Текст книги "Дорога судьбы"

Глава 20

– Ну, Ханна, позаботься тут обо всем, пока мы не вернемся.

Старуха, ворча и прихрамывая, спускалась по ступенькам вместе с ними. Экипаж был нагружен доверху, хотя багаж составляли одни только новые платья Сабрины. Иеремия улыбнулся старой экономке. Он хотел взять ее с собой, но та пожелала остаться дома. В свои восемьдесят три года она сама имела право решать, что делать. Она не одобряла этой поездки.

«Это всего лишь на два месяца».

Несколько лет назад Иеремия дал обещание, но он никогда не был до конца уверен в том, что Сабрина захочет, чтобы он его сдержал. И он был крайне удивлен той радости, с которой она недавно откликнулась на его слова об отъезде. Иеремия обещал дочери открыть дом Терстонов и дать в нем бал в честь ее восемнадцатилетия.

– Может быть, она все-таки похожа на свою мать, – повторял он Амелии, когда она приехала к ним в город. Однако Амелия считала, что эта идея с балом просто великолепна, и очень жалела, что не сможет присутствовать на нем. В этом году она уже дважды была там: первый раз, когда выдавала замуж свою старшую внучку за одного из Фладов, второй – чтобы побыть со своей дочерью, когда умер зять. И она не могла приехать снова, чтобы присутствовать на балу, поскольку официально ее семья все еще носила траур. Между тем Амелия дала Иеремии множество полезных советов относительно предстоящего бала. Она даже поехала вместе с ним открывать дом Терстонов и сразу заметила, как сильно он волнуется. Проникшись сочувствием к Иеремии, Амелия коснулась его руки.

– Напрасно ты устраиваешь здесь бал. Лучше бы сделать это в «Фермонте». К тому времени отель будет достроен. – Ее всегда удивляло, что он отказывался продать этот дом, причинивший ему столько страданий, и с каким-то странным упорством хранил его для Сабрины.

– Я хочу, чтобы это было здесь.

Она заметила, что Иеремия стиснул зубы. Они вместе прошлись по дому, сопровождаемые толпой недавно нанятых слуг. Ремонт требовал колоссальных усилий, но сам дом этого стоил. Настоящую жалость к Иеремии Амелия испытала тогда, когда они добрались до его прежних апартаментов. Казалось, эти покои причиняют ему слишком сильную боль. Она посоветовала Терстону переночевать в соседней комнате, и он поблагодарил ее за эту идею. Они вместе вошли в туалетную комнату Камиллы и открыли ее гардероб. Амелия хотела, чтобы он выкинул все эти вещи, однако Иеремия приказал слугам сложить их в коробки и отнести в подвал.

– Зачем ты это хранишь? Она же бросила все это, когда уходила.

Они спускались по лестнице к выходу, и было видно, что Амелия удивлена. Чтобы подготовить этот дом к балу, требовалось проделать гигантскую работу, однако сама идея такого бала восхищала Амелию.

– Когда-нибудь Сабрина захочет взглянуть на вещи своей матери, – заметил Иеремия и рассказал о том, что произошло в этом доме пять лет назад, когда его дочери было всего тринадцать. – Я понял тогда, что Сабрина, ничего не зная о матери, поневоле ощущает душевную пустоту. Эта тема была запретной, поэтому она думала, что я все еще страдаю из-за смерти Камиллы, – вздохнул он и улыбнулся Амелии.

Они знали друг друга двадцать лет, и ему всегда было приятно общаться с ней. Она была все такой же живой, энергичной, доброжелательной... Даже в свои шестьдесят Амелия оставалась красивой женщиной, и Иеремия неизменно говорил ей об этом.

– Ты чудовищный лжец, Иеремия! Но как приятно это слышать! – восклицала она со смехом, а он целовал ее.

Амелия подарила Сабрине великолепное жемчужное ожерелье и вновь извинилась за то, что не сможет побывать на ее балу.

– Нам будет очень не хватать вас, тетя Амелия, – сказала Сабрина, нежно целуя ее.

Сабрина пообещала непременно надеть жемчужное ожерелье на свой бал. Амелия посоветовала ей заказать еще три платья, чтобы ходить на приемы вместе с отцом. Одно из них особенно нравилось Сабрине. Они с Амелией долго обсуждали его фасон и придумывали детали. Платье было сшито из золотистой ткани, которая великолепно гармонировала с молочно-белой кожей и черными волосами девушки. Когда его доставили в Сент-Элену, Сабрина пришла в такой восторг, что не позволила отцу взглянуть на платье, пока сама его не надела. Она уже решила, что по приезде в Сан-Франциско пойдет с отцом в театр именно в этом платье. В город прибыла нью-йоркская «Метрополитен-опера», и отец хотел сводить дочь на «Кармен». Главные партии должны были исполнять Фремстад и Карузо. Сабрина была очень возбуждена и от предстоящего посещения оперы, и от мысли о том, как восхитительно она будет выглядеть в этом платье.

Теперь платье лежало в ее чемодане, а чемодан в экипаже, который плавно катил по дорожке, ведущей к дому Терстонов. На какое-то мгновение она вспомнила свое первое появление здесь, когда ей пришлось перелезать через ворота. За последние полчаса они с отцом успели обсудить болезнь, поразившую виноградники в долине Напа, которая уже несколько лет подряд лишала их всего урожая. Но теперь, по мере приближения к этому элегантному дому, она так разволновалась, что обо всем забыла. Вот она уже стоит под тем самым великолепным куполом, украшенным витражами, и вновь вспоминает то время, когда увидела его в первый раз. Теперь дом сверкал чистотой, повсюду стояли цветы, серебро и латунь были отполированы до блеска. Сабрина повернулась к отцу, и он вдруг почувствовал, как у него кольнуло в сердце. Стоя здесь, рядом с ним, она была так похожа на свою мать! Он вспомнил, как впервые привел сюда Камиллу, спомнил, как она была восхищена тем, что этот дом принадлежит им. Иеремия распорядился, чтобы Сабрине отвели хозяйские апартаменты. Сам он больше не хотел там жить. Сейчас Сабрине столько же лет, сколько было тогда ее матери, и единственная разница между ними состояла в том, что Камилла в этом возрасте была уже замужней женщиной. Впрочем, и характер Сабрины заметно отличался от характера Камиллы Бошан.

– О, папа, здесь все выглядит просто восхитительно!

Она была в таком восторге, что не знала, куда пойти в первую очередь. Иеремия и Амелия проделали большую работу, заказывая новую обивку и шторы. Бальная зала сверкала свежей раской. До бала оставалось еще три недели, но Сабрина уже испытывала страшное нетерпение. Впрочем, за это время им еще предстояло многое сделать. Через два дня они поедут в оперу, а a следующей неделе Крокеры, Флады и Тобины пригласили их на обед. Иеремия возобновил старые связи, которыми долгое время пренебрегал; он сделал это, чтобы представить всем Сабину. Он хотел, чтобы она провела тут два неотразимых месяца, потом намеревался покинуть Сан-Франциско и переехать на в Сент-Элену. В октябре можно было снова вернуться и статься в городе до самого Рождества. Совсем другую жизнь он вел с Камиллой, но ведь Сабрина, радуясь каждому дню в Сан-Франциско, в отличие от матери все же с удовольствием возвращалась в Сент-Элену.

Дочь проявляла живой интерес к рудникам и была искренне озабочена болезнью, поразившей виноградники. Она обратила внимание на то, что смертельный клещ повредил в основном европейские сорта, и сделала предположение, что местные сорта винограда сумеют противостоять этой неожиданной напасти. Отец добродушно согласился с тем, что она знает намного больше его самого. Виноградники оставались ее страстью в течение многих лет, но не меньший интерес она проявляла и к тому, как идут дела на рудниках. Иеремия часто поддразнивал ее, утверждая, что может умереть спокойно: когда это произойдет, она справится с делами и без него.

– Какие ужасные вещи ты говоришь, папа! – упрекала его Сабрина, для которой сама мысль о его смерти была невыносима.

В свои шестьдесят три года Иеремия сохранял неплохое здоровье, хотя время от времени его сердце давало о себе знать. Сабрина и Ханна присматривали за ним настолько, насколько он сам им это позволял, а доктор обещал, что Иеремия проживет еще как минимум двадцать лет.

– Ты должен жить как можно дольше, если уж хочешь выдать меня замуж и увидеть дюжину внуков. – Сабрина любила поддразнивать отца, но факт оставался фактом – она прекрасно разбиралась в его делах.

Слишком много времени она провела рядом с ним, наблюдая за тем, что он делает, и внимательно слушая все то, что он говорит. Кроме того, она была удивительно способной девушкой. Впрочем, сейчас он не хотел, чтобы дочь вспоминала о делах. Это был ее дебют, и она должна насладиться им сполна. Он лично позаботился о том, чтобы все прошло великолепно.

В комнате Сабрины стояли огромные вазы с розовыми розами, так что уже на следующее утро она почувствовала себя как дома. Еще лежа в постели, она думала о том, что ее мать тоже спала здесь, смотрела на тот же потолок и в те же окна. Эта мысль вызвала у нее улыбку и заставила ощутить какую-то близость с той женщиной, которую она никогда не знала, но которая была ее матерью. За прошедшие месяцы она несколько раз была в этом доме, обсуждая с отцом различные детали ремонта. Слишком многое изменилось за те двадцать лет, что прошли с момента постройки дома Терстонов. Он по-прежнему оставался одним из самых больших особняков города, однако его пришлось немного переделать. После этого он стал еще удобнее.

Сабрина собиралась в театр. Золотистое платье лежало на кровати, а она была занята тем, что подбирала для него туфли такого же золотистого цвета. Кроме того, ей хотелось надеть и жемчужное ожерелье, подаренное перед отъездом Амелией, и те жемчужные серьги с бриллиантами, которые отец преподнес ей на Рождество. Приняв ванну, Сабрина тщательно уложила волосы, слегка попудрилась и нарумянилась, а затем аккуратно нанесла помаду. Это подчеркнуло поразительную красоту девушки. Затем с помощью одной из новых горничных Сабрина осторожно надела платье. В какое-то мгновение ей показалось, что за ней с одобрением наблюдает мать. Видимо, они были чем-то похожи, Сабрина поняла это по реакции отца. Когда она спускалась по центральной лестнице и проходила под витражами, он буквально онемел и в его глазах блеснули слезы.

– Откуда у тебя это восхитительное платье, детка?

Сабрина улыбнулась. Она была немного высока для женщины, но, к счастью, только немного. У нее были длинная грациозная шея и изящные тонкие руки. Золотистый наряд подчеркивал их красоту.

– Детка, клянусь, ты выглядишь как богиня!

Всем своим существом Сабрина ощущала силу отцовской любви. Она поблагодарила его нежной улыбкой.

– Я рада, что тебе нравится, папа. Амелия, когда еще была здесь, помогла мне подобрать ткань для этого платья. Я получила его только вчера вечером.

Когда они прибыли в оперу, находившуюся на Миссион-стрит, она не пожалела о том, что послушалась советов Амелии. Металлические цвета и блестки всех цветов радуги были в моде, а ее платье оказалось едва ли не самым изысканным и прекрасным. Женщины Сан-Франциско просто помешались на больших бриллиантах, дорогих платьях и великолепных плюмажах. Сама опера открылась еще вчера, но именно сегодняшний вечер, когда Карузо должен был петь главную партию в «Кармен», обещал стать главным событием года. Все балы, намечавшиеся в «Паласе», «Сент-Френсисе» и у Дельмонико, должны были состояться уже после представления. Терстоны намеревались присоединиться к друзьям, собиравшимся в «Сент-Френсисе», но Сабрина уже сейчас была возбуждена одним видом изысканно одетых женщин. Слишком долго она ждала этого момента, ведя уединенную жизнь в Сент-Элене. Внезапно осознав, как много пленительных чудес ожидает ее в ближайшие месяцы, она задрожала от радости. Как хорошо, что они приехали в Сан-Франциско!

Несколько часов спустя, когда они уже покидали оперу, она нежно пожала руку отца. Он недоуменно взглянул на Сабрину, гадая, что бы это значило. Но она просто сияла от счастья и действительно была похожа на настоящую принцессу.

– Спасибо тебе, папа.

– За что? – В этот момент они подходили к экипажу.

– За все. Я знаю, что ты не хотел возвращаться в город и открывать дом Терстонов. Ты сделал это ради меня, и я безумно счастлива.

– Тогда я тем более рад, что сделал это.

И он действительно был рад этому. Как замечательно оказалось снова выехать в свет. Подобные выезды могли доставить немало удовольствия, если, конечно, не злоупотреблять ими. А какое наслаждение представлять всем свою единственную дочь! Она была так грациозна, любезна, умна, обаятельна и красива... У него просто не хватало слов! Сияя от счастья, он посмотрел на дочь, которая выглядывала в окно всю дорогу, что они ехали до отеля «Сент-Френсис». Бал, на который они были приглашены, оказался поистине великолепным. Здесь собрались абсолютно все, включая самого Карузо. Казалось, что над городом царила атмосфера праздника: гости, собравшиеся на одном балу, затем ехали на другой, а уже потом разъезжались на небольшие вечеринки. Оперное представление продолжало оставаться главным событием в жизни города, и теперь Сабрина была даже рада тому, что ее собственный бал должен был состояться лишь через три недели. Это позволит публике успокоиться и набраться сил перед новым праздником. Да и как можно было сравнить бал с изумительной «Кармен»!

Они вернулись домой только в три часа утра. Медленно поднимаясь по главной лестнице дома Терстонов под руку с отцом, Сабрина едва сдерживала зевоту.

– Какой прекрасный вечер, папа... – Он согласился, и она вдруг хихикнула. – Если бы нас сейчас видела Ханна! Возвращаемся домой в три часа утра...

Они засмеялись, представив себе сурово насупленные брови и недовольное брюзжание экономки. Она наверняка сочла бы это неприличным.

– И она обязательно сказала бы мне, что я похожа на свою мать, – продолжая смеяться, заявила Сабрина. – Когда ей не нравилось то, что я делала, она говорила именно так. Они, наверное, ненавидели друг друга.

Она усмехнулась, а Иеремия улыбнулся. Сейчас это выглядело забавным, но тогда все было совсем иначе. Очень немногое из того, что делала Камилла, было забавным.

– Они действительно ненавидели друг друга, – подтвердил он. – И они сцепились в первый же день, когда я привез твою мать в Напу.

Только сейчас, спустя двадцать лет, он вдруг впервые вспомнил о кольце, которое нашла Ханна. Если бы она этого не сделала, Сабрины не было бы на свете. Он не рассказывал дочери эту историю, как не рассказывал и никаких других, и был по-настоящему благодарен Ханне, что и она не делала этого. Она была скромной женщиной и хорошим другом в течение многих-многих лет.

Отец и дочь поцеловались, пожелав друг другу спокойной ночи перед покоями Сабрины, затем она вошла в спальню, подошла к окну и выглянула наружу, чтобы полюбоваться тщательно ухоженным садом. Насколько изменился он за пять лет, прошедших с того дня, когда она впервые оказалась в нем перебравшись через забор! Тогда это были настоящие джунгли... И вновь Сабрина подумала о том, что ее мать по ночам выглядывала в это окно, вернувшись домой после очередного бала. Она чувствовала, что особняк начал жить той же жизнью, что и двадцать лет назад. И хорошо, что она оказалась здесь и возродила этот прекрасный дом. Он был таким пустым и печальным пять лет назад... Сабрина улыбнулась своему отражению в зеркале, сняла ожерелье, подаренное Амелией, а затем и золотистое платье, доставившее ей в этот вечер столько удовольствия. Полюбовавшись на себя в зеркало, она перевела взгляд на украшенные эмалью часы, стоявшие на ночном столике, и отметила про себя, что уже почти четыре часа утра. Легкая дрожь пробежала по ее телу: еще никогда в жизни она не была на ногах в столь поздний час, за исключением, может быть, того случая, когда затопило рудник и ее отец вернулся домой лишь под утро. Но тогда причиной было несчастье, а сегодня – радость, самая большая в ее жизни. Теперь надо дождаться бала, подумала Сабрина уже в постели. Почти час она пыталась заснуть, но возбуждение, вызванное впечатлениями сегодняшнего дня, не проходило. Интересно, спит ли отец? Устав от попыток заснуть, она встала и направилась в туалетную комнату. Чем просто лежать с закрытыми глазами, интереснее встретить рассвет. Нельзя упускать ни одного впечатления, тем более сейчас, когда она наконец ощутила всю полноту жизни... Облачившись в белый атласный пеньюар и домашние туфли, Сабрина решила спуститься вниз и выпить чашку теплого молока. Однако, уже спускаясь по главной лестнице, она вдруг ощутила какое-то странное колебание, как если бы находилась на пассажирском судне, бороздящем просторы океана. Казалось, дом поднимался и опускался, содрогаясь всеми своими стенами. Землетрясение! Сабрина помчалась к центральному входу, и в этот момент витражный купол, расколовшись на множество разноцветных осколков, рухнул за ее спиной. Стоя в дверном проеме и с дрожью поняв, какой опасности она только что избежала, Сабрина не могла сообразить, что делать дальше.

Отец часто рассказывал ей о землетрясениях шестьдесят пятого и шестьдесят восьмого годов, но все, что она могла вспомнить, она уже сделала – то есть встала в дверной проем. Дверь была открыта, и теперь девушка начала дрожать от холодного апрельского ветра. Дом снова содрогнулся, но этот толчок оказался достаточно коротким. Однако и его было достаточно, чтобы маленькие столики опрокинулись на пол, стекла раскололись, вазы разбились. Сабрина растерянно оглядывалась по сторонам и только потом заметила, что порезала предплечье осколком оконного стекла. Темное пятно крови быстро расползалось по ее белому пеньюару, но тут она услышала, как распахнулась дверь наверху и в темноте раздался голос отца. Очевидно, он искал ее в спальне и не мог найти.

– Сабрина, Сабрина, где ты?

Тут он увидел ее, стоящую в дверном проеме, и стал поспешно спускаться по лестнице, сопровождаемый слугами, которые тоже торопились покинуть свои комнаты. У двух женщин началась истерика, да и остальные что-то кричали. В этот момент произошел еще один толчок, и всех мгновенно охватила паника. С улицы тоже донесся шум – это были людские крики и грохот, словно от зданий откалывались куски и рушились на землю. Позднее Сабрина поняла, что это падали кирпичные трубы, накрывая собой людей, стоявших на улице. Час спустя, когда отец перевязывал ей плечо, она и сама увидела несколько трупов, наполовину заваленных битым кирпичом. В первый раз она столкнулась со смертью и была потрясена увиденным. Улицу заполонили люди, выскочившие из содрогавшихся домов. Многие из них были ранены. Землетрясение причинило значительный ущерб, но главной проблемой были вызванные им пожары и повреждение водопровода. Пожарным просто нечем было бороться с огнем. Более того, система оповещения оказалась повреждена, а начальник пожарной охраны погиб под развалинами своего депо. Всех охватила паника, хотя оставалась надежда, что огонь удастся быстро остановить. Сильнее всего полыхала южная часть рынка, находившаяся позади отеля «Палас». Сам отель устоял, но уже к полудню среды тучи черного дыма начали закрывать небо над городом, наполняя Сан-Франциско ужасом. Майор Шмитц просил помощи у начальника форта генерала Фанстона, и уже к вечеру армия делала все, что могла. Был введен комендантский час, и с заката до восхода никто не имел права бродить по улицам. Кроме того, было строжайше запрещено готовить еду в помещении.

На Ноб-Хилле Иеремия и Сабрина распахнули ворота и предложили всем желающим расположиться лагерем в их садах, пользоваться домом и готовить всем в одном месте, чтобы не создавать новых источников пожара. Сам Иеремия отправился во Дворец юстиции, чтобы участвовать в заседаниях «Комитета пятидесяти», который пытался наладить городскую жизнь. На следующий день они сменили свое местоположение, переехав на Портсмутскую площадь, и на этот раз Сабрина сумела настоять, чтобы отец взял ее с собой.

– Ты останешься здесь.

– Нет, не останусь! – Она упрямо посмотрела на отца. – Я поеду с тобой. Я хочу быть рядом с тобой, папа.

И она так твердо стояла на своем, что он смягчился и взял ее с собой. В комитете были и другие женщины, и все вместе они пытались сделать все возможное, чтобы помочь гибнущему городу. Это был самый ужасный момент в истории Сан-Франциско, и Иеремия отказывался верить тому, что происходило вокруг. Позднее в тот день ему сказали, что все особняки по одной стороне авеню Ван Несса были взорваны, чтобы спасти от пожаров хотя бы западную часть города. Хуже того, комитету пришлось покинуть даже Портсмутскую площадь и переместиться в отель «Фермонт», где его члены оставались до тех пор, пока огонь не достиг Ноб-Хилла. Вокруг отеля уже плясали грозные языки пламени, когда членам комитета удалось выбраться оттуда и приблизиться к особняку Флада. Затем Иеремия предложил использовать дом Терстонов, и его предложение было принято. Ноб-Хилл был со всех сторон окружен кольцом пожаров, которые стирали с лица земли некоторые дома, почему-то обходя другие. Когда в конце третьего дня «Комитет пятидесяти» покинул дом Терстонов, дом еще оставался невредимым. Сады, правда, уже дымились, деревья центральной аллеи обуглились и упали на землю, но сам фасад здания был почти не тронут огнем, так что, не считая ущерба от подземных толчков, дом был практически цел. Стоя в дверях своего прекрасного дома, Сабрина все еще не могла поверить в то, что произошло за последние три дня. Все это походило на ночной кошмар, который никак не кончался. Она подняла голову и посмотрела туда, где когда-то находился знаменитый купол, а отныне зияла дыра, сквозь которую темнело небо, затянутое облаками дыма. Странно, оказывается, уже вечер. Сабрина не знала наверняка, какой именно сейчас день недели, потому что этот нескончаемый апокалипсис продолжался уже несколько дней. На улицах раздавались рыдания и крики, все вокруг было усеяно трупами и умирающими людьми. Она уже успела перевязать сотни рук, ног и голов, помочь нескольким женщинам найти своих детей и настолько устала, что тяжело вздохнула и опустилась на ступени дома Терстонов, чувствуя упадок сил. Все слуги уже разбежались, но она знала, что отец находится наверху. Он тоже выглядел очень усталым. Подумав об отце, она решила посмотреть, как он себя чувствует. Возможно, ему хочется бренди или он голоден... Тогда она сходит на Русский холм, где располагается одна из походных кухонь, и принесет ему что-нибудь поесть. Он уже не молод, и события последних дней могли оказаться для него слишком тяжелой ношей.

– Папа! – позвала Сабрина, поднимаясь по лестнице.

Тут она услышала крики, доносившиеся снаружи, и поняла, что с огнем, охватывавшим Ноб-Хилл, не удалось совладать.

– Папа!

Она нашла отца в гостиной, в кресле. Отец сидел спиной к ней, но она сразу поняла, насколько он переутомлен. Она не видела его в таком состоянии со времени последнего наводнения на рудниках. Осторожно подойдя к отцу, Сабрина наклонилась и поцеловала его в голову.

– Привет, папа. – Глубоко вздохнув, она опустилась на пол у его ног, прижалась к руке.

Сколько же они пережили, начиная с той самой ночи! Впрочем, ни один из них не был серьезно ранен, а дом хотя и поврежден, но все еще цел. Рассказывали, что в здании оперы канделябры сорвались с крючков и рухнули на пол. Страшно представить, что бы могло произойти, начнись землетрясение немного раньше!

– Ты не хочешь чего-нибудь поесть, папа? – Она посмотрела на отца и вдруг оцепенела.

Ее поразил его застывший, невидящий взгляд. Девушку мгновенно охватило чувство неимоверного ужаса. Вскочив на ноги, Сабрина коснулась лица Иеремии.

– Папа, папа, скажи хоть что-нибудь!

Ни звука, ни движения, ни малейших признаков жизни! Он выходил из дома, чтобы посетить заседание «Комитета пятидесяти» в отеле «Фермонт», затем привел их с собой и поднялся наверх лишь тогда, когда члены комитета разъехались...

– Папа! – Отчаянный вопль Сабрины разнесся по опустевшему дому.

Она начала было трясти отца, но его тело вдруг безвольно соскользнуло на пол. Она прижалась к нему и затряслась в рыданиях. Иеремия был мертв. Он спокойно вошел в эту комнату, сел в это кресло... и умер! Ему было всего шестьдесят три, и он оставил свою дочь сиротой за две с половиной недели до того дня, когда ей должно было исполниться восемнадцать.

Всю ночь она просидела возле мертвого отца. Огонь достиг Ноб-Хилла и бушевал вокруг дома, но произошло какое-то чудо – дом уцелел. Пламя уже было подобралось к центральному входу и вдруг сменило направление. Настало утро, но Сабрина все еще не могла прийти в себя. Большинство пожаров в городе было потушено, а землетрясение прекратилось. Однако со смертью отца прежняя жизнь для Сабрины безвозвратно ушла.