Текст книги "Деспотия и демократия. Всякий человек, обладающий властью, склонен злоупотреблять ею"

Регистратура полиции у нас – это место, где хранятся все похищенные вещи, служащие уликами, которые должны быть предъявлены преступнику во время хода процесса. Раньше было так: процесс оканчивался, преступник получал наказание за свое преступление, а регистратура удерживала похищенные вещи у себя, ничего не возвращая потерпевшему.

Нынешний лейтенант полиции первый прекратил этот разбой. По окончании дела все вещи немедленно возвращаются потерпевшему гражданину; последний, будучи заинтересован в получении похищенных у него вещей, активно участвует в преследовании вора.

Раньше говорили: «Ах, не всё ли мне равно, останется ли моя вещь в кармане у вора или в регистратуре? Терять так терять. Зато никто меня не тревожит». И он бездействовал и не сообщал о преступлении, а потворство со стороны потерпевшего создавало безопасность для преступника.

Мне кажется, что с вашей полицией дело обстоит так, как оно обстояло раньше с нашей регистратурой. Люди неохотно возбуждают преследования против воров и мошенников вследствие трудности добиться правосудия. Хлопочи, трать большие деньги – мошенник все равно ускользнет, и похищенных вещей тебе не вернут.

Трудно сказать вашему величеству, сколько жалоб мне приходилось слышать здесь по этому поводу, в особенности со стороны иностранцев. Между тем, что общего между правительством и нацией? Но если между правительством и нацией нет ничего общего, то еще меньшая связь существует между частным лицом, пострадавшим от преступления в России, и той ненавистью, которую питают к правительству; и даже к нации. Справедливость должна быть воздана каждому человеку, кто бы он ни был.

Мне думается, что ваша полиция должна быть поставлена лучше.

Не знаю, почему этот вопрос столь усложнился в представлении мыслителей и в трудах политиков и философов. Мелон нападает на роскошь вообще, секта экономистов в этом отношении идет еще дальше Мелона.

Я полагаю, что они неправы: роскошь как таковая ни хороша, ни плоха. Появляется Вольтер, который пишет в стихах апологию нашей роскоши; его стихи превосходны, но все произведение в целом не что иное, как апология болезни, агонии, восхваление горячки, которую я не соглашусь признать явлением положительным, пусть даже больной не переживет лечения.

История роскоши напечатана на дверях любого дома столицы, и притом такими огромными буквами, что поражаешься, как писатели, обладавшие столь острым глазом, не сумели прочесть ее. Посредством тысячи прискорбных способов, о которых здесь нет нужды распространяться, между гражданами одной и той же страны установилось немыслимое имущественное неравенство. Подлинное изобилие в центре, а вокруг него глубокая и всеобщая нищета.

В силу тысячи обстоятельств заслуги, хорошее воспитание, образованность и добродетель не ведут ни к чему. Золото же дает все. Золото ведёт ко всему, оно становится кумиром нации. Единственный порок – это бедность. Единственная добродетель – богатство. Надо или быть богатым, или вас будут презирать.

Если человек действительно богат, он выставляет свое богатство напоказ всеми возможными способами, и все они считаются допустимыми. Если человек не богат, он изо всех сил старается скрыть свою нужду. Таков первый вид роскоши, служащий показателем подлинного богатства небольшого числа граждан и маской для растущей нищеты всех остальных.

Этот центр реального богатства диктует законы людям всех состояний. Он вызывает огромное соперничество среди людей высших классов, а пример последних увлекает за собою и остальные части нации. Такую нацию можно представить в виде трех символических животных, которые, стараясь не уступить одно другому, надуваются и в конце концов все трое лопаются от натуги.

Я хочу задать вопрос всем философам и всем политикам: разве не таковы именно существующие классы? Не думаю, чтобы кто-либо осмелился ответить отрицательно.

* * *

Каково влияние подобной роскоши на нравы, на искусства, науки и технику? Во всех сословиях нравы портятся. В центре богатства – их губит само богатство, мать всех пороков; в сословии, которое стоит выше этого центра, все губит испорченность; в низшем слое – проституция и нечестность. Всем сословиям свойственна неразборчивость в средствах, стремление приобрести то, чего нет, или скрыть свою нужду.

Люди всех сословий втягиваются в чрезмерные и самые невероятные расходы, чтобы щегольнуть друг перед другом. Куртизанки строят себе дворцы, и полиции приходится следить, чтобы какая-нибудь танцовщица или певица не показывалась в Лоншане в коляске с упряжью, украшенной алмазами. Коммерсант забрасывает свои дела и предается удовольствиям, развлечениям, разврату. Ученые бросают свои кабинеты и толкутся в прихожих. Они ходят из дома в дом, предлагая плоды своего труда. Они становятся светскими людьми, теряют талант и время. Они так и не достигают ничего и превращаются в посредственность.

Художники находят для себя более выгодным работать много, чем работать хорошо. Обыватели толпятся у моста Нотр-Дам, раскупая там копии и нелепые композиции, сделанные учениками, а иногда, втихомолку, самими профессорами Академии. Все полно картин – от Версаля до предместья Сен-Марсо, но ни тут, ни там нет ни одной хорошей картины.

Механические искусства вырождаются. Девушка приходит к торговцу шелками и говорит ему: «Дайте, пожалуйста, материю покрасивее, поярче, попрозрачнее, веселенькую и, главное, недорогую». Являясь к часовщику, она говорит: «Покажите мне часы, сударь. Я не гонюсь за тем, чтобы у них был хороший ход или чтобы на крышке красовалось имя уважаемой фирмы; мне все равно, будут ли то часы женевские или парижские, но чтобы, пожалуйста, у них была плоская головка, так, чтобы можно было подумать, что это часы с репетицией, и чтобы они не были слишком большими». И так обстоит дело во всех других ремеслах.

Общество полно расфранченных скупцов. Держат два-три экипажа и пренебрегают воспитанием детей. Нанимают хорошего кучера, превосходного повара и плохого учителя. Общество наводнено холостяками, распущенными женщинами. Родственниками пренебрегают, как посторонними людьми. Семья с нетерпением ожидает смерти кого-либо из родных.

Я никогда бы не кончил, если бы решил подробно изобразить картину порчи нравов современного общества. Гельвеций делает вывод, что единственный выход из положения – это нашествие на нашу страну чужеземной державы. Я не согласен с ним. Французское королевство – это чудовищный механизм, над которым надо немало поработать, чтобы его исправить.

Что бы я сделал, будучи королем, для того, чтобы вернуть моему народу блеск, добрые нравы и жизнь, чтобы возродить иной вид роскоши, которая была бы уже не маской нищеты, а показателем общего благосостояния и хорошего вкуса народа? Я решился бы не вмешиваться ни во что и признать, что каждый из моих подданных лучше меня понимает интересы, свойственные его состоянию. Я не стал бы стеснять владельцев мануфактур какой-либо регламентацией; я не позволил бы, чтобы правосудие было разорительным; я предоставил бы печати полную свободу и т. д.

Тогда имущественное неравенство будет зависеть от трудолюбия и удачи; тогда будут уничтожены все корпорации, для вступления в которые необходимы исключительные привилегии; тогда, наконец, все граждане станут у меня богатыми.

* * *

Какое влияние это окажет на нравы? Преступлений не будет, но будет многое из того, что церковь именует пороками или смертными грехами. Я скажу доктору Сорбонны: «Можешь проповедыватъ сколько угодно – всё равно я приложу все усилия, чтобы все были веселы, радостны и вольны в своих нравах и чтобы и мужчины, и женщины обрекали себя на вечное осуждение не один раз, а дважды-трижды в день». – У вас, значит, будут куртизанки? – Конечно. – И содержанки? – А почему бы нет? – И обольщенные девушки? – Можно ожидать и этого. – Неверные мужья и неверные жены? – Боюсь, что так. Но по крайней мере я избавлюсь от таких пороков, которые проистекают от нищеты, от чванства и от нужды.

Будет так, как будет. Я позабочусь лишь о том, чтобы упрочить достаток и счастье, каковы бы ни были их последствия. Я буду следить лишь за тем, чтобы преимущества, даваемые заслугами и добродетелью, не приобретались за золото и не ценились в золоте. Заслуги и добродетели суть единственный противовес могуществу золота; ибо, когда люди богаты и имеют всё, к чему им еще иметь заслуги и добродетели!

Какими тогда станут все искусства? Невозможно, чтобы искусство не достигло значительных успехов у народа, обладающего вкусом и тонкими чувствами. Возьмем женщину из народа и приведем ее к художнику Рослину. Ей захочется иметь свой портрет, и она скажет ему: «Хотя я, сударь, и не герцогиня, но я желала бы быть нарисованной не хуже герцогини, потому что могу заплатить не хуже герцогини». И Рослин напишет с нее хороший портрет.

Сведем ее к часовщику, и вот что она скажет: «Сударь, я хочу иметь хорошие часы; с массивными крышками и с парижской маркой, только, пожалуйста, не с женевской, я обойдусь и без нее». И Женева останется со своими товарами на руках.

А что сказала бы она продавщице, которая развернула бы перед нею ткани: «Фу, что за тряпки вы предлагаете мне, сударыня! Покажите что-либо получше, или я пойду в другую лавку». Словом, она говорила бы так, как ныне говорят десяток-другой наших зажиточных буржуазок.

И когда Дени будет проходить по улицам столицы, он услышит шум, крики и возгласы: «Да здравствует Дени!» – и они будут слышаться вечно. А когда Дени, душа коего столь чувствительна, выйдет из своей кареты, его бросятся обнимать; его будут обнимать на Новом мосту с такою же нежностью, с какой Екатерину Вторую обнимают в Смольном институте и будут когда-нибудь обнимать на улицах.

А затем Дени почиет, тихо и мирно, оплакиваемый и уважаемый всеми; или, возможно, его убьют, и он умрет насильственной смертью. Ну, так что же? От этого он не станет мертвым ни на йоту больше или меньше…

Я забыл сказать вашему величеству, что, завершив большинство моих предприятий и упрочив свою репутацию, – ибо нация страдает тем недостатком, что легко доверяет своему государю и могла бы почтить и меня своим доверием, – я осмелюсь представить народу полный отчет во всем. Такой отчет произведет прекрасное впечатление повсюду, где государь честен, в особенности после войны или других событий, требующих чрезвычайных расходов.

Нация будет польщена таким вниманием монарха, если она обладает чувством справедливости и чести. Добротой и справедливостью с народом можно сделать все, что угодно, и ваше величество это хорошо знаете. Сказать по правде, сам король своим примером творит все добро и все зло в государстве. С моей точки зрения, отец, отгораживающий себя от своих детей, и монарх, отгораживающий себя от своих подданных, суть чудовища.

Может случиться, что королю Дени не хватит разума; что он ошибется, впадет в заблуждение или под влиянием дурного совета будет вовлечен в неудачное предприятие, может обидеть честного человека, сделать, сам того не сознавая, зло своему народу; но я уверен, что в тот момент, когда он поймет свою ошибку, он исправит ее.

Мне очень хотелось бы, чтобы ваше императорское величество нашли какой-либо способ ввести развод (если только узы брака в ваших владениях столь же нерасторжимы, как у нас), устранив печальные последствия нерасторжимости брака. Нерасторжимость брака противоречит непостоянству, столь естественному у мужчин. Менее чем за один год тело женщины, нам принадлежащей, становится нам столь же близким, как и наше собственное. Тогда утрачивается домашний покой и начинается ад. Из-за розни родителей дети становятся несчастными и развращенными. Добрые нравы портятся.

С браком обстоит так же, как с существованием бога: первый – это связь, второй – это понятие, созидающие счастье, укрепляющие добродетель одного за счет ста, которых один делает несчастными, другой – развращает.

Развод, дозволявшийся у римлян, тем не менее не был там частым. Там, где развод облегчен, супруги уступают друг другу в спорах и расходятся редко. Допущение развода с согласия гражданских властей повлечет за собою и то, что брак из рук духовных властей перейдет в руки государственной власти. Не странно ли, что церковь остается попечительницей трех наиболее важных актов жизни: рождения, брака и смерти?

Высказываясь за развод, я имею в виду и возможность вступления во второй брак. Закон, осуждающий разошедшихся супругов на безбрачие, отвратителен. Он губит нравственность жены и мужа, разъединяя их. Он более благоприятствует распущенности, нежели нерасторжимости брака.

Развод уменьшил бы число холостяков, которых в цивилизованном государстве следует рассматривать как завзятых развратителей нации; ими кишит наша страна. Одна известная куртизанка справедливо заметила: «Я – весьма важное лицо, я одна занимаю десятка два мужчин. Я спасаю этим добродетель девятнадцати честных женщин!» Такое рассуждение, смешное на первый взгляд, совпадает с мнением полиции во всех странах, где терпят подобных женщин.

Главное затруднение при разводе – не дети. Они должны принадлежать обществу. Слишком несчастны они в домах отцов и матерей, вступивших в новый брак, где на них смотрят как на чужих. Сама жизнь их была бы в опасности, ибо чего только не внушает корысть! Основное затруднение заключается в опекунах. Известно, к сожалению, что родители являются плохими опекунами, равнодушные опекуны еще хуже родителей, а судьи-опекуны хуже и родителей и равнодушных опекунов. Наилучшими опекунами могли бы быть члены вашей Комиссии. Впрочем, я им не слишком бы доверялся. Это очень щекотливый законодательный вопрос, над разрешением которого следует потрудиться вашему императорскому величеству: ведь вы любите разрешать трудные вопросы.

Ваше величество учредило две школы, где должны получать подготовку особо одаренные дети. Но эти учреждения не могут вместить всех детей; среди тех, которые остаются вне вашего внимания, рассеянными по всей империи, и коснеют в невежестве и предрассудках, имеется, бесспорно, немало таких, кого сама природа предназначила для свершения великих дел.

Проявив себя заботливой матерью по отношению» к одним, вы, ваше величество, не захотите, наверное, остаться суровой мачехой по отношению к другим. Вы должны использовать все ценное и открыть все пути таланту, в какие условия он ни поставлен природой. Во всех странах почти все выдающиеся в области паук и искусств люди принадлежат по своему происхождению к низшим слоям, и это понятно. На тысячу выходящих из этой среды, мы имеем одного, выходящего из среды знати. Первые воспитываются более строго, они обходятся менее дорого своим нуждающимся родителям, они менее испорчены; они не воображают, что можно узнать все, ничему не учась; они умеют переносить лишения; они трудятся; они спешат выйти из тьмы невежества, сознавая, что лишь таким путем сделают свою жизнь сносной и сумеют снискать себе общее уважение и признание со стороны окружающих, почувствовать свое значение. Уединившись на каком-нибудь чердаке, они счастливы.

Как бы то ни было, низшие слои общества во всех государствах останутся рассадником добрых нравов, знаний, талантов; они как теперь, так и в будущем будут источником славы и величия своего народа. Это еще не значит, что человек, родившийся в более высокой общественной среде, но обладающий талантом и вкусом к работе, не имеет по сравнению с ними больших преимуществ (при условии, что его родители будут отличаться хорошими нравами). Ведь он под родительским крылом, сам того не замечая, приобщается к великим деяниям. Именно такое воспитание получили дети первых римлян, и из них выходили настоящие люди.

Я сознаю всю важность вопроса и почти не решаюсь продолжать, настолько этот вопрос кажется мне выше моих сил. Прежде всего необходимо в каждом большом городе открыть по одной школе или же, если это будет целесообразно, открыть там несколько школ, но построенных по одному и тому же плану. Так как воспитание, которое дети будут получать в этих школах, должно выработать из них честных и просвещенных граждан и должно также соответствовать потребностям всех классов общества, то родителей следует силою закона обязать посылать в эти школы своих детей. Если эти публичные школы будут хорошо поставлены, то вы увидите сами, как мало детей останется вне их стен.

* * *

В каждой общей и публичной школе следует иметь три рода учеников: пансионеров, стипендиатов и приходящих.

Пансионеры. Ими явятся дети состоятельных родителей, ведущих слишком рассеянный образ жизни или слишком занятых, чтобы самим следить за воспитанием детей. Для таких детей не следует, – я подчеркиваю, – абсолютно не следует, создавать особой категории учителей, слуг или отдельных помещений. Пусть они будут смешаны с остальными учениками, – тем самым они привыкнут к равенству. Пансионер из дворян должен так же подчиняться наставнику, как и пансионер-разночинец, и, если он будет вести себя заносчиво, наставник вправе его наказать.

Конечно, не следует поощрять ссоры между обеими категориями учеников, но меня не слишком бы смутило, если бы эти ссоры возникали. Сами учителя не должны назначить каких-либо наказаний. Я устроил бы так, чтобы провинившегося ученика судили его товарищи. Вы увидите, какими строгими будут эти детские приговоры, умеряемые терпимостью и беспристрастием наставника.

Следует установить, чтобы плата за пансион была равной для всех, притом весьма скромной, и чтобы все расходы производились учреждением. Между учащимися не должно проводиться никаких различий. Ребенок, родившийся в семье, награжденной отличием, должен оставлять это отличие за дверью школы.

Стипендиаты. Дети родителей, не обладающих достаточными средствами, чтобы содержать их и платить за их обучение, должны быть стипендиатами коллежа. Было бы желательно, чтобы родители отказывались от власти над своими детьми на весь период их обучения. Ведь им не придется затрачивать на детей какие-либо средства; даже если бы они сами пожелали улучшить содержание своих детей, этому следовало бы противиться.

Стипендии учреждаются обычно щедротами государя или стараниями патриотов и богачей. Но эти лица не должны сохранять за собою права выбора стипендиатов, так как при этом условии стипендии легко превратились бы в источник протекции и личного предпочтения, а дети, действительно заслуживающие их, получали бы их лишь в редких случаях.

Ввиду того что стипендий обычно бывает меньше, чем нуждающихся в них детей, на каждую освобождающуюся стипендию я устраивал бы конкурс, который служил бы новым стимулом соревнования для родителей и для детей. Низменная алчность состоятельных родителей порою побуждает их ходатайствовать о стипендии для своих детей и тем отнимает ее у действительно нуждающихся. Следует поэтому требовать представления удостоверений о нуждаемости.

Приходящие. Ими должны являться дети тех родителей, которые могут содержать, кормить, одевать своих детей, давать им средства на необходимые расходы и посылать в школу. Я рекомендовал бы ввести для таких детей единую форму. Учителя должны делать перекличку приходящих учеников и устанавливать причины их отсутствия. Уважительной причиной непосещения школы может явиться лишь засвидетельствованная врачом болезнь. Не следует принимать записок от родителей с изложением извинительных причин непосещения детьми школы. Дети, не посещающие аккуратно школу, тем самым выказывают свое нежелание учиться, и потому их следует приспособить к какому-либо другому делу.

Занятия должны, по-моему, происходить с перерывами. Необходим отдых как для учителей, так и для учащихся. Я закрывал бы классы или на один день в неделю, или же на полтора месяца в период наиболее суровой погоды. Конечно, необходимо, чтобы дети чувствовали себя в школе хорошо, чтобы в ней было много воздуха во время жары и тепло во время стужи. Об этом можно было бы и не упоминать. Мне нравятся больше круглые, чем квадратные классы: преподаватель лучше видит здесь учеников, и речь его лучше слышна.

Необходимо иметь особых наблюдателей в местах, куда идут дети для отправления своих естественных нужд, так как именно тут они развращают друг друга.

* * *

Во Франции живо обсуждался вопрос о том, должны учителя оплачиваться государством или же родителями. При этом указывалось, что бесплатное образование уничтожает всякое соревнование между учителями и приводит к падению преподавания в школе.

Учителями могут быть как холостые, так и женатые люди. Опыт показывает, что учителя, имеющие детей, более мягки и снисходительны. Они могут жить или не жить при школе, но пусть жены их никогда не показываются в классах, а дети – лишь тогда, когда сами поступят в школу.

Отмечу еще один существенный момент: нельзя поручать одному учителю слишком много детей.

Не думаю, чтобы в программы публичных школ можно было ввести все то, что вошло в план ваших воспитательных учреждений. Это увеличило бы до бесконечности число учителей и количество уроков. Я полагаю, что следует ограничиться лишь элементарным преподаванием наук и морали. Те из пансионеров, которые пожелают обучаться танцам, пению, фехтованию, верховой езде, будут брать уроки у частных учителей, которые могут приходить к ним в коллеж в промежутках между уроками.

Танцы, пение, драматические представления сохранялись в школах иезуитов, всем жертвовавших ради показного эффекта. Трудно было найти более плохие школы и более невежественных учеников, чем там. Во всех других коллежах спектаклей уже не ставят, и вместо них стали устраивать публичные испытания в науках, бесконечно более важные и нужные.

Театральная декламация резко отлична от разговорного языка, театральная манера держать себя и сценические жесты совершенно не соответствуют обыденной жизни, все это способствует дурному поведению, а иногда и необузданным увлечениям. Драматические представления вносят беспорядок во все другие занятия и приводят к потере трех или четырех драгоценных месяцев учения.

Как я сказал, вместо спектаклей стали устраивать публичные испытания. Программа их печатается заблаговременно, так что каждый учащийся может вручить ее родителям, друзьям и знакомым. За три-четыре дня уже известны темы, по которым дети будут давать ответы, Любой из присутствующих может задавать отвечающим вопросы.

Пусть хотя бы раз в год учителя показывают своих учеников публике. По успехам их учеников будут судить и о них самих. В этих упражнениях должна участвовать не небольшая горсточка избранных учеников, а весь класс, чтобы устыдить несведущих учеников и нерадивых учителей. Этим путем будет поддерживаться чувство соревнования как в учителях, так и в детях.

Мне скажут, что уже и теперь имеются соревнования в публичных школах. Это неверно. Соревнование совершенно отсутствует среди учителей, которых публика никогда не видит и которых мало волнуют успехи их учеников. Оно отсутствует и среди учеников, которых также никто не видит. Трое или четверо лучших учеников отбивают охоту учиться у всех остальных и обрекают их на невежество и леность. Лучшим средством против этого служат публичные испытания всего класса.

Следует также рекомендовать, чтобы таких слишком выдвинувшихся учеников быстро переводили в высший класс, независимо от их возраста; достаточным основанием для этого является их успеваемость.

* * *

Ваше величество желает, чтобы образование в публичных школах носило гражданский характер, то есть чтобы оно соответствовало общественной пользе и было доступно, по крайней мере до определенной ступени, всем слоям и всем индивидам. Вы желаете, чтобы ребенок, имея возможность пройти весь курс учения, стал человеком порядочным и образованным.

С этой целью следовало бы установить три ступени подобного образования. Через первую ступень должны проходить все дети, даже самые неспособные к учению. Вторая ступень должна дать ребенку всё то, что необходимо для безукоризненною воспитания; полученные здесь знания должны оказаться полезными для него, к какому бы общественному званию он себя ни предназначал. Наконец, третья ступень должна сделать из него специалиста или сведущего человека в определенной области. Позднее мы, быть может, признаем необходимость и того, чтобы ребенок проходил все три ступени образования.

Первая ступень, общая для всех детей, даже наименее способных: хорошо читать и хорошо писать. Арифметика: четыре арифметических действия, дроби, тройное правило, вычисление на счетах.

Вторая ступень, проходимая полностью или частично. Элементы алгебры. Элементы геометрии. Элементы механики. Немного астрономии, знания сферы, земли и географии. Сведения по анатомии, демонстрируемые на муляжах (некоторые из коих столь хороши, что и сама природа не сделает лучше). Первоначальные сведения по естествознанию. Экспериментальная физика. Элементы химии. Наряду с этими предметами – краткие и ясные курсы логики и морали, изучение человека, его долга и его гражданских обязанностей, основных законов страны, договоров, частных сделок и пр. Прохождение курса логики и морали является обязательным для оканчивающего школу.

Третья ступень, дающая звание ученого. Общая теоретическая грамматика. Принципы русского языка, латинский и греческий языки, языки итальянский, английский и немецкий. Красноречие. История. Поэзия и воспитание вкуса. Право. Национальное законодательство во всем его объеме. Немного метафизики. Никакого богословия.

Говорят, что дети легко усваивают языки. Да, они усваивают слова – по привычке и в силу практики. Что касается основ языка, то это не так. Принципы языкознания основаны на самой безупречной логике и на самом зрелом суждении. Общая теория языков или теория какого-либо отдельного языка – предмет весьма сухой, весьма утомительный, мало приятный и к тому же самый абстрактный. Даже математика не знает таких трудностей. Я знаю свой родной язык и знаю его хорошо; тем не менее, передо мною на каждом шагу возникают такие трудности, в которых могли бы запутаться все наши академики.

Для хорошего усвоения языка требуется: разговорная практика, переводы с иностранного языка на родной язык и обратно. Без этого последнего условия, отвергаемого некоторыми филологами, никогда нельзя достичь глубокого знания языка. Если приглядеться к делу поближе, можно заметить, что при переводе с иностранного языка на родной мы, в сущности, изучаем свой язык, тогда как при переводе о родного языка на иностранный мы изучаем этот последний. Такой метод ведет к цели кратчайшим путем. Необходимо писать сочинения на иностранном языке, хотя бы плохие сочинения.

* * *

Клянусь вам, ваше величество, что я видел очень хороших юношей, с успехом закончивших курс намеченного мною обучения. Они, не достигнув еще двадцати лет, могли читать и писать на нескольких языках, могли повторить многие из заданных мною упражнений по естественной истории, экспериментальной физике, химии, анатомии. Впоследствии они успешно выступали в обществе, с пользою путешествовали, довольно хорошо рисовали и по своим знаниям законов могли быть приняты в адвокатуру.

Тот, кто отнесется к моему плану, как к химере, обнаружит неумение оценить рациональное использование времени и хороших педагогов. С течением времени следовало бы замещать места учителей путем национальных и международных конкурсов; а чтобы возбудить соревнование между соотечественниками, следовало бы повысить оклад тех русских, которые окажутся победителями и получат место. Необходимо подвергать испытанию как своих, так и иностранных учителей для проверки их способностей к преподаванию и их нравственности.

Надеюсь, что в одном пункте мои пожелания не окажутся здесь столь же бесплодными, какими они явились в моей стране, а именно: мне хотелось бы создать прямое государственное инспектирование публичных школ. Задачи этого инспектирования я попытаюсь сейчас вам обрисовать. Магистраты, члены Комиссии или другие лица четыре раза в год обязаны являться в здание коллежа. Там они должны выяснить, нет ли здесь таких детей, которые лишь понапрасну теряют время в школе вследствие своей непреодолимой лени или естественной неспособности, или детей развращенных и т. д., с тем, чтобы немедленно вернуть их родителям и обратить, пока это не поздно, к изучению ремесла по их выбору. Без этой меры предосторожности может произойти то, что очень часто наблюдается во Франции: какой-либо плохой ученик будет с трудом переползать из класса в класс, пока ему не исполнится 17 или 18 лет; он окажется ни к чему непригодным и будет только позорить своих родителей и приведет их в отчаяние.

При таком методе количество учеников будет убывать по мере перехода в следующий класс, число учащихся будет уменьшаться, и на последней ступени обучения останутся только те, кто поистине отмечен самою природою, чтобы стать поэтами, философами, ораторами, учеными и пр., то есть людьми, которые полезны для общества, если только они действительно талантливы.

Я знаю, что встречаются поздно формирующиеся гении, что иногда многообещающий ребенок не даст ничего, а тот, от которого ничего не ждут, даст многое. Но если талант достаточно упорен, он сам найдет себя. И даже если ему суждено погибнуть, следует предпочесть потерю одного талантливого человека, нежели обречь на порок и праздность значительное число посредственных и неспособных людей в области, не терпящей посредственностей.