Текст книги "Антикиллер-2"

На плутоватом лице проходимца и пьяницы отразился животный страх.

– Знаешь, как я рискую? Эти парни, если узнают, они меня наизнанку вывернут! И кишки сожрать заставят!

Терентьев таким образом набивал себе цену, во всяком случае, думал, что это делает. На самом деле он пробудил в Ужахе совсем другие мысли. Горский менталитет отличается от среднероссийского. Исмаилову было глубоко плевать на страхи участкового, и он вовсе не собирался в связи с ними увеличивать ему вознаграждение. Напротив, испуганный партнер – ненадежный партнер. Ужах и так мало доверял продажному капитану, а теперь понял, что это опасное сотрудничество пора заканчивать. Раз участковый принес фотографии, значит, пока не сдал его своим коллегам. Но может сдать в любой момент. Особенно если за него возьмутся собровцы…

– Ладно, успокойся, – «Иван» похлопал предателя по плечу. – Зачем о плохом думать, а? Ты о хорошем думай! Я тебе уже машину приготовил. Отличная машина. Пойдем, покажу!

Гуссейн на второй день отселил опасных гостей из своего дома. Теперь они жили в доме недавно убитого Кондрата. За глухим забором стоял огромный, с незаконченной отделкой на втором этаже особняк, основательный флигель и гараж на четыре машины. В него Ужах и повел Терентьева. Несущие сторожевую службу Султан и Али с недоумением посмотрели: куда ведет их командир презренного гяура? Но лицо Ужаха было непроницаемо.

Тяжелая створка ворот мягко распахнулась.

– Заходи, – пригласил «Иван».

При виде перламутровых бортов двух шикарных лимузинов сердце Терентьева учащенно забилось, он шагнул через порог, и ворота закрылись.

– Где моя? – нетерпеливо спросил капитан.

– Вот…

Длинное шило проткнуло сердце предателя, и он бесформенным кулем рухнул прямо под широкие, с затейливым узорчатым протектором колеса «семьсот двадцать пятого» «БМВ».

* * *

В жизни большую роль играет его величество случай. В финансовой части УВД отчитывающийся за командировку Литвинов встретил своего соседа по общаге лейтенанта Молочкова. Поговорили о том о сем, Молочков расспросил о новой квартире, посетовал, что в общаге, как всегда, плохо с водой и вдруг спросил:

– Нашел тогда вас ваш приятель?

– Какой? – переспросил Литвинов.

– Ну этот капитан, с бутылкой водки?

Литвинов очень внимательно относился к странностям и непонятным вещам, поэтому он подробно расспросил обо всех подробностях давешнего визита и насторожился.

– Как фамилия? Ну хоть откуда он, ты знаешь?

– По-моему, из Западного. Да, точно, я видел его там как-то раз…

Отложив текущие дела, Литвинов поехал в Западный райотдел и по приметам установил, что речь шла о капитане Терентьеве, который куда-то пропал.

– У него это бывает, – пояснил старший участковый. – То запьет, то загуляет, потом придумывает всякую ерунду, чтобы оправдаться…

Но на этот раз Терентьеву ничего придумывать не пришлось: его труп нашли в песчаном карьере Юго-Западной промзоны.

С час Литвинов анализировал и объединял факты. Собрав своих близких друзей, он сообщил, какая из этих фактов получилась картина.

– Они базируются где-то на Западном поселке. Видно, на его участке обслуживания. Там как раз живет Гуссейнов со своими людьми. А у него были контакты с Чечней – по наркоте и по оружию. Не исключено, что он их и пригрел…

– Точно! – кивнул Коренев. – У меня была информация, что к нему приезжали гости. Но я думал – его земляки…

– Так давай разбомбим это гнездо! – выругался Рывков.

– Как ты сунешься к Гуссейну? – скривился Волошин. – Завтра же погоны поснимают, да еще и дело возбудят!

– Нет, я этот вопрос хитрей проработаю, – сказал Коренев. – Тут дело в другом. Твой адрес, как я понимаю, он уже передал. И, может быть, не только твой. Вот здесь мы можем сработать на опережение.

– Правильно, – кивнул Литвинов. – Так и сделаем.

Через час СОБР перешел на усиленный вариант несения службы. Оружие и так было у всех на постоянном ношении, но теперь Литвинов предупредил личный состав о повышенной бдительности. Специально созданные группы должны были контролировать обстановку по месту жительства бойцов. При возвращении домой и выходе из дома требовалось учитывать возможность засад. «Кто предупрежден – тот вооружен», – гласит древняя пословица. А предупрежденный и вооруженный сотрудник спецназа уже не окажется легкой добычей.

«Начинать отражать удар по своей территории лучше еще на территории противника». Следуя этой мудрости, несколько патрульных групп должны были нести службу в районе проживания Гуссейнова, задерживая для проверки всех подозрительных лиц. Западный райотдел был также ориентирован на эту работу.

– Я думаю, сегодня они попробуют шлепнуть Валька, – сказал Коренев.

Литвинов угрюмо выпятил нижнюю губу. Такое выражение лица майора обычно не сулило ничего хорошего криминалитету любого уровня.

– А мы их спрофилактируем! – добавил Лис.

Литвинов усмехнулся.

– Хорошее словечко. Что там у тебя по «Обочине»? Я слышал что-то краем уха…

– По «Обочине»? – переспросил Лис. Не в его манере было повторять вопрос, чтобы выиграть время для ответа. – Печенкова бросили в ИВС, он, гад, так и не раскололся…

– Это я знаю, – перебил Литвинов. – Сам же об него руки отбивал. Что там за резня?

– Ах да…

Лис потер свой длинный хрящеватый нос.

– Кто-то завалил двоих во дворе на Большом проспекте. Возле универсама…

– Рядом с ИВС?

– Что? Ну да, и с ИВС тоже. Там и Центральный райотдел рядом, и колбасный магазин…

– Так что «во дворе»?

– Двоих, ножом, чисто…

– Ну и…

– Я не поленился, взял Печенкова и вывел его на место, показал трупы. А это его подельники! Ну он и лопнул…

– Погоди, погоди, – перебил Литвинов. – Ты-то как допер, кто они такие?

– Как? – снова переспросил Коренев и потер нос. Если верить психологам, то этот жест сопутствует лжи.

– Да очень просто. Там были пушки – «макар» и «тэтэшник». Как у фигурантов «Обочины». Плюс приметы…

Литвинов с сомнением покрутил головой.

– Сейчас у всех «макары» и «ТТ». А приметы были довольно слабые. Они же в масках работали…

– Видно, интуиция подсказала, – туманно ответил Лис. – Важен результат.

– А четвертого он назвал?

– Назвал. Только его нет в городе. А может, врет. Потому что понизу другого называл…

Внезапно Коренев оборвал сам себя:

– Что-то мы отошли от дела. Сейчас ведь не об «Обочине» речь. Ты обычно во сколько домой возвращаешься?

Литвинов пожал плечами.

– Когда как. Не раньше восьми, а так иногда и под утро…

– Надо ставить засаду, – вслух подумал Коренев.

Литвинов жил в блочной девятиэтажке на Северной окраине города. Безликий, как и все здешние новостройки, дом стоял торцом к жилому массиву, и заходить в него надо было со стороны поля. Метрах в тридцати от подъезда стояла кирпичная будочка насосной станции. Рывков без труда открыл замок и запустил внутрь старшего лейтенанта Акимова, прославившегося во время недавней операции «Зет», когда во время снайперской дуэли он завалил матерого стрелка, готовившего покушение на Президента.

Котов и Панкратов вошли в квартиру Литвинова и стали у двери, просматривая в «глазок» и прослушивая подъезд. Сам Рывков осмотрел все – от чердака до подвала, убедился, что посторонних здесь нет, и занял пост на дороге, ведущей к дому. Сев на скамейку, он машинально посмотрел на часы и зафиксировал время: восемнадцать пятнадцать. Становилось прохладно, как обычно весенними вечерами.

Жильцы возвращались с работы: от троллейбусной остановки к дому потянулся поток усталых людей. Роман внимательно фильтровал их, но объектов внимания не находил. Около семи за пазухой ожила рация.

– По-моему, есть, двое черных, зашли в подъезд, осмотрелись и вышли.

«Как бы они тоже не слушали нашу волну», – подумал Роман, вспомнив уроки недавнего задержания. Но эти были пришлыми и вряд ли могли провести соответствующую подготовку.

– Оружие видишь?

– Нет. Объемные куртки, под ними можно что угодно спрятать.

– С кем ты разговариваешь, дядя?

Девочка лет семи с торчащей косичкой удивленно рассматривала Рывкова.

– Сам с собой, – ответил он и улыбнулся.

– Нет, я слышала…

– Беги отсюда! – сказал майор и скорчил страшную рожу. Девочка убежала.

Поток пешеходов заметно уменьшился. Скоро должен был объявиться Литвинов. С тыльной стороны к дому подъехал микроавтобус с затемненными стеклами, из него никто не выходил. Рывкову это не понравилось. Он встал и направился поближе – разобраться что к чему.

– Эй, стой! – грубо окрикнули его сзади.

Рывков обернулся. Его знакомую девочку теперь сопровождал здоровенный «шкаф» с маловыразительными чертами лица.

– Ты что ребенка пугаешь? В рог захотел?

– Как обстановка, подъезжаем, – прорезался за пазухой голос Литвинова.

– Я ее не пугал, – как можно спокойней и миролюбивей сказал Роман.

– Нет, пугал, нет, пугал! – с видимым удовольствием ябедничала девчонка.

Если автобус не при делах, то ничего страшного, если это резерв – возможны серьезные осложнения.

– Хочешь, сейчас я тебя напугаю? – чадолюбивый папаша приближался с совершенно определенными намерениями.

– Почему молчите? Как обстановка? – повторил Литвинов.

На этот раз «шкаф» услышал бормотанье рации.

– Гля, он в натуре чего-то вынюхивает!

Не вдаваясь в объяснения, Рывков бросился бежать.

– Есть двое у подъезда, – на ходу передал он. – И автобус – что за автобус – неизвестно.

– Стой, я сказал! – вид бегущего вызывает охотничий азарт, и «шкаф» побежал следом.

– Держи автобус, – скомандовал Литвинов.

Рывков резко остановился, повернулся и расстегнул куртку. На поясе висел внушительного вида «стечкин». «Шкаф» затормозил, будто наткнулся на стену.

– Шмальнуть тебя, что ли? – лениво спросил Рывков.

Азарт у преследователя мгновенно пропал. Роман подумал, что, если бы он назвался и предъявил удостоверение, это не оказало бы такого магического действия.

– Шмальнуть? – повторил он.

– Не надо. Разошлись, – хрипло произнес «шкаф».

– А кто в автобусе? Твои дружки?

– Нет. Я не знаю, что это за автобус.

– Тогда пойди и загляни. Потом скажешь мне, кто там внутри.

Роман положил руку на крупную рукоять и щелкнул предохранителем. «Шкаф» послушно потрусил к автобусу. Сейчас он выполнял роль «живца», хотя сам и не подозревал об этом. Если он откроет дверь и в него выстрелят, руки у Рывкова будут развязаны. Но где девчонка? Маленькая ябеда сидела вдали на скамейке. Роману стало неприятно. Не дай Бог этого быка застрелят на глазах ребенка…

Но «шкаф» заглянул в автобус, и ничего не произошло. Он что-то сказал, захлопнул дверь и вернулся.

– Там два мужика бухают, – облизывая пересохшие губы, сообщил он. – Один из нашего дома, второго не знаю.

– Чего сказал им?

– Закурить попросил. Надо же было что-то ляпнуть…

– Забирай девочку и иди домой, быстро, а то будут проблемы.

«Шкаф» кивнул и мгновенно исчез. Мимо проехала «Волга» с Литвиновым и Лисом. Роман нажал рычаг передачи.

– Витя, где они?

– Зашли в подъезд, – сразу же отозвался Акимов.

– Как поняли? – спросил Рывков.

– Поняли хорошо, – сказал Литвинов. – Давай зажмем их между этажами.

Киллеры, которые в последние годы сделали подъезды излюбленным местом своей работы, рассчитывают на две вещи: эффект неожиданности и безоружность законопослушных граждан. Именно эти факторы позволяют гарантированно дождаться жертву, отстреляться и спокойно уйти. Если названные преимущества убрать, подъезд превращается в мышеловку. На этот раз убийцы были обречены стать жертвами.

– Начинаем, – Коренев первым шагнул через порог, товарищи последовали за ним.

Акимов сунул тонкий ствол малокалиберки в приоткрытую дверь будочки и взял под контроль выход из дома. Литвинов и Коренев задержались внизу, Рывков лифтом поднялся наверх и медленно, стараясь не производить ни звука, начал спускаться, осторожно нащупывая ногой каждую ступеньку. Квартира Литвинова располагалась на шестом, значит, ждать его будут на полэтажа выше или ниже. Переполненный мусоропровод издавал тошнотное зловоние. Роман почти физически ощущал, как гулкий подъезд ожидает резких выстрелов. У него вспотели ладони, и он вытер правую о брюки, зажав на миг пистолет под мышкой.

Две настороженные фигуры прятались за толстой трубой мусоропровода между шестым и седьмым этажами. Роман заметил их с поворота лестницы и сразу привычно гаркнул:

– Милиция! Руки вверх!

Незнакомцы бросились вниз. Дверь литвиновской квартиры резко распахнулась, выпуская засаду, но деваться им было уже некуда – только идти напролом. Одному удалось прорваться: Панкратов отлетел к стене, впечатался в нее затылком и, обхватив руками пострадавшее место, оглушенно замер. Саша Котов ударил второго в лицо, сбив его на холодную бетонную площадку, и упал сверху, прижимая отчаянно бьющееся жилистое тело. С металлическим лязгом отлетел в сторону видавший виды потертый «ТТ». Прыгавший через три ступеньки Роман на миг остановился и кулаком левой ударил задерживаемого по голове. Раздался глухой звук, будто палкой с размаху саданули по тыкве. Тот обмяк.

Рывков побежал за первым. Синяя куртка, облегающая широкую спину, мелькала в двух пролетах внизу.

– Осторожно! – крикнул Роман. – Он идет на вас!

Но изменить ничего было нельзя. Как только преступник увидел поднимающихся Коренева и Литвинова, он с ходу открыл огонь.

– Ба-бах! Ба-бах!

Звуки выстрелов пронеслись по подъезду снизу доверху и эхом вернулись обратно. В такие минуты думать некогда, действия зарождаются на уровне рефлексов. Если нет навыков участия в перестрелках, то человек впадает в ступор и не делает ничего. Или делает то, чего делать нельзя. Или то, что надо, но не так…

Рывков многократно участвовал в военных действиях и имел несколько боевых наград. Нужные рефлексы у него выработались давно. Рука сама направила ствол в обтянутую синей курткой спину, выровняла мушку, палец упруго вдавил спуск, а интуиция еще до выстрела подсказала, что промаха не будет.

– Ба-бах!

Раздался короткий вскрик. Полутонный удар девятимиллиметровой пули придал бегущему дополнительное ускорение, так что ноги отстали от туловища и сломанное тело с размаху грохнулось на изгибы лестничного марша. Эхо снова пробежало вверх-вниз, и наступила жуткая тишина. Тяжеленный пистолет оттягивал руку Романа до пола.

– Все целы? – с трудом вымолвил он, но из горла вырвалось только какое-то хрипенье, он откашлялся, преодолевая спазм, и повторил:

– Все целы?!

– Вроде все, – отозвался Литвинов. С пистолетом на изготовку он подошел к лежащему человеку, ногой отбросил его оружие (тоже «ТТ» – обратил внимание Роман), только потом наклонился, потрогал на шее пульс и заметно расслабился.

– Готов. Сообщи дежурному. А то кто-то позвонит, и примчится наряд с автоматами наперевес…

– На, сообщай, – Рывков протянул ему рацию и сел на ступеньки. Руки и ноги дрожали, мощное тело тоже сотрясала крупная дрожь. Несмотря на боевой опыт и награды, он не привык убивать людей. Наверное, к этому невозможно привыкнуть.

В подъезде царила противоестественная тишина. Казалось, после выстрелов двери должны распахнуться, и взбудораженные жильцы вывалят на площадки выяснять, что же случилось у них в доме. Лет десять назад так бы и было. Но не сейчас. Запуганные беспределом, люди затихли в своих квартирах, надеясь, что все обойдется и неизвестная беда их минует. Вполне возможно, что и в милицию никто не позвонит, тем более что телефонов в доме негусто.

Пока Литвинов по рации связывался с дежурным, Лис волоком стащил по лестнице второго чеченца.

– Наших убивать приехали? – страшно хрипел он, уперев пистолет преступнику под подбородок. – А самим подыхать нравится? На, посмотри на своего дружка! Смотри, сука! Где остальные? Говори, а то шлепну и рядом положу!

Задержанный по-звериному зарычал, рванулся и вцепился зубами в ствол пистолета с такой силой, что казалось, перекусит закаленную сталь. Раздался скрежет и хруст. Но сталь оказалась крепче. На пол посыпались обломки зубов.

– Я вас живьем съем! На куски порву, проглочу без соли! – плюясь кровью, орал бандит. – Стреляй в меня, стреляй! Мне хуже не будет, тебе хуже будет!

– Заткнись, сука! Хватит пугать! – буднично сказал Литвинов и коротко ударил.

Ноги задержанного подогнулись, и он повалился на ступеньки.

* * *

Джафар хорошо пообедал в ресторане на самом берегу и в благодушном настроении шел по набережной навстречу приятному свежему ветерку, любовался донскими пейзажами и наслаждался сигаретой с анашой. Это была не его территория, но он считал своим весь город.

– Сейчас зайдем в «Рак», коньячку выпьем, – не оборачиваясь, сказал он, но Султан слышал каждое слово вожака. – Пусть Валет позлится…

Джафар родился двадцать семь лет назад в высокогорном селении Анди, расположенном на границе Дагестана и Чечни. Удаленное от центров цивилизации, это место осталось в средневековье, и даже местная парторганизация жила не столько по Уставу КПСС, сколько по горским адатам. Здесь никогда не прекращались набеги с целью захвата скота, здесь всегда воровали невест и ни на миг не переставала действовать кровная месть. Причем примирительные комиссии в Анди были бессильны, и уголовная статья за уклонение от примирения не могла никого напугать: долг кровника получали только кровью.

Уже с четырнадцати Джафар открыто носил на поясе кинжал, а за пазухой прятал харбук – однозарядный переломный пистолет крупного калибра, которые, не очень-то скрываясь, изготовляли местные кустари. Ему было пятнадцать, когда вероломные соседи перешли границу и пытались угнать стадо баранов. Дядя Али отстреливался из двустволки, а он подобрался к неприятелям сзади и открыл огонь из харбука. Нападающие бросили баранов и ушли в Чечню, вместо добычи они уносили труп соплеменника и обязательно должны были вернуться, чтобы отомстить за него.

На семейном совете Джафар получил высокую оценку, но старшие решили отправить его на равнину, к сестре, потому что вступать в междуусобицу ему было рано. Так он оказался в Махачкале, которая по сравнению с родным селом казалась столицей мира. Но Джафару не нравились широкие улицы и многоэтажные дома новых районов, он забивался в кривые переулки старого города и здесь проводил время с чумазыми пацанами, игравшими деревянными кинжалами.

Оружия тут никто не носил, это ему тоже не нравилось, потому что приходилось прятать кинжал и харбук в кладовке под всяким хламом. Муж сестры работал в милиции, иногда он приходил на обед и вешал на стул пояс с тяжелой кобурой. Джафар подкрадывался и гладил толстый кожзаменитель, с трепетом ощущая непреодолимо влекущие его линии настоящего оружия. Так влюбленный ласкает обутую ножку своей любимой, безошибочно различая под грубой кожей ее нежные пальчики.

Любовь толкает на безумные поступки, и в один прекрасный день Джафар украл пистолет и убежал за сорок километров в Буйнакск, где в первый же вечер поссорился с более старшими парнями и, компенсируя недостаток силы, выстрелил одному в колено. Парень стал инвалидом, мужа сестры выгнали из милиции, а сам виновник получил четыре года, которые отбывал в воспитательной колонии для несовершеннолетних неподалеку от Тиходонска.

Там он быстро завоевал авторитет и окончательно убедился, что готовность перегрызть горло врагу очень хорошо ощущается всеми даже на расстоянии. А когда люди чувствуют такое, то ведут они себя совсем по-другому: уступают во всем, отдают лучшие куски, стараются не злить и избегают конфликтов.

С администрацией Джафар ладил, а потому стал рогом зоны, поддерживал порядок и прокантовался на малолетке до двадцати лет без перевода на взросляк. Впоследствии, на воле, такая активность и сотрудничество с ментами сослужили плохую службу: братва не приняла его в свои ряды. Джафар обозлился: очень многие нынешние авторитеты приспосабливались в зоне, и это впоследствии им не мешало. Он решил рассчитывать только на себя, вернулся в Махачкалу, собрал несколько десятков «солдат» и занялся рэкетом на рынке.

Но в условиях национальной республики эта деятельность была сопряжена с немалым риском: обиженный вполне мог позвать на помощь отца, дядю, братьев, а с толпой вооруженных и разгневанных родственников не могла справиться никакая группировка. После одного такого конфликта Джафара вызвали на разбор местные авторитеты и предписали в три дня покинуть город. Весть об этом решении вмиг облетела республику, значит, оставаться в ней было нельзя. И он отправился в Тиходонск, где внаглую потеснил местные криминальные круги.

Тиходонск не привык к войнам: с двадцатых годов здесь существовала сильная воровская община, которая мирно разрешала все возникающие конфликты. Да и «новые», хотя и не очень прислушивались к решению сходок, избегали опрометчивых действий и старались в спорных случаях находить компромисс. А Джафар любил при каждом удобном случае рассказывать, как в пятнадцать лет застрелил скотокрада, вызвав кровную месть, тянущуюся до сих пор. И давал понять, что в случае необходимости взрывами и автоматными очередями перевернет патриархальный городок вверх дном.

Это действовало: в конце концов, криминальный мир состоит из людей, имеющих семьи, дома, машины, налаженное дело. Им тоже ни к чему катаклизмы, особенно направленные против них. Джафара долгое время терпели, он неосмотрительно думал, что так будет всегда.

– Зачем нам Валета злить? – возразил Султан. – Он и так волком смотрит, мы у него почти весь берег отобрали!

– Ну тогда не будем злить, просто выпьем коньяк и дальше пойдем.

Джафар никогда не менял принятых решений. Он поднял руку, и большой черный джип, лениво катящийся в пятидесяти метрах сзади, вмиг набрал скорость и сократил дистанцию. Дверца предупредительно раскрылась.

– В «Рак» поедем, – сказал Роберту Джафар и уже поставил ногу на подножку, как вдруг джип сзади протаранил обшарпанный зеленый микроавтобус. От удара вездеход сильно дернулся вперед, и Джафар упал на землю, что его и спасло, потому что неизвестно откуда появившийся парень с вытаращенными круглыми и абсолютно пустыми глазами выпалил из обреза ему в спину.

Дробь со свистом пролетела над головой и хлестнула по черной дверце, вмиг изъязвив лакированную поверхность десятками продырявленных вмятин. С трудом дотянувшись, Султан толкнул парня и вторично спас Джафару жизнь: второй заряд тоже рассыпался по асфальту. Но самого Султана уже били железными трубами – джип окружила толпа расхристанных молодых парней с палками и арматурой в руках; Джафар понял, что это не случайность, и приготовился к худшему. Он всегда носил при себе пистолет, уже не давний самодельный харбук, а шестнадцатизарядную «беретту», и сейчас она сама прыгнула в руку. Лупоглазый, не сводя с него остановившегося взгляда, перезаряжал обрез – у него была одна цель, и он явно собирался довести дело до конца.

Джафар выстрелил, лупоглазый отлетел спиной к решетчатой чугунной ограде набережной и затих, Джафар перевел огонь на добивающих Султана, нескольких свалил, остальные разбежались, но друг не подавал признаков жизни. Сбоку кто-то ударил ногой по пистолету, но выбить не сумел: как спасительную соломинку, горец сжимал нагретую сталь. Раздались несколько выстрелов, но кто стрелял – свои или чужие, разобрать было невозможно. Сильные руки вцепились в его запястье, выкручивая кисть, твердое колено до хруста вдавило грудную клетку.

«Конец», – мелькнуло во всполошенном сознании. Как пойманный капканом волк, он ощерился, изогнув шею, дотянулся до чужой руки и, поймав зубами толстый соленый палец, изо всех сил сжал челюсти. Раздался дикий вопль, чужие руки и колено исчезли…

Пустив веер пуль во все стороны, Джафар очистил пространство вокруг, вскочил и побежал; за ним гнались, он несколько раз, не оборачиваясь, выстрелил назад, и топот смолк. Горец мчался изо всех сил, но не верил, что сумеет уйти: если каша заварена круто, то его просто не выпустят.

Лицо попавшегося навстречу человека исказилось, он закричал и отпрыгнул к чугунной решетке. Джафар почувствовал, что в зубах у него что-то зажато, и сплюнул, на асфальт упал откушенный палец с черным от давнего удара ногтем.

Сзади на форсаже взревел мотор, и он побежал через дорогу, туда, где набережная переходила в крутой обрыв Лысой горы. Прохожие шарахались в стороны, добежав до склона, он обернулся. За ним гнались две вконец убитые иномарки из дешевых трехдверных «бэшек», и он понял, что акцию проводит кто-то из «отморозков», потому она подготовлена столь бездарно и бестолково. Появилась надежда, и он рванул вверх по почти вертикальному склону. Приходилось бежать на четвереньках, хватаясь за торчащие из рыхлой земли камни и сухие корни.

Внизу заскрипели тормоза, хлопнули дверцы.

– Вот он, давай!

– Стой, сука!

– Гони наверх, там его перехватим!

Джафар ждал выстрелов, но их не было. Вместо этого с набережной раздались звуки милицейской сирены.

– Атас!

Снова захлопали дверцы, и потрепанные «бэшки» со скрежетом развернулись. Из последних сил Джафар вскарабкался на кривую, почти непроезжую улицу с развалинами убогих деревянных домишек. Этот район предназначался под снос, жителей давно отселили, и теперь здесь проживали только бомжи и самый низший слой криминального люда.

Спрятав пистолет и отряхнувшись, Джафар достал мобильный телефон. В этот момент линии сотовой связи работали с явной перегрузкой: славянские бандиты обменивались информацией. Теперь нагрузка добавилась: Джафар поднял тревогу, и тревога волнами расходилась по рядам дагестанской группировки. Получивший на время мобильник Шакал доложил Северу, что Султан и Роберт готовы, а Джафар ушел, но его по пятам преследуют надежные ребята.

– Он, паскуда, одному нашему палец откусил! – пожаловался «отморозок». – Как волчара, целиком, даже кость перегрыз… Но мы его достанем!

«Облажались, суки», – понял Север, но, как и было договорено, передал своим «мочить дагестанцев». Команды пронизывали эфир и, подобно молниям, ударяли с небес в землю. Люди Паши Битка разгромили игровые станки в районе речного порта, Боксер превратил водочные склады Роберта в воняющие техническим спиртом осколки, Погонщик прошерстил рынок, где наряду с дагестанцами пострадали и осетины, и азербайджанцы, и кабардинцы. Все знали, из-за кого началась бойня, а это не добавляло теплых чувств к соседям по Северному Кавказу. Скорей всего им будут предъявлены претензии по возмещению вреда.

Локальные вспышки насилия в городе подняли по тревоге всю милицию, но патрульные машины успевали только констатировать происшедшее и вызывать «Скорую помощь». По невидимым каналам связи, без радиотелефонов, дагестанцы мгновенно получили нужную информацию и мгновенно «легли на дно». Закрылись коммерческие палатки, снялись с мест наперсточники и лохотронщики, бросили маршруты карманники, спешно расплатившись, ушли из ресторанов гуляющие сыны Кавказа.

Через пятнадцать минут после сигнала Джафара забрала кавалькада черных, с черными стеклами джипов. По дороге он узнал последние новости.

– Султан еле дышит, – доложил взволнованный Руслан. – В травматологическую больницу отвезли. А Роберта – в мединститут.

– Поехали к Султану, – приказал Джафар, заменяя расстрелянную обойму. – И пошли кого-нибудь в мединститут.

К Северу поступила другая информация.

– Они все живы, отвезли в травматологию…

Взбешенный Север набрал номер Шакала.

– Ты что, мудак, охуел! Мы весь город на уши поставили, а ты их отпустил!

И, не слушая, что вякал в свое оправдание Шакал, приказал:

– Достать их в больнице! Ты понял?! Иначе завтра тебя закопают! Нет, не завтра, сегодня!

Потом Север позвонил Кресту.

– От этих «отморозков» никакого толку! – возмущенно сказал он. – Так и не довели дело до конца! Джафар и Султан в травматологии… Я послал их туда…

– Толк уже есть, – не согласился пахан. – Дагестанцы хвосты поджали. А все думают на молодых. Пусть так и будет. Только вот что… На них надеяться нельзя. Сам поезжай, посмотри… Надо будет, вмешаешься.

Тиходонский травматологический институт располагался между старым городом и новым микрорайоном. Когда-то он стоял прямо посередине разнотравной, дурманяще пахнущей степи, но постепенно здесь построили теплоэлектростанцию, несколько бензозаправок, склады, возвели остовы трех девятиэтажных зданий, которые так и не достроили, оставив длинные скелеты, довольно зловеще выглядящие в вечерних сумерках. Короче, степное приволье превратилось в обычную промзону, серую и унылую. И пятнадцатиэтажный, вылинялый дождями корпус института выглядел безрадостно и убого, как будто сквозь серый бетон панелей просачивались наружу боли и страдания маявшихся в больнице людей.

Больничный комплекс окружала ограда, и, несмотря на просторную территорию, в силу извечного совкового запретительного комплекса, въезд внутрь был запрещен. Реализовывался этот идиотский запрет с помощью протянутой поперек открытых ворот цепи, конец которой уходил в высокую, как крепостная башня, бетонную будку. Из-за нехватки средств в больнице не кормили, лекарств, шприцов, капельниц, перевязочных средств и всего остального тоже не было, поэтому нагруженные передачами родственники плюхали несколько сот метров до главного входа пешком, осознавая полное свое ничтожество и бесправие. Такой же путь должны были проделывать и поступающие больные, если их доставляла не «скорая помощь», а любой другой транспорт.

Правда, можно было подняться по лесенке к окошку крепостной башни и засунуть внутрь одну или несколько не слишком крупных купюр, либо помахать прямо из машины красным удостоверением, тогда цепь со звоном опускалась на асфальт, и путь открывался. Так преодолеваются все запреты и ограничения, больше того, именно для этого они и устанавливаются.

Султана привезли в белой машине с красным крестом, у него был в двух местах пробит череп, сломаны руки и несколько ребер. Через двадцать минут к преграждающей въезд цепи подъехали два приобретенных на немецких свалках «БМВ-318» и столь же убогого вида «жигуль-шестерка». На этот раз сидящий у окошка старичок не получил своей законной мзды: вместо этого он увидел несколько высунувшихся из автомобильных окон рож, вид которых действовал убедительнее денег и красных удостоверений. Цепь мгновенно зазвенела, пропуская кавалькаду на охраняемую территорию.

Вскоре к воротам подкатили три черных джипа Джафара. За непроницаемыми стеклами нельзя было рассмотреть лиц тех, кто сидит внутри, но доблестный страж ворот и не испытывал такого желания, поэтому не мешкая пропустил и этих гостей. А через несколько минут точно так же поступил он и с двумя джипами бригады Севера.

Когда Шакал и десять его друзей вошли в приемное отделение, ни медперсонал, ни дежуривший в вестибюле милиционер особенно не удивились: братва частенько попадает в передряги, и тогда друзья спешат проведать своих.