Текст книги "Война Алой и Белой розы. Крах Плантагенетов и воцарение Тюдоров"

Часть II
Быть королем
1437–1455

Так пришло одно горе за другим и смерть за смертью…

Хроника Брута[100]100
  Brut, II 516.


[Закрыть]

«Его светлость, мой лорд Саффолк»

Король Генрих VI рос под чудовищным давлением ожиданий. В этом не было его личной заслуги, однако он стал первым королем из династии Плантагенетов, достигшим того, к чему до него стремились многие: он носил корону Англии и Франции[101]101
  Чтобы понять, как средневековое население Англии к началу XV века начало осознавать последовательность исторических событий времен Столетней войны, см.: W. M. Ormrod, 'The Domestic Response notes to the Hundred Years War' in A. Curry and M. Hughes (eds), Arms, Armies and Fortifications in the Hundred Years War (Woodbridge, 1994), 83–85.


[Закрыть]. Его отец был знаменитостью в христианском мире, героем-завоевателем, которому покровительствовал Всевышний. Английские пропагандисты считали, что он «мог встать рядом с Девятью Достойными», и даже враги признавали его образцом мудрости, мужественности и отваги[102]102
  C. D. Taylor, 'Henry V, Flower of Chivalry' in G. Dodd (ed.), Henry V: New Interpretations (York, 2013), 218. Девятью Достойными были Александр Македонский, Гай Юлий Цезарь, Иисус Навин, Давид, Иуда Маккавей, король Артур, Карл Великий, Готфрид Бульонский (герой Первого крестового похода).


[Закрыть]. Генрих долго пробыл малолетним монархом, и за это время слава его отца взмыла до небес. В 1436 году венецианский поэт и ученый Тито Ливио Фруловизи получил заказ на посмертную биографию Генриха V «Vita Henrici Quinti». Патроном Фруловизи был Хамфри, герцог Глостер, который хотел, чтобы сочинение итальянца заставило шестнадцатилетнего Генриха VI восхищаться боевой доблестью отца. «Подражай этому богоподобному королю и своему отцу во всем, – писал Фруловизи, – добивайся мира и спокойствия для королевства теми же способами, что и он, будь отважным воином и усмиряй ваших общих врагов»[103]103
  Vita Henrici Quinti, translated in J. Matusiak, Henry V (London, 2013), 3–4.


[Закрыть]. От подростка, который вырос, ни разу не увидев отца и почти не встречаясь с кем-либо, требовали слишком многого – быть королем и править Англией.

Генрих выглядел как невинный юноша. Когда он стал взрослым, то был ростом пять футов и девять-десять дюймов. Даже в зрелые годы его лицо оставалось по-мальчишески круглым. У него был высокий лоб и изогнутые брови, большие широко расставленные глаза, длинный нос и маленький аккуратный рот, как у матери. На самом известном портрете XVI века, который, вероятно, является копией с прижизненного изображения, у как будто слегка удивленного Генриха гладкие полные щеки и округлый подбородок[104]104
  Замечания о датировке и происхождении знаменитого «Виндзорского» портрета Генриха VI см.: https://www.npg.org.uk/collections/search/portraitConservation/mw03075/King-Henry-VI?


[Закрыть].

Похоже, Генрих был серьезным и рассудительным молодым человеком. Он, конечно же, получил хорошее образование и мог одинаково свободно читать и писать на английском и французском. На английской коронации, по словам присутствовавших, он окидывал собравшихся «печальным и мудрым» взглядом, как будто был намного старше их. Заезжие иностранцы описывали его как привлекательного молодого человека, наделенного королевским достоинством[105]105
  Griffiths, Henry VI, 241.


[Закрыть]. Поздней осенью 1432 года ему вот-вот должно было исполниться одиннадцать, и Генриху пришлось столкнуться с новыми обязанностями помазанного на царство правителя. 29 ноября Ричард Бошам, граф Уорик, личный наставник короля, ответственный за его воспитание и образование, на заседании королевского совета, согласно протоколам, сообщил, что король «возмужал годами и вырос, возросло и его самолюбие, он осознает силу королевской власти и высоту своего положения, что естественным образом заставляет его… все чаще роптать и противиться наказаниям»[106]106
  POPC IV 134.


[Закрыть]. Уорик просил наделить его бóльшими полномочиями, чтобы король, пользуясь своей властью, не мог поквитаться с учителем, когда бывал раздосадован или возмущен происходившим на занятиях.

Но беспокоило Уорика не только это. На том же собрании он попросил совет наделить его властью, чтобы он мог держать «неподходящих и недобродетельных людей» подальше от его величества, а также запретить любому, кого «заподозрят в дурном влиянии и кому нет надобности или нужды, находиться рядом с королем». Совет согласился с тем, что за одиннадцатилетним мальчиком, который легко может попасть под дурное влияние, нужен глаз да глаз. Это был первый шаг в сторону затруднительного положения, которое с течением жизни Генриха будет только усугубляться: король так и останется впечатлительным, легко внушаемым и инфантильным и будет предпочитать, чтобы другие принимали решения за него. Некоторые вопросы его невероятно увлекали: он с жадностью поглощал хроники и сочинения по истории, всецело отдавался религиозным проектам, например, в 1442 году пытался добиться канонизации великого короля саксов Альфреда. Но более серьезные общественные и государственные дела Генрих мягко игнорировал, он был не в состоянии стоять во главе правительства или брать на себя ответственность за необходимые военные действия за границей. Сильным правителем он не был.

Самый живой словесный портрет Генриха VI ближе к концу жизни короля оставил его духовник, Джон Блакман[107]107
  M. James (ed.), Henry VI: A Reprint of John Blacman's Memoir, with Translation and Notes (Cambridge, 1919).


[Закрыть]. Учитывая род занятий Блакмана, вполне понятно, что в своих воспоминаниях он воспевает простоту Генриха, его религиозный пыл и благочестие на протяжении всей жизни. Местами реальность в мемуарах намеренно искажена, чтобы показать набожность короля, умолчав о его развившейся с подростковых лет любви к роскошной одежде, драгоценностям, пышному убранству, королевским церемониям и зрелищам. «Всем известно, что с юности он всегда носил туфли и обувь с закругленными мысами, как у фермера, – писал Блакман, – также он обыкновенно, как простой горожанин, носил длинный плащ со свернутым капюшоном, камзол, который спускался ниже колен, целиком черные туфли и обувь, решительно противостоя причудливой моде». Это описание больше говорит о желании Блакмана преувеличить благочестие короля, в других же источниках есть множество упоминаний о том, с каким ослепительным блеском и великолепием Генрих одевался на официальные мероприятия.

Тем не менее бóльшая часть текста Блакмана не противоречит другим описаниям Генриха (в том числе критическим) – от упоминаний короля вскользь в официальных документах до злободневных брошюр, осуждавших английскую внешнюю политику, – которые появились в 1430-е годы, когда монарх немного подрос. Чем старше он становился, тем очевиднее было, насколько это безвольный и, более того, пустой человек. Казалось, его парализовало бездействие, когда речь шла о выполнении королевских обязанностей. Во время разговора Генрих будто не слушал собеседников и думал о чем-то своем. Сам он говорил просто и короткими предложениями и, казалось, государственным делам предпочитал изучение Священного Писания. Во время важных официальных мероприятий вместе с короной он надевал власяницу. Блакман пишет, что самое страшное ругательство, которое слетало с его губ, это «неужели, неужели», что он отчитывал тех, кто бранился рядом с ним, так как «сквернословы были ему омерзительны»[108]108
  M. James (ed.), Henry VI: A Reprint of John Blacman's Memoir, with Translation and Notes (Cambridge, 1919), 36–38.


[Закрыть]. В душе он был мягким, податливым и скромным и с невероятной неохотой принимал хоть сколько-нибудь важные решения. Вид искалеченного войной тела вызывал у него тошноту, король не мог вести за собой людей, особенно в бой. Он был целомудрен, щедр, набожен и добр, но все эти качества совершенно бесполезны для монарха, который должен управлять страной, примирять знатных подданных и время от времени переправляться через пролив, чтобы сражаться с французами. С точки зрения этих требований к королевской власти Генрих VI был неудачником, что не могло не привести к трагедии.

Но в 1430-е годы Генрих еще не до конца повзрослел, и члены совета разумно надеялись, что вскоре он нащупает рычаги власти. В истории было несколько вдохновляющих примеров: Эдуарду III исполнилось семнадцать, когда он возглавил переворот против своей матери в 1330 году, Ричарду II было четырнадцать, когда в 1381 году грянуло восстание Уота Тайлера, а отцу Генриха, тогда принцу Уэльскому, было шестнадцать, когда он вел солдат вперед в битве при Шрусбери. Но в 1435 году, когда Генриху VI минуло четырнадцать, по власти Англии во Франции было нанесено два серьезных удара, и слабая надежда на самостоятельность короля сменилась острой необходимостью.

Первый удар пришелся по длительному союзу англичан с Бургундией. Именно на этом фундаменте покоились все дипломатические успехи Англии последних двадцати лет. Разрыв бургиньонов и арманьяков привел к нестабильности и позволил англичанам завоевать Францию. Благодаря союзу с бургиньонами Генриху V удалось заключить договор в Труа и получить французскую корону. Бургундские солдаты, схватив Жанну д'Арк, в конечном итоге передали ее для суда англичанам. Только поддерживая хорошие отношения с Бургундией, Англия могла надеяться на то, что ей удастся сохранить прочное положение своих оккупационных сил в Нормандии и других частях страны. Но в 1435 году в шумном торговом городе Аррас во Фландрии, который был известен на всю Европу великолепными ткаными гобеленами, в ходе переговоров о мире англо-бургундский союз потерпел крах.

Аррасский конгресс, проходивший с июля по сентябрь 1435 года, должен был дать англичанам шанс заключить перемирие с Францией и договориться о браке Генриха VI и французской принцессы. Но блестящие французские дипломаты мастерски переиграли английское посольство с кардиналом Бофортом во главе: англичане провалили переговоры, и вся ответственность за это была возложена на них. Послы Карла VII выдвинули несколько довольно щедрых предложений, но все они подразумевали отказ Генриха от статуса правителя двух государств, возврат всех завоеванных после битвы при Азенкуре земель и то, что Англия будет владеть Нормандией как феодом французской короны. Бофорт сделал все возможное, чтобы добиться лучших условий, но ему отказали, выставив англичан негибкими и самонадеянными. В итоге 6 сентября 1435 года Бофорт в ярости покинул зал переговоров, и теперь Бургундия и Франция могли напрямую договориться друг с другом. Его вассалы попали под ливень, выезжая из Арраса, и их алые плащи с вышитым на рукаве в знак протеста против вероломной тактики французов словом «честь» промокли насквозь[109]109
  Harriss, Cardinal Beaufort, 251.


[Закрыть].

Но худшее было впереди. Через неделю и один день после того, как английская делегация покинула переговоры, 14 сентября в Руане скончался Джон, герцог Бедфорд. Перед смертью он болел – долгие годы, в которые ему пришлось присматривать за вторым королевством своего племянника, подорвали его здоровье. Ему было сорок шесть. Бедфорд оставил после себя большой блистательный двор и обширную коллекцию книг, гравюр, гобеленов и ценностей[110]110
  Полную опись см. в: Stratford, The Bedford Inventories.


[Закрыть]. Но никакие богатства не могли сравниться с тем влиянием, которым он обладал. На протяжении почти пятнадцати лет он был живой нитью, связывавшей эпоху завоеваний Генриха V с настоящим и вызовами нового времени. «Громкий стон поднялся среди англичан, которые в [то] время были в Нормандии, так как, пока он был жив, он внушал страх и трепет французам», – писал автор Хроники Брута[111]111
  Brut, II 573.


[Закрыть]. Бедфорд был великолепным наместником во Франции и увлекавшим за собой людей полководцем. Когда его вызвали домой в Англию, он оказался в уникальном положении и проявил себя как бесценный посредник и выдающийся аристократ, который поднялся над распрями и добился ото всех подчинения. Только он мог примирить своего дядю, кардинала Бофорта, и своего брата Хамфри Глостера. С его смертью Англия потеряла важнейшего государственного деятеля, который умел договариваться, был воплощением власти и стабильности и единственным, кто мог заменить короля.

Через неделю Филипп Добрый, герцог Бургундский, прибыл в аббатство Святого Ведаста и подписал договор, примиривший две участвовавшие в гражданской войне французские группировки. Бургундия признала Карла VII законным королем Франции, а Карл, в свою очередь, пообещал предпринять меры против тех, кто убил отца Филиппа в 1419 году. Всего за несколько недель от позиций Англии, которые английские дипломаты бережно выстраивали в течение более чем двадцати лет, не осталось и следа. Самый мощный союзник переметнулся на другую сторону. От этого удара честолюбивые англичане так и не смогут оправиться.

В следующие полтора года после Аррасского договора власть Англии во Франции начала рушиться. Весной войска, верные Карлу VII и его новому союзнику герцогу Бургундскому, освободили Париж. После того как 17 апреля 1436 года последний англичанин покинул столицу, французы направили свои силы против герцогства Нормандия, и англичане были вынуждены вести оборонительную войну и возводить защитные укрепления. Одновременно в Англии совет предпринимал отчаянные попытки заставить четырнадцатилетнего Генриха VI взять власть в свои руки.

Впервые на заседании совета король оказался 1 октября 1435 года, и с этого момента все приказы исходили от его имени, а не только от лордов – членов совета. Этот факт старались всячески подчеркнуть: в письмах к иностранным представительствам и дворам четко говорилось о том, что король теперь лично занимается делами. В мае 1436 года герцога Уорика уволили с поста королевского наставника, и никто не был назначен на его место. Это было явным признаком того, что обучение Генриха окончено и он начал знакомиться с многообразными королевскими обязанностями. Через два месяца монарх собственноручно стал подписывать петиции, оставляя инициалы «R.H.» и фразу «nous avouns graunte» («мы даровали») под прошениями, которые он официально удовлетворил[112]112
  Wolffe, Henry VI, 87–92; Watts, Henry VI, 128–134.


[Закрыть]. Мир должен был понять, что эпоха ребенка на троне подошла к концу.

Но так ли это было на самом деле? Внешне казалось, что Генрих стал управлять страной. Но на деле то, как он распоряжался властью, во многом оставляло желать лучшего. В протоколах совета содержатся записи о том, что король подписывал прошения, которые не просто были опрометчивыми, но подчас наносили урон короне. «Напомнить королю быть внимательным, когда он дарует помилование или заменяет наказание так, что делает это во вред себе», – говорится в одном из протоколов от 11 февраля 1438 года. Тогда Генрих подписал прошение, стоившее ему состояния в две тысячи марок[113]113
  POPC V 88–89.


[Закрыть]. В почти такой же записи на следующий день речь идет о том, чтобы разъяснить королю, что необдуманная передача поста коменданта и управляющего замком Чирк в Cеверном Уэльсе обошлась ему еще в тысячу марок. Впечатляет также, что Генриха даже не пытались отвезти в Нормандию, чтобы он командовал собственной армией или хотя бы стал номинальным лидером в очень рискованной ситуации, сложившейся после смерти Бедфорда и предательства Бургундии. Очевидно, что сын пошел не в отца.

Смерть Бедфорда и неспособность юного короля решительно взять власть в свои руки привели к возникновению в Англии вакуума власти. И пустующее место в ходе 1430-х годов занял Уильям де ла Поль, 4-й граф Саффолк.

До этого момента Саффолк строил вполне традиционную для аристократа военную карьеру. Его отец, Майкл, умер от дизентерии при осаде Арфлера, старший брат, тоже Майкл, был одним из немногих несчастных англичан, которые погибли в битве при Азенкуре. В результате Уильям неожиданно стал 4-м графом Саффолком всего в четырнадцать лет. Следующие пятнадцать лет он обзаводился военным опытом и зарекомендовал себя как человек, беззаветно преданный короне. Он был искусным воином, отмеченным за участие в боях в Бретани и Нормандии, а в 1421 году его посвятили в рыцари ордена Подвязки. Позже он занимал несколько важных постов, получил в награду земельные владения на захваченных территориях и в 1425 году также служил послом в Нижних землях.

Однако его последний военный опыт во Франции удачным назвать было нельзя. Саффолк был одним из главнокомандующих, когда в 1429 году Орлеан перешел в руки армии Жанны д'Арк. После этого он попытался возглавить отступление нескольких сотен англичан вдоль берегов Луары. В яростную погоню за ними бросилось пять-шесть тысяч французов под командованием герцога Алансонского и Орлеанской девы. И Саффолку не оставалось ничего, кроме как укрыться вместе с войском в маленьком, но относительно неплохо укрепленном городке Жаржо в одиннадцати милях вверх по течению от Орлеана. Городок и мост через реку защищала крепостная стена. Оказавшись в Жаржо, Саффолк приказал своим солдатам и горожанам соорудить баррикады в ближайшей к стене части города – осада была неминуема. И действительно, стоило англичанам расположиться в Жаржо, французы «тотчас окружили их со всех сторон, начали яростно атаковать и пошли на приступ во многих местах»[114]114
  John de Wavrin (ed.), and W. Hardy (trans.), A Collection of the Chronicles and Ancient Histories of Great Britain, Now Called England (London, 1864–1887), III 178.


[Закрыть].

Саффолк дважды пытался договориться о коротком перемирии, и дважды французы отвечали ему отказом: в первый раз потому, что сочли, что он нарушил рыцарский протокол и вел переговоры с командующим низкого ранга, а не с самим герцогом Алансонским. А во второй потому, что герцог заявил, что за шумом французских атак он попросту не смог расслышать сообщения гонцов из города. Учитывая размеры пушки, из которой французы разбили городские стены и укрепления на мосту, а также невероятно мощное орудие, которое в честь Жанны д'Арк прозвали «Пастушка», вполне вероятно, что Алансон не лукавил. В любом случае жесточайший артобстрел принес свои плоды. И хотя одному предприимчивому англичанину удалось камнем, брошенным из-за стены, попасть Жанне в голову, отчего ее шлем раскололся надвое, а сама она ненадолго оказалась на земле, одного ее присутствия было достаточно, чтобы заставить французов устремиться к победе. Не прошло и дня, как Жаржо пал. Саффолк и его брат Джон де ла Поль попали в плен, более сотни защитников города и второй брат графа, Александр де ла Поль, погибли. Это было тяжелейшее поражение. Положение самого Саффолка отчасти было скрашено тем, что, прежде чем официально сдаться, он успел произвести в рыцари простого солдата, а не аристократа, который захватил его в плен. Тем самым он избежал позора – ведь для лорда оказаться в руках человека низкого статуса было унизительно[115]115
  Там же, Barker, Conquest, 121–122.


[Закрыть].

После Жаржо Саффолка увезли в Орлеан, где он провел в заключении несколько месяцев. Его освободили в 1430 году за выкуп в 20 тысяч фунтов. Как он сам позже признался, для него это была огромная сумма – она в семь раз превышала его годовой доход в самый обеспеченный период жизни. Вернувшись в Англию, Саффолк начал выстраивать разветвленную и глубокую систему управления, которая охватывала двор, провинцию и совет и в итоге позволила ему получить контроль над рычагами королевской власти.

Такого влияния Саффолк добился благодаря смелости, удачливости, прекрасным связям и старой доброй хитрости. Вначале он опирался на территории, связанные с его графским титулом: он был наиболее влиятельным аристократом в Саффолке и Норфолке, что позволило ему заручиться широкой поддержкой в Восточной Англии[116]116
  H. Castor, The King, the Crown and the Duchy of Lancaster: Public Authority and Private Power 1399–1461 (Oxford, 2000), 82–93.


[Закрыть]. Брак со знатной, потрясающе красивой и фантастически богатой Элис Чосер, вдовствующей графиней Солсбери, принес ему земли в Оксфордшире и Беркшире, ближе к центру королевской власти. Также благодаря этому союзу Саффолк вошел в английские политические круги, поскольку Чосеры были близки к кардиналу Бофорту и Екатерине де Валуа. Вполне вероятно, что именно благодаря этим связям Саффолк получил назначение в королевский совет в 1431 году. Но также ему, безусловно, помогли хорошие отношения с другим лидером временного правительства – Хамфри, герцогом Глостером. Мало кому удавалось встать над расколом между Бофортом и Глостером, но Саффолк уже в самом начале политической карьеры показал себя прагматиком, предпочитающим сотрудничать с различными группировками, а не принимать чью-то сторону. Ему недоставало харизмы и лидерских качеств, но то, чего ему не хватало, Саффолк с лихвой восполнял усердием и способностью в равной степени нравиться ополчившимся друг на друга соратникам.

С 1431 по 1436 год Саффолк постепенно приобрел репутацию неутомимого слуги короля. Он был одним из самых проницательных членов совета, входил в окончившееся крахом посольство в Аррасе под началом кардинала Бофорта и даже ненадолго вернулся на военную службу после смерти Бедфорда, пытаясь восстановить мир в ряде областей Нормандии. Во Франции он присоединился к молодому и амбициозному Ричарду, герцогу Йоркскому, который руководил войсками в период кампаний конца лета и осени 1436 года. Не менее важно и то, что с 1433 года Саффолк был королевским лордом-стюардом. Он следил за дисциплиной и за тем, как изо дня в день функционирует королевское домашнее закулисье: за деятельностью сотен придворных, слуг и помощников. В связи с этим по необходимости он регулярно и почти бесконтрольно, в неформальной обстановке мог лично встречаться с королем в любое время дня. Это был важнейший пост при королевском дворе, которым Саффолк очень дорожил – недаром он сначала получил гарантии от совета, что эта должность останется за ним, а уж потом отбыл во Францию. Ко второй половине 1430-х годов он зарекомендовал себя как верный слуга короля и центральная фигура при дворе. Такие политики, как Бофорт и Глостер, все еще опережали его и имели личный доступ к Генриху, но постепенно Саффолк благодаря упорной работе на заседаниях совета и преимуществу, достигнутому при дворе, в самом деле стал основным каналом для официальных и неофициальных контактов с королем. Пока на протяжении 1430-х годов члены совета пытались вынудить Генриха править самостоятельно, власть оказывалась то на стороне двора, то на стороне совета. И куда бы ни дул ветер, Саффолк следовал за ним.

Следует отметить, что для Саффолка происходящее не было только лишь захватом власти в собственных интересах. Граф, без сомнения, отличался амбициозностью, и позже он, не таясь, присвоил множество титулов и земель. Но Саффолк мог играть роль королевского кукловода только со всеобщего согласия других политиков из аристократии и прочих важных придворных, которые осознавали, что кому-то нужно из-за кулис координировать работу правительства, пока король не станет достаточно взрослым и зрелым. Саффолк был вездесущ, и это позволяло ему разными способами оказывать влияние на совершенно разные аспекты политики правительства и деятельности короля. Он же стоял за решением послать Эдмунда и Джаспера Тюдоров в аббатство Баркинг к своей сестре Екатерине де ла Поль в 1437 году. С годами он приобрел такое влияние, что стал одним из самых могущественных людей в Англии. Маргарет Пастон, старшая представительница восточно-английской семьи, прославившейся своей обширной перепиской, писала, что без благословения Саффолка никто в Англии не мог защитить свое имущество или радоваться жизни. По ее словам, «без его светлости, моего лорда Саффолка, так уж устроен мир, не будет тебе спокойной жизни»[117]117
  J. Gairdner (ed.), The Paston Letters (new edn, 6 vols, London, 1904), IV 75.


[Закрыть].

Тем не менее, пока Саффолк накапливал богатство и силы, пользовался значительной властью и тайно правил от имени нерешительного и бездеятельного короля, назревала опасная политическая ситуация. Захватить бразды правления хитростью – пусть и с самыми благородными намерениями – значило играть с огнем. С годами манипулировать инструментами королевского правления становились все более опасно. И вскоре проблемы, связанные с «его светлостью», дали о себе знать.