Текст книги "Белоснежка и медведь-убийца"

– Ничего я не скрываю, я знаю столько же, сколько и вы, – огрызнулся Мироныч. – А чего ты ей на ухо шептал, а? – вопросил он у Никитича. – Говори!

– Марку коньяка спрашивал, вот чего, – дерзко ответил тот.

Из кафе выглянула полная официантка.

– Эй, гренадеры! – Она поежилась от холодка. – Мне ваши стаканы убирать, что ли?

– Отставить, Марья! – обернулся полковник.

– А чего тогда на ветру-то балаган устроили? Сейчас полиция еще приедет, нам уже выговаривали, что тут у вас сходки прям на тротуаре! Митинги! А вы их санкционировали? А? Сколько можно?

Полковник махнул рукой на своих:

– Вот и общайтесь с вашей прессой. – И широким шагом двинулся к кафе. – У меня водка стынет! Щас всё выпью, вам не оставлю!

Это была угроза, и, как видно, небезосновательная. За ним потянулись еще несколько человек. Те, что остались вместе с Никитичем, в двух словах рассказали уже известную историю. Мол, разошлись поздно, а утром узнали – убили! И кто? Медведь!

– Это мы и без вас знаем, – ответил Кирилл. – Тут и на стопку водки не тянет.

Когда те уходили, Никитич вновь многообещающе подмигнул Юле, и она ответила ему легким кивком: «Через пару часиков!»

2

Они шли обедать в ресторан гостиницы «Колос». Юля по дороге набрала номер.

– Алло, мам, привет! Да, все нормально. Сейчас иду обедать. Потом целебные ванны… – Она поймала осуждающий взгляд Феофана Феофановича, тот даже покачал головой.

Юля показала ему кончик языка.

– Лиса! – прошипел Позолотов.

Следопыт посмеивался.

– Не надо тебе консультироваться у главного врача, – строго проговорила Юля. – Не-хо-чу. Если будешь вмешиваться в процесс лечения, я соберу вещи и вернусь в Москву. Да, ты меня знаешь. Ванны с солями, грязевые ванны, прогревания, ультрафиолет, лазер, много чего еще. Целый комплекс! Воздух тут свежий, кругом фонтанчики журчат. Тут все располагает к творчеству. Пишу статьи. А как у вас дела? – Юля слушала и кивала. Они уже входили в столовую. – Ну ладно, мамуля, буду есть свой диетический суп. Молочный с лапшой. Да. И котлетки на пару. Папулечке привет! Горячо целую вас обоих. Пока! – Она убрала телефон и села на стул, галантно отодвинутый для нее Кириллом. – Ну, что? – спросила она у Позолотова.

– Врушка ты! – плюхнувшись на свой стул, бросил тот. – Любого вокруг пальца обведешь.

– А вы бы хотели в компаньонки дуру набитую? – парировала девушка.

– Нет, – честно признался Феофан Феофанович, – ты мне нравишься такой, какая есть.

– То-то же, – кивнула Юля.

– Но вранье родителям я не приветствую.

– Переживете. – Она потянула носом пар от первого блюда и блаженно зажмурилась. – Класс!

– Хорош диетический супчик? – насмешливо поинтересовался Белозерский.

– Солянка – чудо! – проглотив первую ложку солянки, ответила Юля.

– В провинции умеют готовить простую еду: блины, солянки, котлеты, – тоже принимаясь за солянку, бросил Кирилл. – Пироги! Ты рассказывай, рассказывай, – кивнул он Юле.

Они еще не успели поведать Феофану Феофановичу о встрече с выпивохами у кафе «Радуга». Ко второму блюду, хорошо прожаренной отбивной, она уже пересказала в общих чертах их недавнюю словесную баталию под открытым небом.

– Теперь у нас есть зацепка, – резюмировала Юля.

– Если только этот старый алкаш не хочет выудить у вас две бутылки коньяка, – тоже резюмировал Позолотов.

– Каким образом? – спросила Юля.

Позолотов рассмеялся от души.

– И кто меня это спрашивает? Великая лгунья! Обдурить вас проще простого. Уверен, он уже сочинил для вас какую-нибудь байку. И скоро вы ее услышите. Получит свой коньяк или деньги, а вы – гадайте! Так было или не так.

– Это возможно, – согласился Кирилл.

– Мне кажется, он что-то знает.

– Почему тогда он не поделился этой правдой со своими выпивохами, а? – спросил Позолотов. – Да они должны были друг другу все рассказать за пузырями-то. Даже лишнего. Не верю в секреты этого вашего Никитича! Впрочем, скоро мы все узнаем. Жду вас, детки мои!

В три часа дня Юля и Кирилл отыскали в окрестностях кафе «Радуга» короткую улицу Смолянскую, а на ней и обветшалый хрущевский дом «56», один в ряду себе подобных.

– Квартира четыре – это первый подъезд, – определил Кирилл. – Второй этаж.

Тут был домофон. Юля нажала на кнопку вызова, и скоро хриплый голос в старом динамике произнес: «Слушаю?»

Дверь подъезда отворилось, они поднялись на второй этаж. Вот и квартира четыре. Им открыл уже знакомый пожилой дядечка. Никитич. Только теперь он был в трико и старом свитере.

– С подарком? – спросил он.

– С конвертом, – кивнула Юля.

– Входите.

Они вошли в прокуренную до тошноты квартирку старого одинокого человека.

– Как вас зовут? – спросила гостья.

– Иван Никитьевич Мальцев.

– Только вначале информацию, Иван Никитьевич, а потом сюрприз. – Они разулись и прошли в залу, где на протертом ковре стояли старые кресла и журнальный столик, а у стены – старый тертый-перетертый диван. – И чтобы она была достоверна.

– Вот что, товарищи газетчики, – заметил хозяин. – Я вам расскажу то, что знаю. Но я не обещаю вам, что эта информация будет самой обычной. Совсем нет! Садитесь, куда хотите, – он указал им на диван и на одно из кресел, а сам сел в другое.

Юля решала, куда бы ей присесть. На журнальном столике лежала прожженная в двух местах газета, пачка дешевых сигарет и зажигалка. Хозяин вытащил из пачки сигарету, закурил, бросил зажигалку на прожженную газету. Усмехнулся:

– Так что давайте вначале ваш гонорар, а потом уже я буду рассказывать.

Юля встретила взгляд Кирилла, и тот пожал плечами, мол: решай сама. Прошел и сел на диван.

– Ладно, – кивнула Юля.

Она достала из сумочки конверт, протянула хозяину дома и села в другое кресло. Тот с нескрываемым любопытством развел края конверта и заглянул внутрь.

– Штука? Маловато, конечно. На трехзвездочный коньячок, – усмехнулся он. – Ну да ладно. Пойдет.

Юля достала из той же сумочки диктофон и положила его на столик перед хозяином дома.

– Мы вас внимательно слушаем, Иван Никитьевич.

Тот глубоко затянулся. Курил он дешевые сигареты, и Юля приготовилась терпеть.

– Я знаю то, чего другие не знают, – сказал он. – Я знал Калявина в этой компании лучше других. И уже давно. Он был молчуном. Когда я его встретил, то понял, что друзей у него нет. Иногда только говорил, что провел бурную, знаете, жизнь. Он сначала по комсомолу был в Политехе, потом в райком попал, опосля уже по партийной линии пошел, так он мне говорил…

Юля поморщилась, ей, юному поколению, требовались пояснения. На помощь пришел Кирилл:

– Раньше было так, Юля: самых активных студентов выдвигали в профком или комитет комсомола. А самых-самых активных приглашали потом в райкомы, горкомы и обкомы комсомола. Многие соглашались. А из тех уже, кто бы самым перспективным, отбирали в райкомы, горкомы и обкомы партии. Они ни во что не верили, разумеется, ни в какой коммунизм, вешали лапшу на уши и жили припеваючи, комсомольцы особенно. По заграницам катались, фарцовкой занимались. Короче, еще теми были прохвостами.

– Так он был карьеристом, этот Калявин? – поняла Юля.

– Возможно, – кивнул Мальцев. – А потом перестройка. А Калявин в Политехе нефтяной факультет закончил. Его устроили на какую-то хорошую должность. В фирму. Выезжал по нефтянке, по месторождениям, с инспекциями, по буровым. – Никитич говорил отрывисто, покуривая, кивая самому себе. – Иногда его прорывало и он признавался, что частенько прежде охотился, то тут, то там… Ну так это и понятно, чего там еще делать, в лесах и полях да болотах-то, в свободное время? Говорил, что бил метко – Хозяин дома взглянул на Юлю. – Особенно предпочитал медвежью охоту…

– Очень интересно, – кивнула Юля, морщась от спертого воздуха в комнате и сигаретного дыма. – А форточку можно открыть?

– Пусть ваш кавалер откроет, – кивнул на окно Никитич.

Кирилл быстро поднялся, подошел к окну, открыл форточку и вернулся на место.

– Говорил, как нужно по правилам охотиться, – продолжал хозяин дома. – Как идти по следу за медведем. День, два, три. Как не дать медведю оказаться у себя за спиной. А еще, например, говорил: если ты убил медведицу, то должен выследить и убить ее медвежат. Не оставлять их шататься по лесу и умирать голодной смертью или дать им вырасти убийцами, а то и людоедами.

Рассказ Ивана Никитьевича Мальцева был обрывочен, но интересен, фигура Калявина прорисовывалась все точнее: старый партиец, выпивоха Калявин был замкнут, по большей части молчалив, почти ничего не говорил о своей прошлой жизни. Была жена, ушла. Где-то есть дочь, с которой он не виделся годами. О друзьях – ни слова. Точно и не было их у него никогда. Как такое могло быть? Неизвестно.

– Но что-то он скрывал, это было ясно, какой-то секрет. – Иван Никитич Мальцев задумался. – Ты диктофон-то выключи, девочка, – вдруг сказал он.

– Как же так?

– А так же. Или еще десятку прикладывай к этой штуке. Федя меня простит, я так думаю. Ну а нет – просто поймет. Как почивший пенсионер еще покуда живого пенсионера.

Юля потянулась и выключила диктофон.

– Второго нет? – спросил хозяин дома.

– Нет, честное слово, – ответила Юля, а сама подумала: «Жаль, что нет!»

– Хорошо. Так вот, его словно мучило что-то. Так порой камень лежит на душе и мешает вздохнуть свободно. Мы как-то на рыбалку махнули, с ночевкой, лет десять назад. Спали в одной палатке. Так я ночью просыпаюсь от крика. И от такого мучительного, точно жилы из кого тянут. А это он кричит – Федька. Я ему: ты чо? Ты чо? Трясу его. А он ревет и ревет. Потом как схватит меня за руку, едва пальцы не сломал. Вовремя проснулся. Я ему и говорю: «Ты, Федька, во сне и убить можешь». – «Не мели чушь! – ответил он. – Со всяким бывает. Кошмар у меня был…» – «А что за кошмар-то?» – спрашиваю я… Хе-хе! – мрачно усмехнулся Иван Никитович и, качая головой, раздавил окурок в пепельнице. – «Медведь за мной по пятам идет, вот какой кошмар, – ответил он мне. – Я ж охотник, много кого пугал и пугался, бывало». Я еще тогда подумал: странно! Охотники и помирают охотниками. Как и рыбаки рыбаками. Это ж страсть! А этот бросил свое дело-то. Я спросил его: почему? Федька ответил: надоело, мол, зверушек губить. «Зеленым» я стал, рассмеялся тогда он. Ну, мол, в партию зеленых записался.

– Я поняла, – кивнула Юля. – И вы ему поверили?

– А чего ж ему не поверить-то? – ответил вопросом на вопрос Никитич. – Кто бы его услышал тогда в палатке, кому бы он руку стал ломать, всякий бы поверил. Было у него что-то прежде.

– Но что? – требовательно вопросила Юля.

– А вот этого я вам не скажу, барышня. – Хозяин потянулся за новой сигаретой и закурил. – Тут он – молчок. Но догадаться-то можно. Что-то, видно, приключилось с ним на охоте. Еще до нашего знакомства. Потому что с винтовкой, с ружьем, в смысле, я его только на старой фотке видел, и то случайно. Он пару своих ружей в шкафу прятал, это я знаю точно.

– Это все, Иван Никитич? – с дивана спросил Кирилл Белозерский. – За это вы просили еще десятку?

– Не-е, – протянул тот. – Самое-то интересное впереди. То, что за неделю до его смерти случилось…

– Продолжайте, – кивнула Юля. – Мы вас внимательно слушаем, Иван Никитьевич.

– Продолжаю, девушка. Федя жил в такой же хрущобе, как и моя. Только на первом этаже. И вот ночью, около полуночи, у него снова кошмар. Это он мне рассказывал. Кто-то стучит под его окном палкой: тук, тук. И неровно. То стук умолкает, а то вновь становится слышнее. Отрывает Федька голову от подушки и смотрит в окно. А там – здоровое темное пятно. У самого стекла. И решеток. У него ж решетки были, что б не залез никто. Федька поначалу не понял, что это такое, газета, может быть, прилипла, решил он, или еще что; все присматривался, а потом и дышать перестал… когда это пятно пошевелилось. Это была медвежья голова – и она заглядывала в его комнату!

Кирилл даже подался вперед, Юля и сама дышать перестала.

– Сочиняете? – прошептала она.

– Нет! Говорю, как есть! Как он мне рассказал! Верил бы в Бога – перекрестился! Памятью жены покойной клянусь! Вот и я ему, зная, какие Федьке кошмары-то снятся, говорю: «Да приснилось тебе!» А он: нет! Так было. Вжался Федька в стену, а медведь лапу поднимает и прижимает ее к решетке и морду между прутьев просовывает. Рвется к нему, стало быть. Федька сполз с постели – и к шкафу. Винторез-то у него заряженный был. Это после того, как у них одну квартиру обчистили. У них весь дом новые замки поставил. А когда винтовку на изготовку взял, глядь на окно, а там уже никого нет. Точно почуял медведь, увидел! Ночь и луна! Всё.

– Но ведь такое могло присниться, правда? – предположил Следопыт.

– Могло, – согласился Никитич. – Если бы этого медведя весь мир по Интернету уже не видел в нашем городишке и если бы его, Федьку, этот медведь три дня назад не задрал рядом с домом. На этой вот улице. То и впрямь я бы сказал: приснилось! Да только не теперь. И еще…

– Да? – напряглась Юля.

– Федька вышел на следующий день и подошел к своему окну. Уж кто-кто, а он-то знал медведя, каким тот бывает, когда встает в полный рост, так вот, именно голову и его лапы он увидал бы, не более того, если бы зверюга встала на задние лапы и потянулась к окну. Реализм был, вот что главное! Никаких фокусов!

– Простите, но почему вы не рассказали об этом своим друзьям? – недоверчиво смотрела на него Юля.

– По рюмочной-то?

– Ну да. И вообще, о том, что его преследовали какие-то призраки.

– А зачем? Себя и Федьку дураком выставить? И потом, я ему слово давал, что ничего полковнику не скажу. Мироныч потом задолбал бы расспросами и насмешками. Приставучий он, наш полковник. Как его подчиненные терпели-то, не представляю.

– А где он жил?

– Федька-то? Да на этой же улице, только подальше. Дом номер тридцать семь. Торцом к дороге стоит.

– А квартира?

– Два, кажись.

Гости встали.

– Иван Никитич, а как его жена, дочь? – продолжила интервью Юля. – Где они?

– Да понятия не имею, – ответил Никитич. – Он о них ничего не говорил и не хотел говорить. А я и не расспрашивал. Знаю только, что дочь замуж выходила, в другой город уезжала, а потом вроде как вернулась. Развелась и вернулась, только уже с ребенком. Он когда-то бросил их, дочь еще маленькой была, они его вроде так и не простили. И отношения с ним не поддерживали. Вот такая вот грустная история.

Минут через пять хозяин провожал двух «корреспондентов». В прихожей Кирилл помог Юле одеться. Девушка надвинула на глаза кепку с широким козырьком.

– Если вы это напишите – о его кошмарах и об этом ночном визите, я скажу: выдумали все. Полковник, Мироныч-то, только лишний раз прав окажется. Ясно?

– Ясно, – кивнула Юля. – Всего доброго. Вы нам очень помогли.

Они вышли на улицу.

– Мы думаем об одном и том же? – спросила Юля.

– О чем думаешь ты?

– Я хочу подойти к дому Калявина, к его окнам.

– Идем, – согласился Кирилл.

Они шли вниз по улице Смолянской. Однообразные хрущевки тянулись с обеих сторон. Стояли то вдоль дороги, то торцом к ней. Когда машин не было даже на горизонте, Юля и Кирилл перешли мокрую от осенней сырости неровную асфальтовую дорогу.

– Мне тоже снились кошмары, – когда они оказались на тротуаре, призналась Юля. – У меня ведь первоклассное воображение! Так вот, монстры, которые мне снились, во сне со мной не церемонились. Они проходили через двери, через решетки, кстати, влетали в форточки…

– Даже так?

– Ага. Когда я читала еще в детстве всякую приключенческую и фантастическую всячину, особенно фэнтези, то за мной гонялись гоблины, мутанты и прочая нечисть. Они вели себя очень нагло и нереалистично. Причем чем больше я их боялась во сне, тем активнее и непредсказуемее они были.

– Ты это к тому, что в квартиру Калявина и впрямь мог заглядывать тот медведь?

– Да. Именно об этом.

– Но ведь наш медведь призрак?

– Кто это сказал? Полиция? У нашего медведя самые настоящие когти, которыми он рвет человеку плоть, ребра ломает. И оставляет шерсть, кстати. А стало быть, не совсем он призрак… Вот он, тридцать седьмой дом! – ткнула пальцем в сторону Юля.

После недолгих расчетов они стояли во дворе дома напротив окон квартиры покойного Федора Ивановича Калявина. Вокруг желтели и опадали листья. Осень в таких вот двориках особенно лирична и печальна.

– Что ж, пожалуй, если медведь встал бы на две лапы, то как раз его голову Калявин бы и увидел, – согласился Кирилл.

– Ага, – подтвердила Юля. – Нам бы теперь с его женой и дочкой побеседовать. Что скажешь?

– Для этого позвонить надо Борщову. Эта информация не секретная.

– Вот прямо сейчас и позвоним, – решила Юля.

– А что скажем этим женщинам?

– Я придумаю. Калявина мучили кошмары, это уже ясно. И ясно, что медведь не просто так подобрался к нему. – Она смотрела на окна недавно убитого человека. – Мальцеву, товарищу по рыбалке и забегаловке, Калявин не открылся. Только подразнил его. А вот родные, которых он обидел своим уходом, знают о нем наверняка больше.

3

Вдова и дочь Калявина жили на другом конце городка Лещёва. Борщов дал полную информацию об этих женщинах. Антонина Дмитриевна Калявина разошлась с мужем давным-давно; он ее бросил, она его так и не простила. И дочь настроила против отца. Как поняли Юля и Кирилл, благодаря неверному мужу и плохому отцу эти женщины мужчинам не доверяли патологически. Людмила Сабрыкина, дочь Калявина, вернулась в родной город после развода два года назад и поселилась у матери. У нее был сын, которому сейчас исполнилось пять лет. Так они и жили втроем в двухкомнатной квартирке на окраине Лещёва. Антонина Дмитриевна работала на макаронной фабрике «Заря» и туда же устроила свою дочь. Бытовая ситуация, каких миллионы, самая что ни на есть будничная и неприметная жизнь.

– Ну, ты уже придумала, как им представишься? – после легкого перекуса в гостинице, когда они возвращались в номера, спросил Белозерский. – Или еще нет?

– У меня есть корочки ФСБ, ими и воспользуюсь. Но представлюсь работником спецотдела, который занимается паранормальными явлениями.

– Хитро! – пробубнил топающий сзади Феофан Феофанович.

– «Секретные материалы» по-русски? – улыбнулся Следопыт.

– А почему нет? – пожала плечами Юля. – Уверена, в органах есть такой отдел.

– Умно! – вставил Позолотов.

– Сейчас позвонишь?

– А чего тянуть? – спросила Юля. – Надо – значит надо.

Город Лещёв был сравнительно небольшой, и через полчаса они уже подъезжали на «Запорожце» к дому женщин-одиночек на другой его окраине. Это был частный сектор, и перед ними стоял старый, но еще крепкий на вид одноэтажный деревянный дом. На звонок у ворот быстро открылась дверь – их ждали! – и по ступенькам торопливо сбежала моложавая русоволосая женщина в джинсах и свитере, в наброшенной на плечи куртке, с милым уставшим лицом. Очень быстро подошла к калитке.

– Это мы вам звонили, – сказала Юля. – Лейтенант Шмелева. Специальный отдел.

– Я уже поняла, товарищ лейтенант, – кивнула та. – Сейчас впущу! Мать у родни гостит, с внуком, а я вот отдыхаю. – Она поймала зоркий взгляд спутника молодой работницы спецотдела, кивнула: – Здрасьте.

– Здравствуйте, Людмила Федоровна, – уважительно сказал тот.

– Лейтенант Белозерский, – представила его Юля. – Из моего отряда. Оперативник.

– Круто, – кивнула молодая хозяйка. – Вот бы мне свой отряд! С оперативниками. Уж я бы развернулась.

Она была милой и обаятельной и сразу приглянулась гостям, особенно Кириллу.

– Тут и ответственность большая, – деловито заметила Юля.

– Тоже верно, – вздохнула хозяйка. Они двинулись по тропинке к дому. – А вы на чем приехали-то? Что-то я смотрю – пешком…

– Да мы решили прогуляться, – быстро ответила Юля. – Осмотреть городок. Такие события, знаете, не каждый день происходят.

– Это верно, – мрачно заметила Людмила. – Не каждый. А у вас, как я понимаю, опасная работа?

Юля перехватила взгляд Кирилла.

– И очень сложная, – добавила гостья.

Они поднялись по крыльцу, вошли в дом.

– Проходите в гостиную, – пригласила Людмила. – Не разувайтесь.

– Как это так? – возмутился оперативник. – Мы разуемся.

– Да не надо!

– Надо, – строго произнес лейтенант.

Юля усмехнулась: вежливые спецы? Ладно. Они вошли в убранную гостиную с коврами и скатертями.

– Чаю? – предложила хозяйка.

– Не откажемся, а, товарищ лейтенант? – спросил оперативник.

– Если только с домашним вареньем, – весело проговорила Юля.

– С крыжовником, например? – улыбнулся добрый оперативник.

– Можно и с крыжовником, – живо кивнула Людмила. – Сейчас только чайник поставлю.

И заспешила на кухню.

– Мне стыдно морочить людей, – поморщился Белозерский. – Особенно бедных одиноких женщин. И очень милых, кстати.

– Разговорчики в строю, товарищ лейтенант, – оборвала его Юля. – Дело прежде всего.

– Это ведь не полковник Мироныч, алкоголик.

– Тем не менее, – она поймала и сжала его пальцы, – терпи.

Они сели на старые стулья, расставленные вокруг большого круглого стола, застеленного белой скатертью. Пока закипал чайник, Людмила выставила чашки, нашла печенье, поставила на стол банку с вареньем. Скоро уже перед ними из чашек поднимался пар. Кирилл брал из розетки чайной ложкой одну ягоду за другой и кивал:

– Вот именно таким оно и должно быть, варенье из крыжовника.

Юля решила действовать, пока ее помощник не раскис в гостях одинокой и симпатичной женщины.

– У нас очень много вопросов, Людмила Федоровна, и все один важнее другого. Давайте сразу перейдем к делу. Итак, расскажите нам, когда вы последний раз виделись с вашим отцом. При каких обстоятельствах. Вообще, как часто вы с ним встречались?

– Очень редко. – Людмила отбросила русую прядь волос со лба. – Он нас бросил, когда мне было всего семь лет, я его плохо помнила. Мать все говорила, что пока он работал в комсомоле и в партии, то бросить не мог, она бы на него пожаловалась и ему бы устроили головомойку, а когда все посыпалось, тут же и ушел. Это ее слова. У моей матери сложный характер, с ней не всякий стерпится, вот отец и не стерпел. Я так думаю. Он мне об этом потом и сам сказал, еще до того, как я вышла замуж. Деньги он нам переводил исправно, кстати. Но он был холодным человеком и, мне так кажется, не испытывал ко мне тех отцовских чувств, которые должен испытывать к дочери родной отец. И у меня не сложилось с ним. И мать настраивала против него. Короче, семьи не вышло, привязанности тоже. Было только чувство утраты. И чувство, что все должно было случиться в жизни иначе.

– Он ведь был охотником?

– Еще каким! Фанатиком! Мать так говорила. Она ненавидела его охоту.

И за чаем Людмила рассказала, как и почему не сложилась их семья. Отец, как она понимала, жил исключительно своей жизнью и свои интересы ставил на первое место. Хотя зарабатывал он неплохо и укорять его в том, что он не обеспечивал семью, было нельзя. Что до охоты, то она была лишь лакмусовой бумажкой его отношения к близким. На нее Калявин мог променять все что угодно. Родных и близких в том числе. Он был партийным вожаком, но высоко не пошел, дослужился до второго секретаря чего-то там, кажется, райкома. Потом работал в нефтяной промышленности. Его и так дома видели только время от времени. А тут еще он уезжал на долгие дни со своими друзьями. Иногда на недели, на Урал. А мать с ним после этого днями и неделями не разговаривала. А иногда и месяцами. Она считала, что так себя женатые не ведут. А отец все чаще говорил: хочешь – разводись.

– Это то, что я поняла из их отношений, – в конце своего рассказала заключила Людмила. – Он вообще был одиночкой, сам по себе. А потом однажды, как она сказала, взял и переменился. Просто стал другим.

– Как это – другим? – спросила Юля.

– Замкнутым, мрачным. Он и так не баловал ее вниманием, а тут просто отдалился. Точно стена между ними образовалась.

– Но что послужило причиной? Может, другая женщина?

– Кажется, нет, – покачала головой Людмила. – Мать поначалу так думала, а потом поняла – причина другая. Куда худшая…

– Но что может быть еще хуже для женщины? – поинтересовалась Юля. – Хуже предательства, измены?

– У него на душе был великий грех, – вдруг услышали они от двери.

И втроем обернулись. На пороге стояла хмурая пожилая женщина в куртке с капюшоном. Резкие вертикальные черточки в уголках ее губ говорили о суровости и неприветливости натуры.

– Привет, ма, – кивнула Людмила. – Как тетя Зина?

– Жива-здорова, тебе привет передает.

– А Юрочка где?

– На лавке сидит, – кивнула та на двор.

– С Котофеичем?

– Ага. Соскучился.

– У нас товарищи из органов, – объяснила молодая хозяйка.

– Это я уже поняла. Со смертью Федьки, да еще такой, – она покачала головой, – удивляюсь, как наш дом еще по кругу не обложили.

Гости «из органов» представились.

– А что вы думаете по поводу этой смерти, Антонина Дмитриевна? – спросила Юля. – Вашего бывшего мужа.

– Что я думаю? – цепко глядя ей в глаза, усмехнулась женщина. – По поводу Федькиной смерти?

– Да, именно вы.

Людмила опустили глаза: кажется, она знала ответ своей матери.

– Думаю, чёрт его забрал, – зло рассмеялась Калявина. – Пришел, вспорол ему брюхо, чтобы смерть медом не показалась, и забрал его черную душу. Вот что я думаю.

Молодая женщина даже покачала головой. Несомненно, за последние дни она уже не раз слышала эту версию. Кирилл тяжело вздохнул. Да, семьи у них точно не вышло. Бедные женщины…

– А если правда? – пристально смотрела на нее Юля.

Антонина Дмитриевна прошла в дом, сбросила куртку.

– А я вам правду и сказала, – ответила она. – Черт – он ведь разные обличья-то принимает. Сколько Федька-то живности перебил, а? Я ему говорила: поостерегись. Тебе за твою охоту придется ответить. Особенно за медвежат. Вот за Федькой-то черт в облике медведя и пришел. По-моему, так оно и правильно. И сколько он нам зла сотворил. У него ведь еще первая семья была. Там какой-то ребенок остался, тоже, кажись, девочка, он оттуда тоже ушел.

– К вам?

Она вдруг смутилась.

– Да.

– Стало быть, не он один виноват? – Юля вроде как оправдывала ее мужа.

– Вы, товарищи из органов, задавайте свои вопросы, а то нам пора ребенка кормить.

– Да мы, в сущности, уже все узнали, – сказала Юля. – Пожалуй, еще такой вопрос, Антонина Дмитриевна. Сколько лет прошло с тех пор, как Федор Калявин ушел от вас?

– Двадцать пять, четверть века. Людмиле тогда семь было.

– Ну вот, выдала мой возраст, – улыбнулась ее дочь.

– Мы пойдем, – засобиралась Юля. – Людмила Федоровна, вы нас проводите?

– Конечно, – кивнула та.

Они вышли из дома, спустились с крыльца. По саду бегал мальчишка за котом, тот убегал от него перебежками.

– Это мой Юрочка, – кивнула Людмила.

– Мы уже поняли, – ответил за обоих Следопыт. – Милый мальчик.

Тот обернулся и показал им маленький розовый язычок.

– Хулиганит только, – улыбнулась она, глядя на сына.

Они прошли по тропинке до калитки.

– А скажите, – вдруг обернулась Юля к женщине. – У вашего отца были ночные кошмары? Может быть, мать вам говорила об этом? – И Юля, и Кирилл сразу заметили, что этот вопрос взволновал женщину. – Не стесняйтесь, говорите.

– Были, – кивнула Людмила. – Мне мать говорила, что он по ночам стал стонать и кричать, чего раньше не было. Это случилось после очередной охоты. «Не будем ее убивать, не будем!» – иногда говорил он. Так рассказывала мне мать. Дострелялся по своим медведям, говорила она. Звери за ним во сне приходить стали. Так ему и надо, окаянному. И так далее и тому подобное.

– Ее убивать? – переспросила Юля.

– Ага. Ну, охотникам все равно: медведь, медведица. Зверь, и все тут.

– А когда они с вашей матерью разошлись, он что же, вновь к другой женщине ушел?

– Просто ушел. А там кто его знает, – пожала она плечами.

– Когда повзрослели, вы с ним нечасто встречались?

– Очень редко. Как с чужим человеком. Больно было. До слез. Словно все мы потеряли в жизни что-то важное. И безвозвратно. – Людмила пожала плечами. – Но ведь так оно и есть. Он мне как-то еще сказал…

Женщина осеклась. Юля внимательно взглянула на собеседницу:

– Что?

Кирилл тоже устремил на Калявину вопросительный взгляд.

– Глупо это как-то, – покачала головой Людмила. – Это года три назад было, я только что развелась, вернулась домой. Он был нетрезв. Договорился о встрече, передавал деньги для Юрочки.

– Так что он вам сказал?

Людмила взглянула в глаза Юле:

– Сказал, что в Бога не верит, но молит Его, если Он все-таки есть, чтобы его проклятие не перешло на меня и на сына. Говорил посмеиваясь, а глаза так и бегали…

– Но что за проклятие?

– Он сказал, что зверь приходит за ним по ночам. За его грехи…

– Зверь? – поморщилась Юля.

– Да, так он сказал. Я подумала, мало ли. И что за выдумки? Что за зверь? Может, допился. Мне говорили, что он стал много пить. Я забыла об этом, почти забыла, пока все это не случилось. Пока его не задрал медведь. Этот призрак. Ужас ведь какой. До сих пор поверить не могу.

– Но не ваша мать, правда? – спросила Юля.

И оглянулась на дом – в окно на них смотрела Антонина Дмитриевна. Даже через стекло Юля разглядела улыбку на ее лице. На окно оглянулась и Людмила.

– Нет, мать верит, что за ним пришел дьявол. Представляете?

– Представляю, – честно ответила Юля. – Работа у нас такая. Паранормальная.

– Бывает страшно? – участливо спросила Людмила.

– Еще как, – ответила Юля. – Но мы крепимся. Да, товарищ лейтенант?

– Крепимся, – подтвердил ее слова Следопыт.

В глазах молодой мамы блеснуло любопытство:

– Насмотрелись, наверное, всякого, да?

– Врагу не пожелаешь, – не стала вдаваться в подробности гостья. – Телефон оставьте нам. На всякий случай.

Людмила продиктовала. Кирилл набил в свой сотовый.

– Ну что, я пойду? – посмотрела на гостей молодая женщина.

– Идите, – кивнула Юля. – Если что, мы вам позвоним. И да, не говорите о нашем визите никому. Даже полиции. У нас свое расследование. Особенное. Мы к вам из самого центра приехали, – добавила она. – Нам никто мешать не должен.

– Ладно, – пообещала Людмила.

Она наконец-то отворила калитку. Юля и Кирилл вышли.

– Всего вам доброго, – искренне пожелал Следопыт.

– И вам, товарищ оперативник, – ответила та.

Попрощалась и Юля. Они пошли туда, где оставили машину. Юля обернулась. С дорожки перед домом на них смотрела Людмила. На прощание еще раз кивнула гостям. И Юля ответила ей кивком.

– Жутковатая история, – усмехнулся Кирилл, когда они подходили к «Запорожцу». – Неправдоподобная. Темная и страшная.

– Как детская страшилка, – добавила Юля. – Только с летальным исходом. И, мне кажется, это только начало.

Они забрались в красный автомобиль. Кирилл включил зажигание, и автомобиль радостно ожил.

– Почему ты так думаешь?

– Интуиция, – ответила Юля.