Текст книги "Ангелы"

– Ну что ж! – сказал профессор, после того как прозвенел звонок. – Я хочу поздравить вас, 21А группа с удачным окончанием первого курса! Особенно я хотел бы поздравить Розалию Фреч. У этой студентки нет ни одной четвертки. Она единственная, кто закончил прошлый год только с пятерками.

В аудитории послышались завистливые овации, типа поздравляющее Розу с таким замечательным успехом. Но меня удивило не это. То, что мой ангел не признавал никаких других оценок, кроме пятерок, я и так знал, но вот, что ее зовут Розалия – я даже не догадывался! Розалия – охренеть! Почему только спустя год наших отношений я узнаю, что у Розы есть другое имя? Я почувствовал себя так, словно я был единственным человеком, который еще не видел йети. Розалия… что за черт? Как так вышло?

– Так же я поздравляю всех остальных студентов, кого сегодня вижу. Трагичная новость – в нашей группе уже не тридцать человек, а двадцать семь. Трое были отчислены за неуспеваемость.

Вот тут я еще больше удивился. Отчислили троих студентов? Я оглядел кабинет и только сейчас заметил, что не было двух девчонок и одного парня. Почему-то я был уверен, что эти трое больше не учились из-за Лафортаньяны.

Когда летом мы сдавали ее идиотский предмет, я слышал, что она завалила до фига народу, но я был уверен, что это с 22А. На самом деле я был в шоке из-за мерзкого существования Лафортаньяны. Мне было совершенно наплевать на тех студентов, я ведь даже не знал их, мне просто было интересно, кто из профессоров получал моральное удовольствие, заваливая студенческую жизнь? Была ли это только Лафортаньяна или еще кучка людишек в предпенсионном возрасте, желающих побаловать свою маразмотичную душонку? Интересно, какого хера делал Трокосто? Почему он допустил это?

– Нудятина…

Вот это слово меня просто поразило, убило, расчленило, свело с ума и растерзало. Я ожидал услышать это от кого угодно, даже от самого Трокосто, но не от Розы. Впервые я услышал «нудятина», как описательное существительное к ее чуть ли не любимому предмету. Мне захотелось смеяться…

– Что ты сказала? – прошептал и, не знаю почему, положил ей руку на колено.

Я обожал ту парту за которой мы сидели… Столешница прикрывала все мое безумие, а я мог все чувствовать… Я, черт побери, все чувствовал. Ее колено, оно было превосходным, божественным. Я забыл на хрен о том, что у доски стоял наш куратор, распинался, поздравляя нас, хоть и его слова грамма выеденного не стоят. Я забыл о сраном университете и о своих жутких мыслях об ущербном месте. У меня перед глазами была самая счастливая пустота, объятия которой мне были нужны больше всего на свете. Глядя на Розу, я понял, что ей тоже были приятны мои прикосновения, но они все-таки не сводили ее с ума так, как сводили меня. Мне казалось, что еще чуть-чуть и я просто завизжу, как счастливый поросенок, что вот-вот выроню свой несчастный разум на стол и раздавлю его!

– Что-ты-делаешь? – спросила она шепотом, но с улыбкой на губках.

– Радуюсь первому учебному дню… – ответил я.

Что-то странное творилось, то, что нельзя творить, зажимало каждую мышцу организма и постепенно отключало каждую клеточку серого вещества в голове. Трогать колено любимой девушки, вокруг сидит куча студентов, у доски злой мужик, а я превращаюсь в животное. Это ли не прелесть? Прелесть экстрима, эйфория адреналина, голые нервы, жаждущие, чтобы до них дотронулись… Звучит, как исповедь шизофреника, не так ли? Но я предпочитал быть шизофреником, чокнутым мальчишкой, влюбленным идиотом… Я знал, о чем говорил; я знал эти чувства, мне хватало смелости говорить о них. Мне хватало смелости любить. Кто еще может сказать о своей любви, не боясь быть униженным? Я ни черта не боялся, пока Роза была со мной.

– Так приятно… – прошептала она, закрывая глаза, в то время, как мои пальцы нежно бегали по внутренней части бедра.

Боялась ли она? Нет! Я могу сказать с точностью, что она слишком была занята наслаждением и ничего не боялась. Разве можно бояться, когда наслаждение трахает мозг? Я даже не хотел отвечать на этот вопрос. Даже речь Трокосто показалась мне сладкой, украденной из рая. Что же творилось со мной, если даже идиот-профессор казался мне прозаичным чудом?

– Я знаю…

Я не мог остановить себя, свою страсть, желание, руки… Я не хотел. Между «не мог» и «не хотел» существует разница, размеров в пару сраных вселенных, и чтобы их преодолеть нужна воля и желание, как у Розы. Вот только жаль, что у меня их не было, поэтому «не мог». Но в тот день рядом присутствовала херня, которая была способна обгадить пару планет в этих вселенных.

– Гавриил, у вас слишком довольный вид. Вы все еще на каникулах? – в голосе профессора проскочила идиотская насмешка.

Разве он мог понять то, что творилось со мной на паре? Конечно же, нет! Иначе он бы не сравнивал ничтожные каникулы и мое божественное состояние.

– Нет, сэр, мне кажется я в раю! – я решил позлить своего куратора правдой, которую он так призирал.

Но профессор был слишком туп, он даже не понял, что я говорил правду. По его довольной, скотской роже бегала недоверчивая улыбка. Какой же мудак в наше время поверит в то, что кто-то побывал в раю, даже предварительно не сдохнув при этом. Если бы вдруг нашелся такой мудак, это был бы явно не Трокосто!

– То-то я смотрю, Вы меня не слушаете! Вам задание, мистер Прей. К следующей паре подготовить доклад «Парадигма рая – сладкая ложь»…

Я плевал на него и его задание: я был самым счастливым человеком во вселенной, какая к черту «сладкая ложь»? Пошел он и его слащавая ложь так далеко, что я не мог придумать конкретно, куда.

– Да, сэр! – кивнул я.

Трокосто не догадывался, что Роза опустила голову, потому что пыталась спрятать улыбку блаженства и наслаждения; не догадывался, что моя рука продолжала гладить ее ногу; не догадывался, что Розе, что мне было насрать на пару, на задания, на Трокосто. Профессор настолько привык видеть ложь, что даже если бы мы сказали ему, что нам насрать, он бы не поверил, а дал бы новый доклад: «Парадигма говна – чистая ложь».

Это была самая лучшая пара в моей жизни, и я не хотел, чтобы она заканчивалась. Но самое лучшее всегда быстро заканчивается и к тому же еще и с болью. Жуткий звонок заполнял своим блевотным звуком коридорные пустоты. Вся аудитория проснулась, задвигалась, прекратила зевать, начала болтать, а я хотел орать, истошно и истерично, потому что я не хотел отрываться от Розы. Но тогда у меня не было права выбора, я должен был плыть по течению говна, и из речки-вонючки нельзя было выбраться до выпуска из университета.

Роза была чем-то удивительным для меня в тот день. Как только мы вышли на улицу, она обхватила меня и уставилась мне в глаза.

– Пойдем, погуляем? – предложила она, не отпуская меня.

– Сейчас? Пойдем, у нас еще сорок минут до звонка… – улыбнулся я.

Мне кажется, я бы поддержал любую ее идею, даже самую безумную.

– Нет, я имею в виду… пойдем на хрен отсюда! – рассмеялась она.

Щурясь и заливаясь громким смехом, она пыталась посмотреть на яркое солнце. Конечно, разве мог я сказать «нет, Роза, мы пойдем на «поведенчество»… Только если для того, чтобы удивить ее.

Непонятно откуда, рядом с нами появился Люцифер. Что-то он был мрачен: руки в карманах, расстегнутая рубашка чуть ли не до пупа, растрепанные волосы, хмурый взгляд… Какой потрясающий момент в чертовой университетской жизни: любимая девушка предложила плюнуть на пары и пойти гулять, а у моего брата херовое настроение… Где ж это видано?

– … Уходите, голубки? – спросил Люцифер, даже не глядя на нас.

– С чего ты взял? – вырвалось у меня.

– Да у тебя такое счастье на роже, что мне кажется Да Винчи бы затруднился срисовать его.

– Хех… Зато у тебя на лице написано, что ты в отчаяние. Что такое, Ловелас? Первый курс оказался умнее, чем предыдущие пять?

Люцифер сузил глаза и соизволил, наконец, посмотреть на меня. Странная человеческая черта, присущая мне: ржать и измываться над тем, кому хреново; над тем, кому всегда было весело, а потом внезапно стало херово; над печалью брата. Да я еле сдерживался, чтобы не начать издеваться над ним.

Внезапно в паре метрах появилась небольшая толпа студентов: человек пять-семь. Вроде бы ничего необычного, за исключением того, что среди дам был только один парень.

– … Отчаяние, братец, не предупреждает о своем приходе, оно просто вваливается тебе в голову и так трахает, что нет сил сказать даже «нет». Ты можешь только стонать и визжать, и думать, когда ж я, твою мать, сдохну?

Вот такой сраный монолог я прослушал от брата, немножко опешил. Не поняв, к чему он все это высказал, я хотел было все-таки поржать, но брат продолжил.

– Видишь того мальчика? – с улыбкой спросил он, заискивающе поглядывая на ничего не понимающую Розу.

Она просто молчала, переводя взгляд то на меня, то на брата, иногда улыбаясь или смущаясь. Я не знаю, что происходило у нее в голове. Но…выглядела она очень мило, как плюшевая игрушка с большими глазами, полными некого детского удивления. Каждую сраную минуту я восторгался этой девушкой.

– С каких это пор ты начал увлекаться мальчиками? – спросил я брата.

Он улыбнулся так погано, как только мог. Вообще, я думал, что он вот-вот бросится на меня, но то была моя привычка, брат мог только таращиться. Я попытался вспомнить, когда Люц срывался на меня с кулаками, по-моему, это был один раз, в детстве. Я сломал его любимую игрушку… Остальные же разы я кидался на него. Хм, а я, оказывается, был вспыльчивым!

– Этот мальчик, точнее парень, переехал из другого города пару дней назад. Он старше нас с тобой на два года… Вот та охренительная, блестящая машинка, черного цвета – его. Не знаю, какого черта он в двадцать два года торчит на втором курсе… Кстати, наш сосед. Я имею в виду по группам: 22В. Его зовут Эрик Милтон.

Я перевел взгляд на новенького. Что я мог сказать с первого взгляда? Одет он был с иголочки: отглаженные до тошноты брюки и рубашка, молодежная стрижка, блестящие наполированные туфли, огромное золотое кольцо на руке и папка в руке. Он был словно подрастающий бизнесмен, только низкого уровня.

Что касалось его внешности, необязательно было быть девчонкой, чтобы разглядеть его привлекательность. Мой сраный язык был не способен выговорить слово «красивый». Крутящиеся вокруг него девчонки подтверждали это. Можно сказать, что я в жизни не видел такое чумовое «чудо».

Внезапно, я понял, что так расстроило Люцифера – Эрик был непросто потенциальным, а уж слишком явным соперником. Я был уверен, что этот жеребец мог уложить в постель любую из университета. Только вот мой брат был в не лучшем положении: ведь у него была только симпатичная морда и идиотская харизма, а у Эрика было красивое лицо и черная хонда представительского класса. Харизма против металла! Это будет интересно! Мне снова стало весело. В очередной раз причина депрессии брата была совершенно идиотской. Он ведь мог трахнуть кого угодно после Эрика, но быть вторым было бы унизительно для брата. Люцифер мог унижать, он даже любил унижать, но чтобы унижали его – это нонсенс!

Понаблюдав за Эриком пару минут, я понял, что он вообще-то и не собирается претендовать на райский уголок брата. Вокруг него было несколько девчонок, но не к одной из них он не притрагивался, отвечал им легкой улыбкой, я бы даже сказал, бессмысленной. Выглядело так, словно эти пиявки уже достали его своими визгами и, почему-то, я был уверен, еще и тупыми вопросами. Но так как производя впечатление некого шизофреника-интеллигента, он не мог послать приставучих дур. Поэтому он медленно продвигался к парковке, а за ним летел рой назойливых мух, в виде девушек, как за говном. Мне стало почти жалко его.

– Ну и что? Тебя расстраивает то, что этот рой не за тобой побежал? Расслабься, ты уже всех их трахнул, первый курс остался в университете. Так что возвращайся туда, а мы пошли!

– Что с тобой сегодня, Гавра? Что случилось у Трокосто на паре? Ножку перегладил? Лапушка, что ж ты моего брата довела до безумия? Смотри, счастьем весь светится, разговаривать научился, даже вспомнил, что такое счастье! Ты уже год стараешься, чтобы он забыл, что такое сраное счастье…

Ну как же я не догадался, что брат видел наши ласки во время пары и, конечно же, он нашел это забавным, очередная забава брата: «Эй, Гавр, потрогал девку за колено на паре!». Ну, что-то типа того. Вот этот двух-секундный разговор с моей «копией» чуть не довел до драки. Не знаю, как брат, но у меня кулаки чесались вплоть до костей. Роза, уже зная меня и Люца достаточно не плохо, не всякий случай встала между нами.

– Не переживай ты так, радость моя! Гавр не такой отчаянный, чтобы кидаться на меня здесь! – усмехнулся Люц и похлопал меня по плечу. – Да, братишка? Не против, если я тачку оставлю себе? Вы-то все равно гулять идите, а мне пешком не охота идти… Тем более первый курс не такой умный…Так, мне пора!

Я махнул ему рукой в знак согласия, взял Розу за руку и пошел в противоположную сторону от университета. Внезапно я остановился, пробитый насквозь прекраснейшими словами, живыми словами, звучавшими впервые в 1857 году в Париже; слова, которые чуть не свели с ума публику того времени; слова несущие в себе смысла больше, чем любая нынешняя херня, названная стихом. Я услышал слова Шарля Бодлера.

Какая вероятность того, что выйдя на улицу, человек может услышать строки одного из самых душещипательных поэтов XIX века? Да бог с этим XIX веком, меня удивило и поразило до неестественного полоумия, что четко, с выражением наилучшего чтеца, отрывок из сборника Бодлера, читал мой душевнобольной брат.

…Я люблю тебя так, как ночной небосвод…

Мой рассудок тебя никогда не поймет,

О, печали сосуд, о, загадка немая!

Я люблю тем сильнее, что, как дым ускользая

И дразня меня странной своей немотой,

Разверзаешь ты пропасть меж небом и мной.

И в атаку бросаюсь я, жаден и груб,

Как ватага червей на бесчувственный труп.

О, жестокая тварь! Красотою твоей

Я пленяюсь тем больше, чем ты холодней.¹1
  Стихи Ш.Бодлера, перевод А.Дольского


[Закрыть]

Это был воистину удивительный день, а Люцифер его просто еще больше украсил.

      Я слушал, как брат вычитывал стих, по телу бегали мурашки от его идеальной дикции, темпа и тембра. Откуда же я мог знать, что мой придурковатый брат знает стихи, да не просто стишки, а величайшие, и умеет их читать. Я не мог совладать с собой и обернулся: я просто был обязан узнать, что за «сверхчудо» вызвало у Люцифера желание вспомнить Бодлера.

Девушка. Об этом я сразу подумал, что вряд ли какой парень смог бы вызвать у Люца такие светлые чувства. На такое способна либо бутылка хорошего алкоголя, либо девушка. Я был очарован…и не только я. Мой брат был просто…уродом.

Перед ним стояло некое божество с безумно красивым лицом. Темно-темно каштановые волосы, темно-карие глаза, губы, словно лепестки самого свежего летнего цветка, мраморная кожа, белесая, гладкая и ровная. Волосы, волной спускались к ее талии…густые локоны каштана… Бог мой, как же давно я не видел девушек с такими длинными волосами и природной завивкой. Эта девушка была бесподобна! На ней была майка и джинсы с кедами: никаких претензий «я – стерва, о который ты только можешь мечтать». Это была просто девушка неземной красоты… Первокурсница!

Люцифер читал ей стихи, даже не прикасаясь к ней, она же стояла с детской иронией на лице, скрестив руки на груди, внимательно слушая моего брата.

– Это было превосходно. Увидимся! – сказала девушка, хлопнула Люца по плечу и ушла.

По идее должен был бы прозвучать гром вселенского масштаба и развернуть землю пополам, так как я стал свидетелем такого замечательного спектакля: девушка, сошедшая с картинки, пожелала брату удачи.

– Сука! – услышал я.

– Гавр, ты чего? Мы идем? – спросила Роза.

Она, похоже, была не прошибаема: ни Люцифер, ни его стихи, ни девушка, ничего ее не удивляло. Роза не понимала, что обычно Люцифер не читает стихи девчонкам, он просто трахает их и им это нравится. Здесь был совсем другой случай. Затем брат увидел меня и снова подошел со злой улыбкой.

– Кто это? – спросил я, как бы невзначай.

Люц смотрел на меня, понимая, что девушка с таким лицом просто не могла мне не понравиться. Но он не осознавал, что человек может оценить женскую красоту, она может понравиться ему или нет, но я никогда не откажусь от Розы, потому что я любил ее красоту, загадку и ее саму.

А «любовь» и «нравится» не сравниваются, ибо тут нечего сравнивать. Для Люцифера «нравится» было превыше всего. Он не знал, что такое «любовь». Его сердце было так плотно закрыто, что вряд ли какая девушка захотела бы биться в эту дверь, не зная, что именно находится за ней: сердце может оказаться и гнилым. В случае Люцифера, оно наполнено сарказмом, издевками, насмешками и непревзойденной иронией. Какой идиотке понравится выслушивать эти помои? Я не знал, ровно так же, как и брат.

– Элеонора Госселин… – прошептал брат, смотря девушке вслед.

Ее каштановые локоны переливались на солнце, пружинили от каждого ее шага. Она шла с какими-то девчонками и смеялась. Скорее всего, даже не над Люцифером, она уже забыла про него.

– Ладно, черт с ней! – усмехнулся брат. – Я оставлю ее на закуску, когда разберусь со всем первым курсом.

Люц снова усмехнулся и ушел в университет. Что Роза, что я, мы стояли нечего не понимая: реакция брата была, ну, просто-напросто странной.

– Тебе не показалось…? – Роза посмотрела на меня вопросительно.

– Да! – ответил я, поняв суть ее вопроса. – Ну, мы же не собираемся говорить об этом? Замечательно! Пошли!

Крепко держась за руки, мы шли по аллее, рядом с дорогой. Изредка проезжали машины. Роза щебетала. Ее настроение было просто на высоте. Честно говоря, меня это даже пугало…немножко. В тот день она была действительно странная. Но, наверное, такое поведение нормально для девушки: она должна быть немножконе в себе.

– Что с тобой сегодня? – не выдержав, спросил я.

Мы шли, не останавливаясь под лучами осеннего солнца.

– Со мной что-то не так? – спросила она весело и поскакала вперед.

Я смотрел, как на ее белоснежные волосы, обжигающие мне глаза своей белизной, опускались солнечные лучи. Она была похожа на маленькую девчонку, радующуюся последнему теплу.

– Да нет, все так… просто ты какая-то странная! – слегка опасаясь, выговорил я.

Я не понимал, что с ней происходит, а она могла не понять меня, а это чревато последствиями…жуткими.

– Странная? – переспросила она, словно игралась со мной и ей это нравилось.

Не одного прямого ответа.

– Ну, Роза, прекрати! Ты же понимаешь, о чем я говорю! – вздохнул я.

Она остановилась и посмотрела на меня в пол-оборота. Ее лицо было хмурым, она молчала, а я пытался понять, почему она молчит.

– В чем дело? – спросил я.

– Я видела, как ты на нее смотрел… – печально сказала она и пошла спокойным шагом дальше.

Ну, только не это! Я с визгами просил кого-то, чтобы Роза не обиделась. Что такого она могла узреть в моем взгляде? В чем меня снова пытались обвинить?

– На кого? – закос под дурака бывает лучшим выходом из шаткого положения.

На самом деле я был полным неудачником, ибо я даже не мог нормально прикинуться дураком. Роза остановилась и снова посмотрела на меня таким мрачным взглядом, что испариться – было мое самое безобидное желание. Стоило ли мне уже начинать проклинать себя за то, что я родился или еще было рано?

– На ту, на которую смотрел весь университет! – Роза усмехнулась и подошла ко мне.

Она так пристально изучала мое лицо, загоняя меня морально в какой-то темный угол, воруя у меня воздух, сжимая мое горло… Это была такая мелочь, по сравнению с тем, что еще могли вытворять ее глаза со мной.

– Я смотрю только на тебя! – я взглянул на чистое и безоблачное небо.

Мне было тяжело смотреть на нее под таким натиском. Я даже не удивился бы, если Роза восприняла это, как знак того, что я лгу. Но она смолчала, продолжая испепелять меня глазами.

Метаморфозы, происходящие на ее лице, уничтожали последний шанс понять, о чем она вообще думает, в чем пытается обвинить. Ее ангельская улыбка, прищуренные глаза, странные вздохи, усмешки…Какого черта? Этот пазл был слишком сложным для меня!

– Роз, пожалуйста, не впадай в истерику! – прошептал я, обнимая ее. – Ты же знаешь всю правду моего отношения к тебе! Ты знаешь, как сильно я люблю тебя. Если здесь появится самая красивая женщина, я не замечу ее! Я просто покорен тобой… Прекращай с этими бреднями…

– Меня ревность точит…– Роза снова пошла вперед.

Господи, как же приятно, что ее ревность точила! Я, наверное, целый год этого добивался, и вот оно! Не лучшее чувство, но тоже неплохо, в любом случае, лучше, чем ничего.

Я очень старался, чтобы на моем лице не было никаких улыбок, но я чувствовал, как она вылезает против моей воли. Мне, наверное, стоило также обрадоваться, что Роза шла впереди и не смотрела на проявление моего скотства.

– Эй! – позвал я, за тем в два шага догнал ее и обнял.

Она стояла уткнувшись мне в грудь, а я гладил ее, рассматривая макушки деревьев.

– …Я так люблю тебя. Просто боюсь потерять тебя, что в один прекрасный момент появится вот такая вот, стрельнет глазками и ты падёшь к ее ногам…

– Хорошего ты обо мне мнения, зайчик… – удивился я и даже немного разозлился: она ведь выказывала мне свое недоверие.

– …Ты просто не представляешь, насколько мне страшно, что такое может случиться. Знаешь, как я сейчас жалею, что нет такой страховки, стопроцентной гарантии, что такая девушка не появится… Вдруг ты просто возьмешь и разлюбишь меня. Гавриил, ты можешь любить вечно?

Какие странные вопросы она задавала, странные предложения говорила. Я слышал симфонию ее голоса, дирижером которой была меланхолия. Почему? Я никак не мог понять эту девушку. Что творилось у нее в голове в тот момент? Должен ли я был воспринимать все это всерьез или какого черта мне надо было делать?

– Сильный вопрос… Хотел бы я любить вечно… Но очевидно, что с таким образом жизни я вряд ли до глубокой старости доживу.

Розы быстро улыбнулась, затем впилась в меня своими безжизненными глазами. Мне захотелось сказать что-нибудь идиотское, в надежде, что это поднимает ей настроение. Но я испугался, что это может также довести ее до очередной истерики. Поэтому, на всякий случай, я решил промолчать.

– Скажи, что ты меня любишь и будешь любить…что мы всегда будем вместе, что никто не сможет нас разлучить, что наша жизнь будет долгой и счастливой, упоенная любовью и страстью! Скажи мне! Скажи, что ты никогда не бросишь меня, что твое сердце просто не позволит этого! Скажи, что любовь не может умереть…

Я слушал ее и покрывался красными пятнами, неотрывно пялясь на чертову верхушку дерева. Сказать, что Роза вела себя странно – не сказать ничего и очень мягко. Меня пугало такое поведение. Как будто лунатичка! Я пытался совладать с лицевыми мышцами, чтобы они прекратили строить удивленные рожи.

– Что ты? – прошептал я ей на ухо. – Я всегда буду с тобой… Я слишком люблю тебя, чтобы даже на миллисекунду представить, что мы не вместе. Моей любви хватит для тебя на всю твою и мою жизнь… Я никогда не брошу, не оставлю тебя…

Тот вечер у нас вышел слишком слащавым для моего восприятия. Но я был безумно счастлив, что Роза рассказала мне о своих чувствах. Наконец-то я знал о ней все, я понимал все, что она чувствовала ко мне. Когда девушка со слезами счастья на глазах говорит, что любит и умоляет не бросать ее, кажется, что земля перевернулась вверх ногами и всем чертовски стало комфортно от этого, как паукам комфортно лазить по своим паутинам. На тот момент мне было наплевать на всех, особенно на брата. Мы с Розой знали язык, который он никогда не сможет познать, так как много подчиняется голове, оставляя сердце только как орган, качающий кровь.

… Откуда же я мог знать, что надо мной повиснет такая огромная куча говна и она медленно готовилась свалиться мне на голову, тем самым убивая меня. Я просто не был готов к этому.

***

В выходные мы бурно отмечали начало конца свободы. В нашем доме, естественно, благодаря брату собралась большая часть второго курса: вечеринка!

Люцифер был в восторге, чего нельзя сказать обо мне. Я, словно цербер, охранял вход в мою комнату, в ужасе представляя, что случится, если туда попадет хотя бы два человека из «гостей». Все, я просто лишусь своего чистого и уютного уголка. Пьяные студенты считают себя коровой в Индии: они делают, чего хотят, наивно пологая, что они священные и никто не смеет к ним даже прикоснуться. Вот так это стадо священных коров топталось по всему нашему дому, а я стерег вход.

Брат везде носился с какой-то первокурсницей в обнимку. Он целовал ее, строил глазки другим девчонкам, дотрагивался до третьих. Гарем, чего уж тут говорить! Он даже не вспоминал о той девушке, Элеоноре, словно ее и не было, так, детский мираж. Хотя чего я удивлялся? Нинель была трехдневным миражом, а потом также исчезла, как все остальные его девушки.

Все это время, пока в доме было так называемое «пати», Роза не отходила от меня. Она была настолько шикарна, что я был очень рад, что она была рядом и не заставляла меня нервничать.

На ней было надето элегантное черное платье чуть выше колен, а сзади, на спине был хороший, такой вырез, из которого я никак не мог вытащить свои пальцы. Ее кожа, как царский бархат: хотелось трогать постоянно, чем я и занимался. Но я так же знал, почему она не отходила. Дело в том, что от меня так же не отходила Мелиша! Ее пригласил братец, причем я уверен, что он сделал это специально. Ему нравилось наблюдать за тем, как между нами с Розой протекают различные ссоры. Для него это было, как надеть 3D очки и оказаться в эпицентре событий.

Ну, так как брат был полным придурком с большой буквы, то я даже не удивлялся, что семейные разборки вызывали у него неподдельный интерес. Поэтому Мелиша была в доме.

В жизни каждого человека есть провокация, поддерживающая его активную жизнедеятельность. Мелиша поддерживала активность Розы, брат – мою. Я же откровенно наслаждался, понимая, чувствуя, да просто созерцая ее легкий бриз ревности.

Мелиша всегда была где-то рядом, со стаканом в руке. Как только она улучала минуту, когда Роза отходила от меня, Мелиша тут же подбегала и начала шептать мне слова отчаяния. Я снова и снова говорил ей, что я люблю Розу, и ничто на свете не сможет убить мои чувства к ней. Я даже извинялся за свою неспособность любить ее! Все бестолку.

В общем, мы отмечали первые учебные дни, а на следующий день мы все лежали в лежку, так как были больны похмельем. К счастью до моей комнаты никто не добрался, зато Роза мне устроила шоу в ту ночь!

Она пила без остановки, я никогда не видел ее такой, я даже не знал, что она может столько выпить. Мне кажется, если бы я столько выпил, я бы, наверное, умер. Так что, под утро мой седовласый ангел подошел ко мне и просто буквально обмяк у меня в руках. Я улыбнулся: нежность и хрупкость девушки видны не только, когда она идет на высоких шпильках, слегка пошатываясь, но и когда она пьяная висит у тебя в руках, как вафельное полотенце, а тебе даже жалко ее. Я поддерживал ее за талию, она шаталась, как не вкопанная в землю палка. На ее лице застыл блаженно-исступленная улыбка, глаза были полузакрыты. Она, как и все люди в ее состоянии, пыталась делать вид, что ей хорошо и она трезва, но вот только организм был явно не согласен с ней.

– Ну, что ты зайчик? – усмехнулся я, убирая волосы с ее лица.

Она улыбнулась, но глаза так и не смогла открыть. Да я и не хотел, чтобы она утруждала себя.

– …Хорошо… – улыбнулась она.

Ее улыбка появлялась так медленно, а затем также медленно исчезала. Ее ноги подкосились и она окончательно опустилась в мои объятия. Хорошо, что я успел поймать ее.

– Ух ты! – вырвалось у меня. – Держу!

– Угу… – это все, что она смогла ответить мне, все с той же медленной и призрачной улыбкой.

Я взял ее на руки и пошел в комнату: вечер Розы явно удался.

Тогда я заметил странную тенденцию: если пьют двое, то один из них всегда намного трезвее, видимо потому, что ответственность все-таки обитает в головах. В тот вечер тем ответственным мудаком должен был быть я, поэтому как я не старался напиться, у меня не получалось.

Я аккуратно положил ее на кровать. Она что-то говорила на другом языке, если это можно так назвать. Я ничего не мог разобрать из ее «слов». С одной стороны мне было жутко забавно: я ведь снова был удивлен. Но с другой – меня это поражало. До чего же сильно она мне доверяла! Она была уверена, что я не брошу ее лежать посреди комнаты, что не допущу, чтобы к ней кто-то притронулся… Она была права.

Я переодел ее как смог. Ведь очень тяжело трогать божественное тело любимой девушки, зная, что никакого продолжения не будет. Тяжело раздевать и тут же одевать.… Но, в первую очередь, я старался договориться со своим телом, а было намного проблемотичнее, чем кажется.

Лучше бы нас учили, как справляться с самим собой, когда ты не хочешь справляться. Проклятое «я должен»! Модальный глагол самоуничтожения и разрушения. Мало того, что люди разрушают все вокруг себя, так они еще и себя гробят. Именно для этого придумали: должен, обязан, нужно… Задача человечества весело уничтожить себя с помощью гениальной игры слов. Выглядит примерно так: «иди, убей себя!» – «нет, я хочу жить» – «но, ты ОБЯЗАН убить себя» – «а, ну тогда без проблем». Ну что мне делать – я был обязан помочь пьяной девушке, не переходя рамки дозволенного, хотя в тот момент «дозволено» мне было все.

Я справился с этим, скрипя сердцем, зубами и еще кое-чем, но я нашел в себе силы вспомнить значение слова ответственность. Поэтому Роза лежала уже в пижаме и продолжала что-то мычать. Я не обращал внимания. Лучше всего не слушать то, чего говорит пьяный человек, а то можно не херово удивиться и не всегда в хорошем смысле этого слова.

Как только я разобрался с моим пьяным цветком, я стянул с себя футболку и начал было расстегивать брюки, как услышал жуткий кашель. Я резко обернулся и увидел, что Роза просто чуть ли не задыхается. Мгновенно я подбежал к ней и повернул на бок, так, чтобы голова свисала: я же знал, что будет дальше.

Рвота.

А что тут удивительного? Омерзительного? Все когда-то пили…много пили и хоть раз да блевали. Возможно, это был первый раз у Розы, я не знаю, мне в тот моменты не до этого было.

Роза творила свое гадкое дело, я лишь убирал волосы, чтобы все совсем не стало плохо и с ужасом думал, что за одну несчастную минуту моя комната превращается в нечто, чего я старательно пытался избежать. На самом деле мне было немного смешно: ну, правда, эта маленькая девушка выглядела как-то нелепо.