Текст книги "Цветок печали и любви"

Почему все должно быть так сложно?

– Вы дома? Я к вам еду. Только, пожалуйста, без синдрома скатерти-самобранки! Я просто забегу. Как раньше! Помнишь, мы вспоминали, как раньше мы без разрешения звонили друг другу и даже ходили в гости?!

– Юлик! Да ты что? – ахнула я. – А ты где сейчас? Ты уже в электричке? Надо же тебя встретить!

– Встречать меня не надо, не маленький. И я даже по пути подкрепился шаурмой. Кстати, впервые ее попробовал. Спасибо Мите! Только я, конечно, не в курсе, где у нас в городе лучшая шаурмичная, даже не знал, что такие бывают, так что обратился в первую попавшуюся. Знаешь, сытная штука! Так что мне никаких разносолов не нужно, попьем чай и все, никакой суеты.

Может, Юлик прав, и требовательные устои гостеприимства мешают нам это самое гостеприимство проявлять? Мы должны для гостей непременно наготовить, намыть полы и начистить до блеска санузел, от чего радость встречи меркнет. А когда к тебе едут без предупреждения – это ж такой кайф, у тебя руки развязаны, и ты не обязан выкатывать гору угощений, достаточно накормить тем, что есть, оно вдруг оказывается очень даже вкусным…

– Ничего себе – он «забежит»! Забежать можно на соседнюю улицу, а к нам-то полдня в одну сторону, полдня в другую, – заволновался Алеша и пошел в «Пекарню» за пирожками.

В Деревне Фу не много приятных мест. Не буду опускаться до бытовухи и упоминать магазин с милосердными скидками и свежими пончиками, хотя для нас он стал спасением. И «Пекарня» с вкусными пирогами. А еще книжный магазин, тихий культурный оазис со шкафчиком бесплатных книг при входе; продавцы – дедушка с внучкой, такие хорошие… Это я перечислила милые сердцу якорьки памяти, которые в будущем станут добрым воспоминанием, вопреки моей нелюбви к Деревне Фу. В том будущем, когда мы отсюда уедем. Хотя уедем ли? Похоже, я отсюда перееду сразу на другую сторону Стикса.

Пока не объявился Юлик с известием «еду!», настроение у меня было минорное. Я еще, как назло, накануне услышала ненавистное мне клише «отпусти его». В очередной раз… Когда этой глупостью меня пичкает кто-то глупый и чужой, я переношу это уже почти спокойно. Но когда умный, тонкий, чуткий – это нонсенс и мое мучительное слезное изумление. Я ведь уже привыкла, что люди рядом со мной относятся к Мите трепетно и очень тепло, и никому в голову не приходит сунуть мне этот убогий шаблон. И вот скажите, разве он может утешить? И как понимать это «отпусти»? Не думай о том, кого потерял? Забудь? Не упоминай его при мне? Или все та же тема – стань-ка удобным бодрячком, помешанным на ЗОЖе, на сальсе с капоэйрой, на йоге, на цигуне и прочей, прости господи, байде. Радуйся солнышку!

Впрочем, однажды писательница Вера мне так мудро объяснила это «отпусти». Создавай связь на другом уровне. Прорастай корнями в небо. У нее рассказ есть об этом. Я воспрянула!

Но ведь так глубоко мало кто копает. Так что нижайше прошу: не суйте пустышку человеку в отчаянии! Не говорите ничего вроде: отпусти его; крепись; держись; ты сильная; ты молодая – еще родишь (выйдешь замуж, построишь дом, отдашь все кредиты и станешь королевой шиномонтажа в Больших Сучках). Я сильная только для того, чтобы в ответ на эти заклинания избить табуреткой по голове. Пока воображаемой. Потому что не такой уж я зверь, чтобы не понимать, что люди искренне хотят как лучше. Но получается как всегда.

«Никогда не объясняй свою боль. Не спорь и не оправдывайся. Только отношения испортишь и себя потеряешь. Если человек стоящий, он сам все поймет. А человек дрянной пусть засохнет и отвалится, как грязь», – говорил Алеша.

– Наконец-то я доехал!

Юлик был заснежен и взволнован. Едва сняв влажную от снега куртку, он сел в кресло, но не как обычно это делает гость по приезде – радостно-предвкушающе, а так, словно собирался делать доклад.

– Други, я доехал, чтобы рассказать то, что надо было давно рассказать, но у меня был ступор по жизни. Я считал, что для этого нужен особый момент, а он никак не наступал. И наконец я понял, что сам собой он и не наступит, и решил «наступить» его сам. Откровение за откровение, око за око… – Юлик многозначительно посмотрел на меня и то ли улыбнулся, то ли сморщился от напряжения. – Для начала: я вовсе не Юлик. Юлом меня называл старший брат, сыгравший в моей жизни огромную роль. Скажем так, задавший главный вектор. Он погиб, когда мне было пятнадцать. Сорвался с питерской крыши. Он водил такие экскурсии, считал, что в поднебесном слое города живет великое непознанное, что там нас ждут невероятные открытия, тамошняя энергия излечивает от психических заболеваний. Впрочем, у Саши был диагноз. Но не фатальный.

– Юл… – потрясенно и растерянно выдохнула я. – И ты все это время… Как странно узнать это только сейчас! У тебя был брат…

– Скорее есть брат. Я поддерживаю твою мысль о том, что люди не исчезают или истлевают, а перемещаются. То, куда они перемещаются, для землян всегда останется непознанным. Ни религия, ни наука туда не доберутся, в этом смысл жестокой игры. Только личная вера. Бог не фраер и не покупает оптом, он не говорит с толпой, он говорит с каждым из нас. Когда Митя… ну, в общем… короче, я хотел вам тогда рассказать о Саше, но я боялся того, как вы это воспримете. Я не хотел, чтобы были мысли, что я примазываюсь к вашему горю или тяну одеяло на себя.

– Юлик, как тебе такое в голову могло прийти?! Примазаться к горю… Это ж лютый мазохизм – так себя плющить! И как надо не знать меня, чтобы вот так подумать…

– Не горячись. Ты сама изумлялась, как по-разному люди ведут себя в состоянии потери. Тебе не то слово скажут – ты три дня плачешь. Я боялся разрушить нашу дружбу.

– Человечище ты наш, дядя Юлиус, ты, наверное, один такой на Земле остался, кто дружбу боится разрушить! – возопил Алеша. – Всем уж давно на дружбу наплевать, им лишь бы поиметь с тебя да урвать там, где получится.

– Ну не всем пока еще! Но ты у нас, Юлик, уникальный, это факт! А почему… твой брат в Питере жил?

– Жил… да потому, что Питер не Москва, потому и жил. Вроде того, как ты там скиталась когда-то, по углам да сквотам. Он как сгусток энергии. У него словно не было противоположной фазы, он пребывал, по большей части, в протестной эйфории, как говорил наш папа. Саша всю жизнь придумывал и даже навязывал свою мистерию, и я стал его верным адептом. Это было харизматичное сумасшествие. Потом подтянулись и последователи. У него был знакомый парень, он стал под влиянием Саши заниматься промальпом, и теперь у него своя фирма. Он называет себя Барс88 и водит людей на крыши примечательных домов, только уже, разумеется, со страховкой. Я долго не мог смириться с этой жуткой преемственностью. Но все же приехал в Питер и увиделся с этим крышелазом, или, как теперь говорят, руфером. Мне было тридцать лет. И он провел меня на эту экскурсию. Неофициальную.

– И ты пошел на ту же крышу, с которой упал твой брат?! Юлик… – укоризненно всхлипнул Алеша.

– Нет, на ту же крышу я не попал, она закрыта. Попал на ту, что по соседству. Но мне хватило. Небо одно на всех! И не нужно смотреть на меня нынешнего, поедающего пирожки, когда-то я был намного легче и проворнее…

– Дело не в весе! Почему человека тянет туда, где расстался с жизнью его близкий? – спросила я скорее себя, потому что… меня не тянуло.

– Понимаешь, если воспринимать это как трагедию, то место жуткое и проклятое. Но однажды ты чувствуешь потребность посмотреть на все иначе. В тот момент на крыше меня настигло чувство Предназначения. Помнишь наш разговор в «Данииле»? Я чуть было тогда не рассказал тебе о брате, но подумал, что хочу рассказать это вам обоим. Саша был там с нами, на этой экскурсии, я это почувствовал. И ему были все те же двадцать пять лет – в этом возрасте его и не стало, – но при этом он все так же был старше меня. Я явственно ощущал нашу всегдашнюю разницу в возрасте: он старший брат, и я не перерос его. И тогда меня накрыло: люди не умирают, а уходят вершить свое Предназначение в то место, где его можно воплотить. Что, если всё так просто и функционально, и это не фигура речи?! Только почему тогда с оставшимися обходятся так по-свински? С родителями, супругами, детьми… Почему им никто ничего не объясняет? И всякая материалистическая сволочь им внушает, что есть только тело, и оно становится удобрением, и на этом конец. Все ж таки эта концепция довольно сильно в нас вросла за годы неверия. Но почему родным не оставили хотя бы малейшего очевидного доказательства?

Просто как защиту от человеческой саранчи… Как написала одна японская девушка в записке перед самоубийством: «Почему все должно быть так сложно?»

Я слушала Юлика и с удивлением понимала: оказывается, не только я боюсь «человеческой саранчи»! Чувство, с которым я безуспешно боролась в себе. Твое горе, отраженное в глазах равнодушного, страшнее, чем то, что у тебя внутри. Но если ты сильная личность – «ты сильная!» – тебе должно быть наплевать на чужое мнение, на религиозную, атеистическую, политическую, любую пропаганду! Ты веришь – и этого достаточно. Так должно быть. Но на деле… не знаю, как другие, а я позорный слабак, бесконечно уязвимый чужими энергиями.

– Юл, а твоя мама… что с ней? После Саши…

– Она бесконечно себя корила за то, что привила ему любовь к Питеру. Ты по себе знаешь, любая мама найдет, в чем себя обвинить. Конечно, она воспрянула, когда родились внуки! Но теперь, по прошествии лет, я думаю, что она никого не любила так, как Сашу. Тот, кого мы внезапно теряем, всегда сохраняет особенное место в нашем сердце. Сейчас уже мама в летах, ей нездоровится, за восемьдесят, как-никак…

– Только бы мне не жить столько! – внезапно-неуместно вырвалось у меня.

Юлик поперхнулся и закашлялся.

– Началось! – возмутился Алеша. – Развели заупокойную мессу… Давайте уже что-нибудь повеселее!

– Алеша, я знал, что ты не дашь нам закиснуть! Я в тебя верил! – послушно забормотал Юлик. – Какие вкусные пирожки, особенно с яблоками! Однако я не собирался наводить на вас тоску, в итоге я собирался сказать, что жизнь с вашей помощью дала мне шанс узнать человека, очень похожего на брата. Только в женском варианте… Вы, наверное, поняли, о ком речь.

Воцарилось стремительно электризующееся молчание.

– Нет! – ответили мы с Алешей хором.

– Так мы же с ней на вашем концерте познакомились вообще-то.

– Аполлинария! – выдохнула я. – Неужели…

– Юлик, будь осторожен, она сумасшедшая! Вот так коварно Алеша попытался вероломно обрушить замыслы Ханумы. В роли неумелой Ханумы ваша покорная слуга, разумеется. И я, конечно, громко протестовала против Алешиных предостережений, но одна некрасивая мыслишка предательски подтачивала мой энтузиазм. Дескать, я, конечно, мечтала, чтобы Полли познакомилась с достойным мужчиной, но… это же целый Юлик! Не многовато ли ей? Нет, не в смысле массы тела, разумеется, а в смысле масштаба духа! Достойна ли она такого подарка?

Вот вам и вся женская дружба. Не зря Аполлинария так и не перешла со мной на «ты». Сумасшедшие – они ведь очень чувствительные. Как дети.

Юлик меж тем спокойно рокотал, что ему-то как раз сумасшедшинка в женщине не помешает. У Полли и диагноз такой же, как у его брата. Но форма легкая!

Пережить бы нам всем смерть в легкой форме…

Еще Юлик признался, что вот уже лет тридцать скучал по человеку-мистерии. Это человек – немного волшебник. Меняющий узор калейдоскопа вселенной. После Саши он таких не встречал. И вот, когда уже не ждал, то встретил. И теперь на радостях припоминал свой долгий, мощный и тернистый путь. Ведь Юл – наш драгоценный Айболит, врачеватель братьев наших меньших. Ветеринар и самоотверженный исследователь хвостатой живности.

– Представляете, я к лошадям вернулся. Вы-то в курсе, как меня помотало, кого я только не лечил. Так ведь это Сашка меня в детстве в конюшню забросил. И через… страшно сказать, сколько лет я в нее вернулся. К той самой Анне Михалне, которая меня учила азам коневодства. Она фанат своего дела! Так вот, я понял, что Полине нужно познакомиться с нашим лошадиным хозяйством. Оно ее умиротворит, успокоит волны мятежные. Иппотерапия, понимаешь ли! Я мечтал о женщине, которая любит животных и понимает, что… – тут Юлик со значением кивнул в мою сторону, – что можно полюбить и чужого ребенка. Которая не будет недовольно коситься на мою дружбу с плешками. Это я дурачусь и называю своих племянников разными смешными словами, когда они бузят, – плешки, плюхи, оплеухи, орясинки…

– Вы с Полли уже детей обсудили? Юлик, это серьезно! – отозвалась я как можно уважительнее к забрезжившему на горизонте союзу.

– Не забудьте заранее обсудить размер алиментов! – не преминул съязвить Алешенька.

– О, мы даже тему суррогатного материнства затронули! – парировал Юлик.

«Боже, вот дурында эта Полли! Никак не успокоится!» – пронеслось у меня в голове.

– Юлик, не обращай внимания на эти причуды! Ты ведь уже понял, что Полли у нас дама фантазийная…

– Да ничего страшного! Я сразу ей объяснил, что наука семимильными шагами движется к решению этой проблемы. Еще лет двадцать – и не нужны будут никакие сурмамы. Младенцев будут выращивать в искусственных матках.

– Ты про наноинкубатор? Я правильно думаю – будут такие штуки, соединенные с организмом матери, типа накладного живота, а там внутри зреет ребенок, да?

– Я смотрю, это ты у нас фантазийная дама! Не представляю точно, как это все будет. Но проще, конечно, сделать по принципу обычного инкубатора. Соединение с организмом матери – это гуманно и физиологично, но как это технически осуществить? Хотя… тема интересная.

– Слушай, Юл, ты такой ответственный и заботливый… Почему ты растишь детей сестры? А не своих, например…

Алеша залпом задал вопрос, тревоживший нас долгие годы. А так разумно урезонивал меня раньше: дескать, это не наше дело и мы никогда не полезем в личное! Видно, раз пошла такая пьянка… Задал и тут же начал извиняться. Но назад пути уже не было.

Юлик беззащитно улыбнулся и попросил еще чаю. На мои заверения, что он может ничего не рассказывать, если не хочет, он развел руками.

– А смысл тогда какой был в этой спонтанности? Когда еще вот так соберемся… Может, это последний раз. Да нет же, я без трагедии! Я о неповторимости момента. Трагедь я от себя всю жизнь отталкиваю… после Саши. Так страшно было дома в те годы! Помню, как мне мучительно не хватало его выдумок и балдежа, и я звал его про себя: давай быстрее приезжай, тут такой мрак! А потом вспоминал – ах да, этот мрак как раз из-за того, что он больше никогда не приедет. Так вот, отвечая на ваш вопрос: в тот момент я испытал одно очень некрасивое и жестокое чувство. Я подумал: пусть бы лучше младшая сестра умерла, а не брат. Она же тогда была для меня совершенно бесполезной! Потом мне стало обжигающе, невыносимо стыдно за свою мыслишку. А позже Света заболела, и серьезно. Мучительно выкарабкивалась. И тогда рефлексирующий отрок, то есть я, решил взять вину за эту болезнь на себя. Видимо, пожизненно. А потом, если вкратце… Света рано вышла замуж, но муж оказался полным козлом и бросил ее с двумя детьми. Ушел к подруге. И я… постепенно стал папой! Как там сказал Жванецкий? «Одно неосторожное движение – и ты уже отец». В моем случае было много неосторожных движений. Отцовские чувства, выросшие из вины и потери. Мой вариант «Нетерпения сердца» Стефана Цвейга. Было время, когда я считал себя недостойным обрести свою семью. А было время, когда я считал себя обязанным усыновить сироту. Было много чего. Но теперь я словно получил отпущение грехов. И Сашка с твоей помощью прислал мне Аполлинарию.

– Юлик… – растроганно вздохнул Алеша. – И почему чем лучше человек, тем горше судьба?

– Друзья мои, я исповедался вам не для причитаний, а чтобы вы знали: моя линия жизни достаточно крива и причудлива, чтобы понять кривизну любой другой жизни. Я всегда готов вас выслушать.

– Знаем, знаем! И надеюсь, ты помнишь, что это незыблемо-взаимно! Кстати, почему ты Юл? Почему брат так тебя называл?

– Меня побрили наголо в шесть лет. И Саша сказал, что я теперь Юл Бриннер из «Великолепной семерки». Ну, культовый такой фильм шестидесятых годов, теперь, наверное, помнят одни старики. Юл там бритый под ноль. Саша любил раздавать роли. Любил играть во что-нибудь. Он всегда был в состоянии игры. Все свои двадцать пять лет.

Юлик уехал, а мы еще долго перемалывали кости. Кому? Да всем, точнее, всему. Строили предположения. Вспоминали, что Полли не жалует толстых (итальянец!) и может обидеть нашего друга. Алеша напирал на то, что она не годится в жены, потому что у нее диагноз, и что романтические наваждения Юлика скоро пройдут, а что останется? Я говорила, что с таким посылом можно забраковать любой союз. И что все сумасшедшие в какой-то мере. Абсолютное психическое здоровье – миф. Да и как кстати тут Юликовы лошади с их целительным воздействием! И вообще – почему нельзя просто обрадоваться сквозь все сомнения и страхи? Вдруг случится счастье у двух хороших людей?

«Почему все должно быть так сложно?»

Нас прервал звонок Юлика из электрички:

– Я нашел в твоих сообщениях какой-то Митин отрывок. Из его заметок. Своевременное напутствие мне. Знаешь, я кое-что не досказал тебе. Вы познакомились с Аполлинарией благодаря Митиному конкурсу. А сблизились с ней благодаря тому мальчику, Боре. Она мне много о нем рассказывала… И получается, что Митя и Боря тоже привели ко мне Полли. Не только братик мой. Вот какая многоходовочка. Ты чувствуешь смысл?

Да, я чувствовала смысл. И я помнила этот Митин отрывок, найденный в его телефоне, он всегда у меня под рукой:

«Если ты что-то забыл – этого не было, если что-то помнишь, то не важно, было ли это на самом деле. Одни и те же люди в разные промежутки времени разные. Особенно если они хотят кому-то понравиться, и этот желанный уже заметил какую-то черту в человеке, похвалив ее. И даже если этой черты нет, он ее попытается развить и может выставить перед ним. Хоть та черта может быть неприятна. Вот и получается, что люди меняются в зависимости друг от друга, не спрашивая себя. Из чего потом выходят противоречия, которые дезориентируют, пугают, ломают».

Friday cat's

Когда Алеша с Митей устроили дикие танцы под песню «Моя бабушка курит трубку», Алеша чуть не упал с подоконника и назначил Митю лидером. Сдается мне, что во многом Алеша понимал его лучше, чем я. Во всяком случае, его Митя слушал внимательнее. Меня – примерно так, как с больницей, куда я легла из-за артрита. Я тщательно продиктовала Мите адрес и название. В назначенное время он не приехал. Сижу. Жду. Пишет: «Я на месте». – «Да? Это где же? На месте тебя нет». – «Ну я в холле, как ты и сказала». – «Я тоже в холле, но тебя я тут не вижу». В итоге выяснилось, что Митя забрел – как? – в НИИ психиатрии. «Но почему тебе пришла в голову психиатрия?!!» – «Так ты же всегда говорила, что артрит у тебя от нервов!»

На пятнадцатилетие Алеша купил Мите электрогитару. Покупали вместе. Когда выбирали комбик на Митинском рынке, много рассуждали на философские темы. Алеша приехал слегка озадаченный, а точнее, нахлобученный. Однажды Митя тоже захотел сделать ему подарок на день рождения. Что-нибудь полезное.

– У меня все есть, – ответил Алеша. – Если что-то нужно, я сам себе куплю, мне так лучше. А вот музыки своей у меня нет. Вот если бы ты мне сочинил мелодию…

И Митя сочинил ему мелодию. Это была его первая мелодия на гитаре. В десять лет он записал несколько мелодий, сочиненных на флейте, одна из них называлась «Наруто» в честь любимого героя аниме. А потом, уже в колледже, написал электронный альбом.

Когда Митя… уехал в большое путешествие, его инструменты осиротели. Но впоследствии для каждого нашлись дружественные музыкальные руки. Флейта нашла свое гнездышко у Норы, и в этом есть особая гармония, они похожи открытостью музыкальных и мистических энергий. Труба уехала к Ване-фаготисту. Гитара обрела новую жизнь у Димы по прозвищу Джизус. Прозвище появилось потому, что Дима пел арию из «Jesus Christ Superstar». Голосище у него знатный! Джизус вместе с Митей играли на улицах Королёва. Они, собственно, так и познакомились – один играл, другой подошел – и стали играть вместе. Так и общались – больше риффами и импровизацией, чем словами. «Он был для меня символом музыки» – эти слова Джизуса о Мите храню в душе.

А вот с саксофоном случилась особенная история: мы его хотели подарить колледжу или Митиному учителю – кому будет нужнее. Но только-только договорились об этом – и вдруг появляется знакомая учителя и хочет купить инструмент. И мне даже было не по себе, потому что… это ведь частичка души Митиной! Но в то же время – он таким образом прислал помощь конкурсу, на призы победителям – сами мы в тот момент катастрофически не тянули… А знакомую звали Ангелина. Маленькое чудо, отмеченное крылатым именем.

Все, с кем играл Митя, – на улице, в залах, в аудиториях, на джемах, на концертах, в кафе, клубах, барах, дома, в гараже, просто по приколу где угодно, – все они его музыкальная семья, его соплеменники. Леха-тромбон или Витя-барабаны, Влад-саксофон или Оля-трубач – за этими именами целая история джазовой дружбы.

Митя сказал однажды о своей коллеге: «Я не против сыграть с ней и на вторых ролях». Думаю, что с любым из тех, кого он ценил, он был готов сыграть на вторых и на каких угодно ролях. Ему был важен поток и драйв. Ему была важна музыка, и он не слишком настаивал на своем месте в ней. И он… если цитировать его тетрадь откровений, не желал, чтобы «без него ничего не получилось». Он как раз жил так, чтобы получилось – с ним или без него.

А вот с учителем по саксофону получилось не сразу. То есть после «Хемингуэя», который отказывался готовить к вступительным экзаменам, была череда упырей, неприятных во всех отношениях и просто неприятных. После одной такой встречи Митя спросил меня: «Ну чего ты плачешь? Представь, если бы он меня взял и у него пришлось бы учиться?!» Да, перспектива так себе. Но фер-то кё, как говорится…

Я крайне плохо переношу, когда об меня вытирают ноги. Хотя считается, что если это светило, то ему можно. А я считаю, что сие признак не светила, а ничтожества. Истинный учитель так делать не будет. Истинный учитель нашелся неисповедимыми путями. Благодаря талантливой юной художнице, которая нарисовала иллюстрации к моему рассказу, а мы с Алешей пришли посмотреть на них. Это была уютная выставка в небольшом зале, на открытии которой играл саксофонист по имени Сергей. Недолго думая, я его спросила, а не позанимается ли он с моим сыном. Он спокойно согласился, от чего я уже отвыкла. Не все и не всегда должно быть сложно!

И вот этот добрый человек, игравший в военном оркестре и разрисовывающий солдатиков, взялся за Митю. Тот поначалу не выказывал рвения, но темп постепенно нарастал, особенно после оркестрового опыта. В один прекрасный день добрый человек познакомил Митю с преподавателем колледжа МГКИ на Левом берегу… хотя звучит очень буднично, но это была та самая волшебная дверца, которая открылась после многих закрытых и неприветливых дверей. И странно называть этого волшебного человека официально-отстраненно Михаилом. Так удобно обращаться разве что к архангелу, но на свойски-уменьшительные формы у меня нет полномочий.

Ведь это Учитель! Да, с большой буквы, потому что лучшее, что может сделать наставник, – это дать своему ученику максимально раскрыться. Расправить крылья. Стать творцом. Одним словом – вдохновить! И все это получилось – и получается – у человека с именем архангела, потому что свою короткую жизнь на Земле Митя очень счастливо-музыкально прожил. Ритмично, многослойно, дерзко. Так что лучшего Учителя и пожелать невозможно!

Я обещала помянуть недобрым словом особу, которая заносит в черный список всех, исполняющих «Розовую пантеру». Обещание я не выполню. Ну ее к лешему! Не хочу тратить время на темные энергии. К тому же Митя в итоге нашел с ней общий язык. Даже признал как преподавателя. Да и слава богу. Рассказывал даже, что ее ученики якобы все сплошь трудятся за границей. Правда? Я не стала ему тогда возражать, что попадание ученика за границу куда больше зависит от родительского кошелька и прочих ресурсов, чем от педагога. Тем более благостное «там» может превратиться в изгнание и музицирование на благополучных и не очень заграничных улицах, а это путь неисповедимый.

Однако я уважаю всех, кому он знаком, и потому шлю горячий привет талантливому музыканту и бунтарке Вере и потрясающей певице Лиле, что учились вместе с Митей. И, пользуясь случаем, я произношу свой манифест: дайте свободу музыкантам на наших улицах и в нашем метро! И далее везде, как говорится. Защитите их от произвола жирной чиновничьей и правоохранительной пиявки, дайте им статус неприкосновенности во всем мире! Уличные музыканты – это уникальный голос города. Это тональность мгновений, из которых состоит наш путь. Это мелодия Вселенной.

В спектакль «Кофе на ночь» Митя словно шагнул со своей королёвской улицы. «Было особенно приятно слышать вместо гула машин его саксофон под окнами», – написала мне однажды его знакомая Аня. И вот со своего перекрестка на проспекте Космонавтов – поменяв шляпу, любимые шаровары и прочие пестрые цыганские одежки в духе Кустурицы на черные рубашку и джинсы, – Митя входит в женский поэтический разговор. Четыре поэтессы и актриса, все в черном. Четыре потока и одно объединяющее русло, а между ними бродит импровизацией саксофон. Это было красиво.

Еще будет? «С ним или без него».

Где он еще играл? В группе «Coachman», сочинившей песню (Максим Р.) про зависимость от гаджетов: очень крутое гитарное соло (Руслан) и сакс с тромбоном (Митя с Лешей), изображающие телефонный зуммер. Из каверов мне неожиданно понравилась «Я ухожу красиво», хотя я никогда не числилась в поклонницах «Зверей». Но оказалось, что у наших ребят получилось лучше оригинала, а сакс и тромбон придали композиции балканского разбитного очарования.

Митя, конечно, играл в оркестрах и ансамблях колледжа. «Friday Cat's», «BJ Band» etc. – все эти группы с веселыми названиями, весь этот college jazz… Ими руководила Наталья, и ее все любили. А еще была Елена Ивановна по сольфеджио, и Митя мне рассказывал трогательные небылицы про то, что она его полюбила, потому что он почти единственный из мальчиков не курит. Вот я ушито развесила, и свято ему верила, и гордилась.

Не в данном случае, но иногда его ложь была необъяснимым экспромтом. Когда ему было лет шесть, он пришел с Кларой на рынок в Сысерти. Там многие продавцы его уже знали. Один из них спросил что-то вроде: «Привет, как дела?» Митя неожиданно посерьезнел и вдруг выдал: «Да ничего, только ноги болят». Мужчина занервничал и протянул Кларе какой-то особый стаканчик с лесной земляникой, приготовленный явно для своих. Супруга продавца была явно недовольна, на что муж ее тихо урезонил: «Так ведь у парня ноги болят!» Клара была крайне озадачена и испугана.

– Почему ты сказал, что у тебя ноги болят?

– Да сам не знаю! Просто сказал и все.

Трюк с ногами с возрастом перерос в эпосужастик вплоть до фантазмов про угрозу ампутации. Никакой отборной земляники ему давно не светило, но производимый эффект в дружеских компаниях радовал стабильностью. Были еще некоторые репризы. Машенька мне потом задавала смущенные вопросы: «А правда ли, что Снуп…» или «А правда ли, что вы…».

– А правда ли, когда он нам говорил, что покурил на балконе с дедушкой, то на самом деле…

Да уж, неловко вышло. Дело в том, что из-за некоторых погребальных сложностей прах дедушки Вадима некоторое время пребывал у Лиды на балконе. Причем я думаю, что Вадима это вполне устроило бы. Он был так доволен, когда Лида перевезла его, немощного, к себе и ухаживала за ним, что думаю, он охотно остался бы у нее… и в этой ипостаси. И непедагогично покурить с внуком был не прочь. И юмор у него своеобразный.

А еще в Королёве есть одно место, которое называют просто Лофт, некое антикафе, в котором Митя не только играл, но и, по сути, жил года полтора, засыпая в гамаке у бильярда, не снимая желтых ботинок. Там родилась, как Афродита – только не из пены морской, а из дыма кальянного, – группа «Manzpers». В ней с Митей играл гитарист Коля по прозвищу Иисус. Королёв – город космический, почему бы в нем не быть двум Иисусам. И Марсу! Это прозвище Митиной хорошей подруги-художницы. Марс, Никита Д. и Егор – душевная компания. Концентрация добрых энергий! Но вернемся к группе «Manzpers» – у нее был продюсер Сёма. Меня это рассмешило. Я думала, что это слово уместно только там, где ворочают миллионами. Но с другой стороны, надо же юному продюсеру с чего-то начинать. Сёму я волею судеб знала в годовалом возрасте. Крепенький такой малыш и смышленый. Но Митя познакомился с ним случайно, где-то в компании, и понятия не имел, что они были знакомы в грудничковой поре. Зато его узнала по прошествии восемнадцати лет зоркая Сёмина мама.

– Ты кто? Снуп? Нет, ты же Митя Симонов! У тебя папа Костя и мама Даша! Я тебя помню, я тебя в ползунках видела. Вы тогда жили у Комитетского леса.

Семейный продюсерский глаз-алмаз! Митя однажды почуял, что с Сёмой случилась беда, поднял тревогу и этим спас его. Сёма тогда был в другом городе, но всю историю рассказать здесь невозможно – потребуется отдельная книга. Историю Сёмы, Manzpers'a и Лофта напишу уже не я. Кто-то другой, еще неведомый избранник.

Мы и правда некоторое время жили у прекрасного леса с угрожающим названием, и там, к счастью, никаких следов «комитета» не наблюдалось. Можно сказать, Митя вырос в этом королёвском лесу, здесь он дурачился с друзьями, бродил один, играл на саксофоне. Бывало, даже ночью. Он мог даже уснуть в лесу, о чем он, конечно, мне не говорил. Но он доверял лесному царству. На одном лесном видео слышно, как после партии сакса ему вторит комар.

Комара услышала Леночка. Начинающаяся Митина любовь. Едва-едва. Но думаю, что я не имею права говорить о его любви. Мне он рассказывал только о «Настасье Филипповне» в школе. Потом он со мной откровенничал неохотно, да и кто рассказывает маме про любовь?! Впрочем, всякое бывает. Но с Митей все так запутанно и противоречиво, и показания разнятся. «Вы ошибаетесь, он был большой романтик!» – как сказал Максим Р. Вот, пожалуй, на этой формулировке остановимся. Кудрявая, миниатюрная Леночка с улыбкой Веры Холодной меня поразила смелостью и ранимостью, этим острым коктейлем трудно смешиваемого. Она пианистка, музыкант-классик, детали и нюансы, все эти обертоны и полутона для нее значат… всё! Мите нравилось, как она играет. Он приходил к ней в Гнесинку послушать просто, как она репетирует. И это было важно – ему нравилось ее слушать, это ее вдохновляло. Она хотела научиться у него импровизировать. Вопреки всему, я буду ждать ее импровизации, ведь она бурная река в мягких берегах, она может удивить.