Текст книги "Секретные поручения 2. Том 1"

– А вы захват с переворотом, – посоветовал Денис. – Как ветром сдует.

Ваныч пробормотал в ответ что-то неопределенное. Для него захваты, перевороты и прочие кульбиты остались в далеком прошлом.

Миновав вестибюль, Денис поднялся по лестнице и очутился в длинном коридоре, по обе стороны которого находились кабинеты следователей. В дальнем конце у окна – курилка. Сквозь туман проступали три фигуры. Таня Лопатко и два новобранца – Вышинец и Ляпин.

– Если они в сознанке, очняки надо сразу проводить, для закрепления, – рассказывала Лопатко.

Она была в форме с капитанскими погонами, вид она имела блеклый и усталый, какой обычно и имеет женщина-следователь. Работа собачья, нагрузки огромные, весь день в сухомятке да на нервах. Кругом трупы, вонь, кровь, мат, да мужики, и каждый норовит трахнуть, пока молодая. Вот и получается помесь рабочей лошади и ходячего женского органа.

– А если в отказе, тогда дело другое, тогда в конце расследования их сводишь, может, кто-нибудь не выдержит и лопнет…

– Привет, – сказал Денис.

Разговор сразу прервался. Лопатко молча вдавила сигарету в пепельницу и прошла в свой кабинет, обдав Дениса густой волной «шанели». Похоже, она уже просветила молодежь: «С Петровским осторожно, он на Контору работает, под нас копает…»

– Здравствуйте… Денис Александрович, – как-то неуверенно произнес Ляпин.

– Здравствуйте, – подхватил Коленька Вышинец. Широко распахнутые голубые глаза на лице маменькиного сыночка были полны изумления. И настороженности.

Денис едва сдержался, чтобы не хмыкнуть. Вот клоуны. Видно, не определились окончательно, что следует добавлять после приветствия – то ли Денис, то ли Денис Александрович, то ли «хрен столовый». Дерзон определился. Как-то подошел: «Огня не найдется, коллега?» Без видимого напряжения. Молодец. Денис подумал, что неплохо бы вывесить на своей двери объявление: Дорогие коллеги, в затруднительных случаях избегайте выражений, требующих определенной формы обращения. К лешему ее, определенную! Шире используйте возвратные глаголы с окончанием на частицу «ся»! А лучше повесить на грудь. И ходить так.

Денис открыл свой кабинет. Дернул фрамугу, выпуская вчерашний закисший воздух. Выглянул в окно. Оборванца видно не было.

А ведь любопытно, подумал он. Молодое пополнение всего на год-два младше его, но для них он уже как бы Денис Александрович. Ха! Как бы… Только прошлой осенью он сам впервые пришел сюда после юрфака – зеленый, необломанный, уверенный в себе на все сто. Великий Холмс, переодетый обычным следователем, гигант дедукции, интеллектуальный самурай, участник всероссийской тайной операции «Чистые руки». Он должен был разоблачить коррупцию в прокуратуре и прочую скверну… Только обстановка изменилась и операцию свернули, потому что где-то на самом верху смирились с не очень чистыми, а может даже и грязными руками. А блистательного, но расшифрованного Холмса забыли в пропитанной скверной прокуратуре, и теперь он сам ею, то есть скверной, пропитывается… Наворочал дел, ведет следствие против самого себя, а второе расследование, по взрывникам, ведет Курбатов и тоже рано или поздно на него выйдет… Но если бы он не наворочал этих дел, то его уже не было бы в живых, вот в чем штука! Поэтому корить себя ему, по большому счету, не за что…

Молодежь не знает этих нюансов, они смотрят на него как на опытного следака, как в свое время он смотрел на старших коллег. А сколько же тогда было Антону Снетко? А Тихону Крусу? Лет двадцать пять – двадцать шесть. Ненамного старше его самого теперешнего. Хотя Тихон был женат и имел окладистую бороду, из-за чего казался солиднее, а Антоша, так тот успел аж дважды развестись. Денис провел рукой по подбородку. Вчерашняя щетина на ощупь была как посудный ерш. Может, тоже бороду отпустить? И вишневую трубку посасывать… Нет-нет. Никаких трубок. Наоборот: ходить на работу с авоськой, или – как это Тихон называл? – с торбочкой. В обед – между визитом в бюро судмедэкспертизы и заполнением протокола осмотра трупа гражданина В. – выскочить за картошкой, поскольку после семи картошку не купить, луку зеленого пучок, только чтоб не вялый был, потом макарон, крупы и сахару кило не забудь. А молока не надо, холодильника ж в кабинете нет, а без холодильника до вечера скиснет.

Лучок зеленый пригодится, когда ближе к вечеру в кабинет зайдет Вася Кравченко и посмотрит выразительно: «чебурашку» прикончим? «Чебурашку» надо кончать, это любому ясно. В кабинете, заперевшись на щеколду. Ноль тридцать три «Русской», подоконник с двумя пластмассовыми стаканчиками, стрелка лука в руке, разговоры, где нет места даже телкам и футболу, а только квадратные метры, да штапики, да «дисперсионка», которой окна лучше не красить, бо темнеют, – и все сползает постепенно на эту блядскую работу, где глубина ранений на теле гражданина В. ну никак не вяжется с длиной клинка и молочным возрастом подозреваемого – четырнадцатилетнего оболтуса Р. Может, подставляют его? А вот куда, скажи мне, Вась, куда мы катимся?.. А когда закончишь задушевную беседу – за окнами уже заметно стемнело, на улице зажглись оранжевые фонари. Скоро домой. И хочется еще выпить. Раньше не хотелось, а теперь хочется…

Денис открыл сейф, окинул взглядом полку с делами. Как дела, хау ду ю ду? А хрен бы с вами со всеми… Бу-бу.

Два второстепенных «висяка» – пьяная ножевая драка со смертельным исходом и сомнительное самоубийство, которое так и не стало доказанным убийством, – лежали на нижней полке, отдельно от остальных. Он взял их, пролистал по-быстрому. Нет, ничего достойного внимания. Где же тогда оно, достойное?

Взгляд зацепился за секретное отделение, где помимо вещдоков из ювелирного да пустой кобуры находилась та самая заветная «бу-бу». Кравченко еще называл – «чебур». Чебурахнемся, Тихон?

Это и есть то, что ты ищешь. То, что тебе надо. И не парь мозги, банан…

Ни фига.

Он вынул папку с материалами по убийству Курлова. Четыре протокола, опись вещдоков, пачка фотографий с места происшествия, копии направлений на экспертизу. Денис пролистал протоколы. Кирьян, Кирьян… Ага, нашел. Фамилия этого бомжа, единственного (если не считать следователя-участника) свидетеля происшествия – Кириченко. Анатолий Олегович. Сочетание не из легких: Анатолий да еще Олегович. Похоже, родители этого пьянчужки не долго думали, как его назвать. Их мучали какие-то другие проблемы. Скорей всего, алкогольные. И наверняка – безденежье…

Кириченко вполне может оказаться Кирьяном. Его бесцветная плоская фамилия обретает смысл, информационную наполненность. Это Кирьян, понимаешь, ему надо пару рупий на кирево.

Денис встал, чтобы взять пепельницу на подоконнике. Глянул в окно. Скамейка пуста. Что ему надо было, этому уроду?

Хоть бы зашел кто, в конце-то концов. Есть дело, старик, надо пришить «чебурашку», понимаешь? С тихим треском свернуть ему башку в полумраке, расчленить жидкий труп на два стакана. Будь здоров. Мурло.

Но никто не придет. Тихон, Снетко и Вася Кравченко слиняли вскоре после убийства прокурора. Даже странно было: столько дел на них висело, они по полгода их тянули через тонкую соломинку, все что-то мешало, срывалось – а тут за какой-то месячишко перетряхнули горы бумаг, нашли все недостающие ниточки, выбили признания, настучали на древних компьютерах обвинительные заключения, написали рапорта – и вперед, на свободу с чистой совестью. Где они теперь – этого Денис не знал. Антон давно мечтал устроиться охранником в солидную компанию, где по коридорам летают девочки с такими вот ногами. Тихона Круса супруга подбивала устроиться на бухгалтерские курсы. Это вполне реально – его уговорить как два пальца об асфальт, а бухгалтер из Тихона выйдет неплохой. А Васька Кравченко, он…

Денис увидел в окно, как к подъезду подкатил старенький «рафик». Притормозил, клюнув тупым носом. Кто-то вышел оттуда. Высокая фигура в щегольском черном плаще, прямая спина, уверенный шаг. Это Курбатов.

За ним из «рафика» вывалился здоровенный парень в синей форменной одежде, на груди болтался АКМ. Денис его знал – он из конвойного взвода. Следом вывели коротко и неровно остриженную девушку. Руки сведены впереди, куртка съехала с плеч, но она даже не пыталась ее поправить. Наручники, понял Денис. Он стряхнул на пол наросший на сигарете столб пепла.

Потом вышел еще один милиционер. Охранники взяли девушку под руки и быстро завели в прокуратуру.

Денис потушил окурок о ладонь. Он узнал ее сразу. Несмотря на то, что в последний раз у нее были пышные волосы до середины спины и скромная юбочка из тех, за которые в бутике «D&G» отваливают по пятьсот долларов, – а сейчас она обкорнана, словно попавший в лапы скинхедов панк, и сама на себя не похожа. Но он узнал ее. Суханова Алина… Как ее? Игнатьевна.

Игнатьевна, точно.

Ноги Дениса приросли к полу.

* * *

НАСА с краю, ничего не знаю.

Как американский космический корабль едва не свалился на головы россиян.

«…Астронавты зовут это место „Тиходонский треугольник“. В 98-м и 99-м годах при прохождении „шаттлов“ над Тиходонской областью на орбите 200 км неоднократно выходила из строя связь, а члены экипажа чувствовали приступы недомогания. Так случилось и на этот раз. „У меня никогда не болела голова, даже с похмелья, – рассказывал корреспонденту CNN Джерри Брайан, второй пилот. – А тут вдруг скрутило так, что я чуть не заорал. Боль резкая и внезапная, будто иглу воткнули. Я оглянулся на Боба (Роберт Свенсон, первый пилот – авт.) и увидел, – с ним тоже что-то не в порядке. Он сидел бледный, по лбу струился пот. Мы шли в пилотируемом режиме, нервы напряжены, внимание сконцентрировано до предела, все зависело от нашей реакции – а тут мы вдруг стали похожи на мокрых куриц! Но неприятней всего было, когда мы потеряли связь с Центром. Боб решил перевести корабль в режим автоматического пилотирования, но система не отреагировала. Ну, думаем, все, осталось только помолиться… А потом вдруг все прошло. Раз, два. Никакой боли, и Отто (так американские астронавты в шутку называют автопилот – авт.) докладывает о готовности…“» «По мнению официальных структур США, подобный феномен связывается с военным объектом, расположенным в Тиходонском крае, в поселке Кротово. Здесь ранее располагались ядерные стратегические ракеты наземного базирования, нынешние явления тоже, по всей вероятности, являются следствием испытания космического оружия. Использование в качестве объектов испытаний американских космических кораблей НАСА считает грубым нарушением норм международного права.

…Правительство США заявило официальный протест, посол в Москве передал вчера в МИД России соответствующую ноту…»

«…Слухи о том, будто мы проводим испытания какого-то оружия на американских космических кораблях, это вымысел чистой воды, – говорит Александр Пахомов, замначальника пресс-службы МО. – Военный объект в Кротово в 60-е годы действительно являлся местом базирования ядерных ракет стратегического назначения, но в конце 90-х ракеты были из него выведены, а в наступившем веке база законсервирована. Кстати, в 2000-м американская делегация посещала этот комплекс – там нет ничего, кроме ржавеющих блоков…»

* * *

Дверь с табличкой «Петровский Д. А., следователь» оказалась заперта. Курбатов дернул еще раз и выругался.

– Где Петровский? – крикнул он, ввалившись к Тане Лопатко.

– Откуда я знаю? – холодно ответила Таня. – Я ему завтраки ношу, что ли?

Курбатов открыл следующую дверь.

– Петровского не видел?

Дерзон что-то выстукивал одним пальцем на пишущей машинке.

– Не видел.

Важняк заглянул к Лапину и Вышинцу. Да, видели, здоровался, где-то здесь должен быть… а что, он не у себя разве? Быстрым шагом Курбатов прошел к лестнице – на третий, к Рахманову. Подумал, остановился, спустился вниз. На вахте за обшарпанным конторским столом сидел Степан Ваныч и подслеповато водил носом по «Комсомолке».

– Ваныч, Петровский был сегодня?

– Был.

– Ну и где он?

– Так у себя, наверное.

Курбатов выдохнул. Вот зараза…

– А я говорю, надо бы мне оружие получить, чтоб пугнуть этих, если что… – Степан Ваныч наморщил покатый лоб.

– Кого пугать? – рассеянно спросил Курбатов.

– Да попрошаек. А то смотришь, фирмочка какая-то – трусами торгует, тьфу ты! – а на входе два молодца стоят с кобурами под мышкой. А у нас прокуратура как-никак, дело государственной важности, а я тут один… а они сидят на скамейке, лыбятся, и что там у него под курткой – поди догадайся. Ладно что бомж – Петровский только бровь нахмурил, того сразу и след простыл… А то придет с автоматом, и что делать тогда?

– Да погоди ты, – остановил его Курбатов. – Так Петровский не выходил отсюда?

– Нет, кажись, – Ваныч опять уткнулся в газету. – Нет. Точно нет.

Значит, у прокурора сидит, подумал важняк.

– Александр Петрович! Тут это…

На лестнице показался один из конвоиров – Курбатов оставил их стеречь Суханову в своем кабинете.

– Иду, иду, – проворчал он.

Суханова сидела у противоположной от окна стены под огромной картой Российской Федерации, ее стриженая макушка закрывала Туапсинское побережье Черного моря. Скованные руки тяжело лежали на коленях.

Курбатов вопросительно посмотрел.

– Ей до ветру надо, – сказал охранник.

– Потерпит, – важняк повернулся к двери.

– Не могу я терпеть! – зло сказала Суханова. – Падла Гамак мне все почки отбила!

– Отцепись. У меня нет ключа от уборной.

Где же этот гребаный Петровский? Курбатов распахнул дверь в коридор.

– Так что мне – под себя ссать?! – раздалось за спиной. – Знаете, как это называется? Пытки! – вот как! За Гамак вы вроде не отвечаете, а за это отвечаете по полной!

Важняк замер, будто лицом ударился о стену.

Н-да… Грамотная! Очень грамотная, чувствуется хорошая подготовка. А по спецучетам МВД не проходит, надо соседей запросить… И, конечно, не давать поводов для официальных жалоб…

– Мне. Нужно. В уборную, – громко отчеканила Суханова, уперевшись взглядом в окно. – Имею. Право.

– А кто спорит? – Курбатов развернулся на каблуках, постоял несколько секунд, набыченный, буравя глазами не по-женски жесткий профиль.

– Так бы и сказала, что сильно приперло!

И кивнул охранникам.

– Отведите подследственную в туалет. Я открою, вот он ключик, нашелся…

В туалете городской прокуратуры было тихо. Денис встал и стряхнул рукой пепел с брючины. Ноги затекли. Он задел пустую бутылку, и та, звякнув, покатилась по кафельному полу, покатилась, покатилась… Прямо на середину уборной. В кабинке было тесно, из бачка капало – «утечка воды», сказал бы Мамонт. Это ты, банан, хорошо придумал. Денис Александрович. Ха!.. Подумать только. Старший товарищ по работе ищет тебя, банан, ищет, чтоб провести опознание, в кабинет стучит, к следователям заглядывает, разыскивает по всему зданию… А ты сидишь на очке в позе орла, добиваешь «чебура». Кто б сказал – не поверил!

Он оттолкнул рукой дверку кабинки, вышел.

Поднял бутылку. Хотел сунуть за пояс брюк и вынести – для конспирации, Вася Кравченко всегда так делал, а он в этих делах профи, высшая лига. Но заметил, что бутылка успела испачкаться в какой-то дряни. Что-то склизкое и черное. В баню этого Васю Кравченко с его конспирацией. Сунул бутылку в мусорное ведро под умывальником. Потом умылся.

Когда выключил воду, услышал голоса. Совсем рядом, под дверью. Курбатов. И еще кто-то.

В зеркале Денис увидел свое вытянувшееся лицо.

Потом повернулся ключ в замке. Курбатов – точно. Он никогда не стучится.

Денис скользнул в темный угол, который должна отгородить распахнутая дверь. Прижался к стене. Он даже не хотел думать о том, что скажет важняк, какие далеко идущие выводы сделает, если заметит его здесь – с глупой растерянной рожей, такого пьяненького… Да это и не главное. Ну, неужели я так пьян, неужели пьян, твердил про себя Денис.

Дверь открылась. Он вжался спиной в кафель.

– Давай, пошевеливайся, – послышался голос Курбатова.

– А этот что, со мной?

Голос Сухановой. И она здесь. Мать моя женщина, подумал Денис. Убийца прокурора, он же следователь, прятался в уборной прокуратуры. И туда заходила обвиняемая по тяжкому преступлению, она же свидетельница, могущая его опознать… Кино, да и только!

– Сто лет ты ему не упала, – ответил Курбатов.

– А наручники?

– Управишься в наручниках… Давай к окну, стой там! – это Курбатов скомандовал кому-то из конвоя.

Денис вспомнил двух парней в милицейской форме. Это нарушение: когда конвоируют женщину, в сопровождении должна быть хоть одна женщина. Но женщин в конвойном взводе не хватает.

– Вот так. А ты здесь, на входе. Ну и цирк, вашу мать… Эй, дверь не закрывай! Пусть так будет.

Каблуки процокали по плитке. Проскрипела дверца.

– Защелка не работает, – пожаловалась Суханова. – И это… Слушай, да тут водкой воняет! Прокуроры мочатся ею, что ли?

– Заткнись, – зло процедил Курбатов. Совсем рядом. Он стоял по ту сторону тонюсенькой двери и мог услышать дыхание Дениса.

Денис прикрыл глаза.

Холодный кафель прожигал насквозь пиджак и рубашку. Сколько человеку надо времени, чтобы облегчить свой мочевой? Час? Два? А может, она решила убежать через канализацию? Это было бы здорово.

Наконец послышался шум сливаемой воды. Цок-цок каблуки…

– Ну ты!.. А руки помыть?! – взвизгнула Суханова.

Охранник негромко выругался.

– Ну, мой…

Теперь до нее было не больше двух метров. Суханова склонилась над умывальником – изуродованный полумраком профиль, нелепо торчащие на макушке волосы. Кран с фырканьем плевался в гулкую жесть. Она помыла скованные руки и принялась плескать водой в лицо.

И вдруг она замерла. Сложенные ковшиком ладони застыли, рот медленно приоткрылся. Взгляд уставился в одну точку в стене, но Денис уже знал, что она его видит. Боковым, периферийным или каким там еще зрением. Почуяла. Сейчас легкий поворот головы, совсем немного… Еще секунда…

Не поворачивайся, тварь!

Не пово…

Заклинания не подействовали. Нелепо остриженная голова начала медленное движение влево. Денис остолбенел.

– Хватит плескаться, не в бане!

Свет загородила широкая спина охранника. С визгом повернулся штуцер крана. Конвоир оттащил Суханову от умывальника, та что-то пробормотала, взвизгнула, но ее заглушил зычный голос:

– Пошла! Вперед!

Еще несколько минут Денис не мог отлепиться от стены. Суханову давно увели, в курилке болтали Дерзон и Таня Лопатко, он слышал их голоса из-за двери – так ты тоже был в Судаке? Ну, девяносто девятый, все правильно… а почему тогда мы не… Ноги ватные, и в голове шумело, как после дикой попойки. Потом голоса смолкли. Денис отпер дверь и вышел. Ему было слышно, как в его кабинете надрывается телефон. Внутренняя линия. «Сейчас, – подумал Денис. – Конечно. Одну секунду».

Но телефон не унимался. Потом заколотили в дверь.

Глава 3
Петровский против всех

…Комендант общежития долго не могла отдышаться, словно только что пробежала стометровку. В конце концов ей предложили стул, и женщина грузно осела на него, едва не промахнувшись. Двое понятых – высокий желтолицый мужчина и его тощая, растрепанная как швабра жена – испуганно рассматривали разоренную комнату, где около двух с половиной часов назад произошло убийство.

Убитый полулежал-полусидел на корточках, воткнувшись теменем в ножку кресла, привалившись боком к радиатору отопления. Спина выгнута колесом. Глаза открыты. Даже на глаз видно, что тело окоченело.

– Вон там… Ключица, – показал глазами судмедэксперт. Он только что вернулся из ванной и вытирал мокрые руки куском туалетной бумаги. Рачков потрошил трупы уже двадцать лет, и это не могло не сказаться на его личности. Грузный и седой, с брезгливым выражением лица, он считал, что уже познал все тайны бытия. Возможно, так оно и было. Среди длительно практикующих экспертов ходили байки о том, что некоторые видели человеческую душу. И якобы она бывает разной – белой и черной. Черная задерживается в теле до самого вскрытия и вылетает, трепеща крыльями, как летучая мышь… Поэтому Рачков был философом. Мрачным философом.

Денис присел, глянул. Свитер на плече разодран, испачканные в крови шерстяные нитки торчат в стороны, как скрученная проволока.

– Редкий удар. Сверху вниз, в левую ключицу. Как в лифте съехал… – Эксперт издал губами звук, похожий на выстрел пробки от шампанского.

– Сердце – пополам.

Это надо же, подумал Денис. Пополам. Два идиота в заводской общаге напились и подрались, кто-то схватился за нож… А в результате окосевший следак Петровский вместо того, чтобы попасть в лапы к Курбатову, срочно выезжает на происшествие. Звонок по внутренней линии. Подарок судьбы. Срочно, Петровский, одна нога здесь, другая там… Есть, товарищ прокурор.

Денис выпрямился.

– Что еще?

Рачков пожал плечами. Лицо у него было отекшее, мятое, усталое. Говорили, что у него диабет.

– А что еще? Здоровье у него было хорошее, видно, следил за собой. Диета, физкультура, то да се… Только здоровье, Денис, не главное.

– Разве?

Рачков многозначительно поднял палец.

– Вот сейчас все с холестерином борются, с ожирением. Кремлевская диета, жиры и углеводы долой… Не помогает! А бомжа вскрываем, у него все сосуды чистенькие, ни одной холестериновой бляшки! И ни грамма лишнего жира! Ему до ста лет жить и жить… Чего ж мы его вскрываем, спрашивается? Да метилового спирта выпил, или на нож напоролся, или в люке угарным газом отравился, или с крыши упал… А ты говоришь – здоровье…

– Да я ничего не говорю. Это вы говорите.

– Ну я говорю, – кивнул Рачков. – И еще скажу: – Обычно у простого народа рот плохой: зубы дырявые, нелеченые. А у него пломбы дорогие, качественные. Обычно такие у начальников бывают, у богатых людей… Парадокс, да? И кожа ухоженная, без косметических салонов явно не обошлось. Мышцы тренированные.

– Хорошо, спасибо, – Денис отвернулся.

Рачков любил делать парадоксальные выводы, при этом часто по-своему интерпретировал обстоятельства и вторгался в компетенцию следователя.

– А что у сыщиков? – спросил Денис. – Показывайте, что накопали…

Оперуполномоченный капитан Селеденко с интересом рассматривал пеструю картинку, наклеенную на внутренней стороне дверцы тумбочки.

– Чего показывать, – не оборачиваясь ответил он. – Все добро на столе. Все – твое. Бери, пользуйся.

В большом полиэтиленовом пакете посуды рублей на сорок. Вещдок номер один – бутылка от портвейна красного «Закат». Вещдок номер два – «Аромат осени». «Степная перцовая». Пиво. Пиво. Много пива. Ну, господа… Кто пьет поутру красный портвейн, мешая его с «Жигулевским», тот своей смертью не умрет. Вилка с погнутыми зубцами в отдельном пакетике. Два стакана с «пальчиками». Рецепт, там что-то по-латыни… Пинотазол. Это, кажется, от печени. Две смятые десятки, связка ключей, початая пачка «Примы». Запаянное в пластик удостоверение на имя Синицына Геннадия Ивановича. Это он, тот самый, – что лежит сейчас у батареи. На фото у него плоское лицо валета из старой засаленной колоды. Ни названия предприятия, ни должности на удостоверении не было. Только цифры. 17668 дробь 56. В последнем пакете поблескивал кухонный нож, помеченный как вещдок номер 18.

– Но это явно не то, – сказал Денис.

– В смысле? – вяло отозвался Селеденко. Теперь он рассматривал какую-то баночку, только что извлеченную из холодильника. Баночка ему не нравилась.

– Во параша. Шо цэ таке – а, Петровский?.. – Селеденко осторожно понюхал. – А может, они мазутом закусывали?..

– Дай-ка, – сказал Рачков.

Селеденко, скривившись, вручил ему находку.

– У этого ножа слишком короткое лезвие, – сказал Денис. – Чтобы убить вот так, через ключицу, нужно сантиметров двадцать хотя бы.

– Двадцать, ну. И узкое лезвие, – подтвердил медэксперт. – Так ведь это икра, Селеденко, – он повернулся к оперу. – Черная. Паюсная. Вон, «кавьяр» написано.

– Да ну? – удивился Селеденко. – Икра? А ты пробовал?

– Точно икра, – подтвердил понятой. – Я отсюда вижу.

– Во дает, – сказал Селеденко. – Чернила пьет, срань кругом развел, а икрой закусывает… А может, белковая какая? Знаешь, бывает…

– Не. Белковая сыпется, как каша. А это паюсная, – сказал опытный Рачков, как будто осетров он тоже вскрывал.

– А может, у него родственники на Каспии где-нибудь, а? – рассуждал опер.

– Нет у него никаких родственников, – сказал понятой. – Разве только на Колыме где.

– Ага. – Селеденко нацелился на него. – А ты его знал, что ли, этого Синицына?

– Ну, так…

– Добре, раз так. С тебя, значит, и начнем. Имя, фамилия?

Капитан начал опрашивать понятых. Денис искал нож, которым убили Синицына, – длинный сточенный хлебный нож с деревянной ручкой, потемневшей от воды и жира. Примерно так он его себе представлял. Хотя с самого начала слабо верил в успех предприятия. Хлебный нож имеет смысл искать в кухне, где орудует хозяйка, где под потолком на трубе отопления висят сплетенные в косичку связки с чесноком и луком, на плите кипят-парятся кастрюльки. А здесь, в убогом общажном блоке, где и кухни-то по сути нет…

– Синицын ведь не был женат? – спросил Денис.

– Нет, – сказала комендант.

– Бабы приходили разные. И девки молодые и постарше, – отозвался высокий.

– Какие еще бабы? – встрепенулась комендант.

– Будто не знаете, – тихо и язвительно произнесла жена высокого.

Тумбочка, кровать, стол, холодильник, доломанный посудный шкаф в стиле 70-х годов – вот и все поле деятельности, шестнадцать квадратных метров. Пыль, мусор да несколько отвердевших окурков от «Примы». Заначка в двести пятьдесят рублей между секциями батареи. М-да… Похоже, что обычный хлебный нож найти здесь не легче, чем «узи» или «калашникова». Денис осмотрел ванную и уборную, даже в бачок заглянул. Ничего.

– Селеденко, – позвал он.

– Ну?

– Пусть кто-нибудь из твоих прогуляется на улицу, глянет под окнами и на выходе. Нож с длинным лезвием. Может, в урне где-нибудь, в кустах. Здесь его нет.

– Да унес он его, точно говорю, – пробормотал капитан. Он повернулся к одному из сержантов. – Хватит скучать, Гришин. Задачу понял?..

Денис спустился вниз вслед за сержантом, переговорил с вахтершей. Та уже была в курсе. Как и ожидалось, никто из чужих, а тем более подозрительных, здесь не ходит. Не положено. И сегодня никого не было. И спрашивать даже нечего.

– А может, кто из ваших ребят набедокурил? – спросил Денис. – Может, кто-то не в себе пробегал, пьяный?

– Таких у нас не бывает, – вахтерша посмотрела на Дениса оловянными глазами.

Пока они разговаривали, вернулся сержант Гришин. Без ножа. Денис отправил его к уборщицам, осмотреть мусоропровод. Сам смотался по этажам, опросил несколько жильцов.

– Он с тараканами был, Синицын, – сказал парень Максим с шестого этажа. – Высокомерный какой-то. Обычный работяга, а ведет себя… Вроде нормально ведет, но иногда прорывалось высокомерие… Его часто не было, иногда по неделям не ночевал. Чистый, тихий. Ни драк, ни скандалов. Деньги? Какие там деньги… Ну, пару раз на такси привозили в дупель пьяного. Друзья? Не замечал. Телок водил. Ничего такие, аккуратные, с манерами… Да и сам он держался аккуратно – носков дырявых на нем ни разу не видал… Так это его сделали, что ли? Смотри как! И кому он помешал? Но я ничего больше про него не знаю. До свиданья…

Когда Денис вернулся, Синицына уже упаковали в пластиковый мешок и унесли, медэксперт уехал, а комендантша взволнованно объясняла капитану Селеденко, что сегодняшний случай – совершенно исключительный, просто из ряда вон, такого никогда еще не было. Поскольку люди здесь живут серьезные, семейные в основном, это наверняка из залетных ктото ножом размахивал…

– Вахтер только что сказала, что чужие у вас не ходят, – сказал Денис. – И сегодня не было. И вчера, и позавчера. Восемнадцать лет никого не было. Не положено. Значит, искать среди ваших надо.

Лицо у комендантши поглупело – она не ожидала такого поворота.

– Так, может, все ж таки кто в окно влез? – предположила она.

– На седьмой-то этаж? – хмыкнул Селеденко. – И тем же макаром обратно? Дак Гришин его там от асфальта отскребает, поди. А, Петровский?

Потом пришел сержант Гришин.

– Ничего, – пробормотал он.

От него пахло мусоропроводом.

– Можно, мы пойдем? – сказал желтолицый понятой. – Кушать пора, да к телевизору, чтобы отдохнуть перед сменой.

– Сейчас, сейчас…

Денис еще раз обошел комнату. Обстановка была настолько убогой, что версия об убийстве с целью наживы отпадала со свистом. Не бог весть как надежно запрятанная заначка оказалась цела. В кармане Синицына лежала нетронутая двадцатка. Для общаги это деньги. Банка черной икры в холодильнике… По местным меркам – невиданный деликатес! И ее не взяли. Выходит, заурядная «пьяная бытовуха». Нет, скажь, а ты меня у-уважаешь? Ни грамма логики, никаких мотивов и причин… Кроме, конечно, социальных и наследственных. И почти непереносимая доза алкоголя в крови, когда собутыльник может привидеться хоть Дракулой, хоть певицей Анжеликой Варум. Искать здесь нечего, скорей домой, отоспаться. Денис Петровский, собственно, даже не сомневался в этом. Задернуть шторы в комнате, запереть дверь, выпить сто граммов для расслабления. Спать… Но вот Холмс – тот что-то учуял. При бытовухе ножи с собой не уносят. Да и удар странноватый. Сверху вниз, как в лифте, по короткому пути. Сердце пополам. Он никогда с такими не встречался. И даже Свенссон и Вендель в своем знаменитом «Раскрытии преступлений» такие не описывали! Эти странности будоражили Холмса, а он не давал Денису уйти.

– Сигареты свои посеял, что ли? – сказал Селеденко, нетерпеливо наблюдая за Денисом. – Эй?

– Сейчас. Погоди.

«Все равно ведь не уснешь, даже после ста граммов, – пилил его Холмс. – Запрешься в комнате и нальешься до краев какой-нибудь парашей. Ну-ка, разуй глаза! Смотри, соображай!..»

Денис подошел к вентиляционной решетке, встал на табурет. Жирная пыль облепила ромбовидную сетку. К ней никто не прикасался долгие годы. Нет, не здесь. Кровать? Он снял покрывало и белье, убрал матрас, перегнул его в нескольких местах. Нет.

Сверху вниз. Это был профессиональный удар. После пьяных драк остаются раскроенные кухонным топориком черепа, колотые раны, нанесенные куда попало, – грудь, живот, бок. А тут совершенно необычный удар. Даже Мамонт, опытный гэбэшный спец, который в период стажировки учил его премудростям ближнего боя, – даже он не показывал Денису такого. Возможно, Мамонт просто не знал. Спокойный удар. Рассчитанный до миллиметра. Трезвый.

Игнорируя выразительные взгляды Селеденко («твою мать, Петровский, хватит кота за хвост тянуть!»), Денис прошел вдоль плинтусов – при большом желании длинный кухонный нож вполне можно спрятать под ними. Но если бы плинтус срывали, то на краске, покрывавшей пол, остались бы следы. Следов не было.

«Смотри дальше», – не отставал Холмс.

– Короче, я пошел, – сказал Селеденко.