Текст книги "Сэр Вальтер Скотт и его мир"

РОМАНИСТ

«Уэверли», работа над которым возобновилась по воле случая в 1813 году, вышел без указания имени автора в 1814-м, и невероятный успех книги положил начало беспримерно удачливой биографии Скотта-романиста. Книга, отпечатанная, понятно, у Джеймса Баллантайна, была выпущена усмиренным к этому времени Констеблом на основе договоренности о равном разделе прибыли между автором и издателем. Не подозревая, а может быть, не желая размышлять о том, что опубликование «Уэверли» станет вехой в истории литературы и повернет его собственную жизнь в новое русло, Скотт как раз тогда, когда решалась судьба его романа, отбыл в двухмесячное плавание по шотландским островам, включая Шетланды, где он собрал материал, позднее использованный в «Пирате». Дневник, что он вел во время плавания, ни словом не упоминает об «Уэверли».

Лишь очень тесный круг близких друзей был посвящен в секрет автора романов Уэверлеевского цикла; многие догадывались об этом секрете; но от мира в целом Скотт тщательно хранил свою тайну – вплоть до того, что наотрез отказывался от авторства перед знакомыми, не входившими в кружок посвященных, когда те его об этом спрашивали. «Я не признаю „Уэверли“, – писал он в 1814 году Морриту (тот был в курсе), – и главным образом потому, что это испортит мне удовольствие снова усесться писать». В «Общем предуведомлении», увидевшем свет в 1829 году, когда истина наконец вышла наружу, Скотт просто-напросто заявляет: «Я не могу подыскать лучшего объяснения своему решению сохранять анонимность, чем сказать о нем словами Шейлока: „Таков мой вкус“ 118118
  Шекспир У. Венецианский купец, акт IV, 1. Перевод Т. Щепкиной-Куперник.


[Закрыть]». Объяснение, конечно, кроется не в том, будто он считал зазорным для джентльмена писать романы, ибо в письмах он часто заявляет, что джентльмен волен писать, как ему заблагорассудится, и для денег тоже, а в откровенном «Вступительном послании» к «Приключениям Найджела» решительно утверждает: «… популярный автор – это труженик-производитель, и … созданное им составляет такую же реальную часть общественного богатства, как продукт любого другого производства». (И разве Великий Патриарх шотландской литературы той эпохи Генри Маккензи, джентльмен, пользовавшийся любовью и почитанием, не писал романов?) Но у Скотта, видимо, было глубоко укоренившееся желание скрыть от посторонних глаз, что он ведет двойную, если не тройную, жизнь и что его образ жизни в очень многом зависит от писания ходких романов. Кроме того, он обожал мистификации, о чем ясно свидетельствуют его веселые розыгрыши вокруг анонимно изданной «Невесты Трайермейна». Но настоящий ключ к разгадке, возможно, дает девиз «Clausus tutus его» 119119
  «В сохранности, пока закрыт» (лат.).


[Закрыть], скрывающий грубую анаграмму его имени и взятый его дальним предком, тоже Вальтером Скоттом, для выступления на турнире в Стерлинге; в 1809 году Скотт выбрал его для экслибриса, которым украсил несколько специально отобранных экземпляров исторического сочинения, что тогда редактировал. Романтические ассоциации сочетаются в этом девизе с намеком на необходимость замкнутости и скрытности. Скотт был общителен, любил добрую компанию и сам неизменно выступал блестящим собеседником. Но, как показывает его «Дневник», у него была также и склонность к одиночеству, стремление утаить какую-то часть своего «я». Он, похоже, опасался, что, признав романы Уэверлеевского цикла своими, сделает себя уязвимым. Вообще-то ему пришлось признать авторство в 1826 году перед членами Совета по опеке, учрежденного после краха, поскольку романы служили для него главным источником дохода, и в феврале 1827-го он наконец открыто признался на обеде, который давал в Эдинбурге Фонд помощи театрам.

«Уэверли» – один из лучших романов Скотта и, по спорному мнению некоторых, самый великий. В нем воплощено и находит свой «объективный коррелят» глубочайшее понимание Скоттом конфликта между требованиями традиции и прогресса. Эта история молодого англичанина, который, растравив, подобно Скотту, воображение неупорядоченным чтением тьмы романтических книжек, в канун якобитского восстания 1745 года поддается соблазну привольного образа жизни Горной Шотландии, в результате присоединяется к восставшим и постепенно постигает разницу между романтическим и здравым пониманием притязаний Стюартов и природы войны, представляет собой первый исторический роман в современном смысле понятия. Это не леденящее кровь живописание готических ужасов и не упражнение в красочном воплощении средневековья, но глубоко творческое воссоздание исторического парадокса, смысл которого выходит далеко за рамки изображенной эпохи. В своем художественном исследовании живучести старого героического кодекса и его взаимоотношений с ритмами существования, которые и уцелели-то потому, что олицетворяют собою нечто еще более ценное для человечества, Скотт ни разу – и это распространяется практически на все им написанное – не позволяет истории самолично разделять людей на агнцев и козлищ. Такого, чтобы все герои оказались по одну сторону, а все злодеи – по другую, у Скотта не бывает, у него вообще нет исторических злодеев. Действующие лица его книг втягиваются в историю: персонажи, близкие по складу характера и взглядам, могут оказаться по логике истории в противостоящих лагерях. Обыкновенные люди, подхваченные историческими событиями, к которым они непричастны и которых зачастую до конца и не понимают, действуют соответственно их характеру и обстоятельствам. И часто именно эти обыкновенные люди, изъясняющиеся на простонародном шотландском диалекте с абсолютно достоверной и волнующей непосредственностью, воплощают у Скотта истинное направление исторического развития.

Второй роман Скотта, «Гай Мэннеринг», хотя и написан с приближением к традиционному шаблону (зловещие предсказания, присвоенное имущество, появление утерянного наследника, которому в итоге достаются красавица и наследство), однако построен на прочном фундаменте шотландского общества времен юности Скотта и содержит ряд блистательных сцен из жизни простонародья. Роман вышел в 1815 году в Лондоне у Лонгмана и в Эдинбурге у Констебла на условиях, которые Скотт мог позволить теперь диктовать. Лонгман выдал Скотту 1500 фунтов векселями и освободил «Джона Баллантайна и К°» от нераспроданных книг на 500 фунтов; в придачу он продал Констеблу часть прав на издание. За одним исключением, о котором еще пойдет речь, все последующие романы Уэверлеевского цикла выходили у Констебла, и установленный тогда порядок с тех пор не менялся: авторские права Скотт всегда сохранял за собой, но продавал право на издание двух третей первого тиража (от 10 до 12 тысяч экземпляров) , выручая за это авансом от 2500 до 3000 фунтов в виде векселей разной срочности, которые обычно сразу обращал в деньги. Последняя треть первого тиража официально оформлялась на Джеймса Баллантайна, причем одной половиной распоряжался Скотт, а другая делилась поровну между обоими Баллантайнами: Джеймс получал свое за литературные консультации и услуги по вычитке гранок, Джон – за все более незаменимую роль посредника в переговорах с издателями. Поэма «Владыка островов» увидела свет в том же году, что и «Гай Мэннеринг». Первая была встречена сравнительно спокойно, тогда как второй – с бурным восторгом, и это укрепило Скотта в решении перейти на романы. С этого времени Скотт, выказывая беспримерную работоспособность и порой изнуряя себя, потому что ему вечно не хватало денег, в среднем писал ежегодно больше одного романа. Победа при Ватерлоо, чрезвычайно взволновавшая Скотта, была одержана все в том же 1815 году. В марте он совершил триумфальную поездку в Лондон, а летом впервые отправился в Европу, главным образом для того, чтобы поглядеть на поле битвы, и в Париже свел личное знакомство со своим героем – герцогом Веллингтоном. В результате поездки появилась серия писем на родину с путевыми впечатлениями – автобиографическая природа писем была едва замаскирована. Скотт назвал их «Письма Поля родным»; они были изданы в 1816 году Констеблом в Эдинбурге и Мюрреем и Лонгманом в Лондоне. Вырученные за них деньги были Скотту крайне необходимы. «Умоляю, поторопись с Полем, – писал он Джону Баллантайну в октябре 1815-го. – При тираже в 6000 по 12 шиллингов – вычитаем полученные 300 фунтов 120120
  Полученные на дорожные расходы. – Прим. автора


[Закрыть] – остаются 800 фунтов с лишком, что весьма поможет покрыть расходы в следующем месяце». Последняя фраза звучит многозначительно и зловеще. Видимо, Скотт с Баллантайнами постоянно жили на пределе своих финансовых возможностей.

Третий роман Скотта, «Антикварий», вышел из печати в мае 1816 года. Здесь автор еще ближе подошел к своему времени. «Объявление», которое Скотт предпослал роману вместо предисловия, говорит само за себя:

«Нынешнее Сочинение завершает собою цикл художественных повествований, призванных обрисовать шотландские нравы на протяжении трех разных эпох. „Уэверли“ охватывает век наших отцов, „Гай Мэннеринг“ – годы нашей собственной юности, а „Антикварий“ – последнее десятилетие XVIII века».

Скотт набрасывал движение истории своей родной страны. «Антикварий» почти полностью роман нравоописательный, однако сдобренный мелодрамой, юмором и тем, что сам Скотт называл Вордсвортовым простодушием в изображении горестей бедного люда. Эта книга тоже полюбилась читателям, хотя и не сразу; Скотт же любил ее больше всех своих романов.

Подгоняемый нуждою в деньгах на расширение абботсфордских владений и подзуживаемый обилием новых замыслов, что теснились у него в голове, Скотт взялся за осуществление одного курьезного проекта. Констебл был посвящен в тайну истинного автора «Уэверли»; так почему бы не попытать счастья с другим издателем, предложив и ему анонимное сочинение, однако так, чтобы оно не могло быть приписано «автору „Уэверли“„? Так Скотт надумал цикл „Рассказов трактирщика“, якобы собранных неким вымышленным школьным учителем по имени Джедедия Клейшботэм, и обратился с предложением (через Джеймса Баллантайна) к эдинбургскому, издателю Уильяму Блэквуду, связанному партнерством с Джоном Мюрреем в Лондоне. Первым из „рассказов“ был «Черный карлик“, который, по справедливому мнению Блэквуда, был далек от совершенства. Блэквуд показал часть рукописи критику Уильяму Гиффорду, и тот подтвердил правоту издателя. Блэквуд передал Скотту свои замечания через Джеймса Баллантайна и получил сокрушительную отповедь:

«Дорогой Джеймс,

Мое почтение Книгопродавцам, но я принадлежу к тем Черным Гусарам от литературы, кто и сам к другим с критикой не лезет, и от других ее не приемлет. Не пойму, с чего это им взбрело показывать мою рукопись Гиффорду, но я не поступлюсь строкой, чтобы ублажить всех критиков Эдинбурга и Лондона, вместе взятых… Какая неслыханная наглость!»

Уже при переговорах об условиях издания Скотт выказывал раздражительность, «… он (Мюррей. – Д. Д.) предлагает, чтобы авторское право отошло к ним навечно, — писал Скотт 29 апреля Джону Баллантайну. – Скорей у них рак на горе свистнет». Но в конце концов стороны пришли к согласию. Оба романа – «Черный карлик» и «Пуритане» – вышли одним четырехтомным изданием в декабре 1816 года. Скотт с торжеством рассуждал о «сочиненных на 4 тома романах, совершенно различающихся с другими по стилю и строю, – одним словом, по-новому забросили невод, который до сей поры приносил баснословные уловы». Джон Мюррей и автор-инкогнито (которым, однако, как писал Мюррей, мог быть только Вальтер Скотт либо уж сам Дьявол) поровну разделили прибыль, а Мюррей в придачу выплатил автору еще 750 фунтов за право продажи первого издания тиражом в 6000 экземпляров – последующие подлежали оплате само собой; Мюррей же освободил Джона Баллантайна от залежалого товара на сумму в несколько сотен фунтов. После четвертого издания Скотт передал издательские права Констеблу и, как то бывало со всеми его сочинениями, выходившими у Констебла (пока последний, на свое несчастье, не поменял Лонгмана на «Херста, Робинсона и К°»), его лондонскому партнеру Лонгману. У Скотта кошки скребли на душе из-за того, что он изменил Констеблу, пусть даже под сомнительной маской какогото другого анонимного автора. К тому же Констебл предлагал лучшие условия. Так что свой следующий роман «Роб Рой» («сочинение автора „Уэверли“„), как и второй выпуск „Рассказов трактирщика“, включавший «Эдинбургскую темницу“ 121121
  «Эдинбургская темница» – название русского перевода романа; название книги в оригинале – «Сердце Мидлотиана» («The Heart of Midlothian»).


[Закрыть], – оба вышли в 1818 году – он передал Констеблу. Джон Баллантайн избавился от очередной партии залежавшихся изданий, а Скотт авансом получил очередную партию срочных векселей.

В марте 1817 года Скотт испытал первый приступ жестоких колик, которым предстояло мучить его ближайшие три года. «Меня здорово прихватило, – сообщил он Морриту, – приступ разогнал небольшую компанию, что у меня собралась (в эдинбургском доме на Замковой улице, куда он неизменно переселялся с открытием сессии Высшего суда. – Д. Д.), а самого уложил в постель, и от боли я ревел как теленок». В конце концов установили диагноз – желчнокаменная болезнь, и Скотта замучили бесконечными классическими по тем временам процедурами – кровопусканиями и «мушками»; чтобы сбить боли, он прибегал и к настойке опия. Болезнь, заключавшуюся, по его словам, в «коликах, приступах тошноты, спазмах, разлитии желчи и всех прочих напастях, что на меня навалились», удалось наконец одолеть с помощью каломели; после того, как ему ее прописали и она помогла, он в дальнейшем принимал ее всякий раз, когда начинался приступ.

Скотт пытался не позволять часто повторявшимся мучительным болям отвлекать его от работы. Когда он не мог писать сам, он диктовал своему другу и управляющему Вилли Лейдло. «Роб Роя» он создавал, терзаемый постоянными коликами; когда Джеймс Баллантайн как-то зашел на Замковую улицу и застал его с сухим пером перед чистым листом бумаги, Скотт заметил на его увещания: «Эххе-хе, Джемми, тебе легко меня торопить, но, черт возьми, как я заставлю жену Роб Роя сказать хоть пару слов, когда в потрохах у меня такой сумбур? «

Однако в декабре роман был закончен, и Скотт отправил Джеймсу рукопись с такой запиской:

 
Радости не скрою —
Шлю тебе я Роя.
Мы крепко попотели,
Но Роба одолели.
 

«Роб Рой» – еще один шотландский роман Скотта, исследующий отношения между героическими страстями и просвещенным благоразумием, на страницах которого противостоят купец и разбойник, город и деревня, Шотландия равнинная и Горная Шотландия, а между ними, как обычно, оказывается склонный к романтике молодой человек. Замысел «Пуритан» отмечен большей основательностью, он берет начало в глубинах творческого воображения Скотта-историка; время действия отнесено здесь к концу XVII века (до этого Скотт в своих романах так далеко не углублялся), а сюжет – борьба фанатиков-ковенантеров со своими духовными противниками, мирянами-роялистами, причем между воюющими сторонами вновь оказывается человек доброй воли, позволяющий на какое-то время увлечь себя и присоединившийся к группе фанатиков. Это – центральная книга в ceuvre 122122
  Труд, творчество, наследие (франц.).


[Закрыть] Скотта. Тут он, блестяще обнажив связи между индивидуальным характером и силами, движущими историю, раскрыл один из переломных периодов шотландской истории, высветил его нравственное и психологическое содержание и значение для современности. За «Пуританами» последовала «Эдинбургская темница», вероятно, наиболее любимый широкой публикой роман Скотта, если не принимать во внимание затянутую концовку, которую Скотт искусственно раздул, чтобы сделать четвертый том, оплаченный авансом. Здесь традиции Ковенанта предстают, с одной стороны, низведенными историей до уровня чудачества, а с другой – питающими смиренный личный героизм, весьма отличающийся от роковой одержимости его первых поборников: человек и история соотнесены таким образом, что это сообщает историческому роману новые измерения.

В 1819 году увидел свет третий выпуск «Рассказов трактирщика», состоявший из «Ламмермурской невесты» и «Легенды о Монтрозе». Второй роман неглубок, зато в первом, воссоздающем столкновение между древним традиционным укладом, к тому времени юридически отмененным, и заступившим ему на смену новым сословным порядком, трагический конфликт и подлинный исторический сюжет приобретают драматическую, а местами так и мелодраматическую выразительность. Во время работы над романом Скотт мучился жестокими болями.

За плечами у Скотта были уже девять романов, по меньшей мере четыре из них – выдающиеся, и все они были посвящены Шотландии недавнего прошлого. Именно на этих «шотландских романах» покоилась слава «автора „Уэверли“„, на них приходится первый период расцвета творческого воображения писателя, создателя исторической прозы. И вот он, как всегда импровизируя и примериваясь к материалу, оставил Шотландию и обратился к стране, а главное, к эпохе, которые знал не так хорошо, и написал роман о средневековой Англии – „Айвенго“ (1820). Хотя его исторический гений отдает здесь дань театральности и в книгу вложено меньше души, „Айвенго“ тем не менее – значительное достижение, ибо средневековый рыцарский кодекс подвергнут в этом романе столь же основательному испытанию перед лицом истории и морали, как ранее – якобитство, и вновь это осуществляется через художественные образы, при том что персонажи обрисованы по преимуществу внешне. Книга имела грандиозный успех. В тот же год он опубликовал два новых романа: „Монастырь“, действие которого происходит в Шотландии XVI века и который отнюдь не украшает поверхностное и не мотивированное сюжетом обращение к сверхъестественному, хотя тут есть великолепные эпизоды и хорошо вылепленные характеры, и его продолжение – «Аббат“, роман пышных образов и ярких красок, где средоточием внутреннего сюжета становятся личность несчастной королевы Марии Шотландской, заточенной в замке Лох-Ливен, и выбор, что ей предстоит совершить 123123
  Мария Стюарт (1542-1587) – королева Шотландии в 1542 (фактически с 1561) – 1567 гг. , претендовавшая также на английский престол. После убийства графом Босуэллом ее первого мужа Дарнли вступила в брак с убийцей, что вызвало восстание кальвинистской знати Шотландии, которая заточила ее в замок Лох-Ливен и вынудила отречься от престола. Мария бежала в Англию, где королева Елизавета I Английская (1533-1603), продержав ее в заключении восемнадцать лет, в конце концов осудила на смерть. По завещанию Елизаветы английский престол после ее смерти наследовал сын Марии Стюарт, правивший Шотландией с 1567 г. под именем Иакова VI. В 1603 г. он стал одновременно и английским монархом Иаковом I.


[Закрыть].

Двенадцать романов за семь лет – свершение исключительное, но Скотт не мог отдыхать. Ему были нужны деньги, сам он был нужен Баллантайнам, чтобы не пойти на дно, да и Констеблу он тоже был нужен. («Автор „Уэверли“ – самый выгодный наш товар, – писал Кейделл своему партнеру Констеблу в июне 1822 года. – Так будем держаться за него обеими руками, черпать все глубже и глубже из этого неиссякаемого источника – и мы преуспеем. Это так же верно, как то, что я сейчас пишу вам письмо».) Констебл и подсказал Скотту мысль: раз уж тот создал роман, где все сюжетные линии восходят к королеве Марии Шотландской, – написать другой, в центре которого находилась бы ее великая современница и соперница королева Елизавета Английская. Так возник «Кенилворт», роман по мотивам подражательной баллады У. Дж. Микла 124124
  Микл Уильям Джулиус (1735-1788) – шотландский поэт, автор баллад, поэмы «Наложница» (1765), перевода (1775) на английский язык поэмы классика португальской литературы Луиша ди Камоэнса (1524/25-1580) «Лузиады» (1572). «Кенилворт» написан по мотивам баллады Микла «Камнор-Холл» (1784).


[Закрыть] о том, как герцог Лестер бросил жену и та была убита. Несмотря на несколько вопиющих анахронизмов и значительный элемент заведомой стилизации в диалогах, «Кенилворт» выдержал испытание временем, а ряд эпизодов романа, прежде всего очная ставка между герцогом Сассексом и герцогом Лестером в присутствии королевы, действительно остаются в памяти, как и портрет самой королевы. Выпуская романы, Скотт в эти годы параллельно трудился над «Жизнеописаниями романистов», занимался журналистикой и редактированием, не позволяя, однако, этой работе отвлекать его от художественной прозы. На исходе 1821 года он вернулся к Шотландии в романе «Пират», действие которого разворачивается в конце XVII века на Шетландских островах; он опирался здесь на свои воспоминания о плавании к островам в 1814 году, а также на широкую начитанность в области истории и антиквариата. За «Пиратом» последовали «Приключения Найджела» (1822), в которых обширные познания, почерпнутые автором из редких изданий по XVII столетию, были использованы для воссоздания подробной и достоверно показанной картины того, как жили шотландцы в Лондоне на заре века, когда Иаков VI Шотландский отбыл на юг, чтобы стать Иаковом I Английским. Образ короля Иакова относится к наиболее впечатляющим достижениям Скотта. В том же году он выпустил роман «Певерил Пик», повествующий о религиозных и политических раздорах в Англии эпохи Реставрации 125125
  Эпоха Реставрации – период правления Карла II и Иакова II Стюартов (1660-1688 гг.) после реставрации монархии в 1660 г.


[Закрыть]. Фабула книги, в чем-то повторяющая фабулу «Приключений Найджела», натянута, и роман свидетельствует о том, что творческое воображение Скотта временно притупилось.

ОБЩЕСТВЕННОЕ ЛИЦО

Но мы должны перевести дыхание (чего Скотт никогда не делал), остановиться и посмотреть, чем еще занимался Скотт помимо романов. Он ухитрился выплатить свои личные долги, поскольку щедрый аванс, полученный от Констебла за второй выпуск «Рассказов трактирщика», позволил погасить обязательство герцогу Баклю на 4000 фунтов. (По условиям соглашения Констебл также забрал остаток изданий со склада Джона Баллантайна, потерпев на этом внушительный убыток.) Но Скотт вел строительство и прикупал землю, так что расходы его все росли. Как общественное лицо, он был окружен восхищением еще больше, чем ранее: в Абботсфорде – знаменитость, привлекавшая охотников за «львами», на Замковой улице – столп эдинбургской общественной и интеллектуальной жизни. Благодаря ему произошло извлечение на свет регалий шотландского трона – церемония состоялась в феврале 1818 года. Скотт выказал глубокие чувства: когда кто-то из членов комиссии сделал вид, будто собирается возложить новонайденную корону Шотландии на голову стоящей рядом девушки, Скотт с гневом и отчаянием воскликнул: «Ради бога, не надо! « Корона была возвращена обратно в ларь – подходящий символ отношения Скотта к бурному прошлому Шотландии.

В том же году, вскоре за церемонией извлечения регалий, Скотту был пожалован титул баронета. Он этого хотел. «Коли Его Королевскому Высочеству благоугодно 126126
  «Коли Его Королевскому Высочеству благоугодно… « – Георг IV, будучи еще принцем Уэльским, в 1811 г. стал регентом при отце Георге III, который был признан невменяемым и отстранен от власти; таким образом, он фактически начал править за десять лет до наследования престола.


[Закрыть]… посчитать, что я не совсем недостоин отличия упомянутым титулом, я, со своей стороны, могу лишь сказать, что нынешнее мое состояние позволит нести его с достоинством и что ввиду обстоятельств, связанных с происхождением моим и моей жены, эта честь могла бы иметь чрезвычайное значение для моего сына», – писал он лорду Мелвиллу в феврале 1818 года.

В письмах к знакомым Скотт не уставал повторять, что petit titre 127127
  Маленький титул (франц.).


[Закрыть], как он его неизменно аттестовал, для него не так уж и важен, но вот сыну, который становится профессиональным военным, он будет «полезен». Для сына Вальтера он в июле 1819 года купил за 750 фунтов патент корнета Восемнадцатого гусарского полка и потратил еще 1200 фунтов на экипировку. В апреле 1825 года он за 1500 фунтов приобрел ему чин капитана. Скотт был нежным отцом, особенно же гордился сыном Вальтером: ему нравилось видеть себя основателем династии, а сына – прямым наследником по восходящей. К счастью, он не мог знать, что оба его сына умрут бездетными и сравнительно молодыми, так что титул сгинет вместе со вторым сэром Вальтером.

В 1818 году Скотт познакомился с Джоном Гибсоном Локхартом, молодым журналистом и адвокатом проторийских убеждений, который сотрудничал в только что основанном печатном органе тори «Эдинбургском журнале Блэквуда», снискавшем себе репутацию еще похлеще «Квартального обозрения». В своем первом номере (октябрь 1817 года) журнал поместил скандальную сатиру на эдинбургскую знать, выдержанную в пародийно-библейском стиле и озаглавленную «Халдейская рукопись». То был плод совместных усилий Локхарта, Джеймса Хогга по прозвищу «Этрикский пастух», которому Скотт все время помогал, и Джона Уилсона, выступавшего под псевдонимом Кристофер Норт. «Сатира обрушилась на Эдинбург как гроза», – вспоминал позднее будущий зять Скотта; в лагере вигов она вызвала большой скандал. В том же номере «Можи» (как запросто называли журнал Блэквуда 128128
  «Блэквуд… добился известности, основав, как он произносил с гордостью, „мо-ой жа-анал“, который сотрудники и авторы называли по этой причине „Можа“, а читающая публика знала под названием „Ежемесячный журнал Блэквуда“ (Пирсон X. Вальтер Скотт. – М. : Книга, 1983, с. 132).


[Закрыть]) фигурировали еще остервенелый и беспардонный разнос Кольриджа под видом рецензии на его «Biographia Lite– raria» 129129
  «Литературная биография» (лат.).


[Закрыть] и столь же злобные нападки на порядочность Ли Ханта 130130
  Хант Ли Джеймс Генри (1784-1859) – английский публицист, поэт и драматург романтического направления, друг Байрона и Шелли.


[Закрыть] в первой из двух погромных статей под названием «Школа кокни 131131
  Кокни – лондонское просторечие, для которого характерны особое произношение, нарушение речевых норм и рифмованный сленг. Таким образом, автор уже одним названием статьи как бы заранее инкриминирует поэтам безграмотность и вульгарность


[Закрыть] в поэзии».

Журналистику такого пошиба Скотт не жаловал, однако ему нравилось остроумие Локхарта и внушали уважение его эрудиция филолога-классика и широкие познания в современных языках. В результате между старшим и молодым возникла дружба, и первый несколько раз остерегал второго от оскорбительных анонимных выступлений в печати – и был трижды прав: именно оскорбительные анонимные выпады стали причиной дуэли между Джоном Скоттом, однофамильцем Вальтера, и близким другом Локхарта Джонатаном Кристи, завершившейся гибелью Скотта. В апреле 1820 года Локхарт обвенчался с дочерью Вальтера Скотта Софьей, и молодая пара прожила в домике Чифсвуд (на весьма к тому времени расширившихся абботсфордских землях) до 1825 года, когда Локхарт переехал в Лондон, чтобы стать редактором «Квартального обозрения». Последние двенадцать лет жизни Скотта Локхарт провел рядом с ним, это сообщило живость и непосредственность написанной им биографии тестя, которая наряду с письмами Скотта остается главным источником наших знаний о Скотте – при том, что в ней, как теперь установлено, есть и заведомые искажения, и умолчания, и даже измышления.

Съездив в июле 1821 года в Лондон на коронацию Георга IV, Скотт возвратился оттуда с планами дальнейшего улучшения Абботсфорда, включая библиотеку и парадную залу, так что особняк в конечном итоге приобрел тот вид, в котором сохранился до наших дней. Планы, разумеется, требовали новых денег, и, как обычно, их должны были дать авансы под еще не написанные романы. Роберт Кейделл, партнер Констебла, ответил на вопрос Локхарта, почему Скотт писал так много и в такой спешке: «В декабре 1819-го был закончен „Айвенго“, 20 марта – „Монастырь“,»Аббат» – в сентябре, а «Кенилворт» – в январе следующего года… Скотт все еще зависел от векселей, которые приносил ему своим появлением каждый новый роман». Кончина брата Шарлотты Чарлза в Индии, казалось бы, могла укрепить финансовое положение Скотта – он сообщал друзьям, что Чарлз оставил свыше 30 000 фунтов капитала, проценты с которого должны были поступать вдове, но после ее смерти весь капитал отходил детям Скотта, причем все получали равную долю. Скотт, однако, грубо ошибся в своих подсчетах, денег на поверку оказалось куда меньше, а главное, вдовица пережила и Скотта, и всех его детей. Но одно то, что Скотт отправил нескольким друзьям бодрые письма, распинаясь в них о проблематичных 30 000 фунтах, красноречиво свидетельствует о направлении его мыслей, все более и более омрачавшихся денежными заботами.

И все же он был счастлив. Подводя итоги прожитому, он в 1821 году писал одному старому другу: «У меня любящая семья и подающие надежды дети, много друзей, мало недоброжелателей и, думаю, совсем нет врагов – а удачи и славы больше, чем когда бы то ни было приносил человеку один лишь литературный труд. Я живу среди близких, от меня зависит благополучие многих, и я забочусь о них по мере сил и возможностей. Смею надеяться, что нрав мой, каковой, как вам ведомо, от природы легкий и добрый, не испортили лесть и успех, а посему мне совсем незнакомо томление духа, которое уподоблю рабу, посаженному в колесницу к поэту, дабы не дать ему вкусить от своего триумфа». Скотт обладал способностью быть счастливым. Он любил быть лэрдом Абботсфорда; любил как радости семейного очага (он был поистине прекрасным отцом), так и светские волнения по поводу приема гостей; любил – и любил по-настоящему – своих псов; любил объявляться в Эдинбурге эдакой «носительной» (внушительной) персоной; и, вопреки столь частому балансированию на грани финансовой катастрофы, он любил оговаривать с издателями условия соглашений и любил золотые ливни, что они приносили. Он, похоже, без всяких колебаний принимал векселя на крупные суммы за работу, к которой еще и не притрагивался. «Я и время любых двоих одолеем».

Конечно, он слепо верил в финансовую неуязвимость Констебла. Он считал, что завещание шурина обеспечило будущее детей. К тому же молодой Вальтер занимал в армии прекрасное положение. Что было нужно отпрыску, так это хорошенькая, понимающая, любящая и весьма состоятельная жена. И такую отец ему подыскал. Размышляя о будущем Вальтера в марте 1824 года, он припомнил – или сделал вид, что припомнил, – ухаживания сына за некоей мисс Джейн Джобсон, имевшие место несколько лет тому назад. Он написал Вальтеру, намекнув «несколько загадочным образом», что Джейн Джобсон, «хорошенькая наследница Лохора», может оказаться тому подходящей парой. Но только в том случае, если Вальтер, возобновив с нею знакомство, проникся бы к ней глубокой симпатией и это чувство стало взаимным. Во втором письме на ту же тему Скотт заметил: «Вид дивных лесов и долины Лохора, возможно, и повлиял на мое суждение, но я имел с Нею (Джейн. – Д. Д.)обстоятельные беседы и, когда она преодолела застенчивость, нашел, что девушка она приятная и совершенно искренняя». Таким образом Вальтер и Джейн снова сошлись, прониклись друг к другу симпатией и, несмотря на первоначальное сопротивление матушки Джейн, обвенчались в начале 1825 года. (Скотт отказал молодым все абботсфордское поместье в полное и безраздельное владение после своей смерти, оговорив за собой только право занять под залог Абботсфорда 10 000 фунтов, если понадобится, – позднее оно и понадобилось.) Скотт был на вершине счастья. И не только потому, что его стараниями молодой Вальтер был окончательно устроен, имея в женах наследницу, о которой Скотт писал одному из друзей: «У нее золотое приданое, ибо ее состояние в землях и недвижимости составляет 50 000 фунтов, да еще и виды на будущее». Он сразу же от всего сердца привязался к Джейн и написал ей несколько из самых очаровательных и счастливых писем, что когда-либо получали его адресаты. Его письма весной 1825 года и вправду показывают, что Скотта переполняло довольство. Нельзя остаться равнодушным, читая его нежные, веселые, шутливые письма к «милой Джейн» в Ирландию, где тогда служил ее муж. Ничего подобного во всем остальном своде переписки Скотта не найти.