Текст книги "Ошибки прошлого, или Тайна пропавшего ребенка"

13

Ты еще в детском саду захотела стать учительницей, с тех пор как там появилась миссис Уисс. Ты по-прежнему хочешь ею стать? Я вижу, как ты смотришь на моих сиделок, и знаю, что ты восхищаешься ими. Знаю, как ты была удивлена, поняв, что доктор Уоттс – женщина. Я размышляю о том, могла бы ты, в конце концов стать медсестрой или врачом. Ты действительно овольно умна. Думаю, ты добилась бы успеха.

Вздрогнув, Кики внезапно проснулась. Кто-то или что-то стонал, и она не сразу поняла, где находится. В тусклом свете она увидела на кровати Женевьеву, упиравшуюся локтями в постель.

– О нет, – проговорила Женевьева. – О господи, помоги мне.

Кики вскочила на ноги.

– Что ты делаешь? – Она прошла через комнату и включила свет.

Женевьева учащенно дышала, глотая ртом воздух.

– Думаю, что это настоящие схватки, – сказала она. – Правда. Именно так я чувствовала себя, когда рожала Вивиану.

– Схватки не начинаются так быстро, – сказала Кики. Должно быть, она спала недолго, на улице было еще темно. Женевьева наверняка притворяется.

– Ты думаешь, что вдруг стала доктором? – Женевьева хлопнулась на кровать, моргая от яркого света. – О господи, – сказала она, прикрывая ладонями лицо. – Тебе придется отвезти меня в больницу.

– Я не верю тебе.

– Прошу тебя. – Женевьева посмотрела на нее. – Ты должна мне поверить. У меня схватки.

– Еще слишком рано. Ты говорила…

– Думаешь, я сама не знаю, что еще слишком рано? – выкрикнула Женевьева. – Дети могут появляться на свет раньше, глупая девчонка. И если они это делают, то хорошего не жди. Нужно, чтобы они были там, где им могут обеспечить специальный уход. А я чуть не умерла от потери крови, когда рожала Вивиану.

– Почему? – спросила Кики. «Она врет, – говорила Кики себе. – Успокойся».

– Мне просто сказали, что рыжеволосым сложнее остановить кровотечение. Они могут истечь кровью.

– Чепуха, – сказала Кики.

– Слушай! – отрывисто проговорила Женевьева, пытаясь сесть. – Мне плевать, веришь ты мне или нет, но ты должна отвезти меня в больницу. Если с этим ребенком что-нибудь случится… – Она затрясла головой. – Ты хочешь, чтобы это осталось на твоей совести?

– Как я могу знать, что ты говоришь правду? – спросила Кики. Даже если Женевьева не врет, что она могла сделать? Где находится больница? Она представления не имела. Также она не могла представить себе, как поведет машину по темным разбитым дорогам. Кики снова обрадовалась, что под маской не видно, как она напугана.

– О нет. – Женевьева слегка раздвинула ноги и посмотрела вниз на свои быстро темнеющие в промежности голубые слаксы.

– Ты что?… – Не описалась ли она?

– Воды отошли. – Женевьева не спускала с нее глаз. – О боже, – сказала она. – Мне страшно. – Если большое мокрое пятно не произвело на нее должного впечатления, то что-то в голосе Женевьевы подсказало Кики, что та не притворяется. – Где находится ближайшая больница?

– Я не знаю. – Кики сидела не шевелясь, держа пистолет у бедра. По спине пробежал легкий озноб, и она поняла, что паникует. Как могла бы она отвезти ее в больницу? А как же их план? Что же будет с Энди? Все они закончат свои дни в тюрьме.

– Здесь есть телефонный справочник? – спросила Женевьева.

– Здесь нет телефона.

– Я имею в виду, что там можно найти адрес.

– Я поищу. – Кики выбежала из комнаты, зная, что перед приездом Женевьевы она просмотрела все шкафы и чуланы и не помнила, чтобы видела там телефонный справочник. Впрочем, может быть, она не заметила его.

На кухне Кики положила пистолет на столешницу и начала выдвигать один ящик за другим. Она открывала посудные шкафы, зная, что они пусты, все время с тревогой думая о том, что ей делать. На холодильнике висел магнит с рекламой ресторана в Нью-Берне. Там был телефонный номер и адрес, и она поняла, что даже если у нее был бы адрес больницы в Нью-Берне, она не имела никакого представления о том, как туда добраться. Может быть, она могла бы найти обратную дорогу к дому Наоми и Форреста? Кики сомневалась в этом, и они убили бы ее, если бы она снова там появилась, неважно с женой губернатора или без нее. Услышав стоны Женевьевы, она заткнула уши руками. Что мне делать?

– Спящая красавица! – позвала Женевьева.

Кики бегом вернулась в комнату. Женевьева лежала, облокотившись на две подушки и держась одной дрожащей рукой за горло.

– Послушай, – сказала она. – Все происходит слишком быстро. Возможно, тебе придется принимать роды.

– О нет! – сказала Кики. – Может быть, мы лучше поедем. Попробуем добраться до Нью-Берна.

– Так мы там? В Нью-Берне?

– Недалеко от него. – Она насупилась. Тим не поленился завязать глаза Женевьеве, чтобы она не узнала, где ее удерживали, а она только что проболталась.

– В Нью-Берне есть больница, – сказала Женевьева.

– Но я не знаю, где она. Я даже не знаю, в каком направлении ехать. Нам не выехать из леса.

– Черт побери. – Женевьева сдерживала рыдания. – Хуже некуда!

– Мы должны попытаться, – сказала Кики. – Мы не можем оставаться здесь. Может быть, мне удастся добраться до… дома друзей. Там есть телефон. Но я не уверена, что я…

– Почему ты раньше об этом не сказала? – Женевьева села и попыталась встать на ноги, но скрючилась, сильно ударившись о ночной столик и взвыв от боли. Это был звериный крик. Кики схватила ее за руку, чтобы помочь ей лечь на кровать, но внезапно отказалась от этой мысли, боясь, что ее в конце концов одурачат. Она отступила на шаг и смотрела, как задыхающаяся женщина, вся в поту, изо всех сил пытается сама лечь на кровать.

– Слишком поздно, чтобы куда-то ехать, – хватая ртом воздух, проговорила Женевьева. – Ребенок на подходе. Начинается.

К ужасу Кики, Женевьева начала снимать с себя слаксы.

– Тебе придется… – Женевьева, перестав стягивать с себя слаксы, не двигаясь лежала на кровати с закрытыми глазами и учащенно дышала, сосредоточившись на том, что Кики могла только вообразить.

– Я не знаю, что делать, – призналась Кики скорее себе, чем Женевьеве. Она видела фильм о родах на уроке здоровья в старших классах, но едва ли была готова принять роды.

– Сними с меня это, – сказала Женевьева, кивая в сторону слаксов. Ее волосы прилипли к потному лбу.

Кики стояла у двери, словно пораженная параличом.

– Слушай меня! – резко заговорила Женевьева. – Ты должна помочь мне. Ты решила участвовать в этой провальной затее, теперь ты должна попытаться исправить положение. Я скажу тебе, что делать. Помоги же мне снять брюки, черт побери!

Кики подошла и, стянув с Женевьевы слаксы, бросила их на пол позади себя. Потом, чувствуя, что ее вот-вот стошнит, сняла с нее нижнее белье, пропитанное розоватой жидкостью.

Женевьева лежала с закрытыми глазами, уткнувшись головой в подушку.

– Моя бедная малышка, – проговорила она. – Моя бедная малышка.

– Что теперь делать? – спросила Кики.

– Вскипяти воду. – Женевьева говорила, не открывая глаз. – Принеси чистые полотенца. Здесь холодно. Когда ребенок родится, его нужно держать в тепле. Прокипяти ножницы и что-нибудь, чем можно перевязать… О! – Она застонала и снова начала учащенно дышать. – Иди! – выкрикнула она между двумя вздохами – Сделай это!

Кики бегом вернулась на кухню и вытащила из нижнего шкафа огромную кастрюлю для спагетти. Поставив ее под кран, она открыла воду.

– Тим, – произнесла она вслух, – прошу тебя, приезжай. Приезжай скорее. Прошу, прошу, прошу тебя.

Кики рылась в ящиках с домашней утварью, разыскивая ножницы, но ничего не нашла. Она поискала в других ящиках. Ничего. Но на столешнице стояла подставка для ножей, и, вытянув оттуда один нож, она внимательно рассмотрела отполированное лезвие. Оно показалось ей довольно острым. «Что-нибудь, чем можно перевязать…» – сказала Женевьева. Кики поняла, что та имела в виду пуповину, которая связывает утробу матери с пупком ребенка. Где ее перевязывают? Что можно было бы использовать? «Моя бедная малышка», – сказала Женевьева. Кики держалась изо всех сил, чтобы не зарыдать. Как она справится с этим? И как сохранить живым преждевременно родившегося ребенка?

Наполненная водой кастрюля была такой тяжелой, что она едва смогла поднять ее на одну из конфорок старой электроплиты. Она будет закипать целую вечность. Она бегом вернулась в спальню.

Женевьева лежала, опершись локтями о подушки, и снова учащенно дышала, колени у нее были согнуты, а ноги широко расставлены. Кики не знала, куда спрятать глаза.

– Ты в порядке? – спросила она.

Женщина не ответила. Ее тело мгновенно расслабилось, и она закрыла глаза. По щекам текли слезы, а все лицо было пунцового цвета. Кики пошла в ванную комнату и намочила махровую салфетку теплой водой. Сев на край кровати, она промокнула лицо Женевьевы, как обычно делала это своей матери.

– Вода нагревается, – сказала Кики.

– Прокипяти ножницы, – сказала Женевьева.

– Я не могу найти ножниц, но я нашла нож.

– И веревку. Здесь есть веревка?

– Я ничего не нашла, но, может быть, я…

– Твои шнурки.

Кики посмотрела на свои теннисные тапочки.

– Хорошо, – сказала она.

– Оба шнурка. Нам нужны оба.

– Хорошо, – повторила Кики, стараясь говорить спокойно. Свитер Женевьевы задрался ей на грудь, открыв огромный живот идеальной сферической формы. При мысли о том, что ребенок пытается выбраться из этой уютной оболочки, у Кики к горлу подступила тошнота.

– Подложи под меня чистое полотенце, – сказала Женевьева. – Будет идти кровь. Слушай, Спящая красавица, если у меня откроется кровотечение, а нам лучше молиться о том, чтобы так не случилось, тебе придется делать мне массаж матки. В прошлый раз так делали медсестры.

– Как я это сделаю? – Женевьева хотела, чтобы она залезла к ней внутрь и нашла матку?

– Ты будешь массировать живот, вот здесь. – Женевьева положила ее руку на свой огромный живот. – Будешь массировать здесь, чтобы матка сократилась после того, как родится ребенок.

– Хорошо, – сказала она, надеясь, что до этого не дойдет. Она принесла стопку чистых полотенец из чулана в коридоре. Когда Кики подсовывала одно из них под зад Женевьевы, ей в голову пришла одна мысль. – Я вернусь через минуту, – сказала она. В ванной комнате она сняла полиэтиленовую штору и принесла ее в спальню. Женевьева опять застонала, она извивалась. Кики поклялась, что никогда не будет рожать. Ей не хватит сил, чтобы пережить все это. Ей удалось подстелить штору под полотенце, затем она пошла посмотреть, не кипит ли вода.

Вода кипела. Она бросила нож в кастрюлю, потом села на пол и медленно, не спеша, стала развязывать шнурки, как будто боясь вернуться в спальню. Поднявшись, она бросила шнурки в кипящую воду.

– На помощь! – закричала Женевьева.

У Кики не было выбора, и она вернулась в спальню.

– Ты должна принять его, – сказала Женевьева, как только Кики вошла в комнату. – Мне нужно тужиться. Хотя я не знаю, должна ли я уже тужиться. Я не знаю когда. Я не знаю когда.

– Давай я принесу нож и шнурки, – сказала Кики, торопясь снова выйти из комнаты. На кухне она перелила бо`льшую часть воды в таз, потом принесла кастрюлю в спальню и поставила ее на коврик у кровати.

– Ты можешь посмотреть? – попросила Женевьева.

Кики посмотрела у нее между ног.

– О боже! – воскликнула она, одновременно благоговея и страшась того, что видит череп ребенка, растягивающий упругую розовую кожу Женевьевы. – Да. Тебе больно?

Женевьева часто дышала.

– Как… ты… думаешь? – спросила она. – Мне нужно тужиться? Подложи руку под его голову.

Кики положила на кровать между ног Женевьевы руку в перчатке. С каждой секундой кружок окровавленных волосков становился все шире.

– Он идет, – сказала Кики, срывая маску, чтобы было лучше видно.

Когда Женевьева снова тужилась с напряженным лицом, Кики почувствовала в своих руках легкую головку ребенка. Она увидела темечко, потом ушки, но лицо было повернуто вниз, к матрасу. Как же выйдут его плечи? Потом, словно прочитав ее мысли, ребенок повернул голову в ее руках, уткнувшись крохотным носиком в ребро ладони. Его шея на ощупь показалась ей странной, ее пальцы ощущали какую-то выпуклость. Она наклонилась, чтобы получше разглядеть, и через секунду поняла, что это пуповина, дважды обернутая вокруг шеи ребенка. Она чуть не сказала об этом Женевьеве, но решила не пугать ее пуще прежнего. Она сняла перчатку с правой руки, потом подсунула палец под пуповину и осторожно сняла петли с головы ребенка. Внезапно в ее ладони уткнулось сначала одно, потом другое плечо, и ребенок выскочил наружу, на полотенце: он пришел в этот мир.

– Это девочка, – сообщила Кики. «Такая маленькая, – подумала она. – Слишком маленькая. И слишком тихая». – Видимо, теперь я должна перевернуть ее вверх ногами, да?

– Вытри ее. – Женевьева едва могла говорить. – Очисти ей рот.

Прежде чем Кики смогла сделать то и другое, младенец замяукал, как котенок, а потом громко и сильно заплакал.

Женевьева с облегчением рассмеялась и протянула руки, чтобы взять младенца.

– Следует ли мне сначала обтереть ее или что-то сделать с пуповиной?

– Дай ее мне, – попросила Женевьева.

Ребенок был таким скользким. Кики, как могла, вытерла его полотенцем, а потом осторожно подняла и передала в руки Женевьевы. Плач младенца был мощным и ритмичным, и Женевьева начала всхлипывать.

– Я хочу, чтобы Расс был здесь! – сказала она. – Мне нужен Расс.

– Кто? – спросила Кики.

– Перережь пуповину, тогда я смогу прижать ее к себе, – сказала Женевьева.

Кики вытащила из воды один шнурок.

– Где я должна перевязать ее? – спросила она.

– Завяжи один раз поближе… отступив на пару дюйму от тельца ребенка. И один раз подальше. Потом разрежь пуповину посередине.

Кики завязала шнурками пуповину, которая была кремового цвета, и затянула по возможности потуже. Потом она провела по пуповине ножом, и Женевьева поднесла младенца к губам и поцеловала его.

– Теперь должен отойти послед, верно? – Кики посмотрела на длинную пуповину, спускающуюся из утробы Женевьевы.

– Он отойдет сам по себе, – сказала Женевьева. Она говорила медленно, почти неслышно. Должно быть, у нее не было сил. – Дай мне одеяло… заверни ее, – сказала она. – Мне нужно… попробовать покормить ее грудью. Вивиану я не кормила ни разу. – Она закрыла глаза, упершись рукой в подушку. – Комната кружится, – сказала она.

– Хочешь попить? – спросила Кики, открывая дверцу шкафа и доставая с верхней полки одеяло. – Или поесть?

Женевьева не ответила. Она смотрела в потолок отсутствующим взглядом.

– Женевьева, ты в порядке?

– Холодно, – сказала Женевьева. Она вся дрожала.

Кики завернула орущего ребенка в одеяло, а потом достала второе одеяло и накрыла им Женевьеву. На ощупь ее кожа была холодной и влажной, и она стала еще бледнее, чем прежде.

– Ты можешь подержать ее? – спросила Кики. – Я принесу тебе чай.

– М-м-м, – произнесла в ответ Женевьева.

– Через пару часов рассветет, и я отвезу вас в какую-нибудь больницу. Обещаю. – Ей казалось, что она говорит спокойно, но в душе она не могла справиться с паникой. Ей придется доставить Женевьеву с младенцем до больницы и постараться, чтобы ее не схватили. К этому моменту Женевьева увидит, на какой машине они приехали, и она уже видела ее лицо, хотя как будто не заметила или, по крайней мере, не подала вида. Теперь Кики была без маски. Однако она, взяв себя в руки, снова надела на руку липкую от крови перчатку.

На кухне она снова поставила кипятить воду и достала из шкафчика пакетик с чаем и кружку. Она только что приняла роды! Она не смогла бы признаться в этом ни единой душе, кроме Тима, но знала, что справилась. Теперь нужно было постараться, чтобы крохотный недоношенный младенец выжил.

Она хотела, чтобы Тим и Марти вернулись, и воображала, как они удивятся, поняв, что случилось в их отсутствие. Тим будет гордиться тем, что она справилась с этим. Он знает дорогу в Нью-Берн, и они перенесут Женевьеву с ребенком на матрасе в заднюю часть фургона. Только как они смогут оставить ее в больнице, не попавшись сами? Может быть, они оставят ее в хижине, а потом поедут куда-нибудь и вызовут «Скорую помощь», сказав, где найти ее? Вероятно, так будет лучше всего.

Из спальни снова донесся резкий и ритмичный вопль младенца. Налив кипяток в чашку, Кики несколько раз обмакнула пакетик, чтобы чай побыстрее заварился. Поскольку малышка продолжала плакать, она была жива, с ней все было в порядке, и это было самое главное.

Она прошла с кружкой по коридору, но резко остановилась в проеме двери спальни. Под одеялом были видны широко расставленные и согнутые в коленях ноги Женевьевы, а между ног расплылась лужа крови. Что это, послед? Такой большой? Кровь насквозь пропитала полотенце и протекала на пластиковую шторку.

О боже! В фильме, который она смотрела в школе, ничего подобного не было! Вопящий младенец выпал из рук Женевьевы на кровать, женщина лежала с закрытыми глазами. Произошло нечто ужасное.

– Женевьева! – Кики уронила полную чашку на пол и подхватила завернутого ребенка, продолжавшего вопить прямо ей в ухо. Не кровотечение ли это, о котором она говорила? Нагнувшись, она потрясла женщину за плечо. – Женевьева! Проснись!

Женевьева повернула к ней голову. Она открыла глаза, но как будто не видела Кики. Казалось, она вообще ничего не видит перед собой.

– Так много крови! – сказала Кики. – Это послед или у тебя кровотечение? Пожалуйста, скажи, что это послед.

Взгляд Женевьевы остановился на ней.

– Моя малышка, – еле слышно проговорила она. – Не дай ей умереть.

– С ней все отлично, – сказала Кики. – Послушай ее. С ней все хорошо. Но… – Она смотрела на все увеличивающуюся лужу крови. – Мне кажется, у тебя кровотечение. Как мне остановить его?

Веки Женевьевы закрылись.

– Женевьева! – Кики снова начала трясти ее за плечо. – Не спи! Пожалуйста, Женевьева!

Взобравшись с другой стороны на кровать и положив младенца рядом с собой, она положила руки на живот Женевьевы. Она слегка потерла его, боясь, что скорее причинит боль, чем поможет. Живот под ее ладонями был вялым и расслабленным. Где же матка? Она делала круговые движения руками.

– Женевьева! – пронзительно закричала она. – Я массирую там, где надо?

Подбородок Женевьевы уперся ей в грудь. Кожа была белой, восковой. Она была такой спокойной. До этого Кики наблюдала подобное спокойствие только однажды – в тот день, когда умерла ее мать.

Внезапно она убрала руки с живота Женевьевы.

– Женевьева? – прошептала она. Вопли младенца заглушали ее собственный голос. – О господи, Женевьева? – Сорвав перчатки, она приложила пальцы к запястью Женевьевы, в точности зная, куда их нужно прикладывать. Пульса под подушечками пальцев не было. – Нет! – вскрикнула она. – Нет, нет, прошу тебя! – Наклонившись вперед, Кики дотронулась до шеи Женевьевы, ища артерию, но ощутила только холодную гладкую кожу.

Онемев от ужаса, она смотрела на тело Женевьевы. Потом она перевела взгляд с женщины на ребенка, который, вопя, беспомощно лежал рядом с матерью. Нужно было что-то быстро делать, и было только одно решение, которое пришло ей в голову.

Схватив кричащего ребенка, она побежала в гостиную. Она положила завернутого в одеяло младенца на диван, потом сняла свою куртку с вешалки у двери и надела ее. Она всхлипывала, засовывая младенца в куртку и прижимая его к своей фланелевой рубашке. Она выбежала на улицу, в темноту, и села в машину на водительское место. Повернув ключ зажигания, Кики напомнила себе о том, что нужно выжать сцепление. Она нажала на кнопку подсветки, осветив обшитую отбеленным кедром хижину. Ей удалось дать задний ход, и она выехала на дорогу. Когда она включила первую скорость, машина заглохла, но она попыталась сделать это снова. Фары освещали тропу между темных стволов ладанных сосен, она ехала медленно, плача и борясь с тошнотой, в темноте выискивая дорогу, которая приведет ее к дому Наоми и Форреста.

14

Нам не на что было надеяться, кроме как на благотворительность, продовольственные карточки и добросердечность посторонних людей. Я хочу, чтобы ты жила не так, а намного лучше.

Ночь была безлунной. Кики, не переставая всхлипывать, доехала до развилки на дороге и вспомнила, что нужно свернуть налево. Она ехала медленно, боясь попасть в выбоину, и машина еле-еле ползла. Младенец, лежавший у нее под курткой, до того притих и успокоился, что она остановила машину, чтобы убедиться, что он дышит. Просунув руку под одеяло, она почувствовала, как поднимается и опускается малюсенькая грудная клетка.

– Малыш, живи, – умоляла Кики. – Пожалуйста, живи.

Она доехала до следующего перекрестка. Слезы застилали глаза, и она довольно долго не могла унять их, силясь понять, где находится. Сидя в темноте, Кики начала размышлять о том, действительно ли Женевьева умерла. Что, если Кики просто не смогла нащупать пульс?

Она сходила с ума. Наконец она повернула направо, и деревья плотнее сомкнулись вокруг нее, как две черные стены по обеим сторонам машины. Казалось, что она в любой момент может заехать в тупик, где машине негде будет развернуться. Потом вдруг, как по волшебству, она выехала на поляну. Выглянувшая из-за туч луна осветила обветшалый дом и ржавые машины. Кики зарыдала с новой силой, на этот раз от облегчения.

Она чуть не забыла выключить зажигание, прежде чем выпрыгнуть из машины со своим драгоценным грузом, который она прижимала к груди под курткой. Откуда-то из-за дома залаяли собаки, и, страшась их приближения, она собралась с духом и, взбежав по двум ступенькам, стала колотить в дверь.

– Наоми! – закричала она. – Наоми! – За лаем собак она не слышала собственного голоса. Кики подумала, что раз их нигде не видно, значит, они сидят на цепи на заднем дворе. В доме было темно, и она собиралась было подойти к окну, когда внутри зажегся свет. Она снова застучала. – Скорей! – позвала она.

Форрест приоткрыл дверь на несколько дюймов. За его спиной стояла Наоми, натягивая свитер поверх фланелевой пижамы.

– Кики, – сказала она, отстраняя Форреста. – Что ты здесь делаешь?

Кики, не дожидаясь приглашения, оттолкнула их.

– Она умерла! – закричала она, врываясь в гостиную. – Она родила ребенка.

– О чем ты? – спросил Форрест.

– О Женевьеве! О жене губернатора.

– Она умерла? – переспросила Наоми. – Ты имеешь в виду, когда она была с тобой?

Кики расстегнула крутку и достала сверток с новорожденным, личико которого едва выглядывало из-под одеяла.

– Твою мать! – Наоми прикрыла рот рукой. Она быстро взяла младенца из рук Кики. – Он жив? – спросила она, сдергивая одеяло с лица ребенка.

Форрест схватился за голову.

– Какого черта ты притащила его сюда? – спросил он.

– Замолчи, Форрест, – оборвала его Наоми. – Куда еще она могла бы его привезти?

– Она жива, – сказала Кики. – Это девочка, но Женевьева умерла.

– О господи. – Наоми прикрыла глаза. Она выглядела так, словно вот-вот упадет, когда до нее наконец дошло то, что говорит Кики. – Это катастрофа, – сказала она.

– Тебе нужно было отвезти ее в больницу, – сказал Форрест.

– Я бы так и поступила, если бы знала, где она находится, – Кики вытирала ладонями слезы с лица.

Младенец открыл похожие на цветочные лепестки губки и заплакал.

– Слава богу, – сказала Наоми. – Она довольно спокойная. – Женщина быстро понесла младенца по коридору, и Кики последовала за ней.

В спальне Наоми и Форреста пахло ладаном. Положив ребенка на кровать, Наоми аккуратно развернула его.

– Достань полотенца из шкафа, – сказала она. – И принеси с кухни миску – большую миску с теплой водой.

Кики быстро направилась к шкафу. Она была потрясена и дезориентирована, ей казалось, что это сон. Или ночной кошмар.

Должно быть, Форрест слышал, что Наоми попросила воды, потому что он появился в дверном проеме с наполненной до краев большой зеленой миской. Взяв из его рук миску, Кики поставила ее себе на колени и села рядом с младенцем. Она смотрела, как Наоми осторожно обтирает малышку, которая теперь громко плакала, останавливаясь только для того, чтобы глотнуть воздуха между двумя воплями. Ее розовые ручки были прижаты к бокам, а ладошки сжаты в крохотные кулачки. Она выглядела рассерженной.

– Нужно увезти их обеих отсюда, – сказал Форрест.

– Знаю, знаю, – отмахнулась Наоми от слов мужа. Она переводила взгляд с младенца на Кики. – Как она умерла? – спросила она.

– Это случилось сразу после того, как родился ребенок, – ответила Кики. – Там было море крови. Это было так страшно.

– Она истекла кровью? – нахмурилась Наоми.

«Она не верит мне», – подумала Кики.

– Она сказала, что у нее что-то вроде патологии, – сказала Кики. – Сначала я не поверила, что она вот-вот родит или что… – Она снова принялась плакать, или, может быть, не прекращала. – Если бы я поверила ей, возможно, я смогла бы отвезти ее куда-нибудь в больницу.

– Ты действительно напортачила. – Форрест вынул сигарету из пачки, лежавшей на комоде, и зажег ее. – Не хватает только, чтобы здесь умер ребенок губернатора.

Его слова отрезвили ее. Он был прав. Ее присутствие было опасно для них. Но что еще она могла поделать?

– Посмотри на нее, – сказала Наоми, обтирая махровой салфеткой головку младенца. Ее голос звучал спокойно, но дрожащие руки выдавали волнение. – Она просто прелесть.

Кики всмотрелась в лицо младенца, словно впервые увидев его. Голова была круглой, а не продолговатой или деформированной, какие она прежде видела у некоторых детей. Рот, когда она плакала, был похож на идеальный ноль, и теперь, когда Наоми помыла ей голову, стало ясно, что она унаследовала от Женевьевы рыжую шевелюру.

– Ее нужно отвезти в больницу, верно? – спросила Кики. – Она родилась на три недели раньше. Она выживет?

– Не может быть и речи о том, чтобы отвезти ее в больницу. – Форрест выпустил в воздух струйку дыма.

– Послушай ее, – Наоми кивнула в сторону плачущего ребенка. – По-твоему, она плачет как умирающая? На самом деле она не так уж мала. Больше, чем была Далия. – Наоми зажала между указательным и большим пальцами конец пуповины. – Это ты сделала? – спросила она.

Кики кивнула.

– Я воспользовалась ножом. Прокипяченным. Я правильно сделала?

– Да, ты молодчина, – сказала Наоми. – Ты, Кики, крепкий орешек. В ванной комнате под раковиной есть спирт и ватные палочки. Принеси их, пожалуйста.

Она нашла все необходимое и принесла в спальню, где Наоми показала ей, как очищать пуповину.

– Обычно она отпадает через пару дней, – сказала она.

Кики снова села на кровать, у нее так тряслись ноги, что она не могла стоять.

– Ты думаешь, что я могла что-то сделать, чтобы не дать ей умереть? – спросила она. – Она сказала, чтобы я делала ей массаж матки, и я попыталась, но я не была уверена, то ли я делаю.

– Возможно, ее не спасли бы даже в больнице, – успокоила ее Наоми.

– Как мы увезем их отсюда? – спросил Форрест.

– Форрест, – Наоми снова раздраженно перебила его, – во-первых, это была твоя замечательная идея помочь им, – сказала она. – Теперь нам приходится расхлебывать последствия. Принеси, пожалуйста, что-нибудь из приданого Эммануэля, оно там, в кладовке. А потом разожги огонь – ребенку холодно.

Форрест покачал головой, что-то бормоча себе под нос, и вышел из комнаты.

– Прости меня, – сказала Кики, когда он ушел.

– Как только мы оденем и согреем ее, мы ее покормим, – сказала Наоми. – У меня есть молочная смесь, которую я обычно использую как добавку к грудному молоку. – Она промокнула младенца полотенцем, которое протянула ей Кики, потом насухо вытерла ее другим полотенцем и взяла ребенка на руки. – Тихо, кроха, – сказала она, укачивая малютку. – Ш-ш-ш. – Она посмотрела на Кики. – Ты знаешь, что стало с Тимом и Марти? – спросила она.

Кики отрицательно покачала головой.

– В хижине не было телефона, и я не знаю, где они, знаю только, что где-то в Джэксонвилле. Я не знаю, что происходит между ними и губернатором, и не знаю даже, здесь ли они еще, или возвращаются назад, или… – Ее голос задрожал, когда она представила, как Тим и Марти входят в хижину и видят в ней ужасную сцену. – Как я сообщу им о том, что случилось?

– Думаю, я знаю, как связаться с ними, если они еще здесь, – сказала Наоми. Она прижалась губами к виску ребенка. – Ш-ш-ш, мой душистый горошек.

– Ты знаешь, где они?

– Догадываюсь, – сказала Наоми. – Точно не знаю, но в Джэксонвилле есть кое-кто из ОСКП. Возможно, они там. Мне не хотелось бы пользоваться нашим телефоном, но боюсь, что придется. Я позвоню после того, как мы позаботимся о ребенке.

Кики с облегчением выдохнула. Ей было необходимо поговорить с Тимом. Ей нужно было услышать от него, что он ни в чем не винит ее и что он по-прежнему ее любит.

– А как быть с Женевьевой? – спросила Кики. – Я просто оставила ее лежащей на кровати. Все было залито кровью.

Вздохнув, Наоми устало прикрыла глаза.

– Ты трогала что-нибудь? – спросила она.

– На мне все время были перчатки, я сняла их только тогда, когда принимала ребенка и щупала пульс у Женевьевы. Одну из них я оставила на кровати, а другая в машине. И маска тоже. Маска осталась в хижине. Я… Я думаю, что дотронулась до ручки двери, выходя из дома.

– Ты что-нибудь еще трогала без перчаток? – спросила Наоми.

– Нож, – сказала Кики. – И, может быть, дверцу шкафа. – Она не могла вспомнить, открывала ли шкаф до или после того, как сняла перчатку. – Пистолет! – сказала она. – Я не прикасалась к нему, но я и его тоже там оставила.

– Хорошо. – Казалось, это перечисление обессилило Наоми. – Я попрошу Форреста заняться всем этим.

– Заняться этим? Что он сделает?

– Это не первая могила, которую он выкопает, – сказала она.

Кики встала.

– О нет! – проговорила она в ужасе.

– Ты можешь предложить что-то другое?

– Ее семья должна… – Голос дрожал. Должна что? Узнать, что произошло? Забрать тело? Что? Она закрыла глаза. – Это ужасно, – сказала Кики.

– Неприятная история, согласна, – сказала Наоми.

– Ты уверена, что Форрест сделает это? Он так зол на меня.

– Он сделает, – сказала Наоми. – Сделает это ради того, чтобы защитить нас, так же как тебя. Ты попалась, мы все попались. Ты можешь рассказать ему, как туда добраться?

– Я… возможно. Постараюсь.

– Ты вся грязная. – Наоми осмотрела ее одежду. – Тебе нужно помыться.

Опустив глаза, Кики увидела свою фланелевую рубашку, заскорузлую от крови. Джинсы на бедрах были холодными и мокрыми, а тапочки без шнурков были забрызганы красным. Она снова села на кровать. У нее закружилась голова, когда она увидела на себе кровь Женевьевы.

– Прими душ. – сказала Наоми. – Положи свою одежду и парик в пакет, и мы с Форрестом сожжем их, когда он вернется.

Кики дотронулась до своей головы. Она все еще была в светлом парике.

– Потом подбери себе что-нибудь из моих вещей. – Наоми говорила так, как будто прежде делала это не раз. – Вперед. – Кики не пошевелилась, и она подтолкнула ее локтем. – Я позабочусь о ребенке.