Текст книги "Кто мы и как сюда попали. Древняя ДНК и новая наука о человеческом прошлом"

SNP-микрочип содержит тысячи микропикселей, в каждом из которых сидит искусственно синтезированный кусочек ДНК из интересного для исследования места генома. Микрочип инкубируется с образцом ДНК исследуемого генома, и когда микрочип в конце промывают, то участки генома, соединенные с искусственными кусочками и потому связанные с субстратом прочнее, не вымываются. Оценивая относительную прочность связи исследуемой ДНК с искусственной “наживкой”, можно определить (а это делает камера, снимающая флуоресцентные метки на исходных образцах), какие генетические варианты содержатся в конкретном образце. С помощью SNP-микрочипирования мы исследовали много сотен тысяч позиций в геноме, по которым люди отличаются друг от друга, – в каждой из этих позиций у них стоят разные нуклеотиды. По этим вариабельным позициям можно определить, кто с кем теснее связан. Эта технология гораздо дешевле, чем полногеномное секвенирование, потому что можно направить все внимание только на значимые для исследования позиции, именно на те, по которым у людей есть различия и, следовательно, они дают максимум информации по истории популяций.

Чтобы получить общее представление о связях образцов друг с другом, мы применили статистический прием – метод главных компонент, описанный в предыдущем разделе об истории западноевразийской популяции. Метод главных компонент основан на поиске комбинаций однонуклеотидных замен в ДНК, наиболее четко отделяющих одну группу людей от другой. Выложив на координатную плоскость полученные значения по индийским группам, мы увидели, что все они расположились вдоль одной линии. На самом конце линии, далеко от других точек, оказались западные евразийцы – европейцы, центральноазиаты, индивиды с Ближнего Востока, которых мы включили в рассмотрение специально для сравнения. Мы назвали неевразийскую часть линии “индийский клин”: градиент изменчивости среди индийских групп, который на графике направлен, как стрела, к западным евразийцам¹⁹.

Данный градиент изменчивости, выявленный на плоскости главных компонент, может быть обусловлен несколькими, совершенно различными, историческими событиями. Однако, глядя на эту недвусмысленную “стрелу”, мы предположили, что многие нынешние индийские группы могут быть смешанными и в них в разных пропорциях присутствует западноевразийское наследие и наследие еще от какой-то очень непохожей популяции. На графике дальше всего от западных евразийцев расположились южные группы индийцев, говорящих на дравидийских языках, поэтому мы построили модель, согласно которой нынешние индийцы сформированы за счет смешения двух предковых популяций. А потом проверили ее на наших данных.

Для проверки мы придумали новые методы. Те самые методы, которые были использованы в 2010 году для выявления скрещивания между неандертальцами и современными людьми²⁰, – но изначально они были разработаны для изучения истории индийских популяций.

Сначала мы протестировали гипотезу, где европейцы и индийцы произошли от общей предковой популяции, которая еще раньше отделилась от предков восточноазиатов (восточноазиатов представляли китайцы хань). Мы определили все буквы ДНК, по которым различаются геномы индийцев и европейцев, а потом оценили, насколько часто у китайцев встречаются европейский или индийский варианты. И получили ответ: у китайцев явно больше “индийских” букв ДНК, чем европейских. Теперь можно было отбросить идею, что европейцы и индийцы произошли от общей гомогенной предковой популяции, отделившейся от пракитайцев.

Альтернативная гипотеза, которую мы рассмотрели, предполагала, что китайцы и индийцы произошли от общей предковой популяции, отделившейся от ствола европейцев. Но и этот сценарий не подтвердился: европейские группы теснее связаны со всеми индийцами, чем со всеми китайцами.

Мы обнаружили, что частоты генетических мутаций, усредненные по всем группам индийцев, имеют промежуточное значение между европейцами и восточноазиатами. Единственное, что могло объяснить такую картину, – это смешение древних популяций, одна из которых имеет отношение к европейцам, центральноазиатам и людям Ближнего Востока, а другая связана отдаленным родством с восточноазиатами.

На начальных этапах мы называли первую популяцию “западными евразийцами”, подчеркивая широкий территориальный охват включенных популяций – и Европа, и Ближний Восток, и Центральная Азия, между которыми различий по частоте мутаций было не так уж много. Масштаб этих различий на порядок меньше, чем между европейцами и народами Восточной Азии. В свете этого было удивительно заметить, что одна из двух популяций, имевших отношение к генетическому наследию нынешних индийцев, сгруппировалась с западными евразийцами. Для нас это выглядело как восточный предел распространения западноевразийского наследия, где западные евразийцы смешивались с совсем непохожими на них людьми. Мы могли видеть, что та “непохожая” популяция теснее связана с сегодняшними восточноазиатами, например с китайцами, но все равно они должны были разделиться десятки тысяч лет назад. Эта группа походила на рано отделившуюся линию, вклад которой остался лишь в геномах нынешних южноазиатских популяций, и, в общем, больше нигде.

Поняв, что смешение имело место, мы стали искать, у кого из нынешних групп индийцев этого смешанного наследия поменьше, то есть кто избежал смешения. Во всех группах континентальной Индии западноевразийское наследие присутствовало. Зато его не было у жителей с Малого Андамана. Андаманцы, долго существовавшие в изоляции, оказались наследниками той древней группы, которой родственны восточноазиаты и которая оставила наследие южноазиатам. Сотня туземцев с Малого Андамана (столько их осталось согласно последней переписи) послужили ключом к пониманию истории индийских народов.

Схождение востока и запада

Самым напряженным временем моей научной жизни стали двадцать четыре часа, которые мы с Ником Паттерсоном в октябре 2008 года провели в Хайдарабаде с Сингхом и Тхангараджем, обсуждая наши первые результаты.

Наша встреча 28 октября была решающей. Сингх и Тхангарадж, казалось, собирались закрыть весь проект. Перед встречей мы прислали им резюме результатов, и там было сказано, что сегодняшние индийцы представляют собой смешение двух различных предковых популяций, одна из которых “западные евразийцы”. У Сингха и Тхангараджа сразу возникли возражения против этого названия, потому что, как они считали, это означало массовую миграцию западных евразийцев в Индию. Они справедливо указали, что наши результаты не являются прямым доказательством для такого заключения. И даже выдвинули предположение, что миграция могла идти в другом направлении, из Индии на Ближний Восток и Европу. Согласно их собственным работам по митохондриальной ДНК, подавляющая часть митохондриальных линий современного населения Индии существует уже много десятков тысячелетий²¹. И они не желали участвовать в проекте, который утверждал бы внедрение в Индию западных евразийцев, по крайней мере, без внятного объяснения разногласий между полногеномными и митохондриальными данными. Кроме того, они полагали, что заключение о миграции западных евразийцев будет политической бомбой. Они не говорили о политике прямо, но эти обертона явственно звучали в обсуждении преобразующего влияния чужаков извне на весь субконтинент.

Для описания взаимосвязи между западными евразийцами и индийцами Сингх и Тхангарадж предложили термин “генетическая общность”. Под этой формулировкой может подразумеваться происхождение от общей предковой популяции. Но наши генетические изыскания указывали, что имело место смешение, реальное и очень значимое, что две совершенно разные популяции оставили свой вклад во всех группах современных индийцев, а их термин допускал, что никакого смешения могло и не быть. Мы намертво застряли. Временами мне казалось, что из-за каких-то политических нюансов мы не можем двигать дальше нашу науку.

Был вечер, вокруг нашего корпуса вовсю праздновали Дивали, один из главных праздников в Индии: взрывались огнями фейерверки, мальчишки поджигали бенгальские огоньки и бросали их под колеса движущихся грузовиков, а мы с Паттерсоном заперлись в его кабинете в институте у Сингха и Тхангараджа и пытались понять, что делать с проектом. До нас постепенно доходило, какой культурный резонанс будут иметь наши открытия. Поэтому мы занялись поиском подходящих формулировок, с одной стороны, научно корректных, с другой – не ранящих чувства индийцев.

На следующий день мы собрались в кабинете у Сингха. Сели и вместе придумали новые названия древним группам индийцев. Мы написали, что нынешнее население Индии происходит от смешения двух разнородных популяций – “предков северных индийцев” (Ancestral North Indians, ANI) и “предков южных индийцев” (Ancestral South Indians, ASI). До смешения эти предковые популяции были столь же различны, как сегодняшние европейцы и восточноазиаты. ANI родственны европейцам, центральноазиатам и населению Ближнего Востока, а также жителям Кавказа, но никаких указаний на родину ANI или их миграции мы не дали. ASI произошли от какой-то популяции, не связанной ни с какой нынешней группой за пределами Индии. Мы показали, как в Индии перемешались ANI и ASI: теперь каждый житель континентальной Индии несет оба наследия, правда, в разных пропорциях: одно из них родственно западным евразийцам, а второе ближе к восточноазиатам и населению Южной Азии. Так что никто в Индии не может претендовать на генетическую чистоту.

Предки, власть и гендерное доминирование

Найдя это решение, мы начали рассчитывать долю западноевразийского наследия в каждой группе индийцев.

Мы оценивали степень сходства в группах с западными евразийцами, с одной стороны, а с другой – с геномом жителя Малого Андамана. Главными фигурантами здесь выступали андаманцы, потому что они, хоть и отдаленно, но были связаны с ASI, а с западными евразийцами, чья примесь обнаруживалась у всех материковых индийцев, никаких связей не нашлось. Поэтому андаманцев можно было рассматривать в качестве группы для сравнения. Затем мы повторили расчеты, но только заменили индийцев кавказцами. Таким способом мы получили представление о фоновой величине сходства, которое должно быть, если геном связан родством только с западными евразийцами. Сопоставляя цифры по индийцам с фоновым значением, можно было ответить на вопрос, насколько далеко каждая из индийских групп отстоит от гипотетического чисто западноевразийского наследия. И отсюда высчитывается пропорция западноевразийского наследия в группах индийцев.

Выполнив эти расчеты, а также и другие с большим числом групп индийцев, мы выяснили, что доля западноевропейского наследия варьирует от 20 % (это самое низкое значение) до 80 % (самое высокое)²². Вот и объяснение “индийского клина”, который мы увидели на плоскости главных компонент: это постепенный сдвиг величины западноевразийского наследия. Нет ни одной группы, не затронутой смешением, ни у самых высокородных каст, ни у самых худородных, ни даже у племен, существующих вне кастовой системы.

По доле примеси можно реконструировать некоторые события прошлого. Взять хотя бы языки – генетические данные указывают, на каких языках могли говорить древние ANI и ASI. В группах индийцев, говорящих на индоевропейских языках, больше наследия ANI, чем у носителей дравидийских языков, у которых, соответственно, повышена доля ASI. Мы отсюда заключили, что среди ANI, по всей видимости, были распространены индоевропейские языки, а среди ASI – дравидийские.

По генетическим данным мы смогли судить и о социальном статусе ANI и ASI: в среднем более высокий у первых и более низкий у вторых. У нас получилось, что в группах с традиционно более высоким социальным статусом, определяемым по системе каст, повышена доля ANI, а у низкокастовых групп больше ASI, и эта закономерность выполняется даже на территории одного и того же штата, где все группы говорят на одном языке²³. Например, у браминов, касты священнослужителей, доля ANI увеличена по сравнению с представителями других каст, среди которых они живут и с которыми говорят на одном языке. И хотя есть группы, которые выбиваются из общей картины, скажем, хорошо задокументированные случаи повышения социального статуса целой касты²⁴, но статистически выводы очень надежны: смешение ANI и ASI происходило в контексте социального расслоения.

Генетические данные по современным индийцам также приоткрывают историю социального неравенства мужчин и женщин. Если посмотреть на Y-хромосому, то окажется, что 20–40 % индийцев и 30–50 % восточных европейцев (естественно, мужчин) имеют Y-хромосому определенного типа, который произошел, судя по плотности мутаций, от единого предка, жившего 6300–4800 лет назад²⁵. А митохондриальная ДНК, которая передается по женской линии, напротив, имеет сугубо индийское происхождение. Значит, она практически целиком, даже у северных групп, пришла, по-видимому, от представительниц ASI. Единственным возможным объяснением может быть миграция западных евразийцев в Индию в бронзовом веке или позже. Мужчины, несущие тот конкретный тип Y-хромосомы, показали себя исключительно успешными самцами, оставив множество потомков, а вот женщины-иммигрантки внесли более скромный вклад.

Рассогласованные картины наследия по Y-хромосомам и митохондриальной ДНК сначала ставили историков в тупик²⁶. Но здесь можно предположить, что большая часть наследия ANI получена от мужчин. Подобная картина половой генетической асимметрии подозрительно знакома. Вспомним афроамериканцев. У них примерно 20 % европейского наследия, и три четверти его пришло с мужской стороны²⁷. Вспомним латиноамериканцев в Колумбии. У них 80 % европейского наследия, и соотношение мужского и женского вклада еще менее сбалансированно, перевес мужского пятьдесят к одному²⁸. В третьей части я буду рассматривать, что это означает в свете отношений между популяциями, между мужчинами и женщинами, но общим знаменателем остается то, что мужчины из более властных и влиятельных групп обычно берут себе женщин из менее влиятельных. И знаете, если по генетическим данным можно выявить настолько важные сведения о прошлом, это очень отрадно.

Смешение популяций на закате Хараппы

Чтобы понять, как в контекст индийской истории встраиваются наши открытия о смешении популяций, хорошо бы знать не только сам факт смешения, но и когда оно происходило.

Мы обсуждали, например, такую возможность: смешение стало следствием крупных перемещений людей в конце последнего ледникового периода, то есть примерно 14 тысяч лет назад. Климат тогда начал улучшаться, пустыни превращались в пригодные для жизни земли, происходило множество других природных сдвигов, и в итоге люди мигрировали по всей Евразии в самых разных направлениях.

Другая возможность – движение фермеров с Ближнего Востока в Южную Азию, объясняющее появление ближневосточного сельского хозяйства в долине Инда позже 9 тысяч лет назад.

Третья возможность предусматривала смешение в последние 4 тысячи лет и ассоциировалась с распространением индоевропейских языков, бытующих сейчас и в Индии, и в Европе. Это объяснение затрагивает события, описанные в “Ригведе”. Но даже если смешение происходило позже 4 тысяч лет назад, то очень возможно, что смешивались популяции, давно укоренившиеся в Индии, одна из которых прибыла из Западной Евразии за несколько столетий или даже тысячелетий до того, но до поры не смешивалась с ASI.

Все три возможности так или иначе включают миграцию из Западной Евразии в Индию. Сингх и Тхангарадж для объяснения связи между западноевропейскими популяциями и ANI продвигали идею об обратной миграции из Индии далеко на запад, до самой Европы, но я сам всегда считал, что данные указывают на миграцию в другом направлении – в Южную Азию с севера или запада. Ведь у сегодняшних западных евразийцев нет следов наследия ASI, да и окраинное географическое положение Индии на фоне всех территорий, где распространено западноевразийское наследие, тоже вполне показательно. Поэтому нужно было датировать смешение, тогда у нас появится больше конкретики.

Датировать это смешение – совсем не простая задача, и, решая ее, мы разработали серию новых методов. В основе этих методов лежало следующее соображение. В первом поколении полукровок соединятся хромосомы ANI и ASI в чистом виде. С каждым последующим поколением будут составляться комбинации отцовской и материнской хромосом, и в последовательном ряду потомков фрагменты ANI и ASI будут дробиться на более мелкие кусочки; в каждом поколении происходит один-два новых разрыва и перетасовки. Поэтому, оценивая среднюю длину фрагментов ANI или ASI у нынешних индийцев, можно подсчитать, сколько поколений потребовалось для текущего размера нарезки. И с этими хронологическими подсчетами успешно справилась Прия Мурджани, дипломница из моей лаборатории²⁹.

Результаты показали, что во всех группах индийцев из нашего исследования смешение имело место 4–2 тысячи лет назад, при этом у носителей индоевропейских языков смешение в среднем более недавнее, чем у дравидийских групп. Нас очень удивило, что самая древняя датировка оказалась именно у дравидийцев. Мы ожидали, что датировки будут самые древние на севере, населенном группами, говорящими на индоевропейских языках, – по идее, именно там и должно было начаться смешение. Но потом мы поняли, что древнейшее смешение на юге среди дравидийских групп тоже имеет смысл, потому что современная локализация не обязательно такая же, как в прошлом. Представим, что первая волна смешения происходила на севере примерно 4 тысячи лет назад, а затем были другие экспансии через северную границу, и с каждой следующей волной происходило новое смешение оседлого местного населения с людьми с западноевразийским наследием. На протяжении тысячелетий потомки от первого смешения в Северной Индии смешивались с южными соседями или сами уходили в южные районы Индии, и в итоге датировки южных индийцев отражают в большой мере то первое смешение. Поздние волны смешения западных евразийцев с индийцами на севере дали в среднем более близкие к современности датировки, чем у южных индийцев.

А если посмотреть на данные ДНК еще внимательнее, то идея о множественных волнах вселения находит подтверждение. У северных индийцев между короткими фрагментами ANI бывают вставлены сравнительно длинные, это отвечает относительно недавнему смешению с людьми, не имеющими примеси ASI³⁰.

Обратим внимание: все закономерности, которые мы выявили, согласуются с гипотезой, что все популяционные смешения в Индии, связанные с ANI и ASI, происходили в течение последних 4 тысяч лет, а значит, популяционная структура до 4 тысяч лет назад была совсем другой, чем сейчас. Тогда существовали ясно очерченные популяции, а потом все они решительно перемешались, не оставив в стороне ни одну группу.

Итак, в интервале 4–3 тысячи лет назад – как раз когда цивилизация долины Инда пришла в упадок и была написана “Ригведа” – происходило смешение прежде разделенных популяций. И в сегодняшней Индии люди из разных языковых групп и из разных социальных слоев имеют различную долю наследия ANI. Это наследие, как выясняется, представляет по большей части мужской вклад, а не женский. И это как раз то, что должно было получиться, если 4 тысячи лет назад носители индоевропейских языков взяли верх в политическом и социальном смысле над сословно стратифицированным местным населением, и в итоге облеченные властью мужчины находили себе наложниц среди бесправных групп.

Древность каст

Как же получилось, что генетические следы столь далеких событий не затерлись со временем и остались различимыми после многотысячелетней истории?

Одна из главных отличительных черт индийской социальной структуры – это касты. Система каст диктует людям, на ком они могут жениться (или за кого выйти замуж), какие у них права и роль в обществе. Репрессивную природу каст подчеркивают различные религии – джайнизм, буддизм, сикхизм; каждая из них призывает отказаться от кастовой системы. Ислам в Индии прижился столь успешно в том числе и из-за обещанного спасения: низкоранговые касты массово обращались к новой религии заправил из империи Великих Моголов. Провозглашение демократической Индии в 1947 году привело к отмене кастовой системы, но она продолжает работать, когда дело касается социального общения или женитьбы.

Социологическое определение касты позволяет ее членам взаимодействовать с другими кастами, выполняющими предписанные экономические роли, на деловом уровне, но запрещает межкастовые браки, размежевывая членов касты со всеми прочими. Евреи Северо-Восточной Европы (чьим потомком являюсь я сам) до “еврейской эмансипации”, начавшейся в конце XVIII века, в любом месте, даже в бескастовых в целом обществах, составляли свою касту. И тогда, и сейчас религиозные евреи отграничивают себя от остального общества соблюдением особой диеты (правила кашрута), ношением особой одежды, манипуляциями с телом (обрезание у мужчин), а также строгостями в отношении браков с иноверцами.

Касты в Индии имеют двухуровневую организацию, так называемые варны и джати³¹. Варны делят все общество как минимум по четырем группам: самый верхний ранг занимают священнослужители (брамины) и воины (кшатрии); средний ранг имеют купцы, фермеры и крестьяне (вайшья), а на низшей ступени стоят разнорабочие (шудра). Кроме них есть шандалы, или далиты (“зарегистрированные касты”), это люди вне каст или неприкасаемые, они считались настолько низкими, что изгонялись из любого общества. И наконец, индийское законодательство учитывает “зарегистрированные племена” – так называют группы, не исповедующие ни индуизм, ни мусульманство или христианство. Кастовая система является важной частью индийского общества, она подробно описана в священных текстах (“Ведах”), составленных после “Ригведы”.

Система джати, которую за пределами Индии мало кто понимает как следует, включает как минимум 4600 (а по некоторым сведениям, 40 тысяч) эндогамных групп³². Каждая джати приписана к определенному рангу варны, однако строгие и сложные правила не допускают браков с людьми других джати, даже из одной и той же варны. Из истории известно, что иногда джати всей группой, целиком, переходила из одного ранга варны в другой. Например, джати гуджар (по ним назван штат на северо-западе Индии – Гуджарат) в зависимости от локализации в стране имеет разные ранги. Это означает, что в разных регионах гуджары с успехом поднимали уровень своей джати в иерархии варна³³.

По вопросу, как соотносятся между собой варны и джати, ведутся бесконечные споры. Согласно одной гипотезе, предложенной Иравати Карве, тысячи лет назад индийцы жили обособленными племенными группами и не смешивались, примерно как живут сегодня племенные группы в других частях мира³⁴. Затем политическая элита (священники, цари, торговцы) удобно поставили себя над всеми племенами, создав социальное разделение, при котором племена входили в общество в качестве трудящегося населения, они составляли, соответственно, низы общества, как шудры или далиты. Племенное деление срослось с социальной стратификацией, и получились ранние джати. В конце концов структура джати внедрилась в высшие иерархические уровни, поэтому сегодня есть и высокоранговые джати, и низкоранговые. Древние племена сохранили границы своих групп за счет системы каст и правил эндогамии.

Другая гипотеза утверждает, что правила эндогамии не такие уж и древние. Сама кастовая система, безусловно, древняя, потому что она описана еще в “Законах Ману”, индуистском тексте, составленном через несколько столетий после “Ригведы”. “Законы Ману” описывают с тонкими подробностями социальную иерархическую систему варна и вместе с ней бесчисленные группы джати. Таким образом, вся система устанавливается на религиозную основу и принимает вид естественного порядка жизни. Однако, на взгляд критически настроенных историков, главный из которых антрополог Николас Диркс, в Древней Индии не практиковалась строгая эндогамия, она в большой степени была привнесена британским колониализмом³⁵. Как показали Диркс с коллегами, британское правление с самого начала (а это XVIII столетие) в целях эффективного контроля усиливало кастовую систему, потому что колонистам нужно было организовать новый кастовый “выдел” для самих себя. Для этого колонисты усилили институт каст в тех местах Индии, где он не играл важной роли, и выработали единые кастовые правила для различных регионов. С учетом всего этого Диркс предположил, что нынешние законы эндогамии в их сегодняшней строгости, вероятно, не такие древние, как кажется.

Мы решили выяснить, есть ли в группировках джати какая-то генетическая составляющая, и для этого стали анализировать и сравнивать частоту мутаций в каждой из имеющихся у нас выборок джати³⁶. И обнаружили, что величина различий по меньшей мере второе больше, чем между группами европейцев, разделенных аналогичными географическими расстояниями. Не получалось объяснить полученную картину ни за счет разницы в наследии ANI, ни за счет особенностей местоположения джати на территории Индии, ни за счет социального статуса. В выборках, сгруппированных по любому из этих критериев, генетическая разница между парами джати все равно заметно превышала аналогичную разницу в Европе.

Найденные закономерности позволили предположить, что многие сегодняшние группы в Индии некогда прошли через популяционные “бутылочные горлышки”. Бутылочным горлышком называют ситуацию, когда сравнительно небольшое число индивидов оставляет множество продолжателей рода и у них, в свою очередь, тоже рождается множество потомков, но при этом вся группа остается генетически изолированной от других групп за счет социальных или географических барьеров. Из хороших примеров бутылочных горлышек среди европейских популяций можно вспомнить финнов, чье наследие сложилось около 2 тысяч лет назад, евреев-ашкеназов (изрядная доля их наследия сформировалась примерно 6 столетий назад), религиозные группы амишей и гаттеритов, перебравшихся в итоге в Северную Америку (их история началась 300 лет назад). В каждом из этих случаев в ряду поколений наращивалась частота тех редких мутаций, которые имелись у родоначальников с высоким уровнем репродукции³⁷.

Мы стали искать характерные признаки бутылочных горлышек в индийских группировках – и нашли их: у членов каждой группы обнаружились одинаковые длинные фрагменты последовательностей ДНК. Присутствие подобных длинных фрагментов можно объяснить, только если два индивида унаследовали данный фрагмент от одного и того же носителя, жившего в интервале последних нескольких тысяч лет. А если посмотреть на среднюю длину общих фрагментов, то можно оценить поточнее, когда жил этот предок-носитель, потому что фрагменты дробятся во время рекомбинации хромосом с известной и относительно постоянной скоростью в пересчете на поколение.

Полученные данные по генетике обрисовали очень ясную картину. Примерно треть индийских групп прошли через бутылочные горлышки столь же жесткие, как у амишей или ашкеназов. Позже мы подтвердили это заключение на большом материале, собранном в ходе совместных работ с Тхангараджем, – в результате у нас имелись образцы по 250 джати со всей Индии³⁸.

Многие бутылочные горлышки индийских групп оказались исключительно древними. Одно из таких выявлено в южном штате Андхра-Прадеш у касты комати, насчитывающей около 5 миллионов человек; эта каста среднего ранга, относимая к вайшья. Датировки бутылочного горлышка, которые мы получили для этой касты из оценок среднего размера общих для касты фрагментов, дали сроки от 3 до 2 тысяч лет назад.

Эти датировки поразительны: они означают, что после прохождения бутылочного горлышка предки современных комати в течение всех этих тысячелетий соблюдали строгую эндогамию, не допуская сколько-нибудь значительной примеси других групп. Даже однопроцентная посторонняя примесь в каждой генерации затерла бы сигнал бутылочного горлышка. При этом у предков комати не было никакой географической изоляции. Они жили бок о бок с другими группами в густонаселенной области Индии. Однако, несмотря на тесное соседство, они с помощью жесткой эндогамии и правил групповой самоидентификации ухитрялись из поколения в поколение поддерживать социальную и культурную изоляцию.

Комати в этом смысле не уникальны. У трети всех изученных джати картина примерно такая же, так что в Индии тысячи групп существовали сходным образом. Наверное, мы даже недооценили ту долю индийского общества, где с очень давнего времени практикуется эндогамия. Ведь чтобы выявился сигнал бутылочного горлышка, у группы должно быть небольшое число основателей. Потому что если число родоначальников велико, то даже со строгой эндогамией мы этот сигнал с помощью статистики не поймаем. Никакого влияния колониализма изобретать не потребовалось – институт эндогамии, встроенный в индийскую кастовую систему, играл исключительно важную роль не только в современном мире, но и на протяжении тысячелетий.

Вся эта “индийская эпопея” оказала на меня огромное влияние. Когда я только начинал работать с индийскими материалами, я смотрел на них глазами ашкеназа, члена одной из древних каст Западной Евразии. Мне всегда было чуточку неловко из-за своего еврейства, но я не очень понимал, с чего бы это. По мере продвижения индийских исследований это понимание становилось все яснее. Мне никуда не деться от того, что я еврей. Я вырос в семье, где главным приоритетом была открытость всему миру, но мои родители были воспитаны среди людей, бежавших из Европы от репрессий, что заставляло их держаться своей религиозной и этнической индивидуальности. Дома в нашей семье соблюдались правила кашрута (еврейской диеты) – думаю, отчасти из-за того, что родители надеялись таким образом создать более комфортные условия жизни для своих родителей, – девять лет я ходил в еврейскую школу и много летних каникул провел в Иерусалиме. Я перенял от своих родителей, бабушек и дедушек, двоюродных братьев и сестер сильное ощущение инакости – чувство, что наша группа особенная, – а вместе с ним и понимание, что я очень всех подведу, если женюсь на нееврейке (я знаю, что и мои братья и сестры испытывали то же самое). Понятно, что мое опасение расстроить свою семью не идет ни в какое сравнение со стыдом, гонениями и жестокостью, какие ожидают индуса, взявшего брачного партнера не из своих. Со своей собственной “еврейской” позиции я глубоко сопереживал всем Ромео и Джульеттам, чья любовь на протяжении тысячелетий индийской истории перечеркивалась кастовыми правилами. Еврейское прошлое помогло мне понять даже не головой, а всем своим существом, как этот институт мог успешно поддерживаться столь долгое время.