Текст книги "Царь призраков"

– Лейта! – крикнул он. – Скорее сюда!

Она подбежала к нему и в ужасе уставилась на Паллина.

– Убей его побыстрее, прежде чем он очухается!

– Дай мне свой браслет! Быстрее!

Она сдернула с руки медный обруч, Туро взял его и поднес к полулицу-полуморде. Вновь последовала слепящая вспышка, и звериность смазалась еще больше.

– Может быть, стрелы? – прошептала Лейта. – Кулейн и к ним прикоснулся.

Туро кивнул, и она помчалась через поляну за своим колчаном. Один за другим Туро прикладывал наконечники стрел к поверженному полузверю. И при каждом прикосновении его облик становился все более человеческим. Наконец магическая сила истощилась, и лицо Паллина выглядело много человечнее, чем тогда в пещере, но когтистые лапы сохранились, как и огромные, сгорбленные, покрытые мохнатой шкурой плечи. Его глаза открылись.

– Почему я не мертв? – спросил он, и мука в его голосе была нестерпимой.

Подбежали стражи и упали перед ним на колени.

– Этот юноша вернул тебя к жизни, господин, – сказал Бальдрик. – Он коснулся тебя волшебным мечом. И твое лицо… – Бальдрик сдернул с головы медный шлем и подержал его перед глазами Паллина. Человек-чудовище долго смотрел на свое искаженное отражение, затем поднял печальные голубые глаза на Туро.

– Ты только отсрочил неизбежное, но благодарю тебя.

– У моего друга Прасамаккуса есть еще двадцать стрел, осененных магией. Когда он вернется, я принесу их тебе.

– Нет! Против Астарты никакая ваша магия не поможет. Сбереги их. Я обречен, хотя с твоей помощью я еще месяц проживу как человек. – Он посмотрел на свои жуткие руки. – Как человек? Благие боги земли и воды! Какой я человек…

– По-моему, хороший человек, – сказал Туро. – Не теряй веры. Что магия преображает, то она может вернуть в изначальное положение. Разве в вашем мире нет волшебников?

– Ты говоришь про творящих сны? – спросил Бальдрик.

– Если они творят магию, то да.

– Когда-то в Этрусках жил один – в горах к западу отсюда.

– А в каком месте в горах, ты знаешь?

– Да. Могу отвести тебя туда.

– Нет! – сказал Паллин. – Я не хочу, чтобы из-за меня кто-нибудь подвергался опасности.

– По-твоему, в этих лесах опасности меньше? – спросил Туро. – Как долго ждать, прежде чем вуры или воины разорвут вас всех на мелкие куски или доставят ваше братство к Астарте, чтобы каждого постигла твоя судьба?

– Ты не понимаешь. Для Царицы-Ведьмы это просто забавы, – сказал Паллин. – Она предупредила меня, что мои братья будут меня убивать. Вот сейчас она услышала, что ты задумал, и воспрепятствует тебе. Темная Владычица следит за нами в эту самую минуту.

Стражи попятились от лежащего чудовища, боязливо косясь на небо. У Туро по спине пробежала холодная дрожь, но он заставил себя засмеяться и встал.

– Ты думаешь, в мире нет иной власти, кроме ее? – насмешливо спросил он. – Если она так непобедима, то почему ты не лежишь здесь мертвым? Ты слышишь меня, Царица-Ведьма? Почему он не мертв? Собирайся, Бальдрик. Проводишь меня к творящему сны.

В двухстах милях оттуда серебряное зеркало замерцало, потому что Астарта провела перед ним ладонью.

– Ты меня заинтересовал, милый мальчик. Иди ко мне. Иди к Горойен!

11

На закате в лагерь прихромал Прасамаккус, когда Туро с Бальдриком уже собрались в путь. Позади бриганта багроволицый Хогун пошатывался под тяжестью туши оленя, которого бригант подстрелил два часа назад.

Прасамаккус опустился на землю рядом с Лейтой.

– Что происходит?

– Благородный принц решил переведаться с Царицей-Ведьмой, – ответила она. – И отправляется в какие-то горы на поиски какого-то колдуна.

– Почему ты так сердишься? Видно, он завоевал их доверие.

– Он мальчишка! – презрительно бросила Лейта.

Прасамаккус изнемогал от усталости, но заставил себя встать и побрел к группе людей, среди которых стоял Туро. Принц рассказал ему о событиях дня. Бригант промолчал, но он почувствовал нарастающее возбуждение людей вокруг них. Человек-зверь Паллин уже вернулся в пещеру.

– Как ты найдешь творящего сны? – спросил Туро.

Прасамаккус резко перебил Бальдрика, попытавшегося ответить.

– Словечко с тобой, юный принц?

Туро отошел с бригантом к кряжистому дубу.

– Ты вроде бы не веришь, что Царица-Ведьма следит за нами, но это только твое предположение, и, значит, ведешь ты себя неразумно. Пусть он будет нашим проводником, но не обсуждай с ним, куда он нас поведет.

– Она не может быть повсюду, она же не богиня.

– А вот этого мы не знаем. Но она, конечно, знала, как скоро завершатся чары, которые она наложила на Паллина, и, наверное, следила, как он будет умирать. Дай-ка мне твой меч!

Туро послушался, и Прасамаккус, вытащив из колчана три стрелы, провел ими по гладию.

– Не знаю, передается ли магия таким способом, но почему бы и нет? – Он вернул меч принцу. – А теперь пошли искать этого волшебника.

– Нет, мой друг. Паллин говорит, что вы с Лейтой должны остаться. Они не позволят, чтобы мы все покинули лес. Приглядывай за ней. Мы скоро увидимся.

Прасамаккус вздохнул и покачал головой, но промолчал и только следил, как Туро с Бальдриком скрываются в тени деревьев. Хельга отодвинулась далеко-далеко.

Женщины хлопотали вокруг туши, умело разделывая ее. Прасамаккус растянулся на земле возле Лейты и укутался в позаимствованное одеяло.

– Он даже не попрощался, – сказала Лейта.

Прасамаккус закрыл глаза и заснул.

Через час его разбудил удар сапога в бок. Он сел на землю и увидел, что над ним нагибается Коррин Рогер.

– Если твой приятель не вернется, я перережу тебе горло.

– И ты разбудил меня, чтобы сообщить то, что я и так знаю?

Коррин сел и протер усталые глаза.

– Спасибо за оленя, – сказал он, словно слова эти вырвали у него клещами. – И я благодарен, что твой приятель помог моему брату.

– А твоя разведка что-нибудь дала?

– И да, и нет. У северной границы стоит войско – тысяча человек. Сначала мы думали, что они войдут в лес, но тут им приказали спешиться и вернуться в лагерь. Похоже, случилось это как раз тогда, когда мальчишка наложил свои чары на Паллина.

– В таком случае он спас не только твоего брата, но и всех тут.

– Да, похоже, – признался Коррин. – Здесь мы обречены, и это приводит меня в ярость. Когда я был малышом, отец рассказывал мне удивительные истории о героях, которые выходили победителями, когда, казалось, их ждала неминуемая гибель. Но в жизни же не так, верно? У меня тут тридцать четыре бойца. Тридцать четыре! Не слишком грозное войско.

– А ты взгляни глазами Астарты, – сказал бригант. – Ты настолько значителен, что она посылает против тебя десятую часть своих воинов. По какой-то причине она тебя боится.

– У нас нет ничего, чего она могла бы бояться.

– У вас здесь, Коррин, занимается огонь. Еще очень маленький, не спорю, но однажды я видел, как целый лес сожрало пламя пожара, занявшегося от уголька небрежно разведенного костра. Вот чего она боится: пожара, в который разгорится ваш огонь.

– Я устал, Прасамаккус. Поговорим утром.

– Пойдешь со мной на охоту?

– Может быть. – Коррин встал и направился к пещерам.

– Ты очень мудр, – сказала Лейта, сбрасывая одеяло и садясь рядом с Прасамаккусом. Он улыбнулся.

– Будь это так! Тогда бы я сейчас охотился в Краю Между Стенами или был бы в Калькарии с моей женой.

– А у тебя есть жена? Ты ничего про нее не говорил.

– Вспоминать немного больно, и я стараюсь не думать о ней. Где бы она сейчас ни находилась, она видит не те звезды, что вижу я. Спокойной ночи, Лейта.

– Спокойной ночи, Прасамаккус. – На несколько минут воцарилось молчание, а затем Лейта шепнула: – Я рада, что ты здесь.

Он улыбнулся, но ничего не ответил. Не время для разговоров… сейчас, когда во сне он увидится с Хельгой.

Туро и Бальдрик почти всю ночь шли по лесу, озаренному ярким светом двух лун, – серебряному, почти волшебному царству деревьев. Туро оно казалось почти прекрасным. На заре они два часа проспали у западной опушки леса, где распахнулись долины, уводящие к бело-голубым горам.

– Теперь начинаются опасные места, – сказал Бальдрик. – Да охранят нас духи.

Они вышли на открытое место. Бальдрик натянул тетиву на лук и наложил стрелу, чтобы выстрелить без промедления. Туро оглядел горизонт, но воинов не увидел. Там и сям виднелись маленькие хижины и большие дома, а на склонах пасся скот.

– К каким это духам ты взываешь? – спросил принц у Бальдрика.

– К войску мертвых, – ответил тот.

В полдень они остановились у крестьянского жилища, и хозяева, совсем молодые, предложили Бальдрику буханку черного хлеба. Они, видимо, чего-то боялись и хотели, чтобы путники поскорее ушли. Бальдрик поблагодарил их за хлеб, и они скрылись в доме.

– Ты их знаешь? – спросил принц.

– Моя сестра и ее муж.

– Они были не очень гостеприимны.

– Меня объявили вне закона, и разговор со мной карается смертью.

– Какое преступление ты совершил?

– Убил воина, явившегося за женой моего соседа… Она была из Зимних Семерых.

– И что произошло с ней?

– Два дня спустя муж выдал ее стражам, а меня назвал как убийцу. Вот я и бежал к Коррину.

– Я полагал, что восстать должны многие.

– Так и было, – сказал Бальдрик. – На севере восстало целое войско – две тысячи человек, но их схватили и распяли на деревьях Калиптаса. Астарта наложила на них чары, и даже когда вороны склевали все мясо с их костей, они были еще живы. Их крики доносились из леса более двух лет, прежде чем она смягчилась и отпустила их души. С тех пор мало кто решается восстать.

Они приблизились к предгорьям Этрусков под вечер на следующий день. Горы высились перед ними жилистыми великанами на фоне клубящихся грозовых туч.

– В миле впереди в узкой долине есть хижина, – сказал Бальдрик. – Мы сможем переночевать там.

Лачужка была пуста, ставни свисали на истлевших кожаных петлях. Однако ночь не была холодной, и они сидели у огня, лишь изредка обмениваясь двумя-тремя словами. Бальдрик казался замкнутым, неразговорчивым человеком.

К полуночи в горах разразилась гроза, дождевые струи хлестали стены хижины, воющий ветер забрасывал брызги в зияющие окошки. Туро кое-как приладил сломанные ставни на место и смотрел, как за щелями копья молний пронзают небо. Он устал, его мучил голод, и ему вспомнился Кулейн. Только теперь он понял, как горячо привязался к Воину Тумана. И то, что воры душ расправились с ним, казалось насмешкой судьбы. Аврелий хотя бы увлек с собой в темный путь шестерых своих убийц. При мысле об отце Туро овладела грусть. Он помнил только четыре долгих разговора с королем, и все – о его занятиях. Никогда они не разговаривали как отец с сыном…

На расчистке перед хижиной мелькнула тень. Туро выпрямился, смигивая дремоту с глаз. Но ничего не увидел. Он вытащил меч – клинок отливал тусклым серебром.

Дверь опрокинулась внутрь, но Туро уже прыгнул. Тень рванулась к нему в тот момент, когда проснувшийся Бальдрик схватил лук. Мысли Туро затмились, его гладий отразил удар серого клинка, рассек темный капюшон и погрузился в трупно-серое лицо. Демон тотчас исчез, на пол, колыхаясь, упал плащ. Туро кинулся к Бальдрику и коснулся мечом наконечника его стрелы. Оба замерли в ожидании, но только гроза продолжала бушевать. Туро посмотрел на свой меч. Серебрится ли он или обрел серость железа? Он не мог решить, и они напряженно ждали еще час. Рискнув, он подошел к двери, поднял ее, навесил на косяк и плотно закрыл.

Лицо у Бальдрика было белым, глаза полны страха.

– Что это было?

– Исчадие пустоты. Теперь он мертв.

– Судя по его виду, оно было мертво до того, как ворвалось сюда. Как ты сумел сладить с ним? Я в жизни не видел подобной быстроты.

– Применил прием, которому меня научил великий боец. Он называется элири-мас – опустошение. – Туро мысленно вознес благодарность усопшему Кулейну и позволил своему телу расслабиться. Гладий он вонзил в половицу.

– Если клинок начнет отливать серебром, значит, они вернулись, – объяснил он Бальдрику.

– Ты не просто мальчик, каким кажешься. Совсем не просто.

– Мне кажется, я стал из мальчика мужем всего за несколько дней. И не называй меня мальчиком. Меня зовут… – Он умолк и улыбнулся. – Я все еще ношу детское имя. Меня должны были наименовать летом в Камулодунуме, но меня там не будет. Не важно. Мне не нужен ни друид, ни волшебник, чтобы сказать мне, что я теперь мужчина. – Он выдернул меч из пола и поднял его над головой. – Отныне Туро – лишь память, которую хранит человек о своей юности, о днях детства. Этот меч – мой. Это меч Утера Пендрагона, мужчины.

Бальдрик встал и протянул ему руку. Утер сжал ее в пожатии воина – запястье к запястью.

– Не просто мужчина, – сказал Бальдрик. – Ты – наш брат.

Гвалчмай сидел склонив голову, из-под повязки на руке в траву капала кровь. Его турма была изрублена в куски во время налета в трех милях от торгового города Лонговициума. Двадцать семь человек были либо убиты, либо захвачены в плен; уцелевшие четверо сидели рядом с ним в леске и думали о своих товарищах – людях, которые утром проснулись навстречу яркому солнцу, а днем незряче уставились в потемневшее небо.

В северную Британию пришло лето, но оно не принесло облегчения окруженному войску Луция Аквилы. Бриганты под началом Эльдареда и Кэля взяли города Корстопитум, Виндомару, Лонговициум, Вореду и Брокавум. Теперь они осаждали город-крепость Катарактониум, связав шесть когорт Пятого легиона. Известия с юга были немногим утешительнее. Амброзию пришлось отступить под натиском Хенгиста, и вождь саксов взял Дуробриве на юго-востоке.

Ют по имени Седрик высадился на юго-западе и разорил город Лидинис, уничтожив две когорты вспомогательных войск. Теперь никто уже не говорил о победе – число воинов британской армии редело, надежда угасала, и отошедшая в прошлое победа при Корстопитуме больше не поддерживала боевой дух. Скорее наоборот, ибо она посулила несбывшиеся успехи.

Гвалчмай сидел и смотрел, как запекается кровь на его повязке. Он сжал кулак и почувствовал резкую боль в бицепсе. Да, рана заживет – дай только время. Но сколько времени ему отведено?

– Будь король жив… – пробормотал лысый коротышка Касмарис и не договорил, потому что этого не требовалось.

– Но он мертв! – рявкнул Гвалчмай: он разделял это чувство, но не хотел даже мысленно предавать Аквилу. – Какой смысл без конца жалеть о том, чего нельзя вернуть. БУДЬ король жив… НЕ БУДЬ Эльдаред предателем. БУДЬ у нас еще десять легионов!

– Ну а мне надоело убегать и обороняться, – сказал Касмарис. – Почему бы не прислать нам на подмогу Четвертый и разделаться с ними в одной кровавой битве?

– Все или ничего? – съязвил Гвалчмай.

– А почему бы и нет? Ничего – вот что нас ждет, как ни верти. То, что с нами сейчас, иначе как медленной смертью не назовешь.

Гвалчмай отвернулся. Возразить он не мог. Кантий, британец по происхождению и характеру, он не понимал смысла стратегического маневрирования. Его желание было простым: встретиться с врагом лицом к лицу и сражаться до победы или поражения. Но Аквила был римлянином, бесконечно терпеливым, и никогда бы не поставил судьбу империи на один бросок костей. В глубине души Гвалчмай сознавал, что они оба неправы. Пожалуй, есть время для терпеливости, но есть и время беззаветной храбрости и презрения к взвешиванию «за» и «против».

Он рывком поднялся с земли.

– Время ехать, – сказал он.

– Время умирать, – проворчал Касмарис.

Утер проснулся – сердце у него отчаянно колотилось от страха: он перекатился на другой бок и вскочил, нашаривая меч. Заснуть, неся стражу!

– Не бойся! – сказал Бальдрик. Он натачивал лезвие своего ножа, а в открытое окно лился свет раннего утра. Гроза унеслась, и небо сияло голубизной.

Утер криво улыбнулся. Бальдрик протянул ему оставшуюся черную краюшку, но принцу пришлось намочить ее водой из фляги своего спутника, чтобы хлеб стал съедобным. Несколько минут спустя они уже шли по направлению к опушке горного леса по узкой тропинке, испещренной следами горных козлов и баранов. Наконец, когда солнце подходило к зениту, они добрались до ущелья, в котором под скалой приютился домик, сложенный из гранитных глыб. Крыт он был соломой, но теперь кровля почернела и провалилась – видимо, во время пожара.

Они остановились под защитой деревьев и оглядели окрестности, не видно ли воинов. Убедившись, что вблизи никого нет, они спустились к дому и остановились у кряжистого дуба. На стволе висел распятый скелет.

– Это был Андьякус, – сказал Бальдрик, – и не думаю, что он сумеет нам помочь.

Кости ног отсутствовали, видимо, оторванные волками или одичавшими псами, а череп свалился на узловатые корни. Утер заглянул в дом. Прочные стены окружали центральное помещение с очагом, сложенным из камней. Там царил хаос – пергаменты и свитки усеивали пол, лари были опрокинуты, столы перевернуты, коврики завернуты. В трех задних комнатах царил тот же разгром. Утер поставил на ножки стул с камышовым сиденьем, сел и задумался.

– Время уходить, – сказал Бальдрик от двери.

– Еще нет. Те, кто натворил все это, искали источник силы волшебника и не нашли его.

– Откуда ты знаешь? Они же тут все перевернули вверх дном.

– Вот именно, Бальдрик. Нет никаких свидетельств, что обыск был прекращен. Следовательно, либо они нашли источник в самом последнем месте, либо не нашли вовсе. Второе более вероятно.

– Если не нашли они, так как же найдем мы?

– Нам известно, где не надо искать. Помоги мне навести тут порядок.

– Зачем? Тут же никто не живет.

– Доверься мне.

Они расставили по местам всю мебель, а тогда Утер снова сел, обводя взглядом стены большой комнаты. Потом встал и перешел в спальню. Свитки и пергаменты свидетельствовали, что Андьякус был ученым. Некоторые рукописи остались завязанными, и Утер осмотрел их. Они были аккуратно помечены.

– Но что мы ищем? – спросил Бальдрик.

– Камень. Золотистый камень. Возможно, в черных прожилках. Величиной с речную гальку.

– Ты думаешь, он его спрятал, когда увидел, что они пришли его убить?

– Нет. Я думаю, он его прятал на ночь всегда. И его при нем не было, когда он был схвачен. Значит, захватили его, пока он спал.

– Если бы он его спрятал, они бы нашли этот камешек.

– Нет. Спрячь его ты – другое дело. Но мы же говорим о волшебнике и магическом камне. Он спрятал его на самом видном месте, только изменив. И нам нужно только догадаться во что.

Бальдрик сел.

– Я хочу есть. Я устал и ничего не понимаю. Но в прошлую ночь тварь мрака пыталась убить нас, и я предпочел бы покинуть горы до ночи.

Утер кивнул. Он тоже думал о воре душ и пытался отгадать, кто его послал – Эльдаред или Астарта. Или же это была случайность, к которой ни тот, ни другая отношения не имели. Он заставил себя забыть про страхи, чтобы найти ответ на загадку камня. Мэдлин часто советовал ему не расходовать силы на то, что ему неизвестно.

Убитый волшебник либо спрятал камень, либо преобразил его. Будь он спрятан, его нашли бы те, кто обыскивал хижину. Следовательно, камень был преображен. Утер сел на кровать. Любой из предметов, валяющихся на полу, мог оказаться Сипстрасси. Думай, Утер, приказал он себе. Призови на помощь свой разум. Зачем волшебнику было замаскировывать камень? Для того чтобы уберечь его от похитителей. В комнате валялись красивые кубки, очиненные для письма перья с золотыми насадками, разная одежда, одеяла, подсвечники и даже фонарь. А еще свитки, пергаменты, амулеты из серебра, бронзы и золота. Все это прельстило бы вора, а значит, не подходило для сокрытия магического камня. Утер выбросил мысли о них из головы и оглядел комнату в поисках предмета и нужного, и ничего не стоящего. У окна стоял письменный стол с выдернутыми разломанными ящиками. Рядом валялись разбросанные листы… а в углу у самой стены лежал кусок простого отшлифованного гранита, чтобы придавливать их.

Утер вскочил с кровати и, наклонившись, поднял гранит. Он был тяжелым и прекрасно отвечал своему назначению. Держа его над столом, он сосредоточил на нем свои мысли. Несколько секунд спустя его ладонь потеплела, а на столе появились две деревянные тарелки с только что зажаренным мясом. Гранит на его ладони исчез. Теперь на ней лежал Сипстрасси величиной с ноготь большого пальца. Золотистую поверхность испещряли широкие черные прожилки.

– Ты сумел! – прошептал Бальдрик. – Снял чары творящего сны!

Утер улыбнулся, сдерживая ликование, смакуя ощущение победы – победы разума.

– Да, – сказал он наконец. – Но сила этого камня невелика. По мере того как его магия расходуется, появляются вот эти черные жилки и становятся все шире. Когда золото исчезнет вовсе, с ним исчезнет и его сила. А теперь садись есть мясо. Больше мы не будем расходовать силу камня, ее надо поберечь, чтобы исцелить Паллина.

Оба они еще никогда не ели ничего божественнее. Затем, забрав свое оружие, Утер и Бальдрик вышли из дома. Принц сжимал Сипстрасси в руке. Когда они проходили мимо скелета, камень потеплел, и Утер остановился. В голове его прошелестел шепот, точно сухие листья по ветру.

– Покоя!

Это была мольба, рожденная неизбывным страданием. Утер вспомнил рассказ Бальдрика о восставших, которых распяли, но не дали умереть. Нагнувшись, он поднял череп и прикоснулся к нему камнем. Яркая белая вспышка – и голос в голове Утера стал громче:

– Благодарю тебя, друг мой. Отнеси камень на плато Эрин. Верни духов домой. – Шепот замер, а черные прожилки на камне стали еще шире.

– Зачем ты это сделал? – спросил Бальдрик.

– Он не был мертвым, – ответил Утер. – Идем же!

Мэдлин швырнул черный камушек на стол, Кулейн поймал его. Оба молчали. Мэдлин налил полный кубок бледно-золотым вином и осушил его одним глотком. Вид у волшебника был изможденный: лицо стало землистым, кожа под бородой обвисала складками, глаза налились кровью, движения стали медлительными. Несколько дней он пытался последовать за Туро, но Стоячие Камни под Эборакумом только истощали энергию его Сипстрасси. Тогда они отправились к другому кольцу на западе за Камбодунумом. И вновь столкнулись с теми же таинственными помехами. Мэдлин несколько суток просидел над своими вычислениями, урывая лишь час для сна в дневное время. Наконец он попытался перенестись назад в Эборакум, но не удалось даже это.

Им пришлось добираться до столицы верхом, а там Мэдлин занялся розысками в своей богатейшей библиотеке, ища озарения и не находя его.

– Я побежден, – прошептал он, наливая себе второй кубок вина.

– Но как могло случиться, чтобы Стоячие Камни перестали действовать? – спросил Кулейн.

– А над чем, по-твоему, я работал последние полмесяца? Как поднять цену на яблоки?

– Успокойся, волшебник. Я не ищу ответов, я ищу озарения. Нет никаких причин, чтобы Камни бездействовали. Они же не машины, а просто резонатор, усиливающий мощь Сипстрасси. Ты знаешь хоть один другой случай, когда кольцо вышло бы из строя?

– Нет, ни единого. И как я могу оставаться спокойным? Нерушимые законы Тайны оказались нарушенными. Магия более не действует. – В глазах Мэдлина появился страх. Он выпрямился, порылся в кармане своего синего одеяния и вытащил еще один камешек Сипстрасси. Подержал над столом, на котором тотчас возник новый кувшин вина. Мэдлин слегка успокоился.

– Я потратил энергию двух камней, которой должно было бы хватить на долгий срок, но, во всяком случае, сотворить вино я еще могу.

– А ты когда-нибудь терпел неудачу с переброской?

– Конечно. Никому не дано переброситься туда, где он уже находится, как тебе известно. Закон номер один. Каждая шкала времени создает собственные противодействующие силы. Она толкает… принуждает нас принимать главным образом линейное время. Вначале я полагал, что не могу последовать за Туро, потому что уже нахожусь там. Если так, ни одно кольцо Стоячих Камней не допустило бы переброски. Где бы и в каком бы времени ни находился он, значит, и я уже там. Но нет! Это не воспрепятствовало бы переброске из Камбодунума в Эборакум внутри одной шкалы. Кольцо бездействовало, и я не знаю почему.

Кулейн растянулся на кожаном диване во всю длину своего худощавого тела.

– По-моему, пора связаться с Пендарриком.

– Жаль, что мне нечего возразить, – заметил Мэдлин. – Он такой кислый!

– А кроме того, заметно мудрее нас обоих, как ты ни чванься.

– А до завтра подождать нельзя?

– Нет. Туро где-то подвергается опасности. Давай, Мэдлин.

– «Кислый» – не то слово для Пендаррика, – проворчал волшебник.

Он взял свой Сипстрасси, поднял его над столом и прошептал Семейные Слова, Клятву Балакриса. В воздухе над столом затрещали разряды, и Мэдлин поспешно убрал два винных кувшина. Легкий ветерок наполнил комнату благоуханием роз, и появилось окно, выходящее в сад, где сидел человек могучего телосложения в белой тоге. Золотистая, только что завитая борода, глаза пронизывающей синевы. Он обернулся и поставил на землю корзину, полную безупречных роз.

– Ну? – сказал он, и Мэдлин проглотил свой гнев. В этом кратком слове таилась бездна смысла, и волшебник вспомнил, что его отец прибегнул к такому же тону, когда застукал юного Мэдлина со служанкой на сене в повозке. Он тут же выкинул из головы это унизительное воспоминание.

– Нам нужен твой совет, государь, – пробормотал Мэдлин, боясь подавиться этим словом. Пендаррик усмехнулся.

– Как тебе это должно быть тяжко, Талисан. Или мне следует называть тебя Зевсом? Или Аристотелем? Или Локи?

– Мэдлином, государь. Кольца бездействуют.

Если Мэдлин думал смутить Пендаррика таким сообщением, то его ждало разочарование. Былой царь Атлантиды ограничился кивком.

– Не бездействуют, Мэдлин. Они замкнуты. И если останутся замкнутыми, то да, они перестанут действовать. Резонанс изменится.

– Как так? Кто их замкнул?

– Я. Ты хочешь оспорить мое право?

– Нет, государь, – поспешно ответил Мэдлин. – Но могу я спросить о причине?

– Можешь. Я не против того, чтобы мои капризные подданные становились богами дикарей – их это развлекает и не приносит большого вреда. Но я не потерплю безумия, которое нам однажды пришлось вытерпеть. Можешь не напоминать мне, Мэдлин. Да, это было мое безумие. Но мир-то опрокинулся. Цунами, извержения вулканов, землетрясения едва не разнесли его вдребезги.

– Но почему это должно случиться вновь?

– Одна из нас решила, что играть в богиню ей мало, она решила стать богиней. Воздвигла крепость, включившую четверо врат, и готова спустить пустоту на все существующие миры. Вот я и замкнул пути.

Мэдлин уловил еле заметную паузу во фразе Пендаррика и сделал выпад:

– Но ведь не все?

На лице царя отразилось раздражение.

– Нет. Ты всегда отличался сообразительностью, Талисан. Ее мир я замкнуть не могу… пока. Но ведь я никак не думал, что кто-то из бессмертных окажется настолько глуп, чтобы повторить мою ошибку.

Кулейн наклонился вперед.

– Дозволено ли говорить, государь?

– Конечно, Кулейн. Ты по-прежнему тверд в своем решении стать смертным?

– Да. Когда ты говоришь о своей ошибке, ты подразумеваешь не Кровь-Камень?

– Именно его.

– А кто нарушил закон? – спросил Кулейн, страшась ответа.

– Горойен.

– Но для чего ей? Это немыслимо.

Пендаррик улыбнулся.

– Помнишь Гильгамеша, смертного, который не принял бессмертия, даруемого Сипстрасси? Оказывается, он страдал болезнью крови и заразил ею Горойен. Она начинает стареть, Кулейн. И ты лучше любого из нас знаешь, как это могло на нее подействовать. Теперь она высасывает жизненную силу из беременных женщин в свой Кровь-Камень. Но скоро этого станет мало; ей понадобится все больше и больше душ. Под конец ей будет мало крови всего народа, всех народов мира. Она обречена и обречет на гибель всех нас.

– Не могу поверить, – сказал Кулейн. – Да, она беспощадна. Но разве мы все не беспощадны? А я видел, как она выхаживала больного олененка, как помогла при тяжелых родах.

– Но ты не видел, как действуют Кровь-Камни. Они разъедают душу подобно неисцелимым язвам. Я знаю это по опыту, Кулейн. Ты был тогда слишком юным, но спроси у Мэдлина, каким был Пендаррик, когда Кровь-Камень правил Атлантидой. Я руками вырывал сердца из груди моих врагов. А однажды посадил на кол десять тысяч восставших. Меня спас только конец нашего мира. Горойен не спасет ничего.

– Мой внук затерялся в Тумане. Я должен найти его.

– Он в мире Горойен, и она его разыскивает.

– Так пусти меня туда! Позволь помочь ему. Она его возненавидит, потому что он сын Алайды, а ты знаешь, какие чувства Горойен питала к Алайде.

– К сожалению, Кулейн, я знаю больше. Как и Мэдлин. И нет – врата останутся закрытыми, если, разумеется, ты не пообещаешь уничтожить ее.

– Не могу!

– Она не та женщина, которую ты любил. В ней не осталось ничего, кроме зла.

– Я уже сказал: нет. Или ты меня совсем не знаешь, Пендаррик?

Царь замолчал.

– Знаю ли я тебя? Конечно, я тебя знаю. Более того: ты мне нравишься, Кулейн. У тебя есть честь. Если передумаешь, отправляйся на Скитис. Одни врата открыты. Но тебе придется убить ее.

Грозовые тучи заклубились в глазах Кулейна, его лицо побледнело.

– Ты оставил Кровь-Камень позади себя, Пендаррик, хотя многие были готовы убить тебя. Тысячи вдов и сирот искали бы отмщения.

Царь кивнул.

– Но я не был болен, Кулейн. Горойен должна умереть. И это не кара, хотя многие сказали бы, что она ее заслужила, – но потому, что болезнь убивает в ней все, кроме зла. Она уже ежегодно приносит в жертву двести восемьдесят женщин, взимая их как дань с десяти подвластных ей племен. Два года назад она требовала лишь семь женщин, а в будущем году, по моим вычислениям, ей понадобится тысяча. О чем это говорит тебе?

Стол затрещал под кулаком Кулейна.

– Тогда почему ты сам не покончишь с ней? Ты же когда-то был воином. Или Бригамартис?

– И ты будешь счастлив, Кулейн? Обретешь покой? Нет, Горойен – это часть тебя, и только ты способен приблизиться к ней. Ее могущество возросло. Если мне придется уничтожить ее, то я вынужден буду сокрушить мир, в котором она обитает. И тогда с ней погибнут тысячи – ведь я обрушу океаны на сушу. Твой выбор, Кулейн. А теперь мне пора.

Окно исчезло. Мэдлин налил вина в другой кубок и пододвинул его Кулейну, но Воин Тумана не взял его.

– Сколько из этого тебе было уже известно? – спросил он Мэдлина. Волшебник отхлебнул из своего кубка, полуприкрыв глаза тяжелыми веками.

– Не так много, как ты думаешь. И прошу тебя: последуй собственному совету и успокойся. – Их взгляды встретились, и Мэдлин судорожно сглотнул. – О болезни Горойен я не знал ничего. Слышал только, что она вновь начала играть в богиню. Клянусь!

– Но есть еще что-то, Волшебник, что-то, о чем знает Пендаррик. Так говори же!

– Сначала обещай, что не убьешь меня.

– Я тебя убью, если ты будешь молчать! – Кулейн в бешенстве вскочил со стула.

– Сядь! – прикрикнул на него Мэдлин, чей страх вытеснился гневом. – Какая тебе польза осыпать меня угрозами? Разве я тебе враг? Разве я когда-нибудь был тебе врагом? Вспомни, Кулейн! Вы с Горойен пошли разными путями. Ты взял в жены Шалеат, и она подарила тебе Алайду. Но Шалеат умерла от укуса ядовитой змеи. Ты знал – не нужно отрицать! – что ее убила Горойен. А если и не знал, то, во всяком случае, подозревал. Вот почему ты позволил Аврелию увезти Алайду из Ферага. Ты думал, ненависть Горойен угаснет, если Алайда выберет жребий смертной. Ты даже не дал ей ни единого Сипстрасси.