Текст книги "Inside out: моя неидеальная история"

Глава 2

Было начало 1970-х, когда мама сделала то, что сделал бы каждый: она пошла к психотерапевту. Джинни хотела, чтобы ей помогли, хотела пойти на поправку и собиралась найти себя. Мы жили в атмосфере активизации женского движения. Наша соседка была феминисткой, и у мамы появились подружки, которые отстаивали права женщин. Проблема состояла в том, что мама была очень впечатлительной натурой. Например, после просмотра фильма «Изгоняющий дьявола» она прошла через все стадии харизматического христианства[11]11
  Движение внутри христианства, появившееся в XX в. в основном среди протестантских общин, провозглашающее, что в его деятельности проявляются дары Святого Духа.


[Закрыть]. А еще она отвозила меня на службу в католическую церковь, где исполняли песни Джорджа Харрисона и танцевали в дашиках[12]12
  Яркая африканская рубашка с длинными рукавами, популярная у хиппи.


[Закрыть].

Джинни честно пыталась найти себя. Иногда я подслушивала ее разговор с нашим соседом за кухонным столом о ее «борьбе». Я была шпионкой, и родители шутили над тем, что я всегда держу ухо востро. Но сейчас я понимаю, что просто старалась оберегать семью от хаоса. Моя мама пыталась покончить с собой, и мне необходимо было быть начеку. Она жаловалась, что в детстве папа не ценил ее и лишал радостей. Они были настолько бедны, что однажды на Рождество она получила в подарок старую куклу в новой одежде. Для нее эта кукла символизировала нехватку всего: воспитания, денег и внимания, которого она ждала. Эту историю я слышала много раз.

В нашей семье произошли изменения, хоть и небольшие. Например, со временем мама смирилась с изменами моего отца и стала полностью зависеть от него финансово и морально. Как ни печально, ее попытка покончить с собой была такой же «результативной», как и ее первое замужество. Джинни продемонстрировала, что могла покинуть его. К сожалению, это увидели дети.

Мама не раз рассказывала свою собственную семейную историю. Ее первой любовью был такой же игривый и харизматичный нарушитель спокойствия, как мой папа. Билл Кинг, мой дедушка по материнской линии, был невысокого мнения о моем отце, когда тот начал гулять с мамой в средней школе, хотя у них было много общего. Дедушка был обаятельным бабником и играл на бас-гитаре в кантри-группе.

Но у дедушки был очень специфичный характер. Однажды у него заболел зуб, и, чтобы не тратить деньги на дантиста, он пошел в ванную и лезвием бритвы вырезал его. В конце концов его ждала страшная смерть, которая отражала его жизнь. В тот день он, напившись в стельку, загнал свой любимый голубой «Эль Камино» под движущийся грузовик. И был обезглавлен.

Мне было десять, когда это случилось. Я навсегда запомнила его как седовласого красивого и крепкого мужчину, с сильными руками, испачканными в моторном масле. У него была небольшая заправка, где мы с двоюродными братьями любили играть. Когда мама была ребенком, он сломал позвоночник и долгое время лежал дома. Моя бабушка должна была обеспечивать себя, мужа и трех дочерей: маму и ее старших сестер – Билли и Кэролайн. Это была явно не та жизнь, о которой мечтала бабушка Мари. Тогда она собиралась поступать в колледж. Бабушка росла на границе Техаса и Нью-Мексико в строгом доме пятидесятников[13]13
  Пятидесятники – религиозное течение протестантского происхождения, во многом схожее с харизматическим христианством.


[Закрыть] и первой в семье окончила среднюю школу. Но в итоге Мари оказалась молодой женой и матерью, при этом трудилась на полную ставку, чтобы сводить концы с концами. Соответственно, она была на пределе.

Мамина интерпретация отсутствия внимания со стороны бабушки заключалась в том, что она была непривлекательным, тощим, болезненным ребенком. Джинни никогда не могла избавиться от чувства заброшенности – ей всегда не хватало денег, всегда не хватало любви. Ей не приходило в голову, что у бабушки просто не было возможности воспитывать ее так, как она хотела бы. Джинни не ставила себя на место бабушки, не представляла, каково было ей, молодой женщине, которая отказалась от своей мечты о высшем образованииради жизни с распутным мужем, содержания семьи и воспитания троих маленьких детей.

Моя бабушка Мари была единственным взрослым человеком, на которого я могла положиться. Свое детство (в 1930-х) она провела на кукурузной ферме в Элиде, Нью-Мексико, и обладала практическими навыками делать то, что необходимо делать. Она была твердой, последовательной и заслуживающей доверия женщиной. При всех своих хороших качествах бабушка научила маму, которая, в свою очередь, научила меня, некоторым «способам выживания». Всякий раз, когда дедушка изменял, он доказывал бабушке, что именно женщины были причиной его проблем. Он убедил ее в этом, после того как им пришлось переехать, чтобы убежать от преследователя. Они уехали в Ричмонд[14]14
  Город в штате Калифорния.


[Закрыть], где родилась мама. После их возвращения в Розуэлл Джинни было около двенадцати. Однажды она рано пришла из школы и обнаружила отца в спальне с женой его брата. Его единственной реакцией было накричать на дочь и каждый раз обвинять ее в случившемся. Отец был для моей мамы «тихой гаванью». Она боготворила его. Но после этого случая их отношения изменились навсегда.

В один из летних дней в Канонсберге мама пришла и беззаботно сообщила, что мы уезжаем в отель, поэтому нужно быстро собрать вещи. Ситуация была бессмысленной, но меня поразил энтузиазм Джинни, она затолкала Моргана и меня в свой «Пинто» и отвезла в соседний деревянный отель, где было чисто и светло. Мое волнение переросло в растерянность, когда она объявила, что бросает отца ради Роджера, своего психотерапевта. Они влюбились, объяснила она. Пока что Роджер снял эту комнату, но мы все вместе должны переехать в Калифорнию. Там он собирается построить стеклянный дом, в котором мы будем жить. Она даже показала нам проекты.

Это была солидная «рекламная кампания». Она представила свой план как совершенно продуманный и уже решенный, не подозревая, что ее дети могут испытывать боль, страх или смущение из-за того, что их родители расстаются. Отчасти это было связано с фантазиями, которыми она была поглощена и из-за которых просто не могла думать о наших чувствах. А еще сейчас я задаюсь вопросом: осознавала ли она, что это далеко не конец ее отношений с нашим отцом?

Роджер был высоким светловолосым парнем с голубыми глазами. У него были очки в тонкой металлической оправе – такие носили выходцы из Северной Калифорнии. Вне всякого сомнения, Роджер не слышал о профессиональной этике психотерапевта. Это печально, если учесть, что мама изначально пошла к нему за помощью и видела в нем рассудительного образованного человека, который мог найти ответы на вопросы и направить ее на правильный путь. Вместо этого она нашла еще одного парня, чтобы усложнить себе жизнь. Он назначил ей амфетамины и барбитураты, но я сомневаюсь, что она следовала рекомендуемой дозировке. Она запивала таблетки алкоголем, что делало ее еще более непредсказуемой, чем обычно.

Мои родители начали переживать расставание. Мама переехала к Роджеру, и мы попеременно жили то с ней в отеле, то с отцом в квартире. Через несколько недель отец сказал, что мы едем в Огайо, чтобы навестить наших тетю и дядю в Толидо. Только он не сообщил этого маме. Она подумала, что мы просто исчезли. Могу представить ее бессилие и панику. Папа сказал родственникам, что она отказалась от нас ради Роджера, и он понятия не имеет, как ее найти. Ему поверили. Мы с Морганом привыкли к подобным вещам, поэтому даже не удивились, что Джинни не звонит нам. В любом случае тетя и дядя решили развлечь нас и взяли с собой в «Гранд ол Опри»[15]15
  Одна из старейших американских радиопередач, которая проводится в формате концерта в прямом эфире с участием звезд кантри.


[Закрыть] в Нэшвилле. Больше всего мне хотелось увидеть Минни Перл[16]16
  Героиня актрисы-комика Сары Офелии Колли Кэннон, более 50 лет выступавшей в шоу «Гранд ол Опри».


[Закрыть] в шляпе с ценником.

Сейчас, в век сотовых телефонов, электронной почты, видеозвонков и инстаграма, ничего не может исчезнуть, а вот в семидесятых – легко. И папа в этом преуспевал. Если мы жили в одном месте достаточно долго и нам приходили счета на оплату, папа писал «умер» рядом со своим именем на конверте и возвращал письмо на почту. Тогда микроволновки казались чудесным изобретением, и папа решил приобрести такую печку в компании Sears. Когда приехал доставщик, он велел Моргану забрать заказ. Потом компания потребовала оплаты, но папа отказался платить, поскольку подпись ребенка не имела юридической силы. Благодаря такому способу и своеобразной креативности папы у нас дома появилось много вещей. Если бы хоть один из моих родителей использовал свой интеллект для чего-то конструктивного, я искренне верю, что они могли быть очень успешными. К сожалению, родители не знали, как это делать и зачем. Большую часть своей энергии они тратили на то, чтобы вредить друг другу или самим себе. Мне кажется, что в глубине души мы верим, что заслуживаем того, как с нами обращаются, – и таким же образом ведем себя с теми, кого любим.

Тем летом в Толидо папа не знал, что с нами делать дальше. Я всегда чувствовала близкую связь с ним, но в последнее время мы отдалились, и таких отношений, как прежде, не было. Он любил нас, но мотивом нашего похищения было не желание провести время с детьми и не страх, что Джинни отвезет нас в Калифорнию и он никогда нас больше не увидит. Я думаю, что время, проведенное в Огайо, было всего лишь одним из раундов борьбы на пути «от любви до ненависти» между нашими родителями. Полагаю, этот раунд он выиграл. К концу лета он убедил маму простить его за наше похищение, и мы отправились обратно в Пенсильванию. Мама дала ему еще один шанс.

Все должно было измениться. Мы, конечно же, опять переехали, на этот раз – в другой город в Пенсильвании. И поселились в большом доме в городке под названием Шарлеруа, в тридцати милях от Питтсбурга. Наступил новый этап в нашей жизни. Дом был просторный, выкрашенный в зеленый цвет авокадо, с высокими потолками и новыми блестящими приборами, которые нравились маме. Правда, сантехника нуждалась в починке, но папа был в этом деле мастером и имел свой «метод». Он закуривал трубку и пускал дым в каждую из труб, а в это время Морган сидел в ванной и кричал ему, из какого крана выходит дым – с горячей или холодной водой.

Из всех мест, где мы жили, этот дом больше всего отвечал мечтам мамы. Именно так, по ее мнению, должна была выглядеть жизнь. В отличие от нашей бабушки Мари, стремления Джинни вначале были обычными: она хотела быть красивой женой, которую боготворит муж, и иметь уютный дом. И любое жилище, куда бы мы ни переехали, она делала уютным. Она легко и ловко управлялась с интерьерами, с удовольствием украшала каждый дом, как только мы туда заселялись. Все начиналось с пошива штор, потом – расстановка мебели и всяких безделушек, которые она получала от компании Home Interiors. И вообще, она придавала домам такой вид, будто мы жили там много лет. Но в «Зеленом доме», как мы с братом прозвали его, она превзошла себя. Он был воплощением ее личных желаний. У меня даже появился щенок. К сожалению, он нагадил перед шкафом отца, за что я получила хорошую порку. Я не плакала – я вообще никогда не плачу, несмотря ни на что. Щенка мне вернули.

Конечно, в Шарлеруа не было ничего особенного. То же самое происходило в любом другом месте. Дэнни играл в азартные игры и много пил. Он был отличным игроком в бильярд и, когда ему везло, убеждал какого-нибудь наивного дурака сделать ставку против и утверждал, что может выиграть с одним закрытым глазом. Затем Дэнни прикрывал свой косящий глаз, которым он и так почти ничего не видел, и начинал загребать чужие деньги.

Но у него не всегда получалось дурить людей. Он спускал огромные суммы, играя в покер, после чего приходил домой бушующим, пьяным и сломленным. В определенный момент отец обратился к местной мафии, сделал акулий заем[17]17
  Кредит с высоким процентом.


[Закрыть], чтобы покрыть проигрыш, и стал должником этой группировки на много лет. Он работал с ними во время местных выборов, чтобы способствовать продвижению кандидатов, пользующихся поддержкой мафии, а также был задействован в других сомнительных мероприятиях. И каким бы косвенным ни было участие моего отца, оно все равно представляло опасность. Один раз он попал в перестрелку возле бара в Шарлеруа. В другой раз мама пошла с подругой в местный паб[18]18
  Заведение, в котором продаются алкогольные напитки.


[Закрыть], ее заметил гангстер и позвонил папе. Он сказал, что женщины членов мафии не должны гулять одни, без сопровождения, по мнению гангстера, это было неправильно.

Тем временем я пошла в седьмой класс гигантской, ужасающей средней школы в Шарлеруа. Я опять была новенькой. Вполне возможно, что все эти адаптации к новому месту и обществу побудили меня стать актрисой. Это была моя работа – изображать человека, который должен стать самым популярным в новой школе в каждом новом городе. Я изучала окружающих, чтобы понять, как это сделать. Так, в этой школе крутые девчонки носят брюки-клеш или облегающие шорты? Какие у них акценты? Что мне нужно сделать, чтобы стать частью их компании? Лучше выделяться в компании или влиться в коллектив? Пройдут десятилетия, прежде чем я осознаю, что главное – быть собой, а не тем, кем тебя хотят видеть другие люди.

Разумеется, всякий раз, когда я начинала адаптироваться к месту, понимать, как могу вписаться в спортивные и социальные мероприятия или какие предметы мне даются хорошо, приходило время собираться и переезжать. Обычно без особого предупреждения или заранее подготовленного плана.

Я не знаю, какая из выходок отца спровоцировала ссору в тот раз. Может быть, еще одна измена или его ужасное поведение, когда он был пьян, но однажды днем, когда я делала домашнее задание под «музыкальное сопровождение» моих родителей, которые орали друг на друга во весь голос, я услышала крик матери:

– Все, я сыта по горло!

Она ворвалась в мою комнату, велела нам собирать вещи и садиться в машину. Мы возвращались в Розуэлл.

Конечно, это не было чем-то необычным: к тому моменту мы приноровились быстро упаковывать свои пожитки. Мы привыкли часами торчать в дороге, пока мама курила в окно. Возвращение в Розуэлл было возможностью начать все заново и избавиться от наскучившей рутины. Как мы понимали, Розуэлл был нашим домом. Мы приехали из этого места, здесь у нас была семья, история, традиции и знакомые. И здесь была бабушка Мари, которую я называла мамой, когда была маленькой, – во многих отношениях она действительно была единственным человеком, на которого я могла положиться. Жизнь с ней успокаивала. Когда мы добрались до ее дома, то испытали облегчение уже просто оттого, что будем находиться рядом с ней.

Но мои родители продолжали ссориться, несмотря на полудюжину штатов между ними. Крики в телефонную трубку начались почти сразу после нашего приезда, и голос отца был настолько громким, что иногда казалось, будто он находится в комнате. Мама ходила по дому и рыдала, а я пыталась держаться от нее подальше. Морган ушел с головой в разборку и сборку пылесоса и будильника, чтобы изучить принцип их работы. Когда к нам в гости приходили мои тети, я начала замечать, что они странно переглядываются между собой во время нервных срывов и попоек мамы. Впервые она стала меня смущать. И мне было стыдно за то, что я чувствую.

Джинни хотела, чтобы я встала на ее сторону, и рассказывала всем, каким ужасным человеком был мой отец, но я не могла так поступить. Если не считать азартные игры, я понимала, что они оба виноваты в том, что сделали с нашей семьей. Теперь, в более осознанном возрасте, я увидела, какой она ребенок по сравнению со своими сестрами. Она редко брала на себя ответственность и часто винила всех остальных, кроме себя. Я понемногу стала отдаляться от нее. Со мной была моя бабушка, поэтому я могла больше не следить за состоянием мамы, чтобы выжить.

Однажды Джинни сообщила, что мы возвращаемся к отцу. Но я не бросилась, как раньше, собирать вещи. Джинни рассказала, что папа получил новую работу в штате Вашингтон, к северу от Сиэтла. По плану мы должны были вернуться к нему в Пенсильванию, после чего переехать в другую часть страны вместе, как семья.

Я подняла взгляд на маму и твердо сказала, что не поеду. Джинни не убедила меня и не объяснила, почему мы должны вернуться к человеку, который только и делал, что был груб с нами или ссорился с ней по телефону. Мне надоело все это. Что бы они ни делали, я больше не хотела в этом участвовать. Мама пыталась убедить меня, но в итоге поняла, что решение мое непоколебимо. Она забрала Моргана и вернулась в Шарлеруа без меня.

Тем летом я начала ходить на гимнастику, где познакомилась со Стейси Уэлш. Осенью бабушка записала меня в лучшую государственную школу в Розуэлле. Мы жили в другом районе, поэтому бабушка привозила меня каждое утро к дому Стейси, откуда мы шли к автобусу или добирались в школу на автомобиле миссис Уэлш. Я стала танцовщицей в команде чирлидинга. Моя жизнь стремительно становилась нормальной, как у обычных людей. Это было прекрасно.

Как только родители с Морганом добрались до Вашингтона, я начала подсознательно убеждать себя, что мне надо к ним вернуться: «Переезжай к ним, там прекрасно, тебе понравится». Часть меня чувствовала, что мне следует быть рядом с ними. Но почему? У меня же все было хорошо.

Моя бабушка заботилась обо мне с такой любовью, которой я никогда раньше не получала. Она следила за тем, чтобы я выполняла домашнее задание, чистила зубы, вовремя ложилась спать. Кстати, позволила мне перекрасить комнату в желтый цвет из-за моей любви к Твити[19]19
  Желтый кенар.


[Закрыть], персонажу из мультика. Она была внимательна ко всему в моей жизни, включая друзей, которых я заводила в школе. Если я ходила в кино, то она меня встречала, а если она работала, то договаривалась, чтобы кто-нибудь другой забрал меня. Я никогда не оставалась стоять одна на углу улицы, гадая, заберет меня кто-нибудь или нет. Не было ежедневных ссор между родителями. По сути, моя бабушка была человеком, которым всегда хотела стать мама.

После смерти дедушки у бабушки был долгий траур. Почти два года каждый вечер после возвращения с работы она лежала на диване в гостиной, не включая света. Позже бабушка встретила прекрасного человека по имени Гарольд и снова обрела любовь. У них был свой распорядок, и я стала его частью. Например, во вторник и субботу по вечерам они ходили на танцы, в это время я оставалась на ночь у подруги либо кто-то приходил к нам, чтобы посидеть со мной. В среду у бабушки Мари всегда была запись в салон красоты. После того как ей делали укладку, мы шли куда-нибудь обедать. Обычно это был мексиканский, китайский ресторан или кафетерий. Так проходила моя жизнь в Розуэлле.

Это было спокойное время надежности, время, когда я увидела, какими могут (должны) быть родители. Пример, на который мне хотелось равняться. И все же я начала беспокоиться. Я поняла, что не могу оставаться на одном месте слишком долго. У меня не было опыта в достижении целей, не было инструмента для измерения количества трудностей, вознаграждений или обязательств. Я часто задавалась вопросом, на что была бы похожа моя жизнь, если бы я осталась в Розуэлле. Скорее всего, мне пришлось бы работать над развитием и поддержанием дружеских отношений, которые всегда длились недолго. Мне бы пришлось ставить перед собой цели, чего я никогда не делала, потому что мы не жили в одном месте достаточно долго, чтобы их достичь.

Ничего из этого не произошло. Мне захотелось экстрима, я нуждалась в кипучей энергии событий. Прожив шесть месяцев в Розуэлле, я вернулась к своим родителям.

Глава 3

Мы провели в Вашингтоне почти два месяца, пока не решили снова переехать. На этот раз в Южную Калифорнию, и как можно скорее. Причина могла быть любой: очередная любовница, афера с кредитором или мафия, с которой папа имел дело, догадалась о месте его пребывания. А еще мы скрывались от Роджера, маминого психотерапевта, потому что мама украла у него кредитную карту, чтобы оплатить нашу поездку в Калифорнию.

По дороге в Редондо-Бич[20]20
  Прибрежный город в округе Лос-Анджелес, штат Калифорния.


[Закрыть] папу сильно избили. Его лицо распухло, под одним глазом был синяк. Выглядел он ужасно. Как сейчас вижу его избитое лицо за рулем. Не было никаких объяснений и споров – над каждым неприятным аспектом в жизни моей семьи повисала тишина.

В Редондо-Бич мы заселились в квартиру оштукатуренного пляжного комплекса, сделанного в стиле псевдофазенды. Наш новый дом находился в миле от воды. Мама предупредила, что, если кто-то будет звонить, я должна сказать, что родителей нет дома.

Они избегали представителей телефонных компаний, энергетиков, а также держателей кредитных карт, которые интересовались вариациями имен моих родителей – например, такими как Вирджиния Кинг – это была девичья фамилия моей матери или Дэнни Джин – первое и второе имя отца. Мои родители даже нашу квартиру снимали под именами моих тети Дианы и дяди Джорджа, младшего брата отца, которые жили неподалеку, в Лос-Анджелесе.

Когда Джордж и Диана решили переехать в наш жилой комплекс, выяснилось, что благодаря моим родителям они там уже живут. Даже не помню, чтобы Джордж и Диана разозлились, просто в ответ взяли имена моих родителей. То, что тетя с дядей стали жить рядом с нами, было огромным утешением. Когда родители снова стали неуправляемыми, Джордж и Диана время от времени уделяли нам внимание – возили куда-нибудь, кормили, выслушивали и помогали с нашими проблемами. Помню, в 1975 году благодаря им я попала на свой первый концерт группы Aerosmith[21]21
  Самый известный представитель американского хард-рока.


[Закрыть]. Они хотели сесть рядом с трибунами, а мы с другом отчаянно пытались найти место на траве, где происходило действие. Пока играла песня Sweet Emotion, какой-то незнакомец по-братски передал мне ром, и, как только я начала подносить напиток ко рту, Диана выхватила бутылку.

Южная Калифорния в середине семидесятых отличалась от тех мест, где мы были раньше. Я была в седьмом классе и сменила уже три школы за тот год. Все подростки носили джинсы от Dittos, курили сигареты и травку. Я подружилась с девушкой по имени Адриен, блондинкой с длинными волосами – типичной калифорнийской девушкой, носящей короткий топик. Адриен стала моей «наставницей» – познакомила с крепкими напитками и сигаретами «Мальборо».

В школе меня спалили с сигаретой и повели в кабинет директора. Моим наказанием было временное отстранение от учебы, но я была в ужасе, ведь у меня никогда не было проблем с дисциплиной. До этого момента адаптация в новом коллективе не предполагала активных действий с моей стороны. Мама пришла за мной, после этого мы молча ехали в машине. Затем она вынула сигарету из своей пачки и помахала ею, сказав:

– Ну что, давай.

Вместо того чтобы взять у нее сигарету, я достала из своей пачки. Она протянула руку и помогла мне прикурить. Мы никогда больше об этом не говорили.

Это положило начало новому этапу в наших отношениях. Мне было всего тринадцать лет, когда я спросила у Джинни, могу ли поехать с друзьями в клуб в Саут-Вэлли[22]22
  Город в штате Нью-Мексико.


[Закрыть], на что она ответила:

– Конечно, возьми машину. Если вас остановит полиция, скажите, что вы за рулем без разрешения родителей.

Я знала, как ехать обратно в Розуэлл, но как попасть в Саут-Вэлли, понятия не имела. А еще я не знала автомагистрали и у меня не было опыта вождения ночью. Каким-то образом я все же добралась до клуба с двумя друзьями, которым повезло остаться в живых после поездки со мной. С тех пор меня регулярно посылали на этой машине по семейным делам. Каждый раз Джинни говорила:

– Помни, мы не знаем, что ты за рулем.

Так было удобно моим родителям, и это тоже сходило им с рук.

Они не устанавливали для меня границ дозволенного, на самом деле даже для себя они не могли их установить. Родители много пили, принимали оксикодон, валиум и метаквалон, которые мой отец каким-то образом получал по рецептам, регистрируясь в разных аптеках и используя разные псевдонимы. Он выглядел так, как подобает на вечеринках, – джинсы-клеш, длинные бакенбарды, даже сделал химическую завивку.

Что касается мамы, то она часто становилась агрессивной, когда смешивала наркотики и алкоголь. В таких случаях моих родителей выгоняли из ресторанов и баров. Мама начинала драться с другими посетителями или выходила из себя и вместе с отцом била посуду. Однажды маме не понравилось, как ей подали чек, она сняла туфлю на высоком каблуке и замахнулась на официантку.

Каким-то образом во время всех этих гулянок мама нашла хорошую работу – бухгалтера в компании по распространению журналов, которая принадлежала человеку по имени Фрэнк Дискин. Диана тоже начала работать на Фрэнка. Вдруг в нашей семье появилось больше денег, особенно у мамы. Фрэнк много чего ей дарил, например, норковую шубу. Но самым большим подарком, который являлся символом статуса девушки из Нью-Мексико той эпохи, был бледно-желтый «Кадиллак Севилль». Закончилось все тем, что мы переехали в район Марина-дель-Рей, в самый красивый дом, который у нас когда-либо был. А Фрэнк Дискин оплачивал нашу арендную плату.

Почему этот парень тратил так много денег на бухгалтера? Диана упоминала, что если мама была у Фрэнка в кабинете, то дверь была всегда закрыта.

Каждый раз после ситуации в Канонсберге, когда мама пыталась покончить с собой, я подсознательно ждала еще одну катастрофу, еще одну по-настоящему чрезвычайную ситуацию, которую я не смогла бы проконтролировать, и она разрушила бы мою и без того неустойчивую жизнь. Однажды я пришла раньше из школы и не обнаружила дома брата с отцом – их и след простыл. Я спросила маму:

– Где Морган? Где папа?

Ладно, для папы куда-то пропасть не было чем-то необычным, но где мой брат? Мама только пожала плечами и сказала:

– Мы с твоим отцом разводимся. И он будет рад, если я отдам ему Моргана.

Я была поражена. Даже не знаю, чем больше: потерей брата, отца или осознанием того, что папа не мог расстаться с Морганом, а со мной – мог, притом легко.

– Мы с тобой переезжаем в Западный Голливуд. Я нашла квартиру на Кингс-роуд, – сообщила мне Джинни.

Фрэнк Дискин больше не влиял на ситуацию. По словам мамы и Дианы, налоговая служба США долгие годы следила за моим отцом из-за неуплаты налогов, и, когда его нашли, папа в обмен на свою свободу готов был предъявить компромат на Дискина. По сути, он предложил налоговой службе ту же сделку, которую предлагал другим много раз: вдвое больше или ничего.

Была только одна проблема: потеря Дискина означала утрату нашего относительного процветания. Мама и Диана остались без работы, что означало невозможность нашего дальнейшего пребывания в Марина-дель-Рей. Я думаю, что это стало последней каплей для мамы. Она решила, что лучше жить без отца. По-видимому, отец тоже достиг предела: перед тем как уйти, он разрезал красивую норковую шубу Джинни на кусочки.

Я все еще не могла прийти в себя, когда мы поехали смотреть наш новый район. Джинни с каким-то безумием указывала на все бары, кинотеатры, магазины и рестораны. Комплекс, где мы собирались жить, был массивным. Но наша квартира была крошечной и состояла из одной спальни, кухонного уголка и небольшого балкона с видом на бассейн. Как будто все в моей жизни уменьшалось, начиная с дома и заканчивая семьей.

Когда мы остались вдвоем, отношения с Джинни изменились. Они больше походили на отношения между сестрами, нежели между мамой и дочкой. Я и раньше жила без правил и ограничений, а теперь мы были в какой-то степени сверстницами. Я становилась настоящим подростком, и Джинни тоже старалась соответствовать этому возрасту, одеваясь в мини-юбки и топы с глубоким вырезом. Каждый раз, когда мы выходили из квартиры, она принаряжалась. Кстати, выбор здания был тоже не случайным – здесь жило много одиноких и разведенных людей. Она подружилась с одной из наших соседок, ее звали Ланди. Вместе они стали ходить по барам.

С нашего балкона я наблюдала за одной красивой девушкой. Она проводила время у бассейна, то плавая, то загорая на солнце. Ее кожа с каждым разом становилась более золотой. Это была Настасья Кински – немецкая актриса, на несколько лет старше меня – самый лучезарный человек, которого я когда-либо знала. Я стала ее подругой и последовательницей.

Режиссер Роман Полански привез Настасью и ее мать в Америку, чтобы девушка смогла усовершенствовать английский язык и избавиться от своего акцента в актерской студии Ли Страсберга. Полански хотел, чтобы Настасья снялась в фильме «Тэсс»[23]23
  Экранизация классического романа Т. Харди «Тэсс из рода д’Эрбервиллей» (1891), поставленная в 1979 году.


[Закрыть] – романтической трагедии, которую он собирался создать по мотивам романа Томаса Харди. Ради нее он отложил съемки фильма – ждал, когда Настасья будет готова. Вот как сильно он верил в нее, и это, безусловно, произвело на меня впечатление. Насколько я могла судить, она была само совершенство.

Сдержанная, но в то же время уверенная в себе, Настасья знала о своей сексуальности и умела с легкостью ее использовать, как никто другой. За всю свою жизнь я не встречала таких. Настасье было всего семнадцать, а она уже снялась в четырех фильмах. Ее карьера начала набирать обороты в Голливуде, она регулярно получала сценарии от режиссеров, желающих сотрудничать с ней. Вот здесь и пригодилась моя помощь. Настасья хорошо говорила по-английски, а вот читала плохо. Поэтому я зачитывала ей вслух сценарии, а она решала, в каких проектах хотела бы принимать участие.

Она пристально смотрела на меня своими бездонными зелеными глазами и внимательно слушала, а когда я заканчивала читать сценарий, уже точно знала о своем решении. Ее уверенность произвела на меня такое же впечатление, как красота и сексуальность. Сочетание этих качеств давало потрясающий эффект. Я сама видела, как окружающие были впечатлены ее ощущением комфорта, свободы и силы. Тогда мне казалось это силой, но в ней было что-то еще. Я не знала что, но хотела стать такой же.

Правда, ее мама заслуживала еще меньше доверия, чем моя. Настасья с двенадцати лет обеспечивала их обеих. Я не содержала нас с мамой (пока), но осознавала ответственность за человека, который должен был отвечать за меня. Я чувствовала, что уберегать Джинни от смерти – моя работа. Это был печальный, но в то же время очень важный момент, который сближал нас.

Я решила последовать примеру Настасьи. Мне хотелось заниматься тем же, и если для этого необходимо было начать действовать, значит, так тому и быть. Я изучала окружающих, наблюдала, спрашивая себя: «Как этот человек делает это? Что нужно, чтобы получить эту работу, – может быть, найти агента?» (Нет: я хочу быть актрисой. Но: с чего мне нужно начать?) Вместе с Настасьей я стала ходить на ее уроки танцев, пытаясь подражать ее грации. А однажды она взяла меня на ужин с Полански. Спустя месяцы после того вечера он нашел меня и пригласил пообедать. Я согласилась и пошла с мамой. Странно, но в оба эти вечера он вел себя как идеальный джентльмен, хотя его обвиняли в интимной связи с тринадцатилетней девочкой. (Я видела подобного рода взаимоотношения. В тринадцать заниматься подобным, конечно, немного слишком, но в моем окружении – хотите верьте, хотите нет – отношения с несовершеннолетними девочками были нормой.) Он ожидал, что ему дадут условный срок после признании вины, но судья смотрел на это иначе. Столкнувшись с угрозой тюремного заключения, Полански бежал из Соединенных Штатов в Париж. Это случилось через несколько дней после нашего второго ужина. В итоге он снял фильм «Тэсс» во Франции. Фильм получил три «Оскара», а Настасья – премию «Золотой глобус».