Текст книги "Кропоткин. Жизнь анархиста"

В 1871 году с группой Натансона – Чайковского объединился кружок, организованный в первую очередь слушательницами женских курсов по подготовке к университетским занятиям, которые открылись у Аларчинского моста в Петербурге. Наиболее активную роль в нем играли Перовская, Александра Ивановна Корнилова (1853 – ок. 1941), будущая жена Натансона Ольга Александровна Шлейснер (1850–1881) и другие[487]487
  Троицкий Н. А. Первые из блестящей плеяды. С. 54.


[Закрыть]. Объединенный кружок стал расти, привлекать новых членов, сторонников и сочувствующих. Среди пришедших особо выделялись такие яркие фигуры, как Степняк-Кравчинский, Сергей Силович Синегуб (1851–1907), Клеменц, Чарушин, артиллерийский офицер Леонид Эммануилович Шишко (1852–1910). Связанные с петербуржскими группами кружки и инициативы появились и в других городах империи: Москве, Киеве, Одессе, Херсоне. Кропоткин, ведавший связями между кружками, утверждал в своих воспоминаниях, что им удалось создать «сеть кружков и колоний в сорока губерниях»[488]488
  Кропоткин П. А. Записки революционера. С. 274.


[Закрыть]. За все время деятельности «чайковцев» в состав их петербургской группы входили тридцать шесть членов. Еще семнадцать человек сотрудничали с организацией, не входя в ее состав. В Москве действовал кружок «чайковцев», в состав которого входили двадцать два, в Киеве – двенадцать, в Одессе – четырнадцать человек. Кроме того, эмиссары организации вели работу в Вильно, Вятке, Казани, Минске, Орле, Перми, Ростове, Самаре, Саратове, Туле. Всего же выявленных полицией «чайковцев» насчитывалось 103 человека[489]489
  Троицкий Н. А. Первые из блестящей плеяды. С. 193; Его же. Софья Львовна Перовская. Жизнь. Личность. Судьба. М., Саратов, 2018. С. 134, 138, 141.


[Закрыть]. Впечатляют и масштабы издательской деятельности Большого общества пропаганды. В своих типографиях «чайковцы» издали в 1872–1877 годах двенадцать брошюр[490]490
  Репников А. В., Милевский О. А. Две жизни Льва Тихомирова. М.: Academia, 2011. С. 56.


[Закрыть].

Огромное влияние на революционную молодежь оказал пример Парижской коммуны. С коммуной, свидетельствовал Степняк-Кравчинский, «русский социализм вступил в воинствующий фазис своего развития, перейдя из кабинетов и частных собраний в деревни и мастерские»[491]491
  Степняк-Кравчинский С. Грозовая туча России. С. 31.


[Закрыть]. Возникает острое чувство сопереживания, эмпатии. Перед молодым человеком «возникает картина громадного города, восставшего на защиту народных прав. С захватывающим дух волнением следит он за всеми перипетиями страшной драмы, которая разыгрывается на берегах Сены. Он видит потоки крови, он слышит предсмертные вопли женщин и детей, расстреливаемых на улицах Парижа. Но зачем эти слезы и кровь? За что умирают эти люди? Они умирают за освобождение рабочего… И в то же время до его слуха долетает песня русского крестьянина, созданная веками страданий, нищеты, угнетения. Вот он стоит перед ним, этот „сеятель и хранитель“ русской земли, подавленный безысходным трудом и нуждою, вечный раб то бар, то чиновников, то своего же брата-кулака. Правительство умышленно держит его в невежестве, и всякий грабит, всякий топчет его в грязь, и никто не подаст ему руку помощи. Никто? Так нет же, нет! Юноша знает теперь, что ему делать. Он протянет крестьянину свою руку»[492]492
  Степняк-Кравчинский С. Грозовая туча России. С. 28–29.


[Закрыть].

К моменту вступления Кропоткина, как вспоминал позднее Чарушин, ориентация кружка окончательно определилась: наряду с публикаторской работой, пропагандой и организационной деятельностью среди интеллигенции и учащихся все больше стало проявляться стремление к ведению работы среди рабочих и крестьян[493]493
  Чарушин Н. Несколько слов о П. А. Кропоткине: Из письма члена кружка «чайковцев» Чарушина к Вере Николаевне Фигнер, 3 января 1924 г. // Бюллетень Всероссийского Общественного Комитета по увековечении памяти П. А. Кропоткина. 1924. № 1. С. 16.


[Закрыть]. И это дело привлекало Петра Алексеевича как никакое другое. Он вспоминал юрских рабочих, своих собеседников-бакунистов. Перед его глазами еще стояла убогая нищета индустриального Вервье. Он знал, как не должно быть, и знал, чего хочет. Знал, что надо делать, чтобы желаемое сбылось.

* * *

Войдя в состав Большого общества пропаганды, Кропоткин с самого начала принял самое деятельное участие в его проектах, в том числе в «книжном деле»: ввозе из-за границы, написании и распространении популярных агитационных брошюр для крестьян и рабочих. Эти задачи выполнял «литературный комитет», собиравшийся на квартире Софьи Перовской в Казарменном переулке[494]494
  П. А. Кропоткин. Письмо к Шишко Л. Э. 1 октября 1902 г. // http://oldcancer.narod.ru/Nonfiction/PAK-Letters90.htm [дата обращения: 22.08.2020 г.].


[Закрыть]. В состав этой группы входили также Кравчинский, Клеменц, Тихомиров и Шишко[495]495
  Милевский О. А., Панченко А. Б. «Беспокойный Клеменц»: Опыт интеллектуальной биографии. М., 2017. С. 74.


[Закрыть].

Перу Кропоткина принадлежало окончание написанной Тихомировым «Сказки о четырех братьях». Кропоткин завершил ее призывом к восстанию «за волю свою, за землю и льготы крестьянские»[496]496
  Захарина В. Ф. Голос революционной России. Литература революционного подполья 70-х годов XIX в. «Издания для народа». М., 1971. С. 59–60; Кропоткин П. А. Записки революционера. С. 295–296.


[Закрыть]. Впоследствии революционер Осип Васильевич Аптекман (1849–1926) вспоминал, что это произведение крестьяне слушали «очень охотно». Прежде всего им нравились литературные достоинства сказки[497]497
  Богучарский В. Я. Активное народничество семидесятых годов. М., 2011. С. 235.


[Закрыть]. Еще немного и Кропоткин с Тихомировым стали бы революционными братьями Гримм!

Петр Алексеевич дописал также конец книжки «Емельян Иванович Пугачев, или Бунт 1773 года», а всю книгу переработал в анархическом духе[498]498
  Захарина В. Ф. Голос революционной России. Литература революционного подполья 70-х годов XIX в. С. 53–54, 212; Кропоткин П. А. Записки революционера. С. 296; Тихомиров Л. А. Воспоминания. С. 111; Чарушин Н. А. О далеком прошлом. Из воспоминаний о революционном движении 70-х годов XIX века. М., 1973. С. 192; Шишко Л. Э. С. М. Кравчинский и кружок чайковцев. С. 311.


[Закрыть]. В этом тексте он высказывал безгосударственный анархистский социальный идеал: «…картина вольных общин, соединенных вольными союзами, владеющих всей землей, без попов, господ и чиновников, управляющихся вечем и вступающих в союз, как средневековые общины»[499]499
  Кропоткин П. А. Записки революционера. С. 309.


[Закрыть]. «Одно средство помочь горю, чтобы народ сам управлял всеми до единого своими делами без всяких начальников, сам бы за всем смотрел и все свои дела сам решал по деревням и городам», – призывал Кропоткин. «Народу нужна воля, полная воля управляться самим собой, а всякое начальство может только повредить, пользы же нет от него никакой»[500]500
  Захарина В. Ф. Голос революционной России. Литература революционного подполья 70-х годов XIX в. С. 212–213.


[Закрыть].

Кропоткин выступил одним из самых деятельных организаторов «хождения в народ» и ведения агитации среди рабочих и крестьян. Это направление работы появилось уже весной 1872 года. «Там и сям пропагандисты селились небольшими группами, под различными видами, в городах, в деревнях, – вспоминал он. – Устраивались кузницы, другие садились на землю, и молодежь из богатых семей работала в этих мастерских или же в поле, чтобы быть в постоянном соприкосновении с трудящимися массами. В Москве несколько бывших цюрихских студенток основали свою собственную организацию и сами поступили на ткацкие фабрики, где работали по четырнадцати – шестнадцати часов в день и вели в общих казармах тяжелую, неприглядную жизнь русских фабричных женщин. То было великое подвижническое движение, в котором по меньшей мере принимало активное участие от двух до трех тысяч человек, причем вдвое или втрое больше этого сочувствовало и всячески помогало боевому авангарду. Наш петербургский кружок регулярно переписывался (конечно, при помощи шифров) с доброй половиной этой армии»[501]501
  Кропоткин П. А. Записки революционера. С. 268.


[Закрыть].

Но не только радикальные политические идеи и желание бороться с социальной несправедливостью привлекали Кропоткина и других «чайковцев» к решению вести пропаганду среди рабочих. Все чаще и чаще на предприятиях Российской империи вспыхивали конфликты между заводовладельцами и рабочими, перераставшие в забастовки и бунты. Пробуждалась социальная сила, неизвестная в России XIX в. «Его рабочее величество пролетарий Всероссийский» – так в 1906 году назвал нового героя своего времени Иван Михайлович Грабовский (1878–1922), художник из сатирического журнала «Пулемет». Именно он, «пролетарий Всероссийский», во время революционных событий 1905 и 1917 годов нанесет решающие удары по российской монархии. Сначала намнет ей бока, а через двенадцать лет сделает достоянием истории Его Величество Императора Всероссийского.

Но до этого еще далеко. Пока рабочий учится драться за свои кровные интересы с владельцем предприятия и осваивает забастовку, стачку – новое для России оружие, веками известное в Европе. В 1870–1873 годах по всей Российской империи прошло более шестидесяти стачек. Уже в 1870-м восемьсот рабочих завода Невской бумагопрядильной фабрики потребовали повысить заработную плату и остановили работу нескольких крупных цехов. На их стороне оказалось общественное мнение. Даже суд присяжных, рассматривавший дело лидеров забастовки, не нашел никакого повода для сурового наказания. Властям пришлось выслать их из Петербурга, но это не остановило волну забастовок в столичном регионе. В июне 1871 года бастовали рабочие в Кронштадте, в июле – строители в Соляном городке, в августе – каменщики. В августе 1872-го разразилась забастовка на Кренгольмской мануфактуре под Нарвой. Рабочие, возмущенные низкой оплатой труда, скученностью и антисанитарией в жилых помещениях, двенадцатичасовой продолжительностью рабочего дня, жестокой эксплуатацией, из-за которой умирали работавшие на фабрике дети, остановили работу и выдержали долгую борьбу, сопровождавшуюся столкновениями с войсками[502]502
  Гинев В. И. Блестящая плеяда // Революционеры 1870-х годов. Воспоминания участников народнического движения в Петербурге. Л., 1986. С. 19; Зелник Р. Личность, протест, история. Сборник статей. СПб., 2007. С. 241–243, 245, 246–247, 292–344.


[Закрыть].

В Петербурге пропаганда среди рабочих («рабочее дело») началась еще в 1871 году, когда «чайковцы» организовали кружок для чтения и бесед. Его собрания проходили на Васильевском острове и Выборгской стороне. Их постоянными посетителями стали около тридцати работников, в основном с казенного Патронного завода. Участники знакомились с социалистической литературой и вскоре стали неплохо разбираться в проблемах классовой борьбы и социализма. Кропоткин, Клеменц и Степняк-Кравчинский ходили на заседания этого кружка, беседовали с рабочими, но вскоре обнаружили, что те не готовы вести агитацию среди других работников. Петр Алексеевич возлагал куда большие надежды на тех рабочих, которые еще не порвали связи с деревней и общиной. Это были преимущественно ткачи и работники фабрик, летом возвращавшиеся домой и занимавшиеся там сельским хозяйством («отходники»). Кропоткин, Кравчинский, Шишко и другие активисты ходили на квартиры, которые снимались артелями ткачей, и вели социалистическую агитацию. Через своих новых знакомых они вышли на другие артели – каменщиков, плотников и других рабочих. «Во многих частях Петербурга и предместий, – свидетельствовал Кропоткин, – у нас были особые квартиры, снимаемые товарищами», и туда «каждый вечер приходило человек десять работников, чтобы учиться грамоте и затем побеседовать. Время от времени кто-нибудь из нас отправлялся также на неделю или на две в те деревни, откуда были родом наши приятели, и там пропагандировали почти открыто среди крестьян»[503]503
  Кропоткин П. А. Записки революционера. С. 270; Революционеры 1870-х годов. Воспоминания участников народнического движения в Петербурге. Л., 1986. С. 84.


[Закрыть].

Как вспоминал Степняк-Кравчинский, зимой 1873 года Петр Алексеевич «начал читать, разумеется, тайным образом, лекции по истории Интернационала», которые «соединяли с серьезной мыслью необыкновенную ясность и простоту изложения». «Рабочие Александро-Невской части слушали их с величайшим интересом», – свидетельствовал Степняк. Слух о лекциях «Бородина» и «Бородулина» – этими фамилиями представлялся Кропоткин слушателям – быстро распространился по мастерским[504]504
  Степняк-Кравчинский С. Грозовая туча России. С. 83; Чарушин Н. А. О далеком прошлом. Из воспоминаний о революционном движении 70-х годов XIX века. С. 215.


[Закрыть]. Зимой 1873 года «в одной из бедных лачужек, разбросанных по окраинам Петербурга, значительное число рабочих еженедельно собиралось вокруг князя Петра Кропоткина, излагавшего им принципы социализма и революции»[505]505
  Степняк-Кравчинский С. Грозовая туча России. С. 36.


[Закрыть], – вспоминал Степняк-Кравчинский. По данным же Чарушина, первоначально лекции читались в большом доме Байкова на Выборгской стороне, где вместе, коммуной, проживали женщины из кружка «чайковцев»[506]506
  Чарушин Н. А. О далеком прошлом. С. 144.


[Закрыть]. «Среднего роста, с большой рыжей бородой, в белых очках, лысый, с болезненными глазами», – так описал Кропоткина полиции рабочий Степан Митрофанов. Четыре воскресенья Кропоткин рассказывал о рабочем движении в Бельгии, но речь шла и о проблемах российских рабочих, которым предлагалось бороться за идеалы анархического социализма: «Я помню, что он говорил, что, когда у нас увеличится партия развитых рабочих, тогда можно будет соединиться с международным обществом. Цель международного общества… заключалась в уничтожении частных капиталов и вообще всей частной собственности и в замене их коллективной собственностью, тогда государства будут не нужны и на их место устроятся свободные федеративные ассоциации»[507]507
  Рабочее движение в России в XIX веке. Т. II. 1861–1884. Ч. I. 1861–1874/Под ред. А. М. Панкратовой. М., 1950. С. 456.


[Закрыть]. Парижская коммуна, где «после войны рабочие стали всем заправлять», судя по всему, также была темой одной из лекций[508]508
  Там же. С. 476.


[Закрыть].

Постепенно от лекций «чайковцы» переходили к пропаганде. С этой целью они читали рабочим книги, изданные самими «чайковцами», – «Стеньку Разина» и «Сказку о четырех братьях»[509]509
  Там же. С. 472.


[Закрыть]. В агентурной записке об арестах рабочих Васильевского патронного завода полицейский агент утверждает, что, помимо идеи создания рабочей организации и присоединения к Интернационалу, Кропоткин вел речь о подготовке вооруженного восстания. Выражаясь языком полицейского, Кропоткин и другие «чайковцы», «доказывая необходимость истребления дворянства и капиталистов», призывали «сделать бунт, приобрести оружие можно, разбив арсеналы, и что войска будут за народ. Для лучшего же и общего действия нужно отправиться рабочим в провинции и на фабрики для проведения там пропаганды»[510]510
  Рабочее движение в России в XIX веке. Т. II. 1861–1884. Ч. I. 1861–1874. С. 471.


[Закрыть].

Все это, как в хорошем театре, сопровождалось сменой ролей и костюмов. «Очень часто после обеда в аристократическом доме, а то даже и в Зимнем дворце, куда я заходил иногда повидать приятеля, я брал извозчика и спешил на бедную студенческую квартиру в дальнем предместье, где снимал изящное платье, надевал ситцевую рубаху, крестьянские сапоги и полушубок и отправлялся к моим приятелям-ткачам, перешучиваясь по дороге с мужиками», – вспоминал Петр Алексеевич. Такая конспирация была строго необходима: «полиция непременно бы насторожилась, если бы заметила среди рабочих человека, непохожего на них по платью и разговору». Зато в переодетом виде Кропоткин мог спокойно рассказывать «своим слушателям про рабочее движение за границей, про Интернационал, про Коммуну 1871 года»[511]511
  Кропоткин П. А. Записки революционера. С. 268.


[Закрыть]. И слушали его с большим воодушевлением! С некоторыми из рабочих Кропоткину удалось установить доверительные отношения. Так, с рабочим-литейщиком, а затем писарем Невского завода М. Орловым они даже перешли на «ты»[512]512
  Зельник Р. Рабочие и интеллигенция в 1870-х гг. // Рабочие и интеллигенция России в эпоху реформ и революций. 1861 – февраль 1917 г. СПб., 1997. С. 479, 480.


[Закрыть].

* * *

Успехи начинающего революционера Кропоткина в деле поиска общего языка с рабочими получили признание у офицеров тайной полиции – пожалуй, лучших экспертов в этом деле. 26 сентября 1874 года Третье отделение Собственной Его Императорского Величества Канцелярии, уже почти сорок восемь лет боровшееся с политической оппозицией в Российской империи, в докладной записке сообщило Александру II, что «антиправительственная деятельность князя Кропоткина» и других «чайковцев» «осталась не без последствий». «Нет уже того панического оцепенения, той отчужденности, которой окружали тогда себя рабочие, но явилось, не замечавшееся прежде, самостоятельное отношение их к заводской администрации, сознание своего достоинства и труда». Настоящий гимн во славу революционеров написал жандармский офицер! Но это далеко еще не все: «Прежние подчас грубые отношения хозяина завода стали для рабочих невыносимы. Рабочие, видимо, сознали, что завод без рук немыслим, что хотя они и кормятся им, но что вместе с тем и он без них ничто. ‹…› Начинаются пререкания в виде неудовольствия на недостаточную заработную плату, на стеснительные условия заводской администрации наконец на вымышленные придирки старших мастеров. Все это, вместе взятое, ясно указывает на влияние пропагандистов, успевших поселить в рабочей среде ненависть к хозяевам и убеждение в эксплуатировании ими рабочей силы»[513]513
  Рабочее движение в России в XIX веке. Т. II. Ч. I. С. 478.


[Закрыть]. Император пришел к выводу, что все это «весьма грустно». Именно эти слова он написал карандашом на полицейском донесении!

Еще бы, теперь и этот бывший камер-паж обратился в его врага. Не в личного только врага, а в противника всей дворянской России. И не было дворянина, который был бы более радикальным ее врагом, чем князь Петр Кропоткин. Разве что новый кумир Петра – Михаил Бакунин… Тот самый, на «Исповеди» которого отец императора, Николай I Павлович, начертал для наследника престола: «Стоит тебе прочесть, весьма любопытно и поучительно»[514]514
  Бакунин М. А. Исповедь. СПб., 2010. С. 239.


[Закрыть]. Как знать, может быть и теперь императора посетило то же чувство апатии и усталости, которое Петр заметил в его взгляде десять с лишним лет назад…

* * *

Но были у императора и другие поводы для печали. Впоследствии из рабочих, приходивших слушать лекции Кропоткина, вышли основатели Северно-русского рабочего союза (1878–1880) – первой в России политической организации, созданной самими рабочими с целью защиты своих экономических интересов и политической борьбы за справедливое, социалистическое общество. Вожаки союза – Виктор Алексеевич Обнорский (1851–1919), Алексей Николаевич Петерсон (1851–1919), Дмитрий Николаевич Смирнов (1848–1928) и другие. Был среди них и бывший организатор забастовки кренгольмских ткачей эстонец Вилли Прейсман, настойчиво требовавший запасать оружие, чтобы во время стачек рабочие могли оказать сопротивление полиции и солдатам[515]515
  Чарушин Н. А. О далеком прошлом. Из воспоминаний о революционном движении 70-х годов XIX века. С. 146; Шишко Л. Э. С. М. Кравчинский и кружок чайковцев. С. 312.


[Закрыть]. В 1870-е среди рабочих лидеров начинал веять дух баррикадных боев будущей революции.

Анархист вел агитацию не только в столице империи, но и в родной Москве. Его биограф Мартин Миллер приводит информацию о том, что уже летом 1872 года Кропоткин вместе с Чайковским помогал создать московский кружок, хотя и сомневается в ее достоверности. Известно, что летом 1873 года Петр Алексеевич присутствовал на заседании группы в доме революционерки Натальи Александровны Армфельд (1850–1887). Он предложил собравшимся переориентироваться с просвещения городских рабочих на революционную пропаганду среди крестьянства. Для этого агитаторам следовало изучить профессию сапожников и отправиться в деревню. Большинство членов московского кружка согласились с идеей Кропоткина[516]516
  Miller M. M. Kropotkin. P. 94.


[Закрыть]. Степняк-Кравчинский вспоминал, что в это время он готовился «отправляться „в народ“ под видом странствующего „богомаза“, то есть иконописца»[517]517
  Степняк-Кравчинский С. М. Грозовая туча России. С. 83.


[Закрыть]. Неизвестно, признали бы крестьяне Петра Алексеевича за собрата Андрея Рублева, но за дьякона или даже митрополита со своей бородой он вполне сошел бы!

Петр Алексеевич приезжал в Москву еще несколько раз: Мартин Миллер упоминает о его поездке в конце 1873 года, когда Кропоткин подумывал продать имение, но так и не сделал это, в том числе и потому, что не хотел тратить деньги «на дело» на кружковом этапе, считая полезным сохранить это имущество и распорядиться им позднее, когда деньги понадобятся на революцию[518]518
  Miller M. M. Kropotkin. P. 94. См. также: Чарушин Н. А. О далеком прошлом. Из воспоминаний о революционном движении 70-х годов XIX века. С. 173.


[Закрыть]. «На то, что мы теперь делаем, – на эти книжки, пропаганду – на все это деньги найдутся. Богатые, буржуа дадут на это. А вот когда нужно будет вооружить рабочих, чтоб уничтожить буржуа, тогда никто гроша не даст. Вот на это и нужно беречь деньги»[519]519
  Тихомиров Л. Н. Воспоминания. С. 114.


[Закрыть], – заявил он непрактичным «чайковцам». Скряга этакий… Но пройдут многие годы, и во время Первой русской революции 1905–1907 годов именно анархисты окажутся единственным политическим движением, не получавшим денег от оппозиционно настроенных миллионеров. В то же время у социал-демократов и эсеров, ставивших на тот момент своей целью лишь демократизацию политической системы, нашлось немало спонсоров: Морозов, Высоцкие и другие миллионеры. А анархистам оставалось одно: с револьверами в руках захватывать деньги в банках и почтовых отделениях. Эх, Петр Алексеевич, вот бы им пригодились твои денежки…

Сам Кропоткин в различных мемуарах упоминает о том, что находился в Москве в начале 1874 года и встретился там со Степняком-Кравчинским, бежавшим из Тверской губернии, где он вел бунтарскую агитацию среди крестьян, но был раскрыт[520]520
  Кропоткин П. А. Записки революционера. С. 267; Его же. Воспоминания // Степняк-Кравчинский С. М. Грозовая туча России. М., 2001. С. 379.


[Закрыть]. Несмотря на прошлый арест, Степняк был воодушевлен. Он рассказывал Петру, как крестьяне собирались в избушке по окончании работы вокруг выдававших себя за рабочих-пильщиков Рогачева и Степняка-Кравчинского. С сочувствием они слушали рассказы «пильщиков» и чтение по книгам. Степняк толковал им по-революционному Евангелию, которое знал наизусть, убеждая, что пора начинать восстание против помещиков, чиновников, богачей. Крестьяне слушали их, «как настоящих апостолов», водили по избам, бесплатно кормили. Слухи о них шли по окрестным деревням. Крестьяне рассказывали, что скоро все переменится, землю отберут у господ. Молодежь начала игнорировать полицию. Кончилось все это арестом, но Рогачев и Степняк бежали[521]521
  Базанов В. Г. «Хождение в народ» и книги для народа (1873–1875) // Агитационная литература русских революционных народников (Потаенные произведения 1873–1875 гг.). М., 1970. С. 26; Кропоткин П. А. Записки революционера. С. 268.


[Закрыть]. Они сумели передать свою уверенность в успехе Петру Кропоткину.

Итак, он обсудил ситуацию в деревне с товарищами, которые уже вели там пропаганду. Теперь нужно обсудить свои планы с московскими «чайковцами». Активист Михаил Фроленко вспоминал, что встретился с Кропоткиным в Москве в конце 1873 года, как раз на квартире революционерки Натальи Армфельд. Кропоткин вел собрание московских «чайковцев» и сразу же поставил вопрос об изменении тактики: «…стоит ли продолжать занятия с рабочими, и не лучше ли революционерам все свои силы двинуть в деревню?»[522]522
  Фроленко М. Ф. Собрание сочинений. Т. I. М., 1932. С. 199; Т. II. С. 108.


[Закрыть] Они обсуждали сложившуюся ситуацию в связи с арестами среди рабочих в Москве и Петербурге. Было принято решение временно прекратить занятия с рабочими и готовиться к пропаганде в деревне, среди крестьян. Идти в деревню предполагалось весной, под видом мастеровых из города. С этой целью каждый из них должен был освоить какое-нибудь ремесло: башмачника, сапожника, столяра[523]523
  Фроленко М. Ф. Собрание сочинений. Т. I. С. 105, 178, 199; Т. II. С. 109.


[Закрыть].

* * *

Петербургский кружок Большого общества пропаганды работал поистине лихорадочно. Обсуждения иногда могли продолжаться по шесть-семь часов. «Наши заседания, – вспоминал Петр Алексеевич, – отличались всегда сердечным отношением друг к другу. Председатель и всякого рода формальности крайне не по сердцу русским, и у нас ничего подобного не было. И хотя наши споры бывали порой очень горячи, в особенности когда обсуждались „программные вопросы“, мы всегда отлично обходились без западноевропейских формальностей. Довольно было одной абсолютной искренности, общего желания разрешить дело возможно лучше и нескрываемого отвращения ко всякому проявлению театральности». Обедали нередко прямо тут же: «…еда неизменно состояла из черного хлеба, соленых огурцов, кусочка сыра или колбасы и жидкого чая вволю». Такая скромность отражала ригористский дух самоотречения: «…социалисты должны жить так, как живет большинство рабочих»[524]524
  Кропоткин П. А. Записки революционера. С. 269.


[Закрыть]. О скромности «пиршеств» «чайковцев» вспоминала Екатерина Константиновна Брешко-Брешковская, направленная в Санкт-Петербург киевскими бакунистами с целью установить контакты со столичными революционерами: «Я застала их за обедом, который состоял из соленых огурцов и каравая черного хлеба. Кипел жестяной самовар. На блюдце лежало несколько кусочков сахара. Такой обед удивил меня, так как я знала, что у этих девушек есть средства, чтобы питаться более прилично»[525]525
  Брешко-Брешковская Е. К. Скрытые корни русской революции. Отречение великой революционерки. 1874–1920. М., 2006. С. 33.


[Закрыть].

Впрочем, судя по воспоминаниям Льва Тихомирова, Кропоткин призывал к большей дисциплинированности в работе кружка, считая, что для эффективной деятельности нужна прочная организация. «Вот те и раз, – посмеивался над ним Клеменц, – выходит, что мы большие анархисты, нежели вы». «Зато я более революционер, нежели вы», – сердито парировал Петр Алексеевич[526]526
  Тихомиров Л. А. Воспоминания. С. 115.


[Закрыть].

В окружении новых товарищей Кропоткин занимал особое положение. И это было связано не только с его возрастом, но и с тем, что он на тот момент являлся единственным настоящим бакунистом в Большом обществе пропаганды, к тому же непосредственно знакомым с тем, как работает федералистский Интернационал и какие идеи он отстаивает. Иными словами, он оказался на самом радикальном фланге группы. Это не могло не приводить порой к острым внутренним дискуссиям. Участник кружка Шишко вспоминал об ожесточенных спорах, которые Петр Алексеевич вел с Михаилом Васильевичем Куприяновым (1854–1878) по вопросу о государстве и анархии[527]527
  Шишко Л. Сергей Михайлович Кравчинский и кружок чайковцев. С. 297.


[Закрыть]. Участники были социалистами, но по-разному представляли себе путь к новому обществу и нередко расходились и в тактике. Еще в декабре 1871 года они на специальной встрече отвергли агитацию за введение конституции в России в качестве одной из целей общества[528]528
  Miller M. M. Kropotkin. P. 91.


[Закрыть]. Однако уверенность в этом пункте существовала далеко не у всех. Кропоткин рассказывал, что в ходе споров в кружке об этом заговаривали снова и снова. В конце концов в начале 1874 года он заявил даже, что, если решение о такой деятельности будет принято, он готов – хотя это и противоречит его убеждениям – формально выйти из состава группы и использовать свои связи в придворных и чиновных кругах, где многие недовольные смотрели на него «как на лицо, вокруг которого группируется оппозиция», для того чтобы сплотить таких сторонников конституции[529]529
  Кропоткин П. А. Записки революционера. С. 261–262.


[Закрыть]. Это был своего рода вызов, и, к удовольствию Петра Алексеевича, предложение это было отвергнуто. Обсуждался в кружке и вопрос о политической борьбе, но ни к какому результату дискуссии не привели. С другой стороны, «чайковцам» приходилось сдерживать желание некоторых революционеров, которым уже тогда хотелось организовать покушение на царя.

Среди российских социалистов первой половины 1870-х годов шла острая полемика между приверженцами двух направлений, двух тактик – Бакунина и Лаврова. Первого из них считали «бунтарем», второго – «пропагандистом». Бакунин и его сторонники думали, что народ уже потенциально готов к революции и следует активнее поднимать революционные бунты, чтобы эта готовность вылилась во всеобщее восстание. Лавров же со своими единомышленниками полагали, что необходимо еще длительное ведение пропаганды: первоначально – среди молодежи, учащихся, интеллигенции, а уж затем можно будет переходить к широкой агитации масс за революцию и революционные действия.

Их пути разошлись в 1872 году, когда «бакунисты» и «лавристы» не смогли договориться в эмиграции об издании совместного журнала. Органом Лаврова с 1873 года стал «Вперед!». Характеризуя отличие его линии от позиции как сторонников борьбы за политические реформы, так и анархистов, сам Лавров писал: «"Вперед!" появился с программою рабочего социализма, выставив задачу "подготовления" социальной революции в России и имея против себя врагов не только в рядах либерально-буржуазной литературы, но и в рядах русских революционеров, отчасти ставивших для России политические задачи борьбы с абсолютизмом выше принципов социализма, отчасти же проповедовавших во имя анархического социализма непосредственное обращение к революционным приемам, отрицая более или менее медленные меры "подготовителей"»[530]530
  Лавров П. Л. Народники-пропагандисты 1873–78 годов. С. 53–54.


[Закрыть].

Членам Большого общества пропаганды поневоле нужно было определиться, какие ориентиры для социалистического движения они выберут: с кем они – с «бакунистами» или с «лавристами». Этот вопрос обсуждался на нескольких заседаниях петербургского кружка. Было внесено предложение объединиться с изданием той или иной тенденции. Одни из членов предлагали соединить усилия с Лавровым, другие – со сторонниками Бакунина. «Я вполне и отчасти, может быть, Чарушин, и отчасти Сергей Кравчинский и Дмитрий Клеменц предпочли бы поддержать бакунистский орган или оба, но [Александра Ивановна и Любовь Ивановна] Корниловы горой стояли за социал-демократический орган ("лавристов". – Авт.), и мы спорить не стали, – свидетельствовал Кропоткин. – Все находили, что не из-за чего. Выйдет один журнал, понравится – будем его ввозить. Выйдет другой, и если понравится, то и его будем ввозить, а публика читающая сама выберет, что ей лучше. Вообще у нас было свое дело, и мы могли бесстрастно относиться к цюрихской борьбе»[531]531
  Кропоткин П. А. Записки революционера. С. 295.


[Закрыть].

Смущало именно то, что «лавристы» больше ориентировались на ведение пропаганды в среде молодежи и интеллигенции, а не среди рабочих и крестьян. В конце концов постановили отправить в Цюрих делегата, которому предстояло встретиться с обеими группами эмигрантов, выяснить на месте, какова их позиция, и затем доложить кружку о своих впечатлениях. В качестве «нейтрального» человека для этой роли был выбран Клеменц. Однако в итоге в Цюрих отправился Куприянов, который не стал вступать в контакт с бакунистами, но договорился со сторонниками Лаврова о том, что кружок будет распространять в России их журнал «Вперед!». Но уже первый номер «с его статьей о необходимости учиться в университетах – когда молодежь шла в народ», почти «всех возмутил даже в нашем кружке, – вспоминал Кропоткин. – Точно повеяло на нас из могилы, и вообще первым номером все остались очень недовольны»[532]532
  Там же.


[Закрыть]. Но в целом для «чайковцев» было характерно стремление искать собственный путь к революции, к социализму, опираясь на российские реалии. Об этом очень красноречиво высказался Чарушин: «Мы не были ни лавристами, ни бакунистами в буквальном смысле слова и не считали возможным европейский революционный опыт целиком переносить на русскую почву, полагая, что совершенно своеобразные условия русской действительности обязывают и к изысканию в соответствии с этими последними самостоятельных путей для разрешения русской проблемы»[533]533
  Чарушин Н. А. О далеком прошлом. Из воспоминаний о революционном движении 70-х годов XIX века. С. 224.


[Закрыть].

Вообще, как явствует из мемуаров Петра Алексеевича, он в то время весьма критически относился к деятельности и взглядам Лаврова, считая их недостаточно социалистическими и слишком абстрактными. Зато брат, Александр Алексеевич, уехавший за границу во второй половине 1872 года, близко сошелся с Лавровым, чья мирная агитация была ему ближе, чем неистовое бунтарство Бакунина.

* * *

Хотя Петр Алексеевич оставался единственным «твердым» бакунистом в петербургском кружке, а остальные были знакомы с произведениями и идеями Бакунина сравнительно мало, авторитет Кропоткина среди товарищей вырос настолько, что, как писал Степняк-Кравчинский, ему «было поручено выработать программу партии и план организации»[534]534
  Степняк-Кравчинский С. Грозовая туча России. С. 83.


[Закрыть]. Так родилась записка «Должны ли мы заняться рассмотрением идеала будущего строя?», которую Петр Алексеевич представил на рассмотрение кружка в ноябре 1873 года. Это был первый программный документ анархистской направленности, который составил Кропоткин. В становлении и развитии его взглядов данный текст имел по-настоящему этапное значение.

Прежде всего Петр Алексеевич впервые пытается выразить в этой записке свой социальный идеал, представление о том обществе, за которое только и стоило сражаться революционерам, – об обществе свободы и справедливости. Беседы с представителями различных течений Интернационала продемонстрировали ему, что социалисты всех направлений в целом сходятся в определении ряда основных черт такого социального идеала, основанного на прекращении борьбы людей друг против друга: «Общественный быт, которого осуществления они желали бы в более или менее близком будущем, вообще довольно одинаков, и различия между их идеалами скорее происходят не от коренных различий в идеале, а от того, что одни сосредоточивают все свое внимание на таком идеале, который может, по их мнению, осуществиться в ближайшем будущем, другие – на идеале, по мнению первых, более отдаленном…»

«В самом деле, все теперешние социалисты, – замечает Кропоткин, – стремятся к возможно более полному равенству условий различия отдельных личностей и обществ». Все социалисты желают, чтобы каждый человек имел возможность «заработать себе средства к жизни личным трудом» и обладал одинаковым правом «на пользование теми орудиями труда и сырьем, без которых никакой труд невозможен», чтобы каждый человек трудился, чтобы разделение труда не приводило к образованию социальных классов и привилегий, чтобы все люди имели равные права на получение образования и чтобы «отношения отдельной личности ко всем остальным были бы таковы, при которых, пользуясь наибольшею суммою благ от этих отношений, она несла вместе с тем наименьшее количество стеснений ее личной свободы и ее личного развития»[535]535
  Кропоткин П. А. Должны ли мы заняться рассмотрением идеала будущего строя? (Записка П. А. Кропоткина 1873 года) // Былое. 1921. № 17. С. 6–7.


[Закрыть]. Иными словами, цель любого социализма – это строй, при котором существует гармония между личностью и обществом, все трудятся и все пользуются произведенными общественными благами, а личность имеет максимальные возможности для саморазвития. Социалисты стремятся к равенству в праве на труд, в обязанности трудиться, в «способах образования», «в общественных правах и обязанностях, при наибольшем возможном просторе для развития индивидуальных особенностей» и способностей, не наносящих ущерба обществу[536]536
  Там же. С. 7.


[Закрыть].