Текст книги "Невиртуальная реальность (сборник)"

14

Максим сидел на дереве, глядя в бинокль на редкое движение по дороге между Сануром и Раджаром. Позиция была исключительно удачной, можно было видеть машины на расстоянии километра в ту и другую сторону. Он просидел уже с полчаса, но с уверенностью определить автомобиль с дизельным двигателем, ехавший с нужной стороны, не мог. Кроме того, без оружия он чувствовал себя обнаженным. Пистолет он оставил Жанне. Мало ли что, хотелось быть уверенным, что остановленная машина не увезет ее. Вдруг он не сможет придти на помощь? Карабкаться на дерево с автоматом было глупо и неудобно. Второй они оставили в салоне запертого «Лендровера». Журналиста на всякий случай связали, оставив беседовать с комиссаром.

Макс посмотрел вниз. Жанна сидела на корточках, прислонившись спиной к сосне, и жевала травинку.

– Эй! – вполголоса позвал студент. Негритянка вскочила, схватив автомат.

– Ну, что там? Едет?

– Пока нет. Едут неподходящие. Как ты там? – Он хотел кинуть в нее шишку, но ближайшая была недосягаема.

– Нормально. Сижу себе, мечтаю. Давай, Максим, не расслабляйся. Это из-за тебя мы потеряли столько времени.

– Знаю! – Он привстал и сел, чтобы тяжесть тела приходилась на другую ягодицу. – Но не ной! Неизвестно еще, это время мы потеряли или нашли.

Девушка снова села, махнув рукой, показывая, что разговор окончен. Макс опять приложил к глазам бинокль и посмотрел налево. Он сразу понял, что это то, что надо: огромная белая фура с красно-синими арабскими надписями и какими-то эмблемами на фургоне.

– Подъем! – зашипел он, спускаясь, но девушка уже была на ногах и протягивала ему автомат.

Они вскарабкались по склону и затаились в придорожных кустах.

– Сейчас проедет синяя легковушка, за ней выходи и тормози грузовик. – И когда синяя машина пронеслась, добавил: – Ни пуха!..

Жанна ослепительно улыбнулась и вышла на дорогу. Она подняла руку и повернулась боком, чтобы водителю не был виден оттопыренный большим пистолетом карман ее шорт.

Скрипя тормозами и отдуваясь, большой грузовик с ромбом на радиаторе останавливался, но окончательно встал только метрах в пятидесяти от них.

– Стой! – приказал Макс. – Я не смогу за тобой, – пояснил он.

На прицепе зажглись белые огни, на двух нотах зазвучал сигнал заднего хода, и машина попятилась, остановившись, когда правая дверь была точно напротив негритянки.

Девушка открыла ее и поднялась по трем ступенькам вверх в кабину. Максим не спешил выскакивать. Ждал, когда негритянка отвлечет водителя.

– Салям! – Широко улыбнулся тот, демонстрируя отсутствие верхнего переднего зуба. – Ибрагим! – Он протянул Жанне руку и, когда она пожала ее, Ибрагим припал губами к черной кисти. Это был мужчина лет сорока, невысокий и неряшливо одетый. Максим взобрался в кабину и сел рядом с девушкой.

– Шалом! Максим, – представился он и, когда водитель резко выпрямился, девушка обняла его левой рукой за плечи. Затем, зажав шею водителя под мышкой, резко опустила его голову, прижав к своему животу. Размахнувшись, благодаря открытой двери, Макс с силой ударил прикладом автомата в лоб. Ударил так сильно, что затвор передернулся, досылая патрон в ствол. Чертыхнувшись собственной беспечности, он поставил автомат на предохранитель. Тело Ибрагима обмякло, и его голова упала на колени негритянки.

– Зачем ты его так? – спросила она, поглаживая короткие волосы бесчувственного водителя. – Убить же мог!

На лбу араба краснело продолговатое пятно, по форме и рельефу соответствующее оковке приклада.

– Ну, перестарался, – оправдывался Макс. – Такой вот я крутой. Ладно, плакать будешь потом. А пока что перетащи его к себе, а я – за руль.

Обойдя машину и сев на водительское сиденье, студент порадовался, что грузовик заведен. Среди такого разнообразия цветных кнопок он вряд ли нашел бы нужные. А так... Автомат – он и в Африке автомат. Опустив ручник, он медленно подъехал к поваленным неоднократными проездами кустам и, осторожно притормаживая, спустил здоровенный грузовик на лесную землю, где виднелись следы «Лендровера» и армейского джипа.

* * *

Связанных они нашли там же, где и оставили. Увидев грузовик, пленники прекратили о чем-то спорить и поспешно встали. Максим спрыгнул на землю и поприветствовал их. Он поднял руки и, обняв девушку, опустил ее на землю. Потом повернулся к пленникам:

– Так! Горючие нужно перелить из грузовика в «Лендровер». Джеймс! У вас трубка есть?

– Нет, но есть другое решение, – журналист почесал плечом ухо.

– Говори.

– Горловина бензобака – широкая. Привяжи нитку к банке от чая и черпай солярку. В банке 330 грамм. 10 баночек – 3 литра, 100 – 33 литра. Через час управитесь.

– Вот ты этим и займешься, – сказал Макс, освобождая репортера. – А я пока вздремну. Жанн, – попросил он, – посторожи, пожалуйста. Когда надоест – разбуди.

– Хорошо, только сначала свяжи Ибрагима. А то очнется...

– Ладно, а тебе, Джеймс, совет: возьми сразу три баночки, один заход – и литр.

– Нет, три в горловину не пролезут.

– А ты по очереди. Или развяжите комиссара, пусть один набирает, а другой выливает...

Журналист разминал онемевшие руки.

– Иди уже спать, советчик. Разберемся! – буркнул он.

– А ты, писака, не дерзи. И Жанны остерегайся! У нее дома целая коллекция скальпов. И я слышал, что скальпы белых особенно ценны...

Девушка рассмеялась.

– Ну, ты и фантазер, ревнивый воин. Я же негритянка, а не индеанка.

– Не слушай ее, Джеймс! Она изучала культуру инков в Йоханнесбургском университете, ну и – ездила в Перу. Там они играли в ролевые игры, так Жанна так заигралась, что привезла дюжину скальпов японских туристов. – Джеймс рассмеялся, показывая великолепные зубы, плод работы дорогого дантиста. – И кому ты поверишь? Своему бледнолицему собрату или переодетой колдунье из племени Куку-Муку?

– Конечно, колдунье!

– Ну что ж, будешь прав. Эх, разучился я убеждать, постарел, – двадцатипятилетний Максим горестно вздохнул. – Ладно, ребята, пошел я спать. Приятного бензочерпания.

* * *

Когда его наконец разбудили, солнце было уже в зените. Максим сел, недоуменно озираясь по сторонам. Ему снилось, что он солдат в армии неистового Боливара и его сержантом был ооновский комиссар Ник Клименс, с большим животом, в трусах и с автоматом Калашникова.

– Вставай, вставай! – Жанна трясла его за плечо. – Машина заправлена. Пора ехать! Что делаем с пленными?

Он встал и потянулся так, что хрустнули кости.

– А-а-а-ай! – Он посмотрел на сидящих в тени фургона.

Джеймс – в военной форме с оборванными погонами и широкой улыбкой на лице. Oоновец скрестил руки и смотрел зверем. Очки он не нашел – и теперь щурился, так что злоба толстого, полуголого мужика не воспринималась угрожающе. Выглядел он скорее комично. Прислонившись спиной к огромному колесу, сидел водитель. Пятно на его лбу приобрело лиловый цвет. Кисти рук обмотаны изолентой. Он явно не понимал, что происходит, и, очевидно, очень боялся.

– Разбудила бы, Жанн... – Макс виновато покосился на негритянку. – Сколько ты этих головорезов в одиночку сторожила? Час?

– Два. – Африканка хорошо чувствовала себя в роли воительницы, но упускать момент попенять Яцкевичу она не собиралась. – Что, командир, хорошо поспал?

– Так себе, – он потупился. – Жанна, извини, пожалуйста. Виноват. Осознал. Больше не повторится.

– Ну вот, не дал мне поругаться. Ладно, прощаю. Нужно выезжать, до Багдада далеко. – Негритянка подмигнула журналисту. – Максим, каков план?

– Сначала переоденемся. Ты – комиссар ООН. Я – журналист. Кстати, что в фургоне, посмотрела?

– Нет. А что, нам что-то надо? – Она даже не подумала о грузовике.

– Пойдем, глянем.

Прицеп был заперт на большой висячий замок.

– Надеюсь, ключ в зажигании. Идеально – оставить пленных в прицепе.

Максим залез в кабину и не глуша двигатель отцепил искомый из вороха брелоков, открывашек и других ключей. Максу понравился резиновый полосатый шарик, и он взял его себе на память.

Огромный фургон был пуст.

– Господа невольники, проходите, пожалуйста! Через некоторое время вас освободят и вы станете героями, пережившими смертельную опасность в волосатых лапах сионистских агрессоров! Жанна, у тебя лапы волосатые?

Девушка засмеялась, показывая розовые ладони.

– Джеймс, отойдем на минутку! – И, когда журналист подошел, Макс приобнял его и отвел от остальных. – Смотри! Ты слишком много о нас знаешь. Постарайся дать нам хотя бы два часа. Не думаю, что они найдут вас быстрее, но мало ли... Прицеп я закрою на замок и припру к дереву, машину заглушу и ключи заберу, так что – незваные гости до вас не доберутся. И еще, карточку памяти с фотографиями спрячь где-нибудь, обыщут ведь – и заберут. После войны возьмешь, опубликуешь. Если доживу, будет мне под 80, вспомню молодость. У тебя три минуты, иди.

Ооновца и водителя освободили. Прибежал Джеймс и поблагодарил Максима. Все поднялись в прицеп.

– Ну – все. – Жанна была серьезна. – В машине есть спутниковое противоугонное устройство, вас найдут. Счастливо оставаться! – Она козырнула и спрыгнула на землю.

– Ник, не обижайся! Расстреляли тебя за дело и не до конца. Джеймс, приятно было познакомится с тобой! Ибрагим, – водитель испуганно вскинул голову. – Салям алейкум!

Он сказал арабское приветствие. Да и на иврите похоже: «Шалом алейхем». Яцкевич повесил замок и, сдав грузовик назад, припер дверцы прицепа к самому большому дереву на поляне. Затем заглушил двигатель и выкинул ключи в кусты.

– Ну, вот и все, Жанна, осталось самое сложное. Устала? – Да.

– Попытайся отдохнуть, пока будем ехать. Ну... С Богом!..

Максим сжал зубы и завел «Лендровер».

15

Ехать было просто. Движение было редким. На трещины и неровности дороги машина реагировала мягким покачиванием. Макс держал 90, он выключил музыку и стал думать о произошедшем за последние полутора суток.

Началось как игра, но теперь все было абсолютно реально, если не считать, что он находился в 2060 году, в Сирии, а рядом дремлет негритянка.

Да уж... Реальнее не бывает...

Жанна вдруг открыла глаза и спросила абсолютно неожиданную вещь:

– Максим, ты доволен жизнью?

Он сунул конфету в рот и задумался. Спустя некоторое время он с улыбкой ответил:

– Которой из них?

Девушка не приняла шутливый тон и продолжила:

– Я серьезно. Доволен ли ты настоящей жизнью? – Она поморщилась. – Стрельба, побег, издевательства над ооновцем... Прикол, конечно, но не более того. А когда вернемся? Прибор Фукса, естественно, сгорит, восстановить он его не сможет. Жизнь продолжится... Расскажи о себе. О чем ты мечтаешь? Что ненавидишь?

Макс задумался.

– А, собственно, к чему эти вопросы? Интерес профессиональный или личный?

– Личный. Представь себе – ты мне интересен.

Она взглянула на него и положила руку на волосатое колено.

– Да так... – промямлил Максим. – Так много хочется тебе сказать, а в общем-то – нечего. Все как-то обычно: учусь, работаю, раз в год на месяц хожу в армию... Там бывают приключения не хуже этих. – Он кивнул на уплывающую назад деревню с минаретом.

– Ничего себе – обычно!

– Ну, у нас все мужчины так. Это нормально. Наша с тобой действительность настолько разная, что моя жизнь дома была бы для тебя немногим менее странной, чем эта.

Макс открыл окно и выплюнул конфету. Невкусная. Диетическая.

Ворвавшийся горячий ветерок заставил прищуриться. Запахло лесом и дымом, видимо, кто-то жег костер. Закрывать окно не хотелось.

– Тебе не жарко? – Спросил он. – Давай ехать с кондиционером и открытым окном.

– Давай. Но расскажи о себе, пожалуйста.

Максим помедлил, раздумывая.

– Жанн! Давай оставим. Так хорошо расслабиться. Успеем еще вернуться в реальность. Давай лучше поговорим о любви...

– Ну, давай. Ты когда впервые влюбился?

– Лет в двенадцать, – уголки его губ потянулись вверх. – Это была очень особенная любовь!

– Так-так-так, – Жанна выпрямилась и повернулась к Максу, приготовившись слушать.

– Чистая, бескорыстная, безответная любовь... – Он сделал паузу и, не сумев сдержать ухмылку, закончил, – это была любовь к Родине и Партии. Такое извращение даже Нику Клеменсу не снилось.

Разочарованная девушка с силой ударила по ноге и зло спросила:

– Какой еще, к черту, партии?!

– Коммунистической, конечно.

Она отвернулась, и Максим понял, что его шутка для южноафриканки совсем не подходит, что Советский Союз ей – не ближе Атлантиды, и что она хотела приблизиться к нему, а он...

«Да, – подумал Макс. – Вот тебе и межкультурное непонимание...»

– Жанна, Жанна, – попросил он. – Прости, пожалуйста.

И, когда она повернулась к нему, продолжил:

– Мне было пятнадцать лет, а ей четырнадцать, – Максим замялся, но когда девушка взяла его под руку, продолжил. – Это была невероятная любовь, такое может быть только в 15 лет... – Он снова замолчал.

– Молодой, да ранний! Да, Максимка?

Не обращая внимания на реплику он продолжил:

– И это длилось один месяц. Тридцать один день...

– Почему?

– Она уехала. Она должна была вернуться домой, а это – за три тысячи километров. Какое-то время мы писали друг другу нежные письма, но потом...

– Новая любовь? – Жанна положила голову на плечо водителя и гладила руку, державшую руль.

– Нет. Новая любовь пришла только после армии, в двадцать лет. Просто переписка закончилась сама собой... М-да... – Он объехал синее ведро, лежавшее на дороге. Встречной машине пришлось принять вправо, чтобы избежать столкновения. Ее возмущенный гудок исчез позади. Макс снова заговорил:

– Ты знаешь, когда возлюбленный далеко, начинаешь его идеализировать. И он, точнее она, становится еще желанней. Это очень больно. Так и ты – будешь по мне скучать... Наверно...

– Останови машину, пожалуйста.

Максим притормозил и съехал на обочину. Негритянка ожидающе смотрела на него. Макс грустно улыбался.

– Такова жизнь, ничего не попишешь. – Он обнял девушку и прижал ее голову к своей груди. Оба молчали.

– Ты такой чудесный, – тихо сказала Жанна. – Здесь все так волшебно, – она подняла голову, ожидая поцелуй.

Краем глаза Максим заметил движение и, оторвавшись от негритянки, увидел прямо перед капотом смуглого подростка на осле. Открыв рот, он во все глаза смотрел на целующихся.

– Волшебно, – проворчал Макс, выезжая на дорогу. – Не будь мы иностранцами, нас бы линчевали...

16

Километров сорок они молчали. Максим закурил, выпуская дым в открытое окно. Жанна думала, наверное, о далекой Африке, об объяснении с родителями...

Они проехали мимо автобусной остановки. Видимо, она должна была символизировать заботу правительства о своем народе, так как некогда была застеклена. Теперь только груды битого стекла опоясывали ее. Пластиковые сиденья скукожились от огня и походили на свернутые от тли листья. Жанну передернуло от такого бессмысленного разрушения.

– Варвары! И в Израиле такое есть?

– Дебилы! Живут плохо и хотят жить еще хуже! Такое бывает везде, где есть бедная, озлобленная молодежь. Дебилы, – повторил он. – В богатых районах такого нет. Но если поставить в квартале бедноты красивый фонарь, его разобьют в первую же ночь! И чем он красивее, тем короче его жизнь. Уродливый же не тронут. Почему? – Не знаю. В приличном месте фонари стоят годами, и никому в голову не придет их разбить. Видимо, в плохих районах хорошие вещи нарушают гармонию, – Максим закусил губу. – Никуда не денешься, внутренний мир формирует внешний. – Он угрюмо замолчал.

– Воспитание, – Жанна нашла выход, – образование и культура!

– Да? – Максим тоже думал об этом раньше. – Моя прекраснодушная королева! И как ты предполагаешь загнать этих сорванцов в классы, заставить их любить Моцарта и восхищаться импрессионистами? Даже если дать им самых лучших учителей, они сбегут бить витрины и друг другу морды. Разве что, – платить им за посещение школы. Но и это поможет не надолго.

– Естественно, – девушка повернулась к водителю и заговорила возбужденно. – Они озлоблены своей нищетой!

– Думаешь, если дать им деньги, прекрасные дома и чистые улицы, – все изменится? Ничего подобного! Я уже видел это в Израиле. Когда-то, когда я приехал в Израиль, все остановки были застеклены. Но через некоторое время стали как эта. И теперь их делают железными. А что изменилось? – Максим забарабанил пальцами по рулю. – У меня были двое знакомых. Им было по 16-17 лет. Их поймали, когда они разбивали стеклянные афиши. Они приехали из нищего белорусского города. Объясняли свой вандализм тем, что им было скучно. Скучно! Понимаешь?! В шестнадцать лет – скучно! Вокруг столько неизвестного, волнующего, интересного! – Макс рычал от негодования. – Да если ты такой дурак, смотри кино: десятки телеканалов, играй в компьютерные игры! И вот – пожалуйста, выпустили их на чистые, красивые улицы! Ты можешь обвинить меня в ненависти к новым эмигрантам. Но это неверно, я считаю, – это благословение для Израиля. Но с фактами не поспоришь: автобусные остановки теперь – железные, а раньше были стеклянными. Варвар живет внутри. Он и формирует внешний мир. Может быть, через пару поколений...

– Естественно, а чего ты хотел? Они ведь – нищие. Бывшие инженеры теперь, небось, работают уборщиками...

– Сомневаюсь, чтобы дети бывших инженеров били фонари и поджигали остановки. Приличный человек и в несчастье остается им, а вот варвар – и в богатстве варвар. Ты говоришь, культура, – Максим зацокал языком и заерзал на сиденье. – Но ведь, чтобы понять импрессьон или Бетховена нужно работать душой! А они к этому не привыкли и – не хотят. Что, по-моему, – абсолютно естественно. Намного проще и веселее разбить витрину, а еще лучше – взорвать к едрене фене весь мир! – Макс поразился внезапному открытию. – Вау!

– Что случилось? – Беспокойно спросила негритянка.

– Понял кое-что. – Он держал руль одной рукой, а другой обнял плечи девушки и придвинул ее к себе. – Ведь и у террора – те же корни! Бессмысленное варварство! Только «хулиганы» там постарше, да и возможностей у них побольше. Дикарь-человек. Смысла в том, чтобы разбить лампу или взорвать 200 этажный дом, – столько же, то есть – нисколько!

– Неправда! У террористов всегда есть цель!

– Да какая цель могла быть у направившего самолет в «башни-близнецы»? – Максим сильно сжал левой рукой овальный руль. – Большой БУМ! Это потом – журналисты придумывают основания для террора. Хочешь пример?

– Ну?

– В 1967 году Израиль захватил сектор Газы. Основание – лишить террористов баз, из которых федаюны совершали вылазки в Израиль и убивали там всех подряд. – Макс отпустил Жанну и взял бутылку воды. – Открой, пожалуйста.

– Кто такие федаюны? – Она вернула открытую бутылку.

– Бандиты. – Он сделал глоток. – Так вот. Террор, который вели арабы против еврейских целей, они оправдывали нашей оккупацией Газы. Ладно, допустим. – Он попил еще и вернул бутылку девушке. – Спасибо.

Жанна завинтила крышку и погладила мужчину по щеке. Она понимала, что тема террора болезненна для него, что он не может быть объективен, но женская мудрость подсказывала ей: «Пусть выговорится, не перечь ему, будь нежна – и помоги».

– Но ведь вы вышли из Газы?

– Еще как вышли! Разрушили цветущие поселения, приносившие большой доход фермы, дававшие работу местным арабам, выковыряли из земли трупы похороненных там евреев, и даже дали деньги на развитие промышленности. И ты думаешь, террор закончился ввиду своей победы?

– Знаю, что нет, но почему?!

– Потому что дикарь-человек не умеет создавать. Он умеет только разрушать и убивать. Казалось бы, что еще надо? Победили! Освободили! Изгнали! Создавайте теперь промышленность, развивайте инфраструктуру, радуйтесь жизни. Ан нет! Легче запускать по приграничным городам ракеты и кричать, какие мы изверги. А ООН поддерживает все безумные обвинения палестинцев. Самое для меня непостижимое, – это то, что Израиль является членом этой организации и платит туда огромные бабки.

Девушка озадаченно посмотрела на разгорячившегося Максима. Такого просто не могло быть! По его мнению, Израиль обстреливают безо всякой причины, а весь мир – молчит. Про обстрелы самодельными ракетами она слышала, но по какой причине арабы это делают, негритянка не знала, да и не очень пыталась узнать – до сих пор.

– Ну и чем объясняется террор после ухода из Газы?

– Я слышал только маловразумительные объяснения, что это – ответ на уничтожение главарей террористов и – «палестинского народа в целом». То есть: «Мы стреляем потому, что вы убиваете тех, кто стреляет...»

Жанна рассмеялась и положила свою черную ладонь на руку Макса, держащую руль.

– Знаешь, Максимка. Я тебя очень уважаю и верю твоим словам, но... То, что ты рассказываешь, абсолютно нелогично. Этого просто не может быть. Извини, но ты за одну из сторон, поэтому – необъективен. Не может быть так, что террор просто потому, что это – кейф. Ты просто ненавидишь арабов.

– А почему бы и не кейф? Остановку видела? Ее сожгли просто потому, что кому-то был кейф ее сжечь. Никакого другого объяснения вандализму я не нахожу. И неправда, что я арабов ненавижу. Ненавидеть большую группу людей – не умно. Не важно по какому признаку они объединены. Всякие есть. Но одно меня удивляет...

– Что?

– Если людей уничтожают по национальному признаку – это называется геноцид.

– Ну?

– Значит террор – геноцид в чистом виде. А в Газе – демократически избранное правительство ХАМАСа главной своей целью называет уничтожение Израиля посредством террора против мирного населения. Но все молчат, и в геноциде обвиняют именно Израиль!

Девушка помолчала, но недолго.

– Ну, вот здесь ты не прав! Я насчет аналогии «терроризм-вандализм», – снова решила возразить Жанна. – Там – кинули камень и убежали, а здесь – люди жизнью рискуют. И зачастую – погибают. Согласись – это война. А война – дело, если и не благородное, но и не лишенное романтики.

– Что! – От негодования Максим подскочил. – Где ты видела, чтобы на войне легитимными целями были дети?! Ну ты даешь! Романтика террора! Это может быть только романтикой Морлоков!

– Кого? – Девушка уже пожалела, что подлила масла в огонь. Она положила Максу руку на плечо, но тот сбросил.

– Морлоки – подземные жители в романе Уэллса. Они выходили по ночам, чтобы сожрать зазевавшихся Элитов, этаких воздушных и романтичных, живших на поверхности земли. А то, что сопоставление вандализма с терроризмом корректно, доказывает соотношение «преступление-наказание». В первом случае, – за разбитый фонарь – штраф. Во втором, – за убийство или массовое убийство – гибель или даже тюремное заключение. Но – и в том, и в другом случае – поймать преступника чрезвычайно тяжело. Как поймать хулигана, бросившего на пустой улице камень в фонарь, или террориста, расстрелявшего еврейский автомобиль на ночном шоссе? – Максим сжал зубы и тяжело дышал. – А из Газы очень любят запускать ракеты с площадок перед школами и из песочниц в детских садах. При этом любой погибший – мирный или якобы мирный палестинец – является предметом всемирного осуждения Израиля.

– Ладно, Макс. Давай, переменим тему. Я понятия не имею о ваших отношениях с арабами, и ты пользуешься этим. Во всех газетах я вижу бедных, грязных палестинских детей и – вооруженных до зубов израильских солдат. Очень сложно убедить меня в том, что эти солдаты несчастны, и эти голодные дети – причина их грусти. – Жанне до смерти наскучил палестино-израильский конфликт.

– Ладно, оставайся при своем мнении, – обиделся мужчина. – Тебе-то что до этого?

– Ну, не обижайся, Максимка! Почему бы вам просто не оставить арабов в покое?

– Да мы бы с удовольствием... Знаешь, я недавно был в Мейтаре.

– Где это?

– Такой богатый поселок в пустыне Негев, на юге Израиля. Рай, построенный на песке.

– Очень хорошо! Я рада за жителей Мейтара, – африканка раздраженно махнула рукой, отгоняя муху, залетевшую в прохладу салона через открытое окно.

– Нет, ты, пожалуйста, послушай! – В его голосе зазвучали железные нотки. «Так, скоро подеремся, – подумала девушка. – Из-за чумазых арабских детей...»

– Я вся – внимание! – Она повернулась к водителю, сделала серьезное лицо и прижала к щеке ладонь.

– Так-то лучше, – буркнул Макс. – Так вот, Мейтар, – рай в пустыне. Везде зелень, дома с черепичными крышами, разноцветные детские площадки и все такое.

– Звучит хорошо. Ну, а где пойнт? – Жанна старательно демонстрировала заинтересованность, что было непросто.

– Пойнт? – переспросил он. – Пойнт в том, как это все достается. Знаешь, чего стоит вырастить дерево в пустыне? – и, не дожидаясь ответа, продолжил. – К каждому корню подтянут шланг, рядом вкопан датчик, с которого в компьютер поступает информация о том, нужно ли этому корню выделить еще каплю воды.

– И, конечно же, все эти шланги протягивают арабы? – Она повысила голос.

– Конечно! – его тон не изменился. – И они очень рады, что есть работа. Ты же не думаешь о бедных китайцах, которые по колено в воде растят рис, когда покупаешь китайский пылесос за гроши?

– Нет, – созналась Жанна. – Просто рада, что сейчас все так дешево стоит.

– Ну так вот, – в пяти километрах от Мейтара стоит арабская деревня Ум-эль-Балак. И нечистоты там текут по прямо улице, а почему?

– Нищие люди! В муниципалитете нет денег?

– А откуда им взяться, если муниципальный налог никто не платит? При этом, государство постоянно переводит им деньги. Да толку нет, все остается по-прежнему, разве что у кого-то появляются роскошные виллы и новые машины. А рядом – чистенький Мейтар, естественный предмет ненависти, как и все евреи. И этому кошмару нет конца! Рожденные в ненависти ее же и порождают!

– Все, Максим, если ты не заткнешься, я выпрыгну на ходу! Будешь воевать в одиночку! Из-за этой дурацкой игры, я – за евреев! И знаешь, что? Не заставляй меня пожалеть об этом! – Макс не ответил. Его плечи поникли. Он смотрел на дорогу, и Жанне вдруг стало жутко жалко этого разочарованного супермена. Так жалко, что захотелось плакать.

– Стой!!

Когда «Лендровер», визжа шинами, остановился и Макс недоуменно повернулся к ней, африканка с силой схватила лацканы гавайской рубашки и притянула его голову к своей, уперевшись своим черным лбом в его.

– Никогда! Никогда! Никогда не смей! – свистящим шепотом проговорила она и впилась в его губы. Ошарашенный мужчина сначала не отвечал, но затем с такой силой обнял девушку, что кости ее затрещали. – Ой! – Придушено пискнула она и, когда Макс отпустил, прилегла на сиденье, положив голову на его колени. – Этот день, – шептала она. – Эти два дня, – слова давались ей с трудом. – Я узнала, что такое любовь... Если вернемся... Когда вернемся... Купи своему соседу огромный букет...