Текст книги "Записки городского хирурга"

– А как еще-то их уговаривать? Они обязаны сделать исследование! Это входит в медико-экспертные стандарты (МЭСы).

– Наивный вы человек, Дмитрий Андреевич. На Дальнем Востоке вам сразу же делали, как просили?

– Да! Никаких проблем не возникало! Если только технические моменты подводили – свет отключат или воды нет. А так всегда без лишних вопросов. Направил – сделают. И звонить никому не надо.

– Ну, это там, за Уралом. А здесь другой подход требуется!

– А что, за Уралом не Россия?

– Россия, но люди по-другому смотрят на мир.

– Через призму взяток и откатов?

– Зачем так грубо? Просто люди привыкли к вниманию. Возьмите бутылочку коньяку, коробку хороших конфет, я видел, вам благодарные больные не раз приносили, сходите в эндоскопию, в рентген-кабинет, в лабораторию, в общем, везде, где нужные люди сидят. Познакомьтесь с ними, поговорите. Завяжите дружеские отношения. И отношение к вам изменится. Люди любят, когда с ними по-человечески. Вы к ним по-людски, и они к вам так же, – поучал меня юный хирург.

– Странные у вас понятия, Виктор, о служебных отношениях. Почему я должен идти к кому-то на поклон, если это их ОБЯЗАННОСТЬ?

– Вам коньяку жалко? Конфет?

– Нет! Тем более что я алкоголь на дух не переношу, а конфетами еще в детстве отравился, с тех пор видеть их не могу.

– Тогда совсем просто! Вы к людям с пониманием, и они вам свое сердце откроют.

– Мне их сердца не нужны! Мне надо, чтоб они свои функциональные обязанности выполняли как следует. И не за конфеты или коньяк, а за зарплату!

– О, Дмитрий Андреевич, вы я смотрю принципиальный человек! Да?

– Выходит, что так!

– Тогда со своими принципами вам в самую последнюю очередь все делать будут! Вот увидите! На Олежку Маслова посмотрите. Третий год в приемнике пашет! Тоже принципиальный. Это система! Плетью обуха не перешибешь.

Поругался я про себя. Побурчал, побурчал, но ведь Бабушкин прав. Ничего ты с этим не сделаешь. Вон новый доктор терапевт Семыкин советам не внял. Пошел и наябедничал начальству. Так, мол, и так, не хотят моим пациентам делать исследование. Ставят на недельную очередь. Главный врач вызвал заведующего эндоскопией. Пропесочил его как следует. Вышел тот красный из кабинета. Давайте, говорит, своих пациентов, начнем смотреть вне очереди. Терапевт руки потирает: учитесь, как надо с ними разговаривать! Смотрим, чем дело закончится.

– Ваш пациент к исследованию абсолютно не подготовлен! – заявляет врач-эндоскопист, введя тубус эндоскопа несчастному больному в желудок.

– То есть как это? – изумляется Семыкин.

– Очень просто, – равнодушно поясняет эндоскопист. – У него в желудке остатки пищи! Ничего не разглядеть.

– Какие остатки пищи? – срывается на визг терапевт. – Больной уже сутки ничего не ел!

– Не знаю, может у него стеноз выходного отдела желудка? Готовьте лучше! Если желаете, чтобы сегодня провели исследование. Вставляйте зонд, отмывайте желудок.

– Ну, хорошо! – щурит глаза Семыкин. – Я сам сейчас подготовлю. – Увозит горемыку на отделение. Через два часа привозит обратно. – Готово! Сам мыл! Все чисто! Смотрите!

– А-я-яй! Как нехорошо! Плохо помыли, вон в антральном отделе воды и слизи полно! Надо опять чистить!

– Вы что, издеваетесь? Я – кандидат наук! Я сам только что отмыл желудок до чистых вод!

– Не надо так кричать, коллега, я тоже кандидат медицинских наук. Я авторитетно вам заявляю: желудок не подготовлен к исследованию!

– Я пойду к главному врачу! – уже орет Семыкин, покрываясь красными пятнами.

– И что? Он пойдет к вам и помоет желудок? – ехидно замечает врач-эндоскопист. – Готовьте лучше больного. Посмотрим.

Кто разуверит в обратном? Только другой эндоскопист, но они, ясное дело, все заодно. Тут подходит старая поговорка: «Паны ругаются, а у холопов чубы трещат». Но больной не холоп, повторно мыть желудок отказался да и попросил перевести его к другому доктору.

За сравнительно короткий промежуток времени этот Семыкин сумел настроить против себя чуть ли не весь персонал больницы. Всем он доказывал, что ему что-то и кто-то должен.

– Вы обязаны мне сделать биохимические анализы крови в первую очередь! – рычит он в лаборатории. – Почему до сих пор нет результатов?

– У нас много работы! – приветливо отвечают лаборанты.

– А меня это не интересует! У меня больной тяжелый! – гнет он свое.

– Тут все такие! У нас больница экстренной помощи!

– Я вас научу работать!

– Доктор, чего вы шумите? Научитесь для начала кровь набирать для анализа.

– Что не так?

– Поздно принесли! В пробирке сгусток! У нас импортная аппаратура, она так не работает!

– Делайте по старинке!

– Нам запретили!

– Хорошо, я сейчас вам сам наберу кровь на анализ и принесу! – еще пуще багровеет недовольный Семыкин.

– Пожалуйста, несите! Сделаем в лучшем виде!

– Почему вы не поставили моему больному подключичный катетер? – напал Семыкин на анестезиологов. – У него нет периферических вен, а надо много капать растворов.

– У нас нет свободных людей! Все заняты в операционной!

– А вы не можете поставить? Вы вот за столом сидите и ничего не делаете.

– Я, между прочим, назначения переписываю на сегодня!

– Но можно же отвлечься на пять минут и поставить катетер. Я вам больного сам лично сейчас доставлю.

– Пять минут? Каких пять минут? Вам это что, игрушки? – вскакивает анестезиолог.

– Ну, это же не так долго, правда? – старается быть ласковым Семыкин.

– Тогда идите и делайте сами!

Или приходит он к заместителю главного врача по клинико-экспертной работе больничный лист продлить, а накануне и с ней успел повздорить из-за какого-то пустяка. Заранее пришел, понимает, что могут быть последствия. Та принимает с 14–00. Семыкин к 13–00 подошел. Терпеливо ждет. Уже 14–15 на часах.

– К вам можно? – постучавшись, всунул голову в кабинет.

– Вы не видите, я занята! Закройте дверь! – отвечает зам по КЭР, и кому-то в трубку продолжает рассказывать. – Представляешь, у них скидки вчера на 30 процентов были, а я не знала! Такая досада!

Прождал Семыкин до половины четвертого, плюнул и ушел. На следующий день вызывает его эта зам по КЭР:

– Товарищ Семыкин, почему вы вовремя не подписали документы? Вчера крайний срок истек! Я что, теперь из-за вас должна идти на должностное преступление?

– Почему? – мямлит искатель правды.

– Да потому, что день в день необходимо бумаги оформлять. Теперь надо задним числом все восстанавливать.

– Я же к вам вчера приходил. Вы видели, что я заглядывал.

– И что? Я была занята! Надо было подождать!

– Я два часа ждал! У меня больные!

– Они у всех! Во сколько вы вчера от моего кабинета ушли?

– В 15–30!

– А у меня рабочий день до 17–00. Можно было успеть! Ладно, на первый раз, думаю, ограничимся выговором.

– За что?

– За позднюю подачу документов! Неужели неясно?

Возможно, Коля Семыкин и неплохой терапевт, и больных жалеет. Только со своим склочным характером ни в одном коллективе долго не продержался. Чашу терпения переполнило то, что больные на него написали коллективную жалобу. В суть никто вникать не стал. Вызвал Колю главный врач на ковер и предложил написать заявление об увольнении по собственному желанию. Семыкин потрепыхался маленько, но просьбу главврача, смиря гордыню, выполнил.

Рассказывают, что устроился он после нас в районную поликлинику и там теперь правду ищет. Его пока терпят, участковые терапевты в наше время на дороге не валяются.

Учтя горький опыт докторов Семыкина и Маслова, решил не наступать на одни и те же грабли. Лучше учиться на чужих ошибках, чем на своих. Вняв доброму совету Вити Бабушкина, в течение месяца подружился со всеми нужными людьми. И, о чудо! Получилось! Теперь ни я, ни мои пациенты не ведали забот. Нужна эндоскопия? Звонишь! О, доктор Правдин? Разумеется, сделаем. Сегодня? Постараемся! Приспичило УЗИ быстро сделать, а там очередь? Снимаешь трубку, представляешься. Все: везите больного! Гениальное – просто.

Человек ко всему, говорят, привыкает, но я не могу. Делаю, как все, но это не привычка, а необходимость. Можно и на дыбы встать, показать характер! Но кому от этого будет лучше? Уж точно не больным!

Глава 13
На отделении. Май

В начале мая в Питере сравнительно прохладно. Но я люблю это время. Тут отчетливо лето сменяет весну. В конце месяца становится довольно жарко. Сочная зелень густо обряжает деревья и широким изумрудным ковром стелится по лужайкам и клумбам. Во множестве, наливаясь золотом, расцветают одуванчики. Приступают разводить отдохнувшие за зиму царственные мосты. Запускают играющие серебром долгожданные фонтаны. Молодежь начинает принимать солнечные ванны. Возле Петропавловки и на подходящих для этого газонах все заполнено белыми телами, ловящими ультрафиолет. А в конце мая устанавливаются белые ночи – изюминка города.

Душа рвется на улицу. Желает побродить по старинным улицам, посидеть в тишине открывшихся парков, полюбоваться начавшими бороздить водную гладь невской акватории речными трамвайчиками. Душа тянется к эстетике, а тело на полном автопилоте следует в больницу № 25, в 4-е хирургическое отделение.

Май в России характеризуется обилием праздников. Многие добропорядочные граждане вырываются за город, открывая дачный сезон. Сотни и тысячи счастливых людей в чистой рабочей одежде, с рюкзаками за плечами и тележками с торчащими из них саженцами фруктовых деревьев штурмуют электрички.

Не очень добропорядочные представители нашего общества приступают к неконтролируемым возлияниям горячительных напитков, чтобы затем пополнить больничные ряды.

Разношерстная публика встретила меня 4 мая на утреннем обходе в отделении. За три выходных дня палаты превратились в бочки с сельдью. Немыслимый процент пациентов с посталкогольными осложнениями заставлял задуматься: не начать ли подмешивать в водку крысиный яд в промышленных масштабах? Выпил и готов! А то мучаются сейчас! Мы их еще и спасать обязаны, чтоб спустя какое-то время они снова очутились на больничной койке. Многие не по одному разу радуют нас своим посещением. Ходят, как говорится, по кругу.

Принимаю наполеоновское решение: отделить алкашей от пенсионеров и тех несчастных, кто по-настоящему болен. По моей команде резво меняют состав палат. Алкашей к алкашам, пенсионеров – к истинно страждущим. Теперь другое дело! В одних палатах стойкий перегар и невыветриваемый запах давно не мытых ног и промежности, в других свежо и пахнет весной. Мой почин подхватили другие хирурги и произвели рокировку и в своих палатах.

В преддверии Дня Победы решено всем пожилым людям, находящимся в эти дни на излечении в больнице, провести диспансеризацию. То есть чтобы всех их осмотрели врачи узкого профиля, не выходя из отделения. Ведь всем широко известно, что в условиях наших районных поликлиник запросто и в самом деле заболеть, пока дождешься своей очереди хотя бы к одному из специалистов.

С почином выступил городской комитет по здравоохранению города Санкт-Петербурга. Сулили щедрое вознаграждение врачам, задействованным в этой акции, так как медосмотры проводились в ущерб основному рабочему времени.

Каждый врач, участвовавший в медосмотре, тщательно записывал всех пациентов. Говорили, что будут платить по головам. Но, как обычно, надули. Перечисленных за медосмотры денег едва хватило их организаторам на местах. Простым труженикам в белых халатах в очередной раз показали фигу.

Не обошлось и без курьезов. Пришел осматривать бабушку, разменявшую 103 года. Лечится на терапии от… старости. Лежит такой божий одуванчик в платочке и смотрит на меня ясными синими глазами. Слышит все замечательно. Всю блокаду она провела в Ленинграде. Выстояла, выжила, сохранила детей. Вон как ее опекают многочисленные родственники, не отходя от кровати ни на шаг. Бог одарил ее большой любящей семьей, долголетием и здоровьем.

– Добрый день, бабушка! – здороваюсь с долгожительницей.

– Доброго здравия, внучек! – бойко отвечает старушка слегка поскрипывающим голосом.

– Бабуля, что-то беспокоит?

– А что меня может беспокоить, старость разве?

– На здоровье жалобы есть?

– Нет, спаси Христосе! Жалоб пока нет! Вот только, внучек, писаюсь я и какаюсь под себя! И не чую, как все происходит! Глядь, уже мокрая! А так все ничего! – улыбается старушка, обнажая уцелевшие столетние зубы. Аж три штуки сохранилось. С юмором бабка!

Всех старушек обязали показать гинекологу. Многие из них десятилетиями не посещали женского доктора. Среди женщин старше 60 лет отмечаются в огромном количестве онкологические заболевания гениталий. Особенно свирепствует рак шейки матки. Только раннее выявление может избавить от дальнейших страданий.

– Дмитрий Андреевич, вы курируете больную Петрову? – с озабоченным видом подошла ко мне наш гинеколог Варвара Васильевна.

– Я, а у нее что-то не так? Диагностировали рак?

– Как вам сказать, – замялась гинеколог. – Даже не знаю, с чего начать. В моей практике это впервые.

– Да что произошло? Что вы ходите вокруг да около?

– Понимаете, Дмитрий Андреевич, у Петровой никогда не было мужчин!

– А какое это имеет отношение к медосмотру? Мужчины – это личное дело Петровой!

– Боюсь, вы меня неправильно поняли. Петрова – девственница! Я не могу ее полноценно осмотреть в силу анатомических особенностей.

– Как это возможно? Ей же 90 лет!

– Не знаю, может, она закоренелая феминистка?

– Странно, возле нее постоянно какие-то подозрительные слащавые мужички увиваются.

– Да вы что? Это могут быть претенденты на ее квартиру! Вы поговорите с ней! – насторожилась Варвара Васильевна.

– Как это? – не понял я.

– Обычные мошенники! Выискивают одиноких пожилых людей, втираются к ним в доверие, те отписывают им свои квартиры.

– А потом?

– В лучшем случае в дом престарелых! А в худшем… – Она махнула рукой. – В худшем даже и думать боюсь.

– А куда же милиция смотрит? Общественность? Ветеранские организации?

– Что вы! Эти жулики так все обтяпают, что комар носа не подточит. И у них везде свои люди. В милиции, в собесе, в пенсионном фонде! Везде!

– И что, все знают, но ничего нельзя сделать?

– Если все по закону обставлено, то практически ничего не сделать! У меня пациентка есть. Ей 88 лет. Блокадница. Всю жизнь прожила в коммуналке. Родных никого. Ей по госпрограмме обеспечения жильем ветеранов войны и блокадников дали квартиру в Красносельском районе. Там ее соседи по лестничной площадке живо в оборот взяли, как узнали, что бабушка одинокая. Ой, Мария Ивановна, давайте вам в магазин сходим, полы помоем, посуду помоем, мусор выкинем.

– И что дальше?

– Старушка разомлела и отписала дарственную на квартиру на этих соседей. И сразу ее забыли. Она им: «Сходите в магазин». – «Бабка, тебе надо, ты и иди». – «Вызовите «Скорую»!» – «Тебе надо, ты и вызывай». Все! Добрососедские отношения тотчас прекратились.

– И что Мария Ивановна?

– Она подала в суд. Кое-как составила иск, хорошо, люди добрые помогли. Соседи, как узнали, так и совсем совесть потеряли. Пришли и сказали, мол, еще вякнешь – выселим тебя! Наша это квартира, ты в ней живешь из жалости.

– А дарственную нельзя аннулировать?

– Не знаю! Там в этих законах сам черт ногу сломит. Она уже четыре суда проиграла. Соседи наняли грамотных адвокатов, а бабке кто поможет?

– А к вам она с чем попала?

– Да ни с чем. Моя мама с ней когда-то в той самой коммуналке жила. И я там родилась. Потом мы квартиру получили и переехали. А связь не теряли. Перезванивались иногда. С праздниками друг друга поздравляли. Вот она обо мне вспомнила, позвонила и пожаловалась. Я ее на терапию и пристроила с гипертоническим кризом.

– И что, совсем глухой номер с квартирой? Может, в общество блокадников обратиться?

– Пробуем! Но все так долго тянется, а ей уже 88 лет!

– Спасибо, Варвара Васильевна, что посвятили! Даже не знал, что тут такие страсти кипят.

– Ну что вы! Это еще что, как-нибудь в другой раз расскажу поинтересней истории, а сейчас мне уже пора. За Петровой проследите. Возможно, очередные охотники за одинокими бабушками и их квартирами.

После, довольно часто встречая Варвару Васильевну на территории больницы, разговор о квартирных жуликах как-то больше не заводили. Дикие подробности о черных делишках квартирной мафии мне остались не известны.

А бабушка Петрова квартиру свою трехкомнатную в доме дореволюционной постройки на Владимирском проспекте, в центре города, отписала церкви. Очень набожная старушка оказалась. И мужчины, что ее регулярно навещали, – всего лишь служители культа.

Не все старушки оказались такими уж и безобидными. Отселив пьяниц и сформировав палату, состоящую из одних пожилых женщин, столкнулся с еще одним феноменом, который можно назвать только массовым эгоизмом.

Перед самыми майскими праздниками две молодецкие хари лет тридцати от роду уверенно внесли на отделение лежащую на носилках беспомощную женщину и, особо не церемонясь, скинули ее на свободную кровать в моей палате.

– Вот, доктор, принимай больную! – хмыкнула харя повыше ростом.

– Давай, Витек, пошли, на самолет опоздаем! – хрюкнула харя поменьше.

– Иди, я догоню! Док, – обратился ко мне Витек, – это наша бабка завсегда у вас лежит с панкра, как его?

– Панкреатитом? – подсказал я.

– Во, с ним! Я с пацанами на неделю на Гоа мотану. Старуху не с кем оставить. Приеду – заберу. Ваш заведующий в курсах! Пока!

– Да, придется полечить бабушку! – грустно подтвердил Трехлеб. – Она мать нашего умершего пять лет назад хирурга. Живет с внуком-балбесом, вы его сегодня имели честь лицезреть. Когда он уезжает по своим делам, мы ее привечаем.

– И что мне с ней делать?

– Врачуйте! У каждого пожилого человека обязательно есть что полечить. У нее, насколько я помню, наличествует хронический панкреатит. Вот и пользуйте его.

– Да не переживайте вы так, Дмитрий Андреевич! – подошел вездесущий Витя Бабушкин. – У нас это довольно частая картина.

– Что такое? – не понял я.

– Да к нам часто бабок бесхозных на отделение госпитализируют. Родственникам надо куда-то уехать, чаще всего, на отдых за границу, а у них дома лежачие бабушки и дедушки. Куда их девать? Такой ажиотаж наблюдается на новогодние каникулы и на майские праздники, еще летом подкидывают потихоньку ветхих пенсионеров.

– Не знают, куда определить? Может, в дом престарелых или сиделку нанять?

– Дома престарелых все переполнены. Там очередь подходит, когда кто-то помирает. А сиделку контролировать надо. Пока они в городе, еще можно. А за границу едут, тут надо уже думать. Были случаи: приезжают с курорта, а там вся квартира вынесена. Одни стены, и бабка парализованная посередине лежит.

– Нда-а-а! – протянул я. – А как же возможно просто так в отделение их пристраивать? Липовые диагнозы выставляют?

– Вам же заведующий объяснил, что у каждого пожилого человека есть куча болячек.

– Но, я так понимаю, это все с согласия Трехлеба происходит. Он же не может знать, что тут творится?

– Безусловно, без него тут ничего не происходит.

– Так это что, у него столько знакомых с парализованными старушками имеется? Ты заявляешь, они здесь часто лежат? Или тут меркантильный интерес присутствует? Что-то смотрю, эти мордовороты старушку так уверенно занесли, как к себе домой.

– Ой, Дмитрий Андреевич, – неожиданно побледнел Витя, – я вам ничего такого не говорил!

– Договаривай, раз уж начал! Сказал А – говори Б.

– Нет, все! – замотал головой молодой доктор. – Я вам ничего не говорил! Вы ничего не слышали! Дмитрий Андреевич, не выдавайте меня!

– Не собираюсь я. Что так разволновался?

– Вы любите правду-матку рубить! Прошу вас, не копайте в этом направлении. А то сейчас пойдете к Трехлебу и начнете его трясти! Не надо! А хотите, я сам этой старухой позанимаюсь, если вам неохота?

– Ладно, успокойся! Ни к кому в этот раз не пойду!

– И в другой не надо! Все равно ничего не добьетесь!

– Поживем – увидим!

– Так я пойду, напишу старухину историю?

– Оставь! У меня интерны есть, они сделают. Я пойду гляну ее, точно в хирургическом лечении не нуждается?

– Дмитрий Андреевич, так вы не будете лишних вопросов задавать? – с мольбой в голосе спросил Бабушкин. – А то мне труба!

– Я же пообещал! Слов на ветер не бросаю! Иди уже, а то со страху в штаны наложишь!

– Спасибо, Дмитрий Андреевич! Век не забуду вашей доброты!

Я отправился осматривать новую пациентку. Зрелище, доложу вам, весьма удручающее.

Маленькое сгорбленное тельце покрыто сухой пергаментной кожей. Весу в ней от силы килограмм сорок. Жидкие седые волосы растрепались по подушке. Изъеденное глубокими морщинами лицо выражало полное равнодушие к окружающей действительности. Только выцветшие глаза, наполненные густой влагой, напоминали, что передо мной живой человек.

Старушка оказалась абсолютно неухоженной. Годами не стриженные ногти на ногах свернулись в причудливые спирали и напоминали рога винторогих козлов.

Козлы двуногие не удосужились постричь бабушке ногти хотя бы перед тем, как направить ее в больницу. На руках ногти поменьше, похоже, пару месяце назад ножницы их касались. Все тело покрыто грязными разводами. Видимо, когда-то пытались оттереть грязь, но бросили это занятие наполовине.

Венчали истерзанную плоть чудовищных размеров отвратительные пролежни на крестце, лопатках и в области пяток. Человек гнил заживо. Странно, что она при таком состоянии умудрилась оставаться живой.

Бабушка не разговаривала. Сказывались последствия ранее перенесенного инсульта. Чего-то добиться от нее становилось проблематичным. Одни глаза отражали ее ясный ум и тягу к жизни.

На мои вопросы отвечала вполне осознанно миганием.

Несчастную уложили на специальный мягкий противопролежневый матрац, изготовленный из специальной непромокаемой рельефной ткани. Внутри его стабильно циркулирует воздух, нагнетаемый небольшим электромотором, работающим от обычной сети. Струя массажирует спину, не давая застаиваться крови.

Вторым делом я взял специальные медицинские кусачки, сделанные из легированный стали, и, приложив известное усилие, поскусывал спиральки на стопах необычной пациентки. На руках медсестра лишила бабушку ногтей обычными ножницами. Отмыли, причесали, обработали пролежни, удалив сгнившие части, надели свежий памперс. Через час старушку стало не узнать, так она преобразилась. Ее глаза излучали великую благодарность.

Я в тот день дежурил по отделению. Дневным докторам, как и остальным, ставят дежурства. Но поменьше и, как правило, по отделению. Если хирург в чем-то провинился перед заведующим, то тот может его послать и в приемник.

День – не ввозной, оттого дежурство обещало пройти без эксцессов. Вечером прошёлся по палатам. Жалоб особых нет. Все в порядке. В палате, где находилась пациентка с пролежнями, стояла необычная тишина. Сразу и не разобрался, в чем дело. Прислушался. Точно: не работает электромотор. Выключен. Возможно, когда вечером мыли пол и случайно отключили. Включил. Проверил. Все работает. Вышел из палаты под тихое урчание двигателя.

Иду по коридору через час. Опять тишина! Подхожу к мотору! Выключен!

– Валя! – подзываю дежурную медсестру. – Кто разрешил выключить матрац?

– Дмитрий Андреевич, я не выключала!

– Кто-то посторонний заходил в палату?

– Нет! Я на посту сидела, никто не заходил.

– Ладно, – обвел взглядом благообразных соседей, прикрывшихся одеялами, – разберемся. Сиди на посту. Как перестанет работать, сразу кличь меня. Сама в палату не входи!

– Будет сделано!

– Дмитрий Андреевич, матрац снова не работает! Заглох! – около полуночи подала Валентина сигнал.

– Никто не входил? – уточняю. – С поста не отлучалась?

– Нет! Тут сидела, как вы велели.

– Ну, пойдем, взглянем, что там за полтергейст завелся.

Включаю карманный фонарик и осторожно проникаю в палату. Осматриваюсь. Все как бы спят. Пригляделся, а кнопка матраца стоит в положении «выключить». Сам-то уж точно не мог отключиться, явно кто-то помог. Кто? Все вокруг сладко спят!

Принимаю правила игры. Включаю матрац и демонстративно громко, печатая каждый шаг, выхожу из отделения. Затем на цыпочках, еле слышно, возвращаюсь назад, занимая позицию возле нужной палаты.

Долго ждать не пришлось. Как я и предполагал, с соседней кровати скользнула бесшумная тень. Подсвечивая себе мобильным телефоном, женщина выключила матрац и резво скользнула к себе под одеяло.

– Ая-яй! Вероника Сергеевна! Как вам не стыдно! Взрослый человек, а так себя ведете! – вышел я из укрытия и фонариком залучил хулиганку.

– А что я такого сделала? – донеслось из-под одеяла.

– Правда, что? Вы отключили противопролежневый матрац больной женщине! Без него она не поправится! Вы это понимаете?

– Он мне спать мешает!

– Вероника Сергеевна, днем спать меньше надо!

– Я днем совсем не сплю!

– Неправда! Сколько раз к вам в палату за день заглядывал! Выспались, а теперь уснуть не можете?

– Где ж тут, если эта штука под ухом тарахтит!

– Но другим не мешает. Тем более что она почти неслышно работает. Хотите, вам снотворного дадим?

– Нет! – буркнула злая старуха. – Уберите от меня эту вонючую соседку.

– Ну, знаете, Вероника Сергеевна, скорее, вас надо убрать отсюда, чем ее! Вы у нас обследуетесь? Что-то не нравится? Так, пожалуйста, идите в поликлинику! Вас тут никто не держит! А это больной человек! И попрошу вас не вмешиваться в лечебный процесс! В больнице, как в бане – все равны! Дать снотворного?

– Не надо! – недовольно бросила Вероника Сергеевна и отвернулась к стенке.

Я включил матрац и вышел из палаты. За ночь несколько раз подходил к двери и прислушивался: мотор работал. То-то!

Утром на обходе мотор работал, но подозрительно тонким казался матрац. Осмотрел. О, черт! Сдулся! Тщательно обследовал его, но ничего подозрительного не обнаружил. Попросил сестру-хозяйку заменить матрац на новый.

На следующий день та же история. Мотор работает, матрац не надувается. Наша сестра-хозяйка, Ольга Андреевна, – дама бывалая. До прихода к нам работала в гостинице. Что-то там у них не срослось. Отель обанкротился.

– Дмитрий Андреевич, вам не кажется, что дело тут нечисто? – поинтересовалась она у меня. – Два матраца за два дня! У меня, между прочим, последний остался! Как быть?

– Выдать больной с пролежнями!

– А если кто еще поступит?

– Ну, когда поступит, тогда и думать будем! А сейчас клиент уже налицо!

Отдали старушки третий матрац. Примерно через час из моей палаты раздается крик и гам! Превалирует голос сестры-хозяйки:

– Ты мне за все три матраца заплатишь, старая калоша! Я на тебя заявление в милицию напишу!

– Кто вам дал право со мной в таком тоне разговаривать? – возмущается оппонент голосом Вероники Сергеевны.

– Я тебе покажу, кто дал право!

– В чем дело? – врываюсь в палату. Застаю возле кровати со злополучным матрацем сестру-хозяйку, держащую за руку Вернику Сергеевну. У той в руках… шило!

– Вот полюбуйтесь, доктор, она им матрацы протыкала! Я-то сразу смекнула, что к чему. Но не пойман – не вор. У нас в гостинице тоже постельное белье воровали. Опыт ловить таких деятелей имеется.

– Как вы могли, Вероника Сергеевна? Дожили до седых волос и такое вытворяете? – спросил я у пенсионерки.

– Это не я!

– Как не вы, если вас с шилом в руке на месте преступление поймали? Между прочим, это уголовной ответственностью попахивает! Вы знаете, сколько один матрац стоит?

– Да, в курсе? – подхватила Ольга Андреевна, не выпуская из своего захвата руку злоумышленницы. – Валя, – обратилась она к прибежавшей на шум медсестре, – иди срочно заведующего пригласи. Пусть полюбуется!

– Это не я! – продолжала стоять на своем протыкатель матрацев. – Вот она мне шило в руку вложила. У меня его отродясь не было!

– Вероника Сергеевна, побойтесь Бога! – вмешалась бабушка, лежавшая слева. – Вы же внука своего позавчера попросили шило из дома принести. Говорили, что удобно вату из щелей выковыривать. Окно, мол, хотите в палате открыть. А у нас-то евроокна. И ваты там никакой нет. А внук шило принес. Теперь я понимаю, для каких целей.

– Зинаида Кирилловна, а вам что, больше всех надо? – прикрикнула на честную бабушку хозяйка шила. – Шило мое, не спорю! А никаких матрацев я не протыкала! Докажите вначале, что это я!

– Ах ты! – возмутилась сестра-хозяйка. – Я же тебя за руку поймала, когда ты матрац проткнуть собралась. Еще бы немного, и третий бы точно продырявила.

– Вы меня превратно поняли! Я просто с шилом стояла рядом!

– Да любая экспертиза докажет, каким шилом матрацы проткнули! – не выдержала Ольга Андреевна.

– Что за шум? Что здесь происходит? – С суровым видом в проеме обозначился заведующий отделением Трехлеб в сопровождении медсестры Вали.

Ольга Андреевна, сбиваясь, объяснила заведующему 4-й хирургии об историях с матрацами. Он молча выслушал и произнес:

– Во-первых, Оля, отпусти руку пациентки. Во-вторых, пройдемте ко мне в кабинет. А вы, Дмитрий Андреевич, пока не уходите. Может, понадобитесь.

– Давно ее надо было на чистую воду вывести! – обрадовалась Зинаида Кирилловна. – Редкостная пакостница и эгоистка, замечу я вам.

– А что вы молчали? – задал я ей вопрос.

– Так кто ж полагал, что так далеко зайдет? Мы тут все больные люди, думали, и она такая. Вот сейчас ее как оштрафуют – будет знать!

Непонятно, как все разрешилось. Ольга Андреевна и Вероника Сергеевна вышли из кабинета заведующего минут через 20. Молча прошли мимо меня. Одна прошла в свой кабинет, вторая – в палату собирать вещи.

– Дмитрий Андреевич, Сорокину выпишите! – коротко бросил Трехлеб. – Немедленно!

– А что с матрацами?

– Оставьте! Договорюсь со знакомыми, заклеят. Все! Идите работать!

Веронику Сергеевну Сорокину, как и было сказано, выписал. Матрацы заклеили, и они дальше продолжили свое служение тяжелым пациентам. Ольга Андреевна еще неделю что-то бурчала про себя, но вслух не возмущалась. Что им сказал Павел Яковлевич, для меня осталось тайной. Главное, что порядок на отделении был восстановлен.

А старушку, из-за которой весь сыр-бор разгорелся, забрали через две недели. К тому времени пролежни у нее практически сошли на нет. Она прибавила в весе и порозовела. После на нашем отделении я ее не встречал.

Тот май отложился в памяти как месяц интенсивного общения с пожилыми людьми. Не скажу, что пенсионеры весьма редко удостаивали нас своими визитами. Но в мае их количество возрастает. Возможно, перед дачным сезоном стараются, как они выражаются, «подремонтироваться».

Запомнились две пенсионерки. Мать, Лидия Ивановна, 92-летняя старушка, перенесшая операцию по поводу ущемленной пупочной грыжи, и ее дочь, Надежда Владимировна, 70 лет, прооперированная по поводу пупочной грыжи в плановом порядке.

Первой привезли Лидию Ивановну. В течение последних 30 лет она страдала пупочной грыжей. Вначале ей было некогда, так как до 90 лет она трудилась библиотекарем в одной закрытой библиотеке города. А когда вышла на пенсию, то посчитала, что уже поздно. Грыжа росла и в начале мая ущемилась. Пришлось вызывать «Скорую» и ехать к нам. Операция прошла успешно.