Текст книги "Архиепископ Нил (Исакович) (1799–1874): геолог, минералог, палеонтолог и богослов"

«Клянусь Всемогущим Богом, что, обратившись из раскола к Православной церкви…», или Противораскольническая деятельность на просторах Вятской епархии

Во время своей поездки по Вятской епархии в 1836 году владыка Нил неоднократно встречался в том числе и со старообрядцами, которых в этом регионе было очень много. Что он им говорил, как пытался переубедить, неизвестно. Но вывод из этой поездки был сделан совершенно конкретный. И впоследствии вся деятельность епископа Нила был направлена на осуществление именно этого проекта. О чем идет речь? В своем рапорте в Синод владыка писал: «Находя во вверенной мне епархии значительное число раскольников, особенно поповщинского толка, все внимание обращал я на условия возможности сблизить их с церковию. Лучшие к изведанию сего случая представились мне при посещении епархии. Воспользовавшись оными сколько позволили обстоятельства, приведен я наконец к той мысли, что сближению с церковию помянутого толка раскольников не представляет слишком важных затруднений. Ибо почти общий слышанный мною из уст их голос был тот, что они и рады бы соединиться с православною церковию и принять священников, но совесть их тревожится тем, что в церкви православной не строго соблюдается старинный чин в чтении, пении и иных некиих действиях. Но буде разрешать им соблюдать то, что мнет быть древнецерковным обычаем, – они не противятся принять единоверия»[54]54
  Там же. Оп. 117. Д. 1179. Л. 1-1 об.


[Закрыть].

Итак, устроение единоверческих приходов по правилам Московского митрополита Платона (Левшина) – вот тот вариант, который владыка Нил старался реализовать не только в Вятской епархии, но впоследствии и в Иркутске, и в Ярославле.

В Вятской епархии первыми с инициативой устроения единоверческой церкви обратились старообрядцы Ижевского завода. Переговорщиками выступили представители местной общины Дмитрий Мерзляков, Аристарх Рябов и Иван Власов. Они написали прошение, в котором указывали, что общее количество старообрядцев в общине при Ижевском заводе составляет примерно пятьсот человек. Далее просили им рукоположить священника, но предварительно отправив его в Вольский уезд Саратовской губернии «в монастыри старообрядческие, состоящие при реке Иргизе, в Верхний Преображенский или Средне-Никольский единственно только для навыка и изучения порядка, относящегося до внешних обрядов богослужения»[55]55
  Там же. Л. 2 об.


[Закрыть]. Содержать священника старообрядческая община обещала за свой счет. Первоначально планировалось устроить часовню, а впоследствии и полноценный храм, когда будет, во-первых, получено соответствующее разрешение со стороны Синода и, во-вторых, будут собраны необходимые для этого средства. Одновременно с ижевскими старообрядцами к владыке обратились и старообрядцы Камско-Воткинского завода.

Синод поддержал данную инициативу молодого Вятского архиерея. Единственное, что было изменено, это место обучения предполагаемого священника. Синод не разрешил направить священника в старообрядческие монастыри на Иргизе. Но удивление здесь вызывает не сам запрет, а форма, в которую он был облечен: «Предложить, не согласятся ли они отправить тех священников для научения богослужению по старопечатным книгам в единоверческую Костромской епархии Высоковскую пустынь, как ближайшую к ним, но в случае их на то несогласия, отправить и в Иргизский, но не Верхне-Преображенский и не Средне-Никольский, которые суть раскольнические, а в Воскресенский единоверческий»[56]56
  Там же. Л. 7.


[Закрыть]. Удивительная уступчивость и внимание, нетипичная для чиновничьего Петербурга! Все это лишь в очередной раз подтверждает всю серьезность сложившейся ситуации и чрезвычайную важность данного вопроса.

Таким образом, уже первые шаги миссионерской деятельности епископа Нила были довольно эффективными. В феврале 1838 года владыка сообщал, что к единоверческой церкви при Камско-Воткинском заводе назначен священник Павел Луппов, один из самых деятельных миссионеров. Правда, владыка просил еще выделить оклад для данного прихода. Синод согласился выдать довольно приличную по тем временам сумму в размере 500 руб. в год, но только на три года. Впоследствии единоверческая община должна была содержать священника самостоятельно.

Такое массовое обращение старообрядцев с просьбой принять их в качестве единоверцев является приятным исключением. Правило же сводится к тому, что старообрядцы были довольно упорными противниками каких бы то ни было переговоров с представителями Православной Церкви. Миссионерскую деятельность приходилось проводить в тяжелых условиях жесточайшего противодействия. Каким образом осуществлялась эта миссия непосредственно на местах? Думается, что методы были самыми разными. Все зависело от конкретных священников-миссионеров.

В отдельных районах ставка делалась на образование. Так, миссионер Благовещенского собора при Камско-Воткинском заводе протоиерей Василий Блинов в 1836 году открыл заводскую школу для обучения нескольких мальчиков из старообрядческих семейств. «При принятии детей сих в школу, главное то было в предмете, чтобы дети раскольников при учебных занятиях с детьми родителей православных, нечувствительно привыкая ко взаимному общению с ними во всем, вопреки предрассудкам, внедряемым в них невежествующими родителями, сближались бы чрез то и с самою православною церковию»[57]57
  Там же. Д. 573. Л. 1-1 об.


[Закрыть].

Все обращенные старообрядцы должны были давать соответствующие расписки-клятвы в том, что они принимают учение Православной Церкви и никогда больше не перейдут обратно в старообрядчество. Поэтому владыка Нил очень часто в Синод отправлял не только сведения о количестве обращенных, но и «доказательства» – собственноручные клятвенные расписки. Единой формы, судя по всему, не было. По крайней мере, несколько обнаруженных расписок отличаются другу от друга и по содержанию, и по объему. Вот текст одной из пространных записок:

«Я, нижепоименованный, обещаюсь и клянусь пред Всемогущим Богом и Святым Его Евангелием и Животворящим Крестом Господним в том, что хощу и должен истинную православную греко-российския церкви веру, которую ныне добровольно исповедую, истинно содержать целу и невредиму до конечного моего издыхания твердо и непоколебимо; Апостольская и Церковная узаконения на святых Седьми Вселенских и Поместных Соборах утвержденная и прочия уставы Церковию содержимыя приимать и разумевать, и таинства Нового Завета, сие есть: крещение, миропомазание, причащение Тела и Крове Христовой, покаяние, священство, супружество и елеосвящение от Христа Господа и Церкви Его установленных получать и приимать от православных священников буду, ереси же и раскол уклоняться и быть в соединении и сообщении в вере с православными христианами. В чем да поможет мне Он нелицемерный судия Господь Бог, в противном случае отступления сего обещания как на Страшном Суде Христове ответ дать могу, так и в сей жизни отдаю себя Законному Суждению, в заключении же сей моей клятвы Целую Слова и Крест Спасителя моего. Аминь»[58]58
  Там же. Д. 285. Л. 96-96 об.


[Закрыть].

Однако и старообрядческие наставники не дремали. В селах, где старообрядцы готовы были перейти или уже перешли в единоверие, появлялись проповедники старой веры, которые делали все возможное, чтобы вернуть обратно своих вчерашних единоверцев. И отчасти эта подпольно-проповедническая деятельность приносила свои плоды. Так, в 1836 году протоиерей Василий Блинов сообщал владыке Нилу, что к нему обратился священник единоверческой церкви села Стефановского Пермской епархии Иоанн Злыгостев. Священник сообщал, что в селениях удельных крестьян Сарапульского уезда, изъявивших желание на принятие единоверческого священника, постоянно разъезжают раскольники, называющие себя наставниками: сарапульский мещанин Ефим Зайцев и служитель Камбарского завода Иван Савватиев. Согласно сообщению священника, эти проповедники убеждали старообрядцев, что «все будет по-прежнему, и только остается один год потерпеть»[59]59
  Там же. Д. 188. Л. 1-1 об.


[Закрыть]. Владыка Нил данное уже межпархиальное дело доложил в Синод, который в свою очередь обратился в Министерство внутренних дел. Однако прошло два года, а полицейское ведомство на запрос Синода, были ли приняты какие-нибудь меры к поимке старообрядческих наставников, так ничего и не ответило[60]60
  Там же. Л. 5.


[Закрыть].

Ижевский завод. Троицкая улица. Начало XX века.

Иногда, по сообщениям православных миссионеров, старообрядцы откровенно лгали, с тем чтобы привлечь к себе в том числе и православных. Так, еще в мае 1836 года Нолинский протоиерей Иоанн Орлов сообщал владыке, что в Малмыжском уезде, в деревне Яфимки, в раскольнической часовне находится икона Казанской Божией Матери, которую и православные также особо почитали. Дальше следует самое интересное: «Раскольники, пользуясь сим, разнесли молву, что икона сия есть та самая, которая явилась в городе Казани; а там находящаяся ныне – есть список с оной»[61]61
  Там же. Д. 774. Л. 1.


[Закрыть]. Владыка, разумеется, сразу же обратился к гражданскому губернатору с просьбой принять соответствующие меры, то есть найти данную икону и изъять. Кроме того, владыка дал распоряжение местному духовенству в проповедях и частных беседах разоблачать ложные слухи, распространяемые старообрядцами. Светские власти по каким-то причинам откровенно дело затягивали. Старообрядцы же, узнав о возможной потере своей святыни, тайно перенесли ее в другое село. В конце концов, дело об иконе Казанской Божией Матери было доведено до сведения императора Николая I, который повелел «означенную икону Божией Матери за несправедливое о ней разглашение раскольников и привлечение в свою часовню православных взять с должною осторожностию для прекращения соблазна и отдать ее в Вятский кафедральный собор в архиерейскую ризницу»[62]62
  Там же. Л. 5.


[Закрыть]. Вмешательство главы государства в такое, казалось бы, незначительное дело существенно простимулировало местную гражданскую власть. И буквально через несколько дней икона была найдена и доставлена Вятскому архиерею, который и доложил об этом в Синод в марте 1837 года: «Икона ‹…› ныне доставлена ко мне Малмыжским благочинным протоиереем Симеоном Шубиным. Икона сия отыскана земским исправником Эргиным Сюминской волости, починка Яшкина в молельном доме. На ней оклад, венец и подвеска серебряные с позолотом, пять крупных, но мало ценных камней и украшения частию из самого мелкого жемчуга, частию из бисера. Величина иконы 7 вершков в длину и 6 в ширину»[63]63
  Там же. Л. 6-6 об.


[Закрыть].

Следующая история косвенным образом свидетельствует о том, что и православные священники далеко не всегда ревностно исполняли свой миссионерский долг. В августе 1836 года священник села Косьмодамиановского Уржумского уезда Василий Романов сообщал владыке, что его прихожане крестьяне Василий Соболев, его отец Иаков с женою и детьми, а также Матфий Соболев с семьей уклонились в раскол. И, несмотря на все увещевания, не хотят возвращаться в православие. Были в этом сообщении и другие подробности и обвинения. Дело получило широкий резонанс, о нем сообщили Вятскому губернатору и в Синод. Расследование провели местный чиновник особых поручений Эрн и уржумский исправник Арчековский, которые, судя по всему, неоднократно сталкивались и со старообрядцами, и со священниками, ведущими «двойную игру». Как бы то ни было, указанные сыщики раскрыли все детали данного дела. Главное же в этой истории заключалось в том, что, согласно показаниям одного из старообрядцев, причина обличения со стороны священника и причина его обращения к правящему архиерею была простой, банальной и довольно распространенной среди тогдашнего духовенства, служащего в районах, «особо зараженных расколом», – деньги. Крестьянин Василий Соболев с отцом своим и всем семейством утверждали следующее: «Первый за уклонение в раскол был судим в 1831 году и по суду выдержан в тюрьме на хлебе и воде семь дней, но к православию и затем не обратился, второй, отец его Яков Григорьев, говорит, что он в детстве своем еще матерью склонен в раскол и с того времени состоит в нем со всем семейством своим, ежели до 1833 года оный показывался по исповедным книгам бывавшись у исповеди и Св. Причастия, то за это платил священникам деньги, как равно и нынешнему Василью Романову, а с 1833 года перестал платить за то деньги, потому показан не бывшим»[64]64
  Там же. Д. 1147. Л. 8 об.-9.


[Закрыть]. Вот и верь после этого официальной статистике о количестве православных и старообрядцев в той или иной епархии…

Данный случай, завершившийся безрезультатными увещеваниями отпавших, был, конечно, далеко не единственным. Многие старообрядцы укрывались от гонений и притеснений именно так – путем подкупа и обмана. Ну а священники получали дополнительную копейку для обеспечения своих, как правило, весьма многодетных семей, чтобы каждый сын мог закончить училище, семинарию, а даст Бог, и академию, где они будут изучать историю раскола (соответствующий предмет был введен в учебные программы духовных академий в середине XIX века) для последующей полемики и миссионерской деятельности…

Отец Браун по-русски, или Несколько слов о погонях за старообрядцами и допросах беглого монаха-дезертира

Словесная полемика со старообрядцами, к сожалению, зачастую была просто бесполезна. Какая-то часть духовенства ограничивалась исключительно «силовыми методами» борьбы, опираясь при этом, разумеется, на законы Российской империи. Священники должны были внимательно следить и наблюдать за раскольниками, особенно за теми, которые ни при каких условиях не хотели не только присоединяться к Православной Церкви, но и всячески критиковали ее при каждом удобном случае. Именно эта часть старообрядцев («идейная») не только упорствовала в своих заблуждениях, как рапортовали священники архиереям, а те в Синод, но и прилагала много усилий, чтобы православных и, особенно, неокрепших единоверцев обратить в старообрядчество. Священники же должны были быть бдительными и своевременно пресекать «вероучительное развращение» своих прихожан. Именно поэтому у многих православных священников была своя «передовая» с погонями и допросами, интригами и разоблачениями. Правящему же архиерею чуть ли не каждый месяц на стол поступали докладные о поимке подозрительных, преследовании опасных, осуждении пойманных раскольников. И каждая вторая такая история хоть и отдаленно, но все же напоминала детектив со всеми атрибутами данного жанра.

История первая. В январе 1836 года священник из села Петропавловского Илия Анисимов совершал «христославление» в нескольких селах. В починке Кузнецы священник поочередно заходил в каждый из домов, пел праздничный тропарь и другие песнопения, после чего все домашние прикладывались ко кресту, происходила краткая беседа, небольшое угощение, и батюшка переходил в следующий дом. И вот в доме крестьянина Ивана Сальникова, после того как все домочадцы подошли ко кресту, оказалось, что был еще гость, наотрез отказавшийся целовать православный крест. Священник недоумевал недолго. Гость объявил, что он старообрядец. Конечно, отец Илия встрепенулся. Чего он не ожидал, так это такой наглости. Пребывать в доме православного крестьянина, открыто исповедовать свою принадлежность к расколу и еще дерзить! Естественно, что священник приступил к расспросам: кто таков, откуда пришел, какова цель и «не развращает ли прихожан». Гость открыто признался, что зовут его Петром Злыгостевым, что он крестьянин Пермской губернии, из вотчины помещицы Строгановой, сельца Егвинского, здесь проездом, собирает подаяния. Священник поверил и, завершив свой обход, отправился в следующий починок, где его и застала ночь. Отец Илия остановился у одного из крестьян. Спать легли не сразу, сидели ужинали, вели беседы. Вот батюшка и вспомнил дневное происшествие и на всякий случай уже в десятом часу ночи решил спросить, не видел ли хозяин некоего Злыгостева. Хозяин простодушно ответил, что видел, а присутствовавший при этой беседе портной добавил, что этот самый Злыгостев не только подаяния просил, но еще и книжками всякими торговал – часословами, месяцесловами и т. п.

У священника внутри все похолодело (его обвели вокруг пальца как мальчика, хотя он прекрасно знал, насколько лукавы бывают эти раскольники), и, несмотря на вьюгу, поздний час за окном, он тут же собрался и отправился обратно в починок Кузнецы. Конечно, шансов было немного. Раскольник, скорее всего, должен был уже уйти. Но может, и не ушел. Именно поэтому священник не стал заезжать к местному начальству. Пока разбудит, пока разъяснит, пока убедит… В общем, слишком много было «пока». Поэтому смелый батюшка прямиком отправился в дом, где еще днем его так ловко и легко обманули. И надо же! Петр Злыгостев, будучи полностью уверен, что беда его миновала и священник уже далеко, решил никуда не спешить и остался у гостеприимного хозяина. Священник, ворвавшись в дом, потребовал вещи Злыгостева и, хотя не имел на то никаких прав, стал их обыскивать. Злыгостев стоял в сторонке, ругая священника, называя его вором, но наброситься на него не решился, хотя священник был один. Ведь одно дело попасться с книжками, и совсем другое – избиение священнослужителя. В последнем случае каторга в Сибирь была бы пределом мечтаний. В итоге священник завершил свой обыск, обнаружил три книги и отдал Злыгостева под надзор сотнику той деревни.

Утром следующего дня разбирательства были продолжены. Книги были отправлены в Духовную консисторию вместе с рапортом священника о произошедшем. Дело Злыгостева было отдано в местный Сарапульский земский суд. Владыка Нил, которому сообщили об этом происшествии, отправил донесение в Синод. И все вместе стали ждать решения гражданского суда.

Весной в отношении Злыгостева был вынесен (на основании действующего законодательства) приговор: признать крестьянина Петра Злагостева, 55 лет от роду виновным и повелеть в виде наказания выдержать в городской тюрьме… десять дней. И все! Книги ему не вернули, точнее, вернули не все. Две оказались раскольническими и были отправлены в Синод, а третья, как напечатанная в Московской синодальной типографии, была возвращена «по принадлежности». Что касается собранной в виде хлеба милостыни, то, согласно решению суда, крестьяне, если хотели, могли забрать свою милостыню. Также деревенской власти – старшине и десятнику – было поставлено на вид, что они допустили подозрительного милостынесбирателя в свою деревню. На будущее, если подобного рода история повториться, им пригрозили, что они будут серьезно оштрафованы.

Примечательно, что в решении суда был еще один пункт, касавшийся священника Илии Анисимова. Согласно действовавшему законодательству, он также подлежал наказанию за… самоуправство. Ведь батюшка сначала должен был пригласить представителей местной власти и только потом проводить обыск. Рассмотрение священнического проступка гражданским судом было передано в ведение Вятской духовной консистории. Последняя поддержала православного священника и не нашла ничего предосудительного в его действиях: «В поступке священника Анисимова, прибывшего в ночное время к своему прихожанину, у которого остался Пермской губернии раскольник Злыгостев, и учинившего обыск в дородных котомках его с отобранием у него раскольнических книг без приглашения волостных начальников, не находит она виновности. Ибо когда священник был уже чрез прихожан своих удостоверен, что раскольник, которого видел он в помянутом доме и оставил было в покое, не предполагая в нем зловредности, есть опасный сеятель заблуждений, то ему оставалось только принять решительные и скорые меры к уловлению такого человека для предания законному суждению. Терять же время на призыв волостных начальников, значило бы подвергать успех поимки большой неверности»[65]65
  Там же. Д. 387. Л. 8-8 об.


[Закрыть].

Данное решение должен был подписать правящий архиерей, и дело могло быть закрыто. Но епископ Нил был рукоположен в архиерейский сан совсем недавно, опыта в подобного рода делах еще не было. Он засомневался и отправил запрос в Синод. Синод же, как и полагается центральному государственному, в данном случае – церковно-государственному, учреждению, решал дела неспешно и обстоятельно. Решение по данному делу высший церковный орган вынес только 25 ноября 1836 года. Получается, что дело длилось почти год, раскольник Злыгостев отсидел десять дней и из трех книг потерял только две, а вот священник целых полгода ждал указа Синода, карающий меч которого мог решить дело в любую сторону. Решение Синода было следующим: «…поступок сей не ставить ему, Анисимову, в вину, и от всякой по оному ответственности освободить и только на будущее время внушить ему чрез кого следует, чтобы он во всех тех случаях, в коих требуется действие полицейского чиновника, распоряжался при его участии»[66]66
  Там же. Л. 9.


[Закрыть]. Подобного рода историй в архивном фонде Св. Синода хранится не один десяток.

Инициатором следующего дела выступил уже сам епископ Нил, к которому однажды явился некий монах, выдававший себя за иеромонаха с Афонской горы. Фигура монаха показалась владыке «лицем сомнительным». Сначала архиерей попытался через духовенство что-нибудь узнать о пришельце, но толком выяснить ничего не удалось. Тогда епископ Нил обратился в гражданское ведомство, которое церемониться не стало, и через короткий промежуток времени монах был настигнут квартальным надзирателем в городе Слободском.

Князь А. Н. Голицын, министр духовных дел и народного просвещения в 1817-1824 годах.

И далее началось самое интересное! Сначала монаха допросили, причем с участием духовной особы – священника Дмитрия Куртеева. В ходе допроса выяснилось, что зовут иеромонаха Серафимом, отца его звали Феодором Стойловым, и он, стало быть, Серафим Стойлов. Ему было уже 52 года, родом он из Вятской губернии, Орловского уезда, из государственных крестьян. В 1807 году состоял в милиции, то есть в ополчении. В том же году Стойлов бежал из милиции, другими словами – дезертировал. Бежал он сначала в Великий Устюг, в котором два года скрывался под видом юродивого. После этого, видимо разузнав ситуацию, он ушел в Рославльский уезд Смоленской губернии, там какое-то время бродяжничал в лесистых местах, «где проживали монахи из разных монастырей, провождая в оных уединенную жизнь под покровительством неизвестных помещиков»![67]67
  Там же. Д. 750. Л. 1 об.


[Закрыть] Остается только догадываться, знали ли об этих «лесных старцах» местные духовные и гражданские начальники. Нашествие Наполеона заставило монашествующих разбежаться. Стойлов во время начавшейся войны «уклонился» в Вологодскую губернию. Далее следовали многочисленные перемещения по различным монастырям и скитам. В 1817 году он был пострижен, в 1821 году рукоположен в диаконский сан и, наконец, в 1825 году – во иеромонаха. Но самое интересное ждало отца Димитрия, который вел этот допрос, дальше. Со слов отца Серафима получалось, что в 1832 году он дерзнул представиться великому князю Михаилу Павловичу. За это он был препровожден в корпус жандармов, где провел пять месяцев. Развязка последовала совершенно неожиданная. В 1833 году Стойлов был отправлен в ведение обер-прокурора Св. Синода, из канцелярии которого за подписью военного генерал-губернатора П. К. Эссена он получил паспорт. И с этим самым паспортом Стойлов посетил Константинополь, Афон, а в Иерусалиме в 1835 году даже праздновал Пасху. На обратном пути посетил Одессу, Киев, Таганрог, Воронеж, Москву и Кострому. Вот и получалось, что какой-то дезертир не просто получил паспорт от генерал-губернатора столицы Российской империи, но и сумел посетить разные города не только в России, но и за ее пределами, о чем правящий архиерей, которому он попался, мог только мечтать. В Вятскую же епархию Серафим вернулся, чтобы повидать своих родственниц в Слободском женском монастыре – монахинь Агию, Сусанну и казначею Назарету. Были у Стойлова и документы, косвенно подтверждающие его правоту, – вид (пропуск) от Константинопольской министерской канцелярии и турецкий фирман.

Уже после первого допроса стало понятно, что дело чрезвычайно запутанное: дезертир, монах, Петербург, Иерусалим, фирман… Слишком много неясностей, которые необходимо было уточнить. Пока епископ Нил выяснял обстоятельства дела, пока составлял рапорт в Синод, пока рапорт туда шел, в столице происходили чудные дела. Дело какого-то беглого иеромонаха привело к активной переписке обер-прокурора Св. Синода и генерал-губернатора графа А. Х. Бенкендорфа. В конце концов, через нового обер-прокурора графа НА. Протасова дело было представлено на рассмотрение в Синод. Из отношения Протасова, в частности, видно, какие высокие лица государства были вовлечены в это дело: «В декабре прошлого 1832 года г. генерал-губернатор граф Бенкендорф сообщал предместнику моему, что по всеподданейшему докладу г. действительного тайного советника князя Голицына о просьбе иеромонаха Пошехонского монастыря (Костромской епархии) Серафима Стойлова государь император высочайше повелеть соизволил снабдить сего иеромонаха надлежащим паспортом для путешествия его в Иерусалим, каковой паспорт и выдан ему в С.-Петербурге; а в минувшем июне месяце г. действительный тайный советник князь Голицын препроводил ко мне письмо помянутого иеромонаха, в коем он, прописывая, что находится под присмотром полиции в Вятке по неизвестной причине, просил содействия к облегчению его участи. Вследствие сего относился я к Вятскому гражданскому губернатору об уведомлении, по какому случаю проситель подвергнут полицейскому присмотру, и, получив от него ныне два отзыва с изложением обстоятельств дела производящегося о иеромонахе Стойлове, я долгом почел предложить оные при сем на рассмотрение Святейшего Синода»[68]68
  Там же. Л. 4-4 об.


[Закрыть]. Другими словами, заступником Стойлова был крупнейший церковно-государственный деятель начала XIX века князь Александр Николаевич Голицын, только после 1824 года утративший свое влияние при дворе и посты в государстве!

В итоге выяснилось, что Стойлов действительно был дезертиром и что первая встреча с Голицыным состоялась еще в 1812 году. Уже тогда Голицын заступился за странствующего «Божьего человека», благо у последнего был уже двухлетний опыт юродства и несколько лет бродяжничества в Смоленских лесах. Голицын, как известно, тогда всячески приветствовал встречи с подобного рода старцами и старицами, пророками и пророчицами, бродягами и т. п. Стойлов оказался одним из этих многочисленных приближенных к высшему петербургскому обществу во время всеобщего религиозного всеядства. И даже в 1832 году Стойлову удалось вновь воспользоваться заступничеством своего высокого покровителя. Надеялся он выкарабкаться и в этот раз. Но время было уже другое, а могущество Голицына уже не тем. В результате состоялось разбирательство, по итогам которого Св. Синод заточил Стойлова, в прошлом дезертира, в один из монастырей на исправление – на исправление, которого так и не дождался. Дерзость, наглость и насмешки Стойлова не знали границ. Несмотря на многочисленные попытки повлиять на него со стороны разных духовных лиц, тот никак не хотел идти навстречу церковным властям. И так и скончался в нераскаянии и злобе в 50-х годах XIX столетия.

Столкнувшись вновь вот таким своеобразным образом с «наследием» великого Голицына, владыка Нил еще и не подозревал, что ему придется сталкиваться с наследием этого государственного мужа еще не раз. Но уже на просторах Иркутской епархии…