Текст книги "100 великих архитекторов"

РОМАН ИВАНОВИЧ КЛЕЙН
(1858—1924)

Если мысленно объединить на одной территории все здания, построенные в Москве Клейном, то получится целый маленький город со своим центром. В своих лучших произведениях зодчий претворил ту новую тенденцию, которая получила развитие уже в наше время, – «возможно рационального, бережливого употребления материала и труда, возможно скудных, в обрез, размеров строительного тела, – писал Клейн. – Мы должны считаться с направлением настоящего времени, мы не можем более действовать в наших произведениях посредством массы и величины в той степени, как это было для строителей прежних художественных периодов…»

Роман Иванович Клейн родился 31 марта 1858 года в многодетной семье. Он был пятым из семи детей московского коммерсанта Ивана Клейна. В его доме на Малой Дмитровке постоянно бывали художники, литераторы, музыканты, в том числе Николай и Антон Рубинштейны. Круг интересов мальчика формировался в этой среде. Роман рано проявил склонности к музыке и рисованию, а дружеское расположение к нему архитектора Вивьена сыграло решающую роль в выборе профессии.

После окончания Московского училища живописи, ваяния и зодчества Клейн поступил в Петербургскую Академию художеств (1878) и закончил ее в 1882 году. Потом два года он проходил стажировку в Италии – в Равенне и Риме, в мастерской Шарля Гарнье, строителя парижской Большой Оперы. Вспоминая впоследствии о начале самостоятельной деятельности, Клейн указывал как на один из важных моментов, бывших для него «первою серьезной практической школой», на свою работу в качестве помощника при архитекторах А.П. Попове и академике В.О. Шервуде в период сооружения Исторического музея в Москве.

Практическая деятельность зодчего началась в конце 1880-х годов. Одна из первых известных построек Клейна – Средние торговые ряды (1890—1891) – стилизация под древнерусское зодчество. Сооружение большого и сложного здания Средних торговых рядов на месте, прежде занятом множеством мелких ветхих лавок и складов, явилось таким же событием, как и возведение Верхних торговых рядов, и происходило это почти одновременно.

«Главный корпус здания представляет из себя неправильный четырехугольник, выходящий фасадом и на 4 окружающих его улицы, образующих двор, внутри которого находятся остальные 4 корпуса. В главном кольцевом здании три этажа, местами с палатками. Во внутренних корпусах два этажа и также с палатками. Два внутренних корпуса разделены коридорами, перекрытыми стеклом. Наружные въезды на поверхности двора находятся с трех сторон». «Площадь, занимаемая рядами, простирается до 4000 саженей. Здание вмещает более 400 торговых помещений и вместе с землею оценивается в 5 миллионов рублей», – указывалось в ряде старых путеводителей по Москве.

В 1890-е годы Клейном были построены также Трехгорный пивоваренный завод, стилизованный под средневековье, несколько особняков, учебных заведений, доходный дом Перлова на Мясницкой улице и целый комплекс больничных зданий на Девичьем поле, вблизи медицинских институтов архитектора К. Быковского. Здесь по заказу Московского университета Клейн с учетом новейших достижений медицины возвел институт для лечения злокачественных опухолей имени Морозовых, гинекологический институт для врачей. Кроме того, поблизости Клейн построил университетское студенческое общежитие, классическую гимназию, ремесленное училище, несколько фабрик, доходные дома, особняк профессора В.Ф. Снегирева (Плющиха) и ряд других. В Олсуфьевском переулке архитектор возвел для себя небольшой домик в тосканском стиле, весь второй этаж которого занимали чертежная мастерская и библиотека.

Этот комплекс построек, а также широкий круг знакомств и деловых связей архитектора с профессорами и учеными, с меценатами и благотворителями дали основание И.В. Цветаеву назвать Клейна в своем первом письме к нему «художником, родным Московскому университету». В числе других крупных архитекторов он был приглашен Цветаевым для участия в конкурсе на проект здания Музея изящных искусств, который был объявлен Академией художеств в августе 1896 года и проведен в начале следующего года. Как писала «Неделя строителя» 6 апреля 1897 года, на конкурсе «было представлено под разными девизами 15 проектов». Правление Московского университета приняло к исполнению проект Клейна и пригласило его на должность архитектора и строителя Музея изящных искусств.

По условиям конкурса Клейну предстояло спроектировать обширное музейное здание «особо изящной и художественно характерной формы», с колоннадой по главному корпусу, предпочтительно в греческом стиле и расположить его вблизи Кремля, на Волхонке. Здание предназначалось для первого в России музея истории скульптуры и архитектуры – от древних времен Египта и Греции до эпохи Возрождения. Оно должно было совместить две функции – университетского и художественного музеев, то есть быть одновременно и учебным и просветительным центром, «открытым всем и каждому».

Создание музея стало для Клейна делом жизни, так же как и для его организатора профессора Цветаева. Благодаря энергии последнего оно оказалось в центре внимания ученых, всей Европы.

Клейну пришлось решать такие сложные художественные задачи, как оформление двадцати двух залов в разных исторических стилях, разрабатывать ранее не предусмотренные в программе конкурса проекты двориков, крытых стеклом, – греческого и итальянского, парадного зала, неоднократно переделывать главную лестницу и т д. Одни из этих задач вызывались необходимостью размещать внутри здания архитектурные фрагменты огромных размеров. Другие, как, например, изменение ионического стиля парадной лестницы на греко-римский, объяснялись тем, что в процессе постройки главный меценат музея миллионер Ю.С. Нечаев-Мальцев пожертвовал огромную сумму на облицовку здания снаружи и внутри мрамором лучших сортов.

В ходе работы Клейн неоднократно ездил за границу для изучения европейских художественных музеев и памятников, консультировал план московского музея с крупнейшими авторитетами в области археологии и музееведения, заказывал в Афинах модели деталей Эрехтейона, по которым создавал колоннаду главного фасада – «самый обширный классический портик в России».

Клейн поддерживал тесные контакты с крупнейшими строительными фирмами, как отечественными, так и заграничными, поставлявшими мрамор и зеркальные стекла, бригады камнерезов и штукатуров. Кирпичные стены музея возводили тверские и владимирские крестьяне-артельщики, обрабатывали фундамент из финляндского гранита петербургские каменщики, штукатурили здание итальянские рабочие, обрабатывали мраморные детали, профилировали колонны итальянцы-камнерезы. Белый мрамор для облицовки фасада добывался на Урале, цветные мраморы для отделки интерьеров везли из Венгрии и Греции, Бельгии и Норвегии.

Здание музея, по словам Цветаева, «строилось на века».

«В архитектурной композиции, – писал Клейн в своем «Руководстве к архитектуре», – порядок проявляется в расположении здания. При этом исходят от внутреннего ядра, от сердца распланировки, доводят до развития внутренний организм и скелет здания, одевают последний, вырисовывают в перегибах, в главных частях и обряжают внешний вид посредством расчленения и украшений. Такой прием ведет к цельности организма, к единству в архитектуре… мы имеем перед собой не конгломерат отдельных, случайно нагроможденных кусков, а неделимое целое».

«Последнее сооружение, – сообщала Академия художеств, представляя Клейна к званию академика и награждая золотой медалью, – своими необычно обширными размерами, сложностью и разнообразием архитектурных задач, строгостью присвоенного Московским университетом классического (греко-римского) стиля и монументальностью строительных материалов займет одно из первых мест в Москве, составя се украшение на долгое время».

При постройке музея Клейн подчас оказывался как бы «между двух огней». С одной стороны, профессор Цветаев требовал соблюдения исторической и научной точности при разработке деталей и оформления залов. С другой стороны, меценат Нечаев-Мальцев мог принять или не принять тот или иной вариант, исходя из своих соображений и расчетов. Например, в противовес Цветаеву он одобрил решение Клейном белого зала в форме двухъярусной базилики или парадную прямую лестницу, с которой профессор долго не хотел согласиться, настаивая «на лестнице с поворотами».

Затянувшееся на многие годы строительство здания вызывалось не только грандиозностью решаемых научных и художественных задач, но и главным образом финансовой стороной дела. Музей создавался в основном на частные средства так называемых благотворителей. В общей сумме его стоимости, достигшей около 2, 5 миллиона рублей, государственная субсидия составляла только 200 тысяч, а вклад мецената Нечаева-Мальцева превышал 2 миллиона. Цветаев вкладывал в музей все свои скромные средства, вплоть до «детского» капитала. Клейн годами не получал жалованья, жил доходами от других своих построек и также отдавал музею все, что мог, переживая судьбу этого сооружения как свою личную.

Музей изящных искусств был завершен в 1912 году. Оканчивалось строительство при крайне стесненных средствах. Долги заграничным и отечественным поставщикам-кредиторам достигли крупных размеров, и их пришлось погашать еще в течение нескольких лет после открытия музея.

В годы завершения строительства Музея изящных искусств Клейн разрабатывал проект здания кинематографа «Колизей» на семьсот человек на Чистых прудах. Он вел также реставрацию усадьбы «Архангельское», возводил там, при участии архитектора Г. Бархина, храм-усыпальницу князей Юсуповых в палладианском стиле.

Некоторые заказчики Клейна оказывались скаредными, и тогда архитектор на свои средства довершал отделку отдельных деталей благородными материалами, чтобы не снизить общего эстетического уровня постройки. Так пришлось поступить Клейну и при завершении храма-усыпальницы в усадьбе «Архангельское», поскольку князь Ф.Ф. Юсупов не выделил необходимых средств. И все-таки даже при самых сложных отношениях с заказчиками зодчий умел отстаивать свои принципиальные позиции и никогда не шел на поводу у моды. Об этом он писал неоднократно и постоянно предостерегал своих учеников от пути легкого успеха и быстро преходящей славы.

К 1906 году относится начало строительства Дома торгово-промышленного Товарищества «Мюр и Мерилиз». Этот универсальный магазин европейского типа с фасадом, решенным в англо-готическом стиле, был построен в 1908 году на углу улицы Петровки и Театральной площади, на месте сгоревшего в 1900 году старого торгового дома. С одной стороны, он контрастировал с классическими зданиями Большого и Малого театров, а с другой – перекликался с современной ему гостиницей «Метрополь», расположенной в Театральном проезде.

Постройка магазина «Мюр и Мерилиз» по проекту Клейна явилась своего рода сенсацией. «Это здание первое в России, стены которого построены из железа и камня, причем толщина заполнения кирпичных стен, начиная с фундаментов, соответствует только климатическим условиям, именно: 1 аршин, – писалось в отчете. – Постройки из железа и камня особенно распространены в Америке, где такая конструкция вызывается высотой зданий в несколько десятков этажей; при проектировании же здания Товарищества «Мюр и Мерилиз» она была применена для того, чтобы иметь возможность сделать стены тоньше и вследствие этого расширить площадь помещения… получить достаточное освещение помещений дневным светом». И еще одно новшество было впервые в России – устройство зеркальных витрин на уровне первого и второго этажей главного фасада, или, как тогда говорили, «сплошная выставка товаров». Общая стоимость семиэтажного дома составила около полутора миллиона рублей.

Другим значительным сооружением Клейна этого времени был Бородинский мост (совместно с инженером Н.И. Осколковым, при участии архитектора Бархина). Конкурс на постройку моста был объявлен Академией художеств в связи со столетней годовщиной Отечественной войны 1812 года. Новый мост должен был заменить понтонный, по которому проходила старая дорога из Москвы на Смоленск. Тема оформления моста – победа русской армии в битве на Бородинском поле. Постройка Бородинского моста разрешала одну из важных транспортных проблем растущего города – соединение его центра с Брянским (ныне Киевский) вокзалом.

К последним крупным работам мастера, осуществленным в 1914—1916 годы, относится реставрация старого здания Московского университета на Моховой улице, постройка рядом с ним корпуса геологического и минералогического институтов.

Более шестидесяти крупных зданий построено Клейном в Москве – так широк был творческий диапазон зодчего. Каждое из них индивидуально по формам и отмечено художественным вкусом, вместе с тем в русле своего времени, его традиций, его устремлений. Но основные компоненты того или иного стиля формируются с учетом новых масштабов города, новых соотношений объемов и архитектоники окружающей городской застройки, новых конструктивных идей и утилитарных требований. Клейн был в числе первых архитекторов московской школы, обратившихся к применению железных конструкций, бетона и стекла в общественных зданиях. Его поиски в области архитектурной композиции во многом близки поискам архитекторов нового стиля (модерн) и неоклассикам, хотя, строго говоря, его постройки нельзя отнести только к одному из этих направлений.

За время своей длительной практики Клейн проявил себя и как внимательный педагог и воспитатель. Его помощниками были военный инженер И. Рерберг, архитекторы П. Заруцкий, Г. Шувалов, П. Евланов, позднее построившие в Москве немало замечательных зданий. Под руководством Клейна стажировался будущий академик Л. Веснин, в течение нескольких лет работал будущий академик Г. Бархин, который впоследствии в своих «Воспоминаниях» с большой теплотой писал об этом периоде, отдавая должное корректности, тактичности и вкусу своего наставника, называя его «крупнейшим строителем дореволюционной Москвы».

В последние годы жизни Клейн тяжело болел, но, тем не менее, продолжал напряженно работать до самой смерти 3 мая 1924 года. Зодчий участвовал в многочисленных архитектурных конкурсах, преподавал в Московском высшем техническом училище. Архитектор Г. Людвиг, учившийся в то время у Клейна, так вспоминал о занятиях с ним: «Не было случая, чтобы Роман Иванович отказал в консультации, в приеме студенту. Будучи больным в течение ряда лет, он отдавал нам весь свой досуг и праздники и даже ночи… Во время исполнения мною дипломной работы он назначал мне приемные часы по вторникам и пятницам от 2 до 4 часов ночи. Ночные же часы были назначены и другим дипломникам – и это после упорной, напряженной дневной работы. Быть искренним в искусстве и честным в жизни – вот чему учил нас Роман Иванович».

Подводя итоги своей многолетней практики и педагогической деятельности, Клейн писал в автобиографии:

«При исполнении архитектурных задач я всегда преследовал тесное согласование принципов чистого, строгого искусства с утилитарными современными потребностями и с конструктивностью сооружения, и этот принцип я считаю необходимым проводить в жизнь и в качестве педагога.

За мое долголетнее руководство строительным бюро и при занятиях по архитектурному проектированию со студентами IV и V курсов Рижского политехнического института в течение 1917—1918 учебного года у меня выработался совершенно определенный взгляд на метод преподавания искусства вообще и, в частности, архитектуры.

…Для плодотворного преподавания необходимо возможно тесное общение руководителя с учащимися, именно совместная работа их в мастерской, причем руководитель не только даст указания, но и сам фактически параллельно с учащимися разрабатывает эскизы и части проектов. Такая постановка дела не только облегчает студентам следить за правильным ходом разработки задачи, но служит также мощным импульсом для работы их воображения, для развития их творческой способности и техники работы».

ФЕДОР ОСИПОВИЧ ШЕХТЕЛЬ
(1859—1926)

Шехтель принадлежит к числу крупнейших зодчих рубежа 19–20-го столетий. Жизнь и творчество этого замечательного мастера связаны по преимуществу с Москвой, хотя он, подобно своим современникам, много проектировал для провинции.

Федор Осипович Шехтель родился 7 августа 1859 года в Саратове. Об отце его известно только, что он был инженером-технологом. Мать зодчего и жена – он был женат на своей кузине – происходили из семьи саратовских купцов Жегиных. Яркой и известной личностью был отец его жены Т. Жегин, приятель П.М. Третьякова, близкий к кругам московского просвещенного купечества, увлекавшийся искусством и коллекционированием. Эта дружба, вероятно, и была причиной того, что мать Шехтеля Дарья Карловна служила экономкой у Третьяковых, в доме которых часто бывал молодой Шехтель.

Неизвестно, где Федор получил первоначальное образование. В его личном деле из фонда Строгановского училища, хранящегося в Центральном государственном архиве литературы и искусства, имеется аттестат об окончании Тираспольской католической гимназии. В находящемся в том же архиве фонда Училища живописи, ваяния и зодчества – тот же аттестат и данные об учебе в училище в 1876—1877 годах в третьем «научном» классе.

В мемуарах встречаются упоминания о работе Шехтеля архитекторским помощником у известных московских зодчих конца XIX века А. Каминского и К. Терского. Имеются даже данные, что, будучи помощником последнего, Шехтель не просто участвовал в проектировании театра «Парадиз» на Большой Никитской, но и составил проект фасада. Работа у обоих зодчих оказалась, бесспорно, плодотворной для Шехтеля. Каминский – талантливый проектировщик, одаренный акварелист, знаток русского и западных средневековых стилей. По-видимому, не без влияния Каминского, у Шехтеля возник интерес к средневековому зодчеству. Не без влияния Каминского развился, вероятно, и колористический дар Шехтеля – одного из самых замечательных мастеров цвета в архитектуре. Наконец, Каминский сыграл, очевидно, большую роль в судьбе молодого зодчего, введя его в круг московского просвещенного купечества и обеспечив его рекомендациями в среде состоятельных заказчиков. Может быть, будущему зодчему в этом помогла мать, служившая у Третьяковых экономкой и бывшая фактически членом их семьи. Однако членом этой семьи был и Каминский (жена его урожденная Третьякова).

С конца 1870-х годов Шехтель начинает работать самостоятельно. Но в первое время занятия архитектурой занимают в его творчестве сравнительно скромное место. Федор иллюстрирует и оформляет книги, журналы, рисует виньетки, адреса, театральные афиши, обложки для нот, меню торжественных обедов. Вместе с братом А.П. Чехова художником Н.П. Чеховым, с которым он познакомился и подружился в училище, Шехтель пишет иконы и создает эскизы монументальных росписей. Но самое большое место в творчестве молодого Шехтеля до конца 1880-х – начала 1890-х годов занимает работа театрального художника. Он создает костюмы и эскизы декораций, и эта деятельность позднее, в конце столетия, словно найдет продолжение в проектировании театров и народных домов.

Федор был помощником «мага и волшебника», декоратора Большого театра К. Вальца – непревзойденного мастера превращений, сказочных метаморфоз, феерий, разрушений, бурь, фонтанов, прославившегося постановками, представлявшими красочные зрелища. Это одна сторона театральной деятельности Шехтеля. Вторая – народный театр и оформление народных гуляний. Он работает художником у знаменитого М. Лентовского, ориентировавшегося на вкус массового зрителя, создателя театра «Скоморох».

Шехтель – типичная для того времени фигура: художник, пришедший в архитектуру, человек, не получивший специального образования. Тенденция к всеобщему и радикальному обновлению сложившихся норм не только в России, но и повсюду в Европе выражает себя в наплыве в архитектуру лиц, минимально зараженных свойственными профессионалам предрассудками и потому более склонных к новшествам. Однако то, что для большинства художников осталось все-таки эпизодом, «архитектурными упражнениями», для Шехтеля стало делом и смыслом жизни.

Уже в середине 1880-х годов по его проекту ведется застройка имений Кирицы и Старожилово в Рязанской губернии, строятся загородные дома в Московской и Ярославской губерниях, отделываются интерьеры московских особняков.

Строительство дач, особняков и отделка интерьеров московских домов разветвленной фамилии Морозовых, сопутствовавшие этим работам творческий успех и признание определили дальнейшую судьбу молодого Шехтеля. Очевидно, запоздалое получение диплома техника-строителя в 1893 году одновременно с утверждением в Московской городской управе проекта особняка Морозова на Спиридоновке свидетельствует об окончательном решении Шехтеля посвятить себя архитектуре.

Работы Шехтеля, начиная от наиболее ранних, обнаруживают устойчивость и определенность интересов и симпатий, говорят о его увлечении средневековым зодчеством во всех его модификациях – древнерусским, романским, готикой. В спроектированных зодчим объектах проявилось хорошее знание и других стилей.

Из сооружений, спроектированных в «русском» стиле, наиболее примечательными являются Народный дом (1897), оставшийся неосуществленным проект деревянного театра для Сокольников, серия типовых проектов деревянных народных театров. Для Народного театра в Сокольниках Шехтель нашел тип многоугольного в плане зрительного зала, со сближающимися к центру проходами и расположенными амфитеатром местами, компактный, вместительный, демократичный по облику. Фасады Народного театра, по существу, лишены декора. О принадлежности их к «русскому» стилю напоминают лишь башенки по сторонам входа.

Еще более определенно сказываются новые черты в «готических» сооружениях Шехтеля. Разработанный впервые применительно к особняку Морозова на Спиридоновке в 1893 году принцип пространственно-планировочной организации оказался очень емким и перспективным. В особняке Морозова уже воплотились те находки, о которых впоследствии говорилось в связи с лучшими сооружениями Шехтеля в «русском» стиле. Можно говорить о новой системе, созданной в расчете на длительное восприятие во времени, с множества точек зрения, постоянно меняющихся в процессе движения.

Расчет на «круговое» восприятие обусловливает необычность применяемых Шехтелем приемов и средств. Выразительность особняка Морозовой определяется главным образом логикой сочетания основных объемов. Сдержанное применение декора влечет за собой увеличение значимости отдельной детали и позволяет сосредоточить внимание на главном, добиться эмоциональной выразительности.

Живописный план здания логичен и тщательно продуман. Он обусловлен заботой об удобствах и комфорте. Однако в полном согласии с эстетикой модерна они не являются самоцелью. Цель зодчего – заставить всеми доступными ему средствами забыть об этом, забыть во имя красоты и одухотворенности целого. Планы, фасады, интерьеры особняка Морозова создают впечатление удивительного единства, не похожего на единство архитектурных сооружений предшествующего времени.

Шехтель выступает истинным певцом прекрасного не только в богатых особняках верхушки московского купечества, но и в собственном, скромном по размерам и формам доме в Ермолаевском переулке. Здесь тот же уют, та же забота об удобствах, виртуозная планировка (особенно если принять во внимание неудобную, неправильную форму участка), непередаваемое словами ощущение возвышенности, покоя и гармонии, не покидающее посетителя в интерьере даже сейчас, несмотря на утрату подлинной обстановки.

Все, что Шехтель делает на протяжении следующего десятилетия, лишь уточняет и развивает принципы, к которым пришел зодчий при проектировании особняка Морозовой. Иными стали формы. Некоторые из них совершенно утратили сходство с историческим прототипом. Таковы его значительные постройки начала века – особняки Рябушинского на Малой Никитской и Дерожинской в Штатном переулке, Московский Художественный театр, типография Левенсона в Трехпрудном переулке. Другие тяготеют к «неорусскому» стилю. К числу лучших сооружений Шехтеля в этом стиле относятся: комплекс павильонов русского отдела на Международной выставке в Глазго (1901), за который Шехтель в 1902 году был удостоен звания академика; Ярославский вокзал, проектирование которого относится к 1902 году, собственная дача в Кунцево (1905), дача Левенсона, проект Народного дома (1902).

В особняках Рябушинского и Дерожинской, внешне не имеющих ничего общего друг с другом и с особняком Морозовой, выдержан общий принцип построения здания «изнутри наружу», от центрального (композиционного) ядра, та же система геометрических и математических зависимостей. Но в архитектурном образе зданий определеннее зазвучала диссонансность, трагическая гармония рубежного времени канунов и катастроф.

Выразительность и впечатляющая сила архитектурного образа особняка Рябушинского основаны на непосредственном взаимодействии контрастных, даже противоположных по своим характеристикам элементов, каждый из которых, в свою очередь, наделен взаимоисключающими чертами. Общий облик здания определяет противопоставление геометрически четких форм основного объема и силуэта (кубовидный объем, карнизы) и органических в своей неправильности балконов и крылец.

Великолепны интерьеры здания. Как и в особняке Дерожинской, в интерьерах определеннее, чем на фасадах, выявлена изобразительность форм, тяготеющих к природным. Их красота, богатство пространственных связей невольно заставляют забыть обо всем остальном. Планировка этого здания, как всегда у Шехтеля, продумана и целесообразна.

Заслуживает специального упоминания перестройка здания бывшего театра Лианозова для Московского Художественного театра. Поэтика молодого театра оказалась удивительно созвучной поэтике и творческому кредо зодчего. Он сумел передать в архитектурном образе интерьеров свойственное неоромантическому мироощущению модерна высокое представление о деятельности художника как о служении, о театре – как о храме искусства, месте, где происходит священнодействие. Архитектура театра – явление уникальное. Царившая в нем атмосфера сосредоточенности и изящной простоты, полное отсутствие традиционной лепнины, позолоты, продуманность колористической гаммы, скупое использование стилизованного орнамента, где повторялся мотив волны и летящей над ними чайки, создавала у зрителя ощущение значительности самого факта прихода в театр, заражала трепетным ожиданием того, что должно произойти на сцене. Зрительный зал театра спроектирован Шехтелем по принципу известного по особнякам контрасту темного низа и светлого верха: серебристо-сиреневая орнаментальная роспись потолка и фриза контрастировала с полумраком внизу подчеркнутым темно-зеленой кожей кресел партера. Нельзя не упомянуть о занавесе театра со знаменитой, летящей над волнами прекрасной белой чайкой. Символ, созданный Шехтелем, чрезвычайно емок и многозначен. В нем содержится напоминание о духовных истоках театра, связанных с драматургией А.П. Чехова.

В сооружениях «неорусского» стиля обращает на себя внимание лирическая трактовка первоисточника, вызывающая деформацию исходных форм. Зодчего интересует не буквальное воссоздание прототипов, а связанные с ними переживания. В постоянной заботе зодчего о красоте находит выражение убежденность, что искусство должно быть полезно, прежде всего, своей способностью дарить людям радость, украшать жизнь и возвышать душу. Это ни в коей мере не означает забвения практических нужд. В архивах сохранилась докладная записка управляющего железной дорогой Москва – Ярославль – Архангельск, специально отмечавшего экономичность проекта Шехтеля: убранство Ярославского вокзала много дешевле традиционного штукатурного. В нем удобно и рационально используется застроенная площадь.

В 1898—1900 годы Шехтелем спроектированы и построены торговый дом М. Кузнецова на Мясницкой, торговый дом Аршинова в Старопанском переулке, «Боярский двор» на Старой площади. Однако в каждом из этих зданий обнаруживается либо некоторая паллиативность, либо несамостоятельность, например отголоски венского модерна.

Но вскоре Шехтель создает несколько оригинальных проектов торгово-банковских учреждений. Среди них следует особо выделить проект перестройки банка Рябушинских на Биржевой площади (1904) и неосуществленный проект банка на Никольской улице (1910).

Созданные им сооружения можно по праву отнести к шедеврам модерна в его строгом рационалистическом варианте. Шехтель сумел передать в облике зданий особенности конструкции, превратив стены из несущего элемента в ограждающую плоскость, положить в основу композиции особенности конструктивной системы. С присущим ему умением находить непредвзятые и убедительные решения он передает заложенные, казалось бы, в самой структуре сооружения художественные эффекты, ее воздушность и пространственность. В этих сооружениях Шехтеля фактура и цвет материала, их контраст и сопоставления, художественно осмысленные, превращаются в одно из важнейших средств архитектурной выразительности.

Вскоре жизнь развеяла иллюзии, разрушив утопическую веру в возможность преобразования жизни средствами искусства. По мере изживания этой утопии рождается другая – техницистская. Отражением этого является усиление рационалистических черт в позднем модерне, обращение к традиции, отмеченной чертами чисто зрительной однотипности и простоты.

В качестве примера сооружений, где наследие русского классицизма выступает полностью переосмысленным, пропущенным сквозь призму новейших веяний, могут быть названы собственный дом Шехтеля на Большой Садовой (1909), выставочное здание в Камергерском переулке (1914) и библиотека-музей А.П. Чехова в Таганроге (1910).

Весьма плодотворные искания зодчего прервала Первая мировая война. Грянула Октябрьская революция, началась Гражданская война. Строительство почти прекратилось. И хотя в середине 1920-х годов оно возобновилось, творчество Шехтеля к этому времени теряет свое авангардное значение.

Шехтель принял революцию и был в числе тех, кто сразу же начал сотрудничать с новой властью. Он был председателем Архитектурно-технического совета Главного комитета государственных сооружений, председателем художественно-производственной комиссии при НТО ВСНХ, членом и председателем комиссий жюри по конкурсам, которые объявлялись Московским архитектурным обществом, ВСНХ, Наркомпросом. По его проекту строится павильон Туркестана на Всероссийской сельскохозяйственной выставке 1923 года. В числе неосуществленных проектов – архитектурная часть обводнения пятидесяти тысяч десятин Голодной степи (1923), проект Мавзолея В.И. Ленина (1924), памятника 26 бакинским комиссарам, Днепрогэса (1925), крематория, Болшевского оптического завода и поселка при нем.