Текст книги "Дорога судьбы"

Глава 27

Джонатан Терстон-Харт был крещен в старой церкви Святой Марии на Калифорния-стрит, в январе 1915 года, когда ему исполнилось шесть месяцев. В Европе уже вовсю шла война. По случаю крещения сына родители устроили в доме Терстонов скромный прием, на котором присутствовали Крокеры, Флады, Тобины и Дивайны. Избранные гости поднимали бокалы с шампанским и провозглашали тосты за здоровье младенца. Сами родители отпраздновали это событие поздно вечером в той самой комнате, где и родился маленький Джонатан.

– Как же мы счастливы, малышка!

– Да, мой дорогой...

Сабрина чувствовала себя наверху блаженства. У нее были любимый муж и обожаемый сын, а их с Джоном так и не объединенные рудники продолжали приносить высокий доход. Ей казалось, что лучше управлять ими раздельно, а слияние может только повредить.

– Все знают, что мы женаты и что я управляю всеми рудниками. Разве от этого что-нибудь изменится?

– Для меня многое.

Она принадлежала Джону, но не ее рудники. Кроме того, была одна тайная причина, по которой Сабрина хотела, чтобы так было и дальше. Да, муж превосходно управляет ее рудниками, и у нее не было причин жаловаться. С появлением маленького Джонатана она перестала интересоваться тем, как идут дела на шахтах. Теперь даже болезни виноградников не казались ей особой трагедией. Сабрина была переполнена счастьем и уверяла мужа, что сын очень похож на него. У малыша были темные волосы и огромные фиалковые глаза. По правде говоря, он не слишком походил на родителей. Одна Ханна знала, на кого он похож, но никому не сказала об этом. Малыш был точной копией Камиллы.

Большую часть этой весны они провели в Напе, там же отпраздновали двадцатисемилетие Сабрины. Этим летом стояла великолепная погода. Джону исполнилось пятьдесят пять лет, и единственным печальным известием стало письмо, сообщавшее о смерти Весенней Луны. Она упала с моста и разбила голову о камни. Смерть наступила мгновенно. Письмо было написано по поручению ее брата, который не умел писать, но знал, что обязан сообщить об этом. Джон был тронут. Весенняя Луна была ему хорошей подругой. Узнав о ее смерти, Сабрина тоже опечалилась. Шесть лет назад индианка спасла ей жизнь, или, точнее, девственность. Трудно было поверить, что с тех пор прошло уже шесть лет. Казалось, они пролетели стрелой, и виноват в этом был Джон Харт. Она не могла себе представить жизни без него. Казалось, они женаты целую вечность. Все ее предсказания сбылись. Пришел день, когда родился Джонатан, а в Европе началась война. Пока, правда, не было никаких признаков того, что и Америка вступит в эту войну. Даже когда Джонатану исполнилось два года, участие в войне Соединенных Штатов все еще казалось сомнительным. Во всяком случае, так уверяли политики, однако с некоторых пор Сабрина перестала доверять им.

– Как мы можем остаться в стороне, Джон? – спрашивала она мужа. – Ведь там умирают тысячи людей! Неужели ты думаешь, что мы не протянем им руку? Конечно, если мы сделаем это, то будем дураками, но если не сделаем, окажемся самыми бессердечными созданиями на свете. Я не знаю, что и думать.

– Тебя слишком волнует политика. Это беда всех деловых женщин: они не знают, чем им еще заняться.

Он любил поддразнивать жену, зная ее пытливый ум. Она много времени уделяла сыну. Так много, что, несмотря на горячее желание, все же решила не ехать на Новый год в Нью-Йорк. У самого Джона были дела и в Нью-Йорке, и в Детройте, но он терпеть не мог ездить один, а потому стал уговаривать жену:

– Если хочешь, мы можем не спеша вернуться домой через южные штаты. – Джон любил ее общество, и они были неразлучны.

– А как долго мы пробудем в отъезде?

– Вероятнее всего, недели три, – подумав минуту, ответил он. – Максимум четыре.

«Две недели из них уйдут только на то, чтобы пересечь всю страну и вернуться обратно», – подумала Сабрина и покачала головой:

– Нет, не могу. Разве что взять с собой Джонатана...

Джон подумал, а потом рассудительно покачал головой:

– Ты представляешь себе, что значит для ребенка провести десять дней в поезде?

Она застонала, и оба засмеялись.

– Это легче, чем представить себе разлуку с моим сокровищем.

Джонатан был любопытен, как сорока. Это был живой, здоровый, счастливый ребенок, и Сабрина жалела только о том, что никак не может снова забеременеть. Прошло уже два года после родов, но все было тщетно. Даже врачи не могли назвать причину. Впрочем, теперь у нее был сын, а все остальное уже не так важно.

– Как же мне не хочется отпускать тебя одного, да еще на такой долгий срок!

– А как мне самому не хочется ехать! – удрученно отозвался Джон. – Ты уверена, что не сможешь оставить Джонатана на попечение Ханны?

– Да, думаю, что не смогу. Ей трудно будет с ним справиться. – В доме Терстонов, где они часто бывали, тоже не было никого, кому бы она могла доверить сына. – Придется остаться с ним.

– Ну хорошо, – согласился Джон, поглощенный новыми планами.

Девятнадцатого сентября Сабрина с сыном на руках приехала на вокзал, чтобы проводить мужа. Они оба поцеловали Джона и попрощались с ним, а он долго махал им из окна купе. Потом Джонатан и Сабрина вернулись в дом Терстонов, где решили дожидаться возвращения Джона. У Сабрины были в городе кое-какие дела с банком, кроме того, она хотела заказать новые шторы, обивку и ковры для дома Терстонов. И хотя дел хватало, все время, пока отсутствовал Джон, она чувствовала себя ужасно одинокой.

Обустраивая заново свой огромный дом, Сабрина постоянно ждала вестей от мужа. Однажды утром она поиграла в саду с сыном, а затем собралась и поехала в центр, чтобы выбрать новые ткани, думая при этом о том, где сейчас находится Джон. Увидев мальчишку, продававшего газеты, она вдруг остановилась, и у нее упало сердце. «КРУШЕНИЕ ПОЕЗДА НА ЦЕНТРАЛЬНОЙ ТИХООКЕАНСКОЙ ЛИНИИ. СОТНИ ПОГИБШИХ» – гласил заголовок. У Сабрины закружилась голова. Она с трудом пробралась сквозь толпу и выхватила газету из рук продавца, сунув ему долларовую бумажку. У нее тряслись руки. Имена погибших и раненых не сообщались, но это был именно тот поезд, на котором ехал Джон! Крушение произошло в Эхо-Каньоне, восточнее Огдена, в штате Юта. Ничего не соображая, она направилась в банк и долго стояла там, оцепеневшая от ужаса и обливающаяся слезами. Наконец кто-то узнал ее.

– Миссис Харт, чем мы можем вам помочь?

Сабрину проводили в кабинет президента банка, и она передала ему газету. На ее лице был написан страх.

– Вчера Джон выехал на этом поезде. Если бы удалось узнать... – Она не посмела продолжить дальше и выговорить до конца эти страшные слова.

Возможно, ее муж не пострадал или только ранен! Если это так, то ей надо немедленно ехать к нему. Джонатана вполне можно оставить на чьем-то попечении до ее возвращения. Мысли у Сабрины путались, она отчаянно смотрела на президента банка.

– Вы не могли бы каким-нибудь образом выяснить?

Он озабоченно кивнул:

– Мы свяжемся с нашим отделением в Огдене и попросим: прислать нам всю необходимую информацию. В полдень из Сан-Франциско за уцелевшими пассажирами должен был выехать специальный поезд.

– А если позвонить в управление железной дороги? Они должны иметь список пострадавших.

Президент банка снова кивнул:

– Мы сделаем все, что сможем, миссис Харт. Где вас найти?

– Я подожду дома... или мне лучше остаться здесь?

– Нет, я пошлю за шофером, и он отвезет вас домой. Как только мы что-нибудь выясним, я тут же сообщу. – Он и сам был подавлен трагедией.

Харты были его крупнейшими клиентами, как в свое время и отец миссис Харт. Дай-то Бог, чтобы ее муж уцелел!

Он проводил ее до машины, сообщил шоферу адрес и поспешил назад, чтобы отдать приказания своим служащим. Был послан телеграфный запрос в управление Центральной Тихоокеанской линии с требованием немедленного ответа. Кроме того, в местное управление железной дороги был отправлен курьер, и теперь оставалось только ждать.

Новость оказалась трагической. Джон Харт ехал в одном из шести вагонов, которые сильнее всего пострадали при крушении, поскольку сошли с рельсов и упали в ущелье глубиной в несколько сот футов. Бездыханное тело Харта подняли из каньона через несколько часов и сначала не смогли опознать. Однако теперь никаких сомнений не оставалось, и филиал банка в Огдене сообщил об этом с выражением соболезнований семье погибшего.

После полудня, когда машина въехала в ворота дома Терстонов, нервы президента банка были напряжены до предела. Дверь открыла горничная, и банкир промолвил, что хотел бы повидать миссис Харт. Сабрина появилась мгновенно, как только ей доложили о том, что ее спрашивают. Оставив Джонатана наверху с одной из горничных, она стремительно сбежала вниз и с мольбой посмотрела в лицо президента. Разумеется, они узнали, что Джон участвует в ликвидации последствий аварии. Он так привык к катастрофам на рудниках, что крушение поезда было для него пустяком.

Тревожно улыбаясь, она посмотрела на стоявшего внизу мужчину. Мрачное выражение его лица заставило ее замереть на месте.

– Джон? – едва слышно прошептала она, стоя прямо под витражным куполом. – Он... С ним все в порядке, не так ли? – Она сделала еще несколько шагов вперед и остановилась лишь тогда, когда президент банка покачал головой.

Он собирался рассказать ей обо всем подробно, собирался усадить ее, чтобы она не упала в обморок. Ни за что на свете он не согласился бы принести ей эту весть, но у него не было выбора. Сейчас он подавленно смотрел на Сабрину и не знал, что предпринять. Этого не должно было случиться с такими замечательными, любящими друг друга людьми...

– Я искренне сожалею, миссис Харт, но мы получили известие... – Он глубоко вздохнул и продолжил: – Ваш муж погиб прошлой ночью во время крушения. Его тело извлекли из каньона сегодня днем... – ему ужасно не хотелось произносить эти слова, но обратного пути не было, – и уже опознали.

У Сабрины вырвался страшный крик. Так она кричала, когда рожала Джонатана, но эта боль была неизмеримо ужаснее и мучительнее. Джона больше нет! Она страдальчески посмотрела на президента банка, а он, поражаясь глубине горя Сабрины, не знал, чем ее утешить. Так они и стояли на нижних ступеньках лестницы дома Терстонов, под тем самым куполом, который был восстановлен по приказу Сабрины после землетрясения 1906 года. Но они смотрели не на купол, а в лицо друг другу, и он видел, как глаза Сабрины наполняются слезами. Затем она оставила его и медленно направилась к двери. Она не кричала, не плакала, не лишилась чувств. У нее не было истерики, и она держала себя в руках. Она просто вышла в парадную дверь и посмотрела вокруг так, словно наступил конец света или конец Сабрины Харт.

Книга III
САБРИНА. ВТОРАЯ МОЛОДОСТЬ

Глава 28

Объяснить двухлетнему Джонатану Харту, что его папа умер, было невозможно. Он еще только начинал говорить, и не было способов растолковать ему происшедшее. Зато все остальные знали об этом, и, когда тело Джона привезли в город, в старой церкви Святой Марии отслужили заупокойную службу; хоронили же его в Напе. У Сабрины было такое чувство, будто она умерла вместе с ним. Она настояла, чтобы открыли гроб, и сидела одна в библиотеке дома Терстонов, глядя на его застывшее лицо и вычесывая из волос песчинки и ожидая, что он вот-вот проснется и скажет, что это ошибка. Но ошибки не было. Джон Харт не шевелился; ее короткая жизнь с ним подошла к концу. Они прожили вместе лишь семь лет, и теперь она не могла себе представить, как ей жить дальше. Никогда еще она не испытывала такого душевного опустошения... Сабрина часами просиживала на крыльце, глядя в пространство, пока не приходила Ханна. Старуха похлопывала ее по руке и напоминала о домашних делах или обязанностях перед Джонатаном. Казалось, со смертью Джона ее сердце опустело: она ничего не чувствовала, ничего не видела, ни с кем не разговаривала и ничего не могла дать своему ребенку.

Ей уже не раз говорили, что на обоих рудниках, ее и Джона, накопилось много дел и нерешенных проблем, но у Сабрины не было ни сил, ни желания ехать туда. Теперь ей было непонятно, почему раньше она противилась объединению обеих шахт. Была ли тому какая-то особая причина? Кому и что она хотела этим Доказать? Нет, она не знала, не помнила, да и не могла вспомнить. И заставить себя заниматься их общим делом было выше ее сил.

– Миссис Харт, вам надо съездить на рудник, – умолял ее управляющий, несколько раз приезжавший в Сент-Элену.

Она кивала, но не ехала туда ни завтра, ни послезавтра. Так прошел месяц, и однажды, когда к ней приехали отчаявшиеся управляющие обоих рудников, она поняла, что на этот раз отвертеться не удастся. Она села в машину Джона и повезла их сначала на свой рудник. Когда она вошла в свой кабинет, то словно переместилась во времени, все здесь казалось таким родным и знакомым... На нее нахлынул поток воспоминаний: она вспомнила свой первый день в этом кабинете после смерти отца, свою смелую речь, толпами уходивших людей... безобразную сцену с Дэном... Она почувствовала себя такой же одинокой, как тогда, будто все это произошло не десять лет назад, а только вчера. Она посмотрела на сопровождавших ее мужчин и начала плакать, а потом разрыдалась. Управляющий осторожно обнял ее.

– Миссис Харт... Я знаю, как вам больно, но...

– Нет, нет. – Она покачала головой и безнадежно посмотрела на него. – Вы не понимаете. Я не могу, не могу больше... У меня нет прежних сил... – Он не понял, что она имела в виду.

Сабрина вздохнула, постаралась взять себя в руки и опустилась на стул, на котором обычно сидел Джон, когда бывал на ее руднике.

– Я не могу работать на прииске, как раньше. Я должна позаботиться о сыне. – Оба управляющих знали, что она вела все дела здесь, и считали, что это у нее здорово получалось, но никто не собирался просить ее вернуться.

– Мы и не думали, что вы согласитесь, миссис Харт.

Эти слова удивили и в то же время успокоили ее. Неожиданно ей пришло на ум, что именно этого она и боялась весь месяц: увидеть брошенными прииски, детище Джона, которому он отдавал столько сил. Без него они должны были казаться пустыми. Эта мысль была непереносима. Тяжело вздохнув, Сабрина встала.

– Я хочу, чтобы вы управляли рудниками, как и раньше. Я постоянно буду встречаться с вами, я хочу быть в курсе всего, что здесь творится. И... – тут Сабрина удивила их, – я хочу объединить оба прииска. – Она понимала, что сделать это следовало еще при жизни Джона.

Конечно, она виновата в том, что этого не произошло раньше. Почему, почему она была против этого слияния, словно не доверяла Джону? Бог знает, какие на то были причины. Всякий раз, когда она думала об этом, ей было не по себе, но теперь она обязательно объединит их. – Механизм добычи и разработок на шахтах практически одинаковый, проблем с этим не будет. Я хочу, чтобы они назывались «Рудники Терстона – Харта».

– Да, мэм.

Оба знали, что понадобится немало времени, чтобы собрать все нужные документы, утрясти формальности, но ведь этим можно заняться уже сейчас, не откладывая на будущее. По крайней мере она стала напоминать прежнюю Сабрину, решительную, отважную.

Она записала на листках несколько распоряжений и вручила управляющим.

– С другой стороны, я хочу, чтобы все оставалось по-прежнему. Продолжайте делать то, что делали при муже. Я не хочу никаких изменений.

Но, как ей стало известно, за последнее время ситуация на рудниках складывалась не лучшим образом: проблем хватало, особенно на прииске Джона, который давно не приносил высоких доходов, а в последние годы прибыль стала резко уменьшаться. Надо отдать должное Джону: он честно и добросовестно вел дела на ее руднике и не пытался покрыть свои убытки за ее счет. Она никогда не слышала от него ни слова жалобы, он не сетовал на жизнь и хлопоты, хотя проблем у него, наверное, было немало, но он не желал перекладывать заботы на ее плечи. Да, нелегко ему приходилось, и Сабрина лишний раз оценила его благородство и порядочность.

Но когда в 1917 году Соединенные Штаты вступили в Первую мировую войну, дела на рудниках Харта пошли в гору. Для изготовления оружия была необходима киноварь, спрос на нее резко возрос, и рудники – в то время они уже назывались «Рудники Терстона – Харта» – из убыточных превратились в процветающие. Деньги сами текли в руки, но Сабрину это волновало меньше всего. Ее занимали другие проблемы: сын Джонатан (в память о муже она стала называть его Джоном), воспоминания о горячо любимом Харте... Она так и не оправилась после его смерти. Несколько раз в неделю она работала на приисках. Это помогало ей заглушить боль невосполнимой утраты, отвлекало от навязчивых воспоминаний. Пока Джон был в школе, она была занята своей работой, но в последнее время в связи с ростом заказов ей приходилось задерживаться допоздна. В конце концов она стала возвращаться далеко за полночь, когда Джон уже спал, а у нее не оставалось сил даже на то, чтобы поесть, не то что увидеть сына.

Теперь она редко ездила в Сан-Франциско. Дом Терстонов был заперт. Она наведывалась туда время от времени, иногда вместе с Джонатаном. Однажды они даже провели там Рождество. Большего она не могла себе позволить: слишком тяжелы были воспоминания о былых годах, о Джоне, о рождении их сына... Все прошло. Теперь она понимала, что пришлось испытать отцу после смерти жены, ее матери; они с Джоном прожили вместе намного дольше, чем отец с Камиллой... Нет, она не могла долго находиться в этом доме! Каждый раз они с Джоном-младшим поспешно возвращались в Напу. Там она снова погружалась в работу, день-деньской пропадая на приисках.

Только потом она поняла, как Джон ненавидел ее работу.

– Ты только и делаешь, что сидишь на своих проклятых рудниках! Ты никогда не бываешь дома!

Да, она знала, что он прав, пошел 1926 год, и опять дела на приисках, причем на обоих сразу, шли из рук вон плохо. Нужда в киновари отпала; ей пришлось уволить много рабочих, закрыть несколько разработок на руднике, который когда-то принадлежал ей. Уже несколько лет действовал «сухой закон», и ее виноградники не давали никакого дохода. Именно тогда – пожалуй, впервые в жизни – у нее появились проблемы с деньгами. Сейчас это становилась особенно важным: она должна была содержать Джона. Мальчику исполнилось двенадцать лет, и Сабрина хотела дать ему все, что когда-то имела сама. Он был трудным ребенком и осуждал мать не только за ее тяжелую мужскую работу, но и за то, что у него нет отца. Казалось, он считал ее виновной в смерти Харта.

– Нет, Джон, это не моя вина! – тысячу раз повторяла Сабрина, когда он кричал на нее.

Но вся беда заключалась в том, что она все еще чувствовала себя виноватой в смерти Джона. Хотя... Что бы изменилось, если бы она поехала с Джоном и погибла вместе с ним? Что бы тогда было с Джонатаном?

– Все мои друзья считают, что ты ненормальная. Их отцы и то так не работают!

– Что же делать? Я ведь отвечаю за тебя, сынок. А времена сейчас тяжелые.

В 1928 году она вынуждена была продать бывший рудник Харта, а вырученные деньги вложила в акции, теша себя надеждой, что рано или поздно они вырастут в цене, она получит большие проценты и передаст Джонатану большое состояние. Но мечта обернулась кошмаром: в «черный вторник» 29 октября 1929 года она потеряла все деньги, полученные за рудник Джона. Ее мучала совесть, что она так неумело распорядилась собственностью покойного мужа. А через три года ей предстояло послать сына в университет, и она не находила себе места. Сабрина ни слова не сказала ему об этих деньгах; Джон мечтал о Принстоне или Гарварде. Он был не прочь прокатиться в Европу и страшно хотел собственный автомобиль. Он постоянно требовал от нее чего-то и, казалось, не понимал, как ей приходится нелегко. Он всегда был капризным, а она не боролась с этим, покупала ему все, что он хотел, словно пыталась этим искупить свою вину перед ним, заключавшуюся в том, что она все время пропадала на работе, а отец Джона умер, когда сыну было всего лишь два года. Но, балуя сына, она не могла возместить ему потерю отца. Ко времени окончания сыном школы жизнь Сабрины стала невыносимой. Настало время выбирать университет, и хуже всего было то, что Джон соглашался лишь на Гарвард, Принстон или Йель.

– Ну что же, – сказала Сабрина, стараясь ничем не выдать своего волнения.

За последние два с половиной года после краха она научилась сдерживать свои эмоции и сохранять самообладание, что бы ни случилось.

– Куда ты собираешься поступать? И где я возьму деньги, чтобы оплатить твою учебу?

Вопрос риторический. Рудник не давал прибыли, и Сабрина собралась продать дом в Сент-Элене. В то время, когда Джон начал готовиться к вступительным экзаменам, они переехали в Сан-Франциско. Одно время Ханна жила с ними вместе (на этом настояла Сабрина), но позже она вернулась в Напу. Там ей было хорошо и спокойно. Сабрина ненавидела себя за то, что лишает Ханну пристанища, но... увы, другого выхода не было. Все равно дом придется продать, и тогда осенью она сможет послать Джона в любой университет, какой он выберет.

– Я думаю, Гарвард, мама, – самодовольно улыбнулся он, и Сабрина рассмеялась.

– Ты очень доволен собой, правда?

Все-таки он был славный парень. Конечно, избалованный, но тут уж виновата она сама. О да, она это знала.

– И я тобой довольна. Оценки у тебя отличные; конечно, ты заслуживаешь учиться в любом из этих университетов. Так ты думаешь, Гарвард – это именно то, что тебе нужно?

– Да, я так думаю. – Джон нахмурился.

Он уже было решил учиться в Йельском университете, но Нью-Хейвен в его представлении был таким же мерзким, отвратительным городишком, как и Сент-Элена. Ему хотелось чего-то большего.

Все говорили, что Бостон – сказочное место. Джона интересовало все: и общественная, и светская жизнь, и учеба в университете. Да и что тут неразумного? Какой юноша в восемнадцатилетнем возрасте не мечтает об этом?

Вот та просьба, с которой он обратился к Сабрине незадолго до окончания школы, была действительно неразумной. Ему еще не исполнилось восемнадцати, а Сабрине было уже сорок четыре года. С таким же успехом ей могло быть и тысяча лет. Она была слишком далека от интересов сына.

– Ты не станешь возражать, если я куплю себе машину и переправлю ее на поезде на восток, а, мам? Она будет мне нужна. Не знаю, как я там обойдусь без нее, – заявил он с ангельской улыбкой.

Ему и в голову не приходило, что она может отказать. Да так оно и было, она редко отказывала ему, даже если ей приходилось в чем-то ущемлять себя. А это случалось часто. Но на этот раз о машине нечего было и думать. Она еще не продала дом в Сент-Элене и была в полном отчаянии. Плату за первый год учебы Джона надо было внести до первого июля; что делать, если ей не удастся продать дом в Напе?

– Я хочу маленькую машину, модель «А», с откидным сиденьем. Это великолепная машина, а если будет холодно, то...

Она подняла руку, желая остановить его, в ее глазах застыл ужас, которого он раньше не замечал. Однако Джон ничего не заметил и на этот раз. Он думал только о себе, она же с отчаянием думала, как свести концы с концами. Они стали совершенно чужими людьми. Слишком многое она скрывала от сына.

– Мне кажется, Джон, пока рано говорить о машине.

– Почему? – Он с удивлением посмотрел на мать. – Мне нужна машина.

Что-то внутри не позволяло ей сказать Джону правду. Может быть, гордость.

– Поначалу ты можешь обойтись без машины, Джон. Слава Богу, в июле тебе будет только восемнадцать. Далеко не каждый ездит в университет на новенькой модели «А». – Она нервничала, в голосе послышались резкие нотки.

Джон опешил.

– Бьюсь об заклад, большинство приедет на таких машинах. Боже, как же я буду добираться до университета?

– Ну, в первом семестре ты вполне обойдешься велосипедом или будешь ходить пешком. А на следующий год будет видно. – Бог даст, дела на руднике к тому времени улучшатся.

Но... вряд ли.

Ее виноградники уже тринадцать лет не приносят никакого дохода. Она давно махнула на них рукой и подумывала продать землю. Сабрина знала только одно: она никогда не продаст дом Терстонов. Да и землю лучше бы не продавать. Она знала, чем была эта земля для ее отца, когда много лет назад он создавал здесь свою империю. Она мечтала, что однажды передаст все это Джону.

– Я тебя не понимаю. – Он расхаживал по комнате, не сводя взгляда с матери. – Да ты сама подумай! Хорош я буду на велосипеде! Меня же засмеют!

– Чепуха! – Ее так и подмывало сказать ему, как обстоят дела.

Нет, ни в коем случае! Она не хотела пугать его, да и гордость не позволяла.

– Джон, половина страны сидит без работы. Люди экономят на всем. Никого не шокирует бережливость. Наоборот, шокирующим было бы раскатывать на новеньком автомобиле. В стране депрессия; я думаю, ты не желаешь, чтобы тебя сочли неотесанной деревенщиной с Запада, бахвалящейся своей машиной.

– Это ты говоришь чепуху! Да кого волнует эта депрессия? На нас-то она никак не отразилась, правда? Так какое нам дело до остальных?

«Да, это моя вина, – думала Сабрина. – Нельзя было допускать, чтобы он видел жизнь только в розовом свете. Вот он и вырос черствым, бездушным и оторванным от жизни. Моя вина в том, что он не понимает нашего положения. Где же ему понять...»

Но она все еще не хотела ничего рассказывать.

– Джон, это безответственно. Мы должны думать и о...

– Черт побери, я ни о чем не думаю! – прервал он. – Ни о чем, кроме машины!

Он обиделся на мать и продолжал дуться вплоть до самого отъезда в Бостон. Сабрина сама посадила его в поезд, ее сердце обливалось кровью, как всегда при расставаниях. Этот страх преследовал ее с тех пор, как погиб муж. Она бы сама поехала с Джоном, но слишком много дел накопилось на рудниках. К счастью, она успела вовремя продать дом в Напе и заплатить за два первых года обучения в Гарварде. Сабрина молилась, чтобы к тому времени, когда придется платить вновь, ситуация изменилась к лучшему. Продажа дома разбила ей сердце. Их семья владела им шестьдесят лет. Иеремия построил его для своей невесты, умершей от гриппа. В этот дом он привез Камиллу после свадьбы. Конечно, оставался еще дом Терстонов, но дом в Сент-Элене был особенно дорог ей, она родилась здесь! Казалось, Джонатан не считал это такой большой потерей. Напа ему надоела. Слава Богу, что Ханна не дожила до этого дня: она умерла за два года до этого. Старуха бы не вынесла, если бы ее любимый дом перешел в чужие руки. Она бы не стала лить слезы по дому Терстонов, но Сент-Элена была ее вотчиной. Теперь там жили чужие люди. Но Сабрина ничего не жалела для Джона. Ей хотелось дать ему самое лучшее образование, несмотря ни на какую депрессию. Поэтому она и пришла в ярость, когда увидела его оценки за первый семестр. Он, по всей видимости, редко посещал занятия. Ох и задала же она ему трепку, когда он позвонил ей в День благодарения! Амелия приглашала его к себе в Нью-Йорк, но он остался в университете с друзьями.

Амелии исполнилось восемьдесят шесть лет, и, хотя Сабрина по-прежнему считала эту женщину элегантной, Джонатан ее не выносил.

– Мам, она же такая старая!

О да, конечно, но в ней было то, чему могла позавидовать любая женщина помоложе. Жаль, Джон слишком юн, чтобы оценить это, но учить его уму-разуму времени не было. В данный момент ее больше волновали его отметки.

– Джон, если ты не возьмешься за ум, я урежу твои карманные расходы!

Да, это сильно облегчило бы ей жизнь. Она знала, что напугала его. Кроме того, она знала, что Джон все еще лелеет надежду получить от нее автомобиль модели «А», но сейчас был не тот случай.

– И не вздумай пропускать занятия, иначе тебе придется вернуться и работать со мной на рудниках! – Она знала, что это для него страшнее смерти.

Он ненавидел все, что было связано с рудниками, за исключением денег, которые они давали. Деньги позволяли ему покупать вещи, которые придают уверенности в себе. Именно поэтому он и стремился иметь собственную машину. Да, Сабрина хорошо знала своего сына. Но на этот раз она ничем не могла помочь ему. Он хотел машину, чтобы не отличаться от других. Господи, сколько лет ей еще нести свой крест? Разве чувство вины поможет ей воскресить мужа?

– Я хочу, чтобы ты более серьезно относился к учебе. Посмотрим, какие оценки ты получишь за следующий семестр, юноша!

Он приезжал к ней на каникулы. Конечно, это было расточительством, но она не хотела, чтобы он проводил рождественские праздники один. Да она и сама скучала по нему. Пусть будет хоть Рождество, раз уж ни на что больше рассчитывать не приходилось. У нее не было никого, кроме Джонатана...

На руднике дела шли из рук вон плохо; наверное, ей все же придется продать его. Да и виноградники... Если бы на них нашелся покупатель, она бы продала, но кто их купит? Бесполезно. Она пробовала сажать сливы и грецкие орехи, но это было невыгодно. Яблоки... Столовый виноград... Единственное, что ей хотелось выращивать, – это виноград винный. Она всегда мечтала делать марочные вина, но из этого так ничего и не вышло. Едва ли в Америке когда-нибудь сумеют возродить виноделие...

Она снова увидела Джона в декабре 1932-го, и ее поразило, как он изменился за столь короткий срок. С момента их последней встречи прошло всего несколько месяцев. Джон очень возмужал, Гарвард ли был тому причиной или что-то другое... Он повзрослел, казался зрелым, умудренным жизненным опытом мужчиной, знающим толк в женщинах. Сын часто куда-то уезжал с друзьями и возвращался поздно ночью. Но кое-что в нем осталось прежним. Он по-прежнему считал, что мать обязана удовлетворять его просьбы и желания, потворствовать всем его прихотям и капризам. Единственным, за что он платил сам, были его девушки.

Сабрина с облегчением убедилась, что он исправил плохие отметки, и теперь она с замиранием сердца ждала, когда он коснется запретной темы. Не прошло и двух дней, как он начал изводить ее, да и то только потому, что раньше он был очень занят.

– Мам, как насчет машины?

– Ключи внизу, дорогой, – улыбнулась она.

Нет, она никогда не возражала, если сын катался на ее машине. И тут Сабрина испугалась, увидев выражение его лица.

– Не эта. Новая машина, моя собственная.

У нее упало сердце. Только что она просматривала отчеты: рудник был на грани банкротства. Положение отчаянное, оживить производство могла только война. Не годится женщинам мечтать об этом, но Сабрина слишком хорошо знала экономику и начинала серьезно опасаться, что придется закрыть рудник. Она больше не могла тянуть его, покрывая убытки за счет денег, полученных от продажи дома в Напе. Кроме того, ей надо было оплатить обучение Джона. Она экономила на себе, обходилась малым: ничего не покупала, продала все машины, оставив только одну, рассчитала слуг в доме Терстонов. Из всей собственности у нее осталась земля под виноградниками и рудники, которые оставил ей в наследство отец. Только и всего. Все остальные деньги, вложенные в ценные бумаги и акции, пропали, сгорели во время биржевого краха 1929 года.