Текст книги "Записки городского хирурга"

Возможно, стоит возродить старую, забытую ныне традицию по направлению выпускников медакадемий на работу в глубинку. Я слышал, в некоторых странах, например в Белоруссии, уже стали вводить такую систему. А мы чем хуже? Работы в районе – непочатый край. Если повезет с наставником, то можно быстро овладеть своей профессией. Было бы желание.

Чем дальше удален район от областного центра и больших городов, тем больше шансов стать поливалентным хирургом, разбирающимся во многих вопросах. Конечно, это здорово, когда ты занимаешься на протяжении длительного времени одной темой. Ты тут непререкаемый авторитет. Оперируешь, к примеру, одни щитовидные железы. У тебя отлично получается. А другие направления неинтересны. Но не могут же все заниматься одними щитовидками? Кто-то должен и экстренную хирургическую помощь оказывать. Война, не дай бог, начнется. Много такой хирург прооперирует, если его на фронт пошлют?

В свое время отцы-основатели хирургии как науки оперировали весь организм. Многие хрестоматийные фамилии известны практически во всех разделах хирургического профиля. Например, хирург Кохер. Мы и сейчас применяем его доступ при операциях на желчном пузыре. Его способ резекции желудка довольно часто используют за рубежом, а его вид вправления вывиха плеча – классика травматологии. Он же предложил использовать серебряную проволоку для фиксации трубчатых костей. Какой след в хирургии! И это только один Кохер!

Как-то довелось мне беседовать с одним маститым хирургом. Ему в жизни повезло. Сразу после института остался на кафедре, были хорошие учителя, защитил кандидатскую, докторскую, все на своем материале, стал классным хирургом. Все замечательно. Он мне заявил, что считает, что если бы попал в район, то вряд ли стал тем, кем есть, зря были бы потрачены годы, что на периферии в основном спиваются и деградируют.

Не спорю: и пьянства и тупости в сельской местности хватает. Но если человек поставил перед собой цель стать хорошим хирургом, то начинать надо с низов. А пьянства и глупости в городе тоже хватает.

Это прекрасно, что есть возможность остаться на кафедре, в Питере, под присмотром корифеев, которые тебя еще и обучают. Но таких случаев – единицы! При всем желании хирургические кафедры не смогут принять всех желающих. Они не резиновые. Хорошо бы взять и всем остаться работать в городе, под присмотром профессоров.

Если бы мы жили в Сан-Марино, в Андорре или другой маленькой стране, где из любой точки можно на автомобиле за считанные часы добраться до столицы, это было бы актуально. А мы живем в огромной стране, где девять часовых поясов и люди живут повсюду. Москва и Питер – еще не вся Россия! Там, на периферии, тоже кому-то надо работать!

Работать и разбираться во всех разделах медицины, а не только в одной щитовидной железе.

Мне смешно и одновременно горько смотреть, когда по дежурству доставят пострадавшего с политравмой, и все начинают тянуть на себя одеяло, отбрыкиваясь от пациента.

– У него ушиб головного мозга, надо отдать его нейрохирургам! – кричат травматологи.

– Нет, – отвечают те, – у него перелом таза! Пускай травматологи лечат.

– О, у него еще и разрыв мочевого пузыря! Урологи, забирайте!

– Нашего ничего нет! В животе пусто! – открещиваются хирурги.

В итоге человек скончался от отека легких и сердечной недостаточности. Эх, надо было и терапевтов подключить!

Это не выдумка! Это происходит каждый день, у всех на глазах. Дедушка Кохер, наверное, в гробу переворачивается, глядя на таких врачей.

Грош цена тому хирургу, который отлично разбирается в патологии органов брюшной полости, но имеет весьма смутные познания в смежных специальностях. То же относится и к травматологам, и другим смежникам, не владеющим хирургией.

– Это не мое! – заявляет нейрохирург, осмотрев пациента с рваными ранами лица. – Сотрясения головного мозга нет! – Все, дальше его не касается.

– Так как быть? – спрашивает санитар. – У него из раны кровь хлещет!

– Лицо – епархия ЧЛХ! – с умным видом объясняет доктор. – Приглашайте челюстно-лицевого хирурга, пусть он штопает, – сказал, перешагнул через тело и вышел. Пострадавший с разорванным лицом продолжает истекать кровью.

Был у нас такой замечательный актер Иван Рыжов, сыгравший a фильмах множество простоватых деревенских мужиков. Вспомните «Калину красную» Шукшина: он там играл отца невесты. И в жизни Рыжов был скромным человеком. По «Скорой» его доставили в Институт имени Склифосовского в Москве. Актер случайно порезал о стекло руку. Пустячная рана! Надо было наложить всего пару швов. Он умер от потери крови в приемном покое, где несколько часов терпеливо ожидал врача. Вот так! От обычной раны скончался актер Иван Рыжов в центре столицы в солидном и прославленном медицинском учреждении. Случай получил огласку, так как это оказался актер Рыжов. Был бы сантехник Иванов, оставили бы без внимания.

Допускаю, что там тоже «делили» пациента. Хирург осмотрел: не мое! Рана не проникает в живот. Нейрохирург тоже свое исключил. Пальцы чувствует, нервы целы! Ждали травматолога. А он, возможно, был на операции или где-то еще. Чем объяснить смерть в приемном покое через несколько часов после обращения с раной, вначале не угрожавшей жизни?

По моему мнению, любой врач хирургической специальности ОБЯЗАН оказывать хирургическую помощь. В экстренной, естественно, ситуации. Я не призываю гинекологов оперировать в плановом порядке грыжи. Не надо передергивать. Но зашить руку истекающему кровью человеку можно. Случаются довольно часто такие ситуации, когда заняты все специалисты, а гинеколог свободен. Физически не могут те же травматологи разорваться на части, и хирурги в операционной. От кровотечения, даже незначительного, но не остановленного, люди довольно быстро погибают.

Я как-то сделал дежурному гинекологу замечание. Доставили бабушку. Упала на улице и расшибла лоб. Рана небольшая, крупные сосуды в этом месте не проходят. Но у пожилой пациентки давление зашкаливает: 210/120 мм. рт. ст. Кровь бьет фонтаном. «Скорая» наложила повязку, которая быстро промокла. Вокруг нее собралось девять врачей. Все что-то предлагают. В том числе на шум выскочила и гинеколог. Травматологов и нейрохирургов в приемнике никого нет, все на операции. Мы тоже заняты.

– Надо ввести ей викасол! – предлагает невролог, кандидат медицинских наук. (Викасол, кровоостанавливающий препарат, начинает «работать» через 36–48 часов, и то на мелкие капилляры.)

– Нет, лучше приложить гемостатическую губку. Есть она у кого? – кричит терапевт. (Вот все ходят и носят с собой эту губку в кармане.)

– Давайте наложим жгут! – брякнула врач-эндокринолог.

– Раз травматологи заняты, позовите хоть хирурга! – предложила гинеколог.

Я освободился первым и пришел, когда бледная как полотно бабушка уже плохо соображала, где она находится. Кровь продолжала истекать наружу. Девять (!) человек с высшим медицинским образованием стояли рядом, причем одна из них умеет и шить и оперировать, пускай и гениталии у женщин, и смотрели, как бабка от кровотечения отдает Богу душу.

– Мы ей три кубика викасола ввели! – бодро рапортует врач-невролог.

– А давление снизить не пробовали? – обращаюсь сразу ко всем. – Струя крови вон как пульсирует! Там давление зашкаливает.

– Мы что-то растерялись! – испуганно докладывает врач-терапевт. – Столько крови! Столько крови! Сейчас, подождите, сбегаем за лекарством.

– Мне некогда! – затыкаю зияющую рану одноразовой салфеткой, уменьшая кровотечение. – Я ее немедленно повезу в перевязочную к травматологам. Там начну зашивать рану, а вы подойдите туда с уколом.

– Хорошо, я уже бегу!

Все обошлось. Старушку спасли! Рану зашил, кровотечение остановил, давление снизили. Отправили на кардиологию лечить гипертонию. Вышел из перевязочной, а навстречу та самая гинеколог идет.

– Ну, как все прошло? – интересуется.

– Да все замечательно! – отвечаю. – А что же вы, Ольга Петровна, бабушку не зашили?! Так бы и померла у вас на глазах.

– Я же гинеколог! – удивляется доктор.

– В первую очередь вы – хирург! Шить и резать умеете! Так в чем проблема?

– В том, где лоб и, пардон, наши органы. Разницу улавливаете?

– Нет! Во время войны гинекологи становились общими хирургами, и неплохими!

– Сейчас, слава Богу, не война! – и пошла с чувством собственного достоинства дальше.

Да, неизвестно, какой бы мог быть финал у этой истории, подойди я на полчаса позже.

Глава 17
Учеба. Вид изнутри

Итак, становится понятным, что хирургия не только мануальными навыками богата. Знания – главное средство хорошего доктора. А вооруженный широкими знаниями хирург, еще умеющий великолепно руками работать, – классический пример идеального хирурга.

Все понемногу забывается. Недаром в народе говорят: «Повторенье – мать ученья!» Для этого нам и устраивают раз в пять лет показательные учебы. На них мы получаем самое полное представление, как развивается наука хирургия в мировом масштабе. Знакомят с достижениями, произошедшими как у нас в стране, так и других странах в хирургии и в смежных специальностях. Повторяем и старые истины, являющиеся базисом нашей специальности.

Разумеется, никто в наше время не даст нам самим что-то сделать своими руками, но посмотреть или даже ассистировать – милости просим. Рассказывают, при Советской власти и оперировать разрешали особо продвинутым курсантам. Но сейчас от этого времени остались одни воспоминания.

Мы теперь в течение месяца именуемся курсантами. Придумали же слово! А как по-другому назовешь? Студенты? Так многие уже лысые, внуков женят. Сошлись на курсантах.

Помимо основных занятий немаловажную роль играет и общение курсантов между собой. Многие прибыли из других регионов. Давно работают в хирургии. Много видели и знают. Порой в таких кулуарных беседах узнаешь столько интересного, что ни на одной лекции не услышишь, ни в одной статье не прочтешь. Встречаются и просто уникальные люди!

На первое занятие прибыло человек 20, хотя по списку числится 30. Не первый раз на таких курсах мне приходится бывать, но в Питере впервые. Первый день ознакомительный.

Занятия проходят в главном корпусе Медицинской академии постдипломного образования (МАПО). Расположена она на улице Кирочной, дом 41 (раньше ул. Салтыкова-Щедрина). МАПО при Советской власти именовался ГИДУВ (Государственный институт для усовершенствования врачей). Многие врачи в нашей стране хотя бы раз в жизни в нем побывали. В связи с переименованием теперь популярна среди врачей такая шутка: учусь в мапо имени гидува!

Сегодня в МАПО проходят обучение врачи и медицинские сестры практически всех специальностей. Это крупный всероссийский центр по повышению квалификации раскидан практически по всем уголкам города Санкт-Петербурга и его пригородам. Практически в каждой больнице расположена база МАПО.

Нам предстояло побывать на нескольких хирургических отделениях города, чтобы ознакомиться, как происходит оперативная деятельность в разных больницах.

То здание, где мы собрались в первый раз, является тем самым «Императорским клиническим институтом имени Великой княгини Елены Павловны», что распахнул свои двери 1 октября 1885 года по Высочайшему указу.

Это было первое учебное заведение, предназначенное для усовершенствования врачей в нашей стране. Первым директором стал Э.Э. Эйхвальд, личный врач княгини. Первым заведующим кафедрой хирургии был знаменитый хирург Нестор Монастырский. Он умер здесь в 1888 году после операции по поводу рака почки (на второй день). Ему исполнился всего 41 год. Операцию при раке поджелудочной железы, которую он разработал и впервые осуществил в 1887 году в институте, названную его именем, мы применяем до сегодняшнего дня.

Здание расположено в одном из красивейших мест старого Петербурга. Напротив Таврический сад и Таврический дворец. Именно в нем 6 (19) января 1918 года в 04–40 матрос Железняк разогнал Учредительное собрание, произнеся знаменитую фразу: «Караул устал!» Так Россия от революции перешла к Гражданской войне.

Слева, если стоять лицом ко входу, на Кирочной, 43 возвышается грандиозное здание – музей А.В. Суворова. Он открыт при участии Государя Николая Второго 13 (26) ноября 1904 года в честь 175-летия со дня рождения великого полководца.

Справа и дальше, докуда хватает взора, видны дома дореволюционной постройки. Время словно остановилось в этом уголке Северной столицы. Нет и намека на современные однотипные многоэтажки. Только бесстыдные рекламные щиты и троллейбусные провода, висящие по центру улицы, выдают, в каком веке мы находимся.

В самом здании, на первом этаже, представлена галерея портретов отечественных корифеев от медицины, так или иначе работавших здесь. Многие имена и сейчас на слуху. Например, Николай Васильевич Склифосовский. В отличие от московского института «Скорой помощи», названого его именем, в котором он ни дня не работал, здесь он был директором с 1893 по 1900 год.

Профессора Императорского института М.И. Афанасьев, Н.В. Склифосовский, Г.Ф. Тилинг, Д.О. Отт, Н.Д. Монастырский, О.О. Мочутковский, А.К. Лимберг, Д.Л. Романовский, Н.А. Михайлов, Г.В. Хлопин и многие другие представлены на этих полотнах. Многие портреты написаны с натуры.

В комнате, где мы расположились, стоял хорошо сохранившийся дубовый стол, покрытый зеленым сукном. Кажется, он сохранился еще с дореволюционных времен. Повсюду нас сопровождало ощущение старины. Мы как будто вживую прикоснулись к истории. Такое чувство, по крайней мере у меня, возникает всякий раз, когда я посещаю дома дореволюционной постройки, не изгаженные современностью.

Нас провели по коридорам, которыми когда-то ходили многие известные люди. Мы поднялись в операционную, где работали Монастырский, Склифосовский, Опель, Федоров, Петров и другие. Конечно же, все внутри было отделано по последнему слову науки и техники: всюду блестящий кафель, яркий свет, ультрасовременное оборудование. Но стены! Они помнят многих и многое. Если бы они умели говорить! В этих стенах зарождалась наша современная хирургия. Отсюда шагнула по всей стране новая наука – исцеление через операцию.

Надо оговориться и пояснить, что семимильными шагами хирургия стала шагать только с конца 19 века из Петербурга, тогдашней столицы Российской империи. И то благодаря титаническим усилиям таких выдающихся хирургов, как Пирогов, Иноземцев, Троянов, Подрез и другие.

Можно смело утверждать, что мы в тот момент находились в самом центре символа российской хирургии.

Народ прибыл на учебу из самых разных регионов: от Иркутской области до Калининграда, Мурманска и местных, питерских, вроде меня. Я дольше всех поддерживал знакомство с доктором из Чечни.

На первом занятии мы как сели рядом, так вместе месяц и общались. Ахмед Адаев на пару лет младше меня. Прилетел он из Грозного, где работает врачом-хирургом. Удивительный человек! О нем книги надо писать, а он проявил себя очень скромный парнем. Пришлось с трудом из него слова вытягивать. Если что касается медицины, то разговор носил обоюдный характер. Когда речь заходила про войну, то Ахмед умолкал и разговорить его было делом не простым.

Оказывается, Ахмет всю первую Чеченскую войну провел в Грозном. И всю вторую войну, тот период, когда Чеченская Республика объявила независимость, тоже находился в разрушенном городе.

Еще до начала боевых действий в 1994 году Ахмед окончил медицинский институт во Владикавказе. И сразу же отправился домой, в Грозный, проходить интернатуру. Тут в дом пришла война. Многие уехали из Чечни, кто куда, лишь бы от боевых действий подальше. Ахмед остался в родном городе, в больнице, и продолжил работать хирургом, оказывая помощь раненым людям, не разбирая, кто и за какую сторону воюет.

Вокруг стреляют, бомбят, взрывают, смерть ходит рядом, а они, грозненские хирурги, продолжают оперировать, спасая людей, не спрашивая национальностей. Зачастую доводилось оперировать и под местной анестезией, и под проводниковой, и без нее. Не хватало элементарных вещей. Но они не убежали, не бросили в трудную минуту свой пост, остались Врачами с большой буквы, верными клятве Гиппократа.

Вот это люди! Мы мало что про них знаем. Они свой повседневный труд не считают за подвиг. «Зачем мне куда-то ехать, – говорит Ахмед, – кто людям станет помогать?» Вот где живут и работают самые настоящие поливалентные хирурги, которые разбираются во всех разделах хирургии, и даже больше. Так, помимо операций разной категории сложности им еще и самим приходилось давать наркоз. Да еще после больных и раненых выхаживать, потому что анестезиологов почти не осталось. Все делали сами! Им, конечно, не позавидуешь. Мы в своей группе с восхищением смотрели на доктора Адаева.

Как-то нам читал лекцию о повреждении органов грудной клетки полковник медицинской службы в отставке, убеленный сединами пожилой врач, прошедший и Афганистан и Чечню. Запомнилось, как он с печалью в глазах рассказывал о том, как в начале 1995 года ему доводилось оперировать наших и не только наших раненых бойцов. Он – врач, давал клятву Гиппократа, потому оказывал помощь всем, кого доставляли с поля боя, не спрашивая национальность.

Полковник поведал нам, что там, в Грозном, ему пришлось хуже, чем в Афганистане, что те полгода чеченской командировки оставили глубокий след в его душе. И он покидал Чеченскую Республику с тяжелым сердцем.

Я тогда на лекции подумал: ведь и Ахмед и полковник в одно и то же время находились тогда в Грозном. Какие-то считанные километры отделяли их друг от друга. Но один находился в Ханкале, под прикрытием бронетехники, а у другого даже крыши над головой нормальной не было: оперировали в подвале. Любой отморозок мог зайти в операционную и одной автоматной очередью или брошенной гранатой прекратить все. Охраны как таковой не было.

Одного бесперебойно снабжали и медикаментами, и инструментарием, эвакуировали в глубокий тыл тяжелораненых. У другого в руках только мастерство хирурга да то, что удается найти в разбитой больнице и аптеках, плюс принесенное добрыми людьми. Раненых любой сложности эвакуировать было просто некуда.

Полковник вспоминает полгода, проведенные в Чечне, как страшный сон и благодарит судьбу, что остался живой и здоровый. А Ахмед уже 15 лет ТАК живет.

«Ахмед, – задаю я вопрос новому знакомому, – как вы жили, когда Ичкерия образовалась и престали от России зависеть?» – «А никак, – отвечает. – Как земские врачи работали. Больных-то меньше не стало. Зарплату не платили, на работу каждый день выходили, но денег не видели. Новая власть не особо врачей жаловала». И в тот момент никуда не уехал. Остался, чтобы разделить со своей республикой ее страдания.

И во вторую Чеченскую кампанию не уехал, там же работал всю войну. У Ахмеда одна запись в трудовой книжке: о принятии на работу в грозненскую больницу на должность врача-хирурга. В других местах работать не пробовал.

Сейчас жизнь в Чечне налаживается, больше оперируют заболевания, чем ранения, но и они еще нет-нет да и попадаются. Руководство республики печется о своих докторах, посылает их на учебу в Москву и в Питер. И они стараются оправдать оказанное доверие. Могу с уверенностью констатировать, что Ахмед не пропустил ни одного занятия. Чего не скажешь о других курсантах.

Вообще, интересная это штука – учеба для взрослых врачей. Занятия проводятся интенсивно. Опытные преподаватели стараются довести до каждого новые веяния и напомнить подзабытые старые дисциплины. Лекции сочетаются с практическим посещением хирургических отделений разных стационаров. Желающие могут поучаствовать в операции, правда, далеко не в роли оператора.

Если по-серьезному отнестись к учебе, то на самом деле можно здорово пополнить багаж знаний. Но, увы, все хорошее разбивается о человеческий фактор. Многие коллеги с периферии, чего греха таить, как ушли в алкогольную кому, так еле вышли из нее к экзаменам. Не понимаю таких! Стоит ехать за тысячи верст, чтоб месяц пропьянствовать, не просыхая.

К счастью, таких товарищей в нашей группе оказалось немного. Большинство курсантов все же интересовались не горячительными напитками, а культурными ценностями Северной Пальмиры. Среди нас были и такие, которые успели побывать и в театрах, и на выставках, и в музеях, не жалея своих ног. Они не только пополнили багаж знаний, но и получили духовно-эмоциональную зарядку на долгое время.

На занятиях постоянно присутствовали 10–15 человек из 30. Руководство курсов закрывало глаза на такие мелочи. Был бы один, читали бы лекции все равно. Все прекрасно понимали, что это формальность, которая дает право продлить рабочий сертификат. Конечные оценки будет ставить сама жизнь.

Разговаривал с коллегами из других регионов: как у вас? Прихожу к грустному выводу, что российский бардак присутствует везде. От Балтийского моря до Тихого океана везде одно и то же. Самая сложная проблема – нехватка кадров на селе. В каких-то местах приходится посылать работать специалистов на село вахтовым методом. Видимо, не скоро придет уровень европейской медицины в наш дом.

Профессор, заведующий кафедрой, читает нам лекцию о повреждениях органов брюшной полости. Он приводит свои наблюдения при оказании хирургического пособия в Израиле. Привезли их в рядовую больницу наподобие нашей ЦРБ. Внезапно подвозят раненого прохожего: где-то что-то взорвалось. В Израиле этим никого не удивишь. Быстро провели диагностический поиск, выполнили компьютерную томографию брюшной полости. Имеет место повреждение селезенки, продолжающееся кровотечение в живот.

Приглашают еврейские коллеги посмотреть, как они будут оказывать помощь раненому. Профессор думает: пойду гляну, как в Израиле селезенки убирают. У нас в России это пока единственный способ остановить кровотечение – лишить человека данного органа.

Пострадавшего взяли не в операционную, а в специальную ренгеноаппаратную. Под контролем рентгена через сосуды на ноге завели в артерии селезенки специальные маленькие шарики, которые, как тромбы, залепили место ранения. Все! Кровотечение остановлено. Излившуюся в живот кровь и сгустки собрали через маленький прокол специальным отсосом.

К вечеру пациента отпустили домой. Так вот. Это обычная, по их меркам, ЦРБ.

Кто-то скажет: Израиль, мол, маленькая страна, там возможно развить подобную медицину и поднять на небывалую высоту новые технологии. А у нас если огромная, то и делать ничего не надо?

Из всех больниц, что довелось посетить, в память врезались две. Одна инфекционная, имени Боткина, о ней чуть позже. Вторая больница № 14 имени Володарского на улице Косинова, недалеко от метро «Нарвская».

В почти пятимиллионном Санкт-Петербурге, чтобы показать количество стационаров, оказывающих бесплатную хирургическую помощь больным с гнойной патологией, достаточно пальцев одной руки. Почему так сложилось? Непонятно. Никто не может мне дать вразумительного ответа.

По опыту знаю, что гнойная хирургия всегда превалирует. Преобладает амбулаторная патология, что естественно. Чаще гнойничковым поражениям подвержены пальцы конечностей, которые возможно лечить в поликлинике. Но на такое огромное население мегаполиса явно недостаточно гнойных коек. Осложненных нагноительных заболеваний, требующих порой непростых хирургических вмешательств, с каждым годом становится все больше.

Среди таких пациентов львиную долю занимают асоциальные слои населения и гастарбайтеры. Но очень проблематично пристроить больного с фурункулом или флегмоной в стационар. Мест нет! Койки все переполнены. В обычных хирургических отделениях лечить гнойные заболевания запрещено. Эта патология требует отдельных палат, перевязочных, операционных и т. п.

Больница № 14 – единственная больница, которая оказывает круглосуточную помощь больным с гнойной патологией. В Питере имеются еще три больницы, содержащие в своей структуре отделения гнойной хирургии. Но там всего лишь отделения. А Володарка – специализированное учреждение, где несколько отделений разбиты по анатомическому признаку.

Мы занимались на отделении кисти. Там был превосходный коллектив, возглавляемый профессором кафедры хирургии, доктором медицинских наук. Им разработана уникальная методика по лечению больных с гнойными заболеваниями кисти.

Кисть – сложный анатомический орган. Без него человек становится инвалидом. Недаром говорят: как без РУК. Здесь, в больнице имени Володарского, всех без исключения пациентов оперируют под наркозом, независимо от сложности патологии. Будь то небольшой гнойник на пальце или огромная межмышечная флегмона предплечья. Операция проходит ТОЛЬКО под общим обезболиванием.

И второй момент авторского метода. После стихания воспаления все раны зашивают, причем полукосметическими швами. Как известно, ушитая рана лучше и быстрее заживает. Швы также накладывают исключительно под наркозом.

Дело поставлено на широкий поток. Одних больных подвозят в операционную, перекладывают на операционный стол, усыпляют и оперируют. Пока они просыпаются, уже везут следующих. Причем все делают абсолютно бесплатно: все пациенты равны, неважно, к какому слою населения ты принадлежишь.

Прекрасно организованная хирургическая помощь блекнет на том фоне, где ее осуществляют. Т-образное здание, построенное с 1928 по 1933 год в стиле конструктивизма, похоже, с момента пуска в эксплуатацию ни разу не ремонтировалось. Снаружи оно выкрашено желтоватой краской, цвета «детской неожиданности», издалека не производит впечатления медицинского учреждения. Внутри и вовсе царит такая разруха, что просто язык не поворачивается назвать помещение клиникой.

Грязный дощатый пол, местами хранящий следы коричневой краски, выстилает длинные и прямые коридоры. Местами доски сгнили, поэтому, если ты зазевался, можно и расшибить нос. Стены, выкрашенные в 1933 году, едва подкрашивались раз в десять лет, причем фрагментарно. Сгнившие окна становятся опасными при манипуляции с ними. Я попытался открыть всего лишь форточку, но на меня чуть не обрушилось все окно целиком. Непонятно, как практически полностью сгнившее дерево, из которого изготовлены рамы, умудряется еще удерживать растрескавшиеся стекла.

Туалета всего два! Они базируются в концах многометрового коридора и не разделяются на мужские и женские. Кабинки, правда, имеются. На полу – жуткое грязное месиво и ужасная вонь. Слив не работает, рук не помыть. Вместо туалетной бумаги на гвоздик приколота кем-то заботливо разорванная на квадратики газета. Дешево и сердито.

В палатах по десять и больше человек. Много приставных кроватей и топчанов. Кому не хватило места в спальном помещении, квартируется в коридоре. Вид у больных удрученный, в глазах тоска, на лицах – выражение отчаяния и страданий. Веселого жизнерадостного смеха не слыхал.

Такое чувство, что руководству города до гнойной хирургии вовсе нет никакого дела. Где и как будут лечиться пациенты с гнойными заболеваниями, кроме самих больных, сей факт никого не интересует.

Зато в 2008 году в элитной парковой зоне Крестовского острова построили новый Медицинский центр Управления делами президента. Оснастили самым современным высокотехнологичным медицинским оборудованием. Теперь там в одноместных палатах лечатся высокопоставленные чиновники и их родственники. А простым людям куда пойти? Почему возникла такая острая необходимость построить этот центр? Что, чиновники, слуги народа, не могут в обыкновенную поликлинику и больницу обращаться? Или боятся, что там с народом встретятся?

Вместо такого дорогущего центра для горстки зажравшихся управленцев можно было построить две новые больницы для бесплатного лечения больных с гнойной хирургической патологией, рассчитанной на всех жителей города.

Взять и поставить рядом, для сравнения, хоть на минутку, больницу для чиновников на Крестовском и больницу для всех на Косинова. Комментарии были бы излишними.

Дело доходит до абсурда. Мне знакомые рассказали, что ездили лечить флегмону руки в ЦРБ. Да, вот так! Поехали из Питера в село. Там еще не отказывают в помощи и места в стационаре есть. Причем абсолютно бесплатно.

Пришли они на прием к хирургу. О, говорит, надо оперировать, но в условиях стационара. Давайте пишите направление. Да, направление не проблема, куда только? Есть два места. Первое: в платную клинику, но там с вас столько денег снимут, еще и за каждую перевязку драть потом будут, что вашей пенсии явно не хватит, чтобы оплатить все расходы. Второе: в Володарку. Там бесплатно сделают, и врачи хорошие, но гадюшник – каких свет не видывал. И что делать? Доктор предложил съездить в ЦРБ и дает адрес: «Я там работал, меня еще помнят. Сделают в лучшем виде». – «Так вы всех туда направляете?» – «Нет, что вы! Только вас». – «А остальных куда?» – «В Володарку».

Как оказалось, добрый доктор являлся приятелем их хороших общих знакомых. Но это не выход из положения.

Вспоминаю, как одна пожилая пациентка, видимо, из бывшей номенклатурной среды, попала к нам на отделение. Что-то ей не понравилось, она стала вслух возмущаться:

– Что у вас тут так громко в туалете вода журчит? Безобразие, в палатах аж по четыре человека! Где это видано?

– А вы, видно, к другим условиям привычны? – интересуется соседская бабушка.

– Конечно! В былые времена я бы и на пушечный выстрел к этой больнице не приблизилась бы!

– Прошли они, значит?

– Да! – вздыхает номенклатурщица. – А то бы, ух, у меня тут все попрыгали!

– Это вам повезло, что вы на Косинова в больницу не попали, – подсказывает соседка.

– А что там?

– Володарка! Больница гнойной хирургии, неужто не слышали?

– Ой! Что-то краем уха слышала! А что, там хуже?

– И сравнивать не с чем! У меня муж в прошлом году с карбункулом спины туда залетел! Так их в палате 12 человек было, общий туалет на этаж, на три унитаза!

– Как 12 человек? Неужели такие больницы еще сохранились?

– Еще и оперируют. Причем там врачи-то – молодцы, между прочим. Так что не возмущайтесь, а радуйтесь, что туда не попали.

Невольно подслушав разговор двух пожилых дам, я тогда в первый раз услышал про Володарку. А сейчас не только услышал, но и увидел. Как говорится, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

В сегодняшней газете прочитал заметку, что премьер-министр Д.А. Медведев инспектировал Самарскую область. И ему показали фельдшерско-акушерский пункт, где отсутствует канализация и водопровод. Безобразие! Но зачем так далеко ехать? Надо пригласить премьера в больницу № 14, расположенную почти в центре Петербурга, пусть полюбуется!

Возмущайся – не возмущайся, но как была гнойная хирургия в запущенном состоянии, так она в нем и пребывает. И тенденции к улучшению пока не намечается.