Текст книги "Коллекционер (сборник)"

Первое время туристы были в некоторой растерянности, но, к несчастью для владельца гостиницы, их счастье оказалось слишком кратковременным.

Согласитесь, когда ты в разгар потрескавшегося от изнуряющего зноя дня являешься в номер, тебе не очень хочется дожидаться, пока воздух в нём охладиться. Гораздо приятней возвращаться в прохладу, заранее приготовленную к твоему приходу. Правда, же? Тяга к прекрасному (а что может быть прекрасней прохлады в раскалённый африканский полдень!) двигала творческую мысль. Прогресс оказался неизбежен.

Загадка египетского сфинкса, скрывающегося в облике кондиционера, разрешилась очень просто. Достаточно было купить самую дешёвую телефонную карту и вставить её в блокиратор вместо ключа от номера – вот вам уже и энергонезависимость. А чтобы пресечь случайное попадание обслуживающего персонала, который бы мог легко уличить постояльца в контрабандном потреблении электричества, русскоязычные туристы, уходя из номера, вывешивали на двери табличку «Don’t disturb!». И никто, как говорится, не узнает, где могилка моя… Как, вы не помните, откуда эти слова? Это же из погребальной песни фараонов IV-ой династии. В частности – Хуфу и сына его Хефрена. Увековечено в граните. Сомневаетесь? Анна же мне поверила… правда, не сразу, поначалу долго смеялась.

Итак, вы хотите узнать, кто научил нашу Аннушку ловко охлаждать номер к своему приходу с пляжа? Разумеется, я. Так можете себе и записать в протоколе, если захотите внести мою простую фамилию в чёрный список туристических агентств всего мира и его окрестностей.

Вы спросите, что за человек взял на себя смелость выйти из-за кулис и заговорить с читателем как со своим соседом по дому или приятелем по работе? Именно я – тот самый, кого называют автором, от автора, авторским голосом… да, мало ли, ещё как. Я просто не имел права таиться в просцениуме, маскируясь под использованную ранее декорацию. Мне очень хотелось пообщаться с прелестной спортивной барышней, которую я сам и придумал, как говорится, по образу и подобию… своего идеала.

Вот и сейчас я тихим ангелом опустился Аннушке на сбившуюся прядь непослушных пружинистых волос за ушком. Мы разговариваем.

– …и сидела я тёмными ночами на террасе. Да не просто сидела, а беседовала. Каждый раз с новым мужчиной. Нет ничего лучше фисташкового кальяна под болтовню ни о чём.

– Да ты просто Клеопатра, Анюта! Надеюсь, их утром казнили, мужиков этих?

– Так ведь не за что. Ночь-то они со мной не проводили в полном смысле этого слова.

– И верно – катастрофа! И что, ни один не приставал?

– Пытались поначалу, а потом быстренько сворачивали свои поползновения. А с одним даже диалог потом состоялся, который всё объяснил.

– К тебе, Аннушка, не знаешь, с какой стороны подступиться. Боязно даже.

– А тебя послушать, так ты кротостью весь в морскую свинку удался, а не в Казанову.

– Нет, я честно. Ты очень… очень свободная и независимая. Наверное, начальник какой-нибудь маленькой фирмы?

– Нет.

– Главный бухгалтер?

– Нет, не гадай-ка лучше, опять промахнёшься. Рядовой экономист…

– Ну да! Кто ж поверит…

– Почему?

– Ходишь тут, строишь всех…

– Строю? А ведь верно – редактор я в одном издательстве. Строю литературные конструкции. Однако только словами управляю, но не людьми. Даже не уволить никого!

– Тебе и намёка на подобную возможность давать нельзя – точно поувольняешь! И на отдыхе, видно, такая же, как и на службе. Легче к жизни относиться следует. А ты себе под стать мужика ищешь. Трудно это. Бес-пер-спек-тив-но!

* * *

Интернет-кафешка «Egyptian’s International World» представляла собой не очень опрятное помещение на первом этаже здания, разодранного частными египетскими предпринимателями на места получения невеликой по российским понятиям курортной маржи. В основном – это лавочки, торгующие «настоящими» древними папирусами, обувью и дамскими сумочками из «настоящей» же крокодиловой кожи, керамикой «времён Рамсеса Второго», а также копиями раритетов египетской монументалистики. Везде покупателям можно было отдохнуть и выпить охлаждённого чая каркаде. Везде, но только не в кафе. Как ни странно, там вообще ничего не было из продуктов питания, даром, что кафе.

Интернет здесь, правда, был. Но какой-то неторопливый и неспешный, словно бы разленившийся на жаре.

Хозяин, Ахмед – горбоносый мужчина с бородавкой на носу, сверху одет по-европейски, даже галстук имеется, а из кармана светлой сорочки виден уголок белоснежного платочка. Зато снизу сандалии на босу ногу и шаровары подозрительно-белого оттенка, напоминающие давно нестиранное солдатское исподнее. Запах? Об этом наша героиня ничего конкретного сказать не может, поскольку хозяин портала во внешний мир так обильно поливал себя кёльнской водой, по всей видимости, турецкого производства, что все остальные ароматы сворачивались в трубочку и тихонько опадали по углам помещения.

Анку Ахмед выделил сразу из всех своих посетителей. Во-первых, потому, что она немедленно потребовала себе клавиатуру с кириллическими символами, виртуальный программный суррогат её не устраивал. Как это так – на курорте больше половины русских, а клавиатуры совсем никуда не годятся! Что это за сервис, как вы себе думаете, любезный? Ахмед возражать не стал, хотя и гневно сверкнул маслинами хорошо отшлифованных северо-африканских глаз. А во-вторых, и в главных, спросите вы? Об этом Ахмед рассказал Анке во время их последней встречи. Наберитесь терпения, узнаете.

На четырёх компьютерах из шести (хозяин кафе почти неделю занимался мониторингом рынка предоставляемых услуг, вычисляя предполагаемую национальность будущих посетителей) были установлены драйверы-русификаторы, подаренные в начале позапрошлого сезона каким-то туристом из Казахстана. А вот с клавиатурами – беда. Привезли пять штук из Каира с наклеенными кириллическим знаками, но те очень быстро вытерлись и облетели, как засохшая тараканья шкурка во время генеральной уборки отлетает от плинтуса под раковиной на кухне. Была, правда, ещё одна клавиатура, которую кто-то оставил в номере ближайшей пятизвёздочной гостиницы. Её Ахмед купил за два фунта у администратора. Там буквы не клееные, а выдавленные. Фирменные, не какой-нибудь контрафакт: в самом Китае, наверное, делали.

Вот эту клавиатуру, скрепя сердцем, и отдал Ахмед Анке. Специально для подобного случая берёг. А сам всё анализировал: и отчего это у русских такая любовь к своему алфавиту. Вот поляки, итальянцы или испанцы ничуть не возмущаются, если английского языка не знают, молотят свои письма потихонечку на транслите и не предъявляют претензий к его, Ахмеда, заведению.

А эта! Эта… просто – ка-та-стро-фа! Собственно, он Анку иначе и не называл с момента их первой встречи. Катастрофа – что ж, очень миленькое имя. А дальше сработала известная морская пословица о том, что с названием судна напрямую связана его судьба: как корабль ты назовёшь, так он в море и пойдёт.

С того момента всякое появление Анки в компьютерном клубе приводило Ахмеда в крайнее замешательство. Он заранее соглашался на все условия клиентки: брал с неё пониженную плату за выход в сеть на том лишь основании, что у женщины не хватает фунта-другого наличности, чтоб заплатить за связь сполна.

А и в самом деле, Анна совершенно не обязана бегать по всему курорту, чтобы наменять для Ахмеда «полвагона финиковых фишек» наличными для расчёта за предоставленные услуги. Не маленький, перетопчется. Отдаст Анка, непременно отдаст. Когда-нибудь потом. Наступало «потом», и мудрый египтянин благоразумно переносил срок окончательного расчета на день позже. А накануне отлёта Анна и вовсе привела Ахмеда в состояние невменяемости, когда достала из сумочки цифровой фотоаппарат и принялась искать шнур мини-USB, который якобы был ею оставлен «где-то здесь», когда она отправляла часть материала своим сослуживицам по издательству. Напрасно Ахмед пытался убедить клиентку, что он давал для этого свой личный кабель, напрасно. А потом не выдержал, достал шнур из пакета и сказал:

– Катастрофа, тэйк ит… презент…

– Мне чужого не нужно, верните мне моё!

Ахмед чуть не вскипел. Но когда узнал, что египетских денег у Анки уже не осталось, а она намеревается сидеть в клубе весь вечер, то не выдержал и предложил:

– Плати, Катастрофа! Гив ми ё мани, ханни ханум!

– А вот это видел? – кокетливо покрутила стодолларовой купюрой перед носом египтянина Анка. – А менять негде. Так что теперь жди следующего моего приезда…

Ахмед понял, что жизнь его, если и удалась, то явно не сегодня и не в этом месте, куда всевышний откомандировал ему в наказание эту хорошенькую длинноногую шатенку, от одного вида которой хотелось бросить всё, включая заработанное непосильным трудом продавца нематериальных услуг, и бежать куда-нибудь в Гизу, поближе к вечным памятникам цивилизации.

Анна же тем временем преспокойно достала ТУ САМУЮ клавиатуру с кириллическими символами (она знала, куда её прятал Ахмед до её прихода) и уже болтала в «аське» с кем-то из подруг.

Владелец кафе, тихонько вздохнул и попытался было уйти «на хозяйскую половину», но потом притормозил и повернул голову на смех своей мучительницы.

– Видишь, она меня старой клюшкой назвала… – хохотала Анка. – Это я-то старая! Вот кошёлка! Хм… ну как же тебе объяснить-то. Хокки, айс хокки, понимаешь? Нет? А гольф? Вот, хорошо. Уже весело. А клюшка это… Понял? Молодец. Ну что ты опять заладил – Катастрофа, да Катастрофа. Не пойду к тебе старшей женой. И в хабиби не пойду. Странный ты, Ахмед, мужик. Зачем тебе три жены? Паранджу-то на меня хрен оденешь.

– Знаешь, Катастрофа, тебя нельзя брать в жёны! – вдруг выдавил из себя египтянин.

– Это почему?

– Ты сама как мужчина. Ты больше, чем мужчина. Ты – царица…

– Хатшепсут?

– Да! Тебе нельзя отказать. Тебе можно только повиноваться. Я это сразу понял.

– Вот как? – посерьёзнела Анка. – А наши мужчины этого никак не сообразят. Или… потому и не подходят, что понимают. Спасибо тебе, Ахмед, за то, что сказал. Теперь я долго буду думать. А долг я тебе непременно верну, ты не сомневайся. В следующем году приеду, наменяю много валюты и сразу рассчитаюсь. Нет, правда. Хочешь, вот эти сто долларов в залог оставлю?

– О, нет, Катастрофа! Пусть будет так, как есть. Нет должников, нет кредиторов. Я первый раз общался с такой… царственной женщиной. А за это не жалко платить. Давай лучше пить чай, пока нет посетителей.

– Ахмед, а что у тебя за музыка всё время играет, такая щемящая и нежная. Даже плакать хочется?

– Не знаю, хабиби. Один человек принёс. Другой день, как ты приехала. Денег дал, сказал, пусть играет всегда две недели подряд. Ещё сказал, будто называется «Жаль, тебя здесь нет». Как-то по-английски…

– Красиво. У меня за стеной тоже вечером играет…

Холодный каркаде с обожаемыми Анкой восточными сладостями оказался как нельзя кстати. Заканчивался последний вечер «в знойной жаркой Африке». Через сутки её ждала промозглость московских осенних сумерек и транзитная ночь в одном из аэропортов столицы.

* * *

Вернувшись домой, Анка принялась готовиться к обычной зиме российского севера: доставала из шкафа шубу, свитера… И, вытаскивая тёплое стёганое одеяло, впервые за много лет обратила внимание на рисунок. Пирамиды, сфинкс и храм Амон Ра в Долине Мёртвых, храм, построенный повелением царицей Хатшепсут. Вот и не верь после этого в мистические совпадения. А ведь сначала она хотела ехать в Тунис, на остров Джерба. Бог, как говорится, не позволил, напустив на Средиземноморье холодов и дождей. Запасным вариантом считался Израиль, но там было неспокойно, и Анка не рискнула пожертвовать своим замечательно-спортивным телом, чтобы прекратить пограничные конфликты в местах Общего Обетования.

И вот теперь за окном… Анка даже нацарапала небольшой виршик о том, что увидела за окном, назвав его «первоснежное».

 
грусть
смятение
услада
странный вечер на дворе
пусть
мгновенье
снегопада
не оставит долгий след
пусть
же скоро
очень
стает
этот нежный-нежный пух
муть
укором
осень
лает
и фонарь с утра потух…
 

* * *

Зима тянулась долго и уныло. И, будто и не было совсем ещё недавно тёплого Красного моря, палящего солнца в Луксоре, пляжного волейбола с немцами, обходительного экскурсовода Юсуфа, горбоносого Ахмеда с его извечным «Ка-та-стро-фа пришла!». Всё осталось за волшебной дверцей, которую великий фантаст Роберт Хайнлайн так и назвал «Дверь в лето».

А тут и весна подоспела, и запах её врывался в затхлые кубы офисов, тревожа мясистые ноздри первопроходцев частного капитала в нашем возлюбленном Мамоной краю. И понимали их, ноздрей, обладатели, что пришла пора, невзирая на превратности мирового финансового кризиса, отправляться в парфюмерные магазины, бутики и лавки, отряжаться туда, чтобы «вынюхать» тот единственный достойный аромат, который подойдёт той самой – неповторимой, невероятной женщине…

Впрочем, наверное, перебор. Редко, какой мужчина умеет подбирать парфюм своей спутнице. Но хоть какой бы, а у Анки к этому моменту никакого вовсе не осталось. Сгинул в небытие атлетический массажист Толик, почуяв силу Анкиного интеллекта, ушёл розовым летним утром почти год назад менеджер среднего звена Лёха, поняв, что его скудного кругозора явно не хватает, чтобы увлечь девушку в постель, как это он обычно делал с партнёрами по бизнесу, случайными дамами в вагонах СВ, встретившимися ему по пути следования в командировку, ночными «евро-капустницами» в минуты досуга.

А ещё раньше она даже была замужем.

Квартира Анке осталась от родителей. Отца она не помнила: лётчик-испытатель, давно погиб, девочке было всего два года. Когда училась на третьем курсе, похоронила мать. Было невероятно одиноко, не хотелось жить. Видно потому и легко поддалась на уговоры Кости. Сбегала замуж за однокурсника на месяц – как в отпуск сходила. Отпуск оказался неудачным – всё время грозы, но практически без осадков, не считая битой посуды. А солнце так ни разу и не выглянуло. Женщине, родившейся под знаком Льва по гороскопу, солнце необходимо сильнее, чем иным-прочим. Потому пришлось оформлять развод, как говорят, с надеждой на прогнозируемое неминуемое тепло. Хорошо, что бывший не стал претендовать на жилплощадь – размен их некогда элитной «двушки» в старом доме сталинской постройки доконал бы её окончательно. А так – ничего, через полгодика снова смогла шутить и веселиться.

* * *

Анка шла на работу, предвкушая, как сегодня главный редактор Святополк Матвеевич Пинте, прищурив подслеповатые глаза, начнёт читать одну из своих бесконечных од, посвящённых женщинам и как потом курьер Вадик, находящийся на альтернативной службе, альтернативными путями доставит к праздничному столу запрещённую начальством водку. И как потом подвыпившие уставшие от жизни бабы примутся петь душераздирающими голосами песнь своему одиночеству. И уже после того, как будет убрано со стола, и все разойдутся, она, Анка – молодая, красивая, умная женщина, поедет домой с единственной мечтой – наконец-то отоспаться. И-л-и, нет… По пути она обязательно зайдёт в кафе, чтобы встретится с подругой Иришкой – два месяца не виделись, целую вечность, – и там проговорят они за шампанским часа полтора. И молодые люди с определёнными недвусмысленными намерениями будут подсаживаться к ним за столик, но быстро ретироваться, оперативно выяснив для себя, что «с такими умными бабами чувствуешь себя, будто недобитый таракан, прячущийся от хозяйского гнева в прореху на орудии возмездия – домашнем тапке».

Поднялась на лифте на свой этаж, привычно свернула в длинный коридор с подслеповатыми лампами дневного (боже, где день такого покойницкого оттенка, покажите мне?!) света и обомлела. Возле приёмной стоял некогда виденный ею человек.

Это был Юсуф с букетом белых лилий в загорелой руке. Сердце ёкнуло – боже, как он узнал, что это мои любимые?

Увидев Анку, египтянин смущённо заулыбался и побледнел. Но дар речи его не оставил.

– Здравствуйте, Анна! С праздником вас!

– Юсуф, миленький, как ты меня нашёл?! – Анка не ожидала от себя смеси какого-то щенячьего восторга и нежности к этому, в сущности, совершенно незнакомому человеку.

– Было совсем не трудно. Вы сами подарили мне книгу по русской орфографии, а там напечатан адрес издательства…

– А какими судьбами?

– Не понял о судьбе…

– Как ты здесь оказался? В туристическую фирму приехал?

– Я приехал к вам, Анна. К тебе…

– Ко мне? А работа, твоя работа? Ты же хотел скопить денег на покупку квартиры для мамы в Каире.

– Мама умерла. А я понял, что мне нужно продолжать изучение языка. А вы… ты, Анна, мой самый лучший учитель. И ещё – нельзя учиться русскому языку в Африке. Нужно… на месте…

– Место рядом со мной – самое вакантное место!

– Не понял…

– Не бери в голову, Юсуф, это я о своём, о девичьем, – сказала Анка и засмеялась так чисто, так искренне, как не смеялась уже много лет. – Какой ты, оказывается, рисковый – приехал, зная только адрес издательства. А если бы я работала в другом?

– У меня было сознание, что нет ошибки.

– У тебя было предчувствие.

– Да, предчувствие…

– Анна Михайловна, вы не забыли, рабочий день нынче короток, как верёвка сорвавшегося висельника? Извольте закончить работу над повестью «Покойник не хотел платить налоги»! Сегодня – крайний срок. Через полчаса нужно будет накрывать на стол, а вы ещё не сдали материал, голубушка! Понимаю, что вы не корректор, а выпускающий редактор, догадываюсь, каково вам пришлось, читая эту бредятину. Но ведь и меня понять можно – где найти такого спонсора в разгар кризиса? Вот и я о том же – rara avis[12]12
  rara avis (лат.) – редкая птица.


[Закрыть] и, как следствие, понимаете, manus manum lavat[13]13
  manus manum lavat (лат.) – рука руку моет.


[Закрыть]. Напечатаем совершенную ерунду разок, зато издательство сохраним. Настоящим авторам будет куда податься, когда всё в норму придёт. Потому лично вам и поручил коррекцию, чтоб не совсем уж стыдно перед читателями было. Вы меня слышите, наяда? Нимфа? Ундина? Отчего у вас такие нездешние глаза, вы снова были в отпуске? Так готов перевод или нет?

– Разумеется, Святополк Матвеевич, всё готово. Просто задумалась. Я вам по «ланке» сейчас скину.

– Анна Михайловна, я же просил лично заносить… в бумажном варианте. Не люблю я этого вашего птичьего щебетанья – ланки, неты… протоколы! Как на партсобрании, ей-богу – мозги пухнут, а понять ничего нельзя.

Главный редактор с загадочной старорежимной фамилией Плинте прошёлся по кабинету, смешно размахивая руками, а потом хлопнул в ладоши и ввинтил в тугую плоть рабочей атмосферы весомый посыл препраздничной сентенции:

– Уважаемые… да что там! Дорогие мои женщины, спешу уведомить вас, что праздник уже свернул на нашу улицу. Если и были сомневающиеся, то теперь их не должно остаться. Им не место в нашем дружном коллективе! Прошу всех принять посильное участие в разворачивании фронтовых резервов на нашем плацдарме в моём кабинете. Как учит нас кинорежиссёр Станислав Говорухин, место встречи обойти нельзя. Разворачивайтесь в марше, так сказать! Вольноопределяющийся Вадик уже отправлен за божественными напитками, соответствующими сегодняшнему дню.

Вот так. Всё оказалось лишь сном, мечтой. Чистой воды – странность. Фата-моргана, призрак, мираж. Нет никаких цветов, нет и сливоглазого (в шоколадной глазури?) гида с роскошным именем принца из сказок «Тысяча и одной ночи». Юсуф. Юсуф ибн?.. Юсуф ибн Облом!

А что, неужели бы Анна не смогла ему отказать, примчись он и в самом деле к ней за тридевять земель с корзиной белоснежных лилий? Пожалела бы, приютила, напоила и спать уложила? Когда начинаешь думать о себе, как о постороннем человеке, то обязательно догадываешься, что героиня не должна отказывать герою в предложенных прихотливой фантазией обстоятельствах, иначе будет полной дурой!

Если же речь идёт о тебе самой в реальных обстоятельствах, то тут ещё стоит подумать.

* * *

Детское время подходило к концу.

Привычно доставая ключи из сумочки, Анка поняла – что-то не так, что-то сегодня иначе. Она буквально застолбенела взором на эвристичности субъектной предикатности, как бы выразился какой-нибудь логик, не лишённый чувства юмора.

Обычный вечер превращался в ночь метаморфоз и мистификаций. Да-да, не удивляйтесь. А всё оттого, что…

…на лестничной клетке возле двери её, Анки, квартиры стояла корзина с белоснежными лилиями. Неужели?! Да нет же, нет… кто-то другой. Или перепутали? Так, тут какая-то записка. Господи, отчего так плохо гнутся пальцы! Будто и не свои. И бумага какая-то… Пергамент? Вот, лешак-машина, причём здесь пергамент, чай не в Африке живём?

– Катастрофа!

– Ахмед?

– Нет, я не Ахмед… я твой сын Тутмос[14]14
  Тутмос III – царствующий, но фактически не правивший фараон Древнего Египта из XVIII династии. Сын Тутмоса II от наложницы Исиды. Во сне главной героини он называет Хатшепсут мамой, хотя та приходилась ему мачехой и тётей одновременно (как супруга Тутмоса II и его же сестра) а также регентом в пору малолетства. Некоторые исследователи полагают, что Хатшепсут сконцентрировала в своих руках реальную власть ещё во время правления своего мужа. Насколько это утверждение соответствует действительности, не установлено. Но совершенно точно известно, что после смерти Тутмоса II – примерно в 1490 г. до н. э. – двенадцатилетний Тутмос III был провозглашён единоличным фараоном, а Хатшепсут – регентом. Однако через 18 месяцев (или через полтора года), малолетний фараон был отстранён от трона легитимистской партией во главе с фиванским жречеством Амона, которая возвела на престол Хатшепсут. Во время церемонии в храме верховного бога Фив Амона жрецы, нёсшие тяжёлую барку со статуей бога, опустились на колени прямо возле царицы, что было расценено фиванским оракулом как благословение Амона новому правителю Египта. В результате переворота Тутмос III был отправлен на воспитание в храм, чем его планировалось отстранить от египетского престола, по крайней мере, хоть на время регентства Хатшепсут. Тем не менее, есть сведения, что в последующем Тутмос III допускался мачехой до управления государством. В частности, она поручала ему командование армейскими подразделениями в некоторых военных операциях..


[Закрыть]… Мама, ты зачем отобрала у меня трон. Это же катастрофа!

– Трон – не игрушка, сынок! Ты ещё был мал, чтобы управлять великой страной.

– Но совсем не мал, чтобы участвовать в военных походах? Это всё потому, что я тебе не родной, а?

Ещё немного; казалось, ещё немного, и подсознательное сложится ладонями в лодочку сознательного. Но всё испортил звук барабанов, разрывающих волшебное безмолвие лунной ночи над Нилом. Где-то рядом, за обратной стороной ночного светила притаился Архип Куинджи. И Анубис с головой одичавшей собаки осторожно шуршал песком подушечками коварных лап.

Animals. Подсознательный музыкальный импульс. Психоделический посыл, «Pink Floyd», снова это волнующее предчувствие близкого чуда…

– Вот тебе и на! Началось… в деревне утро!

Анка с трудом сообразила, где находится и почему соседи таким безобразным образом ломятся в дверь, да ещё и кричат:

– Откройте, служба доставки! Вам прислали корзину с цветами.

Анна открыла глаза. Шесть утра. Нет, не шесть. Позже. Просто часы остановились.

На кухне радио разговаривает само с собой голосами дикторов с радиостанции «Маяк». Входная дверь транслирует силу чьих-то решительных кулаков.

Соседи? Хм, нет… они к этому грохоту, похоже, руку не прикладывали.

Так, цветы… цветы? Цветы же были вчера вечером. Или? Нет, белые лилии ей только приснились. А там, за дверью, похоже, настоящие цветы. Кто-то велел доставить. И чего опять тарабанят? Видимо, звонок не работает… После праздника непременно нужно будет вызвать электрика.

Цветами в праздничном букете и в самом деле оказались белые лилии. Кто их мог прислать? Кому же известны Анкины флористические предпочтения? Не может же быть таких роскошных совпадений – целил в небо, попал «в яблочко». Кто-то из бывших? Ишь, клинья подбивает: наверное, захотелось тепла и уюта перед очередным загулом. Даже обидно. Что я вам – база для отдыха подводных лодок? Нет, дудки – не получится из меня посмешище! Не дождётесь.

Хм, а если букет главный прислал? Он, как только овдовел, что-то задышал неровно в Анкину сторону. Впрочем, вздор всё это. Старый же гриб – за шестьдесят давно, я ему в дочери гожусь. Святополк Матвеевич, не шалите! Ба, а, может… Может, он и предлагает таким образом меня удочерить? Тьфу, шайтан, лезет же всякое в голову.

* * *

Анка знала, что ей делать дальше. Кончилась история принцессы, мечтающей стать царицей. Могила великой египетской правительницы Хатшепсут; усыпальница, которую так и не могут точно идентифицировать лучшие археологи мира, теперь будет здесь, рядом с её, Анютиной, парадной.

Корзина, полная белоснежных лилий на «египетском захоронении» недолго радовала взгляды прохожих. Исчезла, будто и не было её никогда. Всё-таки – Международный Женский праздник на дворе. Вероятно, кто-то сэкономил на подарке любимой, нимало не смущаясь тому обстоятельству, что мародёрство нынче пока ещё не в чести, а в некоторых субъектах федерации даже преследуется по закону. Подумаешь – взял замерзающие на улице цветы, не машину же угнал, в конце-то концов.

* * *

Я прекрасно видел, как Анна, Аннушка, Анюта, женщина моей мечты, выносила этот букет вместе с пакетом мусора. Хорошо, хоть не в контейнер, оставила цветы у дверей. Её «бывшие» здесь не при чём! Какие могут быть бывшие, если я – это её будущее. Она пока не знает, даже не догадывается, фантазирует всякие нелепости относительно интеллигентного парня Юсуфа.

А это всего лишь я – тот, кого обычно называют автором, от автора, голос за кадром. Мне стало невмоготу стоять за кулисами и видеть, как сотворённая мной фемина, созданная силой моего воображения, не может стать счастливой. И я приехал в Хургаду, чтоб встретить свой идеал и узнать самую главную тайну современности – какие любимые цветы у этой женщины, МОЕЙ женщины.

У меня ещё есть немного денег на новый букет и на пачку чая каркаде из соцветий суданской розы – гибискуса сабдариффа (Hibiscus sabdariffa) под названием «Жемчужина Египта». Думаю, этого будет вполне достаточно, чтобы сделать тебя счастливой, моя Анюта.

Ты не принимала меня всерьёз. Даже читала ироничные стихи, подчёркивая, что автор, бросивший кулисы произведения на произвол судьбы, не может ни на что рассчитывать. Вот эти строки, которые ты играючи набросала карандашом на большой салфетке, вероятно, предназначенной для простывших гранитных великанов времён какой-нибудь XVIII-ой династии. Вот что ты написала:

*райское*

 
(партия профессиональной курортной соблазнительницы из мюзикла «Ню и Ра»)
в двух шагах от полурая,
в полумиле от Эдема…
мы лежали, загорая…
без одежды, и без крема.
путь летел, тернисто вился
мимо нашего бивака
то-то ангел просветлился
то-то ангел этот плакал,
нас увидевши смиренных,
будто дойные коровы…
мы с тобой непротивленны
и условно бестолковы…
нам ли ангелов смущаться,
коли мы с тобой в нирване?
впрочем, нужно попытаться
и залезть в чужие сани…
то-то будет нам удача
на пути потом… к Эдему…
мы пойдём туда, мой мальчик…
нам добраться не проблема
только стоит ли горячку
нам пороть и мчаться быстро?
и на море тоже качка…
…мы ж в любви с тобой артисты!
 

Ты не принимала меня всерьёз, но когда-нибудь это должно было измениться, не так ли? Почему не сегодня?

Сейчас, я уже решился. Я иду, моя несравненная царица Хатшепсут… Нет, не Хатшепсут – моя божественная Аннушка!

…и что-то мне подсказывает, что тебе не придётся вызывать электрика после праздников. Я ведь тоже кое-что понимаю в законе Ома для участка электрической цепи.

……………………………Что может быть романтичнее, когда технарь приходит в гости к филологу, и они пьют чай «Жемчужина Египта» под тревожно-возбуждающую мелодию «Shine on your crazy diamond»[15]15
  «Shine on your crazy diamond» – название композиции группы «Pink Floyd» с альбома «Wish you were here», что в переводе означает «Жаль, что вас здесь не было» (1975 г.)


[Закрыть], а бусинки каркаде на губах напоминают каплю крови со значка «Почётный донор России»?

 
В пространстве простраций
Постился … в овациях
Карло Гоцци
Из графского социума
На полпорции
Простолюдин
на престоле пропорции —
один в один…
води!
Твоя очередь…
оторопь
водород —
тире —
берёт
принц не спасает
граф спасёт!