Текст книги "Деспотия и демократия. Всякий человек, обладающий властью, склонен злоупотреблять ею"

Сделать народ образованным – значит цивилизовать его; угасить знания в народе – значит вернуть его в первобытное состояние варварства.

Греция была варварской страной, но, получив образование, она стала цветущей. Чем она является ныне? Страной невежества и варварства. Италия была страной варваров, но затем она получила образование и стала цветущей; если науки и искусства уйдут из нее, чем она станет? Снова варварской страною. Такова была судьба и Афин, и Египта; такой же будет участь империй во всех странах мира и во все будущие века.

Невежество – участь раба и дикаря. Образование придает человеку достоинство, да и раб начинает сознавать, что он не рожден для рабства. Дикарь теряет свою дикость, не знающую удержу, и усваивает вместо нее известную дисциплинированность, которая подчиняет его законам, изданным для его благополучия. При хорошем государе он является лучшим из подданных; при государе же, лишенном разума, он терпелив более других.

После потребностей тела, в силу которых люди объединились для борьбы с природой – их общей матерью и их неутомимым врагом, – потребности духа являются началом, сближающим и связывающим людей воедино. Образование смягчает характеры, просвещает людей относительно их обязанностей, ослабляет пороки, заглушая или искореняя их, внушает любовь к порядку, справедливости, добродетели и, наконец, облегчает появление хорошего вкуса и понимание жизненных благ.

Дикари совершают далекие странствия, не общаясь друг с другом, в силу своей невежественности. Люди образованные ищут друг друга, любят встречаться и беседовать. Знание пробуждает в них стремление к взаимному уважению. Людям нравится, когда их узнают в толпе и говорят: «Вот это такой-то». Так рождается представление о чести и славе, а эти два чувства, поднимая и возвеличивая дух человека, придают нравам особый оттенок тонкости и накладывают свой отпечаток на обращение и речь людей.

Я берусь утверждать, что чистота нравов явилась следствием изменения в одежде, прошедшей различные стадии усовершенствования от звериных шкур до шелковых тканей. Как много тонких добродетелей остается неизвестным рабу или дикарю! Ошибаются те, кто думает, что добродетели, будучи плодом определенной эпохи и просвещения, являются чем-то условным; они столь же связаны; с наукой о нравах, как листок связан с деревом, которое он украшает.

* * *

Сознавая эти истины, вы просите дать вам план университета или публичной школы всех наук. Задача эта крайне важна и по своему значению, быть может, превышает мои силы. Но иногда рвение восполняет недостаток таланта, и во всяком случае оно служит извинением недостатков работы. Поэтому я повинуюсь.

Я буду краток. Немного строк, но ясных; немного идей, но плодотворных; ограничусь только общими принципами, сделав из них лишь важнейшие выводы и отбросив исключения; полное отсутствие педантизма – таков наилучший план при всех обстоятельствах, а в особенности при данных; он соединяет в себе максимум преимуществ и минимум неудобств.

Дабы исполнить поручение вашего величества и оправдать доверие, которым я почтен, начну с изложения того, что было высказано по этому вопросу в прежние времена или не так давно. Можно только посмеяться над душевной простотой тех недалеких людей, которые брались подготовить честных и знающих граждан и сделать их полезными и выдающимися людьми путем одних только совместных прогулок, разговоров и забав и которые думали этим путем приучить молодежь к добродетельной и разумной жизни и, мимоходом, снабдить ее необходимыми научными знаниями. Да, можно было бы только посмеяться над такими людьми, если бы мы не должны были уважать их душевную доброту и их трогательное сочувствие к невинной поре нашей жизни.

Мы, конечно, не предполагаем бесполезно мучить людей, но, вместе с тем, мы не можем стремиться к тому, чтобы убрать все тернии с пути, ведущего к науке, добродетели и славе; это нам не удастся ни при каких условиях. Храм Славы расположен на вершине отвесной скалы подле Храма Науки. Дорога, которая ведет к добродетели и счастью, камениста и трудна. Труд, применяемый в согласии с правильным методом, сокращает и облегчает этот путь.

Мы нисколько не скрываем ни от себя, ни от учеников того, что их успех может явиться лишь плодом их собственной настойчивости. Пусть учителя утешают себя важностью услуг, оказываемых ими отечеству, а учеников пусть воодушевляет надежда на ожидающую их награду в виде общественного уважения. Нельзя безнаказанно обманывать ни взрослых, ни детей, и, быть может, лучше преувеличить в их глазах трудности ожидающей их задачи, нежели напрасно обнадеживать их. Долгое время скрывать от них трудности нельзя, а обманутые хотя бы однажды, они в дальнейшем потеряют охоту к учению или придут в отчаяние.

Мне скажут: люди настолько различны, что трудное для одних, для других окажется менее трудным. Это, конечно, возможно, но для значительного большинства людей ничем не прикрашенная истина лучше всякого противоборства, так как истина почти никогда не приводит к печальным результатам.

Учащиеся должны видеть перед собою весь путь, который придется пройти, но они также должны быть уверены в готовности всех оказать им помощь. При этом следует ради поощрения говорить им: «Разве ты «хочешь остаться невеждою, глупцом?» – «Нет». – «Прекрасно, так старайся же быть прилежным: и дополнительным!»

Отложив в сторону все наши прекрасные книги о публичном воспитании, я сказал себе: сколько было просвещенных людей, занимавшихся этим вопросом, столько дано и различных решений его. Теолог склонен относить все за счет бога, медик – за счет здоровья, юрист – за счет законодательства, военный – за счет войн, геометр – за счет математических наук, любитель чтения – за счет литературы. Каждый, в сущности, подобен тому учителю танцев Марселю, который считал, что государство, в котором не умеют прекрасно танцевать менуэт, может быть управляемо только плохо.

Будучи достаточно знаком со всеми науками, чтобы знать им цену, и, вместе с тем, не будучи глубоким специалистом в какой-либо одной из них, я, чуждый всякому профессиональному предпочтению, попытаюсь лишь привести в некоторый порядок свои взгляды.

* * *

Что такое университет? Университет есть школа, двери которой одинаково открыты для всех детей народа, школа, где преподавание ведут оплачиваемые государством лица, которые сообщают ученикам элементарные знания по всем наукам. Я говорю «одинаково», потому что было бы столь же жестоким, сколь и нелепым обрекать на невежество людей, занимающих низшее положение в обществе. Число хижин и прочих частных жилищ относится к числу дворцов как десять тысяч к единице, и соответственно с этим мы имеем десять тысяч шансов против одного за то, что гений, талант и добродетель скорее выйдут из стен хижины, нежели из стен дворца.

Чем меньше богатств окружают колыбель новорожденного младенца, тем яснее родители его сознают необходимость дать ему образование, и тем серьезнее и быстрее сам ребенок будет усваивать знания. Ему, привыкшему наблюдать трудовую жизнь, труд учения покажется менее неблагодарным. Родители ребенка, рожденного в бедности, своими грубыми попреками порою добьются большего, нежели богачи, которые прибегают к ласкам или даже слезам, воспитывая своего избалованного роскошью отпрыска. В первом случае усилия родителей будут поддерживаться строгостью, необходимой для искоренения беспечности или лености.

Ребенок, слыша постоянно предупреждения о том, что ему грозит в будущем, если он не воспользуется заботами и помощью учителей, постарается быть как можно прилежнее. Инстинктивно он и сам почувствует, что лучший способ достичь счастья в жизни – это отличиться на том поприще, которое он изберет для себя. Ему придется рассчитывать исключительно на свои успехи, а не на протекцию.

Способности или отсталость, т. е. качества лица, выделяющегося из массы своими умственными данными или же своею тупостью, скажут нам, какой уровень образования явится в данном случае подходящим: высший или низший. Но в основу публичного воспитания, по общему правилу, должен быть положен средний уровень человеческого ума. Нельзя не отметить прямой противоположности между методом, применяемым для развития десятков учеников в школе, и методом обучения отдельных учеников. И если цель преподавания, а также характер заданий должны соответствовать возможностям множества учеников, то отсюда следует, что интересы гения, идущего обычно большими шагами, будут отчасти принесены в жертву интересам массы, которая продвигается вперед более медленно или даже только тащится за ним. Но разве гений создается воспитанием? Достаточно, чтобы публичное образование не заглушало гениальности.

В области публичного образования обычно мало что зависит от обстоятельств. Цель его всегда одна: делать людей просвещенными и добродетельными. Столь же мало изменчив и распорядок обязанностей и преподавания, а также связь, существующая между отдельными науками. Следует всегда переходить от простых вещей к вещам более сложным; начинать с того, что является наиболее полезным, и переходить к тому, что представляет меньшую пользу; отправляясь от того, что необходимо для всех, переходить к тому, что требуется лишь для некоторых; щадить и беречь время и силы учащихся; твёрдо блюсти соответствие между сообщаемыми знаниями и возрастом учеников и, наконец, приноравливать занятия к среднему умственному уровню класса.

Если план общего образования превышает имеющиеся в данный момент средства, надлежит стремиться к его полному и совершенному осуществлению в более благоприятном будущем, но не подчинять разработку его плана капризам будущего. Здание народного образования должен строить рассудительный архитектор, ибо ему приходится иметь дело с владельцем, ограниченным в своих средствах.

Положим, такой владелец не мог ассигновать сразу все суммы, необходимые для постройки здания. Архитектор должен избрать место для фундамента, заложить первые камни и возвести ту часть здания, в которой ощущается особая потребность; если бы ему в дальнейшем пришлось приостановить свою работу, то в построенной уже части он оставит камни, необходимые для связи с дальнейшими частями, и передаст в руки владельца общий план здания. Тот сможет сообразоваться с этим планом, возобновляя постройку, но, отказываясь от его выполнения, он потеряет уже затраченную сумму, и останется с грудой строений на руках, прекрасных или уродливых, несогласованных друг с другом и составляющих плохой ансамбль.

* * *

Нельзя не сказать об одном странном явлении. Решительным противником общественного интереса является интерес частных лиц; сильнее всего противятся требованиям разума наиболее укоренившиеся злоупотребления. Двери компаний и общин наглухо закрыты, и туда нет доступа всеобщему образованию; тщетны усилия сломать эту преграду, воздвигнутую веками; дух корпоративной солидарности еще жив, несмотря на происходящие вокруг перемены: плохие ученики превратились в плохих учителей, и те, в свою очередь, готовят в наших школах учителей, подобных себе.

Таким путем создается неразрывная цель традиционного невежества, освященного давностью существования этих учреждений, и в то время как лучи знания начинают проникать всюду, густой мрак невежества продолжает царить в этих бесполезных убежищах шумливых споров. Поэтому нужно строить образование так, чтобы оно соответствовало не требованиям момента, а длительным интересам государства.

Было бы весьма странным, чтобы не сказать сильнее, если бы публичная школа, предназначенная для всех граждан государства без каких-либо различий, начинала свое преподавание с такой науки, которая нужна лишь для небольшой части граждан. Человеческий ум, по-видимому, отверг прежнюю ходульность; неудержимая страсть к систематике ослабела; стремление к подлинному знанию царит повсюду, и знания всякого рода достигли значительной степени совершенства. А у вас не имеется тех старинных учреждений, которые могли бы составить оппозицию вашим взглядам; перед вами широкое поле, свободное от всяких преград, на котором вы можете строить так, как вам будет угодно. Я вовсе не хочу льстить, я говорю искренно и уверяю вас, что с этой стороны ваше положение более выгодно, чем наше.

После этих замечаний вернусь к сравнению науки с главной аллеей, где вас, ваше величество, встречала толпа людей, кричащих хором: «Дайте нам образование! Мы ничего не знаем! Пусть нас обучают!» Не все эти люди способны и предназначены для того, чтобы пройти эту длинную аллею до конца. Одни из них дойдут до какой-то определенной ее точки, другие – несколько дальше, и, по мере того как они будут продвигаться вперед, число их будет сокращаться.

Какой же первый вывод можно сделать из этого? Ответ нетруден. Их следует обучать тому, что полезно для каждого, к какому бы рангу общества он ни принадлежал. Дальнейшие мои занятия будут относиться к предмету, несколько менее общему, но имеющему, однако, важность для значительного большинства. Третьим предметом моих занятий будет тот, который явится еще менее общеполезным, чем предшествующий и который будет нужен для меньшего числа людей, а именно лишь для тех, которые последовали за мною до данного места. И так далее, вплоть до конца обучения. Общеполезность обучения будет уменьшаться по мере того, как число моих слушателей будет становиться все меньшим.

Я классифицирую предметы и занятия по тому же принципу, по которому наш натуралист Бюффон классифицировал животных, минералы и растения. Бюффон рассказывает сначала о корове, животном, с которым полезно познакомиться всем нам; затем он переходит к описанию лошади, далее осла, мула, собаки; волк, гиена, тигр, пантера отодвинуты у него тем дальше, чем дальше они стоят от нас в природе и чем меньше пользы мы можем извлечь из знакомства о ними или чем меньше зло, угрожающее нам от них.

Каков же будет результат? Учащийся, у которого не хватит силы и мужества пройти весь курс до конца, покинет университет раньше срока, но все же унесет с собою ряд знаний, могущих оказаться для него полезными.

Я настаиваю на этом принципе; он должен стать краеугольным камнем всего здания. Если этот камень будет заложен криво, все здание рухнет; если он ляжет хорошо, здание останется непоколебимым на долгие времена.

* * *

Имеется два вида знаний: одни, которые я назвал бы основными или первоначальными, и другие, которые я назову вторичными или условными. Первоначальные знания необходимы для всех состояний, и если их не приобрести в юные годы, придется затеям наверстывать в более зрелом возрасте, рискуя ошибиться на каждом шагу или искать столь же часто помощи со стороны.

Вторичные же знания необходимы лишь для той профессии, которую человек избирает для себя сам. Первоначальные знания носят общий характер, тогда как знания вторичные требуют углубления. Лишь углубленные первоначальные знания сообщают человеку профессиональную подготовку. Не все профессии требуют одинаковой меры первоначальных или элементарных знаний, составляющих длинную цепь законченного цикла предметов. Эти знания нужны чернорабочему в меньшей мере, чем фабриканту, фабриканту – в меньшей мере, чем коммерсанту; коммерсанту – меньше, чем военному; военному – меньше, чем судье или священнику, а этим последним – меньше, чем общественному деятелю.

Важно, чтобы каждый учащийся в большей или меньшей мере прошел те предметы, которые необходимы для профессии, им избранной. Так, если судья пройдет все первоначальные и вторичные науки, необходимые для его деятельности, и закончит свое образование, то ему реже придется передавать дела на заключение экспертов-юристов и он более здраво будет судить о добросовестности или недобросовестности их заключений.

Приведем другой пример, менее серьезный. Возьмем поэта. Существует ли какая-либо область искусства или природы, которая не должна входить в круг его познаний? Можно ли быть крупным поэтом, не зная языков ни древних, ни новых? Можно ли быть крупным поэтом без некоторого знания истории, физики и географии или без знания обязанностей человека и гражданина, без знаний, относящихся к законам, управляющим общественной жизнью, к религии, к различным формам правления, нравам и обычаям народов, к обществу, членом которого этот поэт состоит, к страстям, порокам и добродетелям, к пониманию

Как велика, например, была эрудиция Гомера или Вергилия! Чего только им не пришлось изучить перед тем, как они взялись за перо! Наши поэты Корнель и Расин не стали бы тем, чем они стали, если бы они не получили такого образования. Чем отличается Вольтер от всех наших молодых литераторов? Вольтер знает очень много, а шипи молодые литераторы часто невежественны. Произведения Вольтера богаты мыслями, произведения же новейших писателей пусты. Они хотят петь, и у них хорошая глотка, но за отсутствием достаточных знаний они поют лишь приятные для слуха пустячки.

Профессия поэта, таким образом, требует долгого учения. Первоначальные познания, необходимые ему, разнообразны и сложны. То же самое я сказал бы и относительно оратора, ученого и лица любой профессии, которая не терпит посредственности и для занятия которою одного образования недостаточно. Впрочем, если эти лица лишь немногим превосходят средний уровень, они мало полезны обществу.

Задачи публичной школы состоят вовсе не в том, чтобы дать человеку углубленные знания какого-либо рода; она должна дать лишь первоначальные сведения по возможно большему числу, предметов, причем, такие знания, отсутствие которых могло бы оказаться пагубным для людей всех состояний, а для некоторых категорий и постыдным.

– Так, значит, вы считаете, что университет должен ограничиваться систематическим преподаванием элементарных знаний? – Совершенно верно. – Но ведь этим путем мы наводним общество людьми поверхностными? – Нисколько. Этим мы лишь разовьем в них стремление стать впоследствии людьми вдумчивыми, если только, конечно, они не уроды и лишены той спеси, которая всегда служит помехой для образованного человека, и, конечно, если они не будут без разбора хвататься за все и говорить: «Ах, вы спрашиваете о геометрии? Я сам хороший геометр. Вы говорите о химии? Я сам химик. Вы интересуетесь метафизикой? Разве есть лучшие знатоки метафизики, чем я?» Такое самомнение – порок неисцелимый.

Не бойтесь того, что человек, обладающий лишь элементарными знаниями, поставит себя в смешное положение. Он не станет говорить невпопад, тратя слова попусту и не слыша сам себя, – если только элементарные знания хорошо разместились в его голове. Он не станет бахвалиться скромными своими познаниями и не будет слишком категоричным или догматичным в своих суждениях, не станет скептически относиться к тому, чего он еще не знает и что нужно знать для того, чтобы утверждать или отрицать, принять или подвергнуть сомнению.

* * *

В каждой науке и в каждом искусстве имеются три раздела, весьма отличных друг от друга: эрудиция, или изложение прогресса, достигнутого наукой, другими словами, ее история; отвлеченные принципы науки и выводимые из них следствия, другими словами, ее теория; и, наконец, приложение науки к практическим задачам, или ее практика.

Распределение изучаемого материала в школе не совпадает с распределением его в научном сочинении. Писатель руководствуется естественной связью теоретических положений, возникающих в его уме, и выражает их на бумаге; но этот метод непригоден для публичного преподавания.

Порою писатель подчиняет все людские знания основным свойствам своего духа, как то мы сделали в «Энциклопедии». Здесь все факты подчинены памяти, все науки – разуму, все изобразительные искусства – воображению, все механические искусства – нашим потребностям или удовольствиям.

Но эта слишком общая точка зрения, превосходная для общего изложения наших работ, оказалась бы совершенно нелепой применительно к школьному преподаванию, где все предметы в таком случае излагали бы четыре преподавателя во всех четырех классах: один учил бы истории, другой – разуму, затем имелся бы класс выразительности и класс практических знаний. Один класс готовил бы только историков или философов, другой – только ораторов или поэтов, третий – только рабочих.

Можно охватить всю совокупность знаний еще и с двух других точек зрения, правда, весьма общих, а именно, взять за основу комплексы: «человек» и «природа» или «человек, живущий одиноко», и «человек, живущий в обществе». Но при одном из этих комплексов неизбежно странное смешение физиков, натуралистов, врачей, астрономов и геометров; при другом – историков, моралистов (в стихах и в прозе), юристов и политиков – юриспруденция здесь сомкнётся с военным искусством и с религиозными деяниями. Между тем, как много первоначальных и важных знаний, в равной мере общих для всех этих специальностей!

Какой же вывод следует из этого? Я уже указывал, что предмет может быть весьма привлекательным в своем отвлеченном облике, а на практике оказывается несостоятельным. Единственно целесообразным методом публичного преподавания, с точки зрения практики, является тот, который сообразуется с возрастом учеников и с той пользой, какую они извлекут из преподаваемых им предметов. Только этот метод сообразуется с общими и частными интересами.

Нельзя забывать об одной трудности, возникающей при этом порядке. Каждая наука связана с наукой, ей предшествующей, и с наукой, следующей за нею, которая будет усвоена более легко. Эту связь и должно учитывать наряду с принципом наибольшей общеполезности данной науки.

К счастью, противоречие между обоими этими принципами встречается только раз, и в этом случае наука, изучение которой не ставится на место, определяемое ее общеполезностью, не требует длительного изучения, а элементы ее служат основанием многим важным специальностям. Это единственное отступление от выдвинутого нами принципа общеполезности.

* * *

Я хочу несколько предвосхитить вопрос о школьном укладе, о котором я предполагаю поговорить особо.

К концу первого, второго и третьего года занятий студенты будут переводиться на следующий курс лишь после публичных испытаний. Профессоры не будут арбитрами их успехов; они будут лишь задавать вопросы и прежде принесут присягу в том, что между ними и студентами нет никакого соглашения относительно характера задаваемых вопросов и ответов. Церемония экзаменов начнется именно с такой присяги.

Это важно потому, что когда одни и те же люди несут обязанности по преподаванию и дают оканчивающим аттестацию их пригодности к определенным обязанностям или должностям по магистратуре; когда они являются, таким образом, полными хозяевами в деле присуждения ученых отличий, дипломов и других свидетельств, – тогда эти люди начинают небрежно относиться к самой подготовке учащихся по существу. Студенты, являющиеся их любимцами или родственниками, умеют смягчить их; они подкупают их своими просьбами или заставляют их уступать, сообразуясь с личными интересами или поддаваясь чувству страха.

Публичные испытания поддержат соревнование как среди студентов, так и среди преподавателей; они обнаружат преподавательские таланты у одних и таланты к усвоению знаний у других.

В одной из тех записок, которые ваше величество удостоили запереть в свой шкаф, когда я имел честь бывать в вашем кабинете, я, кажется, указывал, что профессоры должны получать жалованье от вашего величества, не взимая никакой доплаты со студентов; снисходительность в этом отношении породила бы множество злоупотреблений. Можно, если угодно, поощрять преподавателей рядом почетных прерогатив, наград и других отличий, которые даются за заслуги, но не за давность пребывания в должности. Всякий профессор, который в продолжение пятнадцати лет подряд занимал данную кафедру, выполняя свои обязанности безукоризненно, должен получать пенсию и почетное звание заслуженного, как это делается у нас. Это поощряет профессоров в исполнении их беспокойной и тяжелой работы.

Замечу, что в области публичного образования дело обстоит совершенно так же, как; и в области образования домашнего. Отец или мать, пренебрежительно относящиеся к наставнику своих детей, унижают его, и дети их будут плохо воспитаны; государь, который не относится с уважением к наставникам своих подданных, унижает их, превращает в педантов, и в результате нация получает плохое воспитание. Редко человек, поставленный в плохие условия, сохранит достоинство и возвышенность духа.

Не следует также упускать из виду того, что отдельные отрасли публичного образования, которые могут показаться излишними в данный момент, с течением времени станут необходимыми; по мере того как великое дело цивилизации развивается, умножаются и разнообразятся интересы и отношения, существующие между людьми; мудрость вашего величества должна предвосхитить это будущее и не отдавать осуществление своих проектов во власть невежеству и случаю.

Если необходимы неслыханные мужество и твердость для исправления того, что было однажды построено плохо, то для того, чтобы воспрепятствовать в дальнейшем разрушению или порче того, что было построено правильно, необходима гениальность.

* * *

Что касается богословского факультета, ваше величество должны сами решить, нужны ли вам священники, или нет.

Нет ничего более бесполезного и вредного, чем многочисленное духовенство. В важных и в малых жизненных обстоятельствах, в делах государственных и домашних – во всем священники стараются руководить умами: малодушные – тайно, дерзкие – открыто. Их профессия делает их людьми, склонными к упорству, к низости и к скрытности. Священник отличается обычно нетерпимостью и жестокостью; нет таких добродетелей, которые священник неспособен был бы опорочить, и нет таких злодеяний, для которых он не мог бы найти оправдания: у него всегда имеются доводы и «за» и «против». Лицемерие – добродетель священника, ибо нет скандальнее зрелища, чем то, которое являют собой проступки духовенства.

Противоречия, существующие между поведением духовенства и принципами религии, побудили подвергнуть эти принципы критике и презреть их. Справедливость их, справедливость бога и боговдохновенных книг всегда применяется сообразно с обстоятельствами.

Я вовсе не ненавижу священников. Когда священник хорош, я уважаю его; когда он плох, я его презираю, я жалуюсь на него. Если здесь священники изображены мною в весьма мрачных красках, то это происходит потому, что я отбросил отдельные исключения и попытался обрисовать священника таким, каким делает его профессия.

Что касается меня, то я не хотел бы иметь ни бедного, ни богатого духовенства. Помощь нуждающимся есть общая обязанность всех граждан. Раздача милостыни только развратила руководителей древней церкви.

В заключение я умоляю ваше величество принять одно из следующих положений: или вовсе не нужно священников, или пусть они будут хорошими священниками, то есть людьми образованными, мирными и полезными, и если уж трудно обойтись без священников там, где религия еще крепка, то их легко сделать мирными, выплачивая им жалованье от государства и угрожая им при малейшей провинности удалить с их постов, лишить функций и вознаграждения и обречь их на нищенское существование.

Большая часть нации всегда останется невежественной, боязливой и, следовательно, суеверной. Атеизм может быть учением небольшой группы людей, но он никогда не станет доктриной масс, в особенности среди народа, мало цивилизованного. Вера в существование бога, этот старый корень культуры, останется навсегда.

Кто может знать, к каким уродливым формам может привести этот корень, если предоставить эму произрастать в диком состоянии. Поэтому я сохранил бы священников не как хранителей истины, а как одну из помех для развития еще более уродливых и чудовищных заблуждений; не как наставников для людей сознательных, а как стражей для безумных. Я сохранил бы их церкви в качестве убежищ или приютов для определенной породы дураков, которые могут впасть в бешенство, если оставить их без всякого присмотра.

Поэтому я не могу отнестись с одобрением к той политике, которая смотрит на духовенство с таким же безразличием, как и на прочие корпорации, и которая допускает каждому стать священником, плохим или хорошим, подобно тому, как в странах, достаточно хорошо управляемых, каждому гражданину позволено беспрепятственно применять свои таланты на то, чтобы стать хорошим или плохим портным, хорошим или плохим сапожником. И поэтому я не уничтожил бы совершенно теологический факультет.

* * *

Отдельно следует сказать об академии. Что такое академия? Это – ассоциация ученых, формирующаяся сама собою, подобно тому как образовалось общество людей. Но целью объединения людей в общество было приобретение решительных преимуществ в борьбе с природою, целью же академии является соединение усилий для борьбы против невежества.

Приглашать иностранцев для того, чтобы из них образовать ученую академию, значит пренебрегать культурою своей земли и покупать зерно у своих соседей. Возделайте поля – и вы будете иметь свой хлеб. Академия, или ассоциация ученых, должна быть продуктом развития наук, развития, при котором эти науки достигли известного совершенства и получили уже широкое распространение в населении. Без этого академия, существующая на жалованье от государства, будет обходиться дорого и будет полезна лишь для своих членов, не принося никакой пользы населению. Она будет печатать прекрасные отчеты, но никто не будет ни покупать их, ни читать вследствие их недоступности пониманию. Правда, несколько экземпляров таких отчетов она может послать за границу, но вряд ли это окупит расходы, народ же останется на том же уровне невежества.

Иначе обстоит дело с публичным образованием. Охватывая все классы общества, распространяя просвещение повсюду, оно, в конце концов, приведет к появлению и академий, которые получат тогда прочную основу и беспрестанно будут обновляться за счет национального фонда. Учредить академию до того, как развилось в стране публичное образование, значило бы начать постройку здания с крыши.

В общем, деятельность ученого – приятная деятельность; научной работе станут предаваться охотно повсюду, где занятие наукой будет хоть в малой степени вознаграждаться и пользоваться настоящим уважением.

Первый том «Энциклопедии» Дидро.

В Париже Дидро увлекся новыми идеями, наводнившими столицу, чтением запрещенных книг. Вращаясь среди развитой, но бедной молодежи, он встречает не только единомышленников, но и друзей – Руссо, Д’Аламбера. Вместе с ними он приступил к изданию «Энциклопедии», главным редактором которой он стал. В ней были отражены передовые, подчас революционные взгляды в области философии и политики, естествознания, социальных наук, литературы, живописи, театра и т. п. Под редакцией Дидро были созданы первые 28 из 35 томов «Энциклопедии», ее влияние на развитие общественной мысли этого времени было колоссальным.