уверены, что это рубашка Шпрингера? – спросил Дронго чуть дрогнувшим голосом.

– Абсолютно уверен, – закивал экспрессивный итальянец, – он сейчас придет, вы можете его подождать.

– А куда он пошел?

– Кажется, в штабной вагон, – улыбнулся Никкола Лекка, – они готовят там сюрприз, и он не хочет, чтобы я о нем знал.

– Спасибо, – кивнул Дронго выходя из купе.

«Интересно, какой сюрприз они там готовят?» – недовольно подумал он. В тамбуре стояла Мулайма Сингх и курила сигарету. Увидев Дронго, она улыбнулась ему. Дронго очень нравилась эта молодая женщина с таким необычным именем и яркой, запоминающейся внешностью.

– Как у вас дела? – спросил он у Мулаймы.

– Очень устала, – призналась она, – все эти переезды очень утомительны. Я бы с удовольствием где-нибудь осталась на неделю.

– Можете в Польше, – предложил Дронго, – это почти рядом с вашей страной. Вы говорите по-польски?

– Нет, – улыбнулась она, – не говорю. Кроме датского, я хорошо знаю английский, французский и немецкий. И, конечно, шведский.

– Поразительно, – пробормотал Дронго, – в этом поезде все полиглоты. Знают не меньше пяти-шести языков. Я чувствую себя неполноценным человеком.

– Почему? – удивилась Мулайма. – А мне казалось, что вы знаете семь или восемь языков. Вы разговариваете с представителями многих стран на их языках.

– Нет, – возразил Дронго, – просто я хорошо знаю русский язык и поэтому понимаю украинцев, поляков, белорусов, даже если они говорят на своих языках. Кроме того, я знаю турецкий, который почти не отличается от азербайджанского, и, соответственно, понимаю турок, боснийцев, киприотов с турецкой стороны. Из европейских языков я знаю только английский и немного итальянский. А из восточных понимаю фарси. Это не так много.

– И вы говорите о своей неполноценности? – лукаво улыбнулась Мулайма. – Я слышала, что про вас говорила Мэрриет Меестер. Она не верила, что вам только сорок лет.

– Увы, – пошутил он, проходя дальше, – уже сорок.

В следующем вагоне он столкнулся с Яцеком Пацохой, который, стоя у окна, заканчивал говорить по мобильному телефону.

– На вокзале в Мальборке нас будут встречать молодые офицеры нашей армии. Как по-русски это правильно?

– Курсанты?

– И курсанты тоже. Хорошо, что в Варшаву мы приедем после Москвы.

– Кому хорошо? – недовольно спросил Дронго.

– Всем хорошо, – сказал с явным подтекстом Пацоха.

Дронго увидел шедшего им навстречу Стефана Шпрингера. Представитель Лихтенштейна был очень высокого роста, под два метра, и в плечах не уже Дронго. Во всяком случае, справиться с таким в одиночку будет не так легко. Он напрягся, когда Шпрингер подошел ближе.

– Добрый день, Стефан, – кивнул ему Дронго. «Хорошо, что Пацоха стоит рядом, – подумал он. – В случае необходимости он придет на помощь». – Это ваша пуговица? – спросил он Шпрингера.

Яцек, знавший, где Дронго нашел пуговицу, пристально смотрел на Стефана.

– Моя, – спокойно сказал тот, – странно, что она оторвалась. Пуговицы на моей темной джинсовой рубашке закрепляются металлическими скобами, и вдруг она оторвалась. Хорошо еще, что у меня была запасная. Где вы ее нашли?

– А где вы ее потеряли? – уточнил Дронго.

– Не помню, – ответил Шпрингер, – кажется, на вокзале или в поезде. Где вы ее нашли? – снова спросил он.

– Под умывальником, – ответил Дронго, глядя в глаза Стефана.

Но тот, похоже, ничего не подозревал. Он безмятежно улыбался, глядя на Дронго и Пацоху. Разговор шел на английском, на котором Шпрингер говорил с характерным немецким акцентом.

– Вы жили с Темелисом на одном этаже в Мадриде, – напомнил Дронго. – Он к вам заходил вечером?

– Кажется, да, – кивнул Шпрингер, – но я уже лежал в постели, когда он ко мне зашел. Хотя нет, Темелис постучал и спросил, нет ли у меня штопора. Я ответил, что нет. И послал его к Альваро, у которого был нож со штопором. Поэтому я с Темелисом в ту ночь не виделся, мы только говорили через закрытую дверь.

– А почему вы ему не открыли дверь? – спросил Пацоха.

– Я уже был раздет, – пояснил Стефан.

– Возьмите вашу пуговицу. – сказал Дронго, возвращая ее хозяину.

Когда Шпрингер забрал пуговицу и отошел от них, Пацоха несколько насмешливо спросил:

– Наш комиссар Мегрэ опять ошибся. Пуговица не имела отношения к убийству?

– Боюсь, что имела, – серьезно ответил Дронго и, вспомнив о словах Лекки, крикнул уходившему Шпрингеру: – Какой сюрприз вы сегодня готовите?

– Вам уже сказали? – обернулся к нему Стефан. – Только не говорите Никколе. Сегодня у него день рождения, и мы хотим вечером отпраздновать его в ресторане отеля, в котором остановимся.

– Поздравляю, – пробормотал Дронго, стараясь не смотреть на ухмыляющегося Яцека.

Он повернулся и пошел в вагон, где находились российские писатели. Дронго еще не успел войти в купе, когда поезд начал тормозить: приближалась граница. Неожиданно Дронго почувствовал на себе чей-то взгляд. Он обернулся. Мехмед Селимович, проходивший по вагону, снял очки и кивнул Дронго. Тот кивнул ему в ответ.

Пограничный контроль на границе «Экспресс» прошел довольно быстро. И немецкие, и польские пограничники имели соответствующие инструкции относительно этого состава и его пассажиров.

Когда поезд медленно пересек границу с Польшей, в купе заглянул Яцек Пацоха и позвал Дронго в коридор.

– Нас было двадцать два человека в вагоне-ресторане, – зашептал Пацоха, – шесть женщин мы убираем. Литовцы были все время вместе, я узнавал. Нас с тобой тоже убираю – мы никуда не выходили из вагона-ресторана. Четверо испанцев вместе вернулись в купе и не выходили из него до того, как поезд затормозил.

– Выходили, – перебил его Дронго, – Карлос пошел первым.

– Карлос? – пробормотал Пацоха. – Хорошо, пусть будет Карлос Казарес. Значит, он первый. Кто еще?

– Остается десять человек, – посчитал Дронго, – трое югославов и трое украинцев, Стефан Шпрингер, Альваро Бискарги, Георгий Мдивани и Павел Борисов.

– Вместе с Казаресом одиннадцать, – подвел итог Яцек. – Кто из них убийца? Или убийцы среди них нет? Может, он случайно наткнулся на Темелиса?

– Ты веришь в подобные случайности? – спросил Дронго. – Напрасно ты так мучаешься. Убийца, абсолютно точно, один из этой «футбольной команды». Но меня волнует не убийца, а его возможный помощник.

– Какой помощник? Тебе опять мерещится Густафсон?

– Никто мне не мерещится. Но кто-то украл щетку с ручкой. И кто-то должен был привести Темелиса в тамбур в нужный момент. В случайности я не верю, они слишком невероятны, чтобы в них поверить. Я привык оперировать конкретными доказательствами, Яцек. Поэтому не будем гадать. Я постараюсь сделать так, чтобы указать тебе убийцу в ближайшие несколько дней, возможно, даже завтра.

– Посмотрим, – кивнул Пацоха.

В этот момент в вагоне появились Георгий Мдивани и Важа Бугадзе. Георгий, обязательный, как настоящий дворянин, пришел за Дронго, чтобы пригласить его в бар. Отказаться было невозможно. Втроем они прошли в вагон-ресторан и заказали сразу литровую бутылку текилы. Важа, выпив две рюмки, вежливо отказался и довольно быстро ушел. Оставшись вдвоем, Дронго и его мощный напарник выпили литровую бутыль, заедая ее тремя лимонами. Затем заказали еще пол-литровую бутылку. Бармен, испуганно смотревший на двух гигантов, которые молча и серьезно потребляли золотую текилу в таких количествах, быстро достал еще два лимона и нарезал их на ровные дольки.

Пока они опустошали бутылку, Дронго выяснил, что в тот момент, когда Георгий, вернувшись из ресторана в купе, начал искать свою записную книжку, поезд резко остановился.

– Хорошо, что меня удержал Важа, иначе я бы упал на него, – рассказывал Георгий.

– Значит, вы были в момент остановки поезда в своем куце? – уточнил Дронго.

– Конечно, – кивнул Георгий. – Я как раз в это время позвонил своим детям в Тбилиси. Знаете, как я скучаю без детей. Не могу даже передать словами. Не думал, что поездка будет для меня таким тяжелым испытанием.

Дронго видел, что в вагон-ресторан уже во второй раз заглянул Джеймс Планнинг, с удивленным видом наблюдая, как они пьют текилу. Он видел и Хоромина, который устроился за дальним столиком и пил пиво вместе с Зораном Анджевским, обмениваясь с ним редкими репликами. Дронго замечал все вокруг, он пил не пьянея. Лишь когда они закончили вторую бутылку, он почувствовал неприятную тяжесть в голове, но, как ни странно, сохранил ясность мысли. «Очевидно, сказывается мое ранение, – подумал Дронго. – Может, внутри соскочил какой-то рычажок, и мне теперь трудно отключаться даже после такого количества спиртного».

К нему подошел Пацоха.

– Сейчас звонили из Варшавы, – негромко сообщил он, – спрашивали мое мнение. Я рекомендовал отменить встречу нашей группы с президентом Квасьневским. Мы не имеем права так рисковать. В нашем поезде есть наемный убийца или маньяк, и я не хочу вести его на встречу с президентом.

– Напрасно, – сказал Дронго. – Думаю, что мы решим все наши проблемы до того, как прибудем в Варшаву.

Он поднялся и, с удивлением заметив, что его несколько покачивает, пошел к выходу. Георгий двинулся следом.

– Давай споем, – предложил Мдивани, когда они вышли из бара.

– Я не умею петь по-грузински, но могу подпевать, – согласился Дронго.

– Найдем наших и тогда споем, – решил Георгий.

Они, наконец, дошли до его купе. Георгий ввалился в него и осторожно сел. В купе было двое: Вотанова, читавшая книгу Юрия Семуховича, и Микола, листавший какой-то журнал.

– Никого из наших нет, – удивился Георгий.

Вотанова отвлеклась от книги, взглянув на пришедших:

– Вы поменяли ремень?

– Да, – вспомнил Дронго про свой ремень. – Вот, видите, я сдержал слово. Поменял ремень с пряжкой, чтобы не так бросался в глаза.

– Вы всегда выполняете свои обещания? – улыбнулась она.

– Всегда, – он поднялся, чтобы выйти.

– Ты понимаешь в чем дело, – услышал он за спиной громкий голос Георгия, – этот человек настоящий мужчина. И я настоящий мужчина. На самом деле, ты самая интересная девочка в нашем поезде. Но даже если ты ему будешь очень нравиться, он никогда не станет к тебе приставать. И я не стану. Нельзя этого делать, закон чести не позволяет.

– А у женщины никто не спрашивает согласия? – рассмеялась Катя.

– Что ты говоришь? – махнул рукой Георгий. – Я тебе говорю про мужскую честь, а ты смеешься.

Дронго прошел дальше и заметил курившего в тамбуре Хоромина. Тот был один. Он взглянул на Дронго.

– Вы всегда так пьете? – спросил он с уважением.

– Вообще не пью, – ответил Дронго, – просто я обещал Георгию, что мы вместе выпьем.

– Мощно, – заметил Хоромин. – Впечатляет. Мы скоро прибываем в Мальборк. Согласно нашим расчетам, на границе с Калининградом в наш «Экспресс» войдут представители официальных властей. Это будут переводчики, помощники, представители ФСБ и пограничных служб, таможенники. Я думаю, что ваш убийца никуда не денется. Если, конечно, он в вагоне.

– Он здесь, – кивнул Дронго. – и я уже знаю, кто это.

– Назовите его имя, – потребовал Хоромин, выбрасывая сигарету. – Кто это?

– Завтра, – сказал Дронго. – Завтра вечером вы сможете его арестовать. Мне нужно проверить еще один факт.

– Завтра мы еще будем на территории Польши. А послезавтра утром выезжаем в Калининград. Будет правильно, если вы разоблачите убийцу на территории России.

– Мне это не очень нравится. – честно признался Дронго, – но я с вами согласен. Хорошо, если получится, я подожду еще один день. Только учтите. Хоромин, этот убийца очень опасен. И если я увижу, что он может причинить зло, возможно, мне придется остановить его уже завтра. Надеюсь, вы не откажетесь мне помочь. В конце концов, мы с вами делаем общее дело.

Стараясь не смотреть на рассерженное лицо офицера ФСБ, он прошел дальше. Поздно вечером поезд прибыл в Мальборк. Яцек Пацоха сдержал свое слово. На вокзале их встречали офицеры и курсанты польских вооруженных сил. Всех гостей развезли по нескольким отелям. Ужин начался в полночь, но еще до его начала Дронго купил бутылку шампанского и послал ее Никколе Лекке, чей день рождения они торжественно отметили в этот вечер. Поздно ночью Дронго вернулся в свой номер. Он проверил оружие и положил пистолет рядом с собой на столик. После чего забаррикадировал дверь двумя стульями с таким расчетом, чтобы ее невозможно было сразу открыть. В любом случае, если кто-то попытается проникнуть в его номер, он проснется и успеет достать оружие.

В эту ночь Дронго спал плохо. На следующий день он должен был назвать имя убийцы. Рано утром он позвонил Пацохе и торжественно сказал:

– Вызывай полицию. Яцек. Сегодня вечером я покажу тебе того, кто убил Пьера Густафсона и выбросил Темелиса из вагона. И пусть они будут во всеоружии. Это очень опасный преступник.

Размышления. Эпизод четвертый

Наконец-то мы в Восточной Европе. Польские пограничники проверили наши паспорта, и мы тронулись дальше. Вавилон, к которому мы стремимся, все ближе и ближе. Скоро мы будем там, и сам царь вавилонский окажется перед нашими взорами. Интересно, как он будет смотреть нам в глаза? Какие слова найдет, чтобы оправдаться за все страдания, принесенные другим народам? Или он думает, что мы забыли о войнах, которые вела его страна? О страданиях невинных людей, которые оказались случайными заложниками многочисленных конфликтов.

После смерти Темелиса Дронго внешне не изменился. Он даже умудрился напиться в ресторане с этим грузином, чтобы продемонстрировать нам свое презрение. Как будто его ничто не волнует. Правда, я видел, как он ходит по вагону и выспрашивает каждого о случившемся. Он все еще надеется на свои аналитические способности. Он и не подозревает, что все уже кончено, что ему вообще лучше сойти с этого поезда. Никаких шансов у него нет. И я об этом знаю лучше других. Иногда я наблюдаю за ним, пытаясь понять природу его характера.

Конечно, он немного позер. Человек не может всегда выглядеть таким образом, словно он торопится на собственный юбилей. За месяц, который мы провели вместе, я ни разу не видел его небритым. Или в измятой рубашке. Такое ощущение, что он демонстративно ходит в отглаженных брюках и начищенных ботинках, показывая пример всем остальным.

Должен признать, что он обладает некоторыми познаниями. Я слышал его рассуждения о литературе, философии. Наверно, он нахватался этих знаний в своих поездках, ведь он много путешествует. Или действительно много читает. Я однажды видел, как он читает. Одну газетную страницу просто пробегает глазами. Сверху вниз. Не по горизонтали, как все остальные, и не каждую строчку. Он словно фотографирует страницы. Как такое возможно, я не понимаю, но он это делает. И, конечно, его парфюм, этот вызывающий запах «Фаренгейта», который шлейфом тянется за ним. Мне кажется, он делает это нарочно, как хищник, помечающий своим запахом собственную территорию.

Он ходит по вагонам, разговаривает почти с каждым встречным и внимательно наблюдает. Я вижу, как он наблюдает. Он не теряет надежды найти человека, который его так ненавидит. Но он все равно ничего не узнает. А я в который раз вспоминаю древнее проклятье, появившееся перед царем вавилонским Валтасаром. Много сотен лет назад надменный царь не поверил в пророчество. Надеюсь, что мне поверят больше. Я убежден, что смогу сказать все, что должен сказать. И сделать все, что должен сделать.

Наверно, Дронго пытается меня вычислить. Он уже понял, что меня нет среди литовцев и грузин. Но как меня найти – это для него загадка. И надеюсь, что он ее не разрешит до самой Москвы.