Текст книги "Счастливое старение. Рекомендации нейробиолога о том, как жить долго и хорошо"

В 1991 году я провел эксперимент, в ходе которого попросил студентов по памяти спеть любимую песню[82]82
  D. J. Levitin, “Absolute Memory for Musical Pitch: Evidence from the Production of Learned Melodies,” Perception & Psychophysics 56, no. 4 (1994): 414–23.


[Закрыть]. Затем сравнил их исполнение с записями этих песен на CD, чтобы выяснить, насколько точна их музыкальная память. И вот что поразительно: большинство воспроизвело ноты абсолютно или почти точно. А ведь это были люди без музыкального образования. Безусловно, свою любимую песню вы, скорее всего, знаете хорошо. Такой вывод противоречил десяткам лет исследований памяти, которые демонстрировали большие неточности в воспоминаниях. Таким образом, получается несколько запутанная картина: воспоминания поразительно точны – за исключением тех случаев, когда они не таковы. Воспоминания Пола Маккартни и Джорджа Мартина о том, кто на каком инструменте сыграл ту или иную песню из альбома Beatles, совершенно различны. А фанаты могут почти безупречно спеть те же песни группы.

Организация воспоминаний в головном мозге осуществляется с помощью меток памяти. Никто никогда не видел их в мозге, поэтому на данный момент они представляют собой лишь теорию, позволяющую объяснить, как работает память. Вероятно, мы увидим эти метки в ближайшем будущем, когда усовершенствуется технология нейровизуализации.

Вспомните о гипотетическом дне рождения ребенка, который я описал выше. Активировать метки памяти об этом празднике можно разными вопросами:

• Когда вы последний раз были на вечеринке?

• Когда вы последний раз ели закуски?

• Когда вы последний раз виделись с Бобом и Кейт?

• У кого-нибудь из ваших друзей установлен батут на заднем дворе?

• Что вы делали в прошлую субботу?

Каждый из этих вопросов – путь к воспоминаниям о том дне, и таких вопросов могут быть сотни. Например, запах, которого вы нигде более не ощущали, кроме как во время определенного мероприятия, сразу вызовет у вас в голове поток воспоминаний, если вы его снова почувствуете (пускай и в совсем другом контексте). Следовательно, наши воспоминания носят ассоциативный характер. События, составляющие их суть, объединяются друг с другом в ассоциативную цепь. В нашей голове как будто существует огромный предметный указатель, который позволяет искать любую мысль или фрагмент опыта, открывая нам путь к нему. Некоторые воспоминания извлечь легче, поскольку используемый нами ключевой признак (статья предметного указателя) настолько уникален, что существует лишь одно воспоминание, с которым его можно связать, – взять хотя бы ваш первый поцелуй. Другие воспоминания извлечь труднее, поскольку ключевой признак отсылает к сотням или тысячам аналогичных статей предметного указателя. Именно поэтому так трудно вспомнить, когда вы проснулись в понедельник две недели назад. Пробуждение – это настолько повседневное, привычное событие, что, если в тот день не случилось ничего необычного, из памяти извлекается ряд похожих воспоминаний, которые почти не отличаются друг от друга. В иных случаях воспоминания легче извлечь из памяти, поскольку вы уже делали это много раз. Сам этот акт повышает его доступность в будущем – хоть, как мы уже видели, при определенных обстоятельствах извлечение событий из памяти может привести к их искажению и снижению точности.

На протяжении прошлого столетия было проведено много исследований по теме памяти, чтобы выяснить, в какой области мозга находятся воспоминания. Вопрос кажется резонным, но, как часто бывает в науке, ответ парадоксален: они не хранятся в определенном месте. Память – это процесс, а не материальный объект; она локализована в пространственно распределенных нейронных сетях, а не в каком-то одном месте, причем существуют разные сети для семантической и эпизодической, процедурной и автобиографической памяти.

Если вас смущает мысль, что нечто не существует в определенном месте, подумайте о правительстве, университетах и корпорациях – это реальные объекты, но, как и память, их нельзя найти в одном, строго определенном месте. Вы можете указать на одно здание, где у правительства есть офисы (скажем, капитолий штата), и заявить, что это и есть его местоположение. Но если бы здание стало непригодным к использованию, работающие в нем люди просто переехали бы в другое, и тогда мы утверждали бы, что теперь правительство находится там. Или по мере распространения дистанционной работы могли бы обнаружить, что сотрудники правительства штата рассредоточены по всему штату и работают из дома. Так где же находится правительство? Одна из главных его функций, например, введение правил и норм, касающихся регулирования дорожного движения. Где расположены правила дорожного движения? Вообще-то они распределены в мозге каждого, кто имеет водительское удостоверение. (Будем надеяться!)

Некоторые фрагменты памяти как процесса локализованы. Височные доли и гиппокамп отвечают за консолидацию воспоминаний – совокупность различных нейрохимических процессов, которые обеспечивают обработку и организацию элементов опыта, а также их подготовку к хранению другими способами. Катализатор этого действия – сон и особая биохимия сновидений, в том числе модуляция в головном мозге нейромедиатора ацетилхолина (запомните название этого химического вещества, поскольку оно имеет значение для старения и воспоминаний). Однако консолидация – это всего лишь подготовка. Если воспоминания не хранятся в определенном месте, как они работают? Я выяснил это во многом благодаря удаче или, как говорят специалисты по науке о развитии, благоприятной возможности.

Подобно большинству ученых, значительную часть времени я трачу на изучение журнальных статей, написанных другими учеными об их последних открытиях. Мои родители были любителями истории, поэтому с самого детства я слушал дискуссии об американском Западе, Древней Греции и библейских временах, которые постоянно велись в нашем доме. Когда мне было восемь, отец и мама основали клуб по изучению истории города, в котором я вырос, – Историческое общество Мораги.

Мой дед умер, когда мне было 10 лет, оставив нам издание Британской энциклопедии 1910 года. Я часами изучал эту книгу, усевшись на полу в своей комнате, и узнавал мир таким, каким его видели люди в начале ХХ века. В том издании не было статей о самолете, автомобиле, радио и пенициллине. Статьи о хранении пищевых продуктов (с акцентом на засолке и сушке), аэронавтике (с фотографиями дирижаблей и цеппелинов) и Аляске («которую в прошлом называли русской Америкой») представляли собой увлекательную противоположность известного нам сейчас. Так что неудивительно, что во время изучения нейронауки я заинтересовался историей этой области и начал анализировать, о чем писали ученые в конце XIX столетия. Меня поразило, что многие вещи, которые, как нам кажется, мы открываем только сейчас, либо открыли, либо интуитивно постигли ученые той эпохи, жившие 100 и даже больше лет назад.

Память предлагает нам превосходный пример того, как современные ученые забывают о том, что было раньше. (Не ирония ли судьбы?) Когда в 1992 году я поступил в аспирантуру, внимание исследователей памяти было сосредоточено на осмыслении двух проблем: что чаще всего запоминается, а не забывается, и какова в этом роль височных долей и гиппокампа? Во мнениях на основополагающий вопрос о сохранении и извлечении воспоминаний наблюдалась некоторая путаница, расхождения и откровенное игнорирование. Как оказалось, одна группа исследователей работала над этим еще в начале ХХ века, но их открытие долгие годы не распространялось – до тех пор, пока оно не было возрождено и восстановлено под влиянием большого объема фактических данных, не имевших другого объяснения.

Я поступил в докторантуру Орегонского университета, где моим наставником был Даг Хинцман, изучавший человеческую память. Весной на первом курсе я отправился в район залива Сан-Франциско, чтобы посетить факультет психологии Калифорнийского университета в Беркли и сделать там доклад о своем исследовании. Меня пригласили туда два профессора, Эрв Хафтер и Стив Палмер. (После получения степени доктора наук я занялся научными исследованиями вместе со Стивом, а Эрв проводил мою свадебную церемонию.)

Во время этого визита Эрв познакомил меня с профессором по имени Ирв Рок, который много лет был для него источником вдохновения. (Да, в этой истории есть два человека с похожими именами, Эрв и Ирв.) Рок учился у последних гештальт-психологов – влиятельной группы ученых, созданной в Германии в 1890-х годах. Вы, наверное, слышали фразу: «Целое больше суммы составляющих его частей»? Так вот, она берет начало в исследованиях специалистов по гештальт-психологии (на самом деле слово «гештальт» вошло в английский язык в значении «единая, целостная структура»). Можно сказать, что подвесной мост – это гештальт: функции и предназначение этого сооружения трудно определить по фрагментам кабеля, перекрытиям, болтам и металлическим балкам; только их сочетание образует строение, по которому мы определяем, что он отличается, скажем, от строительного крана, состоящего из тех же деталей.

В момент нашего знакомства Ирву было 70 лет, а мне 35. Нас с ним объединяла любовь к маринованным огурцам и истории науки. Более 100 лет назад гештальт-психологи считали, что каждый раз, когда вы испытываете что-то на собственном опыте (это может быть прогулка по окрестностям, беспокойство о будущем, вкус соленого огурчика), в мозге остается след, своего рода химический осадок. Теорию об этом следе, или осадке, в основном не принимали во внимание, но только не Ирв. Он познакомил меня с богатством научных трудов по гештальт-психологии. Это было равносильно чтению Британской энциклопедии на полу детской комнаты. Эти работы выглядели весьма актуальными и содержали долю истины, в них просто не было строгих экспериментальных протоколов, которые мы используем сейчас.

Тем временем в Орегонском университете Даг Хинцман разрабатывал современную версию «теории осадка» – теорию множественных следов[83]83
  См., например: D. L. Hintzman and R. A. Block, “Repetition and Memory: Evidence for a Multiple-Trace Hypothesis,” Journal of Experimental Psychology 88, no. 3 (1971): 297; D. L. Hintzman, “Judgments of Frequency and Recognition Memory in a Multiple-Trace Memory Model,” Psychological Review 95, no. 4 (1988): 528; S. D. Goldinger, “Echoes of Echoes? An Episodic Theory of Lexical Access,” Psychological Review 105, no. 2 (1998): 251.


[Закрыть]. В понимании Дага, который расширил работу гештальтистов, каждый ментальный опыт оставляет в памяти след. Даг – истинный ученый. Он не торопится с выводами, придерживаясь взвешенного и осторожного подхода. И у него вообще-то нет любимой теории – он просто разрабатывает умные эксперименты и ждет, о чем ему расскажут данные. И данные поведали ему, что теория следов – это наиболее эффективное объяснение тысяч наблюдений о памяти.

Вот как Даг объяснил мне это во время одной из наших первых встреч (согласно записям в моем лабораторном дневнике за 1992 год):

Количество повторений того или иного события затрагивает ряд аспектов работы памяти. Под работой я подразумеваю способность восстановить это событие в более поздний момент времени. Чем чаще оно происходило, тем точнее вы будете вспоминать и распознавать его и тем меньше времени понадобится для извлечения его из памяти. Такое воздействие может не быть обусловлено каким-либо глубинным процессом, но, учитывая отсутствие однозначных доказательств обратного, было бы проще всего исходить из того, что такая обусловленность есть.

Вот об этом глубинном процессе идет речь в теории множественных следов (multiple-trace theory, MTT). Любой опыт оставляет уникальный след, причем каждое его повторение не стирает предыдущие следы, а просто оставляет новый, почти идентичный, но уникальный собственный след.

Чем больше существует следов для определенного ментального события, тем выше вероятность того, что вы вспомните его, причем достаточно точно и быстро. Так вы изучаете что-то (посредством повторения, игры и исследования), создавая множество следов концепции, опыта или навыка. Интересно, что теория множественных следов объясняет и поразительные выводы Познера и Кила, сделанные в 1960-х годах, об абстрагировании в случае произвольных точечных рисунков. Создание множества связанных друг с другом следов способствует извлечению общей для них информации[84]84
  D. L. Hintzman, “ ‘Schema Abstraction’ in a Multiple-Trace Memory Model,” Psychological Review 93, no. 4 (1986): 411.


[Закрыть], и этот процесс происходит в клетках мозга без участия гиппокампа[85]85
  Moscovitch et al., “Functional Neuroanatomy”; B. R. Postle, “The Hippocampus, Memory, and Consciousness,” in The Neurology of Consciousness, 2nd ed., ed. S. Laureys, O. Gosseries, and G. Tononi (San Diego, CA: Elsevier, 2016).


[Закрыть].

Красота этой теории в том, что она объединяет эксплицитную и имплицитную, семантическую и эпизодическую память. Существует множество разных систем, но все они работают под управлением одного процесса. Этот процесс сохраняет отпечатки эпизодических и семантических воспоминаний, после чего извлекает знания, которые не нужно хранить, а можно вывести из совокупности следов конкретного опыта. Отработка тех или иных процедур, таких как игра гамм на фортепиано, повышает ваше мастерство по той причине, что у вас есть возможность использовать множество следов. Кроме того, вы можете играть гаммы на разных инструментах, поскольку в соответствии с биологией памяти мозг автоматически создает абстрактное представление клавиатуры фортепиано, существующее независимо от того, какая сейчас у вас в руках.

Я пришел к выводу, что теория множественных следов – правильный подход к пониманию памяти. Каждый наш опыт, даже сугубо умственный (мысль, желание, вопрос, ответ), представлен в памяти в виде следа. Однако такие следы не хранятся в специальных ячейках памяти, как в компьютере. При каждом новом опыте – скажем, когда вы смотрите на букву «а», напечатанную в этой книге, или представляете себе следующий отпуск на море, – активируется определенная нейронная сеть. То же самое происходит, когда вы плачете при просмотре грустного фильма, испытываете страх от перехода по шаткому мосту или смотрите в глаза ребенка. Все эти элементы опыта уникальным образом представлены в той или иной совокупности клеток мозга. Сам акт сохранения воспоминаний заключается в том, чтобы отследить исходную схему активации, а затем привести как можно больше исходных клеток мозга в активное состояние точно так же, как во время первоначального опыта. Выполняют такое отслеживание гиппокамп и связанные с ним участки височных долей, они функционируют как своего рода предметный указатель или оглавление. Со временем необходимость в таком предметном указателе исчезает, и воспоминания всецело хранятся в тех же клетках, которые были задействованы в первоначальном опыте.

Если вы обычный человек, скорее всего, у вас есть базовый набор воспоминаний, которые вы прокручиваете в голове, как делали это на протяжении всего жизненного пути – например, важные события или смешные истории, которые рассказывали вам родители, а вы передаете своим детям.

Многие специалисты по теории памяти до сих пор не верят в теорию множественных следов. Некоторые почти ничего о ней не знают. Однако в ней предлагается объяснение, наиболее соответствующее фактическим данным. А в контексте старения она дает убедительное понимание того, почему с возрастом мы забываем недавние события, но помним, что происходило в далеком прошлом. Давние события создали больше следов в памяти либо в результате повторения, либо благодаря многократному восстановлению их в памяти. Прибавьте к этому уникальность некоторых воспоминаний или как минимум связанные с ними уникальные метки памяти – и поймете, почему некоторые воспоминания легче извлечь оттуда: их трудно перепутать с другими, поскольку они выделяются на общем фоне.

Сохранение и извлечение воспоминаний – это активный процесс. Одна из величайших исторических фигур в области исследований памяти Фредерик Бартлетт не стал называть свою книгу 1932 года «Память», полагая, что такое название подразумевает нечто статичное. Он дал ей название Remembering («Запоминание»), отражающее активный, адаптивный и изменчивый процесс. Представьте себе это так. Нейроны, которые задействуются в том, чтобы вы ощутили вкус шоколада, – члены уникальной сети нейронов, передающей этот опыт. Если вы хотите насладиться этим воспоминанием через некоторое время, вам необходимо собрать членов этой нейронной сети вместе, чтобы сформировать ее же. Таким образом вы снова делаете эти нервные клетки членами данной группы – вы вспоминаете, восстанавливая их членство в соответствующей сети.

Залогом запоминания служит активная вовлеченность в материал. Пассивное запоминание чего бы то ни было, как в случае прослушивания лекции, – верный способ все забыть. Активное применение информации, ее генерирование и воспроизведение, задействует больше областей мозга по сравнению с обычным прослушиванием, и только таким образом можно надежно запомнить то, что вам нужно. Многие пожилые люди жалуются, что не могут запомнить имена людей, с которыми их знакомят на приемах. Генерирование информации, ее активное применение означает, что необходимо просто назвать имя человека сразу же после того, как вы его услышали. «Приятно познакомиться с вами, Том». «Какие интересные книги вы прочитали за последнее время, Том?» «О, вы из Гранд-Форкс, Том. Я никогда там не был». Такие минимальные усилия на 50 процентов улучшают вашу память. Лабораторные исследования Арта Шимамуры из Калифорнийского университета в Беркли показали, что такое генерирование и восстановление информации повышает активность мозга и способность к запоминанию, особенно у людей преклонного возраста.

ЧТО ВСЕ ЭТО ЗНАЧИТ?

Нам необходимо бороться с излишней самонадеянностью и пассивным восприятием новой информации. После 60 лет мы должны каждое десятилетие сражаться с этим с повышенной бдительностью. В случае проблем с кратковременной памятью тренировка внимания помогает сфокусироваться на том, что происходит в текущий момент, и со всей ясностью и повышенной точностью сохранять в памяти самые важные вещи, о которых мы размышляем и которые ощущаем. Все это становится возможным благодаря замедлению темпа жизни и применению практики осознанности: последовательное выполнение задач вместо попыток решить одновременно несколько, а также следование совету мастера дзен «быть здесь и сейчас».

Кроме того, мы можем перенести ненадежные воспоминания на объекты внешнего мира, которые меняются не так быстро, как клетки мозга. Для этого следует составлять и писать списки. Существуют также приложения для компьютеров и смартфонов, которые развивают память и являются неотъемлемой частью программы укрепления здоровья мозга. К их числу относится и Neurotrack – инструмент первоначального измерения и улучшения памяти, разработанный командой ученых из Стэнфордского университета, Каролинского института и Корнеллского университета.

Как правило, лучше всего запоминается то, чему мы уделяем наибольшее внимание. Чем глубже мы анализируем что-то, тем выше вероятность формирования устойчивых воспоминаний в мозге. Если вы увидите через окно птицу с желтыми перьями на грудке, то обработаете такую информацию более глубоко и тщательно, чем если бы просто заметили птицу. Вы начнете перебирать в памяти различия между этой птицей и теми, которых вы видели раньше, обращая внимание на особенности хвоста и форму клюва, то есть гораздо тщательнее. Такая глубина обработки воспринимаемых данных хорошо известна как один из ключевых факторов, способствующих формированию глубоко обработанных воспоминаний. Если музыкант способен сыграть тысячу композиций по памяти, это не значит, что он выучил их, уделив этому занятию поверхностное внимание; напротив, он отмечал глубокие различия и сходства между известными ему музыкальными произведениями. Аналогично, все больше исследований подтверждают, что, если необходимо запомнить что-то, следует это нарисовать – это заставит вас прибегнуть к глубокой обработке информации, которая требуется в таком случае[86]86
  J. D. Wammes, M. E. Meade, and M. A. Fernandes, “The Drawing Effect: Evidence for Reliable and Robust Memory Benefits in Free Recall,” Quarterly Journal of Experimental Psychology 69, no. 9 (2016): 1752–1776.


[Закрыть].

Внимание регулируют структуры префронтальной коры головного мозга, а также составляющие ее чувствительные к дофамину и ГАМК нейроны. Гамма-аминомасляная кислота, или ГАМК, – это ингибиторное нейрохимическое вещество головного мозга. Я уже упоминал о том, что префронтальная кора достигает зрелости после 20 лет. Кроме того, именно эта часть головного мозга человека значительно увеличилась в размере по сравнению с мозгом обезьян; на самом деле это единственное, что во многом отличает нас от ближайших родственников – приматов. Поскольку префронтальная кора отвечает за когнитивный контроль, планирование, а также бдительность и добросовестность в целом, можно предположить, что видовые и возрастные изменения в этой области мозга должны состоять в наполнении ее нейронами «интеллекта» или чем-то в этом роде. Но самое большое различие между префронтальной корой мозга человека и мозга обезьяны, а также между префронтальной корой подростка и взрослого – это наличие большого количества ГАМК-рецепторов. Да, речь идет об ингибиторном нейрохимическом веществе. Многое из того, что в нашем понимании значит быть человеком, быть взрослым, подразумевает способность сдерживать естественные реакции. Только подумайте: не бить человека только потому, что вы на него злитесь; отложить удовольствие и продолжать работать над важным проектом, даже если вы знаете, что по телевизору идет что-то интересное; отказаться от третьей порции алкоголя; есть здоровую пищу, даже если нездоровая так вкусно пахнет.

ГАМК– и дофаминовые нейроны помогают нам фокусироваться на своем выборе и не отвлекаться на постороннее. Впрочем, с возрастом префронтальная кора теряет часть энергии и жизнеспособности, поэтому мы чаще отвлекаемся и нам необходимо прилагать больше усилий к сосредоточению внимания.

Федеральный судья Джек Вайнштейн (98 лет) говорит: «Я все думаю о докторе Споке, написавшем все эти книги о воспитании детей, которые мы читали, когда я был молодым отцом. Помню [смеется], как, выступая на радио, он говорил (я слушал эту программу около 70 лет назад), что нужно придумывать маленькие хитрости для борьбы с забывчивостью, и привел пример, который я запомнил навсегда. Доктор Спок сказал, что, если по радио или телевизору сообщают, что будет дождь, в тот же момент, пока не забыли, возьмите зонт и повесьте его на дверь, чтобы захватить с собой, выходя из дома»[87]87
  Из личного общения с Джеком Вайнштейном 25 апреля 2018 года, Бруклин (Нью-Йорк).


[Закрыть]. Тут нам послужат напоминанием любые предметы. Специалист по когнитивной нейробиологии Стивен Косслин называет этот метод «когнитивными протезами»[88]88
  Из личного общения со Стивом Косслином 8 сентября 2012 года.


[Закрыть].

Певица Джони Митчелл (76 лет) тоже использует среду своего дома. «Я помню, как в фильме “Доктор Живаго” героиня Джули Кристи заходит в дом и кладет ключи на столик у двери. “Блестяще, – подумала я. – Так она всегда знает, где ключи”. Десять лет назад я построила свой дом в Британской Колумбии и сделала на кухне дополнительный комплект маленьких ящичков для хранения вещей, которые я постоянно теряю, по одному ящику для каждой такой вещи: батарейки, спички, палочки для еды, скотч и другие предметы. Не выношу, когда не могу что-то найти. Жаль, что я не сделала этого много лет назад»[89]89
  Из личного общения с Джони Митчелл 9 сентября 2012 года.


[Закрыть].

У многих людей есть маленькие хитрости для запоминания тех или иных вещей. Бывший государственный секретарь США Джордж Шульц, которому исполнилось 99 лет, объясняет: «Вы должны установить некий порядок. Например, я храню слуховой аппарат в правом кармане пиджака. Он всегда в этом кармане. Ключи от дома лежат в другом кармане, а кошелек – еще в одном»[90]90
  Из личного общения с Джорджем Шульцом 31 марта 2018 года, Стэнфорд (Калифорния).


[Закрыть]. Кинооператор Джеффри Кимбалла 63 лет прокручивает в уме список из пяти вещей, которые он всегда берет с собой, выходя из дома[91]91
  Из личного общения с Джеффри Кимбаллом 3 марта 2018 года, Лос-Анджелес (Калифорния).


[Закрыть]. Его он повторяет словно мантру: очки для чтения, кошелек, ключи, телефон, бинокль (он заядлый орнитолог). Вернувшись домой, Джеффри оставляет кошелек и ключи в туфлях у двери.

Двум моим друзьям пришлось пройти курс химиотерапии, и их предупредили о возможности когнитивных отклонений. Во избежание последствий они оба стали пользоваться современными технологиями. Всего 15 лет назад им пришлось бы включить пятнадцать таймеров для разных задач, которые необходимо выполнить в течение дня. Сейчас они делают это с помощью смартфонов, запрограммировав «встречи» в облачном календаре. Подобные напоминания предусмотрены у них для каждого приема лекарств, визита к врачу или заполнения отчета о состоянии здоровья. Они запрограммировали даже такие мелочи, как «принять душ» или «одеться к приходу внуков». Были и записи такого рода: «позвонить врачу через 15 минут», что давало им время спокойно поразмышлять о том, что они хотят обсудить.

Оба моих друга полностью выздоровели, но продолжают пользоваться электронными календарями наряду со списками дел и системой напоминаний в виде клейких листочков. Им нравится, что так они могут не волноваться о том, что могут что-то забыть. И они живут в настоящем моменте. А поскольку эти двое все записывают и уделяют пристальное внимание тому, что хотят включить в свое расписание, их память улучшилась.

ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЛИ С ВОЗРАСТОМ ПАМЯТЬ УХУДШАЕТСЯ?

Я уже упоминал о том, что объем гиппокампа и медиальных зон височных долей головного мозга с возрастом уменьшается, а изменения в префронтальной коре делают нас более подверженными влиянию отвлекающих факторов. Отвлекаемость – это враг кодирования памяти. Кроме того, у меня есть предположение, что любой небольшой провал в памяти, случающийся после определенного возраста, необязательно говорит о неизбежной ее деградации. Тем не менее широко распространено мнение, что с возрастом следует ожидать потери памяти. Нейробиолог и специалист по стрессу Соня Люпьен изучала разрушительное воздействие стресса на память, а также то, как при этом повышается уровень кортизола[92]92
  Из личного общения с Соней Люпьен 13 марта 2019 года, Монреаль (Квебек),


[Закрыть]. Интуиция подсказывала ей, что тестирование памяти пожилых людей заставляет их напрягаться, из-за чего они показывают более низкие результаты, чем можно было бы ожидать.

«Я не верю в возрастное ухудшение памяти, – говорит Люпьен. – Если даже оно существует, то в гораздо меньшей степени, чем принято считать. Я изучала методику проведения экспериментов, которые указывают на возрастную потерю памяти. У людей преклонного возраста, принимавших в них участие, еще до начала тестов зашкаливал уровень кортизола. Выходит, мы тестируем их в неблагоприятной среде. В большинстве случаев новизна, непредсказуемость, отсутствие контроля и угроза эго – четыре самых существенных фактора стресса. А во время тестирования памяти мы подвергаем пожилых людей воздействию всех четырех!»

Практически все исследования памяти людей преклонного возраста проводятся в университетских лабораториях. Это знакомая среда для молодежи, которая входит в контрольную группу во время подобных исследований, – все они студенты университета. Однако для пожилых это совершенно незнакомая среда. Они ищут место для парковки, не знают, где в здании расположены лифты. И наконец в подавленном состоянии из-за опоздания приходят в лабораторию, где их приветствует жизнерадостный молодой ассистент, который, как им известно, будет искать возможные расстройства памяти. Все это вызывает стресс.

Выбор времени дня для проведения эксперимента тоже ухудшает результат. Во многих случаях тестирование проводится в конце первой или начале второй половины дня. Участники контрольной группы, которым исполнился 21 год, только что проснулись и находятся на пике умственной активности, тогда как пожилые люди, весьма вероятно, бодрствуют с пяти утра. «Мы используем благоприятную среду и благоприятное время для участников контрольной группы студенческого возраста, – говорит Люпьен. – Но не для людей преклонного возраста».

Исследовательница кардинально изменила традиционную процедуру проверки памяти, исключив из нее любые преимущества для контрольной группы из числа студентов университета[93]93
  S. Sindi et al., “When We Test, Do We Stress? Impact of the Testing Environment on Cortisol Secretion and Memory Performance in Older Adults,” Psychoneuroendocrinology 38, no. 8 (2013): 1388–1396; S. Sindi et al., “Now You See It, Now You Don’t: Testing Environments Modulate the Association between Hippocampal Volume and Cortisol Levels in Young and Older Adults,” Hippocampus 24, no. 12 (2014): 1623–1632. В более естественных условиях общие показатели точности у молодых и пожилых людей не отличались: D. Davis, N. Alea, and S. Bluck, “The Difference between Right and Wrong: Accuracy of Older and Younger Adults’ Story Recall,” International Journal of Environmental Research and Public Health 12, no. 9 (2015): 10861–10885. Авторы одного исследования пришли к выводу, что во время лабораторного тестирования люди преклонного возраста испытывают не больший стресс, чем молодые люди, но они не оценивали стресс непосредственно и не измеряли уровень кортизола: A. Ihle et al., “Adult Age Differences in Prospective Memory in the Laboratory: Are They Related to Higher Stress Levels in the Elderly?” Frontiers in Human Neuroscience 8 (2014): 1021.


[Закрыть]. Она предложила пожилым участникам эксперимента совершить ознакомительный визит в лабораторию накануне проведения теста, чтобы во время второго визита они меньше волновались о том, как им туда добраться и найти нужное помещение. В обоих случаях в лаборатории их встречал не молодой студент, с которым у них было мало общего (со стороны которого они могли чувствовать угрозу), а 70-летняя лаборантка Бетси. В день проведения теста Бетси угощала пожилых участников освежающими напитками и легкими закусками, чтобы они преодолели остаточный стресс, который испытывали по пути в лабораторию и даже уже находясь в ней. После периода «успокоения» Бетси доставала фотоальбом и показывала его участникам эксперимента. Она могла показать им фотографию женщины по имени Лаура, которая держит дома кошку, или фотографию двора, где растет красивый вяз. В действительности Бетси демонстрировала им стимулы для проверки памяти. Впоследствии, когда испытуемым показывали фото Лауры, они отвечали: «А, это женщина с кошкой». Когда их спрашивали о дереве во дворе, они совершенно верно вспоминали, что это вяз. Когда пожилых людей избавили от стресса, в том числе самого факта оценивания и страха неудачи, они демонстрировали такие же хорошие результаты, как и молодые участники контрольной группы.

Существует еще одно объяснение порой низких результатов людей преклонного возраста по тестам на проверку памяти – ухудшение чувственного восприятия[94]94
  B. M. Ben-David, G. Malkin, and H. Erel, “Ageism and Neuropsychological Tests,” in Contemporary Perspectives on Ageism, ed. Liat Ayalon and Clemens Tesch-Römer, pp. 277–297 (Cham, Switzerland: Springer, 2018).


[Закрыть]. Нескорректированная потеря зрения и слуха в целых 93 процентах случаев может быть причиной изменчивости показателей когнитивной деятельности. В спокойной обстановке пожилые люди с нарушениями слуха показывали такие же хорошие результаты, как и молодые, а когда им давали больше времени, их результаты были еще лучше.

Дебора Берк, которая возглавляет проект исследований когнитивных способностей и старения в колледже «Помона», обнаружила, что способность пожилых людей извлекать из памяти слова, в частности собственные имена, с возрастом может ухудшаться, а также что это побочный эффект атрофии островка левого полушария – области мозга, отвечающей за восстановление фонологической формы слова[95]95
  M. A. Shafto et al., “On the Tip-of-heTongue: Neural Correlates of Increased Word-Finding Failures in Normal Aging,” Journal of Cognitive Neuroscience 19, no. 12 (2007): 2060–2070.


[Закрыть]. Иначе говоря, мы забываем не само слово, а его звучание, поэтому у нас и возникает ощущение, будто мы знаем слово, оно вертится у нас на языке и, когда кто-то его произносит, распознаем как правильное. Ничего подобного не происходит, если мы действительно что-то забываем.

КАКОВО ЭТО – БЫТЬ СОБОЙ

Память – неотъемлемая часть вашей личности. Каково это – быть собой? Когда выходите на солнце в первый весенний день, обращаете ли вы внимание на тепло на своей коже, голубое небо, запахи, цвет деревьев? У некоторых из нас внутренний фокус внимания, и, оказавшись в новой ситуации, мы уходим в себя. Первое, что мы замечаем, – свои телесные ощущения: тепло, холод, зуд, давление на кожу, свободно или плотно сидит на нас одежда. У других людей может быть внешний фокус: жить для них означает ощущать внешний мир, сосредоточив внимание на нем и его обитателях.

Существует много других различий между тем, чтобы быть собой и быть кем-то другим, – это воспоминания, которые вы связываете с текущим опытом (хорошим или плохим), и виды деятельности, которыми занимаетесь. С наступлением деменции или болезни Альцгеймера мы можем потерять доступ к уникальному и очень личному способу существования в этом мире. Наша личность меняется; воспоминания исчезают или, хуже того, замещаются вымыслом. Даже такие простые вещи, как употребление в пищу свежих ягод, кажутся незнакомыми. Может возникнуть ощущение, что вы находитесь в чужом теле. Все это вызывает сильную тревогу. Люди, страдающие деменцией, часто испытывают беспокойство, неловкость, гнев и замешательство. И не без причины: они больше не чувствуют себя как дома в собственном теле, в своей среде обитания.