Текст книги "Рецензистика. Том 2"

96. Де-логизация

Трудно постичь и полюбить наши закономерности.

На транзисторном приемнике пытался поймать станцию, которая говорит. Не смог. Даже «Коммерсант FM» и «Вести FM» не ловит, не говоря уж об «Эхе Москвы», которого в моем регионе не слышно три года. По всем каналам – молодежное безголосое трень-брень на гитаре и ударнике круглые сутки нон-стоп якобы по-английски и всемогущее «Дорожное радио» (я бы на месте шоферов-дальнобойщиков, слушая такое, давно спятил: пошлый Визбор великаном выглядел бы на таком фоне). Таким образом, одно из основных СМИ, голосовая передача информации на расстояние, уже утрачивает свою функциональную способность – говорить. Демократия на всех парах. Говорить не будем, будем петь. Я ведь почему сердился, когда местное начальство из идейных соображений ограничило «Эхо Москвы»? «С умным человеком и поговорить приятно», – утверждал в свое время Смердяков, а на «Эхе» немало умных людей, которые хотя бы раздражают барабанные перепонки, даже если несут чушь.

Может, кто любит, когда в тихую погоду на закате столбом толкутся мелкие комарики? (Еще встречаются в экологически чистых местах). Так вот, эти ритмачи (и рифмачи), эти, которые в одиночку уже ни фига не могут, даже спеть, а только выкрикнуть пару матюгов под ритм, эти, уже совсем головоногие моллюски, всегда в стаде, в куче, в тусовке, в комарином облаке (а «погода» хорошая, что вы! По сравнению с 1993 годом – прямо благодать) – так вот, эта молодежная тусовка, мелочевка, шестерня забила все поры на теле государства. (А тут как-то избирательную газетенку принесли, гляжу: и в Заксобрании скинхэд и байкер просится: выберите меня, а сам под нулевку брит, как зэк).

Да кто против? Люби'те группу «Кино», кто запрещает? Виктор Цой гений, я и сам так считаю. И из тех четверых, по которым вы все с ума сходите уже полстолетия, – по крайней мере, Джон Леннон гений и, следовательно, достоин поклонения. Но когда вы в микрофон пару ритмизованных матюгов выкрикнете, а на большее вас не хватает, и вот с этим «добром», с этим «творчеством» вы, как мошка в тайге, лезете во все щели, а даже в радиоприемнике русского информационного человеческого голоса уже не слышно (румынские новости ловит отлично), я спрашиваю: вы всерьез полагаете, что выражаете себя в творчестве? Вы давно уже в комарином облаке толчетесь, и на это облако смотрит, прищурясь, известный деятель с трубкой: усмеха-ается. Наступает то, что призывают. А вы его призываете. Вы лет двадцать призывали твердую руку и консолидацию – вот: «Эха Москвы» не слышно, а «Дорожное радио» и «Золотая Сова» (местная станция) крутят даже не попсу, а безумный гундёж. Башлачев гений, и Шевчук гений, и Милен Фармер гений, и Гребенщиков гений, но на дорожном-то радио и на золотой сове – не они, а гонят стопроцентную чепуху, в которой нет уже ни малейшего информационного посыла. Трясучка одна, потрястись чтоб «под музыку». И я, почтенный обыватель, захотя послушать новости про Сирию, вынужден лезть в Интернет.

А там что? А там благода-а-ать: видео про Сирию нет (убрали), и про наводнение нет (негатив, низзя! «Сюда низзя, туда низзя, никуда низзя» – не помню группу, «Лимонадный Джо», что ли?). Николай Дорошенко радуется. Он, бывало, Ельцина ругал последними словами: развалил, дескать. Добродушный человек, вот и развалил. Зато народ надеялся и предпринимал. А теперь дядя инкогнито регулирует даже радиовещание; оно опять добрым стало, и всё про «воспитание», если поймаешь, говорит.

Такой вот Джимми Харрисон, Лайза Минелли и Проктер Эндгембл. Гомер тоже пел, но он был слепой, инвалидность не оформляли, ходил побирался по греческим дорогам. А чего хотят эти, которые слетаются к любой освещенной эстраде, как поденки на пламя, не знаю. Себя забыть. Я тут на сайте [битая ссылка] www.LiveLib.com интересовался, что читают люди 20—25 лет. Оказалось, что Дороти Сайерс и Макса Фрая. Ничего, я и до них доберусь, я и их прочитаю. Если письмо еще буквенное, а не пиктограммы и резы, я все равно до смысла докопаюсь. Ибо не может быть, что, вслед за исчезновением слова из радио, оно исчезнет и из книг тоже.

97. Додерер
Х. фон Додерер, Избранное: Сборник/ Пер. с нем. – М.: Прогресс, 1981. – 590 с. – (Мастера современной прозы)

Вообще-то австрийскую и швейцарскую немецкоязычную прозу я люблю. Но роман «Слуньские водопады» нечитабелен, в нем нет событийного интереса. Впрочем, повести «Под черными звездами» и «Последнее приключение» стоит прочесть. В первой интересно не последовательное изложение фактов, а обстоятельное, по-немецки пунктуальное рассмотрение одного и того же с разных ракурсов. А вторая выполнена в жанре рыцарского фэнтези, который был в те дни еще в новинку в Европе.

Но поскольку роман «Окольный путь» тоже хорошо написан, не знаешь, на что и подумать. Изысканным стилем, умно, толково, обстоятельно, с налетом средневековой мистики, демонизма и драконоведения рассмотрены испано-немецкие военные и любовные связи, рассказана история бывшего висельника, спасенного, по обычаям тех лет, девушкой, готовой взять его в мужья. Очень хорош колорит, антураж и все те мелкие детали быта и мировосприятия, которые представляют картину наглядно. Роман заканчивается трагически: неисправимый преступник, много лет крепившийся в благоприличном поведении, убивает и благодетеля, и благодетельницу, и полкового трубача, не слишком виновного. Вся история как-то так подана, что предстает подлинной античной трагедией: герои не в состоянии бороться с неизбежностью.

Насколько можно заметить, характерологической особенностью Додерера является хождение вокруг да около предмета. Писатель очень странный, он не стремится объяснить, а хочет всего только прикоснуться к ужасам и тайнам нашего существования.

Одни его произведения сильно впечатляют, другие – вовсе нет. Возможно, всё дело в качестве перевода; ну, видно же, что переводчица «Окольного пути» владеет языком отменно. С. Шлапоберская – вообще замечательная переводчица, с каким знанием дела она перевела рассказы и повести Адальберта Штифтера! С тех пор Штифтер стал одним из моих любимых авторов.

Вообще, странный ход конем – перевести и издать нациста как раз в 1981 году, когда еще правил Брежнев и так много говорили о победе над фашистской Германией. Впрочем, фон Додерер не бог весть какой важный наци и вояка и уже был наказан после войны у себя на родине.

Алексей ИВИН

98. Если поставил цель, действуй!
Бэби ценой в миллион: Зарубежный детектив: Сборник/ Картер Браун: Бэби ценой в миллион: Роман; Дик Френсис: Кураж: Роман/ пер. с англ. – М.: «Ариадна», 1991. – 285 с., тир. 200 тыс. экз. —ISBN 5—86718—003—4

Ментальности, западная и русская (или, скажем, восточная), безнадежно по-разному устроены. Западный автор поработал, помыкался, взял себя в ежовые рукавицы и, вдохновленный примером предшественников, подумал: а не начать ли мне зарабатывать литературой? Купил пишущую машинку, связался с маклерами, издателями, разведал даже конъюнктуру рынка – и пошел выдавать роман за романом ежегодно, а то и по нескольку в год, неизменно рассчитывая строкаж, листаж, словарь, грядущий гонорар и тому подобное. Поработал, набил руку, и, смотришь, к десятому роману его как автора уже настигла известность. Не боги горшки обжигают. С годами приходит опыт и расширяется диапазон впечатлений, разнообразятся сюжеты.

А наш?

Да у нашего и мысли нет, чтобы создать роман! Он же знает, ушлый, что надо сперва вступить в Союз писателей, познакомиться с людьми, дать взятку редактору, подкупить рецензентов, навести справки и покумиться, не оступиться перед цензурой и Главлитом, пристроиться в журнал если не сотрудником, то консультантом. Наш сразу знает, какое это огромное дело – опубликовать произведение; и это сразу и тотчас отражается на идейном и событийном замысле, литературном исполнении и качестве. Наш пишет, понимая, что это будут читать ответственные люди, западный – желая заинтересовать читателя и выразить свою индивидуальность.

Вот вы и понимаете, почему, англичанин по рождению и австралиец по паспорту, Картер Браун написал за неполные 35 лет деятельности 261 роман, а наш прославленный Шолохов – 2, наш прославленный Сергеев-Ценский – 21 (а это самый плодовитый наш прозаик!), наш прославленный Бунин – строго говоря, ни одного, наш прославленный Толстой – 3 (остальные свои вещи считал повестями).

Понимаете: романистика для нас не производство и не творчество, а мучительное изъяснение своего опыта, часто вне рамок жанра, самоспасение и самолечение через творческое постижение действительности. У нас с детства писатель попадает в такие нравственные и житейские переделки, в такие неописуемые ситуации, что поневоле запишешь, лишь бы разобраться в проблемах. А конструктивных приемов, хоть в сочинительстве, хоть в реализации продукта, и близко нет. Он же, наш писатель, садится писать, когда «сквозь магический кристалл еще неясно различал», куда его выведет кривая повествования. Так что, преодолевая интриги вертушки-жены, родственников, царя, заезжих французов, зависть и недоброжелательство друзей, бытовые неудобства, – хорошо, если напишет «Дубровского» и «Капитанскую дочку», а уж на третьем-то романе – кирдык: и всё! Тут уж все решили, что он чересчур разошелся, не в меру плодовит и всем мешает жить.

Видите, в чем разница? Одним не мешают работать, поощряют их производительность и дают удачу, другим с утра до вечера всю жизнь суют палки в колеса, и от одной тощей малохудожественной их повестушки про строителей-заключенных гвалт поднимают выше небес. Еще бы: он сказал ПРАВДУ! Следовательно, западное сознание настроено на работу и активное постижение мира, наше, восточное, – как выжить и прорваться, как хоть что-либо сделать хоть с какой-либо пользой для себя. Не интересный роман, так хоть простую табуретку (и табуретку даже предпочтительнее: найдет спрос).

А уж если наш что-то делает изо дня в день, руководимый не высшей идеей, а денежным расчетом, – то сразу лепит лысого, как говорят картежники. Свежий пример: даже в этом издании К. Браун отчего-то назван американским писателем. Туфта? Туфта!

Но его роман «Бэби ценой в миллион» – замечательное чтение. Стремительный сюжет, хитрые, расчетливые и жадные до денег авантюристки, дружные поиски миллиона, который в результате достается правосудию, перестрелки со смертельным исходом. Вы скажете: тут нет никакой ПРАВДЫ. Ну как же: тут еще большая правда, чем в «Одном дне Ивана Денисовича», особенно для наших современников, читателей постсоветской России. Это ныне и для нашей жизни актуально, даже если ее косность по-прежнему очевидна. Жаль, конечно, вдохновительницу замысла – украсть миллионов у гангстеров. Замысел был простой и реальный, но все по всякому поводу из любых положений стреляют, как тут удерешь с деньгами?

Английского писателя Дика Френсиса я прежде не особенно любил – из-за узкой специализации его романистики: он пишет почти исключительно о жокеях, лошадях и скачках. Но роман «Кураж» написан просто превосходно, с глубокими мотивировками поступков, психологизмом и той истинной ненавистью к злу и несправедливости, которые поднимают его на высокий этический уровень. Жокей, претерпевший от тренера и заводчиков, решает отомстить за себя и своих товарищей. Повествование ведется с таким накалом страстей, а интриги на конноспортивных состязаниях раскрыты с таким блеском, что невольно оправдываешь суд и расправу, которые воплощает оскорбленный жокей. Как обычно в английской романистике, поступки героев взвешены, намерения очевидны, джентльмены честны и могут постоять за себя и подругу, с верной, испытанной дамой вполне возможно объясниться на словах, она вменяема, даже если уклончива (герой влюблен в свою кузину). У нас бы в таком сюжете и при таких сложных разбирательствах мы имели бы вульгарный, жеваный-пережеваный стиль, истерики, слезы, сопли, неизменный низменный натурализм и неэстетичный секс (у Д. Френсиса в этом романе его нет совсем). Да и как можно жениться на двоюродной сестре? Фу!

И все это было бы до отвращения плохо написано: сюжет же надо двигать, героев сталкивать, конфликты изображать, а не сообщать, что ко второму тому герой все еще лежит в постеле и томно тянет: «Заха-ар! Заха-ар! Закрой окно, дует!..»

([битая ссылка] www.LiveLib.ru)

99. «Жизнь в лесу»
Торо Г. Уолден, или Жизнь в лесу/ Пер. З. Александрова. – М.: Наука, 1979.

Генри Торо – самая необыкновенная фигура в американской литературе. В то время как сто процентов американских литераторов стремились к славе и богатству, Торо стремился к природе, тишине и уединению. Он прежде Л. Н. Толстого ходил босиком по пашне и воспел природу с такой силой, как никто до него в литературе Нового Света. (Там часто очень иронически отзываются о «великой русской литературе». Один детективщик, по-моему, Росс Макдональд, писал примерно так: «Читал русский роман – длинные описания природы, закатов и восходов, и абсолютная бездеятельность героев»).

Не надо считать его романтиком и даже аболиционистом – он был трезвым, при всем при том, прагматиком, как многие первопоселенцы, производил расчеты своего труда на скромной ферме возле Уолденского пруда. Оптимизм и мажорный тон его сочинений вполне могут быть объяснены физиологически – скрытым следствием и воздействием чахотки, которая рано свела его в могилу. Но физиологическая детерминанта нисколько не умаляет того, что он сделал. А его индуизм и конфуцианство… по-моему, вплоть до Сэлинджера, мало кто из американских писателей засматривался в ту сторону, на Восток. Да, апологетика простой трудовой жизни очень была свойственна друзьям Генри Торо – и домоседу Натаниелю Готорну, и путешественнику Герману Мелвиллу, и Джеймсу Фенимору Куперу, воспевшему охотников и дикарей, – всё это вполне в духе активного предпринимательства и покорения прерий. Но у Г. Торо та особенность, что он меньше других верил, что активное природопользование – панацея от всех бед цивилизации. Цивилизация-то и есть та язва, которая разъедает гармоническое содружество человека и природы. Так что, конечно, Генри Торо не тот человек, который нужен в эпоху свободного предпринимательства в обществе потребления. Ну, кто из нас захочет потреблять ровно столько, сколько необходимо для простого существования? – давай, давай больше: денег, почестей, мяса, информации и автомобилей! Торо, к вашему сведению, автомобилей не любил; он и на железную-то дорогу посматривал косо, неодобрительно: что, если замутится Уолденский пруд? Такие убеждения свойственны индуистам, кришнаитам, А. Ч. Бхактиведанте Свами Прабхупаде. Рисовые котлетки Льва Толстого сразу вспоминаются (а знаменитая книга и изречения Торо сильно повлияли на Толстого).

Я бы многое смог припомнить в связи с Генри Дэвидом Торо, потому что этот человек и его книга сопровождают меня с детства – и всегда через комментарии литературоведов, наших и американских, через его друзей и соратников (Мелвилла, Хоторна, Чэннинга, Купера), через прочих английских и американских авторов, через посредников. Проще говоря, о нем читал много, его не читал вовсе. И как оказалось, справедливо и даже согласно Провидению. Потому что писатель и его философия чуть ли не один к одному соответствуют жизненным установкам и мировоззрению одного очень близкого человека (родственника). Даже мельком подумалось о карме и реинкарнации: столь полное наследование, так много совпадений. Так что всё правильно: зачем читать книги и максимы Торо, если с ним, считай, сожительствуешь. (Ну, кто в метемпсихоз не верят, те могут посмеяться). Я и сам, согласно некоторым расчислениям, из Мексики ХУ1 века.

Аскетизм и воздержание, к которым призывает Торо, не понравятся вам, уважаемые читатели. Но жизнь в халупе на отшибе – интересный опыт. Попробуете? Писатель Онегов так живет, писатель Янковский так жил все свои сто лет. Много похожего опыта было в жизни и творчестве В. К. Арсеньева, М. М. Пришвина, И. С. Соколова-Микитова; ну, правда, эти люди активно убивали животных, а Торо, можно сказать, мухи не обидел. Валяйте, пробуйте, – дались вам эти коммерческие банки, эти дилеры и литературные тусовки. То ли дело просыпаться на рассвете под пение малиновки!

Алексей ИВИН

([битая ссылка] www.proza.ru)

100. Иван Забелин
Иван Забелин, Записки хроноскописта. – М.: «Знание», 1969 г.

Замечательная, легкая и занимательная фантастика, совмещены жанры путешествий и историко-археологических исследований. Написано хорошим русским языком по делу, в отличие от большинства современных отечественных фантастов, эпигонов Толкиена, с их суконным стилем.

101.Игорь Синявин
И. Синявин, Стезя правды. Сынам святой Руси. – М.: Наследие предков, 1996. – Тир. 3000 экз

Хоть раз порекламировать приличную и притом русскую книгу.

Игорь Синявин, художник и публицист, участник Самиздата, русский. В 1976 году из-за преследований КГБ эмигрировал, до 1987 г. проживал в США. С 1987 – снова в России. По слухам, был убит сионистами в Германии; проверить информацию нет возможности. «Стезя правды» – публицистический разбор Христова учения, много полемики. Христос предстает в весьма неприглядном виде. Но много и старообрядческой путаницы, иллюзий и компромиссов, попыток отделить Христа от иудаизма. Эта книга, конечно, редкий случай простого и трезвого взгляда на христианство. В сущности, разбор высказываний Иисуса Иосифовича, с насмешкой, сарказмом и злостью.

Алексей ИВИН

102. Индуизм с налету
Дэн Симмонс, Песнь Кали: Роман. – М.: Александр Корженевский, АСТ, 2000.

Заметил, что бессодержательные книги зачастую очень крикливо оформлены: нашпигованная нитритами порченая ветчина, зато красиво упакована.

В романе американский писатель отчитывается о творческой командировке в Калькутту. Написано именно по-журналистски, особенно до половины текста, тем казенным журналистским языком, который в ходу в США: нацеленным на сенсацию. Но впечатление почему-то то же, что от очерков журнала «Сельская молодежь» о строительстве БАМа: ни живинки в деле, ни одной не стертой фразы. (По сути, автор и не скрывает, что это соцзаказ – их социальный заказ). Добрый издатель Эйб Бронштейн благословляет нашего героя на поездку и помогает везде советом. Да ладно бы, пускай, – переводить-то зачем этот вздор? А вот уж это решает агентство Корженевского: у них международные связи, заказ на выпечку такой продукции.

Роман написан очень плохо, я бы сказал, аляповато, а оживляж такой: смрадные и воскресающие трупы на свалках, жирные крысы, морги, дети, умывающиеся коровьей мочой, человеческие жертвоприношения, клоаки, индусские мудрецы в лепре, убийства, погони, самоубийства и, наконец, киднеппинг (термина еще не было в те поры). Такое же ощущение, как вот от наших, русских литераторов: они, когда изобразить сцену не умеют, густо втюхивают матюги, и это считается художественность. А в романе Дэна Симмонса вместо художественности – грубый натурализм. Для богини Кали нужны трупы – и вот их на полромана ищут, а потом невыразительно изображена церемония. Калькутта стоит на болоте, и вообще – кругом миазмы.

Герой, тоже писатель польского происхождения Лузак, походя обругал Стивена Кинга и Набокова, а я подумал, что до Кинга Симмонсу далеко, а Набоков хороший стилист и никогда бы не написал так коряво, неумело и по-школярски. И вот все это издано АСТ и скушано нашими «потребителями»: гнилая ветчина в блестящем целлофане, 5 тысяч упаковок.

Давайте, ребята, действуйте и дальше в том же духе. Прежде вы затоваривали склады нечитабельными опусами Ивана Стаднюка или Олеся Гончара, а теперь вот эта интернациональная и межконфессиональная графомания обильно потекла. Есть разница? Да ни малейшей. Зато, как прежде Грибачев, Дэн Симмонс при деньгах.

(Журнал литературной критики и словесности)

103. Кое-что об успехе и честолюбии
Матье, Мирей (в соавторстве с Жаклин Картье), Моя судьба/пер. с франц. Я. Лесюка. – М.: Искусство, 1991. – 367 с., ил., тир. 50 тыс. экз.

Вообще-то книга называется «Oui, je crois» – «Да, я верю», и Вера здесь носит именно религиозный оттенок (певица то и дело молится, просит у Бога помощи и благодарит). Но, похоже, в те дни, когда книга готовилась к печати, к религии в нашей стране все еще относились с подозрением; и, уж во всяком случае, от мира паяцев и скоморохов Веру тщательно отграничивали. Но так назывался и первый альбом певицы. А «Моя судьба»… ну, что вы, какая там судьба у 40-летней в ту пору певички?

Творчество Мирей Матье я очень люблю. Когда я ею восхищен, то мысленно называю ЧУДО МАСТЕРСТВА, сознательно искажая омоформы (merveile du métier), или МАТВЕЕВО ЧУДО (от апостола), или даже фамильярно МИРЕЙКА. Мне нравится ее голос, личико и вздернутый нос, репертуар, скромная манера держаться и, конечно, феноменальная популярность. У маленьких людей нередок наполеоновский комплекс – заносчивая амбициозность, и эта черта у нее тоже есть. Она впрямь производит впечатление наивной, простодушной и доверчивой аркадской пастушки, и это тоже в ней умиляет. Недаром сразу столько нашлось людей, готовых ей помочь.

Многим известно, что она старшая в многодетной семье из 13 детей, что ее отец каменотес и гранильщик, а жили они в большой бедности, пока Мирей не пошла в гору. Об этом увлекательно рассказано в книге – читаешь как роман, как воплощение извечной мечты этакой французской Золушки. Успех состоялся, и какой! Но меня (вероятно, в связи с собственными проблемами) заинтересовал несколько иной – мистический, астральный – аспект ее необыкновенной жизни.

Хотя в книге прямо не говорится об этом, но похоже, по ряду косвенных признаков, что отец у Мирей – Козерог по знаку Зодиака. Козероги любят работать на земле с твердым материалом (хоть виноград выращивать или мушек рассматривать, как энтомолог Фабр, хоть могильные плиты гранить, как Роже Матье), очень упрямы, тверды, часто религиозны, маниакально верят в успех и мечтают о богатстве и славе. Козерог тебя поддержит, если любит, но может и сломать: сила есть, ума не надо, а моральная сила у Козерогов велика. У Роже, вероятно, получались только дети – сперва пять девочек, потом пять мальчиков, потом – те и другие с вариациями, и мечту о деньгах и успехе он передал, перепоручил старшей дочери. Но меня сильнее всего затронуло и поразило, к а к отец и мать, а также все братья и сестры, а также тетя Ирен и дед с бабулей поддерживали Мирей на первых порах, как они все дружно за нее хлопотали, переживали и как она сама была убеждена, что должна обеспечить, обогатить и ублаготворить свою многочисленную родню.

Я, переводя чужой опыт на себя, с грустью понял, почему так давно и прочно сижу в таком дерьме: мне противодействует родня. Не только с ближайшими родственниками – противоречия и конфликты, как выглядят двоюродная и дальняя родня – не ведаю: в глаза не видел отродясь. Но только чую и по сей день: интригуют беспрестанно, малейший мой успех им ненавистен и любой провал желанен. Пока меня поддерживали отец и мать, такие же бедняки, как родители Мирей Матье, – ну, худо-бедно, в столичной литературной среде перебивался с хлеба на квас, как мелкая сошка. Как их не стало – всё: последней помощи лишен, оставлен всеми.

Понимаете: Мирей воплотила в себе надежды многочисленного рода и, хотя не успевала в школе, робела в публичных выступлениях и, сущая провинциалка (провансалка), часто ошибалась и промахивалась в своих первых шагах, все-таки стала little star, как шутил ее первый продюсер Джонни Старк. Ее тотчас подхватили и повели к успеху, пусть чужие люди, но ведь нравиться людям, публике – это тоже золотое качество. Мне забавно было читать, с каким зазнайством, гонором и решительностью повела себя Мирей при первых же удачах, и это после картонажной фабрики, где клеила конверты. Она родилась 22 июля 1946 года, в ней сочетаются любовь к милой старине и дому Рака и авантажность, амбиции и щедрость Льва. С такими изначальными качествами при симпатичной внешности вполне можно завоевать весь мир.

В книге с необыкновенной доброжелательностью изображен мир французского и международного шоу-бизнеса 1960—70 годов, упомянуто множество известных людей. Никого нигде не оскорбила наша Сандрильона своими высказываниями, ко всем отнеслась с юмором, признательностью и пониманием. Рассказ везде au present, действие происходит сейчас, сию минуту, мы присутствуем прямо в зрительном зале. (Такая повествовательная манера, я заметил, часто свойственна долгожителю Гамсуну: иной роман целиком в настоящем времени написан!). Мемуары Мирей Матье, пусть и в литературной обработке соавтора, очаровательны и поучительны. Вроде бы совсем простая мысль: молитесь, просите у Господа, работайте над собой, не унывайте, благотворите при возможности, и вам воздастся. И при этом никакого клерикального занудства, все в светском виде, на житейских и эстрадно-театральных подмостках. Мне бы так, которого ни разу не позвали публично выступить с чтением своих стихов даже в лучшие времена, когда работал в Московской писательской организации и имел, так сказать, доступ. Певица Мирей Матье не стесняется своих широких замашек и великих замыслов, а у меня и простого честолюбия нет. Я не потому ни разу не записан на телевидении и не выступал со сцены, что очень уж противодействовали вороги, – нет: не хотелось. Поэт, а прочесть стихи не хочет. Романист, а издаваться не желает. (Ну, правда, в этом мне столько и так изощренно гадили, что попросту отбили охоту, а уж теперь-то, в эпоху Интернета и цифровых технологий, идут они в задницу, эти издатели). И вот над мемуарами певицы Мирей Матье я невольно задумался: отчего сам так отвержен, замолчан, затерт, оттеснен и беден, правильно ли поступаю, не начать ли мне всем нравиться? И какие пиар-технологии подключить, и как раскрутиться и прославиться?

20-летняя миллионерша, она вскоре объехала весь свет с концертами, ее стараниями семейство Матье перебралось в 11-комнатный особняк в Авиньоне, сестры и братья обеспечены и обучены, сама она представлена английской королеве, концертировала в Японии, в СССР и в Америке (о наших порядках, кстати, отзывается без энтузиазма – «живут терпеливо, в очереди»), – она ведь, в сущности, представительствовала от лица всей Франции. Она вроде президента; только президент воплощает линию государственного поведения в мире, а она – эталон француженки. Отчего же после середины ее книга приобретает черты лихорадочного отчета об успехах и воспринимается труднее? Атмосфера радостного возбуждения по-прежнему передается читателю, но во мне радость поугасла. Словно прежде я воспринимал ЧУДО МАСТЕРСТВА как очарованный слушатель и зритель, а теперь мне рассказали, как этот пирожок с повидлом приготовлен, как смазан и подмаслен, чтобы выглядеть аппетитнее. Мне показали, как делается успех, каких трудов и затрат стоит, как выхолащивает душу эта, столь привычная история блудной дочери. При том, что отрыва от родных корней почти нет, эту французскую Золушку причесывает и повсюду с ней гастролирует собственная тетка по отцу, отовсюду, кроме Москвы и Казани, ей удается созвониться с отцом и матерью. Понимаете? Она процвела и прославилась при живых родителях (а мать продолжает рожать – 15-го родила!). Ведь этот успех – подлинный природный феномен, редкий генетический случай, rara avis in terris.

Мне же отчего-то грустно и даже досадно. Не завидую, нет. У бедной французской девочки нет никакой личной жизни, суровый импресарио не позволяет ей ни кутнуть, ни гульнуть, она только пьет липовый отвар, пораньше отправляется в кровать, тревожится, репетирует, упаковывает и распаковывает чемоданы, волнуется перед выходом, спасается от сумасшедших поклонников да украдкой почитывает, что пишут критики в газетах. Жизнь на потребу, публичная жизнь. Где-то в Гонолулу половила рыбки на уду – то-то было радости! «Суета сует. Стрекозиное существование. Уж очень они легкомысленны, эти французы! – подумал я с тем же недоумением, как сама певица о русском терпении и очередях. – Странные есть варианты судьбы. Но умеет дружить, завидную демонстрирует толерантность, а это плюс».

В книге Мирей Матье слишком много фактов успеха и артистических имен, не все это способны вынести: устаешь, снижается восприимчивость. Если все вокруг такие любушки, от чего столько бед и несчастий в мире, в том числе в мире богемы?

Только прочитав всю книгу, я понял, что у Мирей нет мужчины. А я и не знал! Об этом сказано вскользь и с грустью. Посвататься, что ли, к Мирей? Всего-то 7 лет разницы. Но я высокий (178 см.), бедный (доход отрицательный, то есть долги) и русский. Зато немного говорю по-французски, написал книгу по Бальзаку (не издана), тоже давно одинок и никогда не был во Франции. Мирей знает, как живут русские писатели, – встречалась, вероятно, не раз с русскими гастролерами и эмигрантами. Русский писатель оборван, нищ, в старом свитере, вполпьяна (под мухой), декламирует стихи перед двумя десятками соратников при пустом зале. Я почти такой же, зато никто не похвастает, что видел фотографию, где я с кем-то из них в обнимку за столом или снят на видео. Мирей-то постоянно записывают, снимают, фотографируют, она на авансцене прогрессивного человечества и не поймет, если я скажу: уж лучше жить в лесу и в укрытии, чем у всех на виду на сцене под видеонаблюдением. Мы не знали иного образа жизни, она – моего, я – ее.

([битая ссылка] www.proza.ru, [битая ссылка] www.LiveLib.ru)