Текст книги "Мой сенбернар Лондон"

10. Мы переехали

Как ни смешно, но столь мучительно давшиеся Лондону навыки «пользования общественным транспортом» не пригодились. Мы сбежали от человеконелюбивой экологии центра на окраину города, в спальный микрорайон. У Ани давно уже, после родов, проблемы с бронхами и не проходят, усугубляются, у Мишки возникла вдруг аллергия. А на новом месте, в десяти метрах от дома лесопарк, в получасе ходьбы пригородный лес.

Переезд Лондон воспринял довольно-таки апокалиптически – его дом, его мир, его космос вдруг оказался разобран, увязан в тюки, упакован в коробки. Хорошо еще, что он понимал – весь этот ужас творится с нашего согласия и под моим руководством. То есть грузчики не были приняты им за воров. Самого же Лондона мы повели к автобусу. От волнений и пережитого он вдруг утратил только что обретенный навык езды на автобусе. Отказался садиться. Что делать? А ехать можно только автобусом, покоренный к тому времени Лондоном трамвай туда не ходит. Но тут наша тихая Аня на него накричала, шлепнула по попе и от избытка чувств наступила ему на заднюю лапу. Последнее действие вышло совершенно спонтанно, но, кажется, именно оно и произвело на нашего зверя наибольшее впечатление – Лондон как миленький запрыгнул на заднюю площадку столь ненавистного ему «средства передвижения».

По пути от остановки до дома Лондон нес две увесистые сумки: ремень их соединяющий у него на спине, сумки по бокам. Не сказать, что ему тяжело – непривычно, а он же у нас консерватор, противится любой новизне. Новизна всегда выбивает его из равновесия. «Ладно, Лондон сегодня будешь у нас немного осликом, – я пародирую Мишкин стиль. – Представь, что ты сенбернар, переходящий через перевал в Альпах». Но Лондону сейчас не до моих острот. Да, конечно, с нами он готов идти куда угодно, но сердце его явно предчувствует недоброе. Так и есть, входим в какую-то квартиру, голые стены, чужие запахи. Вообще все чужое. И даже наши вещи, что заносят сейчас, не могли его примирить с новой реальностью.

Пока работали грузчики, Лондон сидел в своем наморднике, истекал слюной, но вел себя сдержанно. Скорбно, но сдержанно. Но как только они ушли, а закончили они где-то уже к полуночи, Лондону больше не надо было притворяться мужественным и непроницаемым, он начал молить, чтобы его вернули домой. Так смотрел в глаза, так подавал мне лапы: «Давай уйдем из этого мерзкого дома! Хочу обратно! Ну, пожалуйста»! Всем нашим объяснениям, увещеваниям он не внял. Наутро, на первой нашей прогулке в лесопарке вел себя так, будто его высадили на Марс. Пару раз поднял лапу и отказался делать свои более существенные дела. Быстрее назад, в чужую ему квартиру, как меньшее зло по сравнению с чужим, глубоко ему чуждым лесом. Но уже на вечерней прогулке все было нормально, Лондон будто понял вдруг – мы здесь насовсем, теперь это его мир… Мы с ним, и что ему все эти квартиры и лесопарки! И вдруг, ловишь себя на мысли – что тебе квартиры и лесопарки, лишь бы был Лондон. Во избежание пафоса, говорю ему, что он у меня специфический, в чем-то даже недотепа, и вообще…

Лесопарк оказался довольно-таки грязным, со следами (да что там! с родовыми пятнами) бессчетных пикников, со всяким хламом, что брошен сюда жителями окрестных домов. Может, когда-нибудь этот «культурный слой» станет небезынтересно археологам. И то вряд ли, с нас не наскребешь на докторскую. Но для людей, вырвавшихся из царства раскаленного асфальта и мертвого, пропитанного пылью бессчетных строек, воздуха, он был откровением.

Выходим с Лондоном где-то в шесть утра, а над нами вдруг пролетит сова – низко над нами, можно разглядеть ее белое брюшко. Пролетает бесшумно, уже исчезла. Из леса сюда довольно часто залетали ястребы. В самом лесу полно белок. Можно положить им что-нибудь вкусное в кормушки. А вот в глубине леса голос птицы, скрипучий, протяжный, долгий, будто тяжелая створка леса приоткрывается на своих петлях. И этот воздух леса, чуть влажноватый, с привкусом мха и палых листьев. Когда ты здесь, с какого-то момента в самом деле начинаешь верить, что все тревожное, муторное, суетное недостоверно, не слишком реально, если вообще не привиделось тебе. А спустя еще какое-то время уже веришь, что миром правит покой, бытие чисто, жизнь права, пусть и неясно, в чем, но права, права и права…

Мы с Лондоном, когда есть возможность, уходили на полдня. Путешествовали. У нас были свои маршруты. Спускались в заросшие лесом балки или же шли к озеру. Лондон рылся в осенних листьях, пил из ручья. Склоняется над ручьем на полусогнутых лапах, жадно пьет, как тигр после охоты.

Летом ему было тяжеловато – все, что выше двадцати по Цельсию, для него экстрим, на прогулке он часто ложится, отдыхает. А вот зима… Лондон снежная душа, уже при одном только виде снега у него меняется выражение лица.

Ему нравилось торить дорогу в залежах снега, забывая в такие минуты, что лень есть самое естественное, органичное его состояние. В балках, куда мы спускались, снега было мне выше пояса, но путь прокладывал Лондон.

Однажды наткнулись на лисью нору. Но лисы, увы, не увидели. Наверно, ушла по делам.

До сих пор стоит перед глазами: было пасмурно, и вдруг свет, вошел в проем сосновой рощицы, протяни руку – можно потрогать. Лондон лежит на снегу, отдыхает после нашего восхождения по склону.

11. Нас поставили перед выбором

Сколько лет уже Аня живет с уклончивым, но оставляющим место для некоторого оптимизма диагнозом «рецидивирующий ларингоспазм». И вот наконец-то врачи сказали нехорошее слово «астма». Нехорошее, но честное. Теперь надо лечиться всерьез. То есть лечиться надо было уже давно, но эвфемизм «спазма» помешал. Из-за него лечение было только лишь симптоматическим. Надо наверстывать упущенное. А можно ли в полной мере? Астму вскоре диагностировали и у Мишки. Анина мама Евгения Арнольдовна всю жизнь была аллергиком, следовательно, велика вероятность, что следующее поколение, а то и следующие поколения окажутся астматиками. Все сошлось. Пусть и не сразу, но в полной мере. И никто не виноват. Ну да, судьба, причинно-следственные связи и прочее… Мишку, в отличие от Ани, стали лечить сразу.

Врачи в один голос – избавляйтесь от собаки. Мы: но как же?! он же у нас такой! мы же любим!

Что тут сказать? Не все врачи верили в любовь, не все они благоговели перед торжествующей силой любви. Педиатр, яркая, харизматичная женщина средних лет, помнится, съязвила: «Ну, раз любите, подавайте объявление: «отдам ребенка в хорошие руки».

И что теперь? Переупрямить медицину? причинно-следственные связи? жизнь? здравый смысл?

В общем-то ясно, что теперь.

Но мы не смогли!

Мишке, вопреки аллерготесту, показывающему в графе «собачья шерсть» пять крестов, от общения с Лондоном хуже не становилось. У Ани какая-то реакция все-таки была. Поэтому она держала Лондона на некотором расстоянии, стараясь лишний раз с ним не обниматься. А я взял на себя обязательство каждый день (почти каждый день!) мыть полы. И, самое интересное, слово сдержал.

Норочку же мы отдали Евгении Арнольдовне. У нее была своя, уже престарелая кошка Мальва, а аллергии на кошку не было.

Мальва, вообще-то капризная, своевольная, Норочку, как ни странно, приняла, и они подружились. Стало быть, Норочке там интереснее. А нас она, где-то месяц спустя, уже перестала узнавать.

Через несколько лет Мишкины «пять крестов» сменились на куда более жизнеутверждающие «два креста». Неужели адаптировался к собачьей шерсти? Мысль эта возникла потому, что по всем другим показателям аллерготеста улучшения не было.

Мы иронизировали над собой: любовь победила. Надо только выяснить, что именно ей удалось победить – болезнь? здравый смысл?

До сих пор, когда с Мишкой какие-нибудь проблемы или чем-то он нас огорчил, например, проспал, опоздал на лекцию, получил «трояк» в своем университете, мы, вспоминая слова педиатра, размышляем: «Может, действительно стоило отдать его в хорошие руки»?

После того, как Лондона не стало, астма в нашей семье не отступила ни на чуть. Аня все так и держится на медикаментах (хорошо еще, что не на гормональных), которые не улучшают ее состояния, но не позволяют болезни прогрессировать. Мишка привык к своим лекарствам и ко всем полагающимся при его диагнозе ограничениям. Один раз сводили его в цирк, так потом началось такое… долго откачивали. Оказалось, на всех остальных зверей кроме Лондона у него настолько жестокая аллергическая реакция, дошло до обструктивного бронхита. Мишка отнесся достаточно философски: в цирк он все равно больше не пошел бы никогда, чтобы не поддерживать насилие над животными, книги читать нельзя из-за аллергии на книжную пыль (попытка прочесть Робинзона Крузо обернулась небольшим приступом), так для чего-то же существуют электронные книжки и фильмы по книгам, аллергия на цветы и листья – обидно, конечно, но это частность, потому как у него, говорит Мишка не без торжественности, «аллергия на жизнь».

Евгения Арнольдовна сколько раз собиралась было отдать в ателье шерсть Лондона, чтобы из нее сделали пряжу. А уже из этой пряжи она начнет вязать. Даже Лондону об этом говорила (у нее аллергии на эту шерсть не было), но всякий раз отвлекалась. Благой порыв сходил на нет, она у нас, активная, предприимчивая, деловая, но не слишком хозяйственная. Ну и ладно. «А интересно было б узнать, – рассуждает Мишка, – Лондон понял бы, что шарфик или, положим, свитер сделаны из него»?

До сих пор бывает, во время уборки, где-нибудь под диваном или же на балконе найдешь рыжий клок его шерсти, и не то, что бы ком в горле, но все же… Все же…

12. Магистратура. Слишком умный монстр

Когда Лондону исполнился год, мы решили научить его охранять и защищать нас. Он, вроде бы, и так с самого детства на страже, и к людям относится в рамках вполне манихейской схемы «свой – чужой», но все-таки пусть наш бодигард будет квалифицированным. Что тут скажешь, в нашей стране лучше, чтобы собака была боеспособной. Конечно же, я консультировался со специалистами, в том числе и с дрессировщицей нашей, Татьяной. Меня заверили, что психика Лондона не пострадает, характер не испортится, это же сенбернар. Татьяна нашла нам укротителя. Юрий поначалу довольно скептически отнесся к идее сделать цербера из сенбернара, у него получилось нечто вроде: «Пусть уж лучше кого-нибудь спасает. Хотя бы от скуки». Но, начав заниматься с Лондоном, увлекся. Работал с полной самоотдачей, самозабвенно и творчески. Казалось бы, он профессионал и не может относиться к собаке с придыханием, как мы, да? Но в Лондоне было что-то такое, что, как говорил сам Юрий, «зацепило». Вслед за дрессировщицей и ветеринаром поддался его обаянию? То, что к Лондону тянутся люди, нас давно уже не удивляло, но чтобы к нему потянулся «человек с хлыстом» и прочими аксессуарами, необходимыми для того, чтоб сделать из домашнего любимца зверя!.. Юра дал нам много советов по воспитанию, да и по лечению нашего «тамагочи», кстати, ездовую шлейку, столь необходимую для мышечного развития Лондона, купил в Москве именно он.

Лондона учили защищать меня при нападении со словесами: «закурить не найдется»? «кошелек или жизнь»? и все такое прочее. Учили отражать атаку внезапную, обходящуюся без лишних слов. И, конечно же, надо уметь хладнокровно встречать коварное нападение нескольких человек, не увлекаясь при этом преследованием, дабы не оставить хозяина без прикрытия. Он должен быть готовым перехватывать палку, нож и другие неприятные для моего здоровья предметы. Должен не бояться криков и выстрелов, должен… Всего сразу и не припомнишь. Не буду припоминать даже, дабы не увлечься до потери хоть какого-то правдоподобия, не превратить Лондона в огнедышащее чудовище, разрывающее всех на куски и неуязвимого для автоматных очередей.

Юра давал нам домашние задания. Нам надо настороженно относиться к прохожим. С этим у Лондона и без дрессуры было хорошо, но он продолжает работать над собой. Также мы должны были что есть сил вцепляться в большие, тяжелые палки – надо развивать хватку. Хватка у зверушки и так-то не слабая, очень быстро стала, как у какого-нибудь пещерного льва. Держит он в зубах бревнышко толщиной примерно так с мою ногу, я, ухватившись за концы, пытаюсь на ней задрать его голову кверху – получается с трудом. Правда, Лондон вскоре спохватывается и начинает мне уступать. Интеллигентность здесь ему мешает явно. Да и надоедает нашему флегматику довольно быстро. Мишка, кстати, у нас примерно такой же – кроме компьютера его очень быстро утомляет все. Таня же как профессионал могла так расшевелить, растормошить Лондона, что он с нею играл вдохновенно и долго (правда, уже с теми палочками, что были посильны Тане). Получилось, что Таня помогала нам с Лондоном выполнять заданные Юрой уроки. В свое время, когда я не справлялся с английским, репетитор просто-напросто делал мне домашние задания – так что здесь у нас с Лондоном получается уже некая преемственность.

Спрашиваю Юрия. Может, он еще что-нибудь задаст нам на дом?

– Ну, какие тут еще могут быть домашние задания? – задумался Юрий. – Съесть соседа?

– Интересная мысль!

Лондон должен был победить укротителя, будучи привязанным к столбу. От него требовалось не подпускать Юрия ко мне, когда я держу его (Лондона, не Юрия) на поводке, а также изгнать укротителя с площадки, будучи спущенным с поводка.

Юрий бросался на него с криком, сравнимым разве только с криками взвода РУБОПа, укладывающего на асфальт организованную преступную группировку.

Что-то у Лондона получалось сразу, что-то давалось ему только лишь после длительных тренировок. Так психические атаки нашего укротителя на него (в отличие от меня!) вообще не действовали. Но проблема была. И проблема серьезная. И заключалась она, опять-таки, в незаурядном уме нашего Лондона. Он понимал, что это не настоящее нападение на меня. А раз так, то это всего лишь учеба, тренировка. Не знаю как, но он понимал. Мы с Юрием не сразу поняли, что Лондон понимает.

Чего только Юрий ни делал. Менял место и время наших «дружеских встреч», вводил в игру своих коллег по цеху; в результате, довольно много народу хотело у меня «прикурить» или же интересовалось, что я предпочитаю: кошелек или же продолжение процесса моей жизнедеятельности? А Лондон все равно как-то понимал, что это всего лишь тренировка.

Нет, он справлялся с программой, усердно кусал «рукав» (поперечник широченного «рукава» убирался в его пасть), вгрызался в скрытую защиту. Юрию, который размерами был так примерно с Кличко, порой с трудом удавалось удержаться на ногах. А под щитками защиты у него после челюстей нашей доброй зверушки оставались синяки. Скрытая защита – это, в общем-то, кожаные латы. Так и представляешь нашего Лондона в виде боевой собаки где-нибудь в Риме. Но, если бы псы Рима, подобно Лондону, считали нашествие каких-нибудь вестготов всего лишь тренировкой, боюсь, вечный город пал бы несколько раньше.

Да! Лондон знал правду. И правда была скучна – его дрессируют. А смысл? Он не видел смысла. А, в отличие, скажем, от овчарки, у него спортивного азарта не было. Овчарку Лондон мог лицезреть на групповых занятиях. Мы же с Юрием занимались не только индивидуально, но и ходили к нему на площадку, дабы Лондона вдохновил пример его собратьев. Так там овчарка, в перерывах между «раундами», относилась к Юрию довольно миролюбиво, как к спарринг-партнеру, а потом опять вцеплялась в него со всей страстью. Лондон же смотрел и лишний раз убеждался: «тренировка, да… а мне-то зачем, а я тут причем»?

Много всего придумывал наш укротитель, но все разбивалось об мощный интеллект Лондона.

– Может быть, кто-нибудь, наконец, нападет на вас по-настоящему, – говорил мне Юрий с надеждой.

– А вдруг наш мыслящий пес опять же решит, что это всего лишь тренировка? – беспокоюсь я.

– Если действительно умный, разберется.

Далее Юрий начал развивать мысль о том, что от Лондона произойдут какие-нибудь уже полностью разумные собаки.

Со стороны, наши гладиаторские игры, как оказалось, выглядели более, чем убедительно. Так однажды, когда Юрий убежал от Лондона за пределы площадки (чтобы животное наше убедилось, какое оно и несокрушимое, и грозное), проходившая мимо женщина испугалась за нашего укротителя: «Вам больно? Вам помочь»? Нам с Юрием неловко и совестно, извинились, объяснили ситуацию.

Сменщик Юрия атаковал Лондона, монстр наш бросился так, что порвал поводок, за который и был привязан. Объективности ради, поводок уже был чуть поистершийся. Но все равно, я ликовал. Юрий выслушав мой телефонный отчет о борьбе с его коллегой, слегка омрачил мою радость. Сказал, что замечательно было, если б Лондон порвал «коллегу», (они в своей кинологической фирме все равно подумывают о сокращении штатов), а поводок, это так.

Юрий велел принести кусок мяса. Он будет его у нашего пса отнимать, а Лондон, соответственно, начнет с удвоенной энергией этот самый кусок защищать. Но Лондон воспитан на сухом корме и впадать в раж из-за какой-то там косточки не собирался. «Конечно, я тебя покусаю, раз мой хозяин так уж этого хочет, – написано на его физиономии, – а так, если уж очень надо, возьми себе этот кусок. А я дома поем». «Дикая у вас собака, – недоумевает наш укротитель, – странная какая-то». Но тут ему пришла мысль отнять у Лондона намордник. Казалось бы, собаке нет особых причин любить эту деталь своего гардероба, ограничивающую и без того не слишком широкую собачью свободу. Но это его намордник, и Лондон защищал намордник так, что, будь наш монстр не на привязи, у Юрия просто не осталось бы шансов. Можно было б даже позвать Мишку, дабы наглядно продемонстрировать ему действие механизмов естественного отбора. Кстати, об отборе – однажды Лондон пробил на Юрии мягкую защиту (не помню уже, как она называется). Укротителя пришлось перебинтовывать, но на побледневшем его лице было удовлетворение профессионала: «Лондон смог».

Получилось, что в этой истории с намордником Юрий наш сыграл на частнособственнических, сказать ли, мелкобуржуазных инстинктах нашего пса.

Шрам от нашего Лондона у Юрия так и остался. Ну ничего, говорит укротитель, не первый и, скорее всего, не последний. Однажды он проводил занятие, самое обычное, заурядное, мирно травил двух овчарок, вдруг прибегает французский бульдог. Очевидно, гулял где-то неподалеку без поводка, увидел и возмутился. Решил помочь «своим». Собачка, конечно, декоративная, но челюсти-то у нее не декоративные. Вцепился в Юру знаменитой своей мертвой хваткой. И повезло же ему (бульдогу, но не Юрию) вцепиться именно туда, где не было скрытой защиты.

В наших гладиаторских ристалищах были и свои курьезы. Так, например, Юрий быстро, можно даже сказать, тут же, научил зверя блокировать рукопожатие. Подает он мне руку, а Лондон ее перехватывает. И вот, по завершении тренировки, я протягиваю Юрию деньги, его рука делает встречное движение, дабы принять гонорар, а Лондон ее блокирует. (Благо, что он уже в наморднике.) Хороший навык, практичный.

Мне весело, и Юре с нами, в общем-то, интересно, но сам мир дрессировщиков и укротителей, как я понял, довольно-таки холодный и жесткий, то есть у них, как у всех – зависть, интриги, борьба за клиента и прочее.

Когда Юрий передал нас на время другим дрессировщикам (надо же Лондону разнообразить меню!), было вот что: нам назначили встречу в лесопарке, в десять вечера, дело было зимой. Укротитель пришел не один, с ним девушка. Я был далек от мысли, что это наживка. Оказалось, она жена организатора нашей «встречи», и нужна она для того, чтобы после занятия взять гонорар у меня. То есть устроитель сегодняшнего нашего турнира не доверяет своему дрессировщику, посылает жену черти куда, одну, ночью, в лес, лишь бы только нанятый им человек не взял деньги в руки.

– Кинолог кинологу собака, – однажды сказал Юрий.

– В каком смысле слова, – я решил уточнить, потому что привык уже со словом «собака» ассоциировать все самое замечательное и хорошее.

– В плохом, – сдержанно ответил Юра.

Когда Юрий первый раз пришел к нам домой, посмотреть, как Лондон будет защищать свой очаг, у Лондона на физиономии, большими такими буквами: «Ну что же это такое?! И здесь покоя нет! Неужели он еще не понял, что я не хочу его видеть? Ну как еще ему объяснить, если не понимает человек намеков»? А простой человечески вопрос «как он узнал адрес?» у животного нашего как-то и не возник. В следующий раз Юрий пришел к нам в квартиру с двумя своими «соратниками». Лондон задохнулся от такой его наглости – время полумер прошло, пора положить конец!

Эти наши «бои за жилплощадь» мы устраивали в первую половину дня, когда соседи на работе, дабы никого не испугать. Но все равно кто-то дома да был, не мог не быть. Но ни разу ни один человек не выглянул, не поинтересовался.

– Это плохо, – задумался Юрий, – Получается, случись что, никто не то, что не придет не помощь, даже милицию вызвать некому. А если вас по-настоящему убивают? – Юра со страшным криком ударил резиновой палкой по моей раскрытой железной двери. Подъезд безмолвствовал.

– Так многие, наверное, и не против. Может, даже, ну не то чтоб одобрили, но отнеслись бы с пониманием, – пожал плечами я, – У нас не очень хорошие отношения.

Отношения испортились, как только мы стали требовать от руководства ТСЖ хоть сколько-то приемлемого качества «оказываемых услуг». А в доме все они друг другу многолетние друзья, а то и родственники. Словом, о нас стали сплетничать. Одна соседка, сочувствуя нам, с удовольствием пересказала – здесь были и «приехавшие тут и корчащие из себя интеллигентов», и «какая-то странная Анечка», и «не пойми какой писатель»…

– Да, да, – смеюсь, подхватываю я, – и собака у нас только лишь притворяется сенбернаром.

А в прежнем нашем доме во время одного такого штурма нашей квартиры появился человек, гордо носящий высокое звание «старшего по подъезду». Я, вообще-то, всех предупреждал, чтобы не пугались, и этот мой сосед был в курсе, улыбнулся только, сам же в прошлом собачник. Но, как дошло до дела, у него явно сработал рефлекс унтера Пришибеева. Я объяснил ему правовую сторону «вопроса», затем, смягчая, а, может, даже и несколько подхалимствуя, сказал, что Лондон теперь сможет защитить и его дверь (он живет напротив), и его самого защитит, если что. (Лондон к нему хорошо относился. А сам он любил рассказывать, какой замечательный у него был боксер.) Швондер наш не смягчился ничуть. По существу ему возразить было нечего, бормоча проклятия общего порядка, которые он слегка разнообразил ритуальными угрозами написать в прокуратуру, в санэпидемстанцию и куда-то еще, он ушел к себе, хлопнув дверью. Наверное, он хотел, чтобы у него просили разрешения, а не просто ставили в известность. Уведомительный порядок акции оскорблял его должностное достоинство? (Он же, кстати говоря, сам назначивший себя «старшим», сознавал себя представителем Государства в подъезде.) Или же просто взыграла его нутряная ненависть к любым формам несанкционированной жизни? А к санкционированной? Дело в том, что такой для него не бывает вообще. (Я уже не об этом эпизоде, а по итогам наблюдения за ним на протяжении нескольких лет.) Жизнь подозрительна и чревата всякими безобразиями по определению, сколько бы этот наш «старший по подъезду» не распинался о своем антикоммунизме. Это в нем глубже коммунизма-антикоммунизма.

В Лондоне, как в защитнике родных пенатов, радовало и то обстоятельство, что он четко понимал – защищать надо только до дверей, ни шагу дальше. Все попытки Юры и его соратников выманить Лондона на лестничную клетку были безуспешны, если не сказать, жалки. Оказывается, часто бывает, что собака выскочит, погонится за укротителем в подъезде, а то от избытка чувств вообще выбегает во двор, оставив в квартире открытую дверь. Лондон же контролирует свою ярость. После того, как мы посмотрели «Властелина колец», поняли, Лондон встречает Юру в наших дверях, подразумевая: «Ты не пройдешь»! И с той же в точности страстью, как у героя Толкина.

Однажды получилось довольно забавно, Лондон вцепился в тряпку, которой Юрий махал. Укротитель наш, прикрыв дверь, дабы животное наше не бросилось, стал тянуть тряпку на себя (Лондон в квартире, Юра на лестничной площадке, тянет через щель) – никак! Зверь наш уперся всерьез, мышцы вздулись на лопатках, на полусогнутых лапах. Вот уже на помощь Юре приходит его напарник, но и вдвоем у них не получилось. Лондон вошел в раж. Там, за дверью, стараются, пыхтят. Но вот Лондон уже успокоился, выпустил тряпку (отходчивый он у нас и не кровожадный), за дверью победные вопли людей, что счастливы своей молодостью, радуются хорошему, интересному дню.

Единственное, чего мы так и не смогли добиться от Лондона – броска без предупреждения. Он, в случае выпада в мою сторону, не бросался сразу, сначала рявкал, пытаясь отогнать, вдруг грозного рыка будет достаточно, и ему не придется прибегать к насилию. Он же у нас пацифист… почти. Ну да, сенбернар. Однажды на озере ему показалось, что мальчик тонет, собрался было спасать, но он умный и быстро понял, что мальчик так развлекает себя, ныряя. А родители мальчика возмутились: «Чего это ваша собака сделала стойку на нашего ребенка»?! Отец был, как и положено на пляже, в плавках, но все равно угадывались строгий деловой костюм и накрахмаленная рубашка. Я объяснил, вроде поняли, но никакой радости от того, что кто-то хотел спасти их сына. Вот если б он действительно тонул, тогда да – была б за что благодарить. А так чего? На то и собака-спасатель. Так вот, пара слов о «спасателе»: Татьяна рассказывала, у ее подруги сенбернар, в частном доме, однажды вызвали доктора. Тот, не дожидаясь, когда ему откроют, сунул руку, откинул щеколду калитки и вошел. Заголовок в местной газете вполне мог бы выглядеть так: «Роковая ошибка врача». Сенбернар, кстати, тоже воспитанник нашего Юрия, несся на него, не скрывая своего намерения сожрать.

Потом уже, спасенный хозяйкой, выведенный из состояния легкого шока участковый терапевт недоумевал:

– Как же так? Это же собака-спасатель!

– А почему он должен вас спасать в моем огороде?

Наверное, хорошо, когда собака используется по профилю своей породы, но где мы найдем для Лондона альпиниста, попавшего под лавину, или же просто пилигрима, обессилившего в Альпах? Нет, не стать Лондону продолжателем славного дела сенбернара Барри. Не повторить ему и судьбы Бамси – это тот сенбернар, что во Вторую мировую жил на минном тральщике, в Шотландии. В его обязанности входило провожать подвыпивших матросов от бара до корабля, вылавливать пьяных, упавших за борт (трезвых он тоже вылавливал), разнимать в баре пьяные драки. Дело в том, что мы вообще не ходим в бары, деремся редко, потому как Мишка не хочет учиться у меня хоть каким-то азам самообороны, говорит, что в обществе будущего это станет полнейшим атавизмом, а словесные наши пикировки, так сказать, баттлы с Евгенией Арнольдовной, чем тут пес может помочь, лежит себе, хвостиком виляет или же просто думает о своем.

Да! Возвращаясь к сюжетам травли – у Лондона другой болевой порог, нежели у нас. Как-то раз Аня собиралась гладить бельё, Лондон тут же (ну как же без него!) улегся возле гладильной доски. Под доской, если точнее. А у Ани выскользнул из рук утюг (слава богу, холодный). Прямо Лондону на нос. Тяжелый такой, кажется, немецкого производства, похожий на корабль. И почти что с метровой высоты. А Лондон только хвостиком радостно завилял. Подумал, что это Анечка с ним заигрывает.

Итак, Лондон обрел практически полный набор человеконелюбивых навыков, которые, к счастью, ему так и не пригодились. Закончил свое высшее собачье образование – ВСО, нет еще такой аббревиатуры в системе нашего образования? Мы его всегда ставили Мишке в пример, когда наш ребенок не хотел учить то, что ему неинтересно и скучно. Но у Мишки адекватная самооценка, и он понимает, что Лондон здесь для него недостижимый идеал. Начальную школу он закончил несколько хуже, чем Лондон свою «магистратуру». «Но радуйтесь, – говорит Мишка, – что у меня, как и у нашего Лондона, от учебы совсем не испортился характер». Ребенок прав, у Лондона не испортился. Да и у Мишки получение образования не обернулось неврозом. (Пожалуй, это главный результат.) Зверь наш сохранил навыки, обретенные в бескомпромиссной борьбе с Юрой, на всю жизнь, но при этом каким был добрым и любящим, таким и остался. Лежит себе дома такой тихий, тихий. Аня всегда называла его «наш хомячок». (Действительно, расцветкой с хомячком он в целом совпадает.) А после борьбы с Юрием Аня стала именовать его «хомячок кровожадный», также иногда ею применялось словосочетание «брутальный тамагочи». Лондон же по-прежнему радовался тем нашим друзьям и знакомым, что были ему симпатичны. Дело в том, что ему с самого начала были симпатичны не все. И не совсем были ясны критерии его отбора. Когда спросили нашу Татьяну о критериях, она ответила примерно в таком духе: «Логики не ищи».

Друзья, если мы им рассказывали о наших ристалищах, как-то не верили, точнее, не могли себе представить, что этот добрейший, с такими умными, кроткими глазами пес и вдруг с железной хваткой. Такой вот у нас получился монстр – нежный, интеллигентный.