Текст книги "Мой сенбернар Лондон"

Эпилог

Для меня это первая смерть на моих глазах. Первая смерть близкого мне. Прежде, смерть – умозрительная проблема – философия, литература, живопись, фильм, текст.

Почему мир, почему жизнь устроены так?

Пусть понимаю примерно, «почему».

Зачем страдание?

Зачем слепота, непомерность страдания?

И что мы можем противопоставить?

Знаю примерно, «что». Но его истинность и правота не полны, иногда самонадеянны.

«То, что мы можем противопоставить» – здесь есть свои неудачи, своя вина.

В годы, что были после… ушел из жизни мой отец, Илья Михайлович – прожил долгую жизнь. Но его онкология дала ему лишь отсрочку. Ушла и Евгения Арнольдовна, до срока, долго боролась с болезнью, мужественно и без надежды… Были книги и тексты. Были книги и тексты, написанные мной. И не вывод, не нужен здесь вывод – мысль, муторная, проворачивающаяся за разом раз, не обольщающаяся на собственный счет – в бытии завораживает не величие, не грандиозность, не его торжество, не законы его устройства, не обещание или же непостижимость Смысла, но глубина бытия – та, в которую не проходит свет.

А единственное оправдание для бытия – его неисчерпаемость… когда она действительно есть.

Зачем слепота, непомерность страдания?

* * *

 
Мы с псом моим быстрее в парк.
С моим громадным милым псом.
Там столько за ночь намело,
И надо борозды наделать в нетронутой пушистой толще,
что вот уже залита солнцем.
Мы разгребаем этот свет
и эти трепетные тени.
Нам надо срочно побороться за палку найденную эту.
Потом упасть в изнеможенье,
так, чтоб увидеть это небо.
О, как чисто его дыханье!
А вот и наш приятель дятел
стучит себе как раз над нами –
он, может, даже и специально
куски коры бросает в нас.
 

* * *

 
Мой пёс, которому мы дали имя Лондон,
со взгляда первого на этого щенка. Теперь, когда ему
уже два года и позади все муки и волненья
его болезненного детства, когда мы столько раз
могли его не выходить,
он терпеливо выдержал все курсы терапии и
теперь громадный
гладкошёрстный сенбернар,
лишь только входит в силу, но уже бугры и плиты мышц…
Мой Лондон, пёс!
Я знаю, за меня ты, надо будет, жизнь отдашь
(не приведи Господь).
Наш дом – твоя вселенная,
Когда я возвращаюсь
с работы иль ещё откуда
в ней
снова равновесие…
Мой Лондон, пёс!
Твой взгляд
такой глубокий, что порой мне кажется,
как будто ты пытаешься
понять, вглядеться
в то, что не дано собаке,
да нет, вот ты опять отвлёкся.
Мой Лондон, пёс!
Мне надо только слышать шаги твои по комнатам,
звук мерный твоего дыхания,
когда ты спишь.
Твой век
немилосердно короток –
своё избыв, ты канешь
в тебе положенное небытиё.
В недоуменье может,
Но без ропота.
А я, как срок придёт –
в своё…
Мой Лондон, пёс!
Твоя душа полна до края мною,
в ней только я.
Мне неловко как-то,
будто я тебя обманываю…
Твоя любовь
по рангу ниже как бы
того, на что способны мы,
но чистота любви…
Мой Лондон, пёс!
Всё то, к чему
пробился и не пробился я –
всё так.
Я это понимание сумел (наверное) продлить до истины…
А эта истина высвобождает в…
не знаю сам во что…
Лишь только толща Смысла.
Искупленья нет.
Мой Лондон, пёс!
Пусть наши
два грядущих,
не столь загадочных, как мне обычно мнится,
два наших
разрозненных небытия
когда-нибудь пересекутся всё же.
Как водится меж звёзд…