Текст книги "Война Алой и Белой розы. Крах Плантагенетов и воцарение Тюдоров"

«Мы были в полном здравии»

Короли-мальчики в XV веке были не в новинку, но каждый раз перед государством вставал ряд сложных вопросов. Монарх-младенец, трехлетний ребенок или даже юноша был способен править, но не управлять. В девять месяцев Генрих VI был бесспорно признан законным и легитимным правителем. Тем не менее, пока он не достиг совершеннолетия или не стал достаточно проницательным для того, чтобы участвовать в управлении страной, все решения в его общественной и личной жизни должен был принимать от его имени кто-то другой. Сам король был не в состоянии назначать сановников и выбирать собственных слуг, вести войну и вершить суд. Он также не мог принимать важнейшие решения, связанные с престолонаследием, на которых основывалась безопасность Англии. Однако все это невозможно было отложить на восемнадцать лет, до момента, когда мальчик превратится в мужчину.

Его отец отчасти предвидел это. В августе 1422 года, находясь на смертном одре, Генрих V собрал сподвижников и оставил им наставления о том, как они должны позаботиться о его сыне и королевстве после его кончины. Согласно дополнениям к завещанию, ответственность за маленького Генриха VI ложилась на брата его деда – Томаса Бофорта, герцога Эксетера. К герцогу переходила полная опека над монархом, он же обязан был выбирать для мальчика слуг. В этом ему должны были помогать люди, беззаветно преданные прежнему королю: прослуживший много лет камергером королевского двора сэр Уолтер Хангерфорд и Генри, барон Фицхью, верный казначей Генриха V. При короле всегда должен был находиться один из них. (Позже их сменили двое военных, также верных его отцу: Джон, барон Типтофт, и Луи де Робесар.) Но что касалось ухода за малышом, тут не было никого лучше матери. И Екатерина де Валуа, сама почти еще ребенок, играла важнейшую роль в воспитании сына в первые годы его жизни.

Двор Екатерины официально был отделен от двора ее сына, но на практике они во многом пересекались. Казна овдовевшей королевы подпитывала финансы сына, также Екатерина влияла на выбор его придворных. За маленьким Генрихом VI ухаживали в основном женщины: главную няньку звали Джоан Эстли, дневную няню – Матильда Фосбрук, камеристку – Агнес Джейкман, прачку – Маргарет Бротерман. Об этих женщинах нам почти ничего не известно, но невозможно представить, чтобы Екатерина не имела права голоса при их выборе, ведь они проводили с мальчиком намного больше времени, чем она сама. Когда Генриху исполнилось два года, бывшая служанка Екатерины, Алиса Бутийер, была назначена королевской гувернанткой. Королевский совет выдал ей официальное разрешение на то, чтобы время от времени пороть Генриха, не опасаясь возмездия, если он будет нарушать дисциплину. Даже когда король повзрослел и в его окружении появилось больше мужчин, влияние Екатерины все равно было заметно. В 1428 году за образование Генриха стал отвечать Ричард Бошам, граф Уорик, которому было наказано внушить мальчику идеалы рыцарства и благородного правления. И духовник Генриха, Джордж Артертон, и главный казначей его двора, сэр Уолтер Бошам, ранее служили при дворе Екатерины[42]42
  R. A. Griffiths, The Reign of King Henry VI (Stroud, 1981), 51–57; Wolffe, Henry VI, 29–38.


[Закрыть].

Молодая вдовствующая королева владела обширными землями и имениями по всей Англии и Уэльсу, включая крупные уэльские замки Флинт, Рудлан и Бомарис, внушительную крепость Нерсборо в Йоркшире, замки Хартфорд, Лидс и Плеши в Кенте, а также Уоллингфорд, старинный королевский замок, который был капитально отремонтирован и переделан для нужд и удобства Екатерины. Она жила то в одной из любимых резиденций, то в другой, но чаще останавливалась рядом с сыном в великолепных дворцах в долине Темзы, особенно в Виндзоре, Вестминстере и Элтеме.

Элтемский дворец в Кенте был излюбленной королевской резиденцией более ста лет, и именно там протекали первые годы жизни маленького короля. Екатерина считала дворец просторным, величественным, роскошным и удобным, а маленького Генриха манили многочисленные закоулки, которые можно было исследовать. Дворец окружал обширный, площадью в несколько акров, парк и ландшафтные сады, в которых рос виноград. Каменные мосты изящными арками изгибались надо рвами и вели ко множеству хозяйственных построек. Юный король мог наткнуться на поваров на кухне или в кладовой, уютный аромат свежеиспеченного хлеба тянулся по утрам из пекарни, экзотические пряные запахи окутывали хранилище специй. Дворец стал собственностью английских монархов в 1305 году и начиная с 1350-х трижды существенно перестраивался. В начале правления Генриха были выделены дополнительные средства на то, чтобы сделать дворец более современным и приспособленным для воспитания юного монарха[43]43
  Об истории Элтемского дворца см.: R. Brook, The Story of Eltham Palace (London, 1960).


[Закрыть]. Элегантные, отделанные деревом комнаты с каменными печами соединялись галереями с большой королевской часовней. По вечерам Екатерина могла принимать гостей в павильоне и в зале для танцев, в то время как двор короля располагался во внутренних помещениях. В центре находились личные покои Генриха: в двух печах полыхал огонь, свет проходил через витражные окна, украшенные птицами, причудливыми орнаментами и личными регалиями Генриха IV, дедушки монарха по отцу. Королевский герб и короны обрамляли девиз старого короля: Soueignex vous de moy («Помните меня»)[44]44
  H. M. Colvin, History of the King's Works (London, 1963), II 934–935.


[Закрыть]. В этих покоях и в похожих комнатах в других английских дворцах юный Генрих постепенно взрослел и становился королем. Здесь он возился с игрушками и драгоценностями, которые ему дарили на Новый год, сидел на уроках своего учителя, оксфордского профессора и доктора медицины Джона Сомерсета, зубрил молитвы, по праздникам смеялся над придворными шутами, такими как Жакке Травай, или над актерской труппой евреев из Абингдона. Здесь он учился играть на двух органах, которые были в его распоряжении, и, облаченный в специально для него сделанные «маленькие доспехи», с ранних лет слушал наставления по военному искусству и учился обращаться с мечом. За закрытыми дверями Генрих жил не как король, а как молодой принц. Его воспитывали и учили, любили, развлекали и (иногда) наказывали так же, как и всех мальчиков из монарших семей до него. Но c публичной стороной королевской власти все обстояло гораздо сложнее.

В Англии правительство, как колесо вокруг оси, вращалось вокруг личности короля. Уже сложившийся государственный аппарат был довольно сложно устроен. Клятва, которую король приносил на коронации, обязывала его по государственным вопросам консультироваться с высокопоставленными представителями знати, либо созывая официальный совет, либо менее формально – когда он считал нужным – интересоваться мнением наиболее влиятельных людей в Англии. Когда речь заходила о налогах, королю приходилось действовать совместно с представителями своей страны – Палатой лордов и Палатой общин во время созыва парламента. Правосудие вершили служащие, подчинявшиеся Канцлерскому суду, а государственными финансами занималось казначейство, старинный бюрократический институт.

Но несмотря на всю разветвленность и сложность, английская система управления не могла работать сама по себе. То, насколько успешно действовала государственная машина, и благополучие королевства в целом все еще полностью зависели от личных качеств короля. Свободная воля монарха была тем волшебным ингредиентом, который позволял запустить работу королевского правительства. Король мог разрешать споры между крупными феодалами, бороться с нарушениями и сбоями в государственной системе, в целом быть лидером страны и задавать направление ее развития. Таким образом, уверенный, решительный, умеющий убеждать король-воин Генрих V был способен управлять объединенным государством и поддерживать в нем мир. И напротив: при неуверенном, не внушавшем доверия, неудачливом и неумелом в бою, не наделенном мудростью правителе (каким был Ричард II) королевская власть стремительно слабела, а страну терзали междоусобицы[45]45
  Концептуальные основы правительства и то, как оно в действительности функционировало в начале XV в., см.: Watts, Henry VI, 13–101.


[Закрыть].

Само собой, ребенок не мог выполнять все эти королевские функции, и разница между «управлять» и «править» чувствовалась особенно остро. Тем не менее с того дня, как Англия узнала о смерти Генриха V, буквально все политическое сообщество в едином порыве стремилось к тому, чтобы управлять страной от имени короля, распоряжаясь его властью ответственно и с осторожностью.

Согласно предсмертным распоряжениям Генриха, старший из его оставшихся в живых братьев Джон, герцог Бедфорд, теперь отвечал за происходящее во Франции[46]46
  На самом деле, по завещанию Генриха, регентство над Францией было вначале передано Филиппу Бургундскому Доброму с оговоркой, что, если он откажется, этот право перейдет Бедфорду. После смерти Карла VI именно это и произошло.


[Закрыть]. С таким решением сложно было поспорить: Бедфорд был предполагаемым наследником французского престола, рассудительным, набожным и трудолюбивым человеком, осмотрительным политиком и лордом, во всех делах и облике которого без особых усилий с его стороны сквозило величие человека королевской крови. Куда большие сомнения вызывали распоряжения Генриха, связанные с английским правительством. По одному из дополнений к завещанию, младший брат Генриха Хамфри, герцог Глостер, должен был стать опекуном маленького Генриха VI до его совершеннолетия. Возможно, имелось в виду, что теперь Глостер будет нести личную ответственность за образование и воспитание нового короля. Но также «опекунство» можно было трактовать как полноправное регентство Глостера и то, что подчиняться он будет исключительно королю.

Многие в Англии согласились бы со второй трактовкой, так как почти все были о Глостере самого высокого мнения. Образованный и культурный человек широких познаний и разнообразных интересов: от английской, французской и итальянской поэзии и итальянского гуманизма до алхимии, которая тогда была очень популярна среди интеллектуалов, он нанимал в качестве секретарей иностранных ученых, финансово поддерживал художников и писателей, коллекционировал книги, а при дворе у него царили утонченность и эрудированность. Кроме того, он был ветераном битвы при Азенкуре, а английский народ очень любил его красавицу-жену Якобу Баварскую, графиню Геннегау, на которой Хамфри женился в 1423 году. Многие аристократы из его окружения не разделяли радикально агрессивные взгляды Глостера на внешнюю политику, но, несмотря на это, в Лондоне были уверены, что он защищал торговые интересы страны и будет отстаивать интересы английских торговцев.

И все же, несмотря на все эти качества и бесспорную популярность среди англичан, в Глостера в окружении нового короля верили не все. Он был поклонником высокой культуры, но вместе с тем иногда вел себя эгоистично и смотрел на других свысока. В военной карьере он стремился создать образ рыцаря, но трое его младших братьев производили куда более мощное впечатление: Генрих V был несравненным полководцем и притягивал к себе людей, Томас, герцог Кларенс, не думал о смерти и бесстрашно бросался в бой, Джон, герцог Бедфорд, был расчетливым стратегом. Глостер же шел на поводу у бездумной горячности и упускал из виду тактические соображения. Его стремление добиться любви и восхищения народа отдалило его от братьев, которые тоже заявляли права на власть, и его лидерские позиции были на удивление шаткими. К тому же в 1428 году Глостер разрушил свой рыцарский образ, когда бессердечно отстранил от себя графиню Геннегау, аннулировал их брак и сошелся с одной из ее фрейлин, умной и соблазнительной дочерью барона Элеонорой Кобхем. Оба брата – и старший Бедфорд, и младший Глостер – производили величественное впечатление, но в случае с Хамфри за внешним великолепием почти ничего не скрывалось.

Неудивительно, что, когда условия завещания Генриха V были обнародованы, Глостера общими усилиями попытались отстранить от того места в системе управления, которое дало бы ему личную власть и которого он так страстно желал. Объединившись с другими лордами из королевского совета, сопротивление возглавил герцог Бедфорд. В декабре 1422 года Глостера вызвали на заседание парламента, впервые состоявшееся при новом короле, и даровали ему титул «Покровителя и защитника королевства Англии и английской Церкви и главного советника короля». Сам титул производил сильное впечатление, но существенно ограничивал Глостера, который утрачивал свои права каждый раз, когда старший брат, герцог Бедфорд, возвращался в Англию. Ни Глостер, ни кто-либо другой не становился наместником короля, его наставником, гувернером или регентом. Герцог был всего лишь наиболее видной фигурой среди тех, кто вошел в попечительский совет – первый подобный прецедент в английской истории, – задачей которого было управлять от имени Генриха, но так, чтобы король-ребенок воспринимался как самостоятельная публичная фигура.

Глостер был жестоко разочарован. И даже крупное жалованье, которое он получал сообразно новому титулу, не отменяло того факта, что его обошли и что даже его родной брат, с которым в целом герцог был в хороших отношениях, счел его неспособным самолично управлять Англией. Однако, надо отдать ему должное, Глостер не отошел от политики и не задумался над тем, чтобы поднять мятеж. Его гордость была уязвлена тем, что его отстранили, но, похоже, он, как и все приближенные монарха, осознавал, что после смерти Генриха V страна оказалась в опасности. Общими усилиями нужно было обеспечить стабильное правление до совершеннолетия короля или как минимум на ближайший десяток лет. Иначе Англии грозило бы такое же бедственное положение, в каком пребывали заморские соседи-французы. В свете этого решение отстранить Глостера и отдать предпочтение коллегиальной форме правления, создавая иллюзию того, что маленький король и есть истинный правитель, можно было считать в равной степени и выворачиванием государственной системы наизнанку, и – одновременно – блистательным ходом.

Впервые в присутствии короля парламент собрался в Вестминстере осенью 1423 года, когда Генриху VI не исполнилось еще двух лет. У средневекового парламента не было собственной власти, этой властью его наделял правитель, будь то младенец, взрослый мужчина или страдающий недержанием старик. Поэтому в пятницу 12 ноября королева Екатерина приготовилась вместе с сыном покинуть его детскую в Виндзоре и, проехав с ним через зажиточные города и деревни на северном берегу Темзы, доставить короля в Вестминстер, где в соответствии с давней традицией он встретится с представителями своих подданных. Виндзорский замок был еще великолепнее Элтемского дворца, он словно вышел из сказок и вобрал в себя все, что ассоциировалось с благородной монархией и рыцарством. Над окружавшим его рвом поднимался лес башен и башенок, внутри располагались великолепно расписанные залы и роскошные жилые покои, а также пышно украшенная часовня Святого Георгия, являющаяся также часовней ордена Подвязки. Именно из этого безмятежного места на второй неделе ноября и увезли маленького короля, которому было всего 23 месяца и в котором начала просыпаться собственная воля, которой он вскоре лишится.

Генриху эта поездка представлялась сомнительной. Несмотря на благополучное ее начало и неусыпную заботу нянюшек, путешествие не доставляло ему радости. После первого дня в дороге процессия остановилась переночевать в Стейнсе. Утром в воскресенье 13 ноября, когда Генриха поднесли к матери, которая уже сидела в карете и была готова выехать в сторону Кингстона и Вестминстера, король закатил по-настоящему королевский скандал. «Он кричал, визжал, метался и плакал и не позволил нести его, – писал один лондонский хронист, – поэтому его отнесли обратно на постоялый двор, где он провел все воскресенье»[47]47
  Kingsford, Chronicles of London, 279–280.


[Закрыть]. Только пробыв в своих комнатах еще сутки, Генрих успокоился и позволил отвезти себя в парламент. И вот наконец 18 ноября он прибыл и, сидя на коленях у матери, был представлен подданным. Вероятно, Генрих без всякого интереса выслушал благодарности спикера парламента от Палаты общин Джона Расселла, который говорил о том, какое огромное «удовольствие и радость его величество доставил всем, прибыв и заняв свое законное место в парламенте»[48]48
  Kingsford, Chronicles of London, 281.


[Закрыть].

Все это может показаться изощренной и странной политической игрой, но она тем не менее имела важнейшее значение для всех ее участников. Королевская власть была священна, и предпринимались все усилия, чтобы вовлечь маленького Генриха в исполнение необходимых ритуалов. Каждодневными делами занимался совет, действовавший согласно установленным правилам и имевший постоянный состав. С самого начала в него входили семнадцать человек, которые согласовали порядок и процедуру собраний. Для принятия решений необходим был кворум из четырех человек. Совет вел подробные протоколы, записывал имена тех, кто принял то или иное решение, и выполнял основные функции королевской власти. Он торговал титулами и должностями, только если это было финансово выгодно короне, а не для того, чтобы оказать кому-то политическое покровительство. Он обладал тайной, но абсолютной властью над всей королевской казной и являл собой настолько непредвзятый политический орган, насколько это было возможно.

При этом короля при первой же возможности старались вовлечь в эту игру. В первый месяц правления Генриха в Виндзоре прошла торжественная церемония передачи Большой печати Англии – важнейшего инструмента королевской власти – из рук лорда-канцлера прежнего короля, Томаса Лэнгли, епископа Дарема. Обступившие мальчика в его покоях виднейшие представители знати и епископы Англии внимательно наблюдали за тем, как «канцлер передал королю Генриху мешочек из белой кожи, скрепленный печатью означенного консула, с большой золотой печатью покойного короля внутри, и король [руками герцога Глостера] передал ее на хранение [хранителю архива свитков], который увез ее в Лондон»[49]49
  CCR Henry VI 1422–1429, 46.


[Закрыть]. На следующий день печать отнесли в парламент и торжественно передали на хранение служащему королевской казны.

Конечно, это был спектакль. Но момент, когда крошечные мягкие пальчики короля коснулись гладкой белой кожи мешочка с печатью, ощутимо укрепил основы английской власти. Та же самая церемония еще раз прошла два года спустя в Хартфордском замке, где король должен был передать печать брату своего деда, Генриху Бофорту, епископу Винчестерскому, который, в свою очередь, был назначен канцлером[50]50
  CCR Henry VI 1422–1429, 54.


[Закрыть]. Когда королю было пять лет, лорды – члены совета предельно четко зафиксировали в протоколах свою позицию: «Как бы то ни было, король, находящийся сейчас в нежном возрасте, сегодня наделен той же властью, какая останется при нем и позднее, в любое время в будущем»[51]51
  POPC III 233.


[Закрыть].

Порой попытки создать иллюзию личного правления короля выглядели комично. Сохранились официальные письма, написанные в период раннего правления Генриха VI, оформленные не как распоряжения взрослых, правящих от имени ребенка, но так, будто сам ребенок был полностью дееспособным взрослым, который лично диктовал королевские послания. Одно из таких писем, адресованное герцогу Бедфорду во Францию 15 мая 1423 года, когда королю не исполнилось еще и полутора лет, начиналось так: «Преданный и возлюбленный наш дядя, приветствуем тебя от всего сердца и, чтобы утешить тебя, сообщаем, что, пока писали это, хвала Господу, мы были в полном здравии, вверив себя Богу, и желаем вам того же…»[52]52
  POPC III 86–87.


[Закрыть] Через пять лет на заседании парламента в короле заметили признаки готовности править: «Король, да благословит его Господь… сильно подрос и повзрослел лицом, разумом и рассудительностью и с Божьего позволения через несколько лет будет властвовать единолично»[53]53
  PROME 1428.


[Закрыть]. Королю тогда было шесть.

На деле совет продолжал править на протяжении всех 1420-х годов. В тех ситуациях, когда традиционно требовалось вмешательство взрослого монарха, например при разрешении споров видных дворян в графствах, система взаимных клятв помогала сохранить мир. Не всегда напрямую, но в большинстве случаев совету удавалось поддерживать порядок. Только однажды, в 1425 году, из-за личной вражды двух наиболее могущественных и потенциально опасных людей Англии – недовольного регента Хамфри, герцога Глостера, и богатого и влиятельного брата деда короля Генри Бофорта, епископа Винчестера, – власть в королевстве оказалась под угрозой.

29 октября 1425 года Лондон бурлил от возбуждения. Новый мэр, Джон Ковентри, недавно избранный и вступающий в должность, во время официального празднества получил срочное сообщение, призывавшее его и других влиятельных горожан встретиться с герцогом Глостером. Прибыв к герцогу, мэр получил указание как можно скорее обеспечить защиту Лондона. Ему сообщили, что на южной стороне Лондонского моста, на городской окраине в Саутуарке, собралось войско под командованием Бофорта. Верные епископу лучники и латники якобы готовились на следующий день захватить Лондон, отыскать всех сторонников Глостера и устроить в городе бесчинства. Впереди была долгая бессонная ночь. Горожанам было велено не терять бдительности и готовиться отразить нападение.

Этот конфликт имел долгую предысторию. И Глостер, и Бофорт, одаренные и опытные люди, играли одинаково важные роли в совете при малолетнем короле. В отсутствие герцога Бедфорда они в равной степени отвечали за поддержание мира, но их взгляды на внешнюю и внутреннюю политику часто не совпадали. Это порождало взаимное недоверие и враждебность.

Масштаб личности Глостера был всем известен, но Бофорт представлял собой фигуру не менее внушительную. Он был вторым сыном прадедушки Генриха VI, Джона Гонта, и его третьей жены, Екатерины Суинфорд. В 1417 году, при папе Мартине V, он стал кардиналом и папским легатом. Личную власть и богатство кардиналу обеспечивал Винчестер – самая богатая епархия Англии, а уважение в обществе он приобрел благодаря долгой службе. К своим пятидесяти Бофорт уже более двадцати лет занимал высокое положение и щедро поддерживал королевскую казну крупными ссудами. В 1425 году он был канцлером Англии и одним из самым ярых сторонников управления страной советом. Вероятно, Бофорт, консерватор от природы, помог сформировать оппозицию регентству Глостера среди лордов – членов совета. Неудивительно, что эти двое не были, как емко выразился один хронист, «добрыми друзьями»[54]54
  J. Gairdner (ed.), The Historical Collections of a Citizen of London in the Fifteenth Century ('Gregory's Chronicle') (1876), 159. Подробно спор Глостера и Бофорта рассмотрен в: Griffiths, Henry VI, 73–81; G. L. Harriss, Cardinal Beaufort: A Study of Lancastrian Ascendancy and Decline (Oxford, 1988), 134–149; L. Rhymer, 'Humphrey Duke of Gloucester, and the City of London' in L. Clark (ed.), The Fifteenth Century 8, 47–58.


[Закрыть].

В 1425 году их вражда и взаимная подозрительность достигли пика. Летом прошлого года Глостер допустил серьезную ошибку, когда возглавил пользовавшуюся популярностью, но неразумную военную кампанию против Нижних земель, стремясь удовлетворить притязания своей жены на графство Геннегау. К сожалению, землями жены Глостера владел ее первый муж, Жан Брабантский, которого поддерживал герцог Бургундский, главный союзник Англии в борьбе с арманьяками во Франции. В свое время Бофорт потратил немало сил и времени на то, чтобы склонить герцога на свою сторону. Достаточно было бы и того, что необдуманное наступление Глостера возмутило бургундцев. В довершение к этому и сама кампания провалилась. К тому же она подстегнула агрессивные антифламандские настроения в Лондоне, и город лихорадило от выступлений против иностранцев и от вооруженных стычек на улицах. Бофорт как канцлер попытался утихомирить столицу. Он назначил нового смотрителя лондонского Тауэра, некоего Ричарда Вудвилла, решив, что это поможет вернуть спокойствие. Но жители сочли, что в нависавшую над городом крепость посадили проправительственную марионетку, и почувствовали себя униженными. Это лишь распалило их ярость. К 1425 году кардинал Бофорт в глазах столичных жителей превратился в злейшего врага, который водил дружбу с иноземцами и был против коренных лондонцев.

И вот вечером 29 октября все возраставшее напряжение привело к взрыву. Бофорт решил, что его племянник намеревается поехать из Лондона в Элтемский дворец и взять в плен юного короля, тем самым символически захватив источник власти, что привело бы к государственному перевороту. Маловероятно, чтобы Глостер на самом деле хотел выкрасть короля, но Бофорт не собирался полагаться на его благонадежность. Он занял Саутуарк, и, когда над не сомкнувшим глаз городом встало солнце, лондонцы бросились к берегу реки и увидели, что южная сторона Лондонского моста перегорожена огромными цепями и тяжело вооруженные солдаты расставлены через равные промежутки, «как будто здесь шла война, как будто они воевали с солдатами короля и нарушили мир». На северном конце моста Глостер и новый мэр закрыли городские ворота. Результатом этого противостояния, скорее всего, стала бы смертельная схватка на мосту. В городе началась паника. «За час в Лондоне закрылись все лавки», – писал хронист[55]55
  J. Gairdner (ed.), The Historical Collections of a Citizen of London in the Fifteenth Century ('Gregory's Chronicle') (1876), 159.


[Закрыть].

Однако сражение так и не состоялось. Ярости, кипевшей по обеим берегам Темзы, хватило бы на то, чтобы окрасить кровью водовороты под узкими пролетами моста. Но, к счастью, в Англии нашлись и не такие горячие головы, как два рассерженных дяди короля. Главными среди них были Генри Чичели, архиепископ Кентерберийский, и Педру Португальский, герцог Коимбры, двоюродный брат короля Генриха, который много путешествовал и в тот момент находился при английском дворе как почетный гость[56]56
  Педру, герцог Коимбры, был вторым сыном Филиппы Ланкастерской и короля Жуана I. Его дедом по материнской линии был Джон Гонт, таким образом, Педру приходился Генриху VI двоюродным братом. Герцог был известен своими путешествиями по всей Европе и позже вернулся в Англию еще раз в 1420-е годы на коронацию Генриха VI.


[Закрыть]. Весь день 30 октября они лихорадочно вели переговоры и восемь раз отправляли гонцов от одной стороны к другой, пока в конце концов не договорились о перемирии.

Давняя вражда поутихла. На следующий день Бофорт написал возмущенное письмо своему племяннику Джону, герцогу Бедфорду, умоляя его вернуться из Франции и взять в свои руки пошатнувшуюся власть: «Если ты желаешь благополучия его величеству королю, его землям Англии и Франции, себе самому и нам желаешь добра, поспеши сюда, – писал он. – Если же ты замешкаешься, то, честное слово, мы учиним битву, и это будет для нашей страны испытанием. Таков уж твой брат. Да сотворит из него Господь хорошего человека»[57]57
  Kingsford, Chronicles of London, 84.


[Закрыть]. В январе Бедфорд приехал и год занимался тем, что восстанавливал спокойствие.

Это был значимый поступок. В каком-то смысле, вернувшись и примирив рассорившихся родственников, герцог заменил короля. Но это сработало. Кардинал Бофорт ушел с поста канцлера. Вскоре его внимание переключилось на военный поход против гуситов, реформатской секты еретиков из Богемии, который он, по указанию папы, должен был возглавить. Но падение Бофорта не означало победы Глостера. По распоряжению Бедфорда, правила, по которым работал совет в 1422–1424 годах, вновь обрели силу. И в январе 1427 года в Звездной палате Вестминстерского дворца и в доме Глостера в Лондоне прошли две встречи, на которых и Бедфорд, и Глостер перед собравшимися лордами поклялись на Евангелии поддерживать систему управления советом. Оба согласились с тем, что с ними будут «советоваться и считаться, ими будут управлять лорды – члены совета и король, и подчиняться они будут им так же, как королю». Принося клятву, Глостер не был искренен, потому что меньше чем через год он вновь потребовал расширения своих полномочий в вопросах внутренней политики, заносчиво угрожая игнорировать все заседания парламента, пока не получит того, что хочет. Но его вновь недвусмысленно поставили на место: в парламенте заявили, что ему должно быть достаточно той власти, которой его посчитала нужным наделить страна, и убедительно попросили подтвердить, что он «не желает большей власти». Перед нависшей угрозой серьезного кризиса победило общее стремление сохранить и защитить правительство короля.

Тем не менее, как бы старательно члены совета ни следовали правилам, монархия не могла долго обходиться без короля, и любая угроза существующему порядку неизбежно становилась для них серьезным испытанием. Кризис 1425–1427 годов ярко проиллюстрировал, почему в короле-ребенке так хотели видеть способность «через несколько лет властвовать единолично». Вызов Бедфорда из Франции был отчаянным шагом, к которому было бы неразумно и нежелательно прибегать в ближайшее время снова. В общем, в 1420-е годы стало ясно, что Генриху придется вырасти или его силой заставят повзрослеть как можно скорее. Однако выйти на авансцену Генриха заставили не внутриполитические дрязги, а происходившее по ту сторону Ла-Манша. Именно события во Франции сподвигли временных правителей из совета впервые переложить малую толику реальных королевских обязанностей на семилетнего мальчика.