Текст книги "Ангелы"

Отношение девчонок к моему брату всегда меня удивляло! Весь первый курс и не только, прекрасно зная, что Люц представлял из себя, девушки все равно позволяли обнимать себя. Да, мне, в общем, было напевать!

– Забавно вы отвертелись на «моде» – сзади меня нарисовалась Савьяж.

– Ой, ты не представляешь, как я нервничала! – воскликнула Роза. – Я же даже не готовилась к семинару!

Это, наверное, был укор в мой адрес. Савьяж стояла рядом и слушала воодушевленный восторг Розы. Я же не выпускал ее из рук, как будто боялся, что она исчезнет.

– Бог мой, Савьяж! – Люцифера мне меньше всего хотелось видеть рядом, но этого я не мог исправить.

Брат подошел к девушке, приобнял ее и чмокнул в щеку. Савьяж смущенно улыбнулась и хотела было попятиться назад, но от Люцифера нельзя было сбежать: он снова подтянул ее к себе и с улыбкой разглядывая ее лицо.

– Солнышко, тебе так идет белый цвет… Ты же просто не отразима в нем! – Люц отвесил пару комплементов, так и не выпуская девушку из объятий.

Как мне показалось, Савьяж уже и сама не очень-то хотела, чтобы ее отпускали. Много надо? Ха! Схватить за талию, чмокнуть в щеку, сказать пару комплементов и вот оно – все в твоих руках.

– Что-то ты сегодня чересчур вежливый! – улыбнулась она.

Черт побери, я прям видел, как у нее загорелись глаза. Что такое был мой брат? Почему в девушках разгорался сраный пожар, как только он подходил к ним? Хотел бы я не удивляться этому, но я не мог! Зависть? Черт его знает… Может да, мне пофиг, мне не стыдно!

– Ну что ты, милая, я всегда вежливый, особенно с такими ласточками, как ты! – он снова поцеловал ее в щеку, все сильнее прижимая к себе.

– Ох… меня сейчас вырвет! – Роза сделала тошнотворную гримасу и отвернулась.

– В чем дело, лапушка? Ревность мозг щекочет? – Люцифер посмотрел на нее взглядом волка.

Действительно, что так не понравилось Розе в очередных обнимашках брата? Их взаимоотношения снова начинали тревожить мой мозг.

– Да на тебя противно смотреть! – взвизгнула Роза. – Какая ревность? Ты чего несешь?

– А на Гавра тебе не противно смотреть, когда он тебя обнимает? Картина-то одна и та же!

– В этом то и дело Люцифер, ты смотришь на картины, то есть на поверхность, а я – на содержимое. Твое содержимое и Гавриила не имеет ничего общего друг с другом. И зная твое гадкое содержимое, мне противно смотреть на то, что ты делаешь! – Роза попыталась объяснить всем свои мысли.

Люцифер сделал серьезное лицо, выпустил Савьяж из объятий и сделал шаг к Розе. Я напрягся, чуть отодвинул ее, разглядывая брата.

– Мой тебе совет на будущее, – прошептал он так, что слышали его только я и Роза. – Не смотри на содержимое людей, а то ты вечно будешь разочарована… Роза.

Люцифер произнес ее имя с каким-то неподдельным отвращением, а лицо было обезображено гримасой чванства. Почему он так себя вел по отношению к ней? Был ли он действительно таким, каким пытался казаться?

– Опять? – взвизгнула Роза уходящему Люцу вслед.

Затем она дернула меня за руку, словно это я был во всем виноват. Я почти свыкся с тем, что чтобы не случилось, виноват в этом всегда буду я. Но иногда Роза находила мне обвинения поинтереснее.

– Почему ты позволяешь ему так разговаривать со мной?! – визжала она, гневно впиваясь в меня глазами.

Ну вот, пожалуйста! Опять я мудак!

– Роза, он же тебя не оскорбил! Что мне надо было сделать? Разбить ему морду только потому, что тебе тошно смотреть на то, как он обнимается? Тебе не кажется это абсурдом?

– Да, но…

Внезапно по всему залу раздался оглушительный свист. Бакасо громко поприветствовал нас и предложил начать урок с разминки, то есть с бега. Я бежал за Розой и думал о словах брата и почему-то считал, что в них была доля правды.

Содержание человека…Как интересно… Вечно будет разочарован тот, кто ищет в человеке содержание… Поэтому Люцифер такой счастливый, потому что он смотрел на людей, как на картины в галерее: одним мельком. Так картина не разочарует, потому что нет времени рассматривать неправильные мазки, ища изъяны. Все-таки Люцифер был не совсем дураком, какой-то здравый рассудок присутствовал в нем, несмотря даже на то, что он упорно делал вид, что не нуждается в нем.

После пар мы с Розой пошли в парк, как она и хотела. За пару беготни и еще одного семинара она почти забыла о случившемся в спортзале. Остаток дня они делали вид с Люцифером, что не знают друг друга. Для них это было милое дело! В парке Роза смеялась, называла нежными словами, целовала и сводила меня с ума.

Мы сидели на полянке. Вокруг нас было полно народу, в основном такие же парочки. Роза собирала цветы, сплела себе и мне венки. В таком эльфийском виде я чувствовал себя не много неудобно, но терпимо. Я целовал ее губы, руки, щеки…Я хотел ее. Мой мозг умирал, а в штанах творилась война…

Роза же отвечала на мои поцелуи, а между ними рассказывала о своих грандиозных планах на будущее. Она хотела стать ветеринаром, спасать и лечить животных, спрашивала у меня, чего хотел я. Но я не знал ответа. Она хотела двоих детей, сад у дома с цветами. Роза видела меня своим мужем… Вот тут я вообще не возражал! Я любил ее! Безумно и дико, волшебно и сказочно! Во мне была куча любви и вся только для Розы!

***

Последний экзамен был сдан! Двадцать пятое июня – день свободы. Наша вторая сессия была полностью закрыта: у меня одни четверки и несколько троек, одна из них, естественно, у Лафортаньяны, но мне было наплевать! У Люцифера одни пятерки и одна четверка – у Лафортаньяны. Ох, как она его валила, это была прям битва умов. Люц проиграл, поэтому – четверка, а не пятерка. У Розы не было ни одной четверки – только пятерки. В честь окончания первого курса, ее мама подарила ей мобильный телефон, который был умнее, чем все мы вместе взятые. Я смог подарить только цветы.

И вот что у меня было, спустя год обучения: я знал, что в мире не существует индивидуальности; все врут и живут на вранье, всех устраивает; человек разрушает вокруг себя больше, чем создает; существует куча определений, кои являются только формальностью, их содержимое никого не волнует, люди только себя и свои деяния прикрывают этими определениями; в жизни человека нет ничего важнее, чем сам человек и его напрасная жизнь; все, что делается, должно делаться во благо человека; что такое окружающая среда? Ее не существует, когда речь идет о человеке и его желаниях; желание человека –бог на планете Земля, ничто не может помешать исполнению желания; разрушение мира, природы – вторая стихия человека, сопутствующая ему в благоговейных делах; общество – это Иисус, Аллах, Будда и все остальные божества вместе взятые: поклонись обществу или сгинь в низах; правила могут быть установлены либо обществом, либо модой. Мода – это то, что делают все и ни у кого нет права отказаться от этого; титул человека обязывает его знать все законы построения жизни человека…

Ну что я могу сказать, моя голова была хорошо, плотно забита дерьмом. Слава богу, я мог четко разграничивать реальность и университет. Вот эту чушь, которую там рассказывали, я старался пересказать им назад, чтобы получить зачет или экзамен, дальше университета я не выносил знания, боясь, что они навредят моей жизни. Я не мог воспринимать тот бред серьезно, но зато я жутко бесился, потому что мне приходилось слушать его на паре. За год я почти привык к походам в это заведение. Спасибо миру за то, что у меня была Роза. Она здорово помогала мне переносить весь ад на земле, правда она не знала о своей помощи.

Наши отношения с Розой я мог назвать почти идеальными. С сентября по июнь прошло десять месяцев. Десять месяцев! Десять прекрасных, божественных месяцев с моим седовласым ангелом! Я даже почти смирился с тем, как она жутко красит брови черным карандашом. Как-то раз я даже украл у нее мерзкий карандаш, но наслушавшись жалобных воплей, незаметно подложил ей его обратно. Хер с ним, пусть красит!

Десять волшебных месяцев я любил ее… Она иногда трепала мне нервы, капризничала, плакала, много говорила писклявым голосом, снова плакала, потом смеялась. Я смеялся вместе с ней. Она была для меня неким божеством, ведущим к свету.

Люцифер. Мой брат жил и пел. Так и ни разу не сев за уроки, у него была пятерочная зачетка, полная постель разных девушек, страсти, секс… Жизнь Люцифера напоминала мне метро в час-пик: ни одной рожи, которую можно было бы запомнить, заинтересоваться, просто уходящие и приходящие люди. Его такая жизнь вполне устраивала. Мне было по херу.

Я смерился с его взглядом на Розу, я почти смог разгадать его: забавная любовь, страсть, секс, ненависть. Всего лишь-то… Но за те десять месяцев я стал намного увереннее в Розе. Я ей верил, верил что, чтобы не сделал Люцифер, она всегда оттолкнет его, укажет на его место, потому что любит меня. Мой брат был сильным эмоциональным уродом, с ним всегда было тяжело разговаривать на серьезные темы, особенно девушкам. Он уничтожал их своей сановитой харизмой и языком прям при знакомстве, а потом в постели. То есть, Люцифер не спешил избавляться или хоть как-то изменить свой совершенно гондонский характер. Как же так вышло, что у нас с ними были настолько разные мировоззрения? Хотя оно, наверное, и к лучшему… Будь он таким же, как я и по характеру, нам пришлось бы воевать за Розу. Конечно, я знал, что он хотел ее, как женщину, всего лишь на одну ночь, но я знал, что Роза имеет голову на плечах.

Мы так и жили втроем… и со шлюхами брата. Мы ругались, спорили, смеялись, отмечали праздники, снова ругались, в общем, занимались обычной студенческой жизнь.

Студенты – проклятье планеты – тупые, ленивые и делающие вид, что знают все лучше всех. Немного по-другому я представлял себе «великое» студенчество, о котором читал в книгах прошлого столетия. Мне казалось, что это здорово: куча друзей и знакомых, веселье, старательное учение, какие-то проблемки и проблемища, которые все вокруг помогают разрешить… Вместо этого я получил только сраную реальность: злобные профессора, которым насрать на все, влюбленные в свои несносные предметы, студенты, которые не знают «мы», только «я» и «моя шкура», никакой книжной сплоченности. Так что свое студенчество я мог назвать жалким времяпрепровождением, от которого нет никакой возможности избавиться. К моему счастью у меня была Роза…и в каком-то роде Люцифер. Эти люди просто создавали мое студенчество.

В общем, у нас было два ничтожных месяца, чтобы вернуть себе голову, свободную и легкую, перед учебой. Мы уже были второкурсниками, а это значило: больше предметов, лекций и чаще гадкий ВУЗ. Как же это не справедливо: десять месяцев сходить с ума от проклятой учебы и только два месяца от нее отдыхать! Два месяца! Чрезмерно ничтожный срок. Шестьдесят сраных дней почувствовать себя живым человеком, а не тупым зомби.

Когда я проснулся в первый день каникул, я даже не знал, за что хвататься. Роза уже не спала: она сидела на полу в позе Лотоса и…медитировала. За все время общения с ней я такое видел впервые. Я не знал удивляться ли или воспринимать это, как нормальный женский заскок.

– А что это ты делаешь, зайчик? – спросил я, потягиваясь в постели.

Роза улыбнулась и, не открывая глаз, зашептала.

– …это йога… Алогэ сказала на последнем семинаре, что это полезно для поддержания фигуры и здоровья…

О боже, Алогэ сказала…Я усмехнулся и уставился в потолок. Все-таки Роза поддавалась влиянию жуткого университета. Хорошо, что пока в ее голове сохранилась только йога. Модная штучка женского общества! Да хер бы с ней, если Розе так нравилось, пусть занимается. Зато я сразу же придумал, чем заняться вечером.

– Пойдем в театр? – спросил я ее.

Тут у нее глаза открылись, она с большим удивлением посмотрела на меня. Ешкин кот, я же не предложил ей на Эльбрус залезть без альпинистского снаряжения! Или я не был похож на человека, который вообще знает слово «театр». Мне прям стало как-то не по себе от ее взгляда.

– Что? Это не опасно! – улыбнулся я. – Сегодня вечером спектакль-постановка по современному автору. На афише видел!

– Я знаю, что это не опасно. Это просто странно… неожиданно! Я даже не знала, что тебе нравятся театры! Пойдем, конечно!

Мне нравятся театры…Я не стал говорить ей, что я никогда не был в театре, просто улыбнулся, затем подполз к ней и поцеловал. Какая же она была…вкусная.

Я уже не спорил с собой. Я просто знал, что мой мозг был действительно заражен Розой, ее теплом, внешностью, мыслями. Я – сентиментальная сопля! Но я был так счастлив, что я был инфицирован ей!

В середине дня мы с ней лежали на кровати и рассматривали руки друг друга. Какое идиотское занятие… Я знаю! Мысли о том, что нам не надо ходить в университет, создавали другую реальность. Роза была другой: мягкой, улыбчивой… У нее была маленькая ладошка и длинные пальцы. Как ни странно Роза на дух не переносила длинные ногти. Они всегда у нее были коротко подстрижены с прозрачным лаком. Для меня руки всегда являлись неким показателем самоотношения. У человека, которому наплевать на свою внешность, да и на себя, ни когда не будет красивых рук. Роза очень любила и уважала себя, что было видно по ее рукам.

Люцифер тоже просидел весь первый день каникул дома. Когда Роза уснула, мы просидели с братом вдвоем до вечера. Люц рассказывал о своих наполеоновских планах. Конечно, это ничего особенного, так, куча секса и гулянки. Я даже не понимал, как можно мечтать о сексе, имея его каждую ночь. Как он мог жить без мечты? Все-таки Люцифер удивлял меня, что не свойственно мужикам. Он рассказывал мне о своих громких планах на оставшиеся четыре года.

– Люц, а ты не боишься, что к тридцати годам ты станешь импотентом? – улыбнувшись, спросил я, выслушав очередную фантазию.

– Теперь ты виноват в том, что мне противно! Гавр, ну почему ты так много думаешь о будущем? Ты не боишься башку себе сломать, так много думая?

– Надеюсь, что нет! Вот тебе не помешало подумать о будущем…

– По-моему я достаточно о нем подумал, что даже поступил в этот ВУЗ, который несомненно помог мне обзавестись новым знакомствами…

– Мне бы твоей легкости и детской наивности… Что вечером делаешь?

– Через пару часов иду в клуб, буду ночью или утром, не знаю. Буду не один.

– Откуда столько самоуверенности? – я затянулся сигаретным дымом, разглядывая лицо брата.

Оно было до жути довольным. А точно ли он был моим близнецом? Где был я, когда раздавали безразличье?

– Это вполне предсказуемо… – Люцифер сделал серьезное выражение лица и помолчал минутку. – Я просто хочу быть сегодня не один. А когда я чего-то хочу, то со временем я получаю это…я уже не знаю, как избавиться от этой глупой вещицы! Ты же знаешь, как все просто! Простота лежит у нас на ладонях, а мы, точнее вы, наряжаете ее, чтобы потом сказать «мне тяжело»! Я хочу трахаться – я не буду отягощать свою святую простату: я буду трахаться!

Мысли брата порой выбивали меня из реальности. Его странные ответы, мимика… О, жаль я был не в состоянии описать его мимику. Харизма была не только в его голосе и словах, но и в его мимике. Человек-бардак! Мне нравились каникулы, так как брат собирался потеряться где-то на эти два несчастных месяца.

– А вы что будете делать? – ради своей голой простоты спросил Люц.

Я замялся с ответом. Честно, я даже боялся представить, что значит театр для брата. Его больное воображение не было способно воспринимать реальность жизни…или хер его знает, может, оно было чересчур способным. Я боялся произносить слово «театр» в присутствии любимого пациента дедушки Фрейда. Греческий катарсис, твою мать!

Люцифер вообще не производил впечатление человека, которые знает, что такое «театр», что там происходит, для чего туда ходят люди. Люцифер – циничная интердевочка современных дней, он был просто не способен осознать своей башкой, что такое театр. Он слишком ограничивал свое восприятие: если что-то не могло быть пропитано ядом сарказма и гаерством брата, значит это «что-то» ни как не могло попасть в его мозг для дальнейшей обработки.

Почему-то внезапно мне стало его жалко: сраный циник и эксцентричный реалист! Кому тяжелее всех приходится в жизни? Конечно же, самодовольным циникам. Естественно, по поведению Люца нельзя было сказать, что он был жалок. Но циник никогда не узнает, что в мире существует много поразительных, твою мать, вещей, таких как: любовь, счастье, верность…театр. Да, я никогда не был в театре, но по каким-то причинам я был уверен, что театр – это сверх-искусство. Это одно из немногих мест, где у людей нет права на ошибку, там лучше всего сыграна одна жизнь, а показана другая.

– Гавр, ты меня пугаешь! Ты бледен, как полотно… Ты предложил ей групповой секс с шампанским и сливками?

Вот о чем я говорил… Какой к черту театр, когда мозг занят шампанским и сливками?

– Мы идем в театр! – со вздохом сказал я и приготовился к всякого рода «забавностям».

– Вот теперь ты меня точно пугаешь! – Люц кинулся ощупывать мой лоб, изображая правдоподобную панику на лице. – Дурку вызвать? Или обойдется? На кой черт вы идете в театр? Чья это гениальная идея?

– Ох, Люцифер, не начинай… – простонал я.

Мой мозг был в ужасе и готовился к различным нападкам, насмешкам и тому подобному. Честно говоря, при общении с братом, я чувствовал себя какой-то тупой овцой. Ведь я знал, что он высмеивает меня, но все равно продолжал разговаривать с ним.

– Не, я не против, но театр – это… – Он замолчал, поджал губы и еле сдержался, чтобы не заржать.

Я прищурился, пялясь на него и в преспокойном состоянии ждал, когда он все-таки заржет. Но брат героически сдержался. Он откашлялся и посмотрел на меня полными счастья глазами. Не думал я, что «театр» так сильно сведет брата с ума.

– Что? Ты же там ни разу не был! – начал я возражать, сам того не желая.

– Ты меня не понимаешь… – посмеиваясь, сказал Люцифер. – Ты, черт возьми, как всегда меня не понимаешь! Как ты это делаешь, Гавр? Ты прожил со мной двадцать сраных лет, но так и не научился понимать меня! Ты специально это делаешь?

Я опустил глаза, не потому, что чувствовал себя виноватым в том, что не понимал этого придурка. Мне просто надоело смотреть на себя, как на истеричного весельчака. Люц даже обвинять не умел без азартного лица. А почему я вообще должен был его понимать? Если он был моим братом – это вовсе не означало, что я, как слишком умный пес, должен был его понимать. Что вообще за мания, какого черта всем так срочно понадобилось мое понимание? Брат и Роза тщательно пытались выставить меня каким-то извергом, который не умеет понимать. Зачем им это надо было? Чтобы они сделали с моим пониманием? Ничего. Никому из нас от этого не полегчало бы…

– А тебе это зачем? Давно ль ты начал страдать от моего непонимания? – я снова уставился на него.

Люц рассмеялся. По хер, что за вопрос – он всегда смеялся.

– Ну что ты, я же пошутил! – с ребяческим умилением сказал он, впиваясь в меня своими черными глазами. – На хер мне нужно понимание брата? Кто такой – брат? Мое отражение? Зазеркалье не умеет понимать…

Он снова улыбнулся, встал, подошел ко мне и, наклонившись к моему лицу, посмотрел испепеляющим взглядом.

– … в зазеркалье жизнь проходит совсем незаметно…не просри ее…

Люцифер ушел, оставив меня одного. Это было его обычным поведением: договорив свои сумасбродные мысли, он старался исчезнуть куда-либо, не знаю почему. Я не думаю, что он боялся, что ему ответят или еще что-то типа того. Может он просто считал, что дальше нет смысла разговаривать или наоборот, чтобы не наговорить еще больше чуши, специально уходил. Хер его знает… Я ведь его не понимал…

Я сидел на кухне до того момента, пока вниз не спустилась Роза. Она была заспанной и довольной. Все-таки трухлявое царство сновидений имеет мощную власть над настроением человека. Недосып – всем не жить, ненависть, злость буравят остервеневший мозг. Пересып – головная боль, апатия, громоздкая лень… Роза, видимо, выспалась нормально, поэтому улыбалась. Ее белые волосы топорщились в разные стороны. Она напоминала мне маленького эльфа, у которого дети оторвали крылья из желания поржать. Зато ее прическа «я только что продрала глаза» мне очень нравилась.

Спектакль начинался в восемь. Во всем нашем городке было всего два театра: один в нашей части, другой, соответственно, в противоположенной. Наш театр – это не очень большое здание цвета мрамора с безумными вкраплениями каштанового цвета и его оттенков. В архитектуре прослеживался ничтожный намек модерна на зажиточность древнего Рима: колонны, большой главный вход, несколько этажей, ступени… В общем, как обычно, ничего нового и своего. Мы упорно продолжаем разворовывать идеи Древних Рима и Греции, а потом кичимся этим.

В самом театре был только один зал, но обычно его хватало: никто, по крайней мере, не жаловался, что стоя смотрел представление.

Наш же спектакль был поставлен по книге какого-то Жаржи. Что за автор – черт его знает, лично я впервые слышал о нем и его книге. «Не воруй чужой путь» – интригующее название, я даже теплил надежду, что я не усну. В афише я не успел вычитать суть пьесы, меня заинтересовало название, но я не знал, как к этому отнесется Роза. Я ведь так и не спросил ее, а нравятся ли ей театры. Это было уже неважно.

Я ждал ее, собираясь выходить. Роза собиралась уже полтора часа…Что можно делать полтора часа? Я сидел в гостиной внизу, пытался представить себе, чтобы сделал я, будь у меня полтора часа на сборы. И как бы я ни изгалялся, все равно не понимал, что еще можно вытворить со своей внешностью за такое количество времени.

Когда Роза, наконец, спустилась, я думал, что получу инфаркт и умру и, может, тогда попаду в ряды людей умерших при странных стечениях обстоятельств. Роза блистала, как самая яркая звездочка на ночном небе. На ней было голубое, отдающее в синеву платье, прям по ее телу и чуть расширялось к низу. Подол тащился по полу, но не сильно. Тонкие бретельки, держащие все эту красоту, так прекрасно лежали на ее ключицах, плавно огибая плечи… Я мудло… На шее блестело колье, видимо в набор с ним входили серьги, которые также поблескивали в ушах. Аккуратно уложенное каре, могу представить, сколько на нем было лака. Но выглядело божественно! Пока Роза шла ко мне, я заметил из-под подола мелькают черные босоножки. Я их узнал! Ну, хоть что-то в том наряде я узнал! Ведь я даже не подозревал, что у Розы в залежах были такие «культурные» шмотки. Это был первый раз, когда я видел ее в таком платье. Стоит ли говорить, что внутри меня все горело, полыхало огнем к этой девушке? Какой к черту театр? Я хотел в кровать вместе с ней и больше не куда.

Люцифер, проходящий мимо, остановился и вытаращил глаза, словно перед ним стояла несуществующая богородица. Я почувствовал гордость. Сраная гордость, что на мою девушку так смотрели. Ведь Люцифер был не единственным чахнущим мальчиком, просто он был самым наглым.

– Ты великолепна, золотце! – он провел рукой по ее талии и по моему сердцу, извлекая разум сквозь него.

Меня аж затрясло от ненависти к нему и его скотскому поведению. Он подмигнул мне и выскочил из дома. Меня парализовало. Зато Роза явно наслаждалась своей внешностью и реакцией моего любвеобильного брата.

– Этот урод все сказал вместо меня… – еле слышно прошептал я, опуская голову.

Правильно! Я, как всегда, пока хлопал глазами, Люц уже все сделал за меня.

– Ну и к черту его! Ты прекрасно выглядишь! Я даже забыл, что мы куда-то идем… Ты сводишь меня с ума…Роза…

Я обнимал ее, целовал, а она только подставляла моим губам щеки, губы и шею. Я сходил с ума, меня уничтожали и пытали раскаленным железом. Это был просто ад – обнимать любимую девушку и понимать, что запал страсти придется затушить и валить в театр. А я так хотел ее… Я думал, что у меня оторвется голова и укатится куда-нибудь. Знакомо ли фраза «я больше не могу»? Вот я больше не мог хотеть ее.

– Пойдем! – она взяла меня за руку и пошла к дверям, безжалостно убивая мое слишком живое желание.

Ну что же делать, если надо идти?

За двадцать минут до начала спектакля мы были в фойе, перед дверьми амфитеатра. Вот там-то я, наверное, понял, о чем говорил брат, когда сказал «театр – это…». Внезапно я стал чертовски понятливым.

Лицемерие.

Какое доброе и лояльное слово – лицемерие.

Если кто-то ни хрена не знает о столь милом слове и его не менее милом значении, пусть сходит в театр. Ибо больше, чем там я больше нигде не видел столько лицемерия. Нет, дело не в пьесах и спектаклях, дело даже не сворованном стиле архитектуры. Дело в том, кто туда приходил. Первые пять минут пребывания там я чувствовал себя, грубо говоря, паршивым инопланетянином: на меня все косились, как на антисоциальную личность. Я же ни как не мог понять, какого черта они так таращились на меня? Но как раз спустя эти первые пять минут я все понял.

Антисоциальным ублюдком я был лишь потому, что на мне не было отглаженных штанов, рубашки, доисторической бабочки, удушающий меня всю дорогу и тому подобной атрибутики. Видите ли, отглаженные шнурки на моих кедах их не устраивали. Хотя, кстати, рубашка на мне была, только не парадная и без уродских галстуков и бабочек, и между прочим даже поглаженная.

Общество было явно оскорблено моим захолустным внешним видом. Хорошо, что смертную казнь отменили, а то глядя на расфуфыренные лица ископаемых бабушек, меня бы точно отправили на виселицу или гильотину, электрический стул или ввели бы смертельную инъекцию, в газовую камеру…Все это было для меня потому что, болотный водяной, посмел прийти в таком мерзком виде в «высший» свет.

«Высший» свет!

Лицемеры, конченные лжецы и лицемеры. Например, позавчера тетку с нереальной прической, в декорированном платье, которое еле вместило ее жирные телеса, с ярко накрашенной рожей, совершенно бесчеловечно намазанной пудрой, а также запахом прошлого века, я видел орущей благим матом на хрупкую девушку, которая случайно задела ее и извинилась за это. Или мужика, в строгом смокинге, с расчесанной бородой и лысиной на голове, морщинистой рожей, словно он прошел весь ад и преисподнюю, я тоже видел в стельку пьяного и ссущего на куст прям посреди улицы. Еще одна, малолетняя стерва училась у нас в университете на пятом курсе. Она все время стояла в курилке, обжималась со всеми подряд каждую пару, курила дешевые сигареты, а ее речь представляла собой дешевую обрыгаловку, где собирались тупицы со всего света. Но в тот день, в театре, она стояла в вечернем платье красного цвета, с такими же красными губами, с прической (видимо делала в салоне) и в подранных мехах, доставшихся ей от прабабушки. Этот грязно серый волосяной покров наверняка провонял старостью, по нему было видно, что каким-то неестественным чудом даже моль не стала жрать его. Я даже не говорю о том, что на дворе стоял июнь.

Почему же людям так страшно прийти в выдуманный ими «высший» свет со своей настоящей рожей, а не в бабушкиных масках? Я даже не знал, что подумать о Розе, относилась ли она к этой всеобъемлющей подлой категории лицемеров-театралов? К этим чумазым, безграмотным невежам на улицах, внезапно полюбивших искусство? К этим низким гениям моды, которые ходят в театр, чтобы показать свою новую маску (или хорошо забытую старую) и кусок шмотки, купленной под фальшивым брендом, вместо того, чтобы самим увидеть красоту искусства на сцене? К этим дегенератам, которые смотрят на всех, как на ничтожное насекомое, при этом они сами забыли, что недавно выползли из улья кала?

Я судорожно искал в голове оправдания для Розы. Почему она не вызывала во мне чувство тошноты среди этого цирка клоунов низкого качества, зажиточных интриганов, прячущих свои паскудные рожи под одеждой буржуазии? Почему Роза была для меня прелестна, в то время как остальные вызывали лишь жуткий смех? Ах, каменное притворство, что они – другие, выше, чем каждая фекальная пылинка в мире; что они умеют правильно держать столовые приборы, при этом вопрошая «а что это за ложечка»; что они загибают мизинец, когда пьют что-то из стакана, как прописано в сраном этикете, которого нет ни у кого из них дома, меня бесило и жутко злило. Я шел в театр даже не думая о том, что театральные сборища представляют собой такого рода утопию! Я шел, не задумываясь о том, что надо показать себя, я шел, черт возьми, посмотреть! И я увидел.

Как только мы добрались до своих мест, я пришел в полный шок и уныние. Вся мрачная тусовка, состоящая из трусов, скрывающих свои лица, также расселась по своим местам и начала жадно обмахиваться веерами! Противный закос под изобилующий красотой XVI век… Лицемерие еще и воруют! Им, видите ли, было жарко. Ни одна из этих «модниц» и «показушниц» не додумалась снять своего драного кота с плеч. Зачем? Плевать, что я потом обливаюсь, сидя летом в «мехах», главное, это как я шикарно выгляжу с этим веером из перьев.

Лживые стервы! А их кавалеры, сидящие рядом, уже тщетно боролись со сном, стараясь держать прямо свои кривые спины. Хорошо, что еще бакенбарды не наклеили. Затем в моей голове промелькнула мысль, а что, если они наряжаются, как отщепленные попугаи для себя? Типа им плевать друг на друга, «я сам хочу выглядеть хорошо и красиво». Но почему же в таком сраном случае, они так по улице не ходят, почему это их не повседневный вид? Потому, что они – лицемеры. Этому их учили в нашем замечательном ВУЗе.

Сам спектакль шел три часа с двумя антрактами. О спектакле мне сказать было ничего. Да, актеры душевно играли, я почти даже поверил в их страдания и мучения, но смысла я так и не нашел. Меня заинтриговало название пьесы «не воруй чужой путь», а на самом деле, пьеса оказалась очередной пустышкой с хорошим названием. Но все равно, я окончательно был убит после спектакля, когда «элита» начала прихорашиваться у зеркал, громко обсуждая, до чего же была замечательна пьеса, необычный сценарий и все такое. Я даже не знал, что подумать: «общество» головы в театр тоже не брало?

– Как тебе? – спросил я у Розы, рассматривая ее отражение и упорные подготовки и поправки прически и платья.

– Мне понравилось! – улыбнулась она.

На мгновение я потерял дар речи. «Мне понравилось»… Что? Что там могло понравится? Она вообще смотрела пьесу? Однообразные ответы в одинаково построенных предложениях…

Но все-таки я верил, что Роза не имеет ничего общего с этой «общественностью». Порой тупая, детская вера может разрушить могущественную империю. Главное верить…чем я, собственно, и занимался. Я улыбнулся ей и галантно подал руку перед ступенькой. Что мне еще оставалось делать? Сказать: «Роза, как ты посмела пропустить спектакль?». Конечно, это бред. Я должен был сохранять вид сраного мушкетера.