Текст книги "Мелодия жизни. Роман"

***

– Ты повторяешься, Влад.

Голос вырвал его из раздумий, возвращая в реальный мир. Он даже не стал поворачивать голову – и так было понятно, кто стоит над душой. Промолчав, он допил содержимое бокала. Тут же бармен, получив одобрение от Влада в виде кивка, резким движением забрал «грязный» бокал, взял «чистый» и наполнил его наполовину виски, предварительно положив несколько кубиков льда и помешав их длинной ложкой.

Влад уже изрядно захмелел и выглядел так, что даже алкоголик назвал бы его больным. Волосы взлохмачены, глаза как стеклянные, а их взор все время устремлен в одну точку. Удивительно, что его кто-то вообще взялся обслужить.

Вита села рядом. Сцена, разворачивающаяся перед ней, приносила боль.

Сколько он уже здесь сидит? Судя по виду – неделю, не меньше.

– Что случилось? – осторожно спросила она.

Влад молчал, продолжая заливать в себя жидкость янтарного оттенка.

– Скажи мне. – Она сделала над собой все возможные усилия, чтобы голос казался успокаивающим и располагал к общению. Вита видела: то, что произошло недавно, намного хуже того, что было в прошлый раз. Даже учитывая тот факт, что с той девицей он прожил почти два года.

Влад не обращал внимания.

– Влад, – в голосе была мольба, – пожалуйста.

Снова ничего.

Она не знала, что делать. Он никак не шел на контакт, лишь сидел и опрокидывал стакан снова и снова, делая немаленькие глотки. Вита посмотрела на его руку – другую, свободную – и накрыла ее ладонью.

Влад сразу же отдернулся.

– Влад… – предприняла Вита еще одну попытку, – …расскажи мне, что произошло.

– Рассказать? – впервые подал голос Влад. Он был пьян. Сильно. – Рассказать, говоришь? Просто так взять и рассказать, да?!

Теперь пришла очередь Виты замолчать. Его тон был страшным, сердитым. Он повернулся и презрительно посмотрел на давнюю подругу.

– А не пойти ли тебе нахер, дорогуша?

Сердце Виты сжалось в груди, превращаясь в маленький комочек, и упало куда-то глубоко вниз. Увидев, что она не сдвинулась с места, он продолжил:

– Все вот вам надо знать. Вы же не можете сидеть ровно – все вам надо разнюхать. Все. И зачем? Чтобы можно было спокойно поплакаться в жилетку, зная, что получите отдачу. Ведь мы так близки, не правда ли? Помойка для эмоционального мусора – вот кто я для вас всех.

Теперь этот маленький комочек отозвался болью откуда-то из глубины. Вита понимала, что он несет полную чушь. Вернее, она надеялась, что он несет полную чушь.

Вита уже собиралась ответить, когда Влад снова взял слово:

– Это ведь какой-то план, да? Выведать про человека все, дать ему ощущение важности, затем сваливать в него все то дерьмо, что ежедневно встречается на пути – хотя это ни капли не интересно, – а потом, когда «помойка» сломается, можно спокойно найти и завести себе новую. – Он снова повернулся к ней и кивнул в сторону выхода: – Иди и ищи себе новое мусорное ведро.

Сначала Вита действительно хотела уйти, дать ему время проспаться, чтобы потом – уже спокойно – переговорить, но тут же поняла одну вещь: если она сейчас уйдет – это будет прямое доказательство, подтверждающее его идиотскую теорию. Этого она не могла допустить. Влад никогда не был для нее тем, на кого можно было скинуть все плохое и забыть про это, словно про ненужный хлам в кладовке. Он был – и остается – ее другом. Лучшим другом.

Вита не желала просто так предавать их дружбу. Не в этой жизни. Она собралась с силами, заглушив обиду на столь оскорбительные слова, и начала говорить как можно более спокойно и уверенно:

– Послушай меня, мой дорогой пьяный философ. У тебя случилось что-то плохое, что-то настолько плохое, что ты, вместо того чтобы поговорить с другом, решил нажраться, как последний дебил, и изливаться по поводу того, что «все против тебя». Так вот, я открою тебе маленький секрет: всем плевать на тебя. Всем. Посмотри вокруг: прохожие, посетители, да даже бармен – ему только деньги твои нужны, – всем им на тебя глубоко НА-ПЛЕ-ВАТЬ. Всем. – Она выдержала паузу. Влад вполоборота поглядывал в сторону подруги. – Кроме меня. Влад, мы с тобой друзья уже сколько лет? Ты помнишь? И я нет. Потому что это не важно. Ты для меня – один из самых близких людей в этом гребаном мире. Я не представляю свою жизнь без тебя. – Еще одна короткая пауза, чтобы перевести дух и чтобы не позволить голосу дрогнуть при следующих словах. Тогда бы они потеряли свою силу. – А если я для тебя ничего не значу, если я для тебя всего лишь «очередная овца, которая тобою воспользовалась», то иди-ка ты сам нахер, мудак.

Вита боялась следующих секунд, но тщательно пыталась это скрыть – она и не дрогнула, когда он повернулся, не смотря ей в глаза. Казалось, прошла вечность, прежде чем Влад, опустив голову, тихо проронил:

– Прости.

Облегченно выдохнув, Вита положила руку ему на плечо. На этот раз он не сопротивлялся.

– Не переживай, – успокаивающе произнесла она. Затем медленно, остерегаясь нового взрыва, осторожно спросила: – Так что вчера произошло?

– …Эмили.

– Виолончелистка?

Влад кивнул.

– Я уже не раз рассказывал, как бегал за ней хвостом. – Несмотря на то что язык у него временами заплетался, он продолжил свой рассказ. – В ней всегда было что-то… иное. Знаю, это звучит как подростково-романтичное дерьмо, но я не могу это объяснить иначе. Эмили, она… странная. Не зная ее, можно было предположить, что она глухонемая: ни с кем не говорила, никого не слушала; всегда была в своем маленьком мире. На уроках она отвечала только тогда, когда учителя ее спрашивали, но даже при этом она спокойно обходилась короткими фразами. Вплоть до выпускного класса в журнале – напротив ее фамилии – всегда стояли только высокие оценки. Учителя ставили успеваемость Эмили в пример классу, не понимая, как это влияет на нее. Ученики презирали ее – некоторые открыто, некоторые лишь тихо шушукались за спиной. Что до меня – мне было все равно. Да – миленькое личико, да – скромная, но я предпочитал общаться с теми девчонками, кто более общителен – они более предсказуемы. А Эмили… нет. – Влад остановился, чтобы сделать глоток.

Черт, как бы он не отрубился. Сколько он уже выпил? Бутылку? Две? Наверняка еще и натощак.

Влад продолжил:

– Все изменилось, когда я увидел ее на сцене. Это был обычный скучный школьный концерт, куда нас отправляли против нашей воли. Мы, откровенно зевая, смотрели на плохую игру школьников из параллельных классов. Никто из наших даже понятия не имел, что Эмили будет выступать. Никто не знал, что она вообще играет на чем-либо! И вот – она вышла на сцену с контрабасом. По сторонам послышалось перешептывание: «Что она там делает? Она играет?» Она выступала одна. Тогда впервые я увидел на ней темное платье и такого же цвета каблуки – на занятиях она всегда была в школьной форме: белая блузка, черная юбка… Да не суть. Если до этого я засыпал, то в тот момент я проснулся. Она, не обращая внимания на удивленные взгляды одноклассников, просто села на стул посередине сцены, поставила инструмент между ног и, спустя секунду, повела смычком по струнам. Как сейчас помню: Эмили играла Баха. Тогда я понятия об этом не имел – для меня классическая музыка вся была одинаковой.

Мелодия полилась по залу. Медленная, спокойная, немного грустная. Совершенно не типичная для того концерта. Движения были плавными, выдающимися, грациозными. Мои глаза просто приклеились к ее рукам, пока слух впитывал все эти ноты, вызывая непонятную дрожь. Потом я медленно поднял взгляд. Она не смотрела! Глаза были закрыты! У нее не было перед собой партитуры. Она играла наизусть! Я забыл, как дышать. Не слышал, не чувствовал, не видел ничего, кроме девушки, что играла на сцене. Смычок двигался быстрее, пальцы танцевали по струнам, тело, подобно музыке, извивалось в такт. Боже, она была так прекрасна! Никогда, НИКОГДА я не чувствовал подобного. Все, кто был в моей жизни до той секунды, когда смычок коснулся струн, отошли на второй, третий и четвертый планы. Она, только она была важна. Больше никто.

Когда выступление подошло к концу, я по-прежнему находился в оцепенении. И видимо, не я один. Эмили встала и подошла к концу сцены в абсолютной тишине и коротко поклонилась. И именно в тот момент разразился гром аплодисментов, выведший меня из ступора. Эмили выступала последней, поэтому никто не удивился моему быстрому уходу. Я нашел ее у выхода из школы. Сердце билось как ненормальное, все, что я мог сказать – это «Привет». Она, казалось, была удивлена, но старалась этого не показывать. Сказал, как был поражен игрой. Увидев рядом с ней огромный чехол, вызвался помочь донести инструмент до дома. Она, немного поколебавшись, согласилась. Я был без понятия, где она живет, поэтому тупо следовал за ней. Как бы я ни пытался разговорить ее, Эмили одаривала меня лишь короткими «да», «нет» и «угу»:

– Ты давно занимаешься музыкой?

– Да.

– Это же контрабас, правильно?

– Нет.

– Эм… виолончель?

– Да.

– Твои родители наверняка гордятся тобой.

– Угу.

После того дня, не нашлось ни одного человека, кто посмел бы предъявлять ей какие-нибудь претензии, но тем не менее друзья у нее так и не появились. На занятиях она никак не изменилась: все так же оставалась тихой и молчаливой. Единственное, что поменялось – это ее успеваемость: оценки стали ухудшаться.

Каждый день я вызывался провожать ее до дома, и Эмили не возражала. Со временем она начала вести себя более открыто, начала поддерживать диалог, начала смеяться над моими шутками. Я не пропускал ни одного ее выступления, будь они хоть в школе, хоть в другой части города во время уроков. Все свободное время я старался проводить с ней: мы ходили в кино, в кафешки, в торговые залы, просто гуляли по городу. Делились многим, вернее, по большей части делился я, так как чувствовал себя свободнее, чем когда-либо, рядом с ней. Она же редко задевала что-то личное о себе, своей жизни, родителях. Лишь иногда рассказывала о своих снах, о своих мечтах, о музыке – в общем, о повседневном.

В тот вечер, когда я, собравшись силами, признался в своих чувствах, Эмили смерила меня сочувствующим взглядом.

– Это не любовь. Мы с тобой просто хорошие друзья.

Я попытался возразить, сказать, что она ошибается, что она не знает, что происходит внутри меня, но Эмили остановила меня.

– Поверь, это не нужно ни тебе, ни мне. Давай… просто оставим все как есть?

А я – дурак – согласился.

Вита внимательно слушала, временами кивая, и заметила, что с последнего его глотка времени прошло существенно. Этот разговор немного его протрезвил, но хватит ли у него мозгов больше не пить?

– Когда она уехала, – продолжил он, – я не знал, что делать. Все было не так. Я не знаю, как это объяснить. Мир вокруг стал выглядеть иначе. Ничего не хотелось делать. – Вита помнила его «тогдашнего» – просто оболочка, а не человек. – Все казалось бессмысленным. Наша переписка ничего, кроме еще большей тоски, не приносила. И вроде поступил в университет – должен же развеяться! Нет. Вновь ничего. На учебу ходил тупо ради того, чтобы дома не сидеть. Благо появилась ты. – Вита не ожидала этого перехода. Влад посмотрел на нее, в его глазах читалась благодарность. – Если бы не ты, не знаю, где бы я был сейчас.

От его слов Вите стало теплее.

– Вчера, когда Эмили вернулась, все то, что я когда-либо к ней чувствовал, обернулось настоящим вихрем, снося к чертям меня и все мои воспоминания. Словно и не было того разрыва, не было тех семи лет. Словно мы снова были в школе. Одна мысль закралась в мой мозг тогда: «В этот раз я тебя не отпущу». Я поцеловал ее… – Вита выпучила на него глаза, но он был по-прежнему погружен в себя. Несмотря на удивление, ее охватила гордость за друга, хотя и понимала, что у этой истории не будет счастливого конца. – …И она мне ответила. – Вита уже догадалась, что будет дальше, но продолжала, не отвлекаясь, слушать. – Мы провели вместе ночь. Я мечтал об этом с того самого выступления. Мы наконец-то были вместе…

Он замолчал. Вита успокаивающе погладила его плечо. Он, к ее разочарованию, лишь сделал резкий глоток, осушив свой стакан. Влад уже был готов снова подозвать бармена, но Вита его остановила:

– Влад, пожалуйста, не надо.

Он послушался и снова уставился в пустоту. Вита увидела, что бармен уже сам спешит к ним, и в отрицательном жесте махнула рукой, качая головой. Влад тем временем вернулся к рассказу:

– Я уже было подумал: «Вот оно, вот оно!» Уже успел нафантазировать себе наше совместное будущее, то, как будем жить вместе, и тому прочее. Вот же идиот. Утром меня ждала одна жалкая записка: «Извини, у меня концерт, как-нибудь спишемся».

– Она тебя кинула, как последнюю проститутку. – Сообразив, что произнесла это вслух, Вита мысленно себя пнула. Она ожидала, что сейчас Влад выплеснет весь гнев на нее, но чего она точно не ожидала, – это смеха.

– Ага, только вот сто долларов на тумбочке не оставила, – смеялся он. Вита облегченно выдохнула. Ее осенило – это отличный момент, чтобы закончить неудачный для друга день.

– Влад, – медленно начала она, – давай-ка расплатимся с барменом, пойдем к тебе, ты спокойно поешь и поспишь, а завтра устроим какую-нибудь культурную программу. – В мыслях она спрашивала себя, не слишком ли по-матерински это прозвучало и не воспримет ли он это предложение в штыки. Но опасения не подтвердились. Влад улыбнулся и кивнул.

Заплатив по счету, они вышли из бара. Вита слегка придерживала Влада, так как тот шел очень неуверенно и часто запинался. Когда они пришли, уже стемнело. Вита помогла другу снять верхнюю одежду и уложила его на диван. После сходила на кухню и открыла холодильник: еда в доме есть, так что с утра, если будет в нормальном состоянии, Влад сможет поесть. Найдя чистый стакан и налив в него воды, она вернулась в комнату, где Влад уже спал без задних ног. Поставив стакан на тумбочку рядом с диваном, Вита положила рядом таблетку от похмелья, что нашла на кухне. Убедившись, что больше беспокоиться не о чем, Вита собралась домой. Она знала, где у него лежат дубликаты ключей, поэтому, не волнуясь, закрыла Влада в квартире, убедившись, что его ключи на месте.

Эмили…

Что за странное имя?..

Да кто вообще в здравом уме может назвать свою дочь «Эмили» в нашей-то стране?

Глава 7

– Мисс, не желаете напиток? Мисс?

Эмили вздрогнула, когда рука стюардессы легонько коснулась ее плеча. Подняв взгляд, она, чувствуя небольшую неловкость, произнесла:

– Простите?..

– Напиток, мисс, – повторила женщина. На ней была ярко-голубая униформа, символизирующая одну из известных аэрокомпаний, которая, сколько бы сил ни прикладывалось, не могла скрыть ее небольшую полноту. Впереди нее находилась специальная тележка, на которой располагались различные напитки на любой вкус. Кроме алкогольных, как заметила Эмили.

Стюардесса указала на поднос с напитками:

– Что вам налить?

– Апельсиновый сок, пожалуйста.

Эмили наблюдала, как женщина наполняет пластиковый стаканчик. Поставив его на откидной столик, она улыбнулась:

– Прошу.

Когда стюардесса собиралась пройти чуть дальше по салону, Эмили немного приподнялась с места и едва слышно задала вопрос:

– Скажите, а алкоголь вы наливаете?

– Нет, мисс, извините. Это правило компании, – пояснила стюардесса и подтолкнула тележку вперед, продолжая выполнять свою работу.

Эмили лишь украдкой посмотрела ей вслед и с сожалением вздохнула, но решив довольствоваться малым, чуть отпила из принесенного стаканчика.

Обычно она не употребляла алкоголь. В тех редких случаях, когда Марк устраивал торжественный ужин в приличном ресторане для всего оркестра в честь удачного выступления, она выпивала два-три бокала хорошего вина, но просто за компанию, поддержать коллектив. Что до остального времени – Марк выпивающих музыкантов никогда не жаловал. Каждый знал: если он уловит хотя бы намек на запах изо рта или заметит чуть расслабленную походку – собирай вещи, тебя здесь больше не ждут. И притом это в не репетиционное время! Одно дело до них: любой дурак может сообразить, что питье перед игрой – не самая лучшая идея, но даже и после. Для подобного «отдыха» были отдельно отведенные дни, наподобие тех же торжественных ужинов или нечастых выходных. Для Эмили это никогда не представлялось проблемой – алкоголь лишь тормозил, мешал сосредоточиться.

Но сейчас она этого хотела. Хотела выпить, почувствовать приятное расслабление, перестать думать хоть на пару минут. Но – неудача. Повсеместная.

Она допила сок, поставила пустую емкость обратно на столик и откинулась в жутко неудобном кресле. Люди, которые умудрялись спокойно спать, сидя в них, всегда вызывали удивление и даже восхищение. Она попыталась сделать как они: положила голову на спинку кресла и отвернулась от прохода. Шея сразу же начала протестовать против такого положения – никакого признака комфорта. Да и вид, что открылся при этом небольшом действии, никак этому не способствовал: рядом сидел мужчина где-то за тридцать, который спал, приоткрыв рот, с которого медленно стекала слюна. С отвращением отвернувшись, Эмили увидела другую картину: дети в соседнем ряду смотрели мультфильм на ноутбуке, пока, предположительно, их мать читала книжку, включив лампочку сверху. Хоть дети и были в наушниках – в одних на двоих, – но их хорошо-слышимое хихиканье с шумными подборами воздуха, напоминающими хрюканье, заставило Эмили задуматься: «А может, мужчина рядом не столь уж и мерзок?» Решив, что не стоит устраивать мысленное соревнование по убогости, она откинула голову назад и уставилась вверх.

Полет будет долгим.

Как она ни старалась, но мысли о сегодняшнем утре не давали ей так необходимого покоя. То, что произошло… Она этого никак не планировала. Даже в мыслях не было! Все представлялось иначе: она приезжает, приходит к нему (благо, что он переехал именно в ту квартиру, о которой говорил еще в школе), он рад ее видеть, она рада видеть его, они говорят всю ночь, делятся воспоминаниями; потом прощание с устным договором вернуть ту связь по сети, как несколько лет назад, и возвращение в отель, где она отдыхает, ожидая время рейса. Все! Ни больше, ни меньше.

Но случился тот поцелуй.

И план немедленно стерся из памяти огромным воображаемым ластиком.

А то, что было после…

Было бы ей сейчас проще, если бы тогда она не остановилась с той стороны двери в подъезде, когда услышала Влада? Тонкие стены позволили различить в его голосе удивление вперемешку с накатывающей паникой. Она стояла и внимательно слушала, зная, что именно сейчас, в данный момент он найдет записку. Ее пробирало любопытство. Какая будет реакция? Облегчение? Радость? Или что-нибудь похожее? Ведь они провели потрясающую ночь вместе. А ей было с чем сравнивать. Это что-то должно значить. Ведь так?

«Да твою же мать, а?!» – разразился он.

Эмили так и застыла на месте. Испуганная. Ей захотелось открыть дверь, подойти к нему, спросить, что не так, но ноги не слушались, а напротив, будто вросли в пол. Никогда ей не приходилось слышать, а тем более видеть Влада таким. Несмотря на то что она была за дверью и не могла сделать последнего, входить обратно она не стала. Она не хотела, боялась увидеть злобу на его лице. Только не на нем.

«Да и проваливай к черту из моей жизни!» – снова закричал он.

Нет, так не должно быть!

Она как можно скорее выбежала из подъезда.

Сидя в кресле и прокручивая это утро снова и снова, Эмили задавалась вопросом: «Почему?»

Почему он отреагировал именно так? Ведь мы столько не виделись.

Неужели его влюбленные выдумки… не такие уж и выдумки?

Неужели теперь он не захочет меня даже услышать?

Услышать. Влад спал, когда Эмили взяла его мобильник и беспрепятственно, без намека на муки совести, занесла его номер телефона в память своего. Она собиралась позвонить ему сразу же по прилете в Чикаго, нет, даже во время пересадки в Нью-Йорке. Хотела сделать ему сюрприз…

Теперь это казалось бессмысленным. Ее пугали предположения, что, когда она позвонит, он снова выйдет из себя, нагрубит, а что еще хуже – просто сбросит вызов, едва услышав ее голос.

Эмили достала телефон из сумочки и сняла блокировку. Быстро найдя номер Влада, она нажала на кнопку удаления. Высветился подтверждающий вопрос: «Удалить контакт?» и две кнопки выбора: «ОК» и «Отмена». Палец девушки неуверенно замер над первой.

Немного поколебавшись, палец скользнул по экрану.

Отмена.

Эмили убрала телефон обратно в карман и вновь попыталась расположиться поудобнее. Заметив рядом проходящую стюардессу, она жестом привлекла ее внимание.

– Извините, а сколько нам еще лететь?

– Семь часов, мисс, – ответила женщина и снова скрылась из поля зрения.

Эмили обреченно вздохнула и плюхнулась – насколько это было возможно – в кресло, отчего почувствовала несильную, но малоприятную боль в шее.

Полет будет очень долгим.