Текст книги "Огни святого Эльма"

Неизвестно что предприняла бы еще команда авианосца, но шторм налетел неожиданно быстро. Внезапно все смещалось – вода, земля, небо, огромные волны поднялись на небо, темное небо спустилось на волны, раздался страшный гул, все заскрежетало, послышался треск срываемых парусов, вода хлынула на палубу черной струей.

Боцман успел схватить брата и сестру и затащить в каюту, прежде чем парусник начал свои страшные кувырки вверх-вниз, вправо-влево.

Авианосец не успел больше сделать ни одного выстрела, так как вода рванулась большими волнами, небо свалилось в воду струями дождя, стихия заревела как тысяча разъяренных быков.

Когда корабль бросало туда-сюда как щепку, он неожиданно ударился обо что-то твердое левым бортом.

Парусник осветили прожектора, которые еще работали на авианосце. Последний погружался в воду, нос торчал вертикально кверху, половина корпуса уже была под водой. Соня и Данила с ужасом увидели людей прыгающих за борт, барахтающихся в воде в спасательных поясах и без поясов, кричащих и зовущих на помощь.

Ярко-красное свечение опять появилось на мачтах. Оно осветило гибель авианосца. Он ушел под воду, оставив огромную воронку, которая каким-то чудом не поглотила парусник. Крики еще слышались какое-то время и были видны темные фигуры на поверхности воды. Но вскоре все заглушила буря.

Огромная волна захлестнула Летучий Голландец как раз с левого борта, бросив тех, кто там стоял, на палубу.

Филипп слетел с капитанского мостика, и едва успел вскочить на ноги, схватившись за правый фальшборт.

Только две фигуры остались в вертикальном положении – боцман, державшийся за мачту и Дирк, изогнувшийся и стиснувший зубы, вцепившийся в штурвал двумя руками.

Прежде чем налетела вторая волна, засвистела боцманская дудка, и послышались команды – короткие и хриплые Дирка и громовые «Питера вдвоем».

Скрепя зубами, ругаясь и крича, матросы полезли на мачты, бросились к снастям.

«Данила!», – закричала Соня. Ее брат по счастью оказался рядом, он вцепился ей в руку и они, обливаемые тоннами воды, сшибаемые ветром, начали свое медленное продвижение к каюте.

Это был самый запомнившийся Соне и Даниле эпизод после остановки в Петербурге. В последующие дни несколько дней они почти не выходили на палубу.

Глава 17
Разведчица

Брат и сестра по-прежнему проводили много времени, общаясь с капитаном. Иногда Филипп впадал в крайне мрачное состояние и начинал ругать Бога, себя, свое намерение найти потомков, говорить, что ничто уже не утешит его, раз Соня и Данила также попали под действие проклятия.

Но обычно он все-таки сдерживался, и один раз признался, что в глубине души он все-таки надеется на то, что им удастся вернуться к нормальной жизни. Капитан сказал, что он интуитивно чувствует это, что позволяет ему сохранить остатки рассудка.

Соня и Данила как могли пытались утешить капитана. Данила говорил, что вообще плавать на Летучем Голландце не так уж и плохо.

Соня много рассказывала о своих предках.

– Твой прадедушка во время революции уехал из России, а потом вернулся? – как-то спросил Филипп, которого живо интересовали все подробности. – Революция, это смена власти, ведь так? Меня очень хотелось бы узнать подробно про всех моих потомков, они в каком-то смысле мои дети, вы пока не можете меня понять. Твоему прадедушке, наверно, много пришлось пережить.

– Да, – ответила София. – Давайте я расскажу вам историю, которую мне рассказывал дедушка со слов прадедушки.

– Знаете, у меня очень развита интуиция, какое-то внутреннее видение, иногда мне кажется, я уже не человек, призрак, мое восприятие очень отличается от обычного, – задумчиво произнес Филипп. И его обветренное лицо, с глазами мудреца, вдруг действительно показалось Соне маской привидения. Она вздрогнула.

– Здорово, это называется сверхспособности, – оживился Данила.

– Если ты начнешь рассказывать, я смогу как бы перенестись в то время и увидеть все это.

– Классно, как на машине времени, хотел бы и я так, – заметил Данила.

– Не совсем, только мое сознание переносится в другое время. Итак, Соня расскажи мне.

Она начала рассказывать, и вот что в это время увидел капитан:

Граф Василий Петрович Растратин сидел в поношенной куртке и старых потертых темных брюках за рулем такси и ждал клиентку, которая должна была выйти из магазина. За несколько лет он стал уверенным водителем. И уже так сильно не волновался на поворотах и перекрестках. Никто не знал чего ему, очень нервному неуравновешенному и нетерпеливому, стоило научиться водить машину. Это был уже немолодой человек, явно за сорок. У него было красивое породистое лицо с правильными чертами, темные волосы, с обильной проседью и очень печальные глаза.

А вокруг был Париж, 1934 год. Фасады зданий из белого туфа, белое как молоко пасмурное небо, блеск и нищета, безоговорочная победа буржуазной революции. Собор Парижской Богоматери, Эйфелева башня, Лувр, прохожие, озабоченные экономическим кризисом в Европе, который вроде бы сходил на нет, но начиналась стагнация. Удивительный город, неповторимый неподражаемый во множестве оттенков белого и серого, воздушный, нейтральный. Василий подумал, что прекрасный суровый Париж с удивительной архитектурой, и очень тяжелой жизнью, для него, во всяком случае, это нечто среднее между раем и адом, чем-то напоминает католическое чистилище. В ожидании клиентки Василий Петрович протер тряпкой ботинки и заметил, что один из них снова порвался. Он с досадой выругался. Сейчас нет денег, чтобы купить новую обувь. Жене и сыну с трудом хватает и еще надо оплачивать комнату, они задолжали за два месяца. Проклятая жизнь. Господи!

Тут из отеля Рицц вышла дама, он выскочил из машины, чтобы открыть перед ней дверь. Явно очень богатая клиентка, стройная леди лет тридцати пяти в модном элегантном длинном черном платье с рукавами реглан, зрительно расширявшими плечи, поясом, глубокими карманами и большим декольте на спине, круглой шляпке и с несколькими фирменными пакетами из дорогих магазинах. В ее красивом тонком лице с очень искусно наложенной достаточно яркой косметикой ему почудилось что-то знакомое. И она произнесла адрес с русским акцентом, дом в районе Монмартра. Машина тронулась.

– Вы не из России? – спросил он по-русски. Василий Петрович тосковал по родине и всегда рад был поговорить, вспоминая прошлое со своими несчастными друзьями, обездоленными эмигрировавшими аристократами. Но кто-то из них спился, кто-то озлобился, и разговоры радости не приносили, да и времени на беседы почти не было.

Дама внимательно посмотрела на него.

– Из Советского Союза, – ему показалось, что его пассажирка вдруг изменилась в лице, но, может быть, просто показалось. Она достала маленький изящный дамский портсигар и элегантно закурила сигарету в длинном мундштуке, отвернувшись и внимательно глядя в окно.

– Мне пришлось эмигрировать в 1918-м, – произнес Василий, и замолчал, ожидая ответной реплики. Но дама не собиралась поддерживать разговор.

– Мой муж работает в посольстве СССР во Франции, – наконец сказала леди равнодушно.

– Аа… – протянул он. – Как сейчас жизнь в России? Расскажите, пожалуйста, прошу вас.

– Да что рассказывать, все нормально, мы идем к светлому будущему. Ведь вы, наверно, читаете газеты? Впрочем, буржуазная пресса все искажает.

Они проехали несколько кварталов и были уже в районе площади Бастилии. Дама несколько раз нервно оглядывалась назад.

– У меня такое чувство, что я вас уже где-то видел, – неуверенно сказал Василий.

– Василий Петрович! Вы все еще красивы, – вдруг с какой-то горечью усмехнулась она. – Из всех моих возлюбленных вы были самым никудышным, простите за откровенность, прошло столько времени, что это уже не имеет значения, – дама поправила короткие волосы, подстриженные по последней моде, и элегантно стряхнула пепел с сигареты в окно.

– Госпожа, кто вы? Когда мы встречались? – голос Василия Петровича дрожал.

– Помните село Отрадное 1915 год, лето, вы приезжали к другу поохотиться.

У него в голове пронеслись картины: запах свежескошенного сена, беззаботная обеспеченная юность, прекрасная карьера впереди, как казалось тогда. Шардоне, бургундское, водка. Они с другом приехали сюда отдохнуть от суеты при дворе, Василий уже был камер-юнкером, они вращались в высшем свете. Деревенская девка Машка прислуживала за столом. Ему было двадцать лет с небольшим, а ей вроде бы пятнадцать. Он заговорил с ней, ему было любопытно пообщаться с народом. Она была такая милая юная наивная до абсурда, совершенно неиспорченная. Василий сказал, что влюбился с первого взгляда и не может без нее жить, а ночью пригласил ее на сеновал. Как банально. Потом он уехал, не попрощавшись.

– Маша, неужели это ты?

– Я.

– Мария, простите меня, тогда, понимаете, действительно было другое время, но как вы изменились! Вы здесь живете?

– Простить за что, Вася? Это было ну…, интересно, мы были молоды, хотели развлекаться и что из этого? Да, Вася, мой муж работает в посольстве. Господ теперь нет, мы все товарищи, буду тебя так называть по-простому, – она тяжело вздохнула.

– А ты не переживала тогда, не ждала меня? Ведь я… был твоей первой любовью. Зачем ты сейчас играешь? Ведь мы уже немолоды, столько времени прошло, ты сама говоришь.

– Я не играю, – пожала дама плечами. – Я это теперь так воспринимаю. А, впрочем, не это сейчас главное. Мне не до того было тогда, Вася. Не поверишь, я переживала за судьбу страны, помогала красноармейцам, я стала идейным человеком. Ты вроде считал меня дурочкой и напрасно. Вы все оказались в дураках, что-то не просчитали, – несмотря на жестокие слова, в ее голосе прозвучало что-то похожее на жалость. – А любовь, любовь…, конечно, в ранней юности по-другому на это смотришь. Сейчас в наше неспокойное время женщине необходима защищенность, надежный человек рядом. Но, с другой стороны, «и вечный бой, покой нам только снится». Я все время живу в бешеных страстях, на грани, на срыве, как и весь наш нарёод. И в каком-то смысле только это и есть настоящее, порыв, титаническое усилие, предел возможностей, натянутые как струны нервы, в любви и в борьбе, во всем. Так куются победы.

– Мария, в тебе столько жизни, энергии. Теперь я понимаю, почему мы проиграли гражданскую, – сказал Василий с грустной улыбкой, – у меня в душе только отчаяние и боль. Знаешь, я хочу вернуться. Я не сплю по ночам. Почти совсем. Мне так не хватает Петербурга, белых ночей. Это ностальгия страшная болезнь, понимаешь, я наказан за все, ужасно наказан. Я будто наяву вижу Невский, Казанский собор. Моя любимая улица вдоль Обводного канала. Там я бродил, доходил от проспекта до Летнего сада, потом до Дворцовой, думал обо всем на свете. Ведь Казанский собор не взорвали, Мария? – с надеждой спросил он.

– Не знаю, Вася, – равнодушно ответила дама, – я в Москве жила в центре, в большой квартире. Столица сейчас прекрасна, власть в руках народа, повсюду наши знамена и лозунги, трудящиеся радуются жизни. Мы были на приеме в Кремле, я видела самого товарища Сталина, – ее взгляд загорелся. – Он отец народов и ведет нас к светлому будущему. И это не пропаганда, я смотрела в его глаза, – ее голос дрогнул. – В них огромная сила и воля, он может сделать все, что захочет! Все, понимаешь? Будущее уже наступило, нам не так далеко до коммунизма. Ты хочешь вернуться, – продолжала она уже более будничным тоном. – А зачем? У тебя ничего не будет. Ты же читаешь газеты, теперь это НАША страна, там все по-другому. Ты считал себя выше меня тогда, на каком основании скажи? Почему один считает себя достойнее другого из-за своего материального положения? «Человек – это звучит гордо» – как сказал товарищ Горький, просто человек и неважно чем он владеет. Теперь уже неизвестно, кому из нас больше повезло с происхождением. Только наш разум остается с нами, деньги можно потерять за одно мгновение. У нас в стране свобода, равенство и братство. Вы гордились своими поместьями и фамильным золотом, это против природы, гордиться надо честным трудом. «Мы наш мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем». «Человек не может жить в обществе и быть независимым от общества». Ты тоже не сможешь, Вася, ты там не проживешь.

– А здесь, Мария, думаешь, мне здесь хорошо? – он резко затормозил перед светофором. – Ты сама видишь, во что я превратился. Я плачу по ночам и не просто, потому что я все потерял, я уже привык жить бедно. Мария, я потерял родину. Я не могу жить без нее, мое сердце не выдерживает, нет. Иногда я думаю, что лучше умереть, чем жить так и пускай я умру на родине.

– Я могла бы тебе помочь, у нас связи, но не буду, не из-за прошлого, уже столько воды утекло. Я не хочу показаться нелояльной, у нас хорошо, но знаешь как-то страшно. Да, у режима столько врагов, так много предателей, даже среди своих, они проникают всюду. Товарищ Сталин тогда на приеме сказал, что нет пощады врагам народа и это правильно. Наша страна островок свободы в этом мире эксплуатации и несправедливости, его надо сохранить, ради этого нужно пойти на все! Понимаешь?

– Понимаю, – не очень уверенно ответил Василий. – Ты теперь леди из высшего общества. Ты красавица, Мария. Я готов на коленях целовать твои руки и просить прощения. Вы придумали эту классовую борьбу, но есть же человеческие чувства, которые выше этого. Тогда это для меня было серьезно…

Я ушел в армию в 1915 и не смог приехать к тебе, просто не смог, – зачем-то соврал он.

– И сейчас ты пригласишь меня в гостиницу, чисто по-русски потратишь последние деньги, которые ты должен за квартиру, чтобы заказать в номер шампанское. А, впрочем, не это сейчас главное. Не надо, Вася, прошлое никогда не вернется. А, если вернется, это будет страшно, но сейчас мы верим и мы счастливы, потому что делаем все, что можем.

– Мария, что с нами со всеми произошло? – Василий Петрович нахмурился. – Россия суровая страна, азиатская жестокость, зря мы подражаем европейцам, мы остались там, в темном прошлом. Чингисхан, отсталость, рабство. Мы виноваты перед народом, перед самими собой. Да что говорить, нас, дворян, уже почти не осталось. Но ведь было же что-то хорошее и до 1917 года?

– Знаешь, только в России можно было встретить такое хамство и бесчеловечность, доведенные до абсурда, но и такой героизм, самоотдача есть только в СССР. Интеллигенция хотела все поменять, но у них для этого не было воли и сил, а аристократия вырождалась и ни во что не верила. Мы живем только, когда служим высокой идее, а иначе мы ведем растительное существование. Как ты думаешь, почему именно наша страна первая в мире пришла к идеалам равенства и свободы? А, впрочем, уже не это сейчас главное.

Мария вдруг нервно оглянулась.

– Тебе не кажется, что за нами все время следует этот голубой фиат?

– Да, странно.

– За нами погоня. Прибавь скорость, умоляю.

– Мария, мы здесь больше не враги, и когда-то вовсе не были врагами, если ты еще помнишь, – скороговоркой произнес он, видя, как она волнуется. – Объясни мне, что происходит? Я не трусливый человек, но эта неизвестность меня лишает воли, скажи мне, в чем дело, чтобы я мог тебе помочь.

– Я не буду больше в этом городе работать, моя миссия закончена. Значит, можно тебе сказать. Я здесь выполняла секретное задание Партии и Вождя, – нервно заговорила Мария. – Видишь ту машину, которая следует за нами? Это французская служба безопасности, за мной гонятся, мне грозит смерть, помоги мне, умоляю! Мы должны уйти от них.

Василий изо всех сил нажал на педаль газа.

Его машина поехала быстрее, подрезая другие автомобили. Сердце колотилось, Василий нервничал. За ними несся голубой Фиат на огромной скорости. Василий быстро проехал на красный свет, вслед ему изо всех сил свистел постовой. Дама в меховом манто с собачкой, переходившая дорогу, еле успела увернуться. Расстояние между ними и машиной преследователей сокращалось.

– Вася, прибавь скорость, я не боюсь заключения, но у меня важные сведения, которые мне надо передать Партии. Помоги мне сейчас, хотя ты и обманываешь, что для тебя это было серьезно, но я чувствую, в тебе осталось что-то человеческое.

Она, не отрываясь, смотрела в зеркало заднего вида, потом обернулась назад.

Василий Петрович резко свернул налево, в переулок, потом, нарушая все правила, промчался напрямик поперек сквера, выскочил на встречную полосу, развернулся на площади и влетел на мост. Однако, съезжая с него, увидел, что Фиат опять замаячил сзади. Тут, как назло, на перекрестке столпилось много машин.

– Ах, не туда я поехал, – пробормотал Василий, но вырваться не было никакой возможности. Эта небольшая задержка свела на нет все усилия. Злополучный голубой автомобиль остановился через две машины от них. Но, как только загорелся зеленый светофор, и началось движение, Василий свернул направо, в боковую улицу, где почти не было транспорта. Преследователь от них не отставал, но тут подвернулся счастливый случай. Поперечную улицу готовился пересечь длинный грузовой фургон. Василий специально притормозил, преследующая машина приблизилось, до нее оставалось метров тридцать. Растратин дождался красного сигнала, и когда фургон уже тронулся, ловко проскочил перед самым его носом. Фиат не смог повторить его маневр, потому что отчаянно засигналивший фургон уже перегородил всю дорогу. Дальше Растратин рванул, что есть силы, и его машина понеслась, делая крутые виражи и повороты, скрипя тормозами. Он мчался вперед, пытаясь использовать достигнутое преимущество. Только когда они проехали много кварталов, он немножко сбавил скорость, выехав на неизвестный проспект.

– Ну, вот видите, – сказал он.

– Что ж, неплохо, – улыбнулась Мария.

Она хотела еще что-то сказать, но в это время им перегородил дорогу рослый полицейский. Он встал, широко расставив ноги, на проезжей части и поднял свой жезл, требуя остановиться.

– Не останавливайся, прошу тебя, не останавливайся, – сказала Мария, схватив Василия за плечо. Правую руку она сунула в сумку, которая лежала у нее на коленях.

– Пожалуйста, не мешай мне сейчас, – процедил Василий. Он умел принимать быстрые решения, не рассуждая, подчиняясь одной интуиции. Последняя редко его обманывала. Интуиция его выручила, когда он сумел вывезти семью из питерского особняка на Фонтанке за несколько часов до прихода революционеров. То же предчувствие помогло ему избежать проблем с советско-финской границей в восемнадцатом году, и спастись от бандитов, едва не настигших его у финских озер. Василий начал тормозить. Когда до полицейского осталось всего шага три, он резко нажал газ, вывернул на встречную полосу и помчался. Страж порядка попытался прыгнуть на подножку, но среагировал на секунду позже. Не удержавшись, полицейский полетел на мостовую. Через несколько секунд сзади послышался выстрел. Значит, страж порядка не разбился.

– Теперь мою машину наверняка запишут, – сказал Василий. – До того времени, как сообщат всем постам, пройдет не больше часа. У нас мало времени. Лучше всего было бы бросить машину и спасаться пешком.

– Мне нужно к мосту Нотр-Дам, – сказала Мария.

– Будем надеяться, что успеем, – ответил Василий, немножко сбавляя скорость. – Может быть, они не слишком хорошо увидели номер, пока будут расспрашивать прохожих, пока этот полицейский очухается, пока сработает телефонная связь, мы выиграем время.

– Зачем я в это ввязался? – спросил Василий.

– Думаю, в глубине души ты знаешь ответ, – улыбнулась Мария.

– Пожалуй, – ответил Растратин. – Но в лучшем случае у меня отберут лицензию и водительские права, в худшем – посадят. Если тебе удастся смыться, я смогу доказать на суде, что ты угрожала мне пистолетом.

– У моста Нотр-Дам я сойду, и мы расстанемся. Соберись. Успокойся, у тебя все получится, все закончится хорошо, – твердо сказала Мария. – Давай я тебе заплачу заранее.

– Нет, подожди, – ответил Василий. Почему-то он даже не хотел брать у нее денег.

«Странно, она успокаивает меня, как ребенка, и я ей подчиняюсь. Что со мной случилось? Что я делаю?» – подумал он.

Наконец, они подъехали к мосту. Движение было не слишком оживленное, народу тоже было немного.

– Не уезжай пока, прошу тебя, подожди немного, – сказала Мария, взглянув ему в глаза.

Она бросила на сиденье пачку франков и быстро вышла.

Мария подошла к какому-то пожилому мужчине, который двигался не спеша прогулочным шагом и что-то у него спросила. Василию послышалось, что она спрашивает про белые здания. Ее собеседник непонимающе замотал головой. Она подошла к другому прохожему, тоже что-то спросила, прошлась еще по тротуару туда-сюда. Василий вдруг увидел молодых людей, которые быстро приближались с той стороны моста. Они явно шли к ней. Ему захотелось крикнуть: «Осторожнее!», но она сама заметила их, быстро подбежала к его машине, села и сказала:

– Поехали! Быстрей, умоляю, быстрей! Все поставлено на карту!

Тем временем Василий, не пересчитывая, уже убрал франки в бардачок.

Растратин не заставил себя ждать. Машина помчалась.

– Куда теперь?

– В Версаль, здесь не получилось, там будет ждать другой человек.

– Хорошо, – ответил Василий. – Только нам придется завернуть в одно место.

– Куда же? – спросила она, нахмурившись.

– На этой машине нам уже не добраться до Версаля. Я знаю одно место, где нам помогут. Мы подкрасим машину, облепим грязью номер, иначе нас остановят на первом же посту. А если будем вилять по переулкам, мы потеряем еще больше времени. Мы наверняка попадемся.

– Но мы рискуем, – сказала она.

– Да, мы уже давно начали рисковать.

– Я не имею права никому доверять, – бесстрастно произнесла Мария.

Василий остановил машину.

– Пожалуйста, – сказал он. – Я тебя не держу.

– Эх, была, не была, – ответила Мария неожиданно. – Поехали в ваш притон.

Такси повернуло в узкие переулки беднейшей части Латинского квартала. Оно остановилось на одной из грязных улочек. Они подъехали к большим воротам с вывеской «Авторемонтная мастерская Пьера Дюбуа. Любой ремонт, продажа и покупка машин». Василий погудел. Ворота открылись. Они въехали в просторный двор, по бокам которого стояли разобранные автомобили. У ворот был дюжий мужчина в черной кожаной куртке. С некоторыми машинами работали механики в засаленных комбинезонах, впереди зияли распахнутые двери больших гаражей, в которых тоже копошились люди. Направо было застекленное здание, похожее на кафе, налево жилой корпус. Из одного гаража вышел невысокий широкоплечий мужчина в расстегнутой куртке и рабочих брюках и направился к ним. Увидев Василия, он расплылся в улыбке и распахнул руки для объятий.

– Кого я вижу. Наверное, мне это снится, Базиль!

У незнакомца было чисто французское лицо, длинный нос, усы, красное полное лицо, черные волосы, лоб с залысинами. Этот человек был широк в плечах, грузен, с большим брюхом, глубоко посаженные глаза хитро щурились. Василий вышел и обнялся с незнакомцем.

– Привет, дядя Пьер!

– Не ожидал тебя увидеть в таком прекрасном обществе, – сказал толстяк. – Ты просто пришел проведать старика? Или ты образумился и решил принять мое предложение?

– Сейчас мне нужна твоя помощь, – ответил Василий.

Дело в том, что с дядей Пьером был связан не самый честный период в жизни Василия в Париже. В мастерской Пьера Дюбуа занимались не только ремонтом и продажей автомобилей, там было очень на широкую ногу поставлено воровство машин и их перепродажа. Несколько лет назад у Василия наступили темные времена, его лишили лицензии, он остался совсем без средств к существованию. Другие эмигранты тоже мало чем могли ему помочь. Ему надо было платить за аренду, кормить семью, он случайно столкнулся с дядюшкой Пьером и тот сделал ему предложение. От безысходности Василий стал участвовать в этом деле. Растратин не воровал, но занимался перегоном краденых машин. Это продолжалось целый год. Но потом счастье все-таки ему улыбнулось. Василию удалось получить лицензию на работу таксистом на собственной машине. После этого Растратин бросил перегонять ворованные автомобили, ему удалось не поссориться с этим хитрым французом, расстаться по-хорошему. Последнему понравился исполнительный смелый русский. К тому же эмигрант вряд ли переметнется на сторону полиции. Пьер несколько раз предлагал ему при случае опять вернуться. Василий отвечал уклончиво, но сейчас решил обратиться за помощью.

– Всегда к твоим услугам, – ответил дядюшка Пьер, настороженно глянув на спутницу Василия.

– Мне нужно перекрасить машину, хотя бы верх, замазать номера. Если у тебя сохранилась моя пушка, я ее возьму.

– Вот оно что, – покачал головой, – ты хочешь впутать кристально чистого Пьера в какое-то нехорошее дело. Ай, ай, я пас, разве так благодарят за хорошее отношение?

– Дядя Пьер, я прошу, я в долгу не останусь.

– Ладно, – сказал Пьер, приняв какое-то решение. – Посидите вон там, минут пятнадцать, а я что-нибудь соображу, – француз показал на кафе, развернулся и двинулся в сторону гаража.

– Прошу, – сказал Василий, открывая дверцу.

– Где это мы? – спросила Мария без страха, но настороженно. Она приняла руку Василия, вышла из машины, оправила платье, надела сумочку и двинулась вслед за ним.

– Привет, Базиль, – сказала толстая женщина, которая обслуживала нескольких механиков, пивших кофе за столиком.

– Привет, Софи! – сказал Василий, – принеси нам, пожалуйста, пару кофе и…он вопросительно посмотрел на свою спутницу.

Мария, сказала:

– Можно чай?

– Да. Один кофе, один чай и что-нибудь поесть.

Хозяйка ушла, покачивая бедрами, одарив на прощание Василия томным взглядом.

– Кто этот человек? Это твой друг?

– Владелец автомобильной мастерской. Не бойтесь, он не из тех людей, которые пойдут заявлять в полицию.

– Понятно. Спасибо тебе, Василий, – ответила Мария, закуривая.

Растратин вздохнул. Хозяйка принесла им заказ. Василий ел быстро. У него всегда был хороший аппетит, когда он волновался, а Мария только немного отхлебнула чаю.

Наконец, появился папаша Пьер. Он не спеша подошел, посмотрел молодым людям в глаза. Впрочем, Василий был не очень молод, но почему-то рядом с Пьером он казался себе еще юнцом. Француз положил на стол большой пакет.

– Базиль, – сказал он, – я подумал, что будет лучше твою машину оставить у меня. Посреди двора стоит желтый Пежо. Деньги из бардачка и все вещи я переложил в него.

– Но я привык к своей машине, – глупо ответил Василий.

– Не будь ребенком, Базиль. Впрочем, на этом Пежо ты тоже ездил. Мотор работает хорошо, баки заправлены. Если будете очень торопиться, – добавил он, – можете где-нибудь ее бросить. Позвонишь потом мне, скажешь, где оставил. Ребята подберут.

– Простите, господин Пьер. У вас есть телефон? – спросила Мария.

– Вон в той комнате, пожалуйста, барышня, – сказал Пьер, указывая на боковую дверь. – Слева выключатель, там телефонный аппарат.

– Я позвоню с вашего разрешения.

– Пожалуйста.

Маша удалилась. Пьер проводил ее взглядом.

– Послушай, Базиль, – сказал он, присаживаясь. – Она, конечно, красивая женщина, но стоит ли она того? Я не спрашиваю тебя, насколько глубоко ты ввязался в это дело, но судя по тому, что ты хочешь замазать номер и берешь пушку, то очень глубоко. Подумай. Любую женщину можно заменить другой. А если ты попадешься на политике, то вряд ли выпутаешься до конца своей жизни.

– Ты прав, – вздохнул Василий. – Я иначе не могу.

– Ладно. Будь осторожен. Желаю тебе успеха.

Он встал.

– Спасибо тебе, дядя Пьер.

Василий тоже встал и обнял его.

– Если нагрянет полиция, ты можешь сказать, что мы просто продали свою машину и купили у тебя другую. Можешь нас описать.

– Базиль, мой мальчик, – снисходительно улыбнулся Пьер. – Я знаю, как разговаривать с полицией.

В это время появилась Мария.

– Благодарю вас, господа, – вежливо сказала она. – Вы очень добры.

– Базиль мой друг, а старый Пьер друзей никогда не забывает. Желаю успехов, – француз поклонился и ушел.

– Что ж, нас никто не задерживает, – сказал Василий.

– Главное, нам добраться до Версаля, – ответила Мария. – Пойдем.

Во дворе действительно стоял слегка потертый Пежо не самой последней модели. Но прежде чем завести машину, Василий достал из мешка, который ему дали, револьвер, обтер тряпкой и не спеша вложил в барабан шесть патронов, потом убрал револьвер во внутренний карман. Оставшиеся патроны он спрятал под сиденье.

– Не уверена в правильности твоих действий, – сказала Мария, наблюдая за ним.

– Я привык всякое дело делать тщательно и как следует, – ответил Василий. Он попросил одного из механиков открыть ворота и не спеша тронулся с места.

– Это американский револьвер?

– Да, американский автоматический револьвер Кольта 45 калибра.

– Прямо как в романах О’Генри, – сказала Маша.

– Ну, в романах О’Генри у них вряд ли были автоматические кольты. Им приходилось после каждого выстрела взводить курок и поворачивать барабан.

«Однако, она не в плохом настроении», – подумал он.

Они выехали из автомастерской папаши Пьера. Василий уверенно и быстро повел машину, сосредоточенно глядя на дорогу.

– Ты знаешь дорогу в Версаль? – спросила Мария.

– Карта Парижа с пригородами у меня в голове, – ответил Растратин.

– Но, по-моему, мы едем не туда, – забеспокоилась она.

– Этот путь немножко длиннее, но здесь поспокойнее, нет полицейских постов, – пояснил Растратин. Некоторое время он молчал, сосредоточенно глядя на дорогу. Вел он красиво и уверенно, почти не сбавляя скорость на поворотах.

– Ну, а что будет в Версале? – наконец, спросил он.

– Ты еще не понял? Важная встреча!

– А потом?

– Потом будет легче. Главное, чтобы нужный человек пришел на место, и не было слежки.

– Но подожди, – упрямо продолжил Василий. – Ну, хорошо, встретимся. Встреча пройдет нормально. А дальше то что? Ведь надо же куда-то скрыться. За тобой же следят.

– Василий, – сказала она строго, – это уже не важно. Еще раз говорю, главное, чтобы все хорошо прошло в Версале.

– Выполнить задание партии – это для тебя важнее, чем сохранить жизнь и свободу, – сказал Василий.

– Да, у меня есть идеалы, а у тебя? – спросила она с вызовом.

Василий молчал.

– Ты погрузился в воспоминания? – прервала тишину Мария.

– Нет, я думаю о дороге, – ответил Василий. – Надо быть очень внимательным, нельзя привлекать внимание, но в то же время надо ехать быстро.

– Сколько нам осталось до Версаля?

– Совсем немного, – сказал он. – Всего минут двадцать.

Оба замолчали. Василий чувствовал, что Мария очень волнуется и не хочет ни о чем говорить. Они выехали в пригород. Миновали аккуратные поля и сельские домики.

– Вон те дома впереди – это уже Версаль, – сказал, наконец, Василий.

– А где там почта?

– Проехать прямо, через два дома будет почта и аптека.